О чём молчит моя Вэньчэн

Квартира Ха Джуна встретила гостей неприятным холодом. И это ощущалось не физически, а отдавалось скрежетом где-то глубоко в душе. От тех двух месяцев, что сопровождались веселыми посиделками минимум три раза в неделю, не осталось ничего, кроме двух одиноких зубных щеток в углу полочки в ванной. Не было больше ни детского лепета в гостиной, когда парни задорно рубились в приставку, ни семейных сборищ за столом, на котором покоился теплый ужин, ни бутылки прохладного чхонджу, которую распивали взрослые на балконе глубокой ночью. Членов семьи Чжан встретила только гулкая тишина. Пространство, которое раньше было наполнено голосами, движением, случайными звуками повседневной жизни, казалось теперь пустым, почти чужим. Джи Ён огляделась. Взгляд её сиреневых очей прошелся по опустевшему столу, где больше не стояли беспорядочно расставленные чашки, по дивану, на котором не дрались мальчишки из-за глупых игор. — Здесь стало… — девушка запинается, пытаясь подобрать слово. — Тихо, — закончил за неё Джокер.  Белокурый мальчишка бегло разулся и подошел к телевизору, у которого покоилась приставка. Провел пальцем по ней, собирая пыль, что раньше в том месте даже не успевала собраться. — Я этого Тэхуна точно прихлопну, — тоскливо констатирует Джинсу. — Хён, он в комнате?  Ха Джун молча кивает.  — Дай мне официальное разрешение, как старший брат, — малец смотрит на Джокера в упор, взгляда своего не отводит. — Я хочу отделать Тэхуна.  — Э?.. — Джокер серьезно теряется. Такого у него ещё не спрашивали. — Приму это за согласие. И белокурый без стука влетает в детскую, громко хлопая дверью. Джи Ён с Джокером только неловко переглядываются, когда слышат изнутри: — Эй, Тэхун! Ты охренел меня игнорировать, придурок?! Работать на стройку он пошел, видите ли! А про хёна своего ты подумал, дебил?! А про нуну мою? Знаешь, как она переживала?!  — Джинсу?! Ты что тут делаешь?! Китаянка смущенно чешет затылок, когда из комнаты издался грохот. — Уииии! Джинсу-хён пришел! — восторженно вопит Ки Мён. — В следующий раз я просто так от тебя не отстану! Ты меня понял?! Посмей только в школу не прийти в понедельник! Я тебя по стенке размажу, кретин!!! — Слезь с меня, идиот ты патлатый!  Капля пота стекает по лбу Джи Ён от напряжения. Она бросает на стоящего рядом парня стыдливый взгляд, когда вешает ветровку на крючок.  — Ты это… прости за Джинсу… — её щеки укрываются багровым румянцем. — Ты же знаешь, какой он. — Всё в порядке. Думаю, моему малому это пойдет на пользу, — Ха Джун тут же успокаивает подругу и кивком зовет её идти за собой. — Поставить чай?  — Не откажусь. Спасибо.  Пока за дверью продолжается драка с агрессивными криками Джинсу и молящими воплями Тэхуна, старшие умащиваются у стойки на кухне, пока закипает вода. — Кстати… — первым начинает диалог Ха Джун, — почему ты работаешь в том кафе? Зарплаты в клубе разве не достаточно?  — Я пообещала купить Джинсу приставку, если он хорошо сдаст экзамены и поступит в старшую школу, — мягко улыбается и переводит взгляд на столешницу сбоку. — Он как-то умудрился закрыть все нужные предметы на отлично. Ещё бы поведение своё дурное исправил… — А твои экзамены как? Помню, у тебя был Сунын. — А… ну… — чувствует себя Джи Ён почему-то очень неловко, — все предметы, кроме английского, сдала на первый уровень. — видит искреннее удивление на лице парня. — Да… я сама в шоке была. А вот английский подпортил картину: по нему у меня только третий уровень.  — Получается, что ты умная. — Ха-ха, возможно. Только я дважды на второй год оставалась. Да и делов в младшей и средней школе натворила… С такими успехами меня бы итак в университет не взяли. Да и плевать, ведь у меня нет времени на учебу. Нужно же кому-то Джинсу ставить на ноги.  — У меня со школой тоже не сложилось, когда… — Ха Джун запинается, ведь не слишком-то хочет вспоминать о столь болезненных временах. Разливает по кружкам кипяток, стараясь не смотреть на девушку. Он пытается закончить предложение, но слова давят изнутри, спутываются в горле, застывают на языке. Прошлое — слишком тяжелый груз, чтобы его поднимать, и в какой-то момент он просто замолкает, застывает, словно перед пропастью. Но прежде чем тишина становится невыносимой, её голос мягко успокаивает: — Не стоит говорить, если сомневаешься. Её голос — тёплый, тихий, но в нем столько уверенности, что ему больше не нужно искать оправданий своему молчанию. Она не давит и не ждет продолжения, а просто находится рядом. И внутри него словно что-то оттаивает — волна благодарности поднимается в груди. Это чувство похоже на те редкие мгновения, когда после долгой зимы на ладонь вдруг падает первый по-настоящему тёплый луч солнца. Или когда в прохладный вечер кто-то накрывает тебя одеялом, думая, что ты уже спишь. Он не говорит «спасибо», но взгляд светлых очей задерживается на ней чуть дольше, чем обычно. Этот момент прерывается громким воплем и последующим грохотом. Джи Ён сильно вздрагивает, когда дверь комнаты младших ударяется о стену. — Я надеюсь, что ты меня услышал! — Да отвали ты уже!  Тэхун отпихивает белокурого, что уже пыхтел от ярости, продолжая размахивать кулаками. Самый младший — Ки Мён — довольно крутился сбоку.  — Драка! Драка! Драка! Давай, Джинсу-хён, наваляй ему! — Эй! Ты должен быть за меня!!!  На кухне пахнет чем-то тёплым — чем-то близким к сердцу и домашним. Джи Ён с Джокером стоят у столешницы, попивая заваренный чай. Девушка качает головой.  Перед ними разворачивается спектакль: двое их братьев сцепились в шутливой драке — локти, смех, попытки повалить друг друга на диван. А третий, самый младший, скачет рядом, выкрикивая поддерживающие фразы, как настоящий спортивный комментатор. — Бей в бок! Да не так, вот так! Тэхун ло-о-о-ох! Ха Джун украдкой смотрит на подругу, а она — на него. Взгляды встречаются, и в них читается одно и то же: «Мы что… теперь типо родители?» — Отвали, идиот!  — Нечего было по подработкам шастать!  Их это одновременно забавляет и греет изнутри. Они не вмешиваются — нет нужды. В этой хаотичной, шумной, полной жизни картине, всё-же, есть что-то правильное. Парень отпивает чай, сконфужено косясь на полетевшую в стену подушку: — Думаешь, стоит вмешаться? Джи Ён отрицательно качает головой, пряча улыбку в кружке: — Пусть. Пока не сломают себе что-нибудь.  Тепло от пряного чая медленно растекается внутри, но на самом деле оно идёт не от него. Это тепло дома. Тепло большой, крепкой, любящей семьи.

