О чём молчит моя Вэньчэн

В глухом переулке, освещенном яркими отблесками утреннего солнца, раздавались глухие удары и шум суеты. Чья-то тяжелая нога со свистом разрезала воздух — ап-чаги пришелся по чему-то твердому. Хруст. Визг. — Бля-я-я… хватит! Молю тебя!  Второй решил заступиться за своего товарища, но был откинут зверским хуком в челюсть в сторону мусорных баков — уличный кот испугался и перескочил через забор.  — Кха… — парень сплевывает кровь, утирает свою разбитую губу, — ты ненормальный. Ещё несколько тел валялось совсем рядом с ним. Это были его друзья, что пришли на подмогу, ведь никто не мог справиться со свирепым Пэкхо.  — Я же сказал, что деньги должны быть сего-о-одня… — слышится совсем спокойный, но с нотками ехидства юношеский голос. — Гони свой мобильник. — Н-нет… мне его мама подарила на день рождение! — пацан, что оперся о стену, яростно пытаясь отдышаться от сильного удара в грудь, начинает реветь. — П-пожалуйста… прошу тебя! А Пэкхо напротив только скалится. В стальных глазах разгорается опасный огонек — тигр вот-вот сорвется с цепи. — Слышь, — садится на корточки перед школьником, что зажмурился от страха, пытаясь сдержать подступающие слёзы, — если ты сейчас не отдашь мне свой телефон…  На морде Пэкхо вырисовывается милая улыбка. —… то я сломаю тебе ноги. Идёт?  Паренёк под ним отрицательно кивает и шмыгает носом. Сует руку в карман штанов и отдает свой мобильный, но его глаза тут же распахиваются, когда он видит силуэт позади Пэкхо. — Эй! Позови на помощь! — бедолага пытается хоть как-то спастись, но тут же утихает, когда чувствует острую боль в районе колена. На нем была нога Пэкхо. — У-у-у… похоже, мне реально прийдется сломать тебе ноги. Пэкхо тяжело вздыхает и чешет затылок, но потом резко дергается, когда слышит: — Что ты делаешь, Джинсу?!  Плечи Пэкхо вздрагивают. Он поворачивает свою белокурую голову и сталкивается с агрессивным взглядом друга напротив. — О… Тэхун, привет! А я тут… — Вижу я… Что ты, что брат мой.  Капля пота стекает по лбу Джинсу от напряжения. Он подходит к Тэхуну поближе — хочет уладить обстановку. — Да это просто… разборки. Забей ты! — взмахивает руками, а потом понимает, что они все в крови. Бегло прячет испачканные конечности за спину. — Ты куда, кстати? — На работу.  — В смысле? А Ха Джун-хён в курсе? — белокурый серьезно удивляется — подхватывает друга под локоть. — Не нужно тебе туда идти. Но если пойдешь, то я с тобой! Но последующее действие со стороны Тэхуна оставляет болезненный шрам на сердце Джинсу, ведь тот просто грубо откинул его руку. Брюнет отвернулся и начал уходить, бросив напоследок чуть злобное: — Мне сейчас не до этого. Иди давай. Закончи, то что начал, «Пэкхо»! — пальцем указывает на лежащих на холодном асфальте парней, что корчились от боли. — Я сам разберусь, как мне жить. А Джинсу только стоит с ошарашенной миной, что тут же меняется на полное безразличие. На сиреневые глаза падает опасная тень — он медленно возвращается к мусорным бакам. — Пэкхо… Пэкхо… Пэкхо? — лицо мальчишки не выражает ни одной эмоции. Тонкие, ровные губы стиснуты в полоску. Он о чём-то думает. — Кто придумал эту дебильную кличку? Джинсу поднимает свои сиреневые очи на небо. Смотрит, будто пытается найти в нем важный для себя ответ.  — Из-за вас мой друг обиделся на меня. И даже киданул…  Белокурые, беспорядочные волосы развиваются от холодного ветра, спутываясь окончательно. Юноша, уже совсем позабыв о тех парнях, из которых выбивал деньги, просто стоит. Стоит и смотрит на плывущие белые тучи, что спрятали за собой утреннее солнце.  — М-мы можем уйти?… — подает голос валявшийся на земле мальчишка. На его лице и места живого не было, что уж говорить об остальных, что были в отключке. — М-м-м… — Джинсу, всё ещё не отрывая взгляда от тучей, прикладывает палец к подбородку,  — думаю…  Избитый парень смотрит на Белого Тигра с надеждой. Слёзы градом льют с его карих глаз, но он не может издать и звука, потому что знает, что его ждет наказание. — Я подумал над твоим вопросом, мой дорогой друг! И мой ответ…  На лице белокурого появляется милая, умиротворенная и совсем не агрессивная улыбка. В сиреневых очах мелькнул яркий блеск — они сощурились, делая акцент на небольшую родинку под одним из них. Джинсу мило прикрывает глазки — от него веет добротой и теплом.  — Нет. Нельзя.  Джинсу драматично скалит морду в грустной мине и начинает яростно избивать лежавшего, прикрикивая: — Да-а-а… я ненормальный! Не-нор-маль-ный! Знаешь, сколько раз я это уже слышал?!  