Сын своего отца

      В сознании Эймонда словно вспыхнула молния, озарив кромешную тьму догадок ярким светом истины. «Ну конечно!» – вырвалось у него, словно эхо запоздалого понимания.       Память услужливо подбросила картину прошлой ночи: тот же тихий шорох, едва слышный стук палки и очертания лорда Лариса, спешно покидающий коридор, в котором находились покои Саймона Стронга. Тогда у принца мелькнула мысль о слежке, о том, что хитроумный калека, по своему обыкновению, плетет паутину интриг, следя за каждым его шагом. Но теперь, в свете новых открытий, ночные хождения казались лишь подтверждением его подозрений.       Всё произошедшее на совете, до этого казавшееся лишь набором странностей, предстало в новом свете. Обычно чрезмерно разговорчивый, он сидел тихо, словно желая быть как можно менее заметным. Демонстративное молчание, нарочитая скорбь, покрасневшие глаза – фарс, который резко контрастировал с его ледяным спокойствием при известии о смерти отца и старшего брата, – смертях, в обстоятельствах которых многие шептались о некой «тёмной руке», намекая на самого Лариса. И, наконец, необъяснимое молчание его «пташек». Обычно вездесущий и осведомленный как никто другой, Ларис не предоставил ни крохи информации, ни малейшей зацепки, чтобы пролить свет на случившееся. Как будто источник информации был намеренно перекрыт, а молчание стало частью тщательно спланированной игры.       Всё это складывалось в единую, ясную картину: Ларис – убийца. Мотивы лежали на поверхности. Ослабить позиции "зелёных", посеяв тень сомнения на их методы к получению власти, обезопасить себя от любых возможных обвинений, и, конечно же, стать полноправным лордом Харренхолла, единственным и безраздельным властителем древнего и мрачного замка Стронгов. Слишком многое сходилось, чтобы это оказалось простой случайностью. План, выполненный с холодной расчетливостью и поразительной дерзостью. Этот человек, ловкий манипулятор и убийца, осмелился не только на предательство, но и на столь очевидную игру, будто считал всех вокруг слепыми.       Эймонд, словно тень, беззвучно приблизился к мастеру над шептунами. Его силуэт, высокий и прямой, вырисовывался словно изваяние из стали и льда.        Ларис, увидев тяжёлый, прожигающий взгляд, словно ощутил прикосновение ледяного клинка к своей шее. Лорд поспешно выпрямился, словно струна, и склонился в глубоком поклоне, стараясь скрыть за угодливой маской неспокойное предчувствие.       — Мой Принц, — произнес он вкрадчиво, наполняя свой голос привычной почтительностью, но в самых глубинах его взгляда мелькнула тревожная искра.       Эймонд, не удостоив его ответом, не нарушив ледяного молчания, повернулся к ближайшим, стоявшим навытяжку, стражникам. Его голос, когда он заговорил, резанул воздух, чёткий и повелительный, как удар стали о сталь:       — Подготовьте лошадей. Мы с лордом Ларисом немедленно выезжаем за пределы Красного Замка, — в его тоне не было места для возражений.       — Но зачем, мой принц? Что-то случилось? — ошеломлённый таким распоряжением, с растерянностью и тревогой в голосе спросил лорд.       Эймонд, не удостоив его даже взглядом, не ответив на вопрос, просто развернулся и направился вглубь коридора, его высокая фигура устремилась вперед, словно неумолимая судьба. Он шёл, не оглядываясь, не замедляя шага, оставляя Лариса одного в неведении и страхе.       Стражники, обменявшись быстрыми, полными недоумения взглядами, но не смея ослушаться прямого приказа принца, бросились исполнять поручение. В воздухе нависло тяжёлое молчание, наполненное невысказанными вопросами и предчувствием чего-то недоброго.       Путь выдался недолгим, но каждая минута, проведённая в седле, казалась Ларису нескончаемой вечностью. Направление движения оставалось для него загадкой, неизвестность давила тяжёлым грузом, разжигая в воображении мрачные предчувствия.       Внезапно, Эймонд резко натянул поводья, останавливая своего жеребца. Его голос, когда он обратился к стражникам, звучал ровно и бесстрастно, как приговор:       — Здесь, — коротко бросил он, оглядывая небольшую поляну на опушке леса.       — Остановитесь. Оставьте нас.       Стражники, не задавая лишних вопросов, не проронив ни слова, повиновались, помогая лорду Ларису спуститься с лошади. Обученные беспрекословному послушанию, они лишь переглянулись тревожными взглядами, прежде чем развернуть коней и скрыться обратно по тропе, оставляя принца и Лорда Харренхолла один на один в безлюдном месте.       Ларис огляделся по сторонам. Они оказались на опушке леса, где густые кроны деревьев смыкались над головой, отбрасывая длинные, пляшущие тени. Под ногами змеилась узкая, протоптанная тропинка, уходящая вглубь чащи, словно зовущая в неизвестность. В воздухе стоял запах влажной земли и хвои, а в густой листве шелестел ветер, наполняя тишину тревожным шёпотом. Принц не из тех, кто тратит время на пустые жесты. Если он вывел его сюда, значит, у него была цель, которая ничего хорошего ему не сулила. Внутренний голос, настойчивый и неумолимый, уже шептал ему о надвигающейся опасности, о том, что это уединённое место может стать последним пределом его пути. И безмолвное лицо Эймонда, стоящего рядом неподвижно, как изваяние рока, лишь усиливало это предчувствие.       — Мой принц, что всё это значит? — осторожно произнёс он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.       — Следуйте за мной, — с холодной ухмылкой произнёс он.       Тропинка, узкая и извилистая, манила их вглубь лесной чащи, туда, где солнечный свет едва просачивался сквозь плотные кроны деревьев. Эймонд шел твёрдым, мерным шагом, как хищник, ведущий жертву в своё логово. Ларис едва поспевал за ним, его хромая нога замедляла ход, и каждый шаг отдавался тупой болью не только в теле, но и в душе.       Внезапно, между стволами деревьев впереди, замелькал просвет – опушка. И в этот момент Ларис заметил нечто огромное, тёмное, возвышающееся над деревьями, словно гора. Очертания были неясными из-за расстояния, но размер впечатлял, вызывая первобытный страх и благоговение. Его шаги сами собой замедлились, пока совсем не остановились. Дыхание перехватило. Он застыл, ошеломленный открывшимся зрелищем.       Сердце Лариса пропустило удар, когда он понял, что перед ним. Это была Вхагар. Древняя драконица, легенда Семи Королевств, чьё имя внушало страх и благоговение. Ларис никогда прежде не видел драконов так близко. Лишь в небе, как далёкие точки, как мимолётные тени, они проносились над просторами Вестероса. Но сейчас... Сейчас перед ним лежало существо из мифов, существо, чья мощь превосходила всё, что он мог себе представить. Древняя драконица, живая легенда, воплощенная мощь дома Таргариенов. Перед ним восседало чудовище невероятных размеров, её чешуя блестела в редких лучах солнца, пробивающихся сквозь листву, словно груды черного золота. Каждая чешуйка размером с его ладонь, каждый коготь длиннее меча... Запах серы и древней силы окутал его, парализуя волю. Её огромное тело покоилось на земле.       Эймонд уверенно продолжил идти вперед, направляясь прямо к спящей драконице. Вхагар лежала неподвижно, словно каменная гора, её огромное тело занимало почти всю поляну, а тяжёлое дыхание сотрясало воздух вокруг. Он протянул руку и нежно погладил её по голове, там, где чешуя была особенно жёсткой.       От прикосновения Вхагар резко пробудилась. Её тело, казавшееся до этого неподвижной скалой, дрогнуло, и она подняла голову. Когда её огромный глаз, золотистый, как расплавленный металл, с узким вертикальным зрачком, открылся, Ларис замер на месте, не в силах пошевелиться. Он чувствовал, как его тело цепенеет, а дыхание перехватывает. В этом взгляде, древнем и мудром, читалась безграничная сила и первобытная ярость, способная испепелить всё живое.       Эймонд, не отрывая взгляда от Вхагар, спокойно произнес, обращаясь к застывшему от ужаса Ларису:       — Ближе, — его ухмылка, вызывала дрожь по телу. — Подойди ближе, лорд Харренхолла. Вхагар хочет познакомиться с тобой, — голос Эймонда прозвучал в тишине, нарушаемой лишь тяжёлым дыханием дракона.       