***

В квартире царит тихий полумрак – лишь слабый свет от лампы над раковиной да тусклое свечение экрана в гостиной, где уснули младшие. Ещё недавно они ревещали от азарта, устроив настоящий хаос с джойстиками в руках. А теперь, свернувшись клубками на диване, сопят, убаюканные смехом, ужином и поздним часом. Часы пробили за одиннадцать. Уже переодетая в чужую одежду Джи Ён домывает последнюю тарелку под недовольный взгляд сбоку. — Может, дашь мне самому прибраться? Ты же гостья. — Неа.  — Сковородку хоть дай помою… — Нет. Говорят они вполголоса, дабы не разбудить малышню. Переглядываются — китаянка пускает тихий смешок из-за слишком насупленного лица Джокера.  Стоит в его квартире, одетая в его же одежду, моет посуду после ужина, который приготовила на его кухне. Понимание столь странного стечения обстоятельств накрыло волной. «Боже… мы будто женатая пара. Видели бы У Ин с Боми, до смерти бы вспоминали. Придурки…» Резко дергается, когда чувствует чье-то присутствие сзади. «Блядь. Так задумалась, что не заметила, как он подошел. В Инчхоне я уже бы с ножевым валялась…» — Ты чего? — бегло спрашивает, а потом шокировано распахивает глаза, когда чувствует, как Ха Джун перегнулся через неё и коснулся руки. Точнее, губки, что была в ней сжата. — Отдай. Ты сегодня достаточно сделала. — Сказала же: нет. Джи Ён разворачивается и сталкивается с Джокером прям в притык, почти что дыша ему в грудь. — Почему ты такая… — Какая? — девушка недовольно хмурит брови — смотрит на него в упор.  — Тяжелая на подъем.   Джокер привык держать себя в боевой готовности. Он с ранних лет дрался в грязных переулках Сеула, где малейшая слабость означала поражение. Он привык к жестоким ударам, к разбитым и стертым в мясо костяшкам, к запаху крови, смешанному с пылью асфальта.  — А сам-то… Не отдам я тебе губку! Сама посуду помою, так что не надоедай.   Но перед ним стояла только она — едва достающая ему до плеча, с влажной губкой в руках, которая ощущалась, как самый настоящий пистолет, направлен в его сторону. И почему-то от взгляда её хитрых, сиреневых глаз напрягались все мышцы.  — Это всего лишь посуда, — тихо говорит Ха Джун, продолжая стоять к ней слишком… Слишком близко. — Нет… ну ты прям как мой Джинсу… Помереть мне проще, чем доказываться с вами…  Отдает ему в руки губку и отпихивает в сторону, чтобы пройти. Джокер на это только удовлетворенно кивает и принимается домывать сковородку.  — И какой, главное, довольный… — тихо шепчет на китайском, возмущенно посматривая на эту картину. Тут же переводит взгляд на диван, где она должно было быть её спальное место. После того конфуза с Джокером — когда они пьяные проснулись в обнимку — она в который раз пообещала себе больше не пить. Парень тогда, конечно, ни слова ей не сказал. Только очень смутился, когда первое, что он увидел ранним утром, это девичий живот почти под своим носом.  — Эм, Ха Джун… — М? — Они, похоже, совсем не хотят просыпаться. Парень бросает взгляд в другую часть помещения, где на диване разложились клубками мальцы. Джинсу закинул ноги на лежащего на животе Тэхуна, а самый младший умостился поверх их обоих, сладко посапывая в подушку.  — У тебя не найдется лишнего футона для меня? — опирается о столешницу сбоку от парня и чуть неловко улыбается. — А то ещё проснутся ночью и пойдут к себе в комнату, а там я буду… Мне неудобных ситуаций было достаточно. До Ха Джуна сразу доходит, о какой именно ситуации она говорит. Его уши стремительно краснеют. — Можем лечь вместе. Кровать широкая, — говорит он это совсем спокойно, без единого недоброго намека. — Возьму только для тебя одеяло.  И тут Джи Ён поняла, насколько же они сблизились с той первой встречи в пабе. Тогда она и подумать не могла, что спустя полгода они будут в столь теплых отношениях.  