Белокурый возвышался над противником. Лицу вернулся холодный, безразличный вид, оставляя только флегматичную отстраненность — как будто он находился где-то далеко от этой сцены. Но удары его ног были безжалостны — чёткие, целенаправленные, с хищной точностью, обрушивались на тело лежащего юноши, заставляя того корчиться от боли. Треск блестящих на солнце Air Jordan о ребра, хрип противника, пытавшегося закрыться руками, и все это сопровождалось абсолютной тишиной со стороны Джинсу — ни злости, ни гнева, ни удовлетворения, лишь хладнокровная механика. Когда тело лежащего перестало сопротивляться, мальчишка замер на миг, оценивая проделанную работу. Затем, небрежным движением, словно берет тряпичную куклу, грубо схватил противника за волосы. Резким рывком приподнял его, опасно приближая свое лицо: белокурый будто хотел что-то разглядеть. Страх. О да, оппонент его боялся. Боялся до дрожи в коленках, до кома в горле,  до стиснутых до побеления кулаков, до дикого стука сердца, что норовило выскочить из груди. — Мне совсем не нравится твоё лицо, — Джинсу грустно хмурит брови. — Скучно-о-о… Лежащий пытался приподняться. Его заливало кровю, но это делало его ещё более жалким в сиреневых глазах Пэкхо. Белокурый медленно поднял ногу, не сводя стального взгляда от противника, словно тщательно продумывая свой последующий шаг.  — Н-нет! Не надо! А затем, совсем без колебаний, с силой обрушил подошву своих Air Jordan в тому прямо в лицо. Глухой удар — мгновенная тишина, и его голова безвольно откинулась в сторону. Мир, казалось, замер на мгновение, но затем всё оборвалось. *** Гул толпы у ринга звучал, как далёкий рокот моря, заглушая всё вокруг. Боец рухнул на землю после удара ногой прямо в лицо. Грохот тела, кажется, был громче криков недовольных зрителей. — Что за чёрт? Блять, вставай!!! — Всё же шло отлично! Какого хрена ты делаешь? Избитый парень лежит, даже не сопротивляясь последующим пинкам куда-то под ребра. Перед светлыми очами мелькает сцена, как его младший брат недавно сказал слишком болезненное сердцу: «Я сам разберусь, как мне жить. Так что не вмешивайся».   — Поднимайся, Джокер!!! Мать твою!!! Неподалеку от «сцены» переговариваются две девушки, что разливали напитки за барной стойкой. — Боже, с ним же всё нормально будет? — ошарашенная Соён прикрывает рот ладонью. — Конечно. Это же Джокер, — коротко кидает Боми, тут же отдавая напиток гостью клуба. Переводит взгляд карих очей на стоящую поодаль подругу, что выглядела слишком поникшей. — Эй, Джи Ён, с тобой всё в порядке? А черноволосая просто стоит, как выточенная статуя. На вопрос не отвечает. — Что-то случилось? — Боми аккуратно кладет руку на плечо китаянки, но та вновь никак не реагирует. — Джи Ённи, ты за Джокера переживаешь? В близком окружении Fight Club уже все были в курсе о дружбе этих двоих.  Всё началось ещё два месяца назад, когда У Ин растрындел Боми об их ночевке в квартире Джокера. Змеиный дуэт не желал оставлять в покое тех двоих, поэтому каждый их обыденный разговор сопровождался чуть ли не свадебным маршем. Очкастый даже затеивал целые концерты из динамиков своего автомобиля, параллельно мигая фарами, когда встречал по дороге спокойно идущих Джи Ён с Джокером после тяжелой смены в клубе. Позже выяснилось, что их младшие дружат, и поэтому они часто пересекались и ночевали вместе. Но все вопросы либо же намёки на отношения что Джи Ён, что Джокер намертво отрицали. Китаянка избивала очкастого за любую шутку, а громила только молча хмурил брови, отворачивая лицо.  — Я просто знаю, в чём дело.  Тон её был холодным. Как всегда. Но в этот раз в сиреневых очах читалось какое-то скрытое беспокойство.  Джинсу ей рассказал о ссоре с Тэхуном и о том, что тот снова ушел подрабатывать на стройку. «И снова они поссорились». Соён только неловко топчется сбоку от Боми, что вертелась вокруг Джи Ён, обнимая ту за плечи. Ей так-то было грустнее всего услышать о связи коллеги с бойцом их клуба.  — Всё заебись с ним будет. Вон, смотри! Он поднялся на ноги!  В другом конце помещения восторженно заверещали зрители. Лучший уличный боец начал наносить ответные удары — яростные, агрессивные, буквально зверские. Оппонент отлетел в клетку, болезненно приземляясь на пол. Они поменялись местами. Джокер избивает его так, что вот-вот убьет бедолагу. Момент — у лежащего вылетел зуб от яростного удара ногой.  Громила опасно скалится, выделяя устрашающий шрам на своем фиолетовом от гематом лице.  Он грубо хватает бедолагу за волосы и поднимает с пола, как животное. Светлые глаза уже залиты кровью и всей той ненавистью и злобой, что накопилась за сегодня. Джокер заносит кулак, и… — Стоп! Прекращаем бой! — взволнованно орёт Гын Хо в микрофон. — Джокер победил! Его противник отключился… Эй! Принесите нашатырь!  Боец молниеносно вылетает из клетки, грубо задевая ведущего плечом. Тот только смотрит ему в путь, но ничего не говорит: на сегодня шоу закончено. Джокер вихрем проносится возле барной стойки и заворачивает за угол. «В ту комнату пошел, наверное. Нет. Он точно туда пошел», — думается Джи Ён, что намешивала коктейль.  — Может, пойдешь за ним? — Боми успокаивающе улыбается, вновь обнимая подругу сзади. — Я прикрою. Сейчас итак половина гостей наверх пойдет.  Китаянка опускает взгляд в пол — думает над предложением брюнетки. Немного сомневается, но потом вспоминает, что ей итак нужно было спросить Джокера об одной важной вещи.  — Хорошо… — она вздыхает, когда слышит довольный визг Бомс, — спасибо, онни.  Уголок губ Джи Ён приподнимается вверх, на что её подруга вновь восторженно пищит: — Е-е-ес! Моя Джи Ённи снова улыбается! — и проводит её радостным взглядом лисьих глаз, тут же переводя внимание на подошедшего клиента. — Чего желаете? 