Эти слова, сказанные с едва уловимой насмешкой, прозвучали как приказ. Ларис стоял, оцепенев от ужаса, парализованный близостью драконицы, но понимал, что ослушаться сейчас — значит подписать себе смертный приговор. Он колебался, борясь со страхом, что сковал его тело, но медленно, словно во сне, сделал шаг вперёд. Драконица следила за каждым его движением, и Ларис чувствовал, как её взгляд пронзает его насквозь, как холодное лезвие. Воля Эймонда и воля этого древнего существа сейчас были едины, и Ларис был бессилен перед ними. Он сделал ещё шаг, потом ещё, приближаясь к принцу и его грозной спутнице.       Тишина повисла в воздухе, наэлектризованная напряжением. Эймонд, едва слышно шевельнув губами, произнёс:       — Dracarys, — древнее валирийское слово, словно невидимый кнут, стегнуло воздух.       Ларис, находившийся неподалеку, начал осознавать всю тяжесть сказанного, когда исполинская драконица Вхагар, чья чешуя переливалась бронзовыми и зелёными оттенками, медленно, словно пробуждающаяся гора, повернула свою массивную голову в его сторону.       Ужас, холодный и липкий, сковал его тело, превратив в неподвижную статую, не способную даже вздохнуть. Кровь отлила от лица, оставив лишь пепельный оттенок, когда он осознал собственную ничтожность перед древней мощью дракона.       В глазах Вхагар не просто горело пламя — в них отражалась сама преисподняя. Она разверзла пасть, и из глубин, где, казалось, таился жар преисподней, хлынул поток ревущего пламени. Он пронёсся в считанных сантиметрах от Лариса, опаляя его волосы, заставляя ткань одежды дымиться и тлеть, обжигая кожу нестерпимым жаром. Ларис почувствовал, как его кожа обгорает, но он не мог даже закричать, рефлекторно зажмурившись и ожидая неминуемой боли. Однако боль не пришла.       Запах горелой ткани и волос ударил в нос, напоминая о хрупкости человеческой плоти перед гневом дракона. Это было не просто предупреждение — это было прикосновение смерти, милостиво отведённое в последний момент.       Казалось, прошла вечность, прежде чем драконица, издав низкий, утробный рык, полный недовольства, прервала свой огненный поток.       Вхагар окинула Лариса презрительным взглядом, словно разглядывая надоедливое насекомое. Тяжёлый вздох разочарования сорвался с губ, и массивная туша вновь опустилась на землю, сотрясая её. Драконица устало прикрыла глаза, явно демонстрируя полное отсутствие интереса к жалкому человеку, только что балансировавшему на грани небытия.       На лице Эймонда расцвела самодовольная улыбка. Он упивался этим моментом, этой демонстрацией абсолютной власти, подчинения древнейшей и могущественнейшей из живущих драконов и контроля над чужой жизнью. Он наслаждался каждой секундой этого унизительного зрелища – страх в глазах Лариса, его немота, его абсолютная беспомощность.       Ларис же лежал на земле, пытаясь отдышаться и прийти в себя, сердце бешено колотилось, а в ушах стоял звон. Он всё ещё ощущал фантомный жар на своей коже, вдыхал едкий запах гари, исходящий от собственной одежды. Разум отказывался верить в произошедшее.       Связь Эймонда и Вхагар была поистине... пугающей. Драконица, казалось, не просто повиновалась слову – она понимала намерение, улавливала тончайшие оттенки эмоций своего всадника, подчиняясь не столько приказу, сколько его воле, его желанию.       Эймонд, чьи глаза метали молнии, медленно приближался к Ларису, который по-прежнему пытался подняться с земли после огненного представления Вхагар. Каждый шаг Эймонда отдавался глухим стуком в напряженной тишине, словно молот судьи, готовый вынести приговор.       Принц чуть склонил голову, глядя на Лариса с лёгкой усмешкой.       — Впечатляет, не так ли? — прозвучал бархатистый голос Эймонда, полный ядовитой сладости.        — Надеюсь, ты оценил всю тонкость момента? Или, может, повторить, чтобы дошло наверняка? — его голос был спокоен, и в этом спокойствии таилась пугающая уверенность. — Лишь намек моей воли – и она обращает свой гнев туда, куда я укажу. Наблюдать, как трепещут ничтожные прихвостни… это своего рода искусство, тебе не кажется?        Он медленно подошёл ближе, оглядывая Лариса с головы до ног. Увидев, как обгорели края его одежды, как дрожат пальцы, принц усмехнулся ещё шире.       — Ты жалок, Ларис, — начал Эймонд, его голос сочился ядом. — Как крыса, ты прячешься в тени, грызя чужие жизни и думаешь, что все вокруг слепые? Ты, кажется, забыл, с кем имеешь дело, Стронг, — прошипел Эймонд, его голос был тих, но полон сдерживаемой ярости. — Я предупреждал тебя держаться подальше от моей семьи и не совать свой нос.       Ларис, наконец, поднявшийся на ноги, попятился, пытаясь сохранить видимость спокойствия.       — Мой принц, я… я не понимаю, о чем вы… — он побледнел, но попытался сохранить видимость спокойствия.       — Не понимаешь?! — Эймонд повысил голос, и в нем прорезались нотки неприкрытой угрозы. — Ты смеешь лгать мне в лицо?! Ты, ничтожный червь, посмевший запятнать честь "зелёных"?! Смерть Саймона Стронга… Твои грязные лапы приложились к этому. Ты выставил нас всех в дурном свете, подставил под удар перед всеми Великими домами! Как ты смеешь, ничтожество, вмешиваться в дела Таргариенов?       Он сделал шаг вперед, его силуэт казался ещё более внушительным на фоне спокойной мощи Вхагар.       — Ты упустил свой последний шанс, Ларис. Мне ничего не стоит прикончить тебя прямо здесь и сейчас, и никто даже не заметит твоего исчезновения.       Ларис, бледный как полотно, задрожал. В его глазах отражался ужас зверя, загнанного в угол.       — Мой принц, молю, — прохрипел он, падая на колени. — Я сознаюсь. Это я убил Саймона Стронга.       — Мне не нужны твои жалкие признания, — оборвал его Эймонд, скривившись от отвращения. — Они ничего не изменят.       — Я сделаю всё, что угодно! — взмолился Ларис, цепляясь за соломинку надежды. — Любую услугу! Только пощадите меня!       Эймонд усмехнулся, глядя на него сверху вниз.       — Любую услугу, говоришь? Что же может предложить мне такая жалкая букашка, как ты? Разве что развеселить меня своим предсмертным воплем?       — Я знаю многое, — поспешно добавил Ларис. — Обо всех. О каждом, кто плетёт заговоры, кто шепчется в коридорах, кто предан, а кто лишь делает вид.       Он помолчал, наслаждаясь страхом Лариса.       — Тогда думаю, ты знаешь, что я не привык давать вторые шансы.       Затем, во взгляде Эймонда мелькнула искра интереса.       — Хотя... есть кое-что, что ты можешь для меня сделать. Ты будешь докладывать мне обо всех действиях моего дорогого дядюшки Деймона. Каждое его слово, каждый его шаг, каждый его вздох — всё должно быть мне известно. И не смей мне врать или утаивать хоть что-нибудь, иначе...       Эймонд сделал многозначительную паузу, и Ларис содрогнулся, представляя себе, что может скрываться за этим "иначе".       — Иначе, Ларис, моя милая Вхагар будет очень недовольна, — продолжил Эймонд с ледяной улыбкой.       — Думаю, тебе не захочется снова ощутить жар её пламени. Решай, Стронг.       Ларис часто закивал, его лицо было мокрым от слез и пота.       — Конечно, мой принц. Я не подведу вас.       — И помни, этот шанс – последний. Если я хоть раз усомнюсь в твоей верности, если ты попытаешься меня обмануть… тогда от тебя не останется и горстки пепла.       Ларису не оставили выбора. С горьким комком в горле, подавив рвущийся наружу протест, он склонил голову в знак согласия. Тяжесть безысходности легла на плечи, сковала движения, словно невидимые цепи.       Во взгляде принца читалось удовлетворение — он добился своего, сломив чужую волю. Лёгкая усмешка мелькнула на его лице, но в ней больше холодного расчёта, чем радости.        Над ними раздался низкий, грозный рык Вхагар. Огромная драконица, заложившая петлю неподалёку, подняла голову, провожая Лариса горящим взглядом, полным угрозы и предупреждения. Её рычание разнеслось по воздуху, словно последний штрих в этой сцене подчинения, напоминая, что свобода Лариса отныне — лишь иллюзия. Даже не оборачиваясь, он чувствовал на себе тяжесть взгляда чудовища, в котором воплощена мощь и неумолимость Эймонда.       Он побрел прочь, шатаясь, словно пьяный. В голове билась одна мысль: он жив. Но потерял нечто гораздо более ценное – свободу. Отныне он был марионеткой, послушной куклой в руках Эймонда, чьи нити невидимо тянулись к его конечностям, определяя каждый шаг, каждое слово.        И это понимание жгло его изнутри сильнее любого драконьего пламени.

