О чём молчит моя Вэньчэн

На часах ровно три. В квартире тихо, так как ближе к одиннадцати все младшие были отправлены спать. Джи Ён с Джокером после этого ещё убирались на кухне, убив минут сорок за обыденными беседами: о соревнованиях, о работе, о коллегах. Парень так-то сам хотел навести порядок, но коварная китаянка не оставила ему выбора, пассивно-агрессивно предложив свою помощь.  И вот теперь Джи Ён уже больше двух часов вертится на диване, как рыба, выброшенная на сушу. Она пробовала спать на боку, на спине и даже на животе, из-за чего облилась десятью ручьями пота, пока искала удобную позу.  В её доме отопления не было, поэтому каждую ночь ей приходилось натягивать несколько слоев одежды и укутываться в футон по уши, чтобы её не просквозило.  «Здесь так тепло… Я сейчас растоплюсь». Решает пойти умыться холодной водой. Но какое же у Джи Ён было удивление, когда она услышала скрип двери. — Ты тоже не спишь, — констатирует факт сонный Джокер, что неожиданно появился на пороге гостиной. Выглядел он слишком уставшим и помятым.  — Угу… меня очень жарит, — китаянка проводит ладонью по мокрому лбу и измучено вздыхает. Волосы, что уже высохли, распластались водопадом по женской спине, ухудшая ситуацию. Со шпилькой ведь она не поспит. — Сейчас, — коротко кидает парень и подходит к холодильнику. Нагибается чуть пониже, чтобы открыть морозильную камеру.  Секунда — у него в руках бутылка, с которой стекают капли воды. Он вертит её в руках и кивает сам себе. Потом берет два стакана и поворачивается на свою гостью. — Это чхонджу. Оно хорошо расслабляет, — Джокер принимается открывать вино. А Джи Ён, стоящая сбоку, только ловит себя на мысли, что слишком пристально разглядывает умелые движения парня. «У него такие руки… сильные». Ведет он девушку через свою комнату на балкон, где раскладывает всё нужное на широкие перила.  — Тебе не холодно? — странно посматривает на одежду Джи Ён. А одета она была в те же футболку и шорты. — Нет. Я только за сигаретами, — подмечает слишком уж странный взгляд парня. Точно, спросить же забыла. — У тебя же тут можно покурить? Джокер молча кивает. Через мгновенье китаянка возвращается с пачкой и зажигалкой в руках, уже предвкушая долю райского наслаждения.  Парень разливает алкоголь, Джи Ён кладет по середине сигареты — «стол» накрыт.  — Подожди… такой пир нужно обязательно сфотографировать, — девушка чуть неловко улыбается и вытягивает смартфон из кармана мужских шорт. Наводит объектив, клац… и в кадре вырисовывается изображение. Особой атмосферы на нем придает улица, что виднелась из балкона: яркие огни — от мерцающих вывесок баров до светящихся логотипов кафе и магазинов — отражаются на влажной мостовой, создавая эффект калейдоскопа. Падал снег, только уже с меньшей силой. Только немногим из коварных белых хлопьев удавалось попасть на балкон.  А над всей этой суетой возвышаются небоскребы с сияющими вночи окнами. — Красивый район у вас, — Джи Ён серьезно восхищена. Она удивленно улыбается, когда видит поблескивающие снежинки на своих темных волосах.  Джокер только смотрит завороженно, а потом отводит взгляд в сторону, сфокусировавшись на улице.  Пошла первая порция вина. Парень налил совсем немного, только для расслабления, ведь сам часто страдал от бессонницы.   Джи Ён опрокинула стакан и блаженно прикрыла глаза, когда приятное тепло растеклось по телу. На балконе, в ночной студени, она чувствовала себя намного лучше, чем теплой квартире. «Привыкла». Китаянка тянется за табачным изделием и подпаливает его — маленький огонек озаряет светом её бледное лицо. Ха Джун подмечает, что у неё родинки спускаются от лица аж до шеи, на конец прячась под футболкой. На руках их тоже много — на женские ноги смотреть он стеснялся.  