***

Джи Ён стоит перед дверью минут десять точно. По коридору уже даже прошли несколько работников, что кивнули ей головами в качестве приветствия.  «Стоит ли мне?» Девушка чувствует дежавю. Ведь всё происходит почти так же, как и в тот день, когда она только пришла сюда работать. «Не думаю, что он меня прогонит. Мы же друзья». Деликатно стучит в дверь, а позже и заходит, не дождавшись ответа изнутри. Первое, что она видит, это большой клубок дыма, что Джокер выпустил из легких. Его светлые глаза медленно поворачиваются на пришедшую подругу, но он молчит. — Привет. Тебе нужна помощь? — аккуратно садится на диван сбоку от парня. Видит, насколько он избит — ей становится его жалко. — Я слышала от Джинсу, что произошло. Джокер не отвечает. Только пилит совсем поникшим взглядом пепельницу, что валялась среди мелкого мусора на столике перед ними.  — Хочешь, я поговорю с Тэхуном? — аккуратно кладет руку на предплечье Джокера. Его тело напрягается, но он продолжает играть в молчанку. Джи Ён тихо вздыхает. Всё-же, она слишком понимает его состояние, ведь для неё самой любое недопонимание с младшим было целой трагедией.  — Ха Джун… твой брат умный мальчик. У него просто сейчас такой возраст, когда хочется что-то кому-то доказать. Скоро всё наладится… поверь. В тот раз было так же. Джокер тушит сигарету и откидывается обратно на диван. Измучено прикрывает светлые очи и сжимает кулак, что был испачкан чужой кровью. — Давай помогу с лицом, — Джи Ён направляется к старому шкафчику, чтобы взять аптечку. Возвращается к парню, натыкается на его слишком странный взгляд, что пилил её прямо в упор. — Не нужно. Я сам справлюсь. Голос его отдает неприятным холодом. Китаянка молча кивает — знает, что сама бы отказалась от помощи в такой ситуации, и что сейчас не стоит напрягать Джокера своими переживаниями. Ему самому на душе неспокойно — незачем нагнетать.  «Мне лучше уйти. Позже поговорим об этом». Кладет аптечку на место и аккуратно прикрывает дверцу шкафчика, чтобы она не издала лишних звуков.  Девушка так и продолжает стоять перед ним. Джокер взгляда своего не отводит: о чём-то задумался. А Джи Ён борется с диким желанием отбросить весь здравый смысл и просто обнять его, успокаивающе приговаривая о том, что всё будет хорошо.  Ведь именно этого ей самой так не хватало.  — Слушай, я хотела бы спросить, — думает, что хоть момент неподходящий, но время очень поджимает.  Джокер устало смотрит на неё — на его избитом лице не дернулась ни одна мышца. — Ты… ты свободен завтра вечером? — говорит Джи Ён с небольшой нервозностью, хотя старается скрыть. — Я бы хотела предло… Не успевает она и договорить, как последующие слова Джокера оставляют болезненный шрам на сердце китаянки.  — Джи Ён, мне сейчас не до этого. Она поняла, что облажалась. Нет, она не смотрела на него с надеждой.  Не ждала положительного ответа.  Не мечтала о том, чтоб увидеть в его светлых глазах воодушевление и то самое приятное душе тепло. Она ни на что не надеялась. Совсем. Но почему же взгляд сиреневых очей гаснет?  Почему она чувствует, как внутри что-то рвётся, как-будто всё, что она так тщательно выстраивала и берегла, обрушилось градом? Возможно, эти три месяца были для него ничем. Их частые встречи и редкие ужины в его квартире вместе с младшими.  Возможно, и завтрашний день не так важен, как она думала. А возможно, ей просто не стоило ни с кем так тесно сближаться, ведь она всего лишь отчужденная иммигрантка — странноватая чудачка с нелепой шпилькой в волосах. Её душа кричит, но снаружи — лишь холод и сдержанное: — Хорошо. Джокер устало прикрывает глаза, а потом слышит только совсем тихий скрип двери. Джи Ён ушла.

