Заключённый.

Серёжа заходит в кабинет к директору, так как его позвали по громкоговорителю. Мужчина уже знает, зачем его позвали. Очевидно же и так. Макаров, телефон, прослушка - всё это связано с Дарьей. Но вот почему этот Илья никак не свалит с его жизни. Желательно нахуй. Матвиенко заходит в кабинет к женщине, даже не здороваясь. Он сразу же присаживается на стул, напротив неё, прекрасно зная, о чём последует разговор. — Матвиенко, давно не виделись, — улыбается она, смотря вперёд, сложив руки на столе в замок, почему-то внимательно рассматривая лицо собеседника, будто с ним что-то не так. — А вы что скучаете по мне? — язвит мужчина. Он не настроен сейчас ни на то, чтобы выслушивать какая он мразь, что продавал вместе с Димой телефонные звонки, ни то, что Илью избил, хотя не без причины, ни, уж точно, на её шуточки и колкие фразочки. — Ты же мой любимый заключённый. Ты и Попов мои самые преданные, которые не выйдут отсюда никогда и будут всю жизнь сидеть со мной в этой тюрьме, — и снова началась эта песня, которая не закончится никогда. Рассказы, как директор их «любит». — Слушайте, мы оба понимаем, что вы меня не за этим позвали. Давайте вы сейчас мне расскажите какая я тварь, и мы тихо разбежимся, — устало попросил её мужчина, не желая больше тут оставаться ни на минуту. Но видимо у судьбы другие планы, потому что эта овца с чего-то стала смеяться. — Ты же уже наверняка знаешь, почему я послала Макарова за тобой следить. Уверена, что знаешь. Конечно кандидат на эту роль был так себе, тут уж моя вина. Может быть ты мне посоветуешь кого-то лучше? Может быть Позова? Он то о тебе знает наверняка даже больше, чем Попов, — улыбается дама, чем вызывает лишь большее раздражение и уже каплю ненависти, которая может разрастись от каждого неправильно слова или действия. — Что это значит? — нахмуривается сразу же Серёжа, пытаясь понять, к чему она клонит. При чем тут вообще Дима. Ну ладно, может быть он тоже был как соучастник, но он понятия не имеет, откуда взялся телефон и кто его хозяин. — Уверена, что твой парнишка был бы отличным стукачом. Только представь, ты рассказываешь ему о всех своих планах, о всех секретах и даже не подозреваешь, что у него на груди нацеплен микрофон, в который ты докладываешь всё в деталях. — Такого никогда не будет! — на чуть повышенных тонах твердит Матвиенко, стукнув кулаком громко по столу, от чего показалось, будто стол дёрнулся или треснул. — Он бы никогда такого не сделал! Я слишком хорошо его знаю! — в этот момент надзиратели, что всегда находятся в кабинете директора, подошли к стулу мужчины и встали сзади, не понятно зачем. — Скажи, а ты в каких позах его трахаешь? Я тут узнала, что его изнасиловали в прошлой тюрьме, наверное понравилось. Могу пригласить парочку мужиков, чтобы его ебали как суку, тогда согласится, как миленький, — еле успела договорить предложение, Сергей живо подорвался и уже хотел схватить эту блядь за волосы и хорошенько врезать лицом об стол, чтобы нос сломался. Но к сожалению у него не вышло, потому что уроды, что всё это время стояли за спиной, видимо знавшие, что будет именно такая реакция, резко схватили его за плечи, заламывая руки, заставляя снова сесть на стул, не давая шевелиться. — Шлюха блядская, если ты его хоть пальцем тронешь или какая-то из твоих сук ему что-то сделает, клянусь, я сделаю с тобой тоже самое! И мне срать что со мной будет, хоть здохну! Даже не смей и все останутся целыми! — шипит, брыкаясь, пытаясь вырваться, мужчина. — Господи, какая любовь. Как в дешёвых сраных мелодрамах. Аж тошно. Но знаешь, сегодня я добрая и предлагаю выгодную сделку. Ты мне говоришь, откуда достал телефон, на котором вы продавали звонки, а я постараюсь не трогать твоего Позова, — говорит спокойно она, чем вызывает ещё большую злость и раздражение со стороны. — Я не знаю, — шипит Серёжа, хотя прекрасно знает. — Ну давай без этого. Это же Попов тебе его отдал. Ты уже один раз его подставил, сможешь и второй. Честно, никогда не верила в настоящую дружбу. И думала, что тебя прикончит Попов, но оказался крысой ты. Неожиданно, но мне плевать. — Это не Арсений, — тут же говорит Матвиенко, потому что сейчас его друг реально не виноват. Скорее всего он даже не знает про этот телефон. Ну или же знает, просто сейчас ему не до него. — А кто? — удивляется женщина, потому что уже успела придумать, как будет выбивать информацию из молчаливого, в нужных ситуациях, Арса. — Скажи имя и я не трону Диму, — говорит она, зная самую главную слабость мужчины. — Стас из камеры 314, — проговорил Серёжа, после чего Дарья удивилась. Это тот самый Стас, что любил донимать Антона, за что потом чуть не лишился конечностей. Женщина знает, что случилось с этим человеком, поэтому и удивилась. — Учти, если ты мне врёшь и подставляешь его, только потому что он и твой Попов недолюбливают друг друга, я.. — Я же сказал, что телефон у него взял! Выкупил! Я не знаю, где он сам его нашёл! — резко проговорил Матвиенко, от чего женщина замолчала, нахмурившись, на этот раз поверив ему. Она понимает, что ему сейчас не хочется врать. Эта их любовь с Позовым довела до такого состояния, что они буквально жить друг без друга не могут. — Свободен, — даже как-то спокойно произнесла она, выгоняя из своего кабинета Сергея, который сразу же послушался и вылетел отсюда. Дарья задумалась над этой темой. Её никак не покидали мысли об убитой надзирательнице и об этом Стасе.

