Пэйринг и персонажи
Описание
Он дождётся момента и ударит так, чтобы Деймон не успел оправиться. Тот заплатит за угрозы, ложь и украденное детство. И тогда поймёт, что взрастил врага хуже, чем мог представить.
Его взгляд стал холодным, как лёд.
"Если во мне действительно течёт его кровь, то пусть пожалеет об этом"
VII. Смерть Одного, Выбор Многих pt. 3
15 февраля 2025, 08:37
Эймонд стоял, словно высеченная из камня статуя гнева, сжимая в руке смятую записку. Бумага хрустела под его пальцами, будто протестуя той ярости, что клокотала внутри него. Лицо принца исказилось от бушующего внутри пламени, каждая жилка на его шее напряглась, пылающий гнев окрасил его щеки в лихорадочный румянец, а дыхание стало тяжёлым и прерывистым.
Хелейна, чуткая и внимательная, стоявшая рядом, заметила, как его пальцы дрожат, сминая бумагу всё сильнее, словно он хотел стереть саму суть написанного. Его кулаки были так плотно сжаты, что костяшки побелели, а тело напряглось, готовое сорваться в бурю действий. Она сделала шаг вперёд, словно пыталась удержать на краю пропасти того, кто вот-вот готов был сорваться.
— Эймонд, что там? — тихо спросила она, стараясь заглянуть ему в лицо, но он резко отвернулся, не желая, чтобы она увидела всю глубину ярости. Его челюсть дернулась, а взгляд стал ещё мрачнее, когда он сделал шаг назад, отстраняясь от неё.
Не выдержав, принцесса решительно выдернула клочок бумаги из его руки. Эймонд дёрнулся, словно хотел остановить её, но замер, увидев, как её глаза уже быстро забегали по тексту. Хелейна еле шевеля губами, прочитала вслух:
"Деймон позволил себе недопустимую близость по отношению к королеве Алисенте, осквернив её честь. Их разговор был слишком личным, а его слова — неуважительными. Будьте осторожны. — Л.С."
Её сердце замерло на мгновение, а затем заколотилось чаще, осознавая, какой взрывной силы могла обладать эта новость для Эймонда. Принцесса медленно подняла глаза, встретившись с горящим взглядом, полным боли, предательства и всепоглощающего гнева.
— Этот ублюдок… — его грудь тяжело вздымалась, а голос дрожал, словно натянутая струна, готовая лопнуть от напряжения. — Он посмел прикоснуться к нашей матери… — продолжил Эймонд, но его голос сорвался, будто слова застряли где-то глубоко внутри, слишком тяжёлые для произношения. Хелейна знала, как глубоко рана укоренилась в его сердце, тайна, которую он носил в себе, правда о его настоящем отце, была для него как яд, медленно разъедающий душу, оставляя за собой лишь пустоту и гнев.
И теперь, когда Деймон осмелился поднять руку на их мать, эту хрупкую, гордую женщину, чьё сердце уже столько лет страдает из-за него, Эймонд чувствовал, как внутри него что-то ломается.
— Эймонд, послушай меня, — Хелейна шагнула вперед, её голос был мягким, но решительным. Она осторожно положила руку ему на плечо, пытаясь пробиться сквозь броню его гнева. Но принц резко сбросил её ладонь, словно прикосновение обжигало. Его движения были резкими, почти животными, когда он шагнул вперед, будто пытаясь убежать от собственной ярости, которая затапливала его с головой.
— Нет! — голос эхом разнесся по лесу, заставляя птиц взметнуться с ветвей в испуге. — Он оскорбил нашу мать и перешёл все границы! Клянусь, я убью его, Хелейна! — вены на его шее вздулись от напряжения, а лицо исказилось от гнева, который, казалось, поглощал его целиком. Эймонд развернулся и быстрым шагом направился в сторону города, его плащ развевался за спиной, как знамя войны.
Хелейна бросилась за ним, схватив его за руку с той же решимостью, с которой он пытался уйти. Её пальцы вцепились в запястье, словно она боялась, что если отпустит, то потеряет его навсегда.
— Эймонд, остановись! — её голос был твёрдым, но в нем слышались нотки нежности, которые могли бы укротить даже самого свирепого зверя. Она встала перед ним, загораживая дорогу своим телом, словно щитом. Её глаза, обычно такие мягкие и тёплые, сейчас горели решимостью.
— Отойди, — прошипел он, с глубокой неизлечимой болью. Эймонд впился в неё, словно она была врагом, а не той, кого он любил больше всего на свете.
На секунду Хелейна испугалась. Испугалась того, что видела перед собой: человека, готового разрушить всё на своем пути, лишь бы удовлетворить свою жажду мести.
— Нет, — резко ответила принцесса.
Эймонд замер, застыв в полуобороте, словно его тело не могло решить, двигаться ли дальше или подчиниться её властному отказу. В этот момент он увидел её глаза — глубокие, как ночное небо, полные не только любви и заботы, но и мудрости, которая казалась слишком зрелой для её юных лет. Она смотрела на него так, будто видела каждую трещину в его душе, каждую рану, которую он пытался скрыть за маской гнева.
— Подумай, Эймонд, — продолжила она, понизив голос до шёпота, который был почти неслышным, но от этого лишь более пронзительным. — Что будет, если ты сорвешься? Новости об этом поползут по всему двору быстрее, чем ветер разносит пепел после пожара. Люди начнут сплетничать, и уже завтра каждый пьяница в таверне будет перемывать кости нашей семье. И знаешь, кто пострадает больше всего? — она сделала паузу, чтобы её слова проникли глубже. — Наша мать. Её честь будет запятнана, а репутация уничтожена. Ты этого хочешь?
Эти слова были холодной водой, окатившей его раскаленное сознание. Он представил себе картину: озлобленный сын, бросающийся мстить за поруганную честь матери, ворвавшийся в замок с мечом в руке. Но в этой истории действительно станет жертвой только мать. Именно её имя будет перешёптываться за спинами, её гордость станет предметом насмешек, а её положение во дворце — источником слухов и интриг.
Ярость, которая ещё секунду назад бушевала в нём, словно пламя, пожирающее лес, начала медленно отступать, сменяясь холодным отчаянием. Он знал, что Хелейна права, но его гнев, такой живой и жгучий, всё ещё не желал утихать. Это была битва внутри него — между разумом и эмоциями, между долгом и местью.
— Я знаю, — прошептала Хелейна, аккуратно прижимая свою руку к его груди, прямо над сердцем, заставляя почувствовать её тепло, её присутствие. Прикосновение было лёгким, почти невесомым, но оно заставило его почувствовать своё сердцебиение — быстрое, хаотичное. — Я знаю, как ты зол. Я чувствую, как тебе больно, — голос принцессы был мягким, полным искреннего понимания. Она не просто говорила эти слова — она действительно чувствовала его страдания, как свои собственные.
Заметив, что его сопротивление начинает ослабевать, Хелейна притянула Эймонда к себе и крепко обняла. Она прижалась к нему всем телом, и принц внезапно замер, словно под воздействием колдовства.
— Я тоже злюсь, Эймонд, — прошептала она, и её голос дрожал от искренности. — Мне тоже хочется отомстить.
Эймонд закрыл глаза, вдыхая её запах, тонкий и успокаивающий, как лаванда и вербена. Напряжение, сковывавшее его тело, постепенно покидало мышцы, а сердце, бившееся в бешеном ритме, начинало приходить в норму. Хелейна нежно коснулась его лица, её большой палец мягко стёр невидимую пылинку с его щеки, и это простое, почти материнское движение заставило почувствовать себя уязвимым, но в то же время любимым.
— Ты сильнее этого, — прошептала она, и эти слова проникли в самое сердце его души. — Ты не позволишь ему вывести тебя из себя. Мы найдем другой способ.
Принц смотрел на неё и видел не только страх за него, но и что-то большее — надежду, свет, который она всегда несла в себе, даже в самые тёмные времена.
Хелейна медленно опустила руки, взяв его ладонь и прижав её к своему сердцу. — Почувствуй, — прошептала она, и он действительно почувствовал — тепло её кожи, ритм сердцебиения, которое, казалось, сливалось с его собственным. Он глубоко вдохнул, пытаясь взять себя в руки, и Хелейна прижалась к нему, обняв его так крепко, как только могла. — Я всегда буду рядом. Ты веришь мне? — в ней чувствовалась сила, которая могла удержать его на краю пропасти.
Её слова, её прикосновения, её вера в него — всё это постепенно гасило пламя гнева в его груди.
— Я верю тебе, — прошептал принц, словно завороженный её близостью. — Я доверяю тебе больше, чем себе, — искренним шёпотом признался он, и в этих словах была вся его уязвимость, вся его любовь.
Хелейна медленно обвила его шею руками и прижалась к нему лбом. Её дыхание смешивалось с его, создавая единство, которого он не мог найти ни с кем другим. Она — его опора, его защита, его свет в собственной темноте.