***

      Тайная комната, расположенная в недрах Красного замка, была небольшой и лишенной окон. В центре стоял дубовый стол, во главе которого с тяжёлым и внимательным взглядом стоял Боррос Баратеон. Камин, единственный источник света, отбрасывал пляшущие тени на напряжённые лица собравшихся. Алисента Хайтауэр сидела с прямой спиной, её руки были сжаты в замок на коленях, а глаза были настороженными, словно она пыталась разгадать цель этого собрания.       Отто Хайтауэр стоял чуть позади своей дочери, его лицо было как всегда холодным и бесстрастным. Седая борода и строгий взгляд придавали ему вид человека, привыкшего к власти и расчёту. Его пальцы слегка постукивали по рукояти кресла, но это был единственный признак внутреннего напряжения.       Рейнира, сидевшая напротив Алисенты, словно пыталась прочесть мысли каждого в комнате своим острым и проницательным взглядом.       Двери с грохотом распахнулись, и в комнату вошёл Деймон Таргариен. Его серебристые волосы были слегка растрёпаны, а на губах играла язвительная улыбка. Он оглядел собравшихся, задержав взгляд на Отто, которого всегда презирал, и на Алисенте, чей вид вызывал у него нескрываемый интерес. Не утруждая себя приветствием, он бросил:       — Ну и зачем ты нас всех собрал, Боррос? — его голос сочился сарказмом, а в глазах плясали озорные искорки. — Неужто решил поделиться секретами своего виноделия? Или, может, нашёл новый способ обчищать казну? — произнес Деймон с явной иронией в голосе, остановившись у стола.       Тишина, повисшая в комнате, была почти осязаемой. Удивлённые взгляды устремились на Деймона, и Рейнира бросила на него испепеляющий взгляд, безмолвно приказывая ему вести себя подобающе. Принц лишь небрежно повёл плечом, словно стряхивая её осуждение, и опёрся на спинку ближайшего стула.       Боррос Баратеон, не привыкший к подобному неуважению, сощурился и шагнул вперёд:       — Твои шутки, Деймон, уместны в борделях Королевской Гавани, а не здесь, — он бросил на принца тяжёлый взгляд.        Деймон прищурил глаза, явно готовый ответить, но Рейнира чуть тронула его за руку. Её взгляд острый, как лезвие, ясно говорил: "Не сейчас", на что Деймон лишь закатил глаза.       — Я собрал вас, чтобы обсудить дело, которое касается всех нас, — Боррос обвёл взглядом всех присутствующих. — Главы домов знают о смерти Саймона Стронга, — продолжил Боррос, его слова звучали как удар молота. — Смерти, которую вы пытались скрыть.       В зале повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь слабым потрескиванием дров. Рейнира и Алисента обменялись встревоженными взглядами. Отто сжал челюсть, а Деймон уставился на Борроса с вызывающей ухмылкой.       – Мы предпочли не разглашать эту новость, – спокойно проговорил Отто, стараясь сгладить острые углы. – Чтобы не сеять панику среди простого люда, пока не разберемся в ситуации.       – Паника?! – прогремел голос Борроса, и его кулак с силой ударил по столу. – Какая паника, Хайтауэр? Вы, видимо, забыли, что у нас есть не только "простой люд". Сегодня утром я уже провел встречу с Ланнистерами, Тиреллами, Арренами и Веларионами. Они знают о вашей скрытности. И они крайне недовольны тем, что их держали в неведении. Ситуация более чем серьезная!       Лицо Рейниры выражало смесь удивления и возмущения:       — Веларионы? Они были на встрече? — спросила она, её голос дрожал от неверия.       — Да. Лорд Корлис был там. И его супруга, Рейнис, – кивнул Боррос со строгим взглядом.       Рейнира опустилась на спинку стула, её лицо потеряло краски. Она молчала, но её взгляд был полон боли.       Отто, напротив, сохранял невозмутимость. Внутри он торжествовал с мыслыми о том, что Рейнис всё-таки засомневалась и услышала его.       Снова воцарилась тишина, на этот раз наполненная шоком и непониманием. Никто не ожидал, что дело зайдёт так далеко.       – Позвольте напомнить, Баратеон, – ледяным тоном произнес Отто, – что подобного рода собрания за спинами правящей семьи – неприемлемы. Такие встречи без ведома короны подрывают доверие.       – Поддерживаю, – презрительно фыркнул Деймон. – Или ты вдруг решил, что теперь главный в Вестеросе? Ведёшь свои игры, пока мы решаем важные государственные вопросы. И, знаешь, я воспринимаю это как открытую измену!       Боррос посмотрел на вспыльчивого Деймона и холодного Отто не отводя взгляда.       — Не тебе учить меня верности, принц. И не вам, лорд Хайтауэр, говорить о доверии, — отрезал Баратеон. — Речь идет о безопасности королевства. И если вы, Таргариены, не способны контролировать даже собственные… происшествия, то другим домам придётся взять ситуацию в свои руки.       Рейнира напряглась, её пальцы вцепились в край стола. Алисента, не показывая эмоций, лишь едва заметно вздрогнула. Деймон медленно выдохнул сквозь зубы, его взгляд стал колючим.       — И что же вы решили, Боррос? — наконец спросила Рейнира, её голос звучал ровно, но в глазах горело беспокойство.       Лорд Баратеон усмехнулся уголком губ, с явным удовлетворением наблюдая за их реакцией.       — Мы решили, что Таргариены играют в слишком опасные игры. И, возможно, пришло время их закончить.       Наступила тишина. Только пламя тихо потрескивало, словно насмехаясь над ними.       Лорд штормовых пределов стоял у камина, сцепив руки за спиной. Его массивная фигура, казалось, заполняла всю комнату, а голос звучал глухо, но властно:       — Время не на вашей стороне, — сказал он, обводя всех тяжёлым взглядом. — Мы все понимаем, что напряжение между вашей семьёй нарастает. Это не тайна за стенами Красного замка. Вопрос лишь в том, дойдёт ли до новых смертей?       Эти слова заставили всех напрячься. Деймон резко выпрямился, его лицо исказилось презрительным выражением.       — О чем ты толкуешь, лорд-олень? — прорычал он, глядя Борросу прямо в глаза. — Внутренние дела Таргариенов — не ваше собачье дело. Следите за своими землями, а не пяльтесь на Красный замок, как голодные псы. Наши внутренние распри — не ваша забота. И позвольте напомнить, что у нас есть… аргументы, куда более убедительные, чем слова, — он наклонился вперед, его голос прозвучал как угроза. — Они имеют обыкновение жечь тех, кто слишком любопытен.       Все взгляды устремились на Деймона — его дерзость не удивляла, но сейчас даже Рейнира казалась потрясённой его резкостью.       — Деймон, хватит! Ты только усугубляешь ситуацию, — её голос звучал холодно, но в нём слышалась тревога.       Принц лишь бросил на неё взгляд и пожал плечами, но его глаза всё ещё не отрывались от Борроса.       Баратеон выпрямился, его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах мелькнула тень беспокойства.       — Ты думаешь, что драконы решают всё, принц? — произнёс он ровным голосом. — Но ты забываешь, что железный трон не держится только на огне.       Деймон шагнул ближе, его улыбка стала хищной.       — А ты забываешь, что один единственный дракон может превратить твой Штормовой Предел в груду пепла. Или мне напомнить тебе, как он выглядит с высоты?       — Я не боюсь угроз, — твёрдо сказал Боррос, — но ты должен понять, что страх не будет править Вестеросом вечно.       — Это мы ещё посмотрим, — усмехнулся принц, откидываясь на спинку стула.       Алисента, до этого внимательно следившая за разговором, наконец заговорила, её голос был холоден и отчётлив:       — Гордыня Таргариенов всегда была вашей слабостью. Вы думаете, что драконы дают вам право делать всё, что угодно, но Вестерос не будет вечно склоняться перед ними.       Рейнира повернулась к ней, её глаза сверкнули гневом:       — Ты не имеешь права голоса, ты не драконий всадник. Ты лишь супруга почившего короля.       Алисента чуть приподняла подбородок, её зелёные глаза вспыхнули, но она не дала волю эмоциям. Вместо этого, с едва заметной улыбкой, она произнесла:       — Ты ошибаешься, Рейнира, — она выдержала паузу, а затем добавила с холодной уверенностью: — На моей стороне — самый великий дракон из ныне живущих. И тебе стоит быть осторожнее с тем, кого ты так презираешь, — в её голосе прозвучал почти материнский укор.       Рейнира сжала кулаки и задрожала от ярости:       — Эймонд — не всадник. Он всего лишь мальчишка с больным тщеславием и пустой головой. Он не Таргариен, а всего лишь тень, жалкое подобие.       Алисента не моргнула, лишь медленно перевела взгляд на принца, и уголки её губ чуть дрогнули в довольной усмешке.       — Даже тени отбрасываются от огня, Рейнира, — её глаза задержались на Деймоне чуть дольше, чем следовало.       Рейнира сузила глаза и медленно перевела взгляд на Деймона, который, к её удивлению, не выглядел столь насмешливым, как обычно. Его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах мелькнуло что-то, что заставило её сердце сжаться.       — Деймон? — тихо спросила она, пристально глядя на него.       — Достаточно, — наконец мягко произнёс принц. Он положил руку на плечо Рейниры, сжимая его чуть крепче, чем требовалось. — Не позволяй ей провоцировать тебя, моя королева.       Боррос устало вздохнул, словно неся на своих плечах тяжесть всего Вестероса.       — Я говорю от имени всех великих домов. Мы видим лишь один путь предотвратить гражданскую войну – немедленно собрать Великий совет, подобный тому, что проходил при короле Джейхейрисе I. Хватит притворяться, что все под контролем. Этот совет должен, раз и навсегда, разрешить вопрос престолонаследия и положить конец раздорам, — его слова прозвучали как приговор, не оставляя места для возражений.       Деймон вскочил, его голос взорвался как пламя дракона:       — Совет?! Вы хотите, чтобы сборище стариков решало судьбу Железного трона? Ты предлагаешь, чтобы кучка надменных лордов решила, кому править?! Это измена!       Рейнира, напротив, сохраняла спокойствие.       — Лорд Баратеон, вы понимаете, что такой совет подрывает авторитет короны? – холодно, как сталь, произнесла она.       — Ваш авторитет уже подорван. Совет – это не просьба. Это требование, – грозно ответил Лорд.       — Рейнира — законная наследница, и нам не нужен совет, чтобы подтвердить это! – ярость застилала Деймону глаза.       Его слова, полные презрения, были словно пощёчина тем, кто сомневался в праве Рейниры. Боррос же оставался невозмутимым, его взгляд был твёрд и спокоен.       — Возможно, но Вестерос нуждается в подтверждении, мой принц.        — Ты дал присягу Рейнире, как и все остальные. Или Баратеоны теперь так же переменчивы, как погода в твоём Штормовом Пределе?       Боррос, не моргнув, выдержал его взгляд.       — Обстоятельства изменились, — его голос был ровным, но твёрдым, как удар молота. — Присяга была дана до рождения Принца Эйгона. Многие дома теперь сомневаются в правильности прежнего решения. Нужно вновь подтвердить право на престол, учитывая новые реалии. Раскол среди лордов – это прямая угроза стабильности королевства.       Деймон вскочил на ноги, его глаза метали молнии.       — Клятва — это не договор, который можно пересматривать! — он сжал кулаки. — Или честь Великих домов теперь стоит так дёшево?       Отто Хайтауэр, который до этого молча наблюдал, наконец рассудительно заговорил:       — Интересы короны всегда стоят выше личных амбиций. Воля Богов ясна. Мужчина должен наследовать престол. Это в интересах королевства, — он сложил руки перед собой, глядя на него с лёгкой усмешкой. — Время идёт и Вестерос нуждается в стабильности. Народ хочет видеть королём Эйгона — законного наследника по праву рождения. Разве это не разумно?       Деймон хмыкнул, его губы скривились в усмешке.       — Ах, да. Конечно. Хайтауэры всегда знают, что "разумно", не так ли? — Он медленно поднялся, ухмыляясь. — Интересно, Отто, сколько золота Ланнистеры пообещали тебе за это "разумное" предложение? Или ты просто решил, что пора вернуть твоей дочери корону на голову?       Глаза Алисенты загорелись мстительным огоньком.       — Эйгон, как старший сын короля, имеет больше прав на Железный трон, — произнесла она с притворной кротостью. — И многие лорды поддерживают именно его, а не Рейниру, — она говорила, словно произносила молитву, тщательно подобрав слова, но в её голосе сквозила неприкрытая амбиция.       — Ты, как всегда, льстишь себе, Хайтауэр, – с сарказмом парировал Деймон. — Это лишь ваш способ заполучить власть, прикрываясь "интересами короны".       — Пожалуй, Деймон, именно ты, кто всегда жаждал власти, не должен говорить об амбициях, — продолжила она, насмешливо глядя на принца. — Мы должны думать о будущем королевства, — её голос был полон разума. — И если это означает, что нам придётся поступиться своей гордостью, то так тому и быть, — с надеждой она посмотрела на Рейниру.       Наследница молчала, погруженная в свои мысли. Слова Борроса, угрозы Деймона, едкие замечания Алисенты — всё это сливалось в симфонию звуков, отступая перед глубокой, пульсирующей болью предательства. Сомнения бывших союзников, их готовность отвернуться от неё ради собственной выгоды, резали острее любого кинжала. Когда-то она верила в лояльность Великих домов, в их клятвы, данные у смертного ложа короля Визериса. Но теперь? Теперь они осмелились ставить её право под сомнение...       "Как легко они забывают… как быстро готовы предать, прикрываясь словами о долге и благе королевства."       Она чувствовала, как внутри неё борются две силы: гнев — жгучий, как драконье пламя, и разум — холодный и осторожный, предостерегающий её от необдуманных шагов.       Гражданская война... Она видела её последствия — города, превращённые в руины, семьи, разорванные на части, дети, оставшиеся сиротами. Она слишком хорошо знала историю своей семьи: Мейгор Жестокий, кровавые годы правления, восстания, брат на брата…       Рейнира медленно подняла голову, глаза её встретились с Борросом, затем скользнули по лицам остальных. Она сделала выбор.       — Я согласна. Пусть совет решит, кто достоин править Семью Королевствами.       Деймон, стоявший рядом, в ярости уставился на Рейниру. Его глаза сверкали гневом, и он резко воскликнул:       — Ты что, сошла с ума?! Ты не должна этого делать! — прорычал он, его фиолетовые глаза вспыхнули от гнева.       Рейнира посмотрела на него, её взгляд был твёрдым, но в нём мелькнула тень сожаления.       — Не тебе решать, Деймон.       Он замер. Лицо исказилось от негодования, но он не нашёл слов. Тишина, повисшая в комнате, была оглушительнее любого крика.       Рейнира снова обратилась к Борросу, стараясь, чтобы голос её звучал уверенно:       — Мир стоит того, чтобы за него бороться. Если есть шанс избежать войны, я готова его рассмотреть.       Боррос кивнул, выражение его лица смягчилось — возможно, на мгновение он увидел в ней не только претендентку на трон, но и женщину, которая понимает цену крови.       — Мудрое решение, принцесса, — он перевёл взгляд на всех присутствующих.       Деймон откинулся на спинку стула, его лицо было мрачнее тучи.       — Я рада, что мы услышали друг друга, — мягко произнесла вдовствующая королева.       Рейнира резко взглянула на неё.       — Не льсти себе, Алисента. Я делаю это ради мира, а не ради тебя.       — Ради мира... или ради того, чтобы не оказаться в одиночестве? — едва слышно спросила Алисента, её зелёные глаза скользнули по Деймону, и Рейнира заметила этот взгляд.       Боррос сделал шаг вперёд, обвел взглядом присутствующих и объявил       — Завтрашнее утро станет моментом истины. Каждый Великий дом должен будет сделать свой выбор. И пусть Боги помогут нам.

***

      Дверь захлопнулась с громким эхом, отсекая от них натиск чужих глаз, и тишина, что обычно царила в роскошных покоях Рейниры, мгновенно сменилась громкими голосами. Спор, начавшийся ещё там, в зале Совета, разгорелся, подобно пламени, готовому испепелить всё вокруг. Наследница, облачённая в чёрное богатое платье, стояла у окна, её взгляд был прикован к далёким горизонтам, но мысли были здесь и сейчас. Деймон, наоборот, метался по комнате быстрыми и раздражёнными шагами с искаженным яростью лицом.       — Как ты могла согласиться на голосование? — выплюнул он, с раздражением скинув плащ с плеч.  — Ты уже законная наследница, чёрт побери! Они принесли тебе присягу, и теперь ты унижаешься перед ними, словно прося милости. Ты понимаешь, что позволила кучке ничтожеств решать твою судьбу?!       Рейнира медленно повернулась, её глаза были спокойными, но в них читалась усталость. Она попыталась успокоить Деймона, но он не давал ей возможности вставить слово.       Принц шагнул к ней, занеся руку в отчаянном жесте, словно пытаясь донести до неё всю абсурдность ситуации.       — Унижение! Это унижение, Рейнира! Проявление слабости. Сомнение в твоём праве! Ты думаешь, что эти шавки просто так уступят? Нет! Они будут выгрызать твое право из твоих рук, пока ты сама им его не отдашь, — его глаза засверкали от возмущения.       Рейнира, застывшая в центре роскошных покоев, наблюдала за бурей, разразившейся в её муже. Она тяжело выдохнула, сдерживая раздражение, провела рукой по волосам, словно пытаясь собрать воедино собственные мысли и сохранить самообладание:       — Деймон, пожалуйста, успокойся. Я понимаю твоё беспокойство, но...       — Беспокойство? — перебил он более резким голосом. — Это не просто беспокойство! Ты позволила им поставить себя на место! Ты должна была настоять на своём! Что, если они решат, что ты недостойна трона? Что тогда?       — Деймон, — лицо Рейниры стало серьёзным, — я сделала то, что считала необходимым. Королевство расколото, и если совет поможет…       — Совет?! — он рассмеялся, но в этом смехе не было веселья, только едкий сарказм. — Эти старые ублюдки, которые вертят хвостами при каждом дуновении ветра? Ты действительно веришь, что они признают тебя, если дать им возможность выбирать?       Рейнира сжала губы, её настороженность росла — в голосе Деймона звучало не просто разочарование, а нечто большее, почти… неповиновение. Она внимательно всмотрелась в него, пытаясь понять, что скрывается за гневом.       — Ты ведёшь себя странно, — она сощурилась, внимательно изучая его лицо. — Слишком остро реагируешь.       — Потому что кто-то из нас должен видеть ситуацию реально, — он повернулся к ней, с вызовом глядя в глаза. — А не жить в иллюзиях, что этих людей можно убедить красивыми речами.       — Я ещё не коронована, — произнесла она, выдерживая его взгляд. — Но я уже объявлена будущей королевой. И, как будущая королева, я поступаю так, как считаю нужным, — её голос стал твёрже. — Я не собираюсь проливать кровь, если есть шанс убедить их миром.       Рейнира сделала шаг вперёд, голос стал жёстче, словно в нём звучал металл:       — Я больше не просто жена, я — наследница трона. Ты должен считаться с моими решениями, а не вести себя так, словно мы равны в этом вопросе.       Он усмехнулся, качая головой.       — То есть теперь мне следует склонить голову и молчать? Напомнить тебе, кто из нас больше знает, какова цена власти?       — Ты должен поддерживать меня, а не подрывать мою позицию перед советом, — её голос крепчал, в глазах сверкала злость. — Мне не нужен соправитель, Деймон. Мне нужен муж, который держит клятву верности.       — Верность? — он криво усмехнулся. — Я дал тебе верность, Рейнира. Но не слепое повиновение. Если ты думаешь, что я стану наблюдать, как ты сдаёшь позиции, ты плохо меня знаешь, – отмахнулся принц. — Они не признают тебя, Рейнира. Никогда. Если ты сама в этом сомневаешься, зачем тогда вообще претендуешь на Железный трон?       Она замерла, его слова больно ударили по её гордости, но ещё сильнее её беспокоило другое — в этих словах слышалось не просто недовольство, а вызов.       — Ты не имеешь права разговаривать со мной в таком тоне, — резко проговорила она. — Я твоя королева, Деймон, не просто твоя жена.       Его глаза потемнели, в них вспыхнуло что-то опасное.       — О, теперь ты моя королева? — ядовито бросил принц. — И кем же я тогда являюсь для тебя? Приспешником? Тенью, шагающей за троном?       Рейнира выдерживает его взгляд, но внутри всё сжимается.       — Иногда мне кажется, — её голос звучал тише, но в нём скользила угроза, — что ты и сам хочешь занять этот трон.       Эти слова бьют точно в цель. Деймон замер и в глазах вспыхнула уязвлённая гордость. Он сделал шаг назад, словно удар был нанесён физически.       — Ты действительно так думаешь? — леденяще спрочил он. — После всего, что я для тебя сделал?       — Если ты не можешь принять мою корону, Деймон, то, возможно, ты действительно хочешь её для себя, — её слова остры, как кинжал.       Деймон сжал челюсти, его руки дрожали от сдерживаемой ярости.       — Ты думаешь, что я такой же, как они? Нет, Рейнира. Я просто хочу, чтобы ты была сильной. Чтобы ты не давала им повода сомневаться в себе.       Рейнира отвернулась, её сердце болезненно сжалось. Она чувствовала, как между ними рушится всё то, что они строили долгие годы.       — Я достаточно сильная, — тихо произнесла она, не оборачиваясь. — Но если ты не можешь поддержать меня, то, может быть, тебе действительно стоит уйти.       Лицо принца исказилось от боли и гнева.       — Как пожелаете, моя королева, — бросил он с горькой насмешкой и, не дожидаясь ответа, резко развернулся, направляясь к выходу.       Рейнира тяжело выдохнула, осознавая, что ей предстоит бороться не только с внешними врагами, но и с мужем, от которого ожидала поддержки. Их когда-то страстные и наполненные уважением отношения трещали по швам, а надвигающееся столкновение воли и амбиций обоих супругов грозило не только их сердцам, но и будущему королевства. Вопрос о том, кто возьмёт верх, перестал быть семейным разногласием и превратился в угрозу трону. Наследница понимала: если они не найдут компромисс, их противостояние может стоить им любви, доверия и самого трона, а баланс между личными амбициями и долгом перед короной может быть нарушен с непоправимыми последствиями.

