Шёпот смерти

Август. 1490 год. Тихоокеанский Северо-Запад Соединенных Штатов. Прошло полтора года. Лето в графстве Веллингтон было временем, когда природа ненадолго смягчала свой суровый облик. Теплый ветер, приносящий запахи сосновых лесов и влажной земли, наполнял узкие улочки и поля ощущением легкости. Утренние туманы таяли с первыми лучами солнца, оставляя на траве росу, сверкающую, как бесчисленные алмазы. Поля за городскими стенами наполнялись шумом крестьян, собирающих созревший урожай. Детский смех раздавался у ручьев, где прохладная вода звала освежиться в жаркие дни. Звон кузнечного молота сливался с пением птиц, создавая мелодию жизни, такой редкой в этих краях. Но вся эта летняя идиллия лишь обманчиво скрывала суровые устои и жестокость местных обычаев. В каждом графстве они были свои, укорененные в давней истории и порой пугающе жестокие. На Юге, в графстве Равенспур, каждое лето отмечали Праздник закатов. С наступлением самого длинного дня жители собирались на побережье, чтобы встретить солнце у горизонта и проводить его в море жертвенными подношениями. Огонь, пляски и пение заполняли ночное небо, но за яркими кострами скрывалось нечто мрачное: тех, кто осмеливался нарушить традиции или осквернить ритуал, изгоняли за пределы графства навсегда. На востоке, в равнинных землях Элдвуда, лето было временем Испытаний. Молодых жителей графства отправляли в дикие леса, чтобы те доказали свою смелость и выживаемость. Вернувшиеся приносили с собой знаки победы: редкие травы, шкуры зверей или легенды о видениях, что встречались им в туманной чаще. Тех же, кто не возвращался, поминали в обрядах, связывая их души с духами леса. На Западе, в графстве Брикстоун, лето символизировало урожай и благословение земли. Здесь проводили обряды первых плодов, когда старейшины предлагали дары древним богам. Но среди этого торжества находилось место для страха: считалось, что если урожай не будет благословлен, земля проклянёт графство и страдания охватят не одно поколение. Однако на Севере традиции были куда мрачнее. Уже двадцать лет, каждое воскресенье становилось «Кровавым». Оно стало символом власти и страха, инструментом, который позволял графу держать в узде и своих подданных и тех, кто осмеливался бросить вызов его порядкам. Каждый год новый список имен передавался тайно и никто не знал, окажется ли в нем кто-то из их близких. По сути решал все сам Веллингтон, но иногда список пополняли неугодные люди его друзей. Люди молчали, слишком напуганные, чтобы нарушить эту мрачную традицию. И никто, даже самые наблюдательные жители не догадывались, что самая страшная тайна скрывалась на самом видном месте. Семья графа Веллингтона, включая его самого, владела магией, той самой силой, которую он так рьяно искоренял на площади. Это был его способ убирать подозрения, отвлекать внимание от собственной семьи. И вот, в очередной раз площадь была заполняла толпа, как это происходило из года в год. В этот день, словно по обычаю, жители графства собрались, затаив дыхание, в ожидании того, что принесет очередное Кровавое воскресенье. На сцене, точно так же, как и всегда, стоял граф Карл Веллингтон, но в отличие от того, каким он был всего полтора года назад, теперь его образ был полон изменений. Он выглядел так, как будто годы съели его изнутри, не оставив и следа от былой мощи. Его лицо стало дряблым, словно с каждым месяцем оно теряло свой прежний лоск. Бледная кожа, тусклый взгляд, и все те морщины, которые успели появиться за столь короткий срок, рассказывали свою историю. За полтора года Карл постарел словно на десятилетия. Каждый его взгляд теперь был полон усталости и какого-то бессознательного страха. Он, кажется, не замечал этого, но каждый, кто смотрел на него, ощущал перемены. Тёмные волосы, когда-то гладкие и полные силы, теперь утратили свой блеск, стали седыми, а местами — совсем облысели. Граф, который когда-то с лёгкостью мог завести