VAMP-A3

— Сергей… — Михаэль неожиданно даже для себя самого впервые позвал П-3 по имени. — Что случилось? Тебе плохо? — Сергей присел на койку и обнял немца сзади. — Нет, все в порядке, просто… Скажите честно: все, что происходило между нами за последнее время, реально? Вместо ответа Нечаев ущипнул Штокхаузена за бок, но не рассчитал силы, из-за чего услышал возмущение: — Ай! Что вы делаете? Больно же! — Раз больно, значит все реально, — Сергей притронулся холодными пальцами к чужому покрасневшему боку, как будто извиняясь, из-за чего вызвал табун мурашек по всему телу. — Прости, — и поцеловал в шею, щекоча тонкую кожу своей колючей бородой. — Мне кажется, вы торопите события, товарищ майор, — заметил Михаэль, когда почувствовал, как рука Сергея оказалась на внутренней стороне бедра и медленно приблизилась к паху. — Думали, я лягу под вас сразу после первого поцелуя? Я не такой. — Хочешь, я под тебя лягу? — Хочу, — сказал как отрезал немец. — Любишь властвовать над кем-то? — усмехнулся П-3. — Люблю. — Любишь применять грубую силу в постели? — Если партнер не будет против. — А если против воли партнера? — Что за вопросы вы задаете, П-3? — возмутился Михаэль. — Я просто хочу знать всю твою подноготную, — честно ответил Сергей. Его холодные руки нагло залезли под пижамную футболку Михаэля и прикоснулись к горячему телу, заставив того съежиться от разницы температур. — Понятно одно: в наших отношениях ты хочешь быть главным. Что ж, я не против. На все твоя воля. — Угу, и моя первая воля — уберите от меня свои ледяные руки! И Сергей послушно их убрал. И предложил: — Слушай, Миш, раз на то дело пошло, может, ну… того, встречаться начнем? Разумеется, мы не будем держаться за руки и целоваться на людях. — Сергей Алексеевич, вы хоть понимаете, что говорите? Вы предлагаете мне вступить в отношения, запрещенные в СССР на законодательном уровне. Думаете, я с легкостью соглашусь на это? Даже с пониманием всех рисков и опасностей. — Да. Штокхаузен невольно вспомнил опыт Сеченова и Захарова. Да, эта сладкая парочка была вместе еще со студенческих времен. Они заключили тайный брак с пониманием рисков быть застуканными за это и отправленными куда-нибудь далеко и надолго. Дмитрий и Харитон жили душа в душу более 20 лет, и никто не догадывался об их особенных отношениях… … Пока Михаэль не вступил в должность заместителя гендиректора Предприятия 3826. Был прекрасный зимний день. Советский народ только начал отходить от новогодних праздников и входить в рабочую колею. И наш многострадальный немец — не исключение. Он подготовил очередную кипу подписанных документов и уже собрался отнести ее Дмитрию Сергеевичу. Но, когда он, вежливо постучавшись, вошел в просторный кабинет министра промышленности, то увидел следующую картину: профессор Захаров, практически обнаженный, грубо и жестко втрахивал в рабочий стол такого же обнаженного академика Сеченова! Громкие пошлые стоны эхом отзывались во всем кабинете. Любовники были настолько увлечены процессом, что и не заметили постороннего в их общем пространстве. От всего увиденного Михаэль выронил папки с документами и поспешил ретироваться из кабинета. А примерно через час Сеченов вызвал его на ковер. Благо, ученые мужи успели более-менее привести себя в порядок и сделать вид, будто ничего не произошло. Они доходчиво объяснили Михаэлю о том, что будет, если он начнет трепаться об увиденном на каждом углу Предприятия и где-либо еще. Просто увольнение от слухов не спасет, поэтому Сеченов и Захаров взяли со Штокхаузена слово. Слово, что их тайна останется тайной. И, не опускаясь в подробности, за горячей кружкой чая рассказали новоиспеченному заместителю историю своих особенных отношений и не поленились напомнить лишний раз о том, что все это должно оставаться в тайне. Потому что худо будет не только руководителям, но и всему Предприятию в целом. А будет гораздо хуже, если об этом узнают в Кремле. С тех пор Михаэль держал язык за зубами и был осторожен со сплетнями. Но чуть не проболтался во время дружеских посиделок с Виктором за кружкой пенного. Именно тогда молодой инженер отметил молчаливость своего друга, а когда спрашивал «Что случилось?», в ответ получал лишь краткое «Ничего». Сложно хранить тайну, когда она так и просится выйти наружу. Но Михаэль с уважением и пониманием отнесся к руководству, которое доверило ему ее. Потому что он раньше и сам был таким. Но об этом опять же как-нибудь попозже. Сейчас немцу предстояло ответить на другой, более щепетильный вопрос: — Мне нужно время подумать над этим. — И сколько мне ждать? — терпение Сергея было на исходе. — Пока ты будешь думы думать, я успею несколько раз состариться и помереть. — Мне надо взвесить все «за» и «против». Вы не понимаете, насколько это серьезный шаг. Тем более, мы переступаем через закон… — Просто ответь: да или нет? — … — Как мне помочь тебе быстрее принять решение? Может, вот так? — Сергей не выдержал и повалил Михаэля на койку, навис над ним, а затем впился в его