***

      Тяжёлая дверь покоев Рейниры с грохотом захлопнулась за спиной Деймона, отрезая его от последней нити надежды. Ярость, подобно дикому пламени, охватила его изнутри, опалив душу и затуманив разум. Каждый шаг по гулким коридорам Красного замка отдавался в висках пульсирующей болью, смешанной с горечью оскорбленного самолюбия. Он чувствовал себя непонятым, отвергнутым, словно загнанный в угол зверь, чьи клыки и когти оказались бессильны перед каменной стеной упрямства.       Гордость принца, привыкшего к повиновению и восхищению, кровоточила свежей раной. Отказ Рейниры, её непоколебимое нежелание прислушаться к его словам, жалили больнее любого кнута.       С каждым шагом по сумрачным переходам замка, в его голове, словно зловещие тени, сгущались мрачные доводы. "Она погубит нас обоих," — эта мысль, словно ядовитый плющ, оплетала его сознание, лишая способности здраво рассуждать. Уверенность Рейниры в собственной правоте, её слепая вера в свои решения, казались Деймону преступной наивностью. Как она может так беспечно игнорировать его советы и предостережения? Он видел изнанку власти, знал цену каждого решения, каждого слова, брошенного на весы судьбы. А она… была слишком доверчива для Железного трона.       Деймон, охваченный бурей эмоций и внутренним протестом, двигался по коридорам с решимостью, которую не мог сдержать даже он сам. Его чувства, подобно бушующему пламени, требовали выхода, и в этот момент он увидел Алисенту. Она появляется перед ним будто случайно, но в его сознании мгновенно обрела новую роль — роль орудия в его играх.       Её образ, полный внешнего спокойствия и благородства, казался ему идеальным, она олицетворяла всё то, что может противостоять Рейнире: строгие правила, власть через соблюдение традиций и подчёркнутая сдержанность и сила.       В этот миг она предстала перед ним не просто как фигура, но как воплощение возможности утверждить свою власть и продемонстрировать, что он остаётся хозяином своих решений и желаний; что ни узы брака, ни ожидания окружающих не способны его остановить. Её присутствие разожгло в нём не только страсть, но и холодный расчёт — это возможность показать Рейнире, что она не единственная, что он может выйти за пределы их сложных отношений.       Не говоря ни слова, Деймон неожиданно сократил расстояние между ними. Его движения былт стремительны и наполнены какой-то необъяснимой решимости. У Алисенты перехватило дыхание, когда она почувствовала, как его сильные руки обхватили её талию, притягивая к себе вплотную. Его губы с яростью прижались к её губам. Это был наказывающий поцелуй, наполненный гневом и вожделением, как будто он пытался завладеть самой душой. Королева чувствовала, что растворяется в нём, её тело реагировало на жар его прикосновений, несмотря на жесткость поцелуя.       Сердце Алисенты бешено колотилось, а кожу покалывало, когда он прижал её к стене, придавив своим весом. Руки Деймона свободно блуждали по её телу, собственнически заявляя права на каждый дюйм кожи.       Часть её хотела оттолкнуть его, дать отпор этому нежелательному продвижению, но другая часть охотно подчинялась его прикосновениям, тоскуя по той связи, которая когда-то была между ними.       Несмотря на тщательно подавляемые чувства к нему, Алисента с болезненной ясностью осознавала: этот поцелуй – не порыв искренней любви, а лишь холодный манёвр, жестокая игра, в которой он стремился одержать верх. Его горячее прикосновение, лишённое нежности, только сильнее ранило её гордость, вызывая бурю противоречивых эмоций. Её дыхание сбилось, как будто он украл не только её поцелуй, но и право на выбор.       Её королевское достоинство, бережно выстроенное годами, трещало под натиском этого момента. Шок сменился острой обидой, горечь унижения заполнило её грудь, а в глазах загорелся огонь праведного гнева. Словно по команде, её рука взлетела, и звонкая пощёчина разорвала напряжённую тишину между ними. Это не просто удар – это протест, это её ответ на его дерзость, на его попытку манипулировать ею так, как он привык манипулировать другими.       Алисента оттолкнула Деймона, едва сдерживая дрожь в руках. В её глазах – целый шторм эмоций, смесь обиды, тревоги и тлеющего достоинства, которое он, как ни старался, не смог сломить. Она смотрела на него с вызовом, но в каждом движении всё ещё чувствовалась уязвимость.       Добившись желаемой реакции, Деймон отстранился, его движения медленны и полны надменной уверенности. На его лице расцвела холодная усмешка, словно лезвие, отточенное до блеска. Он наслаждался её смущением: щёки вспыхнулт румянцем, а взгляд метался между гневом и растерянностью. Принц знал, что задел её за живое, его действия попали точно в цель.       Усмешка стала ещё шире, когда он заметил, как она пытается собраться, как её пальцы сжимаются в кулаки, чтобы скрыть дрожь. Он знал, что она сильна, что она не сломается так легко, но именно это и делало игру столь увлекательной. Её борьба, её сопротивление — лишь добавляли остроты моменту.       В воздухе витало напряжение, сгущавшееся с каждой секундой их молчаливого противостояния.       — Если ты не уйдёшь сейчас же, я позову стражу. Одно слово, и тебя выволокут, как пса, — её голос дрожал от ярости, но она старалась держать себя в руках.       — Стражу? Как драматично. Разве я заслужил такое обращение? — его тон лёгок, почти игрив. — Ведь это я спас нашего юного принца на Малом Совете от его же глупости. И, заметь, даже не оставил на нём царапины, хотя, должен признать, это было непросто. Разве это не достойно благодарности? — с усмешкой, склонив голову набок, произнёс он.       — Не смей называть его "нашим"! Эймонд — мой сын, и только мой. Ты не имеешь к нему никакого отношения, — глаза Алисенты вспыхнули, как огонь.       Деймон сделал шаг ближе, его голос звучал почти шёпотом, но с язвительной ноткой:       — Ох, Алисента, ты так ревностно защищаешь своё материнство. Твоя память также избирательна, как и твоя добродетель? — его ухмылка стала шире.       — Ты не имеешь права говорить со мной таким тоном! Я не позволю тебе издеваться надо мной. Убирайся, пока я не приказала схватить тебя! — её руки сжались в кулаки, а голос стал резче.       Лицо Деймона озарила опасная, дерзкая улыбка, он сделал шаг ближе, сократив расстояние.       — О, перестань, Алисента. Мы оба знаем, что тебе не нужно притворяться. Ни здесь, ни передо мной. Ты можешь кричать, топать ногами, угрожать стражей, но достаточно одного взгляда, чтобы понять – ты вовсе не такая святая, как хочешь казаться. Я знаю, что творится в твоих мыслях и желаниях, — низким, почти интимным, но всё ещё полным яда голосом произнёс он.       — Ты ничего обо мне не знаешь. Ничего! Ты только и можешь, что плевать ядом и подтачивать чужую репутацию. Ты — ничтожество, Деймон. Ничтожество, которое не понимает, что такое честь, — в её голосе звучали отчаяние и ярость.       Деймон будто наслаждался её гневом:       — Ах, честь. Тогда будь честна хотя бы с собой, Алисента. Ты знаешь, что честь — это иллюзия, так же, как и твоя святыня, — он поймал на себе её сверкающий взгляд. — Если бы ты действительно была столь безупречной, как хочешь казаться, мы бы с тобой никогда не оказались здесь, вдвоём, в этом маленьком, опасном месте, — самодовольно произнёс он.       Алисента, едва не задыхаясь от ярости, набросилась на него дрожащим голосом:       — Я не позволю тебе унижать меня! Ты – глупый, надменный…       Деймон искренне рассмеялся, чем сбил её с толку.       — Достаточно, моя королева, — он мягко перебил её. — Ты можешь отрицать, сколько угодно. Это даже приятно – видеть, как ты ломаешься, — принц расплылся в довольной улыбке.       — Убирайся... Немедленно, — пылая гневом, но с ноткой растерянности, почти шёпотом сказала Алисента.       — Как прикажете, моя королева, — Деймон отступил на шаг назад и издевательски поклонился. — Но признайся, Алисента... тебе ведь нравится эта игра. Ты хочешь, чтобы я вновь вернулся, — его взгляд всё ещё полон дерзости. — И помни … я всегда получаю то, что хочу, — не теряя своей наглой улыбки заключил он.       Деймон, удовлетворённый произведённым эффектом, шагнул вглубь коридора, задержавшись на мгновение и бросив через плечо многозначительный взгляд. Это был последний удар в их словесной дуэли, отголосок его власти — над ситуацией, над её эмоциями и над ней самой, ведь он не просто угадал её мысли, но и встал хозяином её слабостей.       Алисента стояла посреди коридора, едва сдерживая дрожь. Её грудь тяжело вздымалась, голова вихрем ходила мыслями. Она чувствовала себя опустошённой, униженной, словно достоинство было разбито. События последних минут отзывались болезненным эхом: его усмешка, прикосновения, поцелуй, который она не успела остановить. Это был удар по её гордости, по образу непоколебимой королевы.       Её пальцы коснулись губ, словно проверяя след поцелуя. Она с яростью отдёрнула руку, но в глубине души не могла отрицать — этот поцелуй разбудил что-то, что она давно похоронила. Давно забытые чувства всплыли на поверхность, болезненно напоминая о своей силе.       Алисента ясно осознавала, что стала жертвой его жестокой игры. Всё было продумано до мелочей - слова, поведение, даже этот поцелуй. Он хотел сломить её, унизить, показать, что она не так неприступна, как хочет казаться. И самое болезненное было то, что ему это удалось.       Эта ситуация усиливала её ненависть к Деймону и Рейнире. В её глазах именна она была виновницей всего этого унижения. Он был её инструментом, её оружием в вражде между ними. Алисенту пугал сам Деймон — он был опасным, дерзким, непредсказуемым и способным манипулировать людьми. Она поклялась держаться от него подальше, но даже эта мысль не приносила ей покоя, потому что теперь она знала: он не остановится.       