***
Тронный зал Красного замка, сердце власти Семи Королевств, был величественным и угрожающим одновременно. Его своды были высокими, будто сами стены тянулись к небесам, но тяжёлые каменные арки давили на сознание, создавая ощущение, что любой, кто войдёт сюда, становится пленником этого места. Свет, льющийся сквозь витражи, окрашивал зал в багровые тона, словно кровь и золото сами по себе стали частью этого пространства. По обеим сторонам зала тянулись огромные гобелены, на которых пылали драконы Таргариенов — крылатые чудовища, испепеляющие всё на своём пути. В каждом стежке чувствовалось величие и страх, которые внушала эта династия. На стенах, словно мозаика, висели гербы великих домов Семи Королевств, каждый из которых напоминал о том, как эти дома служили короне — или, возможно, ждали своего момента, чтобы предать её. Воздух казался душным, пропитанным запахом воска от горящих факелов, благовоний, принесённых леди из южных земель, и едва уловимого металлического привкуса страха. Повсюду мелькали роскошные ткани: бархат, парча, шёлк. Благородные лорды и их свиты облачились в свои лучшие одежды, желая произвести впечатление, даже если их мнение уже давно было куплено или продано. Отблески света играли на доспехах королевских гвардейцев, чьи белые плащи казались единственным чистым пятном в этом море интриг. Шёпот, будто змеиный яд, распространялся по залу, перекатывался по залу, то затихая, то перерастая в тревожный гул. Лорды переговаривались, обсуждая предстоящий выбор, но никто не осмеливался говорить слишком громко. Все знали, что за каждым словом могли следить глаза и уши сторонников "чёрных" или "зелёных". В центре зала, как огромное уродливое чудовище, возвышался Железный трон. Его чёрные мечи блестели в свете факелов, острые края будто издевались над теми, кто осмелится сесть на него. Это был символ силы и разрушения, перед которым склонялись короли и гибли их враги. Справа от трона, словно чёрная грозовая туча, стояли сторонники принцессы Рейниры. Сама принцесса, бледная и напряжённая, сидела в высоком кресле. Её унизанные кольцами пальцы мертвой хваткой вцепились в подлокотники кресла, ногти впивались в дерево, а взгляд был пустым, устремлённым куда-то в толпу. Она не смотрела на своих противников, не глядела на союзников — будто уже знала, что решение этого совета будет для неё чем-то большим, чем победа или поражение. Рядом с ней, словно тень, стоял Деймон Таргариен. Он казался полной противоположностью своей жены. Самоуверенный, с полуулыбкой, он презрительно окидывал взглядом лордов, будто заранее знал, что их мнение ничего не значит. Его рука иногда скользила к эфесу меча, как будто он с нетерпением ждал момента, когда спор можно будет решить не словами, а кровью. Джекейрис, старший сын Рейниры, стоял чуть позади. Его лицо было моложе, чем у многих здесь, но на нём уже отражалось напряжение взрослого мужчины. Он нервно переминался с ноги на ногу, время от времени бросая взгляды на своих братьев. Люцерис выглядел испуганным — его взгляд метался по залу, словно он искал, куда можно было бы сбежать. Джоффри, Рейна и Бейла стояли рядом, стараясь выглядеть достойно, но в их позах чувствовалась настороженность, свойственная молодости, оказавшейся в водовороте интриг. Слева от трона, словно извилистые лианы, оплетающие древо власти, расположились "зелёные". Эйгон сидел в кресле, расслабленно откинувшись на спинку, словно всё это было частью его утреннего ритуала. В одной руке он держал кубок вина, который время от времени подносил к губам, а на его лице играла ленца и равнодушие. Он даже не пытался скрыть скуку, как будто выбор наследника Железного трона был для него лишь формальностью. Рядом с ним, сложив руки перед собой, скромно стояла Хелейна, её взгляд был опущен, а лицо выражало кроткое смирение. Алисента, напротив, не могла скрыть своего беспокойства. Она нервно переговаривалась с лордами, поправляла платье и выискивала глазами Отто Хайтауэра, словно ища подтверждения, что всё идёт по плану. Принц Эймонд с гордой осанкой держался немного в стороне, скрестив руки за спиной. Его взгляд был сосредоточен на Деймоне — напряжённый и пристальный, будто он пытался угадать каждое движение своего дяди. Принц не отвлекался на окружающих, все его мысли были сосредоточены на одном человеке. Дейрон, младший из братьев, стоял рядом с Кристоном Колем о чём-то серьёзно переговариваясь. Шёпот стих, когда Отто Хайтауэр, десница короля, вышел в центр зала. Его шаги эхом разносились по каменному полу, привлекая внимание всех присутствующих. Он остановился перед Железным троном, его фигура казалась строгой и непоколебимой. Десница поднял руку, призывая к тишине, хотя в этом не было необходимости. Все взгляды были устремлены на него. — Лорды и леди Семи Королевств! — начал он громким, чётким голосом, который разносился по залу, будто сам камень Красного замка говорил его словами. — Во имя короля Визириса Первого, из Дома Таргариенов, Первого Своего Имени, Короля Андалов, Ройнаров и Первых Людей, Лорда Семи Королевств и Защитника Земель, я, Отто Хайтауэр, десница его величества, объявляю Великий Совет открытым! Железный трон, созданный пламенем драконов, требует достойного наследника — того, кто сможет объединить нас под своим правлением и уберечь от смут и раздоров. Он сделал паузу, его взгляд скользнул по собравшимся, оценивая их готовность к предстоящему решению. — Пусть каждый из вас выскажется с честью и мудростью, ибо только так мы сможем найти истинного преемника. Да помогут нам Семеро в этом трудном выборе, дабы воля их вела нас к праведному пути, — его голос звучал торжественно, но холодно. В этот момент Деймон громко, почти насмешливо, выдохнул, его губы тронула кривая полуулыбка. Он показательно закатил глаза, как будто всё происходящее казалось ему фарсом. Несколько лордов из "зелёных" метнули в его сторону раздражённые взгляды, но порочный принц лишь скрестил руки на груди, облокотившись на спинку кресла, и шепнул что-то Рейнире, что заставило её уголки губ чуть дрогнуть. Отто отошёл к "зелёным", его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах читалась твёрдая решимость. Зал снова наполнился гулом ожидания, лорды обмениваясь взглядами и фразами, а Железный трон, возвышающийся над всеми, казалось, ждал своего нового владельца. Шёпот прорезали твёрдые и уверенные шаги лорда Винтерфелла. Длинный плащ Кригана Старка из меха белого волка мягко шуршал по каменному полу, а взгляд, холодный и пронзительный, как северный ветер, обвел собравшихся. Он остановился в центре зала, его голос, низкий и звучный, разнесся под сводами, как гром среди горных вершин. — Дом Старков всегда чтил традиции, — начал он, и каждое его слово звучало, как удар меча о щит. — Мы помним клятвы, данные нашими предками, и знаем цену чести. Несколько лет назад мой отец и его знаменосцы присягнули принцессе Рейнире как истинной наследнице Железного трона, – он сделал паузу, его голос стал ещё твёрже. — И я, Криган Старк, лорд Винтерфелла и Хранитель Севера, считаю, что нарушить эту клятву — значит предать память короля Визериса, который видел в ней будущее Вестероса. Мы не бросим тень сомнения на священный долг, ибо честь требует верности данному слову, и Север помнит. Он повернулся к Рейнире, его движения были медленными и полными достоинства. Подойдя к ней, лорд склонил перед ней колено, опустив голову. Его меч, лежащий на поясе, блеснул в свете факелов, будто напоминая о силе и верности, которые он приносил в дар. Рейнира мягко кивнула и на её губах появилась едва заметная улыбка. Она знала, что северяне — люди чести, и их поддержка была для нее не просто жестом лояльности, но символом стабильности. Следом за лордом Криганом Старком, чей голос, отданный за Рейниру, ещё эхом отдавался в стенах тронного зала, слегка прокашлявшись, в центр неспешно и с присущей ему вальяжностью вышел Ормунд — глава дома Хайтауэров и лорд Староместа. Его осанка была исполнена достоинства, а взгляд, скользящий по собравшимся в зале, источал уверенность, подкреплённую многовековой историей его рода. Алисента, стоявшая в напряжённой тишине, выдохнула с облегчением, заметив своего кузена. Дом Хайтауэров, чьи корни уходили в глубину времён, неизменно поддерживал "зелёных", видя в них стражей старого порядка, нерушимого закона и традиций, что веками скрепляли Вестерос. Ормунд остановился в центре зала, его плащ, расшитый золотыми башнями на зелёном поле, мягко колыхнулся. Лорд Староместа обвёл взглядом собравшихся, словно взвешивая их мысли, и заговорил с ноткой торжественности, подобающей столь важному моменту: — Наш дом, — начал Ормунд негромко, но