Когда У Ин притащил своего хмурого товарища к ней на работу, она совершенно не рассматривала его в качестве близкого для себя человека. Ей казалось, что он просто холодный, жестокий и совсем не умеющий любить. Да и зачем ей были новые знакомства? Но… «Я же сама создаю о себе такое впечатление. Люди думают обо мне так же». Но Джокер, несмотря на свой откровенный вид бандита, был правда хорошим. Крайне вежлив с обслуживающим персоналом, что Джи Ён оценила в тот день, когда они посетили китайский ресторанчик. Честный и, всё-же, искренне любящий своих братьев. Несмотря на тяжелую ответственность, что пала на его плечи, он их не бросил, а принялся тяжело работать, чтобы приносить доход в семью. «Всё точно так же, как и у нас с Джинсу». Возможно, они просто были слишком похожи — закрытые для других, но заботливые, преданные и ласковые к своим родным.  — Угу… только пить сегодня не будем, — Джи Ён пускает тихий смешок и уходит к младшим.  Подбирает из земли плед, что отлетел во время одной из драк, и укрывает сопящих мальчишек. «Нет… ну вроде бы уже старшеклассники, а такие балбесы. У Ки Мёна и то ума больше». Посматривает на умиротворенное лицо своего брата — умиляется. Не удерживается и проводит рукой по его непослушным, белоснежным волосам. Видит, как смешно он жмурится во сне, а потом вновь расслабляется. Резко вздрагивает, когда слышит мужской голос позади: — Ты умеешь находить подход к детям. — Не пугай ты так… — тяжело вздыхает и подходит к Джокеру поближе. — Ты глянь только… все нервы вымотали, а сами уснули.  И стоят они перед сопящими сорванцами, будто родители над своими детьми — теми, коими, по-сути, Ха Джун с Джи Ён и являлись для младших.  Парень переводит усталый взгляд на женскую макушку возле своего плеча. Ловит себя на слишком интимной мысли — пытается выбросить её из головы, но никак не получается. И уходят старшие из гостиной, совсем аккуратно прикрыв дверь, дабы не разбудить детей. И они уже не услышат тут же раздавшиеся тихие смешки и шепот: — Ха-ха, купились!  — Да тише ты! — Оу эс… первый шаг операции под кодовым названием «Свадьба нуны и хёна» прошел успешно, — протягивает довольный Джинсу, что свои ноги с Тэхуна до сих пор не скинул. — Встань с меня уже… заебал… — Я скажу Ха Джуну, что ты материшься! — хитро вопит Ки Мён, продолжая валяться поверх своих хёнов.  — Ащ, дам я тебе в компьютер поиграть. Только отвали уже…  — Уаааа… ноги затекли!

***

Вновь поздний час. Вновь родной балкон и две фигуры, пускающие кольца дыма в темени ночи.  — Я тогда не договорил про школу, — резко прерывает тишину низкий баритон. — Ты уверен, что хочешь это обсуждать? — Джи Ён на Джокера не смотрит, но чувствует напряжение. — Я подумал, что ты итак уже слишком близка к моей семье, — сигарета тлеет между его длинными пальцами. — Услышала бы итак от Тэхуна или Ки Мёна, хотя мы и вычеркнули эту тему из наших разговоров.  Парень взвешивает все «за» и «против» — понимает, что скрывать уже совершенно бессмысленно.  — Наша мама тяжело болела из-за сильного стресса. Отец ничего не делал, только докучал ей, ухудшая ситуацию, — Ха Джун хмурит брови. Тон его холодный, безэмоциональный. — В какой-то период у неё начались серьезные припадки… будто сердечный приступ. Врачи говорили, что это инфаркт, но это было что-то другое. Джи Ён не верит своим ушам. Укутывается в свою ветровку сильнее, выдыхая табачный дым в сторону. — Сердце восстанавливалось за несколько недель, а потом по новой. Отец набрал долгов, из-за чего к нам постоянно приходили коллекторы. Я эту хуйню разгребаю до сих пор… Ки Мён ничего не помнит об этом, но Тэхун всё видел, — монотонно продолжает рассказ Джокер. — Отец бил и маму, и нас. Особенно любил надо мной поиздеваться, как видишь.  Указательный палец проходится по контуру грубого шрама. Ха Джун пытается улыбнуться под стать формы рубца, но получается слишком криво.  Сердце Джи Ён невольно сжалось от этого действия. Перед глазами мелькнула жестокая сцена, что нарисовало её воображение. Она ощутила, как его слова проникают в её душу; как его воспоминания оживают в сознании. С каждым признанием ей становилось больно за него. Но она не могла позволить себе показывать жалость. Жалость была чем-то чуждым для Джокера, — тем, что он мог бы воспринять как трусость или слабость.  Она сама знала, как принимать чужое сочувствие. Оно лишь подчеркивало дистанцию между людьми.  