***

— Вам не кажется, что «Колибри» какие-то странные? — подает голос спрятавшийся под панамкой Квон Хёк.  Другие шаббатовцы так же пилят странноватыми взглядами своих главных соперников. Почему-то именно сегодня они выглядели как-то не так.  — Прошло-то всего три месяца. Как-то сильно они сдали… — на морде У Ина вырисовывается самое настоящее непонимание. Он выгибает бровь, а потом отвлекается на вибрацию телефона в кармане своей ветровки. — О! Неужто явилась. Джокер после этих слов напрягается, ведь догадывается, о ком говорит его друг. А с Джи Ён они вчера не по-доброму разошлись, и теперь он думает, как она себя будет вести. А на площади, где все команды собрались ради «Лиги Улиц», начался самый настоящий цирк — появилась ещё одна команда «Колибри» с теми же участниками, на что один из отаку восхищенно крикнул: — Это же техника теневого клонирования!  У Ин закатил глаза и отвернулся к сцене, на которую вышел ведущий.  — Ну что, на этот раз нас ждет… — интригующе делает паузу, — «теневая атака»! И правила суперлёгкие! От каждой команды должно участвовать… Очкастый резко дернулся, когда почувствовал чье-то присутствие сбоку от себя. Молниеносно отскочил на шаг и уставился на пришедшего. — Йоу. Это что за клоуны? — измученная Джи Ён коротко здоровается и встает возле своей команды.  Выглядела она ещё хуже чем обычно, ведь совсем не выспалась. Ночная смена в клубе повалила её на землю, а разговор с Джокером окончательно добил ногами.  На лице китаянки виднелись глубокие синяки, а также присущая ей бледность, что сейчас выделялась особо болезненно.  Усталые сиреневые глаза указывают на стоящих поодаль парней, вокруг которых крутилась толпа девочек.  — Пиздец, Вэньчэн, ты жива хоть? — очкастый подлетает к подруге поближе и прикладывает ладонь к её лбу. — Да вроде жива… Чё ты так хуёво выглядишь?  По виску Жнеца стекает капля пота от напряжения, когда он видит стальной взгляд Джи Ён на У Ине: «Ему конец…» — Ну, возможно, потому что я не долблю таблетки с начальством в VIP-комнатах на втором этаже, а смиренно стою за баром, обслуживая долбанных лудоманов? — проговаривает она это, как какой-то сухой факт, что не подлежит оспоримости. У Ин даже не знает, что ему ответить. А только показушно супится и отворачивается, драматично поджимая руки под грудью. — Так… а что это за клоуны?  Взгляды парней следуют за её пальцем — вновь та странная велосипедная команда. Очень… очень странная. — Ебу я? Ты же бумажки те смотрела, — вскидывает руками У Ин, а потом недовольно жмурится, когда слышит женские визги.  — “Punk Prince”?.. — с небольшим акцентом проговаривает Жнец. Кажется, он увидел логотип тех чудаков.  Тут же к Джи Ён приходит понимание, что это за парни: «Стажеры в музыкальном агентстве… было там о них знатно информации». — Мы! «Панк-принцы» — принцы, которые по своей красоте не уступают ни одному цветку! Мина китаянки перекашивается после этого выкрика с их стороны. У Ин, Жнец и даже Джокер скривились так же. — А я-то думал, что отаку самые ёбнутые здесь. Похоже, у них появились соперники, — очкастый прыскает со смеху, хватаясь за живот. — Ха-ха! «Панк-принцы»! По лицам остальных участников велогонки можно было увидеть, что реакция у них та же. Особенно у парней. Шаббатовцы вновь косят на сцену, где орёт ведущий о конце предыдущей гонки. «Призраки» во главе младшего брата Чхве Санхо победили. — Ой, да вы что. Быть такого не может. Как же это непредсказуемо, — очкастый кривит максимально удивленное лицо, а потом и реально удивляется, когда видит, как единственная девушка их команды уходит к «Панк-принцам». — Э? Неужто влюбилась? Да ну… или внатуре? Хёк, ты не плачь только.  Жнец тихо вздыхает и натягивает панамку пониже, чтобы полностью скрыть своё лицо.  — Боже… Вэньчэн с ума сошла? Что она делает? Ревнует короля «Панк-принцов» к девке из «Колибри»? Пха-ха-ха!!!  Джокер чуть напрягается, ведь видит, как их сокомандница встала между блондинкой и «принцом», что к той подкатывал. Выражение лица красавчика вмиг поменялось — от роскошной улыбки и следа не осталось. «Принц» подмечает негативный настрой Джи Ён, что пилила его недобрым взглядом, закрывая за своей спиной девушку из «Колибри». — М-м-м… ты моя фанатка? — он завораживающе поднимает уголки губ вверх — знает ведь, что ни одна женщина перед таким не устоит. — Прости… но мне бы хотелось пообщаться с ней, — указывает на ошарашенную Шелли, что совсем уже растерялась. — Можешь подойти за автографом или фоткой попозже.  И «принц» волшебно подмигивает флегматичной Джи Ён, что даже зажмурилась от яркого блеска и сотни сердечек, что витали вокруг него в воздухе. Но последующих слов участницы «Шаббат» не ожидал никто. Шелли озадаченно распахнула свои небесно-голубые очи, «принц» вскинул брови, а челюсти У Ина, Квон Хёка и Джокера готовы были встретиться с землей.  — Отвали от неё. Китаянка подняла голову чуть выше, чтобы смотреть прямо в глаза «айдолу».  Стальной блеск её очей полон опасности. Они, кажется, видят «принца» насквозь — все его помыслы и сущность, что он так тщательно старался скрыть. — Эм… извини, принцесса! Я могу даже обнять тебя для фото, если пожелаешь… Только дай мне поговорить с… — Кому ты сдался? — Джи Ён уже не выдерживает. Больно-то ей нужен этот смазливый чудик. — Отвали от девушки. И в принципе… держись от неё подальше. — опасно приближается к его перекошенному от неловкости красивому лицу. Говорит совсем шепотом: — Иначе я тебя убью.  — Какого чёрта вы делаете? — нарушает момент резкое появление оставшегося члена «Колибри», что возвысился над дышащей огнём Джи Ён, бедным панк-принцем и озадаченной Шелли, что до сих пор не поняла, какого хрена все собрались вокруг неё. — Джа Хён?! Наконец-то, возвращение блудного сына! — выкрикивает вырисовавшейся из ниоткуда Кан Хан Нам. Тут же переводит взгляд своих карих глаз на знакомую макушку с пучком. — О! И сестра Ю Бина здесь. Приветик!  — Она не моя… Не успел красноволосый возмутиться, как Джи Ён просто развернулась и ушла, кинув напоследок на ухо «панк-принцу» ещё несколько ласковых. Направилась она уже к своим — шаббатовским, что с раскрытыми ртами наблюдали за этой сценой.  — Вэньчэн… ты, конечно, прости меня… — китаянка вскидывает бровь, ожидая продолжения фразы, — но я не приму такого зятя в нашу семью! Чё это вообще за пидор? Ты издеваешься?!  Хватает оторопевшую подругу за плечи и начинает трясти, пытаясь вразумить.  — Я отказываюсь! Ясно тебе?! Подыщи себе кого-нибудь получше, — становится перед Хёком и Джокером, которым уже стало стыдно за поведение очкастого. — Вон, смотри. Жнец чем тебе не угодил? Ну, немой он, но ты-то сама не лучше! А Джокер? Вы с ним итак уже в одной кровати спали. Чего стесняться?  Несколько участников «Лиги Улиц» с интересом поглядывают на У Ина, что распинается перед низкорослой девушкой в ветровке с логотипом «Шаббат». — Закрой рот, придурок. Все на нас смотрят… — та только прячется в вороте, измучено вздыхая. Легонько бьет друга в плечо и отходит в сторону. — И отвали уже со своими дебильными шутками. Не въебался мне тот «принц» от слова совсем, ясно? Так что отвали.  — Так ты… — У Ин шокировано прикрывает рот татуированной рукой, — по девочкам?..  Джокер и Жнец готовы уже сквозь землю провалиться от таких заявлений, а очкастый полон серьёзности. Джи Ён только недовольно хмурится и просто отворачивает голову, фокусируя внимание на гонке. — Чё… серьёзно?! Да ну! — обращается к парням: — Почему вам так похер?! 