каждый присутствующий ясно слышал звучание его голоса, — всегда почитал порядок, скреплённый веками. Но не стоит забывать о том, чему нас учат законы и традиции престолонаследия! Он перевёл дыхание, и в тишине зала продолжил уже громче, словно призывая каждого лорда вникнуть в суть: — Клятвами мерят честь, и мы клялись, когда ещё не родился тот, кто истинно достоин короны. И если случилось так, что слова эти были сказаны до появления на свет принца Эйгона, это не отменяет вечного порядка вещей! Каждый слог этих слов был произнесён с такой важностью, что на мгновение зал умолк, покорённый решимости лорда Хайтауэра. — По всем законам и обычаям престолонаследия, право короны переходит от отца к старшему сыну, — добавил Ормунд, подходя ближе к юному принцу. — Так было испокон веков, и так должно оставаться ныне. Не нам, смертным, менять порядок, установленный богами и предками, — он сделал паузу, позволяя своим словам осесть в умах присутствующих, а затем продолжил, возвысив голос — и я, Ормунд Хайтауэр, лорд Староместа, преклоняю колено перед истинным королём, Эйгоном Таргариеном. Слова Ормунда, подобно молоту, ударяли по тишине зала, напоминая каждому о долге перед традицией. Он медленно повернулся к Эйгону, сидящему в стороне, и, подойдя к нему, с достоинством опустился на одно колено. Этот жест был не только актом верности, но и символом стремления сохранить влияние дома Хайтауэров в Староместе, а также их тесные связи с Верой Семерых, чьи корни переплетались с историей его рода. — Мой принц, — произнёс Ормунд, склоняя голову, — дом Хайтауэров верен вам, как верен он был вашему отцу и всем королям, что правили до него. Да пребудет с вами благословение Семерых. Эйгон, слегка кивнув, ответил сдержанно, но с ноткой признательности: — Благодарю вас, лорд Ормунд. Ваш дом всегда был опорой короны, и я ценю вашу верность. Тишина в зале стала ещё тяжелее, а взгляды лордов, разделённых на два лагеря, скрестились, словно клинки перед битвой. Многие хотели выждать, не спешить с решением, чтобы лишь потом с мудрой осмотрительностью присоединиться к победителю. Но молчание было прервано, когда лорд Корлис Веларион сделал уверенный выпад вперёд, собираясь взять слово. И в тот же миг резкий, почти невидимый жест Рейнис остановил его — лишь немногие разглядели этот знак, но те, кто успел, ощутили в нём всю непоколебимую волю принцессы. Казалось, что пауза затянется до бесконечности, но из тени колонн величественно выступила леди Джейн Аррен, Дева Долины. Её шаги были уверенными, а осанка — воплощением благородства, присущего древнему роду. — Дом Арренов испокон веков был верен Таргариенам. Мы сражались бок о бок с Эйгоном-завоевателем, поддерживали его и его наследников на протяжении многих столетий. И даже когда король Визерис I объявил принцессу Рейниру своей наследницей, никто в Долине не усомнился в его словах. Наш лорд Джеффри Аррен, ныне почивший, лично принёс ей присягу верности, — она слегка склонила голову, и в этом жесте явственно прозвучала скорбь об умершем муже. — Я чувствую себя связанной его клятвой так же крепко, как если бы произнесла её сама. И не собираюсь осквернять память человека, который всю свою жизнь хранил честь и держал данное слово, — последние слова прозвучали особенно твёрдо. С этими словами леди Джейн обвела зал умным и смелым взглядом. В зале вновь наступила тишина, но на этот раз иная: в ней таился оттенок уважения к женщине, которая не только не боялась открыто заявить свою позицию, но и делала это с непреклонной уверенностью. Гордая Дева Долины знала, что значит самой вести свой народ, и понимала сущность власти не хуже любого мужчины. Она видела в Рейнире не только будущую правительницу, но и женщину, способную противостоять традициям, столь же стойкую и сильную. Многие в зале почувствовали, как незримые весы, до сих пор балансировавшие между двумя претендентами, чуть качнулись в сторону Рейниры. Некоторые лорды взирали с завистью к её смелости, другие — с тайным восхищением, а третьи — с беспокойством, понимая, что каждое сказанное слово может накалить ситуацию. Леди Джейн подошла к Рейнире и, склонив голову в знак уважения, показала свою верность и преданность. Каждый из собравшихся лордов ожидал поворота невидимого ключа, что решит судьбу королевства. Но томительное молчание длилось недолго. Вперёд без промедления, приковав к себе взоры всех присутствующих, выступил Лорд Боррос Баратеон — глава Штормового предела, мужчина высокорослый и широкоплечий, с резкими чертами лица, явственно говорящими о его суровом и беспрекословном нраве. Он без лишних колебаний уверенно подошёл к стороне "зелёных". — Я, Боррос Баратеон, лорд Штормового предела, поддерживаю Его Высочество принца Эйгона! — звучно объявил он, не дрогнув. Его слова были просты и прямолинейны, как удар меча. Даже те, кто ожидал подобного исхода от одного из самых упрямых и строптивых лордов Семи Королевств, всё равно были поражены его безоговорочностью. Боррос не стал тратить время на излишние объяснения, но его следующая фраза заставила всех насторожиться: — Пусть все знают, — продолжил Боррос более размеренно, оглядываясь, — что в Штормовых землях не желают кровопролития и войны. Я не хочу снова видеть, как пылают селения и гибнут люди, которых я поклялся защищать. Он произнёс это с особым ударением, вскинул бровь и впился тяжёлым, пронзительным взглядом в Деймона Таргариена, всем своим видом давая понять, что речь идёт о принце. Деймон лишь насмешливо ухмыльнулся на это молчаливое обвинение, происходящее на глазах у всего двора. Рейнира почувствовала, как напряжение внутри неё возросло, и, стараясь сохранить уравновешенность, со строгим осуждением покосилась на Деймона. Но он ответил ей лекарством против всяких нравоучений — лишь едва заметно пожал плечами. Принцесса нахмурилась ещё сильнее, и, ощутив неловкость, поёрзала на своём сидении. Впрочем, Боррос, не хотел надолго заострять внимание на этом. Лорд понимал, что в мире, где политика и сила переплетаются как корни древних деревьев, одних лишь слов поддержки недостаточно. Ему нужно было не просто объявить, на чьей он стороне, но и показать, что его дом готов стать неотъемлемой частью нового порядка. — Штормовой Предел всегда был верен короне, — сказал он, — я верю, что наше будущее — в единстве, — его взгляд скользнул к Эйгону, а затем, едва заметно, к Эймонду, стоящему рядом. — И я также надеюсь на сближение наших домов, — с очевидным намёком добавил он. Алисента едва заметно кивнула и мягко улыбнулась, что не укрылось от внимательных придворных. За спокойной маской проступало тихое удовлетворение: ей было ясно, что брак Эймонда с одной из дочерей лорда Борроса принесёт выгоду всем — дому Таргариенов, Баратеонам и самой короне, нуждавшейся в стабильности. С таким союзником, как Штормовой Предел, "зелёные" могли чувствовать себя увереннее. Последний год был полон тонких намёков и предложений от знатных домов со всех уголков. Многие лорды, чьи дочери достигли брачного возраста, искали возможности сблизиться с домом Таргариенов, и принц Эймонд, несмотря на свой суровый характер и репутацию, считался одним из самых желанных женихов Семи Королевств. Оставалось лишь объяснить это Эймонду. Он был горд, упрям и наблюдателен, умел распознавать чужие мотивы, но Алисента верила, что он поймёт: этот брак — не бездумная прихоть матери, а необходимая жертва ради могущества их дома. Тем более, дочери Баратеона, слава Семерым, пошли в мать — были красивы и кротки. Эта мысль заставила Алисенту чуть заметно улыбнуться. Возможно, этот брак не только укрепит позиции их дома, но и принесёт её сыну немного личного счастья, хотя она знала, что для Эймонда долг всегда стоял выше чувств. Как только прозвучало дерзкое предложение Баратеона, весь зал будто вздрогнул. Лорды и леди, что ещё мгновение назад были поглощены своими беседами, теперь разом обратили взгляды на принца. Их глаза, полные любопытства и скрытых амбиций, будто пронзали его насквозь. Ропот недовольства пробежал по рядам знати, некоторые из них заметно опечалились и начали шептаться между собой, услышав предложение Баратеона, поскольку давно мечтали выдать своих дочерей замуж за принца, но теперь, казалось, упустили свой шанс. Эймонд, ощутив на себе этот обжигающий интерес, с трудом сохраняя безразличие. Неприязнь к излишнему вниманию всегда была ему свойственна, но сейчас, загнанный в угол столь прямым предложением руки, он чувствовал раздражение, граничащее с гневом. Его лишили даже иллюзии выбора. Конечно, Эймонд понимал, что рано или поздно ему придётся вступить в брак. Он не был глупцом и отлично осознавал, что его положение