Let Me Drown In You / Позволь мне утонуть в тебе

В голове Тилла проносились тысячи мыслей и чувств, мешаясь между собой в хаосе. Несмотря на это, он старался запомнить каждый поворот, пока Мизи вела его по коридору к комнате, в которой сейчас находился Иван. Сердце забилось быстрее, когда они остановились перед дверью. Мизи повернулась к Тиллу, который беспокойно переводил взгляд с нее на дверь и обратно, и мягко сжала его предплечье. С ее губ слетел легкий смех. — Я пойду проверю, как там Хена, хорошо? — Тилл не узнал этого имени. — Вернусь минут через двадцать. Тилла не покидало ощущение, что она ушла по совершенно другой причине, но оценил попытку Мизи дать им немного уединения, не говоря об этом прямо. Она улыбнулась и в последний раз сжала его руку перед расставанием. Тилл остался стоять перед дверью один. Она вдруг показалась ему гораздо выше, гораздо внушительнее, чем была всего мгновение назад. Тилл был напуган по непонятной причине, и его рука нервно задрожала, когда он потянулся к дверной ручке. Разум предательски продолжал рисовать образы, которые Тилл предпочел бы забыть, убеждая его, что именно это он увидит, когда откроет дверь. Образы со сцены, из его сна. Образы из операционной. Тилл вздрогнул. Он сделал глубокий вдох, чтобы собраться с мыслями и успокоить нервы, прежде чем повернуть ручку и открыть дверь. Первое, что Тилл заметил, — это то, насколько тихой и умиротворенной была атмосфера в комнате, особенно по сравнению с той, в которой он видел Ивана в последний раз. Окно было открыто. Золотистый свет раннего вечера и теплые, ленивые потоки свежего воздуха заполняли пространство. На подоконнике стояла ваза с бледно-розовыми цветами. Легкий порыв ветра сорвал несколько лепестков, и они неторопливо опустились на пол у ног Тилла. Тилл понятия не имел, как долго он проспал, но если солнце за окном уже садилось, то прошло либо пару часов, либо больше суток. Сам он склонялся ко второму варианту. Иван лежал на кровати, похожей на кровать Тилла, но его голова, шея и верхняя часть спины были наполовину приподняты десятком различных подушек. Рот и нос Ивана были скрыты под кислородной маской, а из-под черной футболки виднелись различные трубки и провода, которые присоединялись к аппаратам, что стояли рядом с кроватью. Все ниже пояса было накрыто тонкой белой простыней. Смотря на Ивана, Тилл едва не расплакался от нахлынувших эмоций. Несмотря на то, что его лицо по-прежнему оставалось бесстрастным, взъерошенные черные волосы, легкий румянец на скулах и плавное поднятие и опускание груди придавали ему вид мирно спящего человека, совсем не похожего на труп. Больше не залитый кровью, как в самом жутком кошмаре, Иван выглядел намного лучше. Тилл подошел к кровати и на мгновение задумался, куда бы ему сесть. Он решил, что ни пол, ни стул не стоят достаточно близко, и осторожно присел на край кровати. Тело Ивана слегка опустилось под тяжестью его веса, но затем снова стало неподвижным. Он посмотрел на лицо Ивана. Его обычно идеально уложенные волосы были растрепаны, а красивые черты лица смягчились в теплом вечернем свете, он выглядел таким уязвимым. Более уязвимым, чем Тилл когда-либо видел его прежде. Иван всегда сохранял на лице выражение самодовольного безразличия, его истинные эмоции были тайной для всех, кроме него самого. Это искусственное выражение лица всегда выводило Тилла из себя, и, за исключением нескольких редких случаев, Тилл никогда не видел, чтобы его раздражающе неестественная маска спадала. Тиллу было почти неловко видеть Ивана таким беззащитным. Он вспомнил искреннюю честность, которая сияла на лице Ивана, когда тот упал на сцене, впервые излив душу, чтобы Тилл увидел его. — Ты идиот, — прошептал Тилл. Одинокая слеза скатилась по его щеке. — Ты гребаный идиот. Эмоции все еще бурлили внутри. Мучительный ужас от того, что он увидел, и душераздирающий страх от того, насколько близка была смерть Ивана. Огромное облегчение при виде того, как поднимается и опускается его грудь, и ужасающее недоумение — почему. Почему, почему, почему? Зачем Ивану делать что-то подобное? Иван был идеальным питомцем. Иван всегда следовал правилам. Почему