Let Me Drown In You / Позволь мне утонуть в тебе

Жизнь Тилла вошла в привычное русло. Он просыпался на рассвете и чистил зубы в общей с Мизи ванной. Тилл был вне себя от радости, когда узнал, что она его соседка. Это определенно облегчало утренние сборы: когда оба были готовы, они вместе выходили на пробежку с восходом солнца. Поначалу было очень трудно — он никогда по-настоящему не заботился о своем здоровье, находясь в неволе, — но прошло уже около двух недель с тех пор, как они начали, и выносливость Тилла значительно улучшилась. Со временем тренировки стали приносить удовольствие. Свежий утренний воздух приятно обдувал кожу, было весело соревноваться с Мизи, которая всегда уговаривала его пробежать с ней последний отрезок в изнурительной, но захватывающей гонке.        После этого они по очереди принимали душ, прежде чем вместе пойти в столовую и позавтракать с Хеной, Дьюи и Исааком. Исаак был немногословен, Дьюи же понравился Тиллу еще с момента их сумбурного знакомства две недели назад, а что касается Хены, то Тилл еще не успел к ней привыкнуть. Даже сейчас он старался держаться от нее на некотором расстоянии и лишь составлял компанию Мизи, пока она общалась с Хеной. Казалось, Хена всегда пыталась вывести его из себя, намеренно раздражая всеми возможными способами, и часто называла милым, когда он злился. Каждый раз это напоминало ему о кое-ком. Мизи как-то упомянула, что он, вероятно, не любит Хену, потому что они с Тиллом очень похожи, почти как брат и сестра. Тилл тогда лишь отмахнулся от нее. После завтрака он навещал Ивана. Единственное, что изменилось за последние пару недель, — это количество аппаратов, к которым приходилось подключать Ивана. Постепенно их число уменьшалось, пока из его тела не остались торчать всего несколько трубок и проводов. Кислородную маску тоже сняли, так как состояние Ивана было достаточно стабильным, чтобы он мог дышать самостоятельно. Тилл был счастлив, но в то же время его не покидала тревога. Он был рад, что все постепенно налаживалось, но в то же время прошло уже две недели. Целых две недели, а Иван так и не подал ни малейшего признака того, что очнется. Это сводило Тилла с ума. Он сидел там, иногда один, иногда в компании Мизи или медсестры, в течение часа или двух. Большую часть времени Тилл молчал, уставившись в одну точку или делая наброски, но иногда он разговаривал. Никогда не затрагивал что-то серьезное, но этого было достаточно, чтобы заполнить гнетущую тишину. Каждый раз перед уходом Тилл осторожно прикладывал пальцы к шее Ивана и нащупывал ритм его пульса. По какой-то причине ему было легче делать это, когда в комнате находился только он один. Лицо всегда краснело, когда Тилл знал, что за ним наблюдает медсестра или Мизи, и после этого еще продолжительное время ему было тяжело смотреть им в глаза. Следующие несколько часов Тилл посвящал тренировкам. Каждый день он тренировался по-разному. Иногда они с Мизи вместе поднимали тяжести. Иногда Тилл участвовал в спаррингах с Дьюи, который подсказывал ему движения. Пару раз он тренировался в стрельбе из пистолета, к которому ему разрешали прикасаться только в таких редких случаях. Тиллу это очень нравилось, даже несмотря на то, что он тренировался с Хеной. В некоторые дни тренировки были скорее умственными, чем физическими. Они обсуждали стратегии, обдумывали слабые места пришельцев и оценивали неудачи и успехи предыдущих попыток проникновения. Тиллу не очень нравились эти дни, но он понимал, что они были необходимы. К этому моменту Тилл часто был уже истощен, но поскольку он отказывался оставаться лишним грузом в лагере повстанцев, то обычно проводил следующие пару часов за работой. Каждый здесь должен был внести свой вклад, и Тилл нашел свой в гараже вместе с Дьюи. Они работали со всем, что было связано с ремонтом транспорта — вертолетами, мотоциклами, легковыми автомобилями. Тилл легко освоил основы работы с механизмами и был заворожен тем, как каждый винтик и колесико точно взаимодействовали друг