при дворе, его кровь Таргариенов, его дракон — всё это делало его не просто принцем, а фигурой, вокруг которой плелись интриги и строились планы. Но он всегда старался отодвигать эти мысли на задний план, предпочитая полагаться в этом вопросе на волю матери. С детства он знал, что брак для Таргариенов — это не более чем формальность, союз ради власти и влияния. Его родители никогда не испытывали друг к другу романтических чувств, но сохраняли взаимное уважение, что, пожалуй, лучшее, на что он мог надеяться в собственной супружеской жизни. Эймонд прекрасно осознавал, какое впечатление производил на окружающих и какие слухи витали вокруг его имени. Одни называли его высокомерным и расчётливым, другие — жестоким и непредсказуемым, третьи — загадочным и холодным лишь снаружи. Он старался избегать балов и приёмов, где каждое действие становилось предметом обсуждения. Но он был принцем, и правила этикета, а также настойчивые просьбы матери вынуждали его появляться на таких мероприятиях. Каждый раз, пересекая порог бального зала, он чувствовал на себе чужие взгляды – пытливые, жадные, оценивающие – и от этого по телу пробегала волна раздражения и дискомфорта. Да, он иногда бросал несколько пустых фраз знатным дамам, как того требовали правила, но почти никогда не танцевал. Однако его холодная вежливость и отстранённость лишь подогревали интерес к нему. Многие дамы шептались между собой, мечтая о том, что именно они смогут растопить лёд в его сердце, разгадать его характер, укротить нрав и, возможно, даже управлять им. Какие же наивные, самоуверенные дурочки, с отвращением отмечал он. Эймонд всегда презирал глупость и самонадеянность. Если уж выбирать жену, то только ту, что будет достаточно умна, чтобы не пытаться изменить его, и достаточно покорна, чтобы не лезть в его душу. Его взгляд неохотно скользнул в сторону дочерей Баратеона, стоявших с потупленными взорами и зардевшимися щеками. Старшая осмелилась бросить на него быстрый, почти робкий, изучающий взгляд и тут же отвела глаза, смутившись и покраснев ещё сильнее. Хм, возможно, она и не самый худший вариант. По крайней мере, он не слышал о ней сплетен, не замечал за ней глупых выходок. Когда-то они даже обменялись парой слов, и она показалась ему достаточно учтивой. Эймонд холодно кивнул ей – так, как того требовал этикет. Девушка тут же присела в лёгком реверансе, словно не ожидая от него даже такого минимального внимания. Он лишь криво усмехнулся про себя. Какая, впрочем, разница? В его сердце не было места для чужих женщин. Оно уже давно принадлежало лишь одной. Мысль о Хелейне, словно раскалённое железо, обожгло его сердце, напоминая о том, что истинные чувства в их мире — роскошь, которую мало кто может себе позволить. На что он вообще надеялся? Воодушевлённый голос брата выдернул его из глубоких раздумий, заставив вздрогнуть и вернуться к реальности. — Благодарю вас, лорд Баратеон. Ваш дом сопутствует славе с давних времён. Мы обязательно обдумаем ваше щедрое предложение, — произнёс он с неподдельной признательностью. Вновь наступила тягучая и напряжённая пауза. Рейнира и Деймон обменялись краткими взглядами, их глаза, полные недоумения, устремились к Веларионам, словно ища ответа на невысказанный вопрос. Почему они медлят? Рейнис, словно окаменев, вцепилась пальцами в локоть Корлиса. Нервозность, лихорадкой опалившая её, выдавала себя в каждом движении, в каждом взгляде, которым она жадно ловила малейшие изменения в настроении зала. Корлис заметил это, что вызвало в нём волну раздражения и тревоги. – Что происходит? – наклонившись ближе, с лёгким недоумением в голосе, спросил он. Она не ответила сразу, её взгляд был прикован к Отто Хайтауэру, который стоял в стороне, сохраняя невозмутимое выражение лица. Рейнис, казалось, изучала каждое его движение, каждый намёк на эмоцию, пытаясь разгадать его планы. Корлис заметил это, и в его груди закипела подозрительная злость. Он не любил, когда от него что-то скрывали, особенно если это касалось их дома. Наклонившись к ней ещё ближе, он уже более низким и серьёзным голосом повторил:— Во имя Семерых, Рейнис, что случилось? Говори. Его вопрос прозвучал как приказ, но в её глазах он увидел не привычную твёрдость, а тревогу. Она боялась. Это было очевидно. Но чего? Корлис не понимал. Веларионы были сильны, их дом был одним из столпов королевства, их флот — гордостью Вестероса. Они даже не обсуждали между собой вопрос голосования, ведь выбор был очевиден. Что могло заставить её, всегда такую уверенную и решительную, дрожать от страха? Рейнис наконец повернулась к нему, её губы сжались в тонкую линию, а глаза горели тревожным огнём.— Не сейчас, Корлис, — прошептала она, но её голос дрожал. — Давай подождём. Её слова только усилили его подозрения. Он хотел настаивать, требовал ответа, но в этот момент в зале раздался новый голос, и их внимание переключилось. Как и всегда, с неподражаемым пафосом и величием, вперёд вышел Джейсон — глава дома Ланнистеров, лорд Утёса Кастерли и Хранитель Запада. Его появление было подобно восходу солнца, ослепительному и неоспоримому. Золотые волосы, гордая осанка, расшитый блестящими нитями плащ и уверенная походка — всё в нём кричало о могуществе и богатстве его дома. Рейнира, едва увидев его, сразу же напряглась. Их взгляды встретились, словно клинки, и между ними пробежала искра давней неприязни. Конечно, глупо было надеяться, что Джейсон забыл, как дерзко принцесса отвергла его предложение о замужестве много лет назад. Её отказ, сделанный с холодной уверенностью, явно задел его гордость, а Ланнистеры, как известно, славились своим самолюбием и долгой памятью на обиды. С лёгкой, почти лицемерной улыбкой, Джейсон, не отрывая взгляда от Рейниры направился прямиком к Эйгону. Его шаги были размеренными, словно он наслаждался каждым мгновением этого момента. Остановившись перед принцем, он склонил голову в глубоком, почти театральном поклоне, а затем произнёс с пафосом, достойным королевского двора:— Принц Эйгон, ваш дом всегда был маяком силы и мудрости для Вестероса. Ланнистеры, как верные слуги королевства, с гордостью поддерживают ваше право на Железный трон. Пусть золото Утёса Кастерли станет опорой вашего правления, а наш меч — защитой вашего наследия. Эйгон, явно польщённый таким проявлением преданности, ответил с достоинством, но не без лести:— Лорд Джейсон, ваша поддержка для меня великая честь. Рейнира, наблюдая за этой сценой, мысленно прокляла Джейсона, понимая, насколько ценным и влиятельным союзником он был. Его богатство, его армия, его связи — всё это делало его поддержку не просто жестом, а мощным политическим ходом. И она знала, что этот ход был направлен против неё. Впрочем, поддержка "зелёных" со стороны Ланнистеров была очевидна. Тайланд, брат Джейсона, занимал важные должности в Малом Совете и всегда был предан королеве Алисенте. Ланнистеры видели в Эйгоне податливого и контролируемого короля, чьё правление могло укрепить их положение при дворе. Они играли в долгую игру, и их выбор был продиктован не только личными обидами, но и холодным расчётом. Рейнира, сидя на своём месте, ощущала, как тревога, словно холодный туман, окутывает сердце. Её взгляд, полный неподдельного страха и замешательства, устремился к Веларионам. Она искала в их глазах ответы, надежду, поддержку — что угодно, что могло бы успокоить её растущее беспокойство. Корлис, словно не в силах больше сдерживаться, резко вырвался из цепкой хватки Рейнис, что привлекло внимание всего зала. Казалось, он больше не мог оставаться в тени, наблюдая за тем, как ситуация разворачивается не в их пользу. Он подошёл к Рейнире, остановившись перед ней с таким достоинством, что даже воздух вокруг него, казалось, замер в ожидании. Он посмотрел на неё, затем перевёл взгляд на "зелёных", и его голос, глубокий и звучный, разорвал тишину: — Дом Веларионов, владыки Прилива и хозяева моря, поддерживает притязания законной наследницы Рейниры Таргариен на Железный трон, — его слова звучали как приговор, не терпящий возражений. — Не только кровь и право первородства говорят в её пользу, но и мудрость самого короля Визериса, назначившего её своей преемницей, — он сделал паузу, чтобы его слова проникли в сознание каждого присутствующего. — Более того, принцесса Рейнира уже доказала свою способность продолжить династию, подарив миру здоровых наследников - моих внуков, чья кровь несёт в себе силу как драконов, так и моря, — слова прозвучали как вызов, как напоминание о том, что сила и преемственность — на стороне Рейниры. Принцесса, услышав это, слегка дрогнула, в глазах читалась благодарность и облегчение, смешанное с тревогой за то, что