***

Дима сидит в камере и просто думает. Думает об их отношениях с Серёжей, который кстати скоро должен прийти в камеру. Позов чувствует вот этот вот дискомфорт и раздражение, когда он рядом. Такое чувство, что их отношения вернулись к самому началу, когда мужчина только поступил в тюрьму. Тогда у них было примерно такое же отношение друг к другу. Но вот только есть небольшая разница. Тогда они друг друга не знали, а сейчас уже как четыре года вместе. Правда были у них иногда перерывы в отношениях, но их можно не считать. И вот слышатся шаги снаружи, приближающиеся к камере, а затем заходит в неё Серёжа, собственной персоной. Матвиенко спокойно смотрит на то, как Поз тут же встал с кровати и попытался ретироваться. Нет, он не избегал общение с ним. Просто на данный момент ему не хочется ругаться. Но видимо у Сергея другие планы, потому что руку мужчины он ловит в моменте и возвращает обратно вглубь камеры, заставляя встать перед собой и смотреть в глаза. — Далеко собрался? — спрашивает он, смотря на своего парня, вроде как ещё. — Серёжа, вот даже не начинай снова, — немного раздражённо проговаривает Дима, смотря на него. — Заметь, я даже ничего ещё толком не сказал, а ты уже злишься на меня, — так же спокойно произнёс Матвиенко, но в его взгляде отчётливо видно грусть. — Потому что я знаю тебя слишком хорошо. И даже без слов могу понять, что ты будешь у меня спрашивать, — заявляет Позов, складывая руки на груди. — Ну раз я такой предсказуемый, может тогда ответишь? — просит мужчина, облокотившись на стену сзади. — Да господи, я давно уже не думаю об этом твоём поцелуе. И хватит его вечно вставлять куда попало. Мы уже сто раз обговорили это, но ты до сих пор продолжаешь. — Ладно, тогда почему ты злишься на меня? — Да потому что ты постоянно думаешь, что я еще не отпустил этот поцелуй с Макаровым. Спрашиваешь у меня «ты правда не злишься?» Но то что ты спрашиваешь это каждый час, заставляет меня злиться ещё больше. — Да ладно, не преувеличивай. Я раз в день спрашиваю, а не каждый час. Я просто хочу быть уверенным, что мы уже всё обсудили, чтобы между нами не было никаких скользких тем, — Серёжа поправляет рукава своей кофты, то ли успокаивая таким способом себя, то ли те и правда лежат не так. — Да господи мне задолбало уже это всё. Сколько ещё мы будем вот так вот ругаться из-за пустяков? — Так может ты перестанешь всё усложнять! — резко говорит он, не повышая голоса, но с явным раздражением, оставив рукава в покое. — Ты же всегда усложняешь всё до невозможности и в итоге начинается эта гребенная ссора. — В чем я усложняю? Я всегда стараюсь как-то помягче замять это, а ты продолжаешь. Такое чувство, будто мы просто устали друг от друга, а ссоры дают нам лишний повод хоть как-то говорить друг с другом, пусть и в такой грубой форме. — Ты тоже не намного лучше. Мне уже надоела твоя вся эта мягкость, которую ты от меня ожидаешь. Неужели ты не понимаешь, что это даже ещё хуже, чем сразу сказать всё по-честному? — И снова одна и та же песня. Ты опять пытаешься мне сказать, что ты опасный заключенный, который недостоин меня. — Да что ты говоришь! Я ничего подобного не говорю. Я просто хочу честности! Честости, понимаешь? Но вместо этого ты вечно пытаешься всё смягчить и свести на нет, и ещё обвиняешь меня, будто я в чём-то не прав! — Так блять естественно! Серёжа я тебе один раз сказал, что всё хорошо, что я не вспоминаю о поцелуе! Второй раз сказал! Ты нихуя не понял и бегаешь за мной, снова спрашивая! Я уже не знаю как тебе сказать, чтобы наконец дошло! — Ну и что? Я хочу быть полностью уверен, что всё хорошо. Я не хочу, чтобы между нами были недомолвки и существовало какое-то напряжение. Вот поэтому и спрашиваю, чтобы быть уверенным, что всё действительно хорошо! — Да ничего у нас уже давно не хорошо! — срывается уже на довольно громкий говор Дима, смотря на заключённого, что в это время проходил мимо их камеры и посмотрел на них немного укоризненно. — Да я, блин, в курсе! Но так ведь не будет вечно. Мы ведь всё ещё вместе.. — То что мы вместе не значит, что наши отношения всё те же. Вспомни, как всё у нас начиналось. Всё было настолько хорошо, что даже и не скажешь, что мы были в тюрьме. А сейчас что? Посмотри на нас. Мы стоим друг напротив друга и уже готовы глотки друг другу перерезать. — Да ладно тебе. Мы уже проходили через такое, помнишь? Уже не раз ссорились и всегда потом всё налаживалось... — Не в этот раз, — через чур спокойно отвечает Позов, после чего Серёжа нахмурился. — Что это значит? — он слегка опустошён, но в то же время он выглядит немного разъярённым, потому что его крайне бесило то, что его парень в таких ситуациях решается на крайние меры. — Это значит, что мы с тобой дошли до того момента, когда наши ссоры не доходят до примерения. — Да не говори чушь, — он слегка сжимает кулаки, так как понимает, что его догадки верны. — Мы всегда ссоримся, но всегда и меримся. Так будет и сейчас. — Мне уже так не кажется. Слишком часто мы стали ссориться, — Матвиенко правда пытается не злиться на него. Он понимает, что тот не со зла всё это говорит и делает, он тоже устал и хочет всё успокоить и привести в порядок, но всё же доходить до расставания, даже толком ничего не решив, слишком глупо. — Неужели ты думаешь, что всё так просто? Что мы просто так разойдёмся? Чтобы какая-то ссора разрушила наши отношения, которые уже длятся четыре года? — Я не знаю. Мы с тобой уже пару раз расставались. — Да. И каждый раз потом опять сходились. Между нами такое количество эмоциональных связей, что мы никогда не сможем разойтись окончательно. — Да люди вон могут жить по пятьдесят лет, а потом разойтись. Это не так работает. Да, у нас много чего было и мы многое прошли, но может быть сейчас наступает момент, когда нам надо... отпустить друг друга... — Ты серьезно? Ты правда считаешь, что теперь мы на разных дорогах и нам лучше отпустить друг друга? Наши отношения - это не просто какой-то сраный маленький роман, это - наша жизнь! — Я выйду из