с другом, словно тонко настроенный инструмент. Почти каждый день Тилл умолял Дьюи позволить ему сесть за руль одной из машин, над которыми они работали, но тот всегда отвечал, что подумает об этом. После Тилл быстро ужинал и снова принимал душ, прежде чем вернуться в комнату Ивана, чтобы провести рядом с ним последние несколько часов дня. К этому моменту он всегда был очень уставший, но все равно рассказывал Ивану о своем дне — что он делал, кто его разозлил, что забавного сказал Дьюи, — прежде чем почувствовать, как тяжесть сна наваливается на его веки и разум. Иногда он желал Ивану спокойной ночи и, спотыкаясь, возвращался в свою комнату. Но иногда, в сонном оцепенении, он протягивал руку и переплетал свои пальцы с пальцами Ивана, прежде чем заснуть, сидя в кресле. Черное и красное, и теплая рука, сжимающая его собственную, пронизывали его ускользающие сны, но когда Тилл просыпался, эти глаза оставались закрытыми, а рука — безвольной. Тилл пытался заглушить свое разочарование напоминанием о том, что, хотя рука Ивана и была неподвижной, она была теплой. На данный момент этого должно быть достаточно. С больной спиной и затекшей шеей Тилл сонно возвращался в свою комнату. Обычно он спал крепко и без сновидений, а потом просыпался, чтобы повторить день сначала. Однако сегодня все началось по-другому. Тилл не проснулся на рассвете. Просто потому что он и не засыпал. По какой-то причине Тилл всю ночь ворочался в постели, не в силах уснуть. Он не знал, в чем дело — этот день ничем не отличался от предыдущих. Когда небо за окном начало светлеть, Тилл бросил безуспешные попытки и просто сидел у окна, наблюдая за медленно исчезающими звездами и потирая больную шею. В середине утренней пробежки Мизи остановила Тилла, положив руку ему на грудь. — Что? — спросил Тилл, задыхаясь и поднимая руки, чтобы положить их на голову. Обычно они не делали перерывов. — Ты в порядке? — спросила она с тревогой на лице. — Выглядишь вялым. — Да, я в порядке, — Тилл был удивлен. Он не подозревал, что это так заметно. Мизи приподняла бровь. — Я просто плохо спал прошлой ночью. — Что-то случилось? Это связано с Иваном? Тебе приснился кошмар? Или ты заболел? — похоже, она не была довольна его ответом, и продолжала нервничать. Тилл немного смутился из-за ее чрезмерной заботы. Он почувствовал, как его лицо вспыхнуло, что, вероятно, не помогло убедить Мизи, что он не болен. — Нет, ничего не случилось, и я чувствую себя прекрасно. Уверен, такое больше не повторится. Мизи по-прежнему выглядела обеспокоенной, но все равно устремила взгляд вперед. У нее действительно было слишком доброе сердце. — Если ты так говоришь… Они продолжили бежать, но Тилл заметил, что Мизи дышит спокойнее и в конце не бежит так же быстро, как обычно. Когда они вернулись, Тилл по настоянию Мизи первым делом пошел в ванную. Он сбросил потную одежду перед зеркалом и внимательно осмотрел свое тело. Тилл почти не узнавал себя. Он все еще был худым — Тилл не думал, что это когда-нибудь изменится, — но теперь он считал, что его худобу можно описать скорее как «стройную», нежели «костлявую». Плавные линии мускулов проступали под загорелой кожей, от которой исходил здоровый румянец. Физические упражнения, правильное питание и настоящий солнечный свет сыграли свою роль. Темные круги под глазами все еще никуда не исчезли, но они уже были не такими заметными, как раньше. Сами его глаза тоже казались более ясными, их и без того светло-зеленый цвет стал более ярким и отчетливым. Тилл не разглядывал себя — он все еще был уверен, что не выглядит особенно привлекательно, — но он мог признаться, что никогда еще не чувствовал себя так хорошо. Это было доказательством того, что он сдерживает свое обещание. Доказательством того, что он действительно становится сильнее. За завтраком он спокойно ел, пока Хена не взъерошила ему волосы и не уселась рядом. — Доброе утро, Тилл, — она противно протянула его имя. Для этого было еще слишком рано. — Ты не можешь сесть где-нибудь в другом