ещё может произойти. — Лорд Корлис, — произнесла она, наполненным теплотой голосом. — Ваша верность и поддержка неоценимы. Дом Таргариен никогда не забудет преданности дома Веларион. Затем, желая подчеркнуть слова о наследниках, обратила свой взор к юному Джекейрису. Она протянула руку к сыну и крепко сжала ладонь, словно говоря всем присутствующим: вот оно, будущее Семи Королевств, живое воплощение союза двух великих домов. Отто Хайтауэр, с едва скрываемым самодовольством на лице, выступил вперед. Его тонкие губы изогнулись в хищной ухмылке, а глаза, холодные и расчётливые, скользнули по лицам присутствующих, задержавшись на Рейнире. — Лорд Корлис, — начал он, слегка наклонив голову, как будто из вежливости, но в его жесте читалось явное высокомерие, — принц Эйгон и принцесса Хелейна лишь недавно связали себя узами брака. Их союз, несомненно, скоро будет увенчан наследником — истинным Таргариеном, как подобает правителям Семи Королевств. По залу прокатился змеиное шипение, расползающееся по углам. Слова Отто были искусно завуалированы, но смысл их был предельно ясен. Каждый в тронном зале прекрасно знал о слухах, уже давно отравляющих репутацию Рейниры. Не нужно быть ученым мейстером или мудрецом, достаточно было лишь взглянуть на темноволосых, крепко сложенных мальчиков Рейниры, чтобы сомнения закрались в сердцах даже самых верных сторонников. Рейнира почувствовала, как её сердце сжалось, а в глазах застыл ужас. Она крепче сжала руку Джейса, словно пытаясь защитить его от ядовитых слов и осуждающих взглядов. Взгляд Рейнис, подобно ледяной игле, вонзился в глаза Отто. Лицо женщины, и без того бледное, мгновенно помертвело, словно от прикосновения смерти. Вместе со страхом поднималась волна жгучей, почти испепеляющей ненависти к собственному мужу за то, что он, движимый гордостью и честолюбием, поднял этот проклятый вопрос о наследниках, подарив "зелёным" столь очевидную возможность зацепиться за трон. Самодовольная ухмылка Эйгона, до этого момента лениво расползавшаяся по его лицу, вдруг оживилась. Он, словно проснувшись от дремоты, поднялся с кресла и подошёл к жене. Его лицо сияло уверенностью, а в глазах читалось торжество, словно он уже видел себя на Железном Троне. Он обернулся к залу, его голос, звучный и полный убеждённости, разнёсся по тронному залу: — Лорд Отто говорит истину. Союз между мной и Хелейной — это не просто брак, это связь, скреплённая кровью драконов и благословлённая самими богами. Наши дети будут наследниками великой династии, которая объединит Вестерос под своим крылом. С этими словами он повернулся к Хелейне, его движения были плавными и театральными, будто он играл перед зрителями. Эйгон обнял её, притянув к себе с показной нежностью, и поцеловал в щёку, растягивая губы в дежурной улыбке, в то время как его взгляд блуждал по залу, ловя восхищённые возгласы придворных дам. Алисента, с материнской гордостью, кивнула, словно подтверждая крепость их союза. Хелейна, сыграв свою роль до конца, натянуто улыбнулась в ответ на поцелуй Эйгона, её глаза, обычно рассеянные и мечтательные, обрели осмысленность, в них читалось смущение и лёгкая тревога. Она знала, что это всего лишь спектакль, разыгранный для зрителей. Её взгляд, почти незаметно, скользнул в сторону Эймонда, в глазах читалось извинение, беспомощность, и тихая мольба о понимании. Эймонд наблюдал за этой сценой с холодным, почти ледяным спокойствием и равнодушием. Его лицо, обычно суровое, но не лишённое благородства, сейчас казалось высеченным из камня. Но внутри бушевала ярость, чёрная и испепеляющая. Он ненавидел Эйгона. Ненавидел за его распущенность, за его легкомыслие, за его бездарное право первородства. И, самое главное, ненавидел за то, что именно Эйгон получил Хелейну, это хрупкое, неземное создание, которое совершенно не ценил и обращался с ней, как будто она всего лишь пешка в его игре. В душе Эймонда клокотала ревность, горькая и беспощадная, отравляющая каждую его мысль, каждый вздох. Он видел неестественную улыбку Хелейны, чувствовал её неловкость в объятиях Эйгона, и это видение жгло его сердце раскалённым железом. Рейнира почувствовала, как её страх смешивается с гневом. Она шагнула вперёд, её голос дрожал, но в нём звучала решимость: — Ты довольна этим фарсом, Алисента? — слова были острыми, как кинжал, и она смотрела прямо в глаза своей мачехе. — Демонстрации, пустые жесты, чтобы прикрыть слабость твоего сына? Алисента медленно повернулась к Рейнире. Она ответила, её голос был мягким, но ядовитым, как змеиный укус: — Слабость, Рейнира? — вдовствующая королева сделала паузу, словно смакуя каждое слово. — Ты смеешь говорить о слабости и бесчестии? — она бросила взгляд на стоявших позади Рейниры мальчиков. Принцесса, услышав это, почувствовала, как её сердце сжалось. — Ты говоришь о будущем, но при этом готова разрушить всё, что было построено нашими предками, — её голос стал громче, но в нём всё ещё дрожала тревога. Алисента слегка презрительно улыбнулась. Она шагнула ближе, её голос стал тише, но от этого ещё более угрожающим: – Я лишь молюсь о благополучии королевства и хочу защитить права моего сына, законного наследника Визериса. Разве это преступление? Постепенно в зале, где воздух и без того был наполнен напряжением, начали усиливаться голоса. Сначала это были лишь отдельные возгласы, перешёптывания, обмен колкими замечаниями, но вскоре они стали сливаться в единый поток, отражаясь от древних каменных стен, будто вечное эхо судьбы. В центре этого бурного обсуждения каждый представитель великого дома пытался утвердить свою правоту, выдвигая аргументы и упрёки, страсти нарастали с каждым мгновением. В самом сердце смятения, из глубины зала прорезался отчётливый возглас, наполненный строгостью и негодованием. Смелый и непоколебимый голос, разнесся по залу, заставляя на мгновение затихнуть бурю споров и поднять головы тех, кто осмеливался говорить. — Это голосование — позор для Семи Королевств. Мы обсуждаем, кому доверить трон, но разве не очевидно, что Таргариены утратили право на власть? Если они не могут договориться между собой, то как могут управлять Семью Королевствами? Слова лорда, словно брошенный в гладкий пруд камень, вызывали волну шёпота и обмен тревожными взглядами. Эйгон выглядел растерянным, как ребенок, потерявшийся в лесу. Рейнира же бросила на лорда сердитый, пронзительный взгляд, но молча сжимала в руке складки своего платья, пытаясь удержать на поверхности разгорающийся гнев. — Повтори это ещё раз, — голос, холодный и резкий, как лезвие заточенного меча, разрезал тишину, заставляя замолчать даже самых разговорчивых. Интонация была настолько жёсткой, что даже самые смелые придворные мгновенно онемели, словно превратившись в каменные изваяния. Зал мгновенно затих и все взгляды, словно стрелы, устремились на Эймонда, который теперь стоял гордый и неприступный, как мраморная статуя, и сверлил лорда Рейвуда ледяным, безжалостным взглядом. По спине каждого присутствующего пробежал холод, словно невидимая рука коснулась их, напоминая о том, кто здесь истинный властитель. Даже те, кто привык к интригам и опасностям, почувствовали, как сердце сжалось от страха. "Зелёные" и "чёрные" — все без исключения — замерли, не зная, чего ожидать от принца, чей нрав был столь же непредсказуем, как пламя дракона. Деймон, скрестив руки на груди, с интересом наблюдал за происходящим. В его глазах показалась одобрительная искра, а в сердце промелькнула гордость. Его сын. Лорд Рейвуд, побледневший как полотно, нервно сглотнул комок страха, судорожно пытаясь сохранить остатки самообладания. — Я сказал, что ваша семья… — начал он дрожащим голосом. Принц не дал ему договорить, перебивая голосом, полным гнева и высокомерия: — Ты осмеливаешься ставить под сомнение власть крови дракона? — резко произнёс Эймонд, пропитаными вековой гордостью и яростью словами. — Власть тех, кто рожден править, кто завоевал эти земли огнём и кровью? Ты, жалкий лорд, чье имя забудется через одно поколение, чьи земли обратятся в пепел по моему приказу, если я захочу. Ты забываешься, как и многие здесь. Слова Эймонда, словно раскаленное добела железо, обожгли присутствующих. Лица придворных побледнели, губы беззвучно шевелились, но никто не осмеливался нарушить повисшую тишину. Даже те, кто привык к жестокости и власти, почувствовали, как их уверенность тает, парализованная ужасом перед яростью принца. Алисента, с бледным лицом, попыталась подалась вперёд к сыну: — Эймонд… прошу тебя… Но принц был неудержим, словно дракон, вырвавшийся на свободу. Его гнев, разбуженный дерзостью лорда, грозил поглотить всех, кто окажется на его пути. В этот