разговор с любым, теперь не мог скрыть дрожи в руках, когда касался чаши с вином. В последние месяцы Карл почти не расставался с бутылкой, отдаваясь спиртному, чтобы заглушить свои ночные кошмары и внутренний дискомфорт, который стал всё более невыносимым. Пить стало его единственным способом забыться, но с каждым глотком старость и разочарование брали над ним верх. От привычной уверенности не осталось и следа. Его походка стала нетвёрдой, ноги подгибались, а плечи, когда-то ровные и уверенные, теперь сутулились. Он старался сохранить достоинство, но каждый его шаг, каждый взгляд был полон того, чего раньше в нем не было: сомнений. В его глазах, что когда-то сверкали решимостью, теперь отражались лишь воспоминания о былой мощи, которая ушла безвозвратно. Вся его жизнь теперь казалась не более чем тяжёлым бременем, которое невозможно сбросить. Несмотря на все эти перемены, Карла продолжали бояться. Его жестокость и сила, хоть и ослабели, все ещё вызывали трепет в сердцах подданных. Страх, как и прежде, витал в воздухе, и даже те, кто давно перестал уважать его, не могли не испытывать содрогания при виде этого измученного человека, стоящего на пьедестале власти. Солнце едва касалось горизонта, но жарким летним воздухом уже витал запах пыли, смешанный с чем-то горьким и неподобающим. Люди стояли тесным кольцом и их взгляды были направлены на сцену. И вот, среди этой туманной и тяжёлой атмосферы, едва заметное движение привлекло внимание нескольких местных, стоявших ближе к воротам. Лошади, привязанные к кольям, начали нервно двигаться, словно почувствовав нечто, что обострило инстинкты. И вот, почти неслышно, как тень среди теней, вонзился взгляд в одну точку. Сначала это было лишь движение в отдалении, затем — уверенные шаги. Клаус Майклсон, не привлекая лишнего внимания, появился в этих мрачных краях. Он привязал Рифа к остальным лошадям и не спеша направился в сторону сцены. Его шаги были уверены, но в какой-то момент всё-таки замедлились, как будто он пытался всё это время найти ответы, но каждый новый шаг только приводил его в тупик. Двадцать обещанных дней обратились в пятьсот сорок дней — немалый срок. Он так и не явился к Селене. Время прошло, но чувства, оставшиеся внутри, словно застыли в её образе. Он не мог не думать о ней, но каждый раз, когда собирался вернуться, его шаги уводили его дальше. Было слишком опасно, не мог он оставить семью, пускай и на короткий срок. Теперь, стоя в тени и наблюдая за толпой, Клаус чувствовал, как все его мысли расплываются, а горечь застигает внутри. Он не мог забыть её лицо, тот момент, когда их взгляды встретились впервые на въезде в графство. Его сердце, когда он дал ей обещание, сейчас ощущалось, как камень, который он нес с собой всё это время. Он пришёл сюда не для того, чтобы получить прощение или ответ, а чтобы хотя бы увидеть близняшку. Конечно знал, что это не будет легко ни для кого из них, но как минимум убедиться что та в порядке считал обязательным. Граф Веллингтон стоял на сцене, его лицо затуманивалось морщинами и болезненным выражением, но в голосе не было ни малейшего признака усталости. Он всегда был мастером манипуляций и сейчас, несмотря на годы, его слова всё равно звучали с прежней тяжестью. — Это последний день Кровавого воскресенья. Мы стоим на пороге перемен. Об этом нужно говорить открыто. Эти традиции, которые стали символом нашей власти, уже не служат народу. Настало время что-то изменить. Мы создадим новые, более «человечные», что станут давать нам, а не отбирать… Клаус стоял в тени, его взгляд оставался устремлённым на графа. Признаться честно, его увидеть он ожидал меньше всего, считал что Лука уже расправился с отцом, как не раз говорил об этом. Те слова, что только что произнес этот человек, казались ему почти нереальными. Первое, что пришло в его голову, было осознание того, что власть, похоже, передавалась. Его мысли сразу же обратились к Луке. Ему