***

«Комната была заполнена совсем бледным, приглушённого светом, едва рассеянным красными и золотыми абажурами, которые бросали мягкие, но густые тени на стены. В воздухе витал терпкий, сладковатый аромат — смесь дешёвых духов, табака и выветрившегося алкоголя. Полы, тёмные и натёртые до блеска, скрипели под тяжестью шагов, но этот звук почти терялся в ритмичном гуле разговоров и приглушённом смехе, что лился откуда-то из углов. Белокурая девушка сидит на кожаном диване — вокруг неё раскинулась целая толпа парней, чьи тела были полностью забиты татуировками. Одеты они были дорого, пафосно — показывали преимущество только одним своим присутствием.  Один из них, на чьей руке были выбиты китайские иероглифы, бросает пикового вальта на стол. — Ха-а-а… где её, сука, носит?  Бархатные шторы, цвета спелой вишни, лениво покачивались. Музыка звучала фоном — тускло, как будто инструмент давно уже устал, но продолжал играть из вежливости. — Ебу? Эй, чагынэ, ты же предупредила Маму Розу о том, что мы прийдем? — второй вытягивает карту из колоды. А девочка только устало смотрит на одинокую каплю, что скользит по стеклу бокала с красным вином. На вопрос положительно кивает — резко выкладывает свои карты на стол верхней стороной. — Комбо. Я пойду за хозяйкой, — поднимается с дивана и аккуратно поправляет рубашку, что помялась из-за кривой позы. Бегло проверяет на месте ли ножи и выходит, тихо прикрывая дверь за собой. Парни смотрят ей в след. Один из них хмурит брови, когда видит, что белокурая собрала идеальную комбинацию карт. В чистой последовательности. — Бля… и как с ней в «Джокера» играть?..   Всё здесь казалось каким-то притворным. Улыбки слишком широкими, смех — слишком звонким, движения — нарочито то ленивыми, то уверенными. Это место жило своей жизнью, полной секретов, ярких вспышек страсти и скрытого отчаяния, которое пронизывало каждую клеточку тела.   Девочка бредет по коридору. Делает она это тихо, даже слишком, совершенно не издавая ни единого звука. Отовсюду слышит приглушенные толстыми стенами женские стоны и крики, что болезненно отдавались где-то в груди. Знает она это место, как пять своих пальцев: слишком часто уж их отряд сюда сгоняли за деньгами. Заворачивает за угол и деликатно стучит в нужную дверь. — Входите! — слышится бархатный голос Мамы Розы. — О-о-о… это ты, чагынэ! Простите за ожидание… Тут просто проблемка нарисовалась. Небольшая совсем… Мама Роза была статной женщиной — высокой, пышной, с ног до головы в дорогих брендах и золоте. Была она очень разносторонней — одновременно жестокая и заботливая, контролирующая и понимающая,  злая и добрая. Мама Роза была как инь и ян — воплощение гармонии противоположностей. Со своими девочками могла быть как и самой настоящей мамой, так и строгим надзирателем. Её уважали. Её боялись. Мама Роза была неоспоримой королевой и хозяйкой этого борделя, перед которой склоняли головы все и каждый. Но… — Какая проблема? … только не они. — Ничего страшного! Девочку новую привезли — работать совсем не хочет, — женщина под стальным взглядом сиреневых глаз чувствует только дикий страх, что крепко сжимал ей горло. — Ничего… привыкнет.   — Номер комнаты. — Вы сами разобраться хотите? Не стоит, чагынэ… Одна девочка не помешает мне выплатить вам за этот месяц.    Мама Роза отнекивается: точно что-то скрывает. Китаянка только смотрит на ту, как на стену сырую, что вот-вот обрушится.  Женщина сдается: — Ах… это… пятнадцатая!  Белокурая кивает. Дверь хлопнула — в помещении остались только напуганная Мама Роза, сердце которой колотилось громче стонов за стенкой, и чуть осыпавшаяся от зверского удара штукатурка.  Белокурая вновь бредет по коридору. Снова слышит противные звуки и стуки кроватей о бордовые стены — супится. Становится у двери с потертым значком, цифры на котором разглядеть было излишне тяжко. — Пятнадцатая. Входит без стука — у них тут привилегии. Натыкается на группу парней и красавицу-девушку между ними. Расположились они на большущем диване у столика с алкоголем. — Э? Ты кто такая? Новая тёлка пришла, а, пацаны?! — бородатый мужчина весело всхлопывает в ладоши. — Сядь мне на колени, сучка!  Настроение у него на высоте. И причиной, похоже, служила куча пустых, стеклянных бутылок в углу. — Что ты стоишь?.. Не стесняйся, милая. Иди ко мне! — бородатый заканчивать тираду свою не желает. Хлопает по своим коленям и выжидающе смотрит, совсем криво улыбаясь.  «Мерзость». Китаянка на реплики в свою сторону не отвечает — плевать ей с высокой колокольни. Она только стоит и смотрит на поникшую блондинку, которая пыталась отвернуть лицо от приближающихся к ней мужских губ.  Волосы её были настолько светлыми, что даже в отдаленном свете лампы они казались почти серебристыми, будто сотканы из звезд и лунного света. Пряди обрамляли утончённое, европейское лицо, словно её создали из мрамора. Её глаза выделялись больше всего — яркие, цвета летнего неба, либо же без крайнего океана, с которым играло солнце.  