тюрьмы через шесть лет, а ты останешься здесь! Думаешь мы сможем дальше продолжать отношения на расстоянии, когда сейчас даже в одной комнате не можем просидеть без скандала?! — Думаешь, что не сможем? Да, мы много раз были в ситуациях, когда нам было тяжело, и всегда их преодолевали. Да, может быть сейчас - худший момент в наших отношениях, но через три-четыре или четыре десятка дней мы, как обычно, померимся и будем уже намного сильнее, чем были до ссоры! — Да как ты не понимаешь, что мы уже выжимаем друг из друга всё, что только можно, лишь бы продлить отношения ещё на пару дней. Но уже тупо не получается! — Нет, это не так! Просто сейчас у нас самый сложный период, но это пройдёт... обязательно пройдёт, просто нужно немного подождать... — Я устал ждать. Сколько можно ещё. Сидеть и ждать что-то хорошее, будто и правда существуют эти черные и белые полосы, как многие считают. — Ну да, конечно. Конечно у нас будут ссоры и вся эта чушь, но временно. Всё это просто-напросто делает нашу жизнь интереснее, понимаешь? — Да уж. Весело пиздец. — Не преувеличивай это. Может сейчас всё ужасно, но это не значит, что так будет всегда. Наши отношения - самое важное, что у меня есть и я не позволю так просто их разрушить. — Вообще-то это не только тебе решать. — Да ты шутишь, что ли? Ты говоришь, что мы должны расстаться? Что наши отношения - это не только моя проблема и что ты сам собираешься что-то решать? Ты шутишь, да? — Нет, я не шучу. Клянусь, если бы это и правда была шутка то мне было бы легче. Но к сожалению это правда. Наши отношения зашли в тупик и ты сам это знаешь. — Не говори чушь! Нет никакого тупика! Мы всегда всё преодолевали и не расстанемся, Мы преодолеем это и наши отношения станут даже лучше, чем они были до этого! — Да ничего лучше не станет! Пойми, нельзя вот так по щелчку пальца взять и всё исправить! Ну ты же видишь, что не получается у нас! Ну не вывозим мы! — Да я и не говорю, что сразу лучше станет! Нет, это тоже будет тяжёлый период и мы должны будем приложить силы, чтобы всё поправить! — он подходит чуть ближе, собираясь взять того за плечи, но потом передумал и, слегка повышая голос, продолжает: — И не говори мне, что не вывозим! Конечно вывозим! Мы ведь, уже четыре года вместе! — Года ничего не решают. Хоть мы были бы десять лет вместе, это ничего не значит. Рано иди поздно мы бы всё равно дошли до сегодняшнего разговора! — Может годы и не решают, но четыре года это много! За это время мы много чего пережили! — Да, мы много чего пережили. И честно признаться, со многим я без тебя бы не справился. Но сейчас наступил тот момент, когда мы оба устали. Мы можем конечно в очередной раз отдалиться друг от друга, чтобы передохнуть. Но я не знаю, сколько на это понадобиться времени. — Ну разве это не лучше, чем сразу разойтись? Лучше отдалиться друг от друга, чтобы отдохнуть, нежели сразу распрощаться. Мы так делали и раньше, и это всегда помогало... — И сколько это будет продолжаться? До тех пор, пока я не выйду из тюрьмы? А дальше что? — Дальше мы будем уже на свободе и всё будет намного проще! Все наши проблемы здесь - это проблемы тюрьмы, но когда мы будем на свободе, будет легче найти компромисс. И у нас не будет столько стресса от, блять, да от всего! Все проблемы, которые у нас сейчас есть, связаны с этой тюрьмой. — Нам ещё надо дойти до момента моего выхода. А вот до твоего дойдем ли мы... я уже не уверен... — Дойдём, мы уже проходили через худшее, понимаешь? И всегда всё у нас налаживалось! Если мы продержались четыре года в тюрьме, разве не сможем продержаться ещё три года до твоего выхода на свободу?.. — Давай расстанемся, — резко перебивает Дима, от чего Серёжа на секунду замолкает. — Нет. Просто нет, — он слегка злится, пытаясь держаться. — Мы не будем расставаться. Не сейчас и не потому что ты так думаешь. Наши отношения не так просто разрушить, и не думай, что я позволю нам разойтись... — Ладно. Тогда скажу по другому. Я тебя бросаю. — Ты издеваешься? Или это какой-то прикол? — Нет. Не шучу. Я не хочу ждать каждый раз после наших ссор момент, когда мы наконец дойдём до дня, когда померимся, понимая, что он всё дальше и дальше. — И ты поэтому просто... просто решаешь всё закончить? Это всё, что ты можешь придумать? Закончить отношения, потому что не хочешь ждать? — Да. Во-первых, нам не по шестнадцать лет, чтобы ждать столько времени. А во-вторых, у меня есть дочь, о которой теперь я должен думать и стараться не влезть во всякую хуйню. — Но ты серьёзно думаешь, что бросая меня, ты не влезешь в херню, а просто выйдешь сухим из воды? Да и если тебе так не нравится ждать ссор - можно бы было просто не ссориться и вообще не ждать их. Но нет, ты выбираешь самый хуевый вариант! — Да блять, ты меня не слышишь что ли?! Я говорю, что хочу сделать всё, чтобы у моей дочери был нормальный отец! Не долбаный заключённый, да ещё и гей! — Да и что? С какой радости наши отношения должны помешать тебе быть нормальным отцом? Разве ты думаешь, что я - это какое-то помешательство? Или ты боишся, что тебя считают гомосексуалистом? Мы уже давно не в средней школе и всем давно уже похер на это. — Да мне срать на то, что думают обо мне другие, мне важно, чтобы моя дочь меня не боялась и не запомнила вот в этой оранжевой хрени! — говорит Дима, хватаясь за тюремную форму, немного оттягивая. — Ты правда думаешь, что её может напугать то, что её отец - гей? Разве сейчас нельзя иметь отцов-геев? Она тебя полюбит и узнает, как хорошего, любящего и преданного отца. — Всё. Хватит. Я устал от этого разговора. Мы снова ни к чему не придем. — Нет, ты просто быстро опускаешь руки, потому что тебе так проще. Тебе намного легче просто бросить меня и от всего этого сразу избавиться! — Да. Мне проще так сделать! Потому что я знаю, что чем дальше мы идем, тем хуже становится! И лучше, если мы будем идти раздельно! Может и правда доживём тогда до конца нашего срока. — Да, и я уверен, что ты просто искал повод, чтобы бросить меня, и наш спор сейчас - просто