губы, жадно, по-собственнически. Руки П-3 уже без всякого зазрения совести блуждали по телу немца, сминая, разминая бока и прочие прелести стройной фигуры, притягивая ее ближе к себе. Наконец, Нечаев разорвал поцелуй, но ненадолго: он принялся целовать шею, грудь, живот, опускаясь все ниже и ниже… — Товарищ майор, меня не так-то просто удовлетворить, — подал голос Михаэль, ехидно улыбнувшись. — У меня до вас было много женщин, и ни одна из них не могла… Ах! — он внезапно почувствовал, как его член медленно погрузился в горячую глотку Сергея. Все последовавшие движения языком, губами, щеками говорили о том, что П-3 знал теорию, но впервые делал все это на практике. Ощущалась неопытность, неуверенность в действиях. А Штокхаузен не мог понять, почему вообще позволил этому случиться. Он закрыл свой рот одной рукой, чтобы стонать от удовольствия как можно тише и не привлекать внимание медработников, делавших ночной обход, а другой схватил Нечаева за темные косички и задал нужный ему темп. Михаэль мысленно молился, чтобы никто за внутренним окошком не проходил мимо, не стучался в дверь и не любопытствовал. Вот приблизилась кульминация. Немец чувствовал, как сходил с ума от каждого движения чужого языка, от каждого всоса, от каждого зажимания и разжимания чужих губ. Еще чуть-чуть и… Все. Горячее семя заполнило глотку Сергея. Майор прилежно высосал, вылизал и проглотил все до конца, не оставив ни капли. — Я люблю тебя, — шепнул Сергей Михаэлю на ухо, обдав горячим дыханием тонкую кожу его шеи. — А ты меня? — Где вы этому научились? — отдышавшись, спросил Михаэль. — Не увиливай от ответа. Немец ничего не ответил, отвернулся от майора и попытался заснуть. Это означало, что разговор окончен. — Вот так, значит? Ну ладно, — Сергей встал с кровати и снова приблизился к уху Михаэля. — Даю тебе сутки на размышления. Если в течение суток не услышу от тебя четкого ответа, то я приму это за «нет», и… Можешь забыть обо мне. Я исчезну из твоей жизни раз и навсегда. Спокойной ночи! Сергей поцеловал Михаэля в висок и, убедившись в том, что в коридоре никого нет, тихо покинул палату. «Обычная детская манипуляция! — мысленно выругался Штокхаузен, когда шаги в коридоре окончательно стихли. — Он же взрослый человек, а ведет себя, как ребенок. А хотя… — он накрылся одеялом, перевернулся на другой бок, открыл глаза и посмотрел в окно. — Дмитрий Сергеевич рассказывал про это. За время реабилитации после инциндента в Болгарии интеллект Сергея восстановился до уровня подростка. Сам же Сергей склонен совершать необдуманные поступки и принимать импульсивные попытки доказать… что и кому?». Михаэль встал с койки и подошел к окну. На ночном небе разбросаны звезды и сияла растущая луна. «Дмитрию Сергеевичу — свою преданность и полезность, наверное, — продолжил он свои думы. — А мне? Чего это он ко мне прицепился? Что П-3 пытается мне доказать? — он посмотрел на луну. — Доказать, что… любит меня? Какая глупость! Не может же он так просто взять и влюбиться в меня. Да, П-3 признался в симпатии, в любви, даже сделал мне ЭТО! Но потом еще и условия поставил, хоть и признал меня главным в наших отношениях». Михаэль услышал стук в дверь. Это была медсестра, делавшая обход. — Доктор Штокхаузен, с вами все в порядке? — спросила она. — Да, все в порядке, — Михаэль соизволил повернуться к медсестре. — У вас есть снотворное? — Вот, — она протянула ему баночку со снотворным, — это последнее. Всем сегодня не спится. Купальская ночь, как никак. — Понимаю, — немец принял таблетку и лег в койку. — Спасибо. — Ну, раз уж все у вас в порядке, то я, пожалуй, пойду. Спокойной ночи! — девушка покинула палату. Снова стало тихо. Михаэль вернулся обратно к мыслям о Сергее. Что-то он в последнее время стал часто думать о нем. Вспоминал все, что было связано с П-3: времена до сбоя, когда они собачились друг с другом; во время сбоя, когда Сергей неожиданно изменил свое мнение о Михаэле, стал искать в нем поддержки, холить и лелеять его; после сбоя, когда Нечаев неожиданно (или вполне ожидаемо) признался в любви и показал на словах и на деле, что ему все равно, что будут говорить об этом окружающие. Но чем дольше Штокхаузен думал о Нечаеве, тем больше он начинал понимать, что его чувства к этому непутевому майору изменились. Былые отвращение и ненависть отступили на самый дальний план, уступив место… безразличию. Михаэль еще не знал, как относиться к Сергею после всего, что было между ними. Что сделать: дать ему шанс или предложить остаться друзьями? Но в голову пришла другая идея. «Решено! — в мыслях громогласно заявил Михаэль. — Я соглашусь на предложение Сергея, отвечу взаимностью… — на лице появилась ехидная ухмылка. — И превращу его жизнь в кошмар. Чтобы П-3 пожалел о том, что вообще решился на такое, и тысячу раз подумал, прежде чем предлагать мне запретное». Снотворное сделало свое дело — и Михаэль уснул без задних ног. А на следующее утро он связался с майором по устройству «Мысль»: — Майор П-3, немедленно явитесь ко мне в палату. Я все решил.