Вторая порция. Третья. Четвертая. Они уже потеряли счет времени, как и стаканов, что опустошались раз за разом. Курить начал уже и Джокер, благодарно кивая на протянутую ему сигарету. «На кухне такими шалостями заниматься было бы опасно… Младшие бы ещё увидели». Алкоголь ударил в голову. Сознание помутнело, и язык развязался сам. — Хотел спросить, — тут же ловит выжидающий взгляд сиреневых глаз, — у вас с Джинсу одинаковые отметины на руках. Откуда они?  Парень подмечает небольшую растерянность девушки, что позже сменяется кривой, пьяной улыбкой. — Ох… знала же, что не стоит надевать футболку, — она тоскливо выдыхает и отворачивает голову в другой бок, чтобы Джокер не видел её лица. — Это…  Джи Ён взвешивает все за и против. Думает, почему бы и не рассказать?  — У нашего отца заскоки просто, — Джокер хмурится — не понимает. — Вот… смотри… Последующее действие девушки вызывает рывок со стороны парня, что резко схватил её за запястье. — Что ты делаешь? — суровый, стальной взгляд пробрал до мурашек. Ха Джун продолжал удерживать руку Джи Ён, стиснув её ещё сильнее. А та только смотрит на него с глупой улыбкой и щериться: — Мне не больно. Совсем.  На бледном девичьем предплечье вырисовывается небольшое круглое покраснение с багровыми краями.  Это был ожог от сигареты. — Говорю же, что не больно, — пытается выбраться из крепкой мужской хватки, но потом сдается. — Шрамы — это совсем не страшно. Джокер только растеряно таращится то на свежую рану от подпаленного кончика табачного изделия, то на радостное лицо Джи Ён, то на старые рубцы, хаотично разбросанные по девичьей руке, как зерна на ветру. Некоторые отметины одинокие, почти стертые временем, а другие же расположены так близко друг к другу, словно их история была особо интенсивной в определенный период.  — Зачем? — прерывает тишину короткий вопрос Джокера. Руку китаянки он так и не отпустил.  — Что? — она не понимает. Вино было для нее настолько крепким, что сейчас перед сощуренными сиреневыми глазами виднелся только смазанный силуэт высоченного парня, что что-то ей бубнил над ухом. — Зачем он это делал с вами?  Джи Ён на секунду серьезно теряется, а потом уголки её губ растягиваются ещё шире. Она грудью опирается о перила балкона, чуть наклонив голову вперед, и смотрит на Джокера в упор. — Джинсу… не зна-аю… Джинсу хороший, — свободной рукой тянется за новой порцией вина. — А я заслужила, потому что я плохой человек.  Джокер, кажется, опешил окончательно. Хоть они и не были близки с Джи Ён, но он бы никогда и сказать не мог, что она: «Плохой человек?» Джи Ён была холодная, закрытая и донельзя флегматичная. Лицо всегда было ровным, словно выточенным из камня. Речь без интонации, почти без эмоций, будто она взвешивала и продумывала каждое слово. Движения её всегда были точными, контролируемыми. Она всегда держала себя в невидимых рамках — словно дернется и в неё тут же выстрелят. Если Джи Ён улыбалась, то это чаще всего было просто формальностью — частью маски вежливости. Но с другой стороны…  «Она нежно и без фальши улыбается, когда видит своего брата и даже моих младших. Она была правда рада, когда мы похвалили её готовку. Она говорила, что Ю У Ин хороший, несмотря на все его повадки. Она помогла мне после боя, когда у меня была рассечена голова. Она хорошо относится к заносчивой Боми и… даже… ко мне?» Джокер молча покидает балкон, оставляя Джи Ён наедине со своими мыслями. «Ха… я знала, что он уйдет. Всё-же… с У Ином и Хёком мне проще, ведь они знают меня настоящую. А Джокер? А Джокер лучше пусть пошлет меня куда подальше, пока не…» Не успевает закончить пьяную мысль в своей помутненной голове, как чувствует неожиданное тепло на плечах.  — А?.. Это был плед. — Чтоб не смёрзла, — Джокер вновь становится сбоку от неё. Некоторое время молчит, будто бы обдумывая что-то важное, а потом аккуратно кладет руку ей на спину. — Не ври, Джи Ён.  — Ты о чем? — она удивленно таращится — улыбка пропадает с бледного лица. — Ты сказала, что ты плохой человек, — Ха Джун смотрит на неё в упор, пытаясь поймать каждую эмоцию, что выдавали её распахнутые глаза. — Но это не так. Ты хорошая… даже очень.  — Ты правда так считаешь?  Взгляд китаянки немного погрустнел. Она не верит.  На балконе, освещённом только отблеском уличных фонарей и редкими вспышками далёких окон, она казалась статуей, вырезанной изо льда. Снег медленно порхал вокруг, оседая на её плечах и длинных, черных волосах; но она даже не пыталась его стряхнуть — стояла чуть сгорбившись, опираясь о перила. Безразличная к морозу и миру вокруг. Её лицо, словно гранитное, казалось неподвижным, холодным и непроницаемым. — Да. Я бы не стал тебе врать. И вдруг что-то изменилось. Она чуть прищурила глаза, глядя на Джокера, как будто искала ответ. Её потрескавшиеся губы слегка дрогнули, но постепенно уголки приподнялись вверх. И это была не широкая улыбка, а тёплый, благодарный отблеск чего-то, что она тщательно скрывала от всех — искреннего чувства. В сиреневых очах вдруг появилось мягкое сияние, которое сделало их глубокими, почти тёплыми, как будто ледяная корка, окружавшая фиолетовые цветы, треснула под греющим душу теплом. Он смотрел на неё в ответ. Её эмоции, такие редкие, такие хрупкие, словно снежинка, вдруг осевшая на ладонь, лишили его слов. Она была как оживший мираж: стояла среди падающего снега, с этой короткой, мимолётной улыбкой. Казалось, что мир на мгновение остановился.  Ему вдруг стало казаться, что Джи Ён, как заснеженная вершина высоченной горы, к которой никто ни разу так и не смог добраться.  Джи Ён кивнула, будто признавая его замешательство, но улыбка ещё на миг задержалась, прежде чем исчезнуть, оставив только воспоминание — тёплое, обжигающее, почти нереальное. Снег продолжал падать, как будто ничего не произошло, а он всё стоял, молчал и пытался осознать, что только что видел. — Спасибо. Мне было важно это услышать. Они стояли рядом, но теперь между ними осталось только одинокое молчание. Слова, которыми они только что обменялись, затерялись в потоках морозного ветра. На балконе царила хрупкая тишина — не гнетущая, а будто наполненная скрытым дыханием города. Снег падал мягко, беззвучно, редкими снежинками оседая на их лицах. Они не смотрели друг на друга — просто одновременно отвели взгляды на ночной Сеул, раскинувшийся внизу бесконечным морем света. Высокие башни с их неоновыми вывесками, мягкое мерцание окон и дорожные огни, тянущиеся бесконечными нитями, делали город живым, но всё равно чуть отстранённым. Ведь он был так далёк от них. Свет фонарей отражался на снежных хлопьях, превращая их в мерцающие крупинки света, которые кружились на чёрном полотне. Каждый вдох приносил прохладу — напоминал, что они живы, что этот момент реален. Она слегка зябко повела плечами и стянула часть пледа с левого плеча, приглашая парня укрыться вместе с ней. — Чтоб не смёрз, — пародирует его же слова и снова мягко улыбается.  Он скользнул взглядом по её профилю, едва освещённому отсветами ночи. На её лице было спокойствие и умиротворение. Уголок сухих губ был чуть приподнят — не в улыбке, а в намёке на неё. Взгляд сиреневых очей был устремлён вдаль, туда, где город растворялся в снежной дымке. — Красиво, — сказала это Джи Ён совсем тихо. Почти шепотом, будто боясь нарушить этот хрупкий момент.  — Угу, — ответил Джокер также тихо, не отрывая взгляда от огней вдали, но чувствуя её присутствие так остро, будто она касалась его. Кажется, и в правду касалась. Он притянул её к себе поближе и нырнул под теплый плед, ощущая совсем деликатное соприкосновение их рук. Их взгляды опустились вниз.  Его татуировка — демон Они с грозным оскалом — выглядела словно ожившей под совсем слабым светом уличных фонарей. У неё же на руке змея, что изгибалась между красными бутонами цветов. Тонкий шрам, пересекающий лицо ёкая, как будто соединился с телом изящной змеи.  — Бедная змейка и злой демон, — голос китаянки отдавал весельем. — Странное сочетание.  Она чуть улыбнулась — её плечо под пледом чуть задело Джокера. — Думаешь, они враждуют? — Джи Ён посмотрела на парня из-под опущенных ресниц; тон её был почти лукавым. — Нет, — сказал он после небольшой паузы. — Думаю, они друг друга понимают. И они вновь устремляют свои взгляды на ночной Сеул. Джи Ён с тихим смешком предлагает выпить ещё вина, параллельно подпаливая новую сигарету.  Они говорили и говорили. Алкоголь окончательно ударил в голову, снимая с предохранителя языки этих обычно молчаливых, скрывающихся ото всех людей. Вино словно стирало все границы между ними.  Подошла очередь и к рассказу со стороны Джокера. Его каждое слово будто впивалось иглами в кожу ошарашенной девушки, но она  молчала, только совсем аккуратно положив свою руку на его стертые в мясо костяшки после кровавых боев в клубе. Оказалось, что у них много общего. Но, это «общее» было только страшными тенями прошлого, что преследовали их до сих пор.  И оба знали, что эти пьяные разговоры останутся неозвученными после сегодняшней ночи. А пока они имеют возможность ещё немного поболтать, скинув многолетний груз с плеч и наконец освободить израненные сердца. А хитрый снег продолжал падать, унося с собой каждый незавершенный рассказ куда-то очень далеко, за грань чужого восприятия.

***

Белокурая девочка стоит посреди разгромленной кухни. На полу и места свободного от многочисленных стеклянных осколков не осталось — она старается их аккуратно обойти. Резко дергается, когда слышит крик где-то позади себя: — Сколько раз я тебе должен повторять… Сколько, мать твою?! Ты, блядь, глухая?!  Девочка поворачиваться не хочет. Боится. Она знает, что происходит в соседней комнате. — Дорогой, прошу! Прекрати это! У нас долгов по горло, понимаешь? Ты же видел, что они с ней сделали в тот раз… — женский голос становится тише. — Тебе плевать на себя, на меня… Ты хоть дочь нашу пожалей! Ей только недавно тринадцать исполнилось! Тринадцать, Чжуньфэй!!! После громких слов следует грохот. Похоже, он её ударил. — Бля-я-я… ты когда-нибудь прекратишь ебать мне мозги? Отдам я долг… сказал же…  — Чжуньфэй, я на пальцах не сосчитаю, сколько раз ты мне обещал!  Снова удар. Белокурая девочка беззвучно шагает в коридор, неся на своих хиленьких руках тяжелую ношу. Мысленно молится Богу, чтобы никто не вышел на кухню, и её не заметили. — Заткнись, сука! Плевать мне на неё, понимаешь? Я уже сто раз пожалел, что не надел тогда резинку! Тупая молодость! Думал, жену себе нормальную нашел… да и семья будет. Но, знаешь, Мэй Ха-юн, — снова грохот, —  Есть ты — ничего не прибавилось, нет тебя — ничего не убыло. Так что свали нахуй из этого дома!  — Это квартира моих родителей, Чжуньфэй! О нет. Кажется, мужчина сейчас серьезно разозлится.  