способ оправдать своё желание. Ты уже давно хотел этого, да? — Что за бред ты несешь? — Не бред. Я уверен, что ты давно уже хотел прекратить наши отношения и теперь просто воспользовался нашим спором, чтобы осуществить долгожданное желание, а теперь ты просто ищешь оправдание, чтобы не чувствовать себя сволочью. — Ну раз ты такого обо мне мнения, значит моя мысль по поводу расставания была обоснованной. — Да не делай сейчас жертву из себя! Я просто говорю то, что думаю, и я уверен, что ты давно уже искал шанс разойтись, и ссора - это просто возможность для тебя была! — Пошёл ты урод! Ты даже не представляешь, что я делал, чтобы спасти наши отношения! Все эти четыре года я старался чуть ли не наизнанку вывернуться! Этот Макаров, твой Арсений, вся эта херня с дочкой, Катя, Максим, думаешь у меня ни разу не возникало мысли чтобы всё бросить?! Каждый день! Но я старался всегда отгонять такие мысли, лишь бы всем было хорошо! Потому что я уже не подросток и нужно решать проблемы, а не бросать! Но посмотри, чего мы оба таким способом добились! Вспомни наш разговор в прачечной, когда вы сбегали! Да, после него мы помирились, но сейчас снова такая же ситуация! — Матвиенко не знает, что и сказать теперь, просто вцепляется в рукав своей кофты и смотрит на него. — После того, что сделал со мной Макаров, думаешь мне было приятно смотреть тебе в глаза и вспоминать его?! Мне противно было даже прикоснуться к самому себе! Мне было мерзко от того, что после всего ты всё ещё трогал меня! Знаешь сколько мне понадобилось времени, чтобы отпустить это! Думаешь тогда в туалете, когда мы переспали, всё закончилось и я отпустил?! Нет! — Я не знал, что тебя так это всё задело. Конечно, после того, что сделал Макаров, было сложно, но... я думал, мы уже всё обсудили и пережили это... — Знаешь сколько раз я говорил себе перед сном «завтра будет лучше»? Лучше не было! Никогда! Каждый день я просил себя забыть, и всегда не получалось! Каждый день я ночью приходил, ложился на эту кровать, укрывался одеялом и хотел умереть! — Нет я... я не знал, что тебе так плохо. Думал, что ты просто ещё не смирился, но мне даже не пришло в голову, что тебе настолько хреново. Я ведь часто спрашивал, всё ли в порядке у тебя, но ты всё время отшучивался и говорил, что всё нормально.. — Да потому что каждый день происходила какая-то хуйня! Некогда сопли по стене размазывать! И я не могу вот так просто взять и плакаться тебе в плечо, как десятилетний ребёнок! — Но ты мог просто сказать, что тебе плохо! Мне не нужно никаких слез и соплей, но мне важно было хотя бы знать, что тебе нехорошо, чтобы я мог попытаться помочь! Да, я не лучший в этом, и из меня хреновый помощник, но я бы попытался помочь! — Дима молчит, потому что ему просто нечего сказать на это. Серёжа тоже молчит, но слегка опускает голову и отпускает рукав своей бедной кофты которую за это время он уже распотрошил, пытаясь немного успокоиться и не сорваться, а затем слегка поднимает одну руку и растирает нос, из которого так и струится кровь, но стараясь не смотреть на мужчину напротив. — Наверно я самый хреновый парень и отец, — говорит, спустя долгое молчание, Позов, опустив голову вниз. — Дим, ты хороший отец и может не самый лучшей парень, но я бы, наверное, никогда не нашёл никого лучше, несмотря на все твои ошибки, — Позов ничего на это не ответил. Он и правда устал от этого. От всего, что его окружает. Мужчина просто подходит вплотную к нему и утыкается лицом в чужое плечо. Его так всё заебало, что хочется просто лечь и полежать. Может даже поспать. Чтобы просто разгрузить мозг. Серёжа всё понял без слов, поэтому просто взял его за пояс и крепко обнял, прижимая к себе, поглаживая по голове. Матвиенко любит поглаживать того по головке во время объятий. Есть в этом что-то особенное. Он и сам не знает почему так любит делать это. Просто нравится. — Пожалуйста, не избегай меня и обязательно говори, если тебе плохо. Я постараюсь сделать всё, что в моих силах и помочь, — шёпотом тому на ухо говорит Сергей, нежно целуя после его. Поз лишь укладывает руки тому на плечи, молча обнимая, пока по щеке бежит слеза.

***

Антон заходит в душевую, где никого уже и не было, так как все давно приняли душ, ещё с утра, а затем вышли, оставив эту комнату пустовать. Парень присел на скамейку, закрывая лицо руками, прижимая грудь к коленкам. Прямо сейчас его мысли заняты Арсением. Шастун сам не знает почему. Обычно он не думает о нём так сильно и часто. Всегда старается как-то отогнать эти мысли. Но сейчас всё по другому. Шаст вспоминает их недо-поцелуй на кровати. Тогда он правда испугался того, что мужчина его поцелует. Хотя странно, не в первый раз же. Да, они целовались, может быть не всегда с согласием Антона, но ведь это было. И никогда парень так не пугался. Конечно же он не показал своего страха Арсу, потому что ему было бы очень стыдно за это. Он всегда пытается казаться сильным и смелым по отношению к этому мужчине, но на самом деле не может просто себе признаться, что боится его. Боится, сам не зная чего именно. Как-будто вот этого вот хорошего к себе отношения. Как-будто есть здесь какой-то подвох. Парню кажется, что рано или поздно Попову просто надоест его спасать и он лишь поможет добить. Или же напоит алкоголем и воспользуется. Или же накачает наркотой снова, потому что в первый раз у него не получилось так убрать Антона. Шастун ждёт этого каждый день, именно поэтому не доверяет мужчине. Он боится довериться, а потом распалиться своим телом или жизнью за это. Думая обо всём этом, Антон даже не замечает, как в душевую кто-то зашёл и судя по ногам, не один человек. Шастун полностью в своих мыслях, не замечая никого, однако у тех, кто зашёл, на парня свои планы. — Антоша, — вдруг слышит он, поднимая голову вверх и смотря назад, на человека, что его позвал. Голос этот Шастун сразу же узнал. Денис. Тот самый Денис, что никак не может его оставить в покое. Шаст встал со скамейки и повернулся, чтобы посмотреть на этого урода. Его