ему было так легко отказаться от своей жизни? Ради Тилла? Тиллу нужно было спросить его, даже если он чувствовал, как сердце сжимается от страха при одной только мысли об этом. Но сначала Тилл выбил бы из него все дерьмо за его глупость, а потом бы спросил. Когда Иван проснется, он обязательно спросит его, почему. Если он проснется. Тилл отшатнулся, как будто кто-то другой прошептал ему эти слова на ухо. При этой мысли тревога сразу же начала подниматься от груди к горлу. Почему он не подумал об этом раньше? Почему он не понимал, что все еще существует вероятность того, что Иван больше никогда не откроет глаза? Он должен был проснуться, верно? После всего этого было бы чертовски жестокой шуткой, если бы он этого не сделал. Воспоминание о том, как у Ивана остановилось сердце, промелькнуло в голове Тилла. О том ужасном писке, который стоял у него в ушах, и о его безжизненном теле, что выгибалось на операционном столе и содрогалось от проходящего через него электрического тока. Иван умер. Разве это не так? Он умер, но каким-то невероятным чудом его вернули к жизни. Его организм перенес такой сильный стресс, что было бы неудивительно, если бы он больше никогда не захотел просыпаться. — Черт возьми, Иван, — Тилл грубо потер виски ладонями. Он чувствовал, что подступает головная боль. — Клянусь, если ты сейчас же не проснешься… Тилл замолчал. Он не знал, как закончить это предложение. Что бы он сделал, если бы Иван не проснулся? Что бы он мог сделать? Казалось, ничего. Он вообще ничего не мог сделать. Глаза Тилла начали гореть. Боже, он что, мать его, плакал? Снова? Тилл ненавидел это. Он ненавидел себя за то, каким жалким, никчемным и бессильным он себя чувствовал. Он ненавидел все. Он ненавидел себя. Свой предательский разум. Пришельцев. Он ненавидел Ивана. Боже, он ненавидел Ивана так сильно, что ему хотелось закричать от ярости и ударить его. Так сильно, что ему хотелось грубо схватить его за рубашку и уткнуться лицом в грудь. Так сильно, что ему хотелось, чтобы Иван обнял его в ответ, прижал к себе и сказал, что все в порядке. Так сильно, что ему хотелось взять глупое лицо Ивана в свои ладони и… Розовый лепесток промелькнул на периферии, прервав ход мыслей. Тилл наблюдал, как он лениво танцует в воздухе, раскачиваясь взад-вперед в своем собственном блаженном ритме. Он подлетел к Тиллу совсем близко. Так близко, что он мог бы легко сбить его легким взмахом руки. Но он этого не сделал. Неуместно, что такая мысль вообще пришла в голову Тиллу. Лепесток изменил направление, описав круг, прежде чем приблизиться к Ивану. В конце концов он опустился на темную копну его волос. Тилл уставился на него, испытывая благоговейный трепет. Розовый и черный. Светлый и темный. Как художник, Тилл нашел это зрелище очень эстетичным и почувствовал непреодолимое желание схватить бумагу с карандашом, чтобы увековечить увиденное в графите. Но вместо этого он протянул руку и нежно коснулся лепестка кончиками пальцев. Его рука опустилась ниже, и он дотронулся до скулы Ивана. Безумная тревога и беспомощность, которые нарастали в груди Тилла, утихли, и в комнату снова вернулся покой. — Даже после всего этого, — прошептал Тилл, нежно поглаживая щеку Ивана большим пальцем. — Ты все такой же. Чертовски красивый. Тилл не знал, сколько людей могли столкнуться со смертью лицом к лицу и все равно остаться красивыми. Он не завидовал, нет. Тилл давно перерос стадию зависти. Все знали, что Иван — привлекательный парень, и Тилл не считал странным, что он тоже так думает. Ради бога, он же не слепой. Под пальцами кожа Ивана ощущалась такой мягкой. Тилл в последний раз легко провел по его скуле, прежде чем опустить руку дальше. Он прижал два пальца к шее Ивана. Несмотря на то, что кардиомонитор рядом непрерывно пищал, Тилл прощупал пульс. Он нашелся быстро, гораздо быстрее, чем раньше. Ровный ритм, который отдавался в кончиках пальцев, был медитативным, мягко подтверждающим, что под ними течет жизнь. Тилл продолжал прижимать пальцы к этому месту. Оно было теплым. Через мгновение его веки опустились, а голова стала казаться тяжелой. Обычно у Тилла были проблемы с засыпанием — если только его не принуждали к этому или организм не был слишком истощен, чтобы продолжать бодрствовать. Но прямо сейчас он почувствовал, что впервые в жизни сможет поспать спокойно. Все, что ему нужно было сделать, это положить голову, желательно на грудь Ивана, потому что тогда он смог бы заснуть под стук его сердца. Да, Тилл бы так и сделал. Звучит заманчиво. Он успел лишь слегка наклониться вперед, когда дверь открылась. Тилл вскочил с кровати, немедленно убрав руку с шеи Ивана и увеличив расстояние между ними примерно на два фута. Он неловко застыл на месте, чувствуя странное смущение от того, что его застали в такой момент, когда он казался уязвимым. Ему и так было нелегко выражать свою привязанность, особенно когда кто-то посторонний наблюдал за ним. Привязанность. Это слово ненадолго задержалось в мыслях Тилла. Мизи вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Она лишь бросила взгляд на его напряженную фигуру и красное лицо, и ее губы тут же растянулись в озорной улыбке. — И чем же ты здесь занимался, Тилл? — она подошла к нему, уперев руку в бедро, и игриво покачала головой, как будто разочаровалась в нем. — Я ничего не делал, — проворчал он в свою защиту, подняв ладони. — Ты просто застала меня врасплох. — Точно… — Мизи подошла к Тиллу и, подняв руки к его волосам, агрессивно взъерошила их и рассмеялась. — Так вот почему у тебя такое красное лицо? — Я говорю правду! — Тилл старался, чтобы его голос звучал серьезно и сердито, но он ничего не мог поделать с тем, что его губы растянулись в улыбке. Он присоединился к ее смеху. В конце концов, это всегда было заразительно. — Здесь жарко, вот и все! Мизи продолжала смеяться, и Тилл с наигранной силой схватил ее за руки, чтобы вытащить их из своих волос, которые стали еще более растрепанными, чем когда-либо. — Я чувствую, что ты мне не веришь, — рассмеялся Тилл, отпуская ее запястья. — Это потому, что я не хочу, — Мизи широко улыбнулась и показала ему язык. Затем они оба повернулись к Ивану, и в комнате воцарилась тишина. Атмосфера постепенно сменилась с оживленной на спокойную, пока они оба наблюдали за тем, как грудь Ивана равномерно поднимается и опускается. Пускай ему и помогала кислородная маска, он все равно продолжал дышать самостоятельно. — Мизи, — сказал Тилл, не сводя глаз с Ивана. — Я не позволю, чтобы подобное повторилось. Я не позволю... — Он сделал глубокий вдох, чтобы его голос не дрожал. — Мне нужно стать сильным. Достаточно сильным, чтобы защитить его. И тебя. Он повернулся к Мизи и встретился с ее внимательным взглядом. — Ты будешь тренироваться со мной? Мизи ничуть не удивилась вопросу. Она выглядела так, словно понимала, что именно чувствует Тилл, до самой глубины души. Она выглядела решительной и такой же непоколебимой, как и Тилл. — Конечно, буду. Они оба повернулись к Ивану, и возникшая тишина снова стала комфортной. Но на этот раз Тилл погрузился в раздумья. Он хотел сказать что-то еще, но боялся, что это разрушит спокойную атмосферу, и что ответ, который Тилл услышит от Мизи, его не устроит. — Я счастлив, Мизи, — начал он. Краем глаза он видел, как она смотрит на него. — Я не могу поверить, как мне повезло, что он все еще жив. Что ты все еще жива, — Тилл опустил взгляд. — Но… Он замолчал. Слова, казалось, застряли у него в горле. Он не привык говорить о своих страхах и эмоциях с кем-либо. Мизи успокаивающе положила руку ему на плечо. Ничего не вышло. — Как думаешь, он очнется? — голос Тилла был тихим, приглушенным, словно он не хотел, чтобы Иван его услышал. Он смотрел Мизи в глаза, безмолвно умоляя о полной откровенности. В ее глазах появилась задумчивость, и она надолго замолчала. Тилл ждал в напряжении, чувствуя, что ее ответ каким-то образом все определит. Наконец, лицо Мизи прояснилось, и она еще раз нежно погладила его по руке, прежде чем опустить. — Да. В ее взгляде горело пламя живой надежды, которое Тилл не замечал в своем. Он мог сказать, что Мизи была совершенно искренна — в противном случае она не смогла бы так смотреть на него. — Если я что-то и знаю об Иване, — продолжила она, лучезарно улыбаясь Тиллу, — это то, что он всегда будет возвращаться к тебе.