момент Деймон, с едва заметной ухмылкой играющей на губах, сделал шаг вперед. Тень от его высокой фигуры легла на собравшихся, и по залу прокатился взволнованный шёпот, сменяющийся испуганным молчанием. Лорды переглядывались, в глазах одних читался нескрываемый ужас, другие же едва сдерживали возмущение, но все до единого чувствовали, как неотвратимо меняется баланс сил в зале. Деймон окинул Эймонда одобрительным взглядом — взглядом отца, увидевшего в сыне достойное продолжение своей крови. Легкий кивок был полон скрытого восхищения и молчаливой поддержки. Затем он медленно, с хищной грацией, подошёл к лорду Рейвуду. Каждое его движение было плавным и опасным, как у крупного хищника, готовящегося к прыжку. В его руке меч, холодный и блестящий, словно отражение его собственной сущности. Он стремительно поднёс лезвие к горлу лорда, и зал содрогнулся в едином порыве. Холодный металл, сверкающий в свете дрожащих факелов, казался ещё более угрожающим. — Один дракон может разорвать королевство, — промурлыкал Деймон, его голос был тихим, но в нём звучала смертельная угроза, которая заставила каждого присутствующего почувствовать ледяной холод в груди. — Но два дракона… два дракона могут сжечь его дотла, — отчётливые слова проникали в самое сердце, словно раскалённые иглы, оставляя после себя лишь страх и осознание собственной беспомощности. Он обернулся к Эймонду, его взгляд был полон жестокого веселья. — Ты бы хотел проверить, насколько горячий огонь гнева Таргариенов? — спросил он, и в его голосе звучал вызов, адресованный не только лорду Рейвуду, но и всем, кто осмелился бы усомниться в их власти. В зале воцарилась гробовая тишина. Даже дыхание казалось слишком громким на фоне этой напряжённой паузы. Лорды, ещё минуту назад готовые спорить и высказывать своё мнение, теперь молчали, подавленные мощью. В этот момент каждый из них почувствовал, насколько хрупка их собственная власть перед лицом драконьего гнева. Эймонд бросил на Деймона быстрый, острый взгляд, словно клинок, выхваченный из ножен. Он явно не ожидал подобной поддержки, и на его лице промелькнуло удивление, быстро сменившееся холодной решимостью. — Вы, кажется, забыли, что мы проявили снисхождение, позволив вам выбирать правителя, — продолжил Эймонд, его голос звенел от сдерживаемой ярости. — Позволили вам возомнить себя вершителями судеб Семи Королевств, — каждое слово беспощадно било по гордости. — Но ваша дерзость имеет предел. Придворный зал замер, буквально впитывая каждый нюанс происходящего. — Не забывайте, кто дал вам эти земли, кто защищал их от бесчисленных врагов и кто, при необходимости, заберет их обратно. Не стоит испытывать наше терпение, — в словах Деймона была не просто угроза, а обещание, которое каждый в зале понимал слишком хорошо. Принц, плавным движением убирая клинок от шеи оторопевшего лорда Рейвуда, обвёл торжественным взглядом окаменевшие лица придворных. Его глаза, холодные и пронзительные, сканировали каждого, ища малейший признак неповиновения. Но даже самые дерзкие из присутствующих теперь избегали его взгляда, боясь, что одно лишь движение может спровоцировать новый взрыв ярости. — Мы – Таргариены, — провозгласил он низким, вибрирующим от сдерживаемой голосом. — Пламя и кровь. И если нам придётся в очередной раз доказывать это, — голос опасно понизился, — пепел ваших домов станет последним напоминанием о том, кто истинный хозяин этих земель. В зале повисла гнетущая, звенящая тишина. Даже самые дерзкие и самоуверенные лорды, казалось, были готовы провалиться сквозь мраморные плиты пола, лишь бы не встречаться с ледяным огнем в глазах обоих Таргариенов. Рейнира, оправившись от шока, бросила на них благодарный, но вместе с тем исполненный тревоги взгляд. Она понимала, что Деймон спас её от неминуемого политического поражения, но его методы… они всегда были подобны танцу на лезвии ножа, балансируя на грани безумия. Её насторожила столь явная поддержка Эймонда, но она быстро отогнала от себя эти мысли. Сейчас не время для подозрений внутри семьи. Эйгон, напротив, выглядел буквально растворённым в происходящем. В его глазах метались растерянность и едва скрываемый страх. Он, наследный принц, вдруг почувствовал себя слабым, неуверенным, почти незначительным существом рядом с собственным братом. – Продолжим голосование, – произнёс Отто с явным облегчением, пытаясь вернуть зал к хоть какому-то подобию нормальности. Но даже он, обычно такой уверенный и хладнокровный, не мог скрыть лёгкой дрожи в голосе. Эймонд отступил в полумрак зала, растворяясь в тени каменных колонн. Его поза была предельно собранной: руки, как и всегда, скрещены за идеально прямой спиной, словно выточенной из холодного мрамора. Внешне он выглядел абсолютно невозмутимым, но еле заметные морщинки в уголках глаз и чуть сжатые губы выдавали внутреннюю бурю эмоций, которую он яростно загонял вглубь. Деймон приблизился плавным шагом — каждое его движение дышало азартом победителя. Его глаза блестели с таким воинственным весельем, словно он только что вышел из яростной схватки, где риск был равен наслаждению. Лёгкая, едва заметная усмешка играла на его губах — усмешка человека, который знает себе цену и получает удовольствие от собственного триумфа. Он остановился в шаге от Эймонда — близко настолько, что между ними могла пульсировать только энергия их общей крови. Два дракона, два хищника, два воплощения непокорённой воли Таргариенов. — Неплохо, племянник, — низко начал Деймон. — Ты умеешь производить впечатление, — он чуть прищурился, в глазах плясали озорные искорки. — Смотри-ка, половина лордов уже боится не только меня, но и тебя. Не думал, что увижу день, когда кто-то осмелится затмить мою славу в устрашении, — в голосе звучала ирония, но в глубине читалось уважение. Эймонд медленно провел взглядом по высокой фигуре дяди, отмечая каждую деталь его одежды, каждый жест, пытаясь понять, что скрывается за этими словами. Его лицо оставалось непроницаемым, но можно было уловить тень сомнения. — Я не испытываю желания затмевать кого-либо, — ответил он холодно, с достоинством отвергая невысказанное обвинение. — Я лишь защищаю честь нашего дома. Деймон усмехнулся, его губы изогнулись в полуулыбке, а в глазах вспыхнул азарт. — И всё же ты смог меня удивить, — продолжал он, не обращая внимания на холодность племянника. — Я думал, что дерзость — моя личная привилегия в этой семье. Эймонд смотрел предельно непроницаемо. — Иногда это единственный способ напомнить людям, кто они такие и какое место занимают, — в словах мелькнула явная тень раздражения. Деймон усмехнулся ещё шире, его глаза сверкали, словно он только что обнаружил нечто невероятно интересное. Он слегка наклонился вперёд, будто делился секретом, и произнёс: — О, как ты похож на меня, — в нём чувствовалась неподдельная гордость. — Тот же огонь в глазах, та же ярость, скрытая под маской холодности. Ты мог бы стать достойным наследником… Эймонд нахмурился, его задели за живое. — Я не похож на тебя, дядя, — с режущей интонацией ответил он, отступая на шаг, пытаясь дистанцироваться не только физически, но и эмоционально. — Ты наслаждаешься жаждой крови и хаосом, который сам же создаешь. Я же хочу порядка и справедливости. Деймон засмеялся, но в его смехе не было насмешки — скорее, одобрение, смешанное с лёгкой иронией. Его голос, низкий и бархатистый, звучал почти как мурлыканье хищника, который только что увидел, как его детёныш сделал первый удачный прыжок. — Порядок? Справедливость? — повторил он, его губы изогнулись в полуулыбке. — О, конечно, благородный порыв, — он сделал паузу, дав словам проникнуть глубже. — Ты показал им силу, и это был прекрасный спектакль. Ты умён, силён и, что немаловажно, умеешь внушать страх. Редкое сочетание, особенно для Таргариена. — Мне не нужна твоя похвала, — проговорил Эймонд, каждое слово было наполнено отвращением. — Это ты превращаешь всё в фарс, дядя. Ты слишком любишь свои игры и интриги. А я действую ради долга, ради семьи. — Ты думаешь, что ты лучше меня? — его голос стал тише, но в нём чувствовалась опасность, словно лезвие, прикрытое бархатом. — Признайся, тебе же понравилось? Власть опьяняет, не так ли? — он сделал паузу, его губы изогнулись в лёгкой усмешке, но в голосе чувствовалась тёплая нотка, почти гордость. — Тот момент, когда ты заставил этого старого борова замолчать... Я видел, как твой взгляд загорелся. Ты был готов разорвать его, если бы он сказал что-нибудь ещё. — Заткнись, — прошипел он, и в его голосе прозвучала ярость, которую он едва сдерживал. — Еще слово, дядя... и я вырву тебе язык. Рука Эймонда непроизвольно потянулась к рукояти меча, но он