месте? — проворчал Тилл, отталкивая ее руку. Хена ответила на его вопрос смехом. — Я слышала, ты не мог уснуть прошлой ночью, — продолжила она. Тилл посмотрел на Мизи, чувствуя себя преданным. Она смущенно подняла на него глаза и пожала плечами. — Что случилось? Ты расстроился из-за того, что твой парень не может помочь тебе снять стресс? — Что, черт возьми, ты имеешь в виду? Хена усмехнулась. Тилл же только сердито посмотрел на нее. — О, ты такой невинный, просто прелесть! — она наклонилась к уху Тилла, подняла руку, как бы избавляя всех остальных за столом от ее следующих слов, и прошептала, — знаешь, ты мог бы просто использовать свою руку, пока он не проснется. О. Конечно, Хена вела себя непристойно. Тилл должен был догадаться, что подобное могло произойти. Теперь все его лицо пылало, когда она отстранилась с озорным смехом. — Так мило! — Ты отвратительна, — прошипел Тилл и тут же встал. Он хотел отпихнуть Хену, но, очевидно, она все еще оправлялась от травмы. Хотя, судя по тому, как она себя вела, Тилл был уверен, что рана уже зажила. Он бросился прочь, все еще сильно краснея и слыша, как Хена громко смеется ему в след. «И он не мой парень!» — сколько бы раз Тилл ни говорил им об этом, она, Дьюи и Исаак всегда шутили на эту тему. Это было невыносимо. Он направился из столовой в комнату Ивана. Уже внутри, тишина и спокойствие комнаты помогли ему с легкостью выбросить из головы вульгарные слова Хены, хотя остатки румянца все еще выступали на его скулах. Тилл уселся в кресло. За последние две недели он провел в нем много времени. Тилл хотел бы иметь возможность сказать, что это время прошло с пользой. Что он нашел ответы на все бесконечные вопросы и разобрался с сомнениями, которые не давали ему покоя с момента их знакомства. Но это было не так. Думать о поведении Ивана всегда было проигрышной затеей — во многих смыслах. Раздавленные цветы и украденные карандаши приводили к фиолетовым синякам и разбитым носам. Нечитаемые взгляды и насмешливые ухмылки приводили к язвительным оскорблениям и разочарованному смирению. Поведение Ивана было странным, его мысли — непредсказуемыми. Так было всегда. Иван был не из тех, кого можно понять — Тилл даже не думал, что это возможно. Однако на этот раз все было по-другому. Отчаяние на его губах и искренняя улыбка — на этот раз Иван умолял. Умолял Тилла, которого, как он считал, видел в последний раз, понять его. Тилл тяжело выдохнул, когда его взгляд скользнул по спокойному лицу Ивана. Мне жаль, Иван. Тилл не понимал. Или, точнее, не хотел понимать. Не сейчас. Сейчас, пока эти глаза снова не прожгли его насквозь, Тилл хотел сосредоточиться только на тренировках и на здоровье Ивана. И вот, сидя сегодня с Иваном, Тилл позволил своему разуму полностью проясниться. Бессонная ночь быстро дала о себе знать, и он почувствовал, как бессильно опускается в кресло. Короткий сон не помешал бы. Правда, когда он проснется, у него, скорее всего, будет болеть шея и спина, но об этом он будет беспокоиться потом. Тилл закрыл глаза и позволил сну окутать его. Слепящий свет. Дождь. Улыбка. Яркие глаза. Восхищение? Преданность? Любовь? Как такое возможно? Раньше он этого не замечал. Глухой удар о твердую землю. Кровь. Утраченная молодость. Горе и потрясение. — Почему? — голос дрожит, ломается. — Зачем ты это сделал? Тусклая улыбка, угасающий свет. Дрожащие руки, тянущиеся вперед. Умоляя. — Ты же знаешь, я всегда был эгоистом. Никаких сожалений, ему нечего терять. Последняя искренность. — Тилл... Звук открывающейся двери вырвал Тилла из дремоты. Мгновенно образы его сна растворились в небытии, оставив после себя лишь слабое, необъяснимое чувство беспокойства. Он обернулся и увидел молодую медсестру с корзиной, висящей на сгибе локтя, и большим тазом в руках. Она выглядела удивленной. — О, извини! — тут же сказала, все еще оставаясь в дверях, будто не была уверена, что ей тут рады. — Обычно в это время тебя здесь нет. Может я зайду позже? — Нет-нет, все в порядке, — ответил