Китаянка подошла поближе — бородатый мужчина довольно усмехнулся. Но улыбка вмиг стерлась с его лица, когда девочка встала совсем не напротив него. — Эй! Какого чёрта ты делаешь?! — Умолкни. Белокурая вновь стоит. Стоит и смотрит, совершенно не реагируя на агрессивные крики в свою сторону. Чувствует себя, будто под водой. На лбу вздувается вена, челюсть немного поджимается. Она видит, как блондинка смотрит на неё с сильным испугом, одновременно жмурясь от мерзких касаний мужчин, что сидели по обе от неё стороны.   Китаянке недоело — душа требует крови.  — Блять! Вопль, полон дикой боли, обрушился как снег на голову присутствующим. Все ошарашено повернули головы на звук — лицо одного из мужчин исказилось в ужасных страданиях. — Больно! Мне больно! Отпусти! Молю тебя, Господи! Отпусти меня-я-я!!! Он дергается, вопит, почти уже что плачет. А белокурая только вдавливает длиннющее лезвие поглубже — в её сиреневых глазах только отчужденность и пустота. Она будто была далеко от этой сцены. — Сказал же, блять, отпусти!!! — Рот закрой. А то щас и вторую так, — намекает на нетронутую, левую нижнюю конечность, которую мужчина в страхе пождал к дивану поближе. — Ты… — смотрит уже на блондинку, что в страхе прикрыла свои небесно-голубые глаза, — поднимайся и иди за мной. Девушка покорно кивает. Поднимается на чуть трясущиеся ноги и выходит за китаянкой, что потирала кровавый нож рукавом своей белой рубашки. Белокурая резко останавливается посреди коридора. Да так, что блондинка врезается той в спину. — П-простить меня! — говорит она неуверенно, в полной растерянности. По ошибкам и акценту слышно, что корейского она не знает совсем. — Вали отсюда. Тебе тут не место, — китаянка отрезает это слишком грубо. Пилит блондинку стальным взглядом, будто на мусор смотрит. — С Мамочкой я поговорю. Уходи. — Мне нужно… мне нужно вон! Сто и шесть ноль вон… очень нужно. Мама Роза сказала, что интим не нужно, но мужчина сказал... В сиреневых глазах вспыхивает опасный огонёк. Она молниеносно прикладывает кровавый нож к животу блондинки, заставляя ту вздрогнуть и тихо пискнуть. — Дважды повторять не буду. Ослушаешься — прирежу. От тебя тут только одни проблемы, так что уходи. Ясно тебе?! — китаянка почти что шипит бедолаге на ухо, что уже в панике вся сжалась.  Девочка борется с диким желанием разнести весь этот бордель в пух и прах: ей тошно. Ей тошно и противно от всего, что здесь происходит, но она бессильна. Только провожает своими холодными, сиреневыми очами низкую фигуру блондинки, что уже скрылась за углом.  «Ащ… какого чёрта корейцы так любят разводить иностранок?»

***

— Йоу, Вэньчэн, о чём ты так задумалась? О блондиночке своей? — повеселевший У Ин тычет локтем подруге в ребро, щериться. Та на комментарий змеи не реагирует — пинает крышку от бутылки по асфальту.  — Ой, скучная ты, конечно, — останавливается у перекрестка и утягивает Джи Ён в крепкие объятия. — Ну всё! Мне нужно порешать пару вопросиков, так что я ухожу. Итак гонка хуёвая совсем… Даже обсуждать нечего.  Китаянка отпихивает очкастого и молча машет ему ладонью на прощание. Джокер же просто кивает. Сует руки в карманы и продолжает свой путь, но потом о чём-то вспоминает. — Джи Ён, я думал… — начинает уверенно, но потом запинается, когда видит вопросительный взгляд фиолетовых глаз на себе. — В общем, я хотел бы извиниться. Чёрноволосая, кажется, растерялась окончательно. Ха Джун неловко протянул ей какую-то яркую упаковку со сладостью, что, судя по огненным надписям на корейском, была очень острой. — Я просто был в магазине, увидел, тут же о тебе подумал… — громила вздыхает, берет себя в руки и смотрит на девушку уже в упор. — Прости, что наговорил тебе тогда. После ссоры с малым я стал сам не свой. Спустя три месяца крепкого общения Джи Ён могла услышать от Джокера даже такие длинные предложения, где он особо не старался скрыть свои истинные мысли и чувства. Ведь говорили они много и о многом. Только, чаще всего избегая тем о прошлом. — Всё нормально, — китаянка отвечает в своей обычной манере. Коротко и холодно. — Ты тогда спросила меня, свободен ли я в… — Забей, — нагло перебивает. — Это уже неважно. Я даже не помню, зачем я это спрашивала. Чуть успокаивающе улыбается парню, принимая извинительный подарок. — Спасибо. Я обязательно попробую. Когда Ха Джун видит совсем легкое тепло в сиреневых глазах, что ярко блеснули на февральском солнце, то его душа успокаивается. Но он продолжает неловко почесывать затылок, ведь где-то внутри всё-же чувствует, что что-то не так.  И бредут они по дороге, что переливается в отблеске медового заката. Гудят проезжающие мимо машины, голосят редкие прохожие и только хитрый ветер уносит их тихий разговор куда-то вдаль.