Момент… и в коридор выбегает бледнолицая женщина. Она с дикими воплями выхватывает укутанное дитя из рук своей дочери и несется к двери. — Только тронь меня! У меня на руках ребёнок! Видишь, мразь?! — женщина верещит и показывает резко проснувшегося мальчика, большие глаза которого уже были на мокром месте. — Мама, Джинсу боится. Верни его мне.  Девочка впервые подает свой тихий голосок. Говорит она неуверенно, со страхом, неловко топчась у выхода из кухни. Израненными руками сжимает край своих потертых штанов. Женщина на слова дочери не реагирует — оставляет за собой только громкий хлопок двери и дребезжание стен.  — Ушла… профура корейская, — мужчина, на лице которого красовалась яркая гематома, проводит рукой по спутавшимся волосам. Обращается к стоящей рядом дочери: — Тащи сюда соджу. Бегом. Белокурая только молча кивает и уходит к холодильнику, пока отец размещается на стареньком диванчике возле кухонной столешницы.  Девочка несет ему сразу три бутылки, так как знает, что он привык пить именно столько за один раз.  — Во-о-от, наконец-то… тишь да благодать! Ни ёбанных воплей под ухом, ни детского плача! — Чжуньфэй выкладывает ноги на стол, чуть задевая стоящую на нем пепельницу. Несколько окурков летят на землю. — Твою мать… Приберись давай. Девочка покорно кивает и принимается подбирать мусор. Светлые пальцы пачкаются черной пылью. — Открой мне бутылку. Снова кивок.  — И это… пульт принеси, да, — глава семейства блаженно попивает алкогольный напиток, причмокивая после каждого большого глотка.  Принимает в руки пульт от телевизора. Жмет на красную кнопку и хмурит густые брови. — Чё за?.. Почему ящик не работает?! Ты где?! Сюда иди! — белокурая девочка возвращается на кухню. Грязными руками теребит край штанов. — Я тебя когда ещё просил к мастеру зайти?  Тон его становится донельзя серьезным, а это значит, что… — Я кого, блять, спрашиваю?! Когда я просил тебя зайти к мастеру?  …сейчас последует наказание.  — Подойди.  Мужской, стальной голос пробирает до мурашек. Девочка могла вытерпеть крики, возмущения, откровенные рычания, но только не эту строгую, холодную интонацию отца.  Белокурая смиренно подходит — она уже знает, что ждет её дальше. — Руку на стол.  Чжуньфэй ехидно выдыхает дым в потолок, заполняя комнату этим отвратительным табачным запахом. Девочка терпеть его не могла и была уверенна, что никогда курить не будет. Она прячет руку под длинным рукавом пацанской кофточки, которая ей досталась от добрых соседей.  — Что я только что сказал тебе сделать? — уже чуть агрессивнее проговаривает Чжуньфэй.  Девочка молчит. Чувствует, как начинают подрагивать испачканные пеплом пальцы. — Что я сказал тебе сделать? Повтори-ка. Каждая реплика отца отдавалась глухим стуком сердца где-то в груди, что норовило просто разорваться от накопившегося страха. — Ты сказал, чтобы я… — Ну-у-у… — мерзко протягивает мужчина. — Чтобы я положила руку на стол. Он противно улыбается, выставляя на показ несколько щелей, что остались после выбитых зубов.  — Молодец! — мягко треплет дочь по белокурой макушке. Она расслабляется, но потом резко падает на колени из-за вмиг прилетевшего подзатыльника. — Почему тогда, сука, ты это не сделала сразу?! Мне пришлось тебе десять раз повторить! Чжуньфэй, как всегда, преувеличивает.  Грубо хватает хиленькую руку дочери и кладет на стол, задирая рукав кофты. Делает последнюю затяжку сигареты и томно выдыхает. Спину горбит, чуть наклонившись вперед.  Садистская улыбка озарила его бледное лицо, когда он увидел дикий страх в глазах девочки. Она затаила дыхание и сильно зажмурилась, когда конец тлеющей сигареты оперся ей в кожу. Девочка мгновенно почувствовала острую, жгучую боль.  — Не рыпайся. Я ещё не закончил. Чжуньфэй вдавливает табачное изделие глубже и скалится — довольствуется.  