Тилл, потирая глаза, хотя даже не знал, зачем она здесь. — Вы можете войти. Глядя на открытое окно, Тилл понял, что определенно проспал дольше, чем планировал. Было светло, зелень снаружи купалась в лучах яркого солнца, и он решил, что сейчас, вероятно, около полудня или чуть позже. В комнату ворвался сильный ветер, взъерошив его и без того непослушные волосы. Тилл наслаждался свежестью. Медсестра присела на край кровати — слишком близко — поставив на колени тазик и рядом с ней корзину. Тилл увидел, что емкость была заполнена мыльной водой. Она достала из корзины махровую мочалку. — Что вы делаете? — спросил Тилл, когда медсестра намочила ее в воде и отжала. — Я собираюсь помыть его. — Помыть? — глаза Тилла расширились. С каких пор? Почему он не знал об этом? Медсестра хихикнула над его замешательством и улыбнулась. — Что? Ты думал, он сам себя привел в порядок? — слегка поддразнила она. — Как часто? — Тилл покраснел от смущения. Раньше эта мысль даже не приходила ему в голову. Очевидно, кто-то должен был его мыть. — Каждый день, примерно в это время. Тилл почувствовал, как неприятно кольнуло в сердце. Она казалась милой девушкой. Тилл знал, что она просто выполняет свою работу, но по какой-то причине ему стало немного не по себе от одной мысли, что она остается наедине с Иваном. Трогает его тело, касается обнаженной кожи. Мыть кого-то — звучало слишком интимно для того, кто даже не знал Ивана. Особенно учитывая, насколько уязвимым он был сейчас. — Подождите, — заговорил Тилл, когда медсестра потянулась к лицу Ивана с влажной мочалкой. Она остановилась и снова посмотрела на него. — Вы… вы можете научить меня, как… это сделать? Я бы хотел быть тем, кто… сделает это… для него, — слова слетели с его губ каким-то невнятным бормотанием, и он надеялся, что медсестра не обратила внимание на его смущения. — Конечно, — если она и заметила, то не сказала об этом. Медсестра протянула ему мочалку и поднялась с кровати, позволяя занять ее место. Она встала рядом с ним, держа тазик так, чтобы Тилл мог воспользоваться им. Он снова окунул мочалку в теплую мыльную воду, которая уже успела остыть, прежде чем отжать ее. — Для начала можешь вымыть его лицо. Тилл кивнул и приступил к делу. Убрав мягкие черные волосы Ивана с лица, он осторожно провел по линии роста волос и по лбу уголком мочалки. Затем Тилл опустился ниже, чтобы аккуратно протереть кожу под глазами и вдоль скул. На фарфоровой коже вода блестела, словно капельки пота. Тилл окунул край мочалки в воду, а затем вновь вытер чужие щеки и подбородок. Когда он прикоснулся к верхней губе Ивана, то почувствовал, как легкий выдох защекотал его пальцы. Вытирая подбородок, Тилл мог поклясться, что услышал, как Иван издал тихий звук. Он повторил движение и внимательно прислушался, но на этот раз ничего не услышал. Губы против воли растянулись в мягкой улыбке. Закончив, он положил мочалку обратно в таз и посмотрел на медсестру. Ее лицо порозовело, и когда Тилл встретился с ней взглядом, она быстро отвела глаза, по-видимому, смутившись. Тилл был озадачен. Неужели он сделал что-то не так? Прежде чем он успел спросить об этом, она прочистила горло и достала из корзины белое полотенце. — Тебе нужно вытереть лишнюю воду, чтобы он не простудился. Тилл взял у нее полотенце и осторожно промокнул им лицо Ивана. Затем он нежно прикоснулся тыльной стороной указательного пальца к скуле. Тилл отметил, что кожа была сухой. Сухой и очень мягкой. — Ты очень нежен с ним, — тихо заметила медсестра, стоявшая рядом с ним. Тилл замолчал, немного озадаченный этим заявлением. Нежен? С Иваном? Это было почти комично — их отношения никогда не были нежными. Но когда он посмотрел на умиротворенное лицо Ивана — на его темные ресницы, бледные губы и слегка покрасневшую кожу — усмешка на губах Тилла полностью исчезла. Нежный с Иваном. Это было странно, не так ли? Он всегда бил, пинал и кричал на Ивана, так почему осторожное прикосновение к его скуле далось ему так легко? Как всегда, противоречия