ведь исполнилось двадцать один и теперь он был новым главой клана, а возможно и новым графом. Но где же он? Где остальные дети Карла? Клаус стал внимательно осматривать толпу, но кроме Терезы, не заметил никого, кто мог бы выдать себя за члена этого рода. Девушка стояла немного в стороне. Её чёрные волосы были собраны в аккуратный пучок, а лёгкая вуаль, скользившая по её плечам, придавала её образу строгости. Одежда — длинное платье цвета тёмного изумруда с вкраплениями золотых нитей на поясе, словно символизировала её принадлежность к старой аристократии, но в то же время подчёркивала силу духа. Ник сразу заметил её среди множества людей, хотя они не были друзьями, а взаимная неприязнь была очевидна. Веллингтон медленно повернулась в сторону Майклсона, а её глаза, казалось, не могли поверить тому, что они видят. Её лицо на мгновение изменилось, а потом она, слегка растерянная, опустила взгляд, как бы проверяя, не ошиблась ли она. Прошлась взглядом по вампиру: легкая белоснежная рубашка идеально сидела на теле, а золотые вышивки на жилете добавляли ему утончённости. Тёмно-синие брюки подчеркивали фигуру, а лёгкие туфли, скрытые в полумраке, казались почти невесомыми. Рыжие волосы были немного развеяны ветром, а взгляд, устремлённый в её сторону, был спокойным, но глубоким, как всегда, хранящим в себе какую-то тайну. В его облике не было ничего лишнего — только ясная сила и уверенность. Она всё ещё не могла поверить своим глазам, но всё-таки решилась подойти, тихо и сдержанно шагнув вперёд. На лице Терезы читалась борьба между удивлением и чем-то вроде недовольства. — Рад встрече, леди Тереза, — сказал Ник, не скрывая улыбки, и поцеловал её руку, хотя в мыслях был далеко не так рад этому моменту. — Что же Вы тут забыли? Я думала, сбежали навсегда, — усмехнулась брюнетка и Клаус недовольно сжал губы. В голове прокручивалась мысль: «Слова Луки или Селены?». Внезапно из толпы раздался голос маленького ребенка: — Это там госпожа Селена? Матушка, посмотрите! — Ребёнок подпрыгивал на месте, привлекая к себе внимание женщины и Клаус, не сразу осознавая, что произошло, оглянулся. «Селена? Где-то рядом?» - сердце первородного замерло. Глаза его быстро пробежали по толпе и в какой-то момент действительно нашли её, прямо у сцены. Она была такой же прекрасной, как в его памяти и на тех бесчисленных полотнах, что он написал в разлуке. Но теперь казалась ещё более изысканной, впечатляющей и уверенной в себе, повзрослевшей. Длинные черные волосы струились по её ещё более выразительной талии. Прошло полтора года и девушка так же изменилась. То, что раньше казалось лишь намёками на женственность, теперь стало неотъемлемой частью её образа. Небольшие детские щеки исчезли, оставив на их месте острые, идеально очерченные скулы, которые придавали её лицу изысканную грациозность. Губы, когда-то нежные и робкие, стали более полными и соблазнительными, словно они были созданы, чтобы привлекать взгляды. Даже осанка стала удивительно прямой и уверенной. Всё, что было в её внешности раньше и так безупречное — теперь увеличилось до предела. Наряд был совершенно чёрным — от головы до ног, как вечерняя тень, впитавшая свет. Платье облегало фигуру, подчеркивая каждую линию, но оставляло простор таинственности. Лазурные глаза блуждали по лошадям в конце площади, а едва заметные мелкие веснушки украшали её лицо, придавая особое очарование. Глаза, когда-то широко распахнутые, как у маленького оленёнка, теперь напоминали кошачьи — хитрые и опасные. Она быстро обвела взглядом толпу и вдруг остановилась, словно почувствовав присутствие гибрида. Наконец, она взглянула на Клауса. Но этот взгляд был таким холодным и отрешённым, словно ведьма не узнала его и вновь её внимание вернулось к лошадям. Лицо оставалось безмятежным, не выражая ни малейших эмоций. «Злиться? Да кто бы не злился» — подумал Ник, но мысленно улыбнулся, желание разорвать эту встречу с старшей Веллингтон