взору стала не очень то и приятная картина. Мужчина сидит на инвалидной коляске, которые выдают заключённым только в крайних случаях, его руки и ноги полностью перебинтованы гипсом, а на кончиках пальцев виднелась запёкшая кровь, которая скорее всего так и норовила вытекать, в момент, когда конечности бинтовали. Сзади него идёт спокойно заключённый, видимо которому платят за это, потому что мужчина везёт за ручки сзади Дениса. Ноги боли зафиксированы на коляске внизу, чтобы он ими не двигал ни при каких условиях. Денис смотрит на парня гневным взглядом, как-будто это он с ним сделал. Хотя по сути из-за него. Руки же, так же были в плену засохшей крови и гипса, лежащие на ручках коляски. Пальцы некоторые были зашиты медицинскими нитками и это видно, потому что их не бинтовали вместе со всей рукой, однако выглядит очень мерзко и слабенькие люди при виде такого зрелища быстро вывернут свой кишечник наизнанку, не имея возможно смотреть на это. Однако Антон много чего пережил в этой тюремной жизни, поэтому его максимум это скорчить гримасу в омерзении. — Что тебе надо от меня? — спокойно спрашивает Шастун, смотря на него. В этот момент в душевую заходит двое заключённых довольно широкого телосложения, немного ниже ростом Шаста, однако намного сильнее, что заставило парня немного поёжиться и нахмуриться, не понимая, что происходит. Антон начал немного нервничать потому что сейчас с ним явно пришло не поговорить по душам, поэтому он неосознанно стал хрустеть пальцами, но вдруг вспомнил о больной руке в бинте, так как та после хруста указательного немного заныла. Шастун тут же на неё посмотрел, мыслено давая себе по затылку от забывания. — Что? Рука болит? — почему-то улыбаясь, спрашивает Денис, смотря на парня как-то странно. Хищно что ли. Антону это не нравится. Очень сильно не нравится. Его это немного пугает, потому что неизвестно, что тот от него хочет. — У меня тоже. И руки, и ноги, — кивает мужчина, смотря на ноги парня, что стоит неподвижно, слушая его. — А знаешь как чешется кожа под гипсом? Как-будто внутри по тебе ползают миллионы муравьёв, которые ещё и кусают. Но стоит лишь прикоснуться или как-то поднять ногу, как тут же становится неимоверно больно, будто тебя режут заживо. Уверен, что у тебя ситуация получше, — слишком спокойные слова и бездействие со стороны сильно нервируют. Такое чувство, будто Денис провоцирует парня. Старается вывести на какие-то эмоции или даже, возможно, жалость к себе. Чтобы Антон себя ненавидел за то, что сделал с ним. Хотя по сути он ничего не делал, его руки чисты. — Зачем ты мне это говоришь? — решил сам спросить Шастун, потому что разговор его ни капельки не интересует и уж точно разговаривать с этим человек нет ни сил, ни желания. — Уверен, ты знаешь, кто со мной это сделал. Арсений. Он это сделал со мной из-за тебя. Наверняка тебе приятно смотреть на меня в таком виде. — Честно? Мне похуй, — даже не врёт Антон, потому что он не видел этого человека несколько дней и даже не вспоминал о нём. Ну разве что немного. Однако в его жизни и так много дерьма и Денис в этом числе стоит не первый. — Я знаю. Но видишь ли какая получилась история. Ты так и не вернул мне деньги, а теперь ещё и торчишь за вред мне, хотя мы были друзьями. — Мы никогда не были друзьями, я даже не знал тебя тогда, а ты решил меня подставить своим никчёмным адвокатом, который не то что вытащить меня из тюрьмы, не смог даже срок уменьшить. И за это ты просил у меня деньги, угрожал, изуродовал своим именем мою руку и пиздишь за какой-то вред. Если посчитать правильно, то ты мне должен больше, чем кто-либо в этой тюрьме. — Я смотрю пока меня не было, ты стал слишком смелым и зубки прорезались, — хмыкает Денис осматривая парня полностью, будто что-то в нём подмечая. — Да ты меня заебал уже за всё это время! У меня и без тебя дерьма в жизни больше, чем с тебя крови вышло! — уже шипит гневно парень, чем убирает с лицо напротив улыбку. — Значит тебе так плохо в моём присутствии? Я же всего лишь хотел вернуть справедливость в нашу с тобой дружбу. — Какую ещё в жопу справедливость?! — кричит Антон, который порядком задолбался с ним разговаривать. Честно, он просто уже хочет спокойно отдохнуть ото всех. Но такое чувство, что у него это получится только тогда, когда крышку от его гроба закроют и закопают, пока он будет лежать внутри, потеряв жизнь. В этот момент к нему подходят двое массивных заключённых и хватают за руки, зачем-то волоча насильно в сторону туалетов. — Какого хуя вы делаете?! — шипит парень, пытаясь вырваться, но без толку, так как куда он против двоих, явно натренированных мужиков. — Не бойся, Шастун, не обещаю, что тебе понравится, но всё пройдёт быстро, — говорит погромче Денис, наблюдая со стороны. Если бы его руки не болели так сильно, он бы потратил последние силы на то, чтобы подъехать чуть ближе, крутя еле-еле эти большие колёса, но к его сожалению, придётся смотреть издалека. Антон же в свою очередь не понимает, что с ним собрались делать. Насиловать? Убивать? Топить? Избивать? Каждый из этих вариантов звучал плохо, от чего ноги пытались схватиться за ровный нечистый пол, пытаясь задержать мужчин, но всё, что получается в итоге, лёгкое скольжение и писк обуви от трения. Шаста притащили к туалетным кабинкам, открыв дверь одной и парено уже смирился с тем, что сейчас его голову окунут в унитаз и заставят задыхаться в грязной воде до тех пор, пока он не выпустит из лёгких весь накопившийся воздух и не перестанет двигаться, теряя сознание, а после умирая. Но вместо этого лишь открыли дверь, но его внутрь не затащили, однако резко схватили его руку, прям за бинт, что сразу отдало тупой болью, от чего парень пискнул, но и это не всё. Его руку прижали к дверному косяку, а затем один из заключённых схватился за дверную ручку снаружи и резко начал ту закрывать, от чего удар проходился прям по больной руке. Сразу же схватила неимоверная боль. Затем дверь открыли почти нараспашку и снова прошлись ею по руке, от чего та