Идя по коридорам, Деймон едва заметно улыбался, чувствуя кратковременное удовлетворение от того, как ловко ему удалось вывести Алисенту из равновесия. Её гнев, её растерянность, её попытки сохранить достоинство — всё это было для него сладким подтверждением его силы. Он мог рассматривать этот эпизод как маленькую победу не только над ней, но и, в его извращённом понимании, над Рейнирой, что определённо тешило его эго.       Однако, чем дальше он уходил, тем больше осознавал: этот поступок, каким бы сладким он ни казался сейчас, ещё сильнее осложнит его жизнь. Он понимал, что пошатнул сразу двух королев. Алисента теперь будет ненавидеть его ещё больше — если это вообще возможно. А Рейнира... Рейнира вряд ли простит, если узнает. Она всегда была собственницей, особенно когда дело касалось Деймона. Он усмехнулся: её ревность всегда ему льстила, но сейчас эта мысль почему-то казалась горькой.       И всё же, вместо того чтобы испытывать раскаяние, он чувствовал возбуждение. Адреналин от риска, злорадство, наслаждение её гневом и даже мимолётная вспышка влечения к Алисенте. Эта женщина, с холодной гордостью, неприступными баррикадами из правил и морали, вызывала в нём желание разрушить всё, что она пыталась защитить. Он не мог не признать: её хрупкий баланс между достоинством и уязвимостью был чертовски притягателен.       Но почему-то, даже сейчас, мысли о Рейнире не отпускали его. Стыдился ли он? Возможно. Эта мысль закралась в его сознание, подобно змее, но он поспешил её подавить. Разве это так важно? Все лорды изменяют своим жёнам, у каждого второго бастарды, и никто из них не испытывает угрызений совести. А что он сделал? Всего лишь поцеловал другую женщину. Он попытался убедить себя, что это просто мелкая шалость, мгновение, которое не стоит внимания. Но в глубине души он понимал: дело не только в поцелуе.       Он размышлял над своими чувствами к Алисенте, пытаясь разобрать их на части. Что она для него? Раздражение? Безусловно. Она всегда была для него раздражающим фактором, её лицемерие и претензии на святость выводили его из себя. Собственнический интерес? Возможно. Ему всегда нравилось ломать чужие барьеры, подчинять себе тех, кто считал себя неприступным. Но, помимо этого, он с удивлением осознал, что испытывает к ней и физическое влечение. Ну а что? Она красивая, гордая, королева в полном смысле этого слова, глупо это отрицать. Всё равно ведь ни к чему серьёзному это не приведёт. Он усмехнулся этой мысли, как будто нашёл оправдание своим поступкам.       И вдруг, как гром среди ясного неба, в его голове мелькнула мысль: "Она ведь мать моего сына."       Он остановился на полушаге, едва сдержав смех. Искренняя ирония этой мысли чуть не заставляет его рассмеяться вслух. Мать его сына? Это казалось настолько нелепым и абсурдным, будто не существовало в действительности.       Он попытался отмахнуться от этой идеи, как от назойливой мухи, но эта связь, которая раньше казалась ему чем-то незначительным, как будто обрела новый вес. Она — не просто соперница, не просто королева, которую он хотел унизить или подчинить. Она — мать его ребёнка.       Деймон не хотел углубляться в эти мысли. Он привык жить в мире, где всё можно повернуть в шутку, где даже самые серьёзные вещи можно обесценить сарказмом или дерзостью. "Ну и что с того? Она всё равно останется моей противницей, а я — её врагом. Ничего не изменится."       Деймон ушёл, но мысль о ней осталась с ним, как тень, которую он не смог отбросить. И, возможно, впервые за долгое время он почувствовал, что игра, которую он затеял, становится куда сложнее, чем он предполагал.

***

      Вечернее солнце Вестероса бессильно пыталось пробиться сквозь пелену усталости, окутавшую Эймонда Таргариена. Он шёл, словно влекомый невидимой нитью, прочь от давящих стен, прочь от шёпотов и взглядов, прочь от всего, что напоминало о прошедшем дне. Каждый шаг отдавался глухим эхом в коридорах замка, подчеркивая одиночество принца. Плечи, обычно расправленные с горделивой осанкой, сейчас были чуть опущены, выдавая груз пережитого.       День выдался… изнурительным. Не столько физически, сколько морально. Совет, споры, интриги, необходимость сдерживаться – всё это выбило из него все силы, оставив лишь горький осадок разочарования и глухое раздражение. Принц, облачённый в дорожный плащ цвета глубокой ночи, с серебряной застёжкой в виде дракона, казался воплощением холодной решимости. Но он мечтал лишь о тишине и уединении, чтобы разложить мысли по полочкам и найти смысл в хаосе последних событий.       Хелейна наблюдала за ним из-за мраморной колонны. Она моментально считала его эмоциональное состояние: тонкая связь крови и интуиция позволяли ей улавливать малейшие нюансы. Не раздумывая ни секунды, она скользнула следом, её лёгкие шаги были почти неслышны на каменных плитах древнего замка. Принцесса нагнала Эймонда только у самых массивных ворот замка, выкованных из почерневшего от времени железа. Створки медленно распахнулись, словно приглашая наружу, в надвигающиеся сумерки, где холодный закат уступал место ночи.       Лёгкое касание обдало шею теплом, и чьи-то тонкие руки обвились вокруг его торса. Эймонд замер, на мгновение оглушённый внезапностью. Он рефлекторно напрягся, готовый оттолкнуть неведомого нападающего, но тут же узнал мягкий аромат, смесь лаванды и чего-то сладкого, как летний мёд.       Хелейна.       Она прижалась к нему со спины так плотно, что он чувствовал каждый изгиб тела. Её руки, такие хрупкие и нежные, обвили его, словно тонкий шёлковый платок, сотканный из тепла и заботы. Её нос уткнулся в складку у его шеи, а губы оставили еле заметный след на бледной коже. Это было проявление нежности настолько спонтанное, обезоруживающе, трогательное и беззащитное, что не могло не растопить лёд, сковавший сердце Эймонда.       Первоначальное удивление сменилось мгновенным, словно долгожданным, облегчением. Он почувствовал, как мышцы его спины расслабляются, как дышать становится легче. Она была здесь, рядом, и своим присутствием, этим невесомым объятием, как будто просила его оставить все обиды позади.       Её тепло, её запах, её тишина — всё это было как целебный бальзам на его раненую душу. Его будто привели в безопасную гавань, где не было места ни спорам, ни гневу, ни горьким словам.       Он медленно, словно боясь нарушить хрупкое равновесие момента, накрыл её руки своими, затем плавным движением развернулся к ней лицом. Хелейна была воплощением хрупкой, неземной и загадочной красоты.       Её волосы, цвета плавленого серебра, были искусно заплетены в сложные валирийские косы, подчёркивающие изгиб шеи. Тонкие пряди, переплетаясь в замысловатый узор, похожий на драконью чешую, были украшены вплетенными серебряными нитями и жемчужинами у основания. Несколько локонов выбились из причёски, обрамляя бледное лицо.       На принцессе было платье цвета грозового неба, из тяжелого шёлка, который приятно холодил кожу. Лиф, украшенный тонкой вышивкой в виде серебряных лилий, плотно облегал фигуру, подчёркивая тонкую талию, а широкая юбка, шурша, развевалась при каждом движении.       Хелейна молча протянула руку к Эймонду. Её тонкий, полный доверия жест — безмолвное приглашение, обещание открыться и разделить что-то важное.       Привычная сдержанность принца на мгновение дало трещину. Взглянув на её руку, он колебался. Приглашение несло сложности и неопределённость, но и возможность чего-то нового, глубокого. Хелейна терпеливо ждала, в её взгляде — понимание и надежда. Его сдержанность таяла, словно Хелейна знала, как найти путь к его сердцу, даже если сам он ещё не готов признать это.       Они шли молча, их руки нежно переплелись, как две нити судьбы. Воздух вокруг был наполнен тишиной, нарушаемой лишь шелестом травы под ногами и далёким шёпотом ветра, что ласкал их лица. Извилистая тропинка, вела вверх, уводя их всё выше и дальше от шума и суеты.       Хелейна шла впереди, её шаги были лёгкими, почти невесомыми, будто она парила над землёй, а не ступала по ней. Она не оглядывалась, но её рука крепко держала Эймонда, словно ведя его не только по тропинке, но и через тернии собственных сомнений и страхов. Хелейна была его путеводной звездой и вдохновением. Принц шёл за ней, позволяя вести себя, зная, что она всегда возвышает его, тянет к свету, к лучшему, к тому, что он сам порой не мог разглядеть в себе.       Тропинка становилась всё круче, но Хелейна, казалось, не замечала усталости. Её дыхание оставалось ровным, а взгляд устремлённым вперёд. Эймонд следовал за ней, чувствуя, как каждый шаг приближает к моменту, который они разделят только вдвоём.       Тропа вывела их на возвышенность, где земля, казалось, касалась неба. Отсюда открывался вид, от которого захватывало дух. Долина, раскинувшаяся под их ногами, словно живописное полотно, созданное рукой самого валирийского кузнеца: леса, реки, далёкие дымки селений – всё это казалось застывшим в преддверии ночи, словно затаившим дыхание. Долина раскинулась перед ними, окутанная мягкими тенями сумерек. Холодный закат окрашивал небо в приглушённые, но насыщенные цвета: глубокие оттенки пепельно-лилового, тёплого янтаря и нежного лавандового сияния. Воздух был прохладным, но приятным, словно сама природа дышала вместе с ними.       Хелейна отпустила руку Эймонда и остановилась на краю обрыва. Он всё ещё чувствовал её тепло, как будто она оставила часть себя в его ладони. По губам принца скользнула тень едва заметной улыбки: мимолётной, сдержанной, понятной лишь ему одному – отзвук какой-то внутренней, тайной радости, промелькнувшей в глубине души. С этой призрачной улыбкой, словно несущей на себе печать невысказанных мыслей, он сделал несколько уверенных шагов и приблизился к ней.       Хелейна легко и плавно опустилась на землю, будто растворяясь в природе, становясь её частью. Она казалась невесомой, словно её тело не знало тяжести, а душа была свободна от всего земного. Она улыбнулась, закрыв глаза, и в её позе читалась гармония с окружающим миром, словно она и была его продолжением.       Эймонд, напротив, опустился рядом с глубоким выдохом, сбрасывая с плеч невидимую тяжесть. Его движение было грузным, шумным, словно он напоминал себе и миру, что он — человек из плоти и крови, привязанный к земле своими заботами и усталостью. Трава под ним слегка примялась, его взгляд был направлен не на долину, а куда-то внутрь себя, в свои мысли.       Хелейна почувствовала, как его присутствие, несмотря на его усталость, наполняет её спокойствием. Она слегка наклонилась к нему, её серебристые волосы легко скользнули по его плечу, словно нежный шёлк, а затем принцесса осторожно опустила голову. Это был простой жест, но в нём заключалась глубина и доверие, которую слова не могли передать.       Эймонд, почувствовав её вес на своём плече, на мгновение замер. Принц, не говоря ни слова, бережно взял её за руку. Его пальцы осторожно обвили её ладонь, сжав её с такой нежностью, которая могла бы показаться неожиданной для человека его характера.       Хелейна закрыла глаза, прислушиваясь к его дыханию. Оно было тяжёлым, немного неровным, как будто он всё ещё нёс на себе груз, который не мог сбросить. Она чувствовала каждый его вдох и выдох, словно пыталась разделить с ним эту тяжесть.       Принцесса медленно перевела взгляд на Эймонда, её глаза, обычно такие спокойные и мягкие, теперь отражали твёрдость, смешанную с глубокой заботой. Она наклонилась к нему чуть ближе, её голос, тихий, но наполненный внутренней силой, прозвучал как нежный упрёк:       — Ты слишком устал, — с пониманием и сочувствием сказала она.       Эймонд открыл рот, чтобы что-то сказать, возможно, возразить или отмахнуться, как он часто делал, но Хелейна не дала ему шанса. Её решительность, обычно скрытая за мягкостью, теперь проявилась в полной мере. Она тепло и уверенно положила ладонь на его плечо и слегка подтолкнула его.       Эймонд, поддавшись этому неожиданному, но в то же время такому естественному порыву, послушно опустился на спину, чувствуя под лопатками прохладу земли. В тот же миг Хелейна, с той же невесомой лёгкостью, устроила его голову у себя на коленях. Этот жест, смелый и неожиданный, был исполнен такой глубокой нежности и заботы, что, казалось, само время замерло, уступая место этой тихой, интимной сцене. Эймонд, привыкший к жестокости и борьбе, к холоду стали и огню драконов, вдруг оказался в плену этой нежданной ласки, словно раненый зверь, нашедший приют в руках целительницы, способной усмирить бурю в его душе.             Хелейна, глядя на него, улыбнулась про себя. Она чувствовала, как его дыхание постепенно становится глубже, как напряжение начинает покидать его тело. Этот момент был важен не только для него, но и для неё самой. В этой смелости она нашла новую грань их связи — грань, которая говорила о том, что они могут быть друг для друга не только поддержкой, но и спасением.       Принцесса наклонилась к нему чуть ближе и шёпотом произнесла:       — А теперь закрой веки и расслабься, — в словах не было давления — только забота и желание дать ему покой. Эймонд, не сопротивляясь, повиновался. Его глаза медленно закрылись, а длинные ресницы слегка дрогнули. Он выглядел почти беззащитным, но в этой уязвимости скрывалось глубокое доверие к ней.       Хелейна, не спеша, протянула руку к его волосам. Её пальцы, тонкие и нежные, начали медленно перебирать серебристые локоны. Они были мягкими, как шёлк, и прохладными на ощупь, словно лунный свет, застывший в прядях. Эймонд вздрогнул от неожиданности – он не привык к такой близости, к такой неприкрытой нежности.       Хелейна, продолжая перебирать волосы, невесомо провела кончиками пальцев по его скуле, и лёгкое, почти неощутимое прикосновение спустилось ниже, коснувшись грубого, испещрённого рубцами шрама, что пересекал его лицо.       Мысли, словно вороньё, заклубились в голове Эймонда. Он подумал о том, насколько ужасен этот шрам, насколько он искажает его лицо, напоминая о боли, о потерях, о том, кто он есть – и кем он никогда не сможет стать.       — Просто не думай… — прошептала Хелейна, будто прочитав его мысли и услышав крик его души. Её голос был таким тихим, что его почти заглушал шелест травы, но слова, словно капли целебного бальзама, упали на его израненную душу. Принц снова вздрогнул, на этот раз — от её проницательности, от этой пугающей и в то же время завораживающей способности видеть его насквозь. В её голосе нет ни осуждения, ни жалости, только понимание и принятие, что заставляло ещё больше довериться ей.       Хелейна, продолжая ласкать его волосы, добавила:       — Этот вечер, этот момент... всё это так прекрасно, — в этих словах звучала благодарность за то, что они могут быть вместе, за эту тишину, за эту близость.       Эймонд мысленно согласился с ней и почувствовал себя полностью свободным — от сомнений, от страхов, от всего, что когда-либо давило на него. Хелейна была права — здесь и сейчас важно только то, что происходит между ними.       Принцесса, словно чувствуя, что мысли уносят его слишком далеко, мягко прервала молчание.       — Опиши мне, что ты чувствуешь, — в голосе не было и тени принуждения, лишь искреннее, почти детское любопытство, которое, казалось, пробивалось сквозь её обычную отрешённость.       Эймонд смутился. Этот внезапный вопрос, словно вызов, застал его врасплох. Он не привык говорить о подобных вещах, не привык облекать в слова то, что таилось в глубине его души. Разговоры о чувствах, о красоте окружающего мира казались ему чем-то далёким, чуждым, уделом поэтов и мечтателей, а не воинов, чья жизнь – вечная борьба. Он и сам не часто задумывался о чём-то возвышенном, редко позволял себе расслабиться и просто наслаждаться. Казалось, что радость ему приносят лишь вещи приземлённые, осязаемые: звон стали, жар пламени, дыхание дракона, вкус победы…       Лёгкая хмурость коснулась его лица, словно тень от пролетевшего облака. В глубине души мелькнуло сомнение: стоит ли вообще пытаться? Но Хелейна продолжала смотреть на него, и в её взгляде, обычно затуманенном грёзами, сейчас читалось неподдельное ожидание, та самая мягкая, но неодолимая настойчивость, которая уже не раз заставляла его подчиняться её воле.       — Я не знаю, как объяснить, — Эймонд выдохнул, чувствуя себя глупцом. — Я никогда… — он замялся, не зная, как продолжить. Слова застряли в горле. Всю жизнь он привык сражаться и принимать решения, но сейчас, перед Хелейной, он ощущал себя уязвимым и растерянным.       — Просто начни, — легко прервала она. Принцесса продолжала нежно перебирать его волосы, словно это помогало ему собраться с мыслями. Её улыбка была полна понимания и терпения.       Эймонд глубоко вздохнул, собираясь с духом. Он почувствовал, как её присутствие рядом становится источником внутренней силы. Медленно, сначала с запинками, принц начал описывать окружающую природу:       — Закат... он такой красивый, — как будто он не знал, что ещё надо сказать.       Хелейна тихо засмеялась, он и сам почувствовал, что у него не совсем получается.       — Скажи, что ты действительно думаешь, а не что принято говорить.       Эймонд слегка замялся, потом нахмурился, пытаясь собраться с мыслями:       — Знаешь, цвета кажутся такими нереальными… Если бы я сейчас летел на Вхагар, она была бы счастлива, — он невольно улыбнулся, словно предаваясь мечтам.       — Да, закат действительно удивительный, — одобрительно сказала Хелейна, ожидая продолжения       — Хм… ещё ветер касается кожи и это ощущается так приятно и прохладно одновременно, — он начал отдаваться чувствам.       Эймонд говорил медленно, словно каждое слово давалось ему с усилием, но постепенно его голос становился увереннее.        — А ещё драконы, слышишь? — он посмотрел на неё, удостоверившись, что она тоже слышит рёв вдалеке. — И ещё трава как будто живая, — с удивлением заключил он.       — Помнишь, как в детстве мы сбежали рано утром в лес? Тогда она тоже была такая же прохладная и мягкая, — предаваясь воспоминаниям восхитился принц.       Хелейна продолжала нежно перебирать его волосы, и на её губах заиграла лёгкая, едва заметная улыбка. Она слушала не только слова – она слушала душу, которая, робко, но неуклонно, открывалась перед ней.       Словно подхваченный невидимым потоком, Эймонд, сам того не замечая, перешёл от описания природы к своим чувствам, к тому, что рождалось в нём при одном лишь взгляде на Хелейну.       — Ты была такой смелой, когда защищала меня перед матушкой. Я тогда сразу понял… — он тут же осёкся.       Она не торопила его, дав время найти нужные слова.       — Понял, что ты другая… Что у тебя самая светлая душа… — его голос слегка дрожал, но в нём звучала уверенность.       Эймонд сделал паузу, а затем, словно решившись, продолжил. Теперь его голос приобрёл новую глубину, а слова стали более личными:       — Ты… — выдохнул он, и в его голосе, наряду с лёгкой дрожью, зазвучала та особенная, пронзительная уверенность, которая появлялась лишь тогда, когда он был рядом с ней, — Ты как утро в Королевской Гавани, когда солнце только встаёт, и всё кажется полным надежд, а ещё ты как дождь на Драконьем Камне, когда всё ощущается новым, — он говорил так задумчиво, как будто только сейчас осознавал смысл своих слов.       Хелейна слегка наклонилась к нему, её дыхание стало чуть слышным, а глаза загорелись теплом. Эймонд, почувствовав её внимание, продолжил почти шёпотом:       — Ты как тайны забытых пророчеств — он посмотрел на неё, и в его глазах светилась нежность. — Ты выглядишь так, будто создана звёздами, сияющая и недосягаемая... — он замолчал, чувствуя, как его сердце бьётся в унисон с её дыханием.       Хелейна внимательно слушала каждое слово, её глаза светились любовью и гордостью. На последней фразе по щеке тихо прокатилась слеза — слеза радости и глубокого умиления. Она чувствовала, как каждое его слово касается её души.       