и перевести все внимание на Селену становилось все сильнее. Но вот Тереза вновь разорвала его размышления: — Прекратите пялиться на неё. Зачем Вы вообще вернулись? — Я здесь по личным целям, — произнес он, улыбнувшись так, чтобы это казалось исключительно добродушным и невинным. — Боюсь, что Ваши «личные причины» уже отнюдь не Ваши, — усмехнулась Тереза, её волосы взметнулись на ветру, она поправила заколку, с лёгким жестом сняв её. — А я боюсь, что совать свой нос в чужую личную жизнь опасно, леди Тереза, — ответил Клаус, стараясь сдержать ярость, чтобы не проявить, как сильно ему хочется воткнуть эту заколку в её горло. Он снова повернулся к ней, но взгляд его был едва заметен. — Где же Ваш супруг? Займитесь лучше своей собственной жизнью. На её лице сразу же исчезла вся игривость, и выражение сменилось на грусть: — Погиб. Как и Лука, если Вы и его вдруг намерены искать. Слово «погиб» отрезало воздух, как нож и Клаус замер, не в силах поверить в услышанное. — Лука? Это не может быть правдой. Она бы не перенес… — даже не закончив фразу он вновь местнул взгляд на Селену. Как можно было не заметить того раньше? Селена действительно выглядела как кукла — красивая, но не живая. Она стояла среди толпы, как замерший силуэт, фигура, вопреки её прежней лёгкости, теперь казалась окутанной тяжестью невидимой боли. Веллингтон ведь и впрямь сильно похудела, кожа утратила былое сияние, став тусклой, особенно на фоне слегка загоревших остальных жителей. В её взгляде не было того огня, что раньше был ярким и живым. Теперь глаза были пустыми, как бездонные озёра, отражающие только туман над ними. Словно стала тенистым деревом, чьи корни были вырваны из земли. Черное платье, которое раньше казалось всего лишь идеально подобранной тканью под цвет волос, теперь выглядело как символ утраты, подчеркивая каждый её внутренний излом. Синие круги под глазами выдали бессонные ночи, наполненные болью и скорбью. Она потеряла себя. Даже мертвое сердце гибрида максимально сжалось, глядя на некогда неперестающую улыбаться девушку. Селена, которая всегда была воплощением жизни и света, теперь казалась чуждой себе. С каждым её движением ощущалась тяжесть, словно её душа была втянута в бездну, из которой она уже не могла выбраться. Сейчас её внутренний мир был словно порванная книга, страницы которой были разорены, и единственное, что оставалось — это тьма. Клаус ощутил, как боль от этой потери заполнила его собственное существо, ведь он понимал что не был рядом с ней в тот момент. — Что произошло? — спросил он, едва слышно, не желая больше возвращаться к своей последней реплике. Все стало очевидным: старшая Веллингтон не врала. — Пожар. Страшный пожар… Вы правы, она и не пережила, — тихо произнес Веллингтон, подавляя слёзы, что вот-вот хлынут наружу. Всё внутри Клауса заколебалось, когда на плечо Селены опустилась мужская рука и за ней появился Карл. Отец мягко сжал её плечо, а ведьма накрыла её ладонью. — Порядок? — спросил граф и Селена лишь закивала. — Сегодня не хочешь произнести речь? — Нет. Ты кажется все сказал. — Хорошо, начнешь в следующий раз уже сама. Маг поцеловал дочь в макушку и отошел в сторону, оставив её стоять, будто застывшую в вечности, с взглядом, устремленным в одну точку. — Подойдете к ней? — спросила Тереза, наблюдая за сестрой с беспокойством и чистой сестринской любовью. — Возможно, ей нужна будет Ваша поддержка. Клаус отвел взгляд: — Не думаю, что это хорошая идея. Она и знать меня не желает. Сами ведь знаете, что между нами произошло. — Она ко всем это испытывает, но я прошу Вас попробовать. — Тереза коснулась его руки, её голос стал мягче. Клаус огляделся, пытаясь найти ответы в глазах Рифа, который стоял неподалёку, но не смог решить для себя как поступить. Возможно, действительно стоило? В конце концов, что он теряет? Если сейчас уйдёт, он будет жалеть об этом всю жизнь — знал наверняка. Каждый шаг для первородного был как