стала опухать, краснеть, а сам бинт покрываться кровью, становясь мокрым. Парень пытался дышать, что давалось очень сложно, ловил воздух ртом, после чего начали пробиваться первые вопли, затем стоны, а дальше крики, ужасные и громкие крики. На всю комнату стоял сильнейший ор, будто тут кого-то режут по частям. Антон выгибался сидя на полу, вырывался, хватался за всё, что можно было, за стену, за ноги мужчин, за плечо больной руки, молил, кричал, просил прекратить, захлебывался в своих же слезах и слюнях. Сейчас было абсолютно не до Дениса, что находится неподалёку от него, рассматривая бордовое лицо, вены на шее, вспухшие от перенапряжения и слёзы. Сейчас Шастун чувствует, как в прямом смысле умирает от боли, что сил всё меньше, а боли всё больше и больше. Ему даже по потрудились закрыть рот, поэтому крик, пусть и с каждой секундой всё утихал от раздирающего горла, что сильно напрягалось, был слышен наверно по всей тюрьме. В момент Антона отпускают, но такое чувство, будто его рука до сих пор была придавлена. Он ощущал, как его кости были сломаны, и вот-вот высыпятся из под гипса, что насквозь пропитался красной жидкостью, что даже начала лечь по среднему пальцу, густыми каплями капая на пол. Шастун не мог сдерживать всхлипы. Единственное, на что его хватило, прижиться к стене спиной и отвернуться от этого мира, закрыв веки. Прямо сейчас, ему уже неважно, что с ним сделают. Убьют, изнасилуют или что-то ещё. Он просто хочет, чтобы боль ушла. Чтобы всё это закончилось. Шаст не понимает, у него пошли глюки от боли или прямо сейчас он слышит голос Арсения. Сил на то, чтобы раскрыть глаза у парня нет. Но голос точно был настоящий, поэтому парень еле заметно открыл лишь один глазик, смотря на то, что происходит. Арсений, что зашёл в душевую на крики, увидел такую картину, что ему стало даже жаль Антона. Странно лишь одно, как на оры не прибежали другие заключённые, что обычно собираются везде, где что-то происходит, как бабушки у подъездов, чтобы кого-то обосрать и посплетничать. Либо им просто всё равно на то, что происходит здесь, либо они с самого начала знали, что тут будет, поэтому обходят стороной это место. Арс смотрит, как Антон сидит и тихонько плачет, немного дёргаясь от всхлипов, держа свою травмированную руку, сжавшись от боли и смотря на дверь туалета, что закрывали, после того, как его руку придавили, от чего на ней даже осталось немного крови парня. Попов видит, как он сжался на полу, как котёнок, лицом утыкаясь в стену, а затем переводит взгляд на Дениса, что был на инвалидной коляске, отвёрнут от него. — Отпусти его, — говорит мужчина Денис. В этот момент один из его подопечных подходит к ручкам сзади коляски и поворачивает своего «хозяина» в сторону Арсения лицом. Однако Денис смотрит с ехидной улыбкой на лице, провоцируя. — Что? Жалко смотреть на то, как он мучается? — спрашивает мужчина, поднимая брови вверх. — Денис! Ты видимо забыл про наш договор, я не трогаю тебя, ты не трогаешь его! — шипит Арс, подходя ближе к нему, пока он улыбается — Да не трону я твоего маленького котёнка, который как и ты, должен сидеть в клетке. — Ты уверен, что тебе сейчас не нужно закрыть пасть и укатиться на своей новой машине в камеру? — говорит Попов про его инвалидное кресло, пока руки сами собой превращались в кулаки. — Потому что если ты прямо сейчас это не сделаешь, я вырежу тебе гортань и буду наблюдать со стороны, как ты, словно фонтан в парке, разбрызгиваешь повсюду кровь. — А тебе не пора бы уже забрать своё маленькое, беззащитное домашнее животное? — Денис указывает в сторону Антона. — А то не дай Бог кто-то воспользуется им, — он как-будто специально берёт и провоцирует. Хотя совсем недавно рыдал взахлёб, ползая по полу и оставляя за собой большую лужу крови. Арсений улыбаясь, смотря на Денис, засовывает руку в штаны, вытаскивая оттуда заточку, которая всегда с ним, крутя ту перед лицом мужчины. — Неужто ты думаешь, что я испугаюсь маленькой заточки? — хихикает Денис, на по его лицу видно, что он немного занервничал, но тщательно пытается это скрыть. — Этой маленькой заточкой я могу вырвать твои кишки и написать ими же своё имя. Ты же любишь такое, верно? Игры с именами, — улыбается Арсений, смотря на него, всё ещё крутя в руках предмет оружия. Денис удивленно смотрит на него, думая, что тот блефуешь. — Ты серьезно пытаешься угрожать мне? — спрашивает он, поднимая брови, не веря. — Знаешь, сегодня я заметил, что стал слишком мягким. Перестал убивать сук, которые меня бесят. Но ты заставляешь меня снова это делать, — говорит Арс, а затем хватает оружие так, чтобы было удобнее, начиная подходить к этому уроду. Двое тут же пытались его отпихнуть или задержать, но Попов успел одного схватить за руку, выворачивая ту в другую сторону так, что послышался хруст, а затем и стон от боли заключённого. Второй же успел получить с ноги в ребро, отпрыгивая назад и ударяясь головой об стену, не в силах больше встать. Стоило Арсению расчистить путь к самому «главному», как тот быстро стал дёргаться, пытаясь отползти. Но стоило мужчине лишь замахнуться, как вдруг из громкоговорителя послышался голос, говорящий о том, что Денис должен подойти в кабинет директора. Хотя в его случае доехать. — Повезло тебе. Сегодня, — спокойно говорит Попов, пока заточка острым концом была придавлена к чужому горлу. Мужчина отходит от него на шаг, пряча предмет снова в штаны, видя то, как оба заключённых, что были с Денисом, встали с пола, еле волоча за собой коляску с хозяином, выходят из душевой. Антон, что всё это время сидел и смотрел на этот концерт, успевал только всхлипывать и держать больную руку. Он даже попытался как-то распустить грязный бинт с неё, но этим лишь наносил себе вред и боль, но всё же решил оставить эту затею, думая, что лучше это сделает врач так, как нужно. Шастун переводит опухшие, красные, заплаканные глаза на Арсения, который садится перед ним на корточки, смотря на руку. — Сильно болит? — спокойно спрашивает он, пытаясь поднять ту, но