Джи Ён помнила и ненавидела всей душой каждый сострадающий взгляд в свою сторону. И поэтому, несмотря на все внутренние переживания не позволяла этой слабости мелькнуть во взгляде. Вместо этого девушка лишь подошла поближе, медленно положив руку на его плечо — мягко, но уверенно. Это был не жест сочувствия, а поддержки — тёплой и тихой, как будто её присутствие могло стать для Ха Джуна укрытием от всего того, что он пережил. — В тот день… — парень выбрасывает окурок через перила, — когда он сделал это со мной, у мамы случился кардиогенный шок. Она начала тяжело дышать, а потом потеряла сознание. Я пытался позвать на помощь, но не успел... У самого-то ебальник в кровищи был. Фельдшера позже сказали, что это было дело минуты, так как мама не отошла от прошлого припадка… кардиомиопатии. Вспомнил название. — Синдром такоцубо?  — Ты слышала об этом? — Угу… у меня просто… ладно, неважно, — девушка не хочет подливать грусти, поэтому умолкает.  — Отец потом и сам сдох где-то на улице, как псина. Это же я его вышвырнул. — Хах… звучит, как моя мечта, — шепчет Джи Ён на китайском. Свою руку умостила на мужском предплечье, чуть поглаживая холодную из-за ночного воздуха кожу. — Ты всё правильно сделал. — Я долго себя корил, но терпеть было уже невыносимо. Он даже Ки Мёна не жалел. — Понимаю. Моему Джинсу тоже частенько доставалось, когда меня не было дома. Из-за долгов отца мне пришлось покинуть Сеул на целых полтора года, чтобы заработать денег, — холодный взгляд сиреневых глаз устремляется на мелькающие огни вдали. — Джинсу до сих пор мне не хочет рассказывать, что тогда с ним происходило.  — Он у тебя сильный. — Угу… он такой.  Джи Ён убирает свою руку, опирается грудью о перила. Странно хмурит брови — по её лицу не скажешь, что ей тоскливо.  —  Я так понимаю… у нас ситуации схожи. Долги. — Я свои-то погасила, а ты? Джокер молчит. Его выдает напряженная спина и стиснутые кулаки. Джи Ён подает голос:  — Может, я могу чем-то помочь? Если у тебя не хватает времени из-за домашних хлопот, то я могу… — Не нужно.  Он помнит, как тяжело было его матери с тремя детьми и мужем-алкоголиком. И ему совсем не хотелось втягивать Джи Ён в свою канитель.  Он мужчина и должен справляться со всем сам. — Не ворчи ты… — Джокер теряется, когда слышит столь возмущенный тон подруги. — Мне одна аджумма из ларька продукты отдает просто так. Жалеет нас с Джинсу типо… В общем, буду и тебе заносить. — Не… — Помолчи. Сказала же, что буду, — Джи Ён легко бьет кулачком в плечо Джокера. Тот только вскидывает брови, но молчит. Ему начинает казаться, что в ней просыпаются замашки У Ина. И продолжают они стоять на балконе в ночной студени, размышляя каждый о своем. Ха Джун украдкой поглядывает на китаянку — та только утыкается носом в ворот ветровки и тихо проговаривает: — Ты очень сильный. Очень…  Эти почти что бесшумные слова, утерянные где-то в холодном ветру, задели что-то внутри. Джокер привык, что сила — это просто необходимость, выученный рефлекс, броня, за которой он должен был скрывать себя настоящего. Ни в уличной драке, ни во время сделки с диллером, ни с приставленным к животу ножом он не мог оставаться тем хорошим, добродушным Ха Джуном, коим когда-то был.  Сильный. Это слово всегда казалось ему тяжестью, еще одним камнем в бесконечном грузе на его плечах. Но сейчас… сейчас оно звучало иначе. В голосе Джи Ён не было требований, не было ожиданий — только тихая, совсем ненавязчивая искренность. И вдруг в груди что-то дрогнуло. Словно в темноте, к которой он давно привык, вспыхнул свет. Теплый, мягкий, но ослепительно новый. Он не знал, что это — надежда, покой, или что-то гораздо более пугающее. Чувство, которое ему предстояло осознать. Он мог бы сказать, что не такой, каким она его видит. Но почему-то он промолчал. Пламя в груди продолжало гореть — незнакомое, непривычное. И он не знал, хочет ли его погасить или позволить ему разгореться ещё сильнее. Вновь бросает на стоящую рядом Джи Ён едва заметный взгляд — думает, что за чувство заставило его сердце забиться быстрее. — А… ты говорила, что уезжала из Сеула. — Это… возможно, я расскажу об этом в другой раз.