Эймонд сам не заметил, как начал так открыто говорить, но, увидев слезу на её щеке, почувствовал, что его сердце наполняется теплом. Принц протянул руку и нежно коснулся её лица, стирая слезу. В этом жесте было всё — любовь, понимание и глубокая благодарность.       — Я не знаю, как объяснить это лучше... но когда я рядом с тобой, я чувствую, что могу быть собой. Полностью. Без страха, без сомнений.       Хелейна подняла руку и нежно коснулась его лица, её пальцы задержались на его щеке, словно проверяя, реален ли этот момент.       — Ты говоришь так, словно ты боишься, что я исчезну, — тихо сказала она.       Эймонд встретился с её глазами, и в его взгляде отразилось всё, что он не мог выразить словами. Он смотрел на неё так, будто глаза его были зеркалом, отражающим каждую невысказанную мысль, каждое недосказанное чувство.       — Потому что я боюсь, — признался он, словно вытаскивая из самой глубины души тяжёлый, затаённый страх.       Эти слова, слетевшие с его губ, поразили Хелейну в самое сердце. Она застыла. Эймонд Таргариен, закаленный в битвах, чья ярость вселяла ужас в сердца врагов, чего-то боялся? Это казалось немыслимым, противоестественным. Но его взгляд, полный уязвимости, развеивал любые сомнения. Принц боялся, его страх был осязаем, и он леденил кровь в жилах Хелейны.       Эймонд резко приподнялся на локтях, его лицо стало серьёзным, как будто в этот момент он отпустил все бременящие его мысли. Принц смотрел на неё с такой прямолинейной серьёзностью, что Хелейна почувствовала всю тяжесть его слов.       — А ты? — спросил он без тени сомнений, словно эти слова были ключом к замку, скрывающему их взаимные чувства.       Хелейна была поражена. Он, который всегда был уверенным и твёрдо шагающим по жизни, спрашивал её, что она ощущает. Его голос был твёрдым, но в нём звучала неуверенность, которую она никогда бы не ожидала от него.       — Я? — повторила она, пытаясь разобраться в своих чувствах.       Он встал с её колен, чтобы сесть рядом. Теперь они были на одном уровне – это было признание их взаимной уязвимости и доверия. В этом моменте Хелейна поняла, что их связь гораздо сильнее, чем она могла представить.       — Да, что ты ощущаешь? — он боялся, но задал этот вопрос.        Боялся услышать ответ, боялся его не услышать вовсе, боялся, что их молчание окажется приговором. Не в силах более сдерживать себя, он робко, словно опасаясь спугнуть, взял её за руку.       — Хм… я думаю, лучше будет сказать, чего я не ощущаю, — задумчиво произнесла Хелейна, и в её голосе прозвучала нотка нежности и прилив тепла.       Эймонд насторожился, стараясь уловить каждое слово, каждый оттенок её чувств.       — Я не ощущаю страха рядом с тобой, — продолжила она, чуть помедлив, подбирая слова. – Сейчас я не ощущаю гнетущих мыслей, которые терзают меня ночами. И, главное, с тобой я не ощущаю себя одинокой…       Грубые черты лица Эймонда смягчились, и он почувствовал, как комок подступает к горлу. Все его страхи, сомнения, терзания, вся его тьма — всё это вдруг отступило перед её простыми, но такими значимыми словами. Он никогда не ожидал услышать ничего подобного. Это было откровением, пронзившим его душу стрелой надежды.       — Знаешь, ведь про нас обоих говорят, что мы безумны... только в разных проявлениях. И только… — она замолчала, подыскивая слова.       Эймонд искренне рассмеялся, смех его прозвучал хрипло, но искренне, словно долго сдерживаемый вздох.       — И только мы знаем обратное, — заключил он.       В воздухе повисла недосказанность, и они оба смотрели на просторы долины, набираясь сил для предстоящего пути. Красивые оттенки заката отражались в глазах, как отражение их чувств.       Хелейна повернулась к нему, и в её глазах отразилась нежная грусть, от которой кольнуло сердце Эймонда.       — Я ощущаю, — тихо произнесла она, — что это начало длинного и тяжелого пути, который нам предстоит пройти вместе.       Эймонд медленно приблизился к Хелейне, словно боясь спугнуть хрупкое видение, что предстало перед ним. Его взгляд скользнул по её лицу, выискивая в нем каждую чёрточку, каждый оттенок, стремясь запечатлеть её образ в своей памяти навсегда. Пальцы, закаленные в битвах, привыкшие к холоду стали и звону оружия, нежно коснулись её щеки. Принц ощутил мягкость её кожи, тепло её дыхания, и мир вокруг словно замер, остановившись в этот миг. Нежно, словно прикасаясь к чему-то драгоценному, он провёл рукой по её скуле, а затем, следуя естественному движению, прочертил линию до губ. Это касание было словно магическое, передающее глубокую привязанность.       Эймонд осторожно отодвинул прядь волос, упавшую на её плечо. Пальцы, словно кисть художника, освобождали лицо от этих тонких светлых нитей, открывая его взору всю красоту. В этот момент всё, что имело значение – это она, её присутствие, её существование рядом с ним.       Принц потянулся за таким долгожданным и желанным поцелуем. Затуманенный взгляд скользил по изгибу шеи, по тонким чертам лица, останавливаясь на манящих губах, как мотылек на пламени свечи. Каждое его движение наполнено предвкушением и трепетом, он словно пытался уловить аромат её присутствия, вдохнуть её целиком.       Губы слегка разомкнулись, жаждущие прикосновения, ощущения блаженства, которое, как он надеялся, навсегда запечатлеется в его памяти. В этом движении, тихом и полном страсти, заключалась вся его одержимость, тоска, вера в эту хрупкую, но такую ценную близость. Их дыхание остановилось, застыв в самом мгновении, когда мир вокруг сжался до размера их тел, до дрожащих ресниц и еле уловимого запаха волос. Между ними оставалось лишь призрачное, едва ощутимое пространство, разрыв, который таил в себе бездну желаний, страхов и надежд. Казалось, можно было услышать биение их сердец, отстукивающее ритм ожиданию и предвкушению.       Но в следующее мгновение, когда уже казалось, что грань между ними вот-вот исчезнет, Хелейна отстранилась. Выдохнув тихо, она прильнула лбом к его лбу, нежно, словно желая разделить с ним свои мысли, будто ища спокойствия в тепле его присутствия. Лёгкая дрожь пробежала по её плечам, и, разомкнув полузакрытые веки, принцесса медленно, словно обессилев от нахлынувших чувств, опустила голову ему на плечо.       Эймонд замер. Его руки повисли в воздухе, будто лишённые поддержки. Миг близости в одночасье испарился, оставив после себя лишь горькое послевкусие неразгаданной тайны. В его душе, где бушевали страсть и желание, воцарилось недоумение, а в голове рождались вопросы, на которые пока не было ответов.       Хелейна глубоко всхлипнула, словно пытаясь собраться с мыслями и силами. Её сердце билось так сильно, что казалось, вот-вот вырвется из груди. Она чувствовала, как близость Эймонда наполняет её теплом и желанием, но в то же время внутри неё росло чувство вины и нерешительности. Она знала, что сейчас не тот момент. Необходимость отстраниться была мучительной, но она понимала, что так нужно, так правильно.       — Прости, не сейчас, — прошептала Хелейна, её голос дрожал, а глаза наполнились влагой. Казалось, она сама была готова заплакать, но старалась сдержаться, чтобы не показывать свою слабость, хотя знала, что это лишь усилит её смущение и боль.       Эймонд, почувствовав её тревогу, обнял нежно, но крепко, защищая от всего мира. Он поцеловал её в макушку, и этот жест был полон понимания и безграничного терпения. Он знал, что Хелейна переживает что-то важное, и не хотел её торопить или давить. В его объятиях она чувствовала себя в безопасности, но это только усиливало её внутренний конфликт.       — Нам пора, — сказала Хелейна, её голос был едва слышен, но в нём сквозила надежда, что Эймонд поймёт её. Глаза были наполнены слезами, но на лице появилась извиняющаяся улыбка, полная благодарности и доверия. Она хотела, чтобы он знал: это не потому, что она не хочет быть с ним, а потому что сейчас просто не время.       Эймонд понимающе кивнул, его лицо оставалось спокойным, хотя в глазах читалась лёгкая печаль. Он накинул на неё свой плащ, будто защищая не только от холода, но и от всех невзгод, которые могли их поджидать. Его жест был полон заботы и любви, и Хелейна почувствовала, как тяжесть на её сердце немного ослабла.       Взявшись за руки, они медленно пошли обратно, и сумерки с каждым шагом всё больше сгущались вокруг. Тихий шёпот ветра скользил между деревьями, создавая атмосферу умиротворения, но вместе с тем и некой тревоги. Небо над головой уже начало окрашиваться в глубокие оттенки синего, и первые звёзды начали пробиваться сквозь плотную завесу облаков.       Внезапно резкий звук шагов, хрустнувших по сухой ветке, разорвал тишину. Идиллия мгновенно испарилась. Эймонд, словно дикий зверь, почуявший опасность, инстинктивно напрягся. Его рука, всё ещё сжимавшая ладонь Хелейны, замерла, а взгляд, острый и настороженный, метнулся в сторону звука. В одно молниеносное движение его пальцы скользнули к рукояти меча, и сталь блеснула в сгущающихся сумерках, обнажая готовность к защите, к битве, если потребуется.       Хелейна, испуганная неожиданным вторжением в их уединение, непроизвольно подалась назад, ища защиты за широкой спиной Эймонда. Её рука сжала его плечо, выдавая тревогу, которую она пыталась спрятать. Её взгляд, полный тревоги и детской доверчивости, был устремлен на него. Принцесса искала в его непоколебимой фигуре спокойствие и уверенность, единственный островок безопасности в надвигающейся неизвестности.       Из-за ствола могучего дуба, словно призрак, возникла худенькая фигура. Маленький мальчик, одетый в простую, почти обношенную одежду, типичную для слуг из бедных семей, робко сделал несколько шагов навстречу. Лицо мальчика было испачкано грязью, а глаза светились страхом и решимостью одновременно. В руках он держал небольшой свёрток, запечатанный тусклым воском и завёрнутый в кожаную тесьму.       Мальчик подошёл к Эймонду и, слегка поклонившись, протянул ему записку.       — От лорда Лариса, — дрожащим голосом произнёс он и быстро исчез в темноте леса.