слышит, как парень шикает от боли, не предпринимая больше таких действий. Шаст лишь кивает головой, пытаясь подняться с пола на ноги, но сил его хватает лишь на то, чтобы ноги немного пододвинуть к себе, сгибая в коленках. Арс всё понял без слов, что Антон физически сам не справится, поэтому решает ему помочь, зная, что тот будет, как всегда, против. Мужчина поднимается сам сначала на ноги, а затем хватает Шастун за локоть здоровой руки, резко поднимая. Шаст попытался нормально и ровно встать, но силы почти покинули его и он, сам того не ожидая, просто повис за Попове, который лишь успел взять его за талию, прижимая к себе, чтобы не упал. — Пошли. — Куда? — тихо спрашивает Антон, даже не дёргаясь или брыкаясь. Во-первых, у него сейчас просто нет сил на это. А во-вторых, он и сам не хочет. Просто не хочет, сам не понимает почему. — Руку твою лечить. Ты дашь ей уже нормально зажить или хочешь вообще без неё остаться? — немного укоризненно, будто мама, отчитывает его Арсений. Нет, он не волнуется, ему просто жалко по человечки парня. Просто жалко и всё, больше ничего. Ничего ведь? — Я не специально, — бухтит Шастун, случайно поскользнувшись от свою же ногу, чуть не уронив обоих носом в пол. Арс успел его ухватить, сильнее прижимая к себе, от чего начал чувствовать чужие рёбра под своей рукой, даже через два слоя ткани. Дальше разговор не пошёл, хотя ни тому, ни другому и не хотелось больше. Арсений еле дотащил тощее тело до мед-кабинета, открывая дверь и пропихивая его туда. — Господи, — отзывается Станислав Владимирович, ахуевая от картины, которую видит. — Здравствуйте, — улыбается Арсений, понимая, как врач «рад» их видеть снова у себя. — Что ты с ним сделал? — всё ещё удивлённый доктор спрашивает, вставая со своего рабочего стола и подходя к Антону, которого Арс успел усадить на кушетку. — Не поверите, но в этот раз я вообще не при делах, — говорит Попов, хотя с этим бы Шастун поспорил, если бы не было сильно больно, ибо как раз таки из-за него он и получил травму. — Попов, каждый раз, когда я тебя вижу, то понимаю, что ты мне принесёшь ещё один Геморрой, — отзывается Стас, надевая на руки чистые перчатки, после брызгая на них антисептиком и аккуратно беря руку Антона, начиная развязывать кровавый бинт. — Кто это забинтовывал? — вдруг говорит он. — Я, — отзывается Арсений, не понимая, что не так. Вроде как правильно всё сделал. — Попов, вот не умеешь, не берись, — проговаривает Станислав Владимирович, медленно освобождая руку больного от грязного бинта. Антон, который это услышал, посмотрел на Арса осуждающе. — А говорил, что это я плохо бинтую, — давит дьявольскую улыбку парень, а затем резко дёрнулся, когда почувствовал ноющую боль от того, что прошлись бинтом прям по свежей ране. — Вот видишь что бывает, если дразнить меня, — уже и Арс улыбается, понимая, что лаханулся. — Я хотя бы как-то это сделал, а ты вообще не смог никак забинтовать. — Так, Попов, пошёл нахрен отсюда, — вдруг говорит врач. — Под руку мне говоришь тут. — Всё-всё, я буду тихо, — ставит палец ко рту мужчина. — Иди говорю отсюда, мешаешь, — выгоняет его доктор и ему ничего не остаётся, кроме как вышли из кабинета, оставляя Антона одного.

***

Арсений заходит в камеру и видит, как Антон просто сидит на кровати, спиной прижавшись к стене, поджав к себе ноги, а руки уложив на согнутые коленки и смотрит в одну точку. Арс тихо присел рядом к нему, доставая из под матраса сигареты, вытаскивая одну и зажимая между губами и поджигая. — Перелом? — спрашивает Попов, закуривая, смотря на Шастуна, который думает о чём-то своём. — Нет. Просто сильный ушиб, — говорит Шаст, даже не двинувшись. Мужчина подносит к его лицу сигарету, а тот и не против. Берёт здоровой рукой никотиновую палочку и тоже закуривает, выдыхая дым. — Почему? — Что почему? — не понял его Арсений, думая, что это может быть адресовано вообще не ему. Может быть парень просто сам с собой разговаривает. Но решил всё-таки спросить. — Почему ты всегда мне помогаешь? — вдруг заявляет парень, затылком втыкаясь в стену сзади, снова закуривая, а затем выпуская дым из лёгких. Арсений не знал, что ему ответить. Он и сам не понимает, почему это делает. — А что, не нужно? — Ты можешь сейчас не язвить, а просто сказать, как есть, — просит Шаст и Попов замолкает, понимая, что тот не шутит. Ему сейчас не до шуток. — Я не знаю, — отвечает Арс, тяжело вздыхая, забирая сигарету с чужих рук. — Правда не знаю. — Насколько я помню, мы с тобой никогда не были друзьями. Когда я только пришёл в тюрьму, ты меня ненавидел. Пытался меня убить, и не один раз. Так что же произошло? — Говорю же, не знаю. Это.. сложно объяснить. Такое чувство, будто.. — Обстоятельства против тебя? — заканчивает чужое предложение Антон, смотря в голубые напротив. — Да, — соглашается с ним Арсений, тоже смотря в эти зелёные, которые как-будто выцвели после стольких слёз. — Если бы прямо сейчас тебе сказали, что ты мог бы быть там, где пожелаешь, куда бы хотел отправиться. — Никуда. Остался бы здесь. — Почему? — А зачем жить прошлым? Смысл проживать то, что уже прошло. Ты же всё равно ничего не изменишь. Тогда смысл возвращаться. Если постоянно жить прошлым, то просто упустишь момент, когда можешь жить здесь и сейчас. — Не совсем понял. — Перестань всё контролировать. На это уходит слишком много времени. Просто живи, — говорит Антон, снова закуривая, смотря в глаза напротив. — Если честно, то непривычно слышать такое от тебя, — беззлобно говорит Арсений, видя слабенькую улыбку со стороны. Шастун немного почувствовал себя лучше, снова переводя взгляд на мужчину. Прямо сейчас, улыбка с его лица ушла, а вместо неё пришла странная мысль. Настолько странная, что Шаст даже ахуел. Но почему-то ему так сильно захотелось её осуществить, что аж кончики, даже на больной руке, стали подрагивать и покалывать, заставляя своего хозяина думать быстрее. И видимо неправильно, потому что он резко хватает Арсения за затылок и целует в губы. Тот вообще такого не ожидав, застыл с