С сиреневых глаз стекает целый град слёз, но белокурая и звука издать не смеет, ведь знает, что снова получит наказание.  Отец отпускает её руку, что моментально была притянута девочкой к себе обратно. На рану она даже не смотрит — пулей выбегает из кухни, когда отец удовлетворенно кивает сам себе.  Ноги, облаченные в потертые штаны и домашние тапки, сами несут белокурую по улочке. Она понятия не имеет, куда держит путь, но останавливаться не желает.  «Нужно… уйти… Мне нужно бежать… нужно… нужно… мне нужно…» Девочка врезается в мимо проходящего старика, что тут же скосил на неё свои седые брови. — Эй! Смотри, куда летишь, беспризорница!  Она же его не слушает — бегло скрывается за углом. Резко останавливается, пытаясь отдышаться, и скатывается спиной по стенке, приземляясь на корточки сзади какого-то магазина.  «Плевать на штаны». Решает сесть прямо на холодную землю и утыкается краснющим от плача лицом себе в колени.  «Я не должна плакать. Плакать — плохо. Очень-очень плохо». Ладонями старается утереть слёзы с соплями, так как пальцы были черными от пепла. Немного успокаивается — вытягивает перед собой ноги, откинув голову на стену позади.  «Погода хорошая». Сквозь крыши домов и спутанные провода проглядывается солнце, что неторопливо уходило за тучи, окрашивая небо в розовые и оранжевые пятна.  «Интересно, как там мой а-Джинсу? Мама заботится о нём? Она должна его покормить: уже вечереет».  Сиреневые глаза распахиваются в удивлении, когда у дороги появляется кот. Был он крупным, с серой шерстью. С интересом поглядывал своими светлыми очами на одинокую девочку в глухом переулке. — Смешной пушистик, — девочка улыбается и машет ему ладошкой. — Нихао, котик! Ты же понимаешь китайский?  Мурлыка на неё опасливо шипит. — Нет?.. Тогда.. аннён, котик! — белокурая протягивает к нему руку, старается показать, что бояться её не стоит. — Давай поглажу тебя? Можно?  Подмечает большущую, продолговатую рану на морде пушистого, что была укрыта багровой корочкой.  — Котик, кто это тебя так? — аккуратно, совсем легонько касается его моськи. Проводит большим пальцем по рубцу и жмурит глаза, чтобы не разреветься от жалости к этому животному. — Я не хочу плакать. Плакать — это плохо. И ты не плачь! Ты выглядишь круто с этим шрамом. Честно-честно!  Кот нагибает голову к ней поближе — ластится. Сзади уха виднеется ещё одна рана, только свежая. — Ты подрался? — пушистый мурчит, забирается девочке на колени. — Наверное, тяжело тебе приходится среди злых котов. Это они тебя так? Я в мультиках видела такое.  Белокурая бережно гладит хвостатого — проходится от ушей и по всему крупному тельцу. Тот только умащивается у неё под грудью, скрутившись в клубочек. Мурчит, ласкается, вызывая радостную улыбку на лице девочки. Ни ожог на предплечье, ни мелкие порезы её больше не заботят.  — Ты, главное, не сдавайся, котик. Ты большой… и шрам у тебя дерзкий. Дерзкий… прикольное слово, да? Я в школе его услышала. Одноклассница так меня назвала. Это же круто, да? — поднимает взгляд в небо. — Ты боец. Все должны бояться тебя! Понял?  А кот уже десятый сон видит, пока девочка бубнит для него воодушевляющие речи.  — Шрамы — это совсем не страшно. Всё равно я тебя защищу, если кто обидит. Ты спи-спи. Тебе нужно отдохнуть. Сон был теплым, спокойным, словно укутанный мягким пледом. Серый кот лежал на её животе, свернувшись в клубочек. Израненную морду умостил где-то ей под грудью. Девочка медленно проводила ладонью по его мягкой шерсти, чувствуя, как тот умиротворенно мурчит, подстраиваясь под её движения.  