***

Низкорослая девушка натягивает свои старенькие, черные Vans, параллельно выслушивая наставления младшего брата в дорогу. — Надеюсь, ты хорошо проведешь время со своими друзьями, нуна! — говорит Джинсу громко, эмоционально, ведь отца дома не было. — Жаль, что мне с тобой нельзя. — Ну-ну, сяо, как подрастешь, то сразу же возьму тебя с собой на соджу, — треплет белокурую макушку паренька и тепло улыбается. — Не переживай… я не надолго. — Нет-нет-нет! Давайте там уже напейтесь, как следует! — силой выпихивает старшую сестру на улицу. — Пусть Ха Джун-хён тебя проводит потом. Я хочу с ним поздороваться, а то Тэхун уже достал. Морозится и морозится. Джи Ён на выкидоны младшего только пускает тихий смешок. Мягко обнимает того напоследок и поглаживает белокурые пакли. — Будь хорошим ребёнком, а-Джинсу. Не ложись спать слишком поздно. — Нуна, ну ты же знаешь, что я у тебя ангел! — мальчик на указания хмурится, но потом ярко улыбается, выставляя на показ свою милую, белоснежную улыбку. — Давай… пока-пока! Передай всем от меня привет! Особенно брюнеточке той. Многозначительно подмигивает и быстро закрывает дверь: знает ведь, что достал бы серьезных люлей от сестрицы за комментарии о её подруге. Джи Ён только качает головой и тихо вздыхает: — Ну что за невежа?  Путь её был длинным.  Сеул жил своей ночной жизнью — яркой, звонкой и совершенно не затихающей, даже в поздний час. Конец февраля приносил с собой холодный воздух, от которого щёки слегка розовели, а дыхание отдавалось облачками пара в свете фонарей.  Девушка вышла из тесного переулка, где пахло горячими уличными блюдами, и оказалась на одной из центральных улиц, окруженных крупными высотками в неоновых отливах. Поздний вечер не глушил суету: рестораны всё ещё были заполнены, их двери распахивались, выпуская тёплый свет и звуки оживлённых разговоров. Уличные торговцы, кутаясь в тёплые куртки, тихо предлагали дымящийся одэн и сладкие хотток, что так и манили прохожих своим запахом. Но шаг Джи Ён был быстрым, уверенным — она знала, куда идёт, и останавливаться для перекуса не желала. С каждым поворотом шум города начинал утихать. Мягкие огни витрин сменились редкими фонарями, тени от деревьев становились длиннее, а дороги — пустыннее. На тротуарах уже почти не было людей, и только редкие велосипедисты проносились мимо. Холодный воздух стал гуще, и вскоре она почувствовала, как запах города сменился чем-то другим — природной свежестью.  Она вышла к набережной Хангана, что была погружена в вечернюю тишину. Вода была тёмной, гладкой — словно зеркало, на котором играли редкие отблески уличных фонарей. Где-то вдалеке раздавался тихий шелест ветра, качавшего голые ветки деревьев. Девушка остановилась, восхищенно окинула Хан своими сиреневыми глазами. Здесь, на берегу, поздний вечер казался самым спокойным временем, для побега от суетливого и неугомонного дневного Сеула. Присела она на холодные камни у реки — там, где не было ни одной души. Только она и плескающаяся вода с разводами лунного света.  Джи Ён смотрит на экран телефона — пусто. Устало выдыхает и опирается подбородком о колени. Чувствует совсем странное чувство в районе глаз. Сует руку в карман, ведь там покоилась острая сладость, что впихнул ей недавно Джокер.  Открывает упаковку и кладет подле себя. Следующей ей нужна пачка сигарет. Срочно. Она подпаливает табачное изделие и томно затягивается, провожая тоскливым взглядом поднявшийся вверх клубок дыма. Он сплетается в причудливые узоры, а потом и растворяется полностью, оставляя после себя только едкий запах.  Момент — и с нежной сирени стекает целый град слёз.  — Да что ж такое-то… — девушка пытается утереть глаза свободной рукой. — Блять… почему я плачу? Резко выбрасывает выгоревшую только на половину сигарету и прописывает сама себе сильную пощечину.  — Я не хочу плакать… Плакать — плохо. Очень-очень плохо…  Тёмная вода реки Хан мерцала в свете звезд, но для Джи Ён эта писанная картина была размытой. Она сидела на холодном камне у самого берега, и, хотя её тело оставалось неподвижным, внутри бушевала буря. Губы едва приоткрыты, и её взгляд был устремлён в пустоту, как будто она пыталась понять, что вообще с ней происходит. Слёзы катились по бледным щекам, но китаянка не издавала ни единого звука. Это были слёзы, которые не требовали ни сострадания, ни понимания — они просто лились, как дождь, который никого заранее о своем появлении не спрашивает.  Время казалось остановившимся; а всё, что она ощущала — это бездонная пустота, которая беспощадно сжимала её грудь. «Ну, с днём рождения меня, что ли?» Тишина вокруг была её единственным собеседником. Река успокаивала, а её слёзы продолжали падать, невидимые для других, но тяжёлые, как груз, который она не могла сбросить. Душа сжалась от боли, но не было ни сил, ни желания двигаться. Всё, что оставалось — это сидеть здесь, как будто мир вокруг был чужд и далёк, и только она одна осталась в этом холодном, мрачном месте, поглощённая своей скорбью. «Я знала, что не стоило никого звать». Накануне своего двадцатидвухлетия Джи Ён для себя решила, что праздновать не станет точно. Ей просто хотелось провести этот день в той теплой компании, которой они собрались на Рождество.  