полным ртом дыма. Он толком даже ничего не успел понять, как Антон быстро его отталкивает, вытирая губы. — Прости. Забудь это. Я.. просто херню сейчас сделал, — немного нервно говорит Шастун, вытерев полностью губы, но не уходя, хотя и стало стыдно. У Попова было очень много вопросов к нему после поцелуя, но он решил проигнорировать их, оставив лишь в своей голове. — Знаешь, раньше я много чего не понимал. Думал, что ещё молодой и всё у меня будет хорошо. До тех пор, пока сюда не попал. И как только этот момент наступил, моя жизнь остановилась. Я потерял всё, что у меня было. Маму, друзей, здоровье и многое другое. И прямо сейчас, я тебя понимаю. Потому что если бы мою маму убили или как-то бы издевались над ней, я бы сделал всё, чтобы этого человека настигла такая же участь. Потому что я не верю в судьбу и что возвращается бумерангом. Если обидели твоих родных, ты должен обидеть в ответ, иначе просто останешься трусом навсегда. И самое обидное, что понял я это тогда, когда потерял её, — говорит Шастун, даже не пустив слезу. Их уже просто нет. Он устал плакать. Устал жалеть себя. Устал от всего, что есть в этом грёбанном мире. — Знаешь что, Антон, — громко выдохнул Арс, услышав его слова. — Мою семью я не смог спасти. Но зато всегда успеваю спасти тебя. Ты всегда спрашиваешь, почему я это делаю, но каждый раз у меня нет точного ответа. Возможно, благодаря этому я снова чувствую себя человеком. И остаётся надежда на то, что во мне есть ещё хоть что-то хорошее. — А разве это так трудно? — Что именно? — Оставаться человеком. — А что нет? — Попов смотрит на него с интересом, пытаясь узнать, правда ли так легко оставаться человеком после всего того, что они оба пережили. Когда не остаётся ничего. Абсолютная пустота. Когда нет ни родственников, ни чего-то того, от чего появляется желание жить и просыпаться каждое утро. Но Антон молчит. — Сложно. Очень сложно. Особенно в тюрьме. Ты же знаешь, что раньше моё положение в тюрьме было самым лучшим. Меня считали самым главным.. — Психом, — отвечает за него Антон, после чего мужчина немного улыбается. — Да. И раньше я никогда не боялся смерти и наказания, я этого и искал. И мне это чертовски нравилось. Смотреть на то, как люди меня боятся, но в то же время уважают. Так было всегда. — И что изменилось? — Ты, — тут же отвечает Арсений, не смотря в сторону парня, но вот у Антона этот ответ вызвал удивление. — Так было до тех пор, пока я не встретил тебя. Сначала я думал, что ты будешь очередной моей жертвой, которой я наиграюсь и выкину. Поначалу так и было. Мне было интересно играть с тобой и видеть, как ты боишься. Убивать тебя не хотелось, но поиздеваться очень даже. — Почему не хотелось убить меня? — вдруг задаёт интересующий вопрос Антон. Его и правда заинтересовала эта, немного странная, но и одновременно даже.. интимная история. Потому что прямо сейчас Арсений буквально раскрывает своё сердце и то, что чувствует. Это в какой-то мере.. даже приятно слышать. — Без понятия. Ты единственный, над кем я сжалился. Возможно в какой-то момент своей сраной жизни я решил поиграть в спасателя. Захотелось поиграть в не понятно кого. Ты появился в моей жизни давно и я к тебе привязался. И очень хреново привязался. — Как именно привязался? — немного не понял Антон, потому что его это «очень хреново» может звучать по разному и иметь много смысловых нагрузок. — Я заставлял тебя прислуживать моему настроению и мне это чертовски нравилось. Мне нравилось выводить тебя из себя, а потом смотреть, как ты злишься, но ничего не можешь сделать. Мне нравилось тебя доводить до такого состояния, что можно было наблюдать за дичайшим страхом в твоих глазах. — Арсений, это очень мерзко было с твоей стороны так со мной поступать, — немного раздражённо и осуждающе говорит Шастун, на секунду поймав себя на мысли, что вообще не надо было начинать этот разговор, ибо он идёт в какое-то не то русло. — Значит тебе мерзко? Мерзко от того, что я вколол тебе Героин, что хотел отрезать член, что воспользовался тобой насильно? Я тебе противен, потому что издевался над тобой, бил, унижал и заставлял тебя унижать других? — Да! Ты мне противен настолько, что мне блевать хочется! — шипит на него Антон, после чего мужчина резко подорвался, вставая на колени на кровати, хватая его за плечо. — Тогда зачем?! — Что зачем?! — не понимает Шастун, пытаясь вырваться и убрать чужую руку от себя. — Если ты настолько сильно меня ненавидишь, тогда зачем поцеловал?! — на этот раз всё же спрашивает Попов, правда интересуясь этом вопросом. — Я не знаю! — резко говорит Шаст, всё ещё пытаясь вырваться, но его в момент тянут вперёд, от чего он падает грудью на мужчину, утыкаясь подбородком ему в плечо. — Хочешь повторить? — тихо, на ухо парню, говорит Арсений, прижимая того к себе за талию. Антон растерялся, не зная, что делать и сказать. Он чувствует, как его мочку уха прикусывают чужие губы и от этого действия мурашки пошли по коже. — Я могу первый начать, — говорит он, чуть ли не вжимая тело парня в себя, лизнув бедную мочку, что попала под раздачу. — Ты хочешь этого? — Антон лишь завис, словно статуя, не понимая, что предпринять. Его взяли врасплох и он чувствует себя пятилетней девочкой, которую взрослый дяденька притащил в укромное место и стал гладить там, где нельзя. Однако в момент его резко отпихнули, да так, что он от неожиданности приземлился на свои локти, чуть не ударившись об спинку кровати сзади. — Не хочешь, Шастун. Ты не хочешь. И в следующий раз не смей целовать меня, только потому что тебе плохо, — грубовато говорит Арсений, вставая с кровати на ноги. Он с самого начала понял, что Антон не хотел его целовать. Что это лишь из жалости или что он там снова у себя в голове придумал. Это логично, потому что парень его ненавидит. И если бы были другие обстоятельства, то он бы врезал мужчине. Попов такое не любит, поэтому решил показать ему, что это не приятно. Но и не собирался с ним ничего делать. Лишь показать, как не нужно поступать. Вот и всё.