сбивали его с толку. Он, должно быть, такой же странный, как Иван. — Что дальше? — наконец спросил Тилл, вместо того чтобы попытаться обдумать это еще раз. — Хорошо, — медсестра протянула ему тазик. — С этой частью немного сложнее, потому что ты не сможешь полностью снять с него одежду, но я покажу тебе, как это делаю я. Проворными пальцами она ухватилась за нижний край черной футболки и закатала его, прежде чем подвернуть. У Тилла перехватило дыхание от увиденного. Это был первый раз, когда он по-настоящему разглядел раны Ивана. По его боку тянулся длинный хирургический шрам, уже почти полностью заживший, но все еще розовый и слегка припухший. Прямо рядом со шрамом находилось пулевое ранение. Оно было аккуратно зашито, но даже несмотря на это, Тилл скривился, увидев неровные края и обесцвеченную кожу, которая резко контрастировала с гладкой и идеальной поверхностью живота Ивана. Внутри Тилла бушевал вихрь эмоций. Гнев, вина, беспокойство, стыд. Ему казалось, что нечто прекрасно было осквернено. Словно растоптанная картина. Словно фальшиво сыгранная мелодия. — Заживает хорошо, — сказала медсестра. Тилл знал, что она хотела подбодрить его, но ее слова возымели обратный эффект. Он ощутил такую сильную боль в животе, словно в нем провернули нож. Насколько плохо все выглядело до того, как стало считаться «заживает хорошо»? Медсестра забрала таз из рук Тилла, отвлекая его от размышлений. — Теперь ты можешь продолжить, — Тилл глубоко вздохнул, прежде чем снова взять мочалку и отжать ее. — Я знаю, что его футболка мешает, но сделай так, как сможешь. И будь поосторожнее с раной, не нужно тереть ее. Только легкие прикосновения. Тилл кивнул в ответ на ее указания и приступил к работе, только когда между ними воцарилась тишина. Помыть, снова намочить, отжать. Помыть, снова намочить, отжать. Помыть, снова намочить, отжать. Тилл повторял одни и те же движения так, словно погрузился в своего рода медитацию, протирая верхнюю часть тела Ивана. На самом деле это было очень успокаивающе. И, если не брать во внимание пулевое ранение, Тилл мог с уверенность сказать, что зрелище не было отталкивающим. Он никогда не видел тело Ивана таким. Тилл никогда не задумывался об этом, разве что неохотно признавал, что тот хорошо одевается. Теперь же было трудно избавиться от этих мыслей. Все — его грудь, руки, живот — было твердым, рельефным, но при этом каким-то образом выглядело невероятно гладким. Конечно, этот ублюдок был идеален во всем. И ни один изъян не мог испортить его молочно-белую кожу. Широкие плечи Ивана чувственно переходили в тонкую и подтянутую талию. Две четкие линии начинались у нижней части его пресса и шли вниз в форме буквы V, все ниже и ниже, пока… Тилл покачал головой, слегка покраснев. Что он делает? Это ведь не странно, верно? Думать, что у Ивана красивое тело? Любой бы на его месте так подумал — это было очевидно. Тилл заставил себя сосредоточиться на своей задаче, придя к выводу, что да, любой бы растерялся при виде того, что предстало перед ним. Это было вполне естественно. В окно подул сильный ветер, взъерошив его волосы и одежду, а после скользнул по влажному телу Ивана. По коже последнего пробежали мурашки и Тилл быстро схватил сухое полотенце. — Извини, — пробормотал он, вытирая воду с тела Ивана. Ему было неловко за то, что он заставил того замерзнуть, но в то же время Тилл был в некотором роде очарован тем, как тело Ивана все еще неосознанно реагировало на внешний мир. Это было по-своему мило. Убедившись, что кожа Ивана полностью сухая, он расправил на нем футболку. — Очень хорошо, — мягко сказала медсестра. — Осталась только нижняя часть тела, и мы закончим. Тилл встал и стянул с Ивана тонкую простыню, которой была прикрыта нижняя часть его тела. На нем были только черные боксеры, а его ноги, как и все остальное тело, выглядели сильными и гладкими. Быстро справившись с этим, Тилл бросил мочалку обратно в таз и вытер Ивана, прежде чем отвернуться, чтобы взять простыню и снова накрыть его. Когда