сдержался, понимая, что это лишь подтвердит слова Деймона. Но порочный принц, казалось, только раззадорился от этой вспышки гнева. — Знаешь, говорят, бастарды — это грязное пятно на чести семьи, — продолжил он, и его голос звучал теперь тихо и вкрадчиво, как шелест ядовитой змеи. — А ведь порой они оказываются куда интереснее своих "законных" братьев. И даже превосходят их. В силе, в дерзости, в… умении внушать трепет, — он сделал паузу, дав Эймонду возможность самому додумать его мысль до конца. — Кто-то даже умудряется стать пламенем, способным сжечь целые королевства. Эймонд еле сдерживался. — Ты, кажется, слишком много знаешь о бастардах, учитывая твою трогательную заботу о выводке Рейниры, — процедил он сквозь зубы. — Но они — лишь жалкая тень настоящих драконов. И всё же ты их защищаешь, дядя. Почему? Неужели твоя гордость позволяет тебе закрывать глаза на их ничтожество? Улыбка исчезла с лица Деймона, словно её и не было. Его голос стал жёстче, но он не потерял самообладания. — Осторожнее со словами, мальчик, — предупредил он. — Ты можешь быть острым на язык, но не забывай, с кем говоришь, — он сделал паузу, а затем наклонился чуть ближе, в нём появилась явная угроза. — Ты ещё молод, но должен понимать, что некоторые игры лучше не начинать. Деймон замер на мгновение, его глаза изучали Эймонда с необычной серьезностью. Взгляд был настолько пронзительным, что казалось, будто он пытается проникнуть в самую суть души. Затем он усмехнулся, но в его улыбке было что-то почти... гордое. Это была улыбка человека, который знает больше, чем говорит, и готов поделиться этой мудростью, даже если это будет больно. — А что до крови... ты можешь отрицать сколько угодно, — в нём чувствовалась непоколебимая уверенность, словно он говорил не просто слова, а истину, которую невозможно оспорить. — Однако она течёт в тебе, кипит и рвётся наружу. Эймонд встретил взгляд дяди с холодной решимостью и ожесточённой яростью, его голос дрожал от негодования и боли. — Не смей говорить мне о крови, Деймон, — каждое слово было наполнено отвращением. — Ты — всего лишь тень моего отца, и даже она слишком бледна. Ты не имеешь права судить о том, что течёт в моих жилах. Деймон слегка наклонился вперёд, его глаза сверкнули, будто он играл с огнём, зная, что тот не сможет его обжечь. — Как пожелаешь, племянник, — произнёс принц на валирийском, его слова прозвучали как загадка, но в них чувствовалась глубокая уверенность. — Можешь проклинать меня хоть до скончания веков, но это ничего не изменит, — он сделал паузу, словно наносил удар, не произнося вслух того, что действительно хотел сказать. — Ты достаточно умён, Эймонд, и давно должен был понять, что кровь дракона — не пустой звук... – каждое слово звучало как пророчество. — Рано или поздно она возьмёт своё. И сегодня, похоже, уже нашла способ напомнить о себе. Он чуть прищурился, его взгляд стал почти хищным: — Вряд ли кто-то из присутствующих не заметил, кому ты становишься подобен. И чем старше ты будешь, тем меньше у тебя останется власти над собой. Прими это сейчас, и, возможно, у тебя ещё останется шанс сохранить контроль, — он произнёс свои последние слова с беспощадной простотой человека, знающего истину, которую невозможно ни опровергнуть, ни изменить. Ему даже стало жаль Эймонда, и это чувство отразилось в его глазах, которые на мгновение стали мягче и сострадательнее. Деймон ещё раз посмотрел на лицо сына, отмечая внешнее сходство — высокие скулы, острый подбородок, пронзительный взгляд — всё кричало о родстве, о крови, которую невозможно отрицать. Его губы тронула снисходительная, чуть печальная улыбка. Принц направился обратно к Рейнире, чувствуя на себе её пытливый взгляд, кажется, она пыталась прочесть его мысли, понять, что именно произошло между ним и Эймондом. Принц стоял неподвижно, смотрел в толпу, но не видел её. Всё вокруг казалось далёким, размытым, словно он находился в каком-то другом мире, где не было ни лордов, ни интриг, ни ожиданий. В этот момент он чувствовал себя маленьким мальчиком, которому хотелось спрятаться, исчезнуть, чтобы никто не видел его уязвимости. Он прекрасно понимал, что Деймон был прав. Каждое слово, сказанное дядей, било в самое сердце, как раскалённый клинок, оставляя после себя лишь пепел и горечь. Не было смысла отрицать и пытаться доказать обратное. Всё, чем он гордился, всё, что делало его тем, кем он был, — его ум, храбрость, дерзость, гордость, амбициозность — всё это было от Деймона. Всё это было частью той самой крови, которая текла в его жилах, той самой крови, которую он так отчаянно пытался отвергнуть. И это причиняло невыносимую боль. Он хотел кричать, хотел разрушить всё вокруг, чтобы избавиться от этого чувства, но знал, что это бессмысленно. Ничто не сможет изменить того, кто он есть. Он был частью Деймона, частью его крови, его наследия. И это было его проклятием.***
Время тянулось мучительно долго. Главные дома уже сделали свой выбор, но бесконечный поток вассалов всё не иссякал, и их голоса сливались в однообразный гул, теряясь в тишине зала. Эймонд давно перестал вслушиваться в произносимые клятвы, перестал считать поднимающиеся мечи и склонённые головы. Всё это превратилось в ненужную картину, не имеющую значения перед тем, что действительно занимало его разум. Острое, жгучее раздражение смешивалось с тупой, давящей болью, разливавшейся от виска по всей левой стороне лица. Она пульсировала, пробираясь глубже, отдаваясь в пустую глазницу — ноющая, сверлящая, невыносимая. Эймонд стиснул зубы, но это не помогало — она отзывалась в виске и затылке, нарастая волнами. "Нужно будет попросить у мейстера мазь", — промелькнула мимолетная мысль, тут же утонув в волне боли. Зал застыл. Эймонд не сразу понял, что совет подошёл к концу. Шум голосов, который ещё мгновение назад наполнял пространство, вдруг оборвался. Мейстер Орвиль степенно вышел вперёд, его лицо оставалось бесстрастным, голос — ровным, но в каждом слове звучала тяжесть объявляемого: — По воле собрания и решению благородных лордов Семи Королевств, по праву крови и законам наследования, законной королевой и истинной владычицей Железного трона объявляется принцесса Рейнира из дома Таргариен. Секунду длилась полная тишина, а затем зал взорвался. Половина собравшихся заговорила разом, одобрительные возгласы разрезали пространство, шум голосов нарастал, словно приливная волна. Другая же половина — та, что не поддержала этот выбор, — грузно замерла, словно их охватил ледяной холод. Эймонд медленно перевёл взгляд на свою семью. Он тут же заметил наполненное разочарованием лицо деда. Однако в нём не было ни удивления, ни гнева — лишь оценивающее понимание, холодный расчёт, мгновенно перестраивающийся под новую реальность. В глазах матери плескался нескрываемый страх. Она не отрывала взгляд от Рейниры, словно надеялась, что это всего лишь ошибка, которую можно исправить. Эйгон, растерянный и понурый, теребил пряжку на плаще, а Хелейна, казалось, оставалась совершенно равнодушной к происходящему. Взгляд Эймонда переместился на противоположную сторону. "Чёрные" ликовали. Деймон, с едва заметной ухмылкой на губах, смотрел на Алисенту. Этот взгляд, полный насмешливого торжества, резанул по сердцу Эймонда. Почему именно он? — мучительно подумал принц, обуреваемый противоречивыми чувствами. Эймонд снова взглянул на мать. Ему хотелось многое с ней обсудить, но он бы никогда не посмел поставить Алисенту в неловкое положение. Впрочем, не стоит задавать вопросы, если не готов услышать ответы. Ему было проще верить, что её принудили, чем принять возможность того, что... что она сама этого хотела. Мысль об этом вызывала отвращение. Он поморщился, отгоняя её. Внезапно, он уловил взгляд своей сестры. Рейнира не улыбалась, не сияла от радости, не принимала поздравления с гордо поднятой головой. В уголках губ залегла тень напряжения, а взгляд, острый и цепкий, метался по залу. "Неужели испугалась ответственности?" — с неожиданной проницательностью подумал Эймонд. Вполне вероятно. Разница в голосах была небольшой, всего несколько человек — слабый перевес, шаткое преимущество. Но теперь это уже не имело значения. Эймонд, не оглядываясь, вырвался из толпы и бросился к своим покоям как ураган, сметающий все на своем пути. Дверь с грохотом захлопнулась за ним, но он не остановился — его шаги эхом разносились по комнате, пока он метался из угла в угол, как раненый зверь в клетке. Хелейна влетела следом за ним, едва успев проскользнуть в дверь, прежде чем та с треском захлопнулась. Её глаза были широко раскрыты, полны тревоги и растерянности. Она знала, что сейчас произойдет что-то необратимое, но не могла