преодоление невидимой преграды, с каждым моментом чувствуя, как сердце сжимается в груди. Чувствовал, как на его пути возникали невидимые преграды — взгляд каждого человека в толпе был как нож, который вонзается в спину. Он продолжал идти, будто ведомый невидимой силой, не способной отказаться от того, чтобы снова оказаться рядом с ней. Но встреча эта не была той, на которую он надеялся, не была тем мгновением, которое он воображал в своих мыслях. Селена стояла, как застигнутый холодом призрак, будто мир вокруг неё стал чужим. Она не двигалась, не смотрела, её глаза были пустыми, полными отчужденности и боли. Она не подняла взгляда, как будто Клауса перед ней и не было. От этого гибриду стало ещё тяжелее. Он остался стоять прямо перед ней, не зная, что делать и в тот момент, когда она, наконец, произнесла первое слово, его внутреннее напряжение чуть ослабло: — Здравствуйте, — её голос был тихим, но в то же время резким и жестким. Он ответил, стараясь, чтобы голос не выдал его состояния: — Здравствуйте, — сказал Клаус, хоть его улыбка была слабой, она всё равно несла в себе то тепло, которое он хотел передать. Селена не отвела взгляда от земли, и этот момент затянулся. Затем все же посмотрела на Клауса, словно на незнакомца, стоящего перед ней в первый раз. В её глазах колебалась неуверенность, словно она размышляла, стоит ли продолжать этот разговор. Но вдруг что-то в взгляде брюнетки изменилось, в нем мелькнула яркая вспышка, когда она начала внимательно рассматривать его лицо. Без эмоций, без интереса. — Знаю, последний наш разговор был ужасен, вернее то письмо о Эйлин. Я не хотел причинить Вам боль, знаю она Ваша подруга, мне жаль. Мы не были тогда близки и я не подумал. Не знаю что добавить ещё. — Он сглотнул, когда словил максимально незаинтересованный взгляд на своем лице. — Теперь к тому, что я не сдержал обещание о двадцати днях, я тоже хочу объясниться, миледи… Ведьма перебила Майклсона: — Я не держу зла. Первородный поднял брови в немом вопросе, но далее лишь слегка наклонил голову: — Ваша сестра рассказала мне о пожаре, мне жаль… Селена повернулась к Терезе, которая все ещё стояла на том же месте и внимательно следила за разговоров этих двоих, потом снова взглянула на Ника. В её глазах блеснула слеза — та, которая всё-таки прорвалась. В её взгляде не было ничего, что могло бы облегчить его собственное муки. В этот момент к ним подошёл Карл и его голос разорвал тишину: — Господин Майклсон, вот Вас-то я не ожидал здесь увидеть. Какими судьбами? Клаус взглянул на графа и сдержанно кивнул, подавляя в себе кипящее раздражение. — Я ненадолго, Ваша Светлость, — произнёс он, всё ещё не в силах скрыть отвращение, которое испытывал к этому мужчине. — Хотел узнать в добром ли здравии леди Селена. Граф усмехнулся, оглядывая свою дочь и обнимая её за плечи. — В добром, — ответил он с напускной теплотой, не замечая, что его слова звучат фальшиво. — Такой красавицей стала, да сами всё видите! Всё внутри Клауса кипело от презрения. Он знал, что этот человек даже не стоил того, чтобы его терпеть и выпотрошить прямо в ту же секунду, но вот его дочь… Селена стояла там молча, будто её ничего не касалось, была не просто молчаливой — была закрытой. Граф же продолжал играть в свои игры, как всегда, как будто ничего не произошло: — Но боюсь, мы вас просто так не отпустим, — продолжил он, не скрывая своего наслаждения ситуацией. — Присоединитесь к нам на обед, прямо сейчас. Переночуете, а там уже решайте. Майклсон не сразу ответил. Он хотел оставить это место, уйти и не возвращаться, но Селена была ведь тут. Пускай и даже всем видом демонстрирующая, что не нуждается в его присутствии. Рыжеволосый вновь посмотрел на неё. Поговорить то он с ней просто обязан, не простит ведь самому себе. Да и стоило выяснить как погиб близнец и кто был тому виной, вдруг теперь и над ней была угроза. А быть может и просто искал причину задержать ещё на немного…