Но, как оказалось, у Боми уже были планы, У Ин почему-то был слишком поникшим, что ему не свойственно, с Хёком без очкастого делать вдвоем нечего, а Джокер… А Джокер её просто отшил.  «Я не хотела никого напрягать… Не хотела говорить, что у меня скоро праздник. Мне совсем не нужно было их внимание — я не хотела быть звездой этого вечера. Мне просто… мне просто хотелось провести с ними время, как со своими друзьями. Зачем я вообще это затеяла? Зачем спрашивала, заняты ли они сегодня? Зачем я вообще с ними сблизилась… зачем… зачем?..» Бросает чуть успокоившийся взгляд на серебряный браслет, что болтался на её тонкой кисти.  «Джинсу… мой а-Джинсу… наверное, тяжело пришлось ему зарабатывать деньги на такое украшение. Снова все беды из-за меня, ха-а-а… — открывает упаковку со сладостью, чтобы получить хоть какое-то удовольствие. — Мы с ним хоть посидели хорошенько сегодня, а потом… Ну не могла же я сказать, что сегодня буду одна? Он бы на Ха Джуна с кулаками набросился… я уверенна…» Острый десерт приятно таял во рту — ладно, праздничное настроение начало подниматься. Но не успела она проникнуться всей атмосферой, когда унялся плач, как услышала позади себя тихие шаги. — О… о? Ты чё тут делаешь?  — У меня к тебе встречный вопрос.  Парень в капюшоне садится сбоку от девушки. Нагло отбирает закуску из её рук, кусает, а потом по старинке: — Кхе… кхе… блять! Кхе, тьфу… кхе… Вэньчэн, мать твою, как ты это ешь?! Что это вообще такое?!  Возвращает «радиоактивную пищу» обратно и пытается отдышаться от неимоверной остроты во рту.  — Я сейчас из реки воды хлебну… это пиздец!  А китаянка только измучено вздыхает. Вся идиллия одиночества испорчена очкастым змеем, что теперь от неё не отстанет. — Так… а чё ты тут делаешь-то? — умащивается на камнях поудобнее, подгибая колени, чтобы опереться. — Я так-то первая пришла. Это ты зачем сюда приперся?  Девушка теряется, когда подмечает слишком подвешенное состояние друга. Минуту он молчит — смотрит на поблескивающие разводы на воде. — Я был в тюрьме у Чан Бэ. Он позвал меня, — голос У Ина отдает холодом и тоской. — Шантажировать решил… ха-а, уёбок. — Хочет сдать нас ментам? — Джи Ён супится, хрустит остро-сладким снэком.  — Ага-а-а… начал там затирать хуйню какую-то мне, — очкастый вытягивает из кармана ветровки самокрутку, тут же ловит на себе удивленный взгляд подруги. — Ебал я бросать. Курил, курю и буду курить. — Тогда поделишься.  У Ин кивает — устремляет задумчивый взгляд куда-то вдаль. Был он всегда душой компании; или же её язвой, если быть точнее. Травил шутки, поднимал настроение либо же наоборот раздражал. Но сейчас его клоунская маска дала трещину — он с дикой студенью в глазах смотрел на черную гладь реки, склонив голову. Его плечи были опущены, а забитые татуировками руки подпаливали одинокую самокрутку. Что в ней было — оставалось секретом; но, судя по запаху, ничего запрещенного.  — Я решу вопрос с Чан Бэ, — резко прерывает тишину китаянка, принимая табачное изделие из рук друга. Он на это заявление только выгибает бровью. — Скажешь позже мне, где он сидит. Адрес, здание, этаж и номер хаты. Это всё. — Боюсь спрашивать даже, как ты связанна с этой хуйнёй, — пускает тихий смешок, наблюдает, как Джи Ён томно выпускает дым из легких. — Не влезай в это. Ты же сама говорила, что полностью завязала с прошлым. — Всё в порядке. У меня просто есть один должник, — криво улыбается и передает самокрутку в пальцы другу. — Ты же мне итак много в чём помог. — Ну, я так-то тоже должки возвращаю, — снова хихикает, но его взгляду тут же возвращается прежний холод. — Батя мой тогда в край ебанулся.  — Угу, — кивает в подтверждение. Рукой тянется к плечу парня, но потом чуть размышляет и просто грабастает его в объятия под его удивленный вдох. — Йо-о-о-оу! Куда, Вэньчэн? Умащивает его голову у себя на коленях и прикрывает ладонью рот. — Посмей только облизать, падла, — свободная рука ныряет под капюшон У Ина и проходится по его волосам. — Просто помолчим. — Ты так и не сказала, что ты тут делала, — очкастый не сопротивляется, а только умиротворённо прикрывает свои змеиные глаза, умащиваясь поудобнее.  — Ты тоже.  Ночь была тихой. Только звук реки и далёкий шум машин на мосту напоминали, что где-то там, за их маленьким миром, жизнь продолжает бурлить. Здесь же всё замерло — вопросы, причины, страхи оставались за гранью их молчания.  «Плевать на день рождение. Какая разница?» Они оба знали, что не скажут лишнего слова. Не сейчас. А может быть, никогда. Каждый из них пришел сюда этой ночью, гонимый своими демонами, но они только молчаливо договорились не открываться друг другу.  Это не нужно было. Никому из них. У Ин просто лежал на её коленях, посматривая на такие успокаивающие колыхания реки. Джи Ён так же, поглаживая то его уже растрепавшиеся волосы, то расслабленную спину. Будто большого кота.  А речка продолжала течь, бесстрастная и вечная.