он повернулся обратно, то увидел медсестру, изящные пальцы которой оказались на поясе нижнего белья Ивана и осторожно потянули его вниз. Не раздумывая ни секунды, Тилл рванул вперед, грубо хватая ее за запястье и резко отдергивая. От неожиданности она вздрогнула. — Какого черта ты творишь? — слова Тилла прозвучали резко, требовательно, и медсестра посмотрела на него, явно встревоженная и, возможно, немного сбитая с толку. — Я… прошу прощения? — осторожно начала она. Неуверенно. — Я знаю, что это неудобно, но важно, чтобы мы помыли и здесь. Тиллу потребовалась секунда, чтобы осмыслить ее слова, но когда он это сделал, то быстро отпустил ее запястье. Он был подавлен. — Мне… мне так жаль, — он не знал, что на него нашло. Эта девушка не сделала ничего, что могло бы доказать наличие у нее дурных намерений. Осталась последняя область, которую все еще нужно было помыть, как бы неловко это ни было. Медсестра казалась понимающей, но все еще немного настороженной. Тилл чувствовал себя ужасно виноватым за свою вспышку злости. — Я так понимаю, тебе было бы удобнее самому это сделать? Тилл, честно говоря, не знал, как ответить на этот вопрос. Независимо от того, кто это будет делать, само действие воспринималось как грубое вторжение в личную жизнь Ивана. Если бы роли поменялись, Тилл был бы все равно подавлен, узнав, что кто-то прикасался к нему там, когда он был без сознания. И не важно, знал он этого человека или нет. Тилл почувствовал себя отвратительно, когда вспомнил, что медсестра делала это уже две недели. Он решил, что должен быть тем, кто сделает это для Ивана. Тилл надеялся, что тот не возненавидит его за это, когда проснется. С другой стороны, на большинство вещей Иван реагировал не как нормальный человек. Он, вероятно, был бы взволнован, узнав, что именно Тилл сделал это. В любом случае, никто не планировал ему об этом рассказывать. — Да, я сделаю это сам, — наконец ответил Тилл. У него появилась идея, как максимально сохранить личное пространство Ивана и свое собственное спокойствие. Он взял полотенце и накрыл им пах Ивана. Используя махровую ткань как прикрытие, он просунул руки под нее и стянул с Ивана нижнее белье. Положив одежду в корзину медсестры, Тилл вернулся к обтиранию. Не видеть, что он делает, было непросто, но, очевидно, у Тилла была такая же… анатомия, поэтому он был уверен в своей способности хорошо выполнить работу даже без помощи зрения. Несмотря на это, Тилл чувствовал, как бешено колотится собственное сердце, как горит лицо. Это было просто неловко по своей природе, не так ли? Медсестра не выглядела смущенной, когда собиралась это сделать. Может быть, со временем становится легче? Когда Тилл почувствовал, что сделал все, что мог, учитывая обстоятельства, он вынул руку из-под полотенца и оставил мочалку в тазике. Медсестра достала из корзины свежее нижнее белье, которое передала Тиллу, чтобы тот одел Ивана. Он так и сделал, а полотенце бросил в корзину вместе с остальным грязным бельем. Тилл снова накрыл Ивана простыней, прикрыв нижнюю часть его тела. — Ты хорошо поработал, — сказала медсестра. — Я вижу, что ты действительно заботишься о нем, — на ее губах появилась едва заметная улыбка. Казалось, она знала что-то, чего не знал Тилл. — И я уверена, что он тоже так считает. Тилл почувствовал себя немного смущенным из-за искренней похвалы и почесал затылок. Медсестра рассмеялась. Он все еще чувствовал себя неловко, но решил, что сейчас настало самое подходящее время, чтобы спросить. — Ничего, если я начну заниматься этим с сегодняшнего дня? — Конечно, — на ее лице появилась все та же улыбка. Медсестра собрала свои вещи и вышла из комнаты. Когда она ушла, Тилл потянулся и прижал два пальца к шее Ивана. Он на мгновение закрыл глаза, сосредоточившись исключительно на мягких ударах под своими пальцами. Живой. Живой. Живой. Спящий, но живой. Тилл надеялся, что со дня на день он увидит, как глаза Ивана снова откроются. Но до тех пор он не против выполнять для него эту небольшую работу.