Небо над ними напоминало акварельный холст — ярко-розовое, с прожилками оранжевого. Теплое, обволакивающее уютом. Всё вокруг будто застыло в гармонии — в том самом миге, где время не имеет значения.  Но… затем что-то изменилось. Урчание исчезло. Вес на её животе стал более ощутимым. Мгновение — и картинка перед глазами начала расплываться, таять, словно облака на закатном небе.  Кот начал исчезать, оставляя за собой размытый силуэт, а потом пустоту. Но приятное тепло осталось.  Девочка чувствует, как по щекам стекают слёзы. Всё, что её окружало, погружается в страшную тьму. Ни кота, ни узкой улочки, ни грязной стены магазина позади, ни закатного солнца на небе. Только темнота.  Джи Ён резко распахивает глаза. Теперь перед ней только светлый потолок, который обволакивают лучи уже утреннего солнца. «Это был сон?.. Твою ж… где я?» Она пытается чуть приподняться, чтобы осмотреться, но тяжесть внизу мешает ей это сделать. Китаянка обескураженно таращится на умиротворенное лицо Джокера, что сладко посапывал, уткнувшись ей в живот. Татуированную руку он перекинул через тело девушки, умостив конечность на её плече.  «Какого?..» Джи Ён тяжело сглотнула и беззвучно хлопнула себя по лбу. В голове был такой бардак, что она только сейчас вспомнила, что было этой ночью.  «Я напилась? И про ожоги ему рассказала?! Какая же я идиотка». Китаянка чувствует сильную сухость во рту и измучено вздыхает, ведь из-за спящего Джокера она и двинуться не может. А будить его ей как-то стыдно. «И что он на это скажет? Наверное, ему будет также неловко… — к ней приходит резкое понимание, что её кисть покоится на его волосах. — Что я творю?! То есть… всё это время я гладила его по голове? Боже, он подумает, что я совсем ненормальная». Девушка поспешила убрать руку, на что Ха Джун недовольно нахмурил брови, пробормотав что-то невнятное в полудрёме.  Неожиданно раздавшаяся вибрация добила итак растерянную Джи Ён. Это был телефон.  «Что за идиот трезвонит мне в такую рань?» Решает всё-же поднять трубку, так как это могло быть что-то важное. После вчерашней пьянки перед глазами ещё пелена, так что имя контакта она не видит. Только жмет на экран и прикладывает телефон к уху. — Алло, — говорит совсем шепотом, чтобы сопящий на ней парень не проснулся.  На другом конце слышится странный шум. — Э? Алло? Это кто?  Джи Ён голос звонящего узнает сразу. — У Ин, ты придурок? Какого хрена ты трезвонишь мне так рано? «Это кто?», — передразнивает своего змеиного друга. — В смысле «кто»? Ты издеваешься?  — Джи Ён? Чё?.. Это ты? — тон У Ина слишком удивленный.  — Бля-я-я… я тебе уже говорила, что убью тебя? — китаянка отчетливо слышит, как очкастый прыснул со смеху. — Никогда не звони мне утром… и не задавай таких дебильных вопросов. — М-м-м, ясненько-ясненько… понял тебя, Вэньчэн. У меня только один деликатный вопросик!  — Говори, — Джи Ён тяжело вздыхает и хочет вновь провалиться в сон. — А ты где сейчас? Китаянка закатывает глаза и язвит: — И где же я, по-твоему, должна быть в такое время? У Ин, честное слово… ты меня доведешь, гад. В кровати я.  Девушка супит брови, когда вновь слышит ехидные смешки, а потом и громкий хохот из динамика. Если бы Джокер не спал, то она бы точно разоралась матом.  — Ой-ёй… в кровати она. Ну ты даешь, Вэньчэн. Ла-а-адно, спите дальше. Не буду вам мешать, сладкие. Пока-пока! Джи Ён растерянно глядит на экран, когда У Ин сбросил трубку, даже не дослушав её. Протирает замыленные глаза и ошарашено вскидывает брови. «Только не это… Ну нет… Я же не могла так проебаться?.. Правда ведь?..» В её руках, оказывается, всё это время был не её старенький телефон с разбитым экраном, а солидный Iphone в черном чехле. Это был мобильный Джокера. «Твою мать».