остановиться — она должна была попытаться достучаться до него. — Эймонд! — с оттенком отчаяния воскликнула Хелейна. Принцесса шагнула вперёд, пытаясь перехватить его взгляд, но он даже не повернулся. Его напряжённая фигура продолжала метаться по комнате, словно он пытался убежать от самого себя, от своих мыслей, от неё. — Ты не можешь просто закрыться ото всех. Пожалуйста, выслушай меня… – слова звучали как мольба, пропитанная болью и надеждой, но они, казалось, лишь растворялись в воздухе, не достигая его. — Выслушать? — Эймонд резко остановился, развернувшись к ней так внезапно, что Хелейна невольно отступила на шаг. Его голос был пропитан горечью, словно яд, который он не мог больше держать в себе. — Что ты хочешь мне сказать, Хелейна? Что ты всегда будешь рядом? Ты уже говорила это! — почти выплюнул он, это звучало как обвинение, направленное прямо в сердце. Хелейна вздрогнула, словно от удара. Её глаза, обычно такие тёплые и полные нежности, теперь были широко раскрыты от боли и удивления. Она чувствовала, как собственное дыхание становится прерывистым, а слёзы подступают к глазам, но она сдерживала их, пытаясь сохранить достоинство. — Я… я не виновата, — она сделала шаг к нему, протянув руку, но тут же замерла, увидев, как он отшатнулся. — Это не мой выбор, Эймонд. Я не хотела… — Хелейна не смогла закончить, будто боялась, что любое следующее слово только усилит его гнев. — Не хотела? — он снова перебил её. Его глаза, холодные и полные боли, сверкали, как лезвие, готовое нанести удар. — Зачем вообще нужно было всё начинать? Какой был в этом смысл? — это был крик души, которая больше не может молчать. Он смотрел на неё, и в его взгляде было столько отчаяния и упрёка, что Хелейна почувствовала, как её собственное сердце сжимается от боли. Эймонд грузно выдохнул, его плечи опустились, словно на них давила тяжесть всего мира. Он прошёл ещё несколько шагов, прежде чем опуститься в кресло, его фигура, обычно такая гордая и уверенная, теперь казалась сломленной. Он закрыл лицо руками, его дыхание было тяжёлым, словно он пытался сдержать слёзы, которые так и не пролились. — Пекло… на что я вообще надеялся? — голос теперь был тихим, почти безжизненным, но в нём всё ещё чувствовалась та же горечь. Он провёл рукой по лицу, пытаясь стереть с себя все чувства стыда и бессилия, но они, казалось, въелись в него, как клеймо. — Ты его жена, — продолжил он, и каждое слово звучало как нож, который он вонзал в себя снова и снова. — Ты родишь ему наследника, а я… я женюсь на какой-то дочери Баратеона, которую даже не знаю, — он горько усмехнулся. Хелейна покачнулась, словно его слова, острые и безжалостные, ударили её прямо в грудь, лишив дыхания. Она медленно опустилась на колени у его ног, рядом с креслом, в котором он сидел, её тело дрожало от напряжения. Глаза, полные слёз, блестели, как хрупкое стекло, готовое разбиться от малейшего прикосновения. — Ты думаешь, я хочу этого? — прошептала она, глядя на него снизу вверх, её лицо было искажено мучением. — Ты думаешь, я счастлива? Я не выбирала его, я не выбирала эту жизнь! Но я должна… я должна делать то, что от меня ожидают. Ты знаешь это лучше, чем кто-либо, — каждое слово давалось ей с трудом, словно она вырывала их из самой глубины души, и каждое из них было пропитано отчаянием. Эймонд смотрел на неё, и в его груди всё сжалось от горечи, от той невыносимой тяжести, что давила на него, как каменная плита. Он сжал кулаки, пытаясь сдержать бурю эмоций, но она уже вырывалась наружу, не поддаваясь контролю. — Семеро… — его голос прорвался сквозь стиснутые зубы, — не смотри на меня своими жалостливыми глазами, — выдохнул он, его голос был хриплым, почти злым. Он опустился на колени перед ней, оказавшись на одном уровне, и взял её лицо в свои ладони. Его пальцы, сильные и тёплые, дрожали, пока он вглядывался в её глаза. Слёзы Хелейны струились по его ладоням, оставляя следы, будто шрамы на душе. — Неужели ты не видишь? — с ужасом проговорил он. — Я становлюсь им, Хелейна. Я ненавижу его, но я становлюсь таким же, как он. И я не хочу, чтобы ты… чтобы ты имела дело с этим. Не хочу, чтобы ты была рядом, когда я окончательно превращусь в чудовище, — его слова были пропитаны отвращением к себе и страхом, он смотрел на неё, словно искал в её глазах спасения, которого не мог найти. Хелейна покачала головой, её волосы растрепались, а слёзы продолжали течь. Она попыталась вырваться из его хватки, но его руки держали её крепко. Тогда она потянулась к нему, дрожащие пальцы коснулись его лица, его щёк, его подбородка, словно она пыталась удержать его, не дать ему уйти, не дать ему исчезнуть в той тьме, о которой он говорил. Но Эймонд резко отстранился, быстро поднявшись на ноги, словно её прикосновение обожгло его. Он отступил на шаг, его грудь тяжело вздымалась. — Нет, Эймонд, ты не он, — Хелейна поднялась следом, её голос дрожал, но в нём появилась решимость. — Ты лучше, чем он. Ты сильнее. Ты мой брат, мой… — она замолчала, не в силах продолжить, но её глаза, полные боли и любви, говорили больше, чем слова. Она шагнула к нему, протянув руки, но он снова отшатнулся, и это движение, как нож, полоснуло по сердцу. — Пожалуйста, не отталкивай меня. Не уходи. Я не могу потерять тебя. Я не могу… — её голос сорвался, и она захлебнулась рыданиями, тело сотрясалось от неудержимых слёз. Она стояла перед ним, такая хрупкая, такая уязвимая, и всё, что она могла, — это молить его остаться, не уходить, не оставлять её одну. Эймонд стоял неподвижно, его сердце разрывалось от боли. Он хотел обнять её, сказать, что всё будет хорошо, но знал, что это бессмысленно. — Я давно должен был смириться с тем, что всё, что я хочу, ускользает из моих рук, — произнёс Эймонд глухо, будто говорил не столько ей, сколько самому себе. Его глаза, обычно такие холодные и пронзительные, теперь были полны боли и горечи. — Ты не понимаешь, Хелейна. Ты не можешь понять, каково это — видеть, как всё, что тебе дорого, уходит, и знать, что ты ничего не можешь с этим сделать. — Я понимаю! — её голос сорвался, словно крик, вырвавшийся из самой глубины души. — Я понимаю, потому что я тоже теряю тебя. И мне больно, Эймонд. Мне так больно... Руки Хелейны обвили его шею, она прижалась к нему, её тело сотрясалось от рыданий, а слёзы, горячие и солёные, текли по его плечу, впитываясь в ткань одежды. Она цеплялась за него, как за последнюю надежду, как за спасение, которого, возможно, уже не существовало. Эймонд застыл. Его руки, которые так и не поднялись, чтобы обнять её, повисли в воздухе, словно он боялся, что одно прикосновение разрушит всё, что он пытается построить — эту стену, которую он возвёл между ними. Как бы больно сейчас не было, он знал, что нельзя давать волю чувствам. Это для её же блага. Она не должна страдать из-за него, не должна быть рядом. — Хватит, — холодно и безжалостно сказал он. Эймонд медленно, но решительно отстранился от неё, разрывая её объятия, словно отрезая часть себя. Его руки, которые ещё мгновение назад дрожали от желания обнять её, теперь были тверды, как камень. Он отступил на шаг, и этот шаг казался непреодолимой пропастью между ними. — Оставь меня одного, Хелейна. Мне никто не нужен. Хелейна смотрела на него глазами, полными неверия, и искала в его взгляде хоть намёк на тепло, на что-то, что могло бы удержать их вместе. Но его лицо было непроницаемым, как маска, за которой он вновь спрятал всё, что чувствовал. Эймонд развернулся, его шаги были тяжёлыми, почти яростными, словно он пытался убежать не только от неё, но и от самого себя. Он с силой распахнул дверь, и она ударилась о стену с оглушительным грохотом, который эхом разнёсся по всему коридору. — Эймонд, пожалуйста, прошу… — её голос был полон отчаяния, но он уже не слышал. Хелейна застыла на месте, её рука все еще была протянута к двери, словно она надеялась, что он вернется. Но он не вернулся. Медленно, словно подкошенная, она осела на пол, прижавшись спиной к холодной деревянной двери. Она пыталась найти оправдание его ярости, найти надежду в его гневе, но в душе её поселился леденящий ужас. Плечи затряслись от беззвучных рыданий, а руки обхватили себя, пытаясь согреть то место, где раньше билось её сердце. Теперь там была лишь пустота — холодная, чёрная пустота, которая поглотила все её надежды и мечты. Она чувствовала себя потерянной, беспомощной, словно мир вокруг неё рушился, а она не могла ничего сделать. Комната, такая большая и холодная, казалась ей тюрьмой, а одиночество — её единственным спутником. Она закрыла лицо руками, её рыдания эхом отдавались в пустоте, и в этот момент она поняла, что потеряла не только его, но и часть себя.