Сын своего отца

      Бессонница терзала Алисенту, тревожные мысли возвращались к болезненным воспоминаниям, мучительно вороша старые раны. Сердце переполняла ненависть к Деймону, но она с трудом признавала зависимость от него – именно ему она была обязана сыном. Это противоречие, словно ядовитая змея, извивалось в её душе.       Набат предстоящего разоблачения не давал покоя. Отсчитывая минуты до рассвета, Алисента ждала облегчения и желала избавиться от гостей, веря, что только их исчезновение вернёт ей покой.       Услышав шум, королева увидела в небе парящих Вхагар и еще одного дракона. С ужасом она молилась, чтобы худшие опасения не сбылись. Сердце сжалось, и она выбежала из покоев.       Мчась по коридорам, Алисента добежала до покоев Эймонда и обнаружила пустую постель. Сердце замерло, а затем забилось с бешеной силой. Борясь с паникой, она старалась сохранять хладнокровие.       Алисента шумно выдохнула, пытаясь унять нарастающую панику, и направилась к покоям гостей. Вопрос, который она собиралась задать, казался ей безумно глупым и подозрительным, но ей нужно было убедиться, что все ещё спят. Подойдя к стражникам, она остановилась, стараясь выглядеть спокойно, хотя внутри всё бурлило.       — Наши гости ещё не просыпались? – спросила она с едва уловимой надеждой в голосе.       Стражники быстро переглянулись, но тут же вернули бесстрастные лица. Мгновения их молчания хватило, чтобы сердце Алисенты сжалось от тревоги.       — Принцесса Рейнира ещё спит, Ваша Величество, — ответил один из них с поклоном. — А Принца Деймона мы не видели с ночи.       Слова стражника ударили её, как гром. Не раздумывая, Алисента бросилась в сад, располагающийся во внутреннем дворе, почти беззвучно скользя по предрассветной тишине. Каждый шаг отзывался в её сознании гулким эхом, и казалось, сам воздух сжимался вокруг, подгоняя её к неизбежному.       Заметив знакомую фигуру, Алисента вспыхнула яростью. Спокойствие Деймона, словно ничто в мире его не тревожило, ещё сильнее разжигало её гнев. Как он смеет так беззаботно разгуливать, разрушая её жизнь одним своим присутствием?       Она стремительно приблизилась к нему, схватила за руку и резко затащила за угол, скрывая от посторонних глаз. Застигнутый врасплох Деймон потерял равновесие и с удивлением посмотрел на неё.       Лицо королевы было искажено гневом, в глазах пылала невиданная им прежде ярость. Она сжимала его плечи так сильно, что ногти впивались в кожу, оставляя болезненные следы.       Материнская ярость бушевала в ней. С прерывистым дыханием и сжатыми губами она желала выплеснуть наружу всё, что так долго прятала: страх за сына, ненависть к Деймону и отчаяние от того, что её жизнь снова в его руках.

***

      Прибыв во дворец до рассвета, Эймонд обнаружил в своих покоях письмо Гвейна Хайтауэра, адресованное матери. Ворон, видимо, прилетел ночью, и записка не попала к ней в руки.                         Руководствуясь долгом и уважением к матери, которой он часто помогал в делах двора и политических союзов, Эймонд понял, что письмо может содержать важную информацию. Он без промедления отправился к ней в покои, но у дверей наткнулся на стражу.       — Королева у себя? – спросил он.       — Ваша милость, – замявшись, ответил один из стражников, – королева покинула свои покои ещё ночью. Она направилась в богорощу во внутреннем дворе и с тех пор не возвращалась.       Эймонд нахмурился. Мать всегда была собрана и рассудительна, а ночные прогулки по садам не входили в её привычки, поэтому принц быстро взял себя в руки и решил последовать за ней.       Когда он вышел во внутренний двор, первые лучи солнца уже пробивались сквозь густую листву садов. Его взгляд остановился на странной сцене: его мать, с напряжённым выражением лица, тащила Деймона за угол одного из боковых проходов сада, стараясь не привлекать внимание.       Эймонд замер, не понимая, о чём могла говорить его мать с Деймоном, человеком, который всегда был для его семьи источником угрозы и ненависти. Их всегда разделяла враждебность, недоверие и скрытые интриги, и Эймонд не мог припомнить ни одного случая, когда между ними была хоть малейшая близость. Он осторожно подошёл ближе, стараясь остаться незамеченным, и напряжённо замер, прислушиваясь к каждому слову.

***

      Алисента с трудом сдерживала ярость, но её голос выдавал всё: он дрожал, ломался, словно натянутая струна. Она впилась в него взглядом, пальцы побелели от того, как крепко она сжала свои руки, чтобы не позволить себе большего.       — Я сказала тебе, чтобы ты даже не смел к нему приближаться, – её голос сорвался почти на шёпот, но в нём звучал такой гнев, что казалось, сам воздух стал тяжелее.       Деймон лениво оттолкнул её руки. Его глаза, полные насмешки, чуть прищурились, а губы изогнулись в кривой усмешке. Он демонстративно закатил глаза, показывая своё безразличие.       — Последнее, чего мне сейчас нужно, – это твои разбирательства и пустые разговоры. –  сказал он с нарочитой скукой, будто происходящее его вовсе не касалось.       — Ты обещал, Деймон, – с горечью проговорила она. На мгновение он замер, а потом вдруг громко рассмеялся.       — Обещал? – переспросил он, ухмыляясь всё шире       — Алисента, ты меня совсем не знаешь. Я никогда никому ничего не обещаю, - его слова резали, как нож. Он наслаждался этим, словно хищник, который играет со своей добычей.       Он не собирался оправдываться, но ему надоело это обсуждение. Проще было сказать правду.       — Я просто хотел узнать своего сына. Провести с ним время. Когда ещё представится такая возможность? – с издёвкой продолжил он — Ты лишила меня этого шанса, Алисента, не забывай.       Алисента уже не могла сдерживать себя. Её глаза вспыхнули, а голос сорвался на крик:       — Ты не имеешь права называть его своим сыном! Ты сделал свой выбор шестнадцать лет назад. А теперь хочешь вернуться и разрушить всё, что я построила? – с отчаянием и ненавистью выплёскивала она.       — Не смей обвинять меня! Это ты решила скрыть от меня, кто он, – здесь не сдержался уже Деймон. Его голос стал холодным и жёстким.       — Такой человек, как ты, недостоин даже находиться рядом с Эймондом. Ты не знаешь, что такое любить кого-то больше себя самого, – с презрением выплюнула королева.       Деймон глубоко вздохнул, в глазах всё ещё плясала усталая, чуть лениво-насмешливая тень, словно он в равной степени наслаждался и самим спором, и её срывающимся голосом. Он посмотрел на Алисенту долгим, испытующим взглядом, а затем, будто невзначай, слегка улыбнулся — так, как улыбаются, когда знают нечто важное, что другой боится признать.       — Знаешь, он ведь действительно как две капли воды похож на меня, — задумчиво произнёс он, играя с этими словами. Его голос был низким, спокойным, но каждое слово намеренно выбивало её из равновесия — И как только все этого не замечают?       Алисента застыла, едва дыша. Она не могла ответить. Не могла даже пошевелиться, будто каждое слово Деймона пригвоздило её к месту. Её руки дрожали, но она спрятала их в складках платья, стараясь не выдать себя.       Деймон, заметив её реакцию, не стал наседать, напротив, он замолчал, сделав эту паузой ещё более невыносимым. Затем он медленно двинулся вокруг неё, уверенно и плавно, как хищник, обводящий свою добычу. Он словно хотел, чтобы она чувствовала его присутствие даже тогда, когда не видит.       Остановившись у неё за спиной, он наклонился чуть ближе и тихо, почти шёпотом, заговорил, каждый слог намеренно растягивая, как будто это было тайное признание:       — Настоящий дракон. Истинный Таргариен. Моя кровь.       Алисента вздрогнула, но не обернулась. Его голос, глубокий и бархатный, проникал в её сознание, как яд. Она чувствовала, как её лицо горит, хотя не знала, было это от гнева или от чего-то ещё.       — Ты можешь отрицать это сколько угодно, – продолжил он, его голос стал чуть мягче, но от этого ещё более опасным, — но он — моя плоть. Моя кровь. Плод нашей запретной страсти.       Он произнёс это так, будто это признание было не вызовом, а чем-то, чем он искренне гордился. И это было хуже всего.       — Замолчи, – прошептала она, наконец, но её голос был едва слышен, слабый, почти умоляющий. Деймон выпрямился, обойдя её, и снова оказался перед ней. Его взгляд был прикован к её лицу, и в нём было что-то странное — смесь насмешки, триумфа и чего-то ещё, чего Алисента боялась даже распознавать.       — Почему ты так боишься правды? — спросил он, склонив голову набок, как будто искренне пытался понять. — Ведь ты видишь её каждый день в его глазах, в его движениях. Он весь я.       — Эймонд — мой сын, – наконец выдавила она, стараясь звучать твёрдо, но голос предательски дрогнул. — И только мой.       Деймон рассмеялся, громко, с искренним удовольствием, будто она только что сказала что-то невероятно глупое.       — Твой? — переспросил он, невольно поднимая брови. — Ты воспитывала его, растила, направляла... Это, конечно, так. Но, Алисента, давай не будем обманывать самих себя. Его кровь не принадлежит тебе. Она принадлежит мне.       Он подошёл ближе, почти вплотную, но не касался её. Его присутствие было таким мощным, что она невольно сделала шаг назад.       — Ты боишься, — мягко произнёс он, глядя прямо в её глаза. — Больше всего на свете ты боишься, что он узнает правду. Узнает, кто он на самом деле и от кого унаследовал свою силу... и свою ярость.       Алисента почувствовала, как её сердце болезненно сжалось — она ясно осознала, что Деймон увидел её слабость. Он читал её, как открытую книгу, и это повергло её в ужас. На миг её охватило желание отступить, сбежать из этого разговора, но затем она вспомнила, кто она. Вспомнила долгие годы, проведённые в борьбе за власть, за свой статус, за своих детей. Она не могла позволить ему видеть её уязвимой.       Алисента выпрямилась, её спина стала прямой, как натянутый лук. Она подняла подбородок, а в глазах вспыхнуло ледяное пламя. Её голос прозвучал ровно, холодно, с привычной королевской надменностью, хотя внутри всё ещё бушевал шторм.       — Ты забываешься, Деймон. — произнесла она, глядя ему прямо в глаза, словно бросая вызов. Я — королева.       Последние слова прозвучали особенно чётко, будто она напоминала ему неоспоримую истину, которую он осмелился игнорировать. Она говорила так, словно обращалась не к человеку, а к подданному, который посмел забыть своё место.       Деймон молча смотрел на неё, его лицо озарила лёгкая, почти невесомая улыбка. Он не выглядел побеждённым, напротив, в его глазах мелькнуло что-то похожее на восхищение. Он медленно наклонил голову в насмешливом жесте, будто признавая её слова, но не её силу.       — О, я не забываю, моя королева, – произнёс он мягко, но в его голосе звучала насмешка, замешанная на опасной игре. — Но разве не забавно, как ты сама пытаешься убедить себя в этом?       Она не поменяла своего выражения лица и оставалась хладнокровной, как статуя из мрамора.       — Ты слишком много на себя берёшь, Алисента, – продолжил Деймон, его голос был полон уверенности и опасной игры.        —Твои титулы — ничто передо мной. Думаешь, твоя власть защитит тебя? – он сделал шаг ближе, и теперь между ними оставалось совсем немного пространства. Его присутствие, тёплое и обжигающее, словно поглощало её.       — А где была твоя королевская неприкосновенность, когда ты отдавалась страсти в моих объятиях, забыв обо всех своих титулах? - он говорил, как будто он мог видеть прямо душу Алисенты, и она не могла скрыть от него свою уязвимость.       Лицо королевы побледнело, как будто она была поражена молнией. Воспоминания нахлынули на неё с болезненной яркостью, жгучим стыдом заливая шею и щёки. Она чувствовала, как будто она была снова той молодой и наивной девушкой, которая была так беззащитна перед Деймоном.       — Это в прошлом, — выдавила она наконец, её голос был хрупким, как тонкий лёд, готовый в любой момент треснуть. Она подняла голову, стараясь выглядеть так, будто владеет ситуацией, но дрожь в голосе выдавала её. — Я была молода и наивна. Ты воспользовался моей слабостью.       Она произнесла эти слова, надеясь, что они прозвучат как обвинение, но они больше напоминали оправдание, адресованное самой себе. Она не могла смотреть ему в глаза, потому что знала, что он видит её всю, насквозь, каждый её страх, каждую её тайну.       Деймон медленно приблизился, его шаги были почти бесшумны, но каждый из них звучал для неё как гром. Он остановился так близко, что она почувствовала тепло его дыхания на своей коже. Его глаза блестели, как два осколка льда, но во взгляде была не только холодная насмешка — в нём читалась опасная смесь воспоминаний, желания и вызова.       — Слабостью? — повторил он, его голос был тихим, но колющим, как кинжал. — Не льсти себе, Алисента.       Она повернулась к нему, чувствуя, как её сердце оборвалось. Его лицо было так близко, что она невольно сделала шаг назад, но он тут же сократил расстояние, не позволяя ей уйти.       — Я прекрасно помню, как ты желала этого не меньше, чем я, – продолжил он, его голос стал чуть громче, а в глазах вспыхнуло что-то дикое, необузданное.       — Не пытайся переписать историю под свою нынешнюю роль. Прошлое имеет привычку возвращаться. Особенно то, что, как ты думаешь, ты похоронила глубже всего, – добавил он, наклоняясь ближе, так близко, что его дыхание обжигало её шею.       Алисента дрожала. Она не могла сдержать этого, сколько бы ни старалась. Её руки, плотно сжатые у боков, предательски дрожали, а дыхание сбилось. Она не могла заставить себя поднять взгляд на него, но чувствовала его присутствие всем телом. Страх охватил её, холодный, липкий, но в этом страхе было что-то большее.       Деймон заметил это и его губы изогнулись в лёгкой, почти ленивой улыбке, которая не просто насмехалась, а утверждала его власть. Он наклонил голову, его тёмные глаза блестели от интереса, словно он видел перед собой не королеву, а что-то куда более увлекательное.       — Ты дрожишь, Алисента, – произнёс он спокойно, с тёплой, даже ласковой интонацией, которая, однако, лишь усиливала её ужас. — Ты боишься.       Она с трудом вдохнула, стараясь выровнять дыхание, но он не дал ей ни секунды передышки.       — Алисента, я всегда знал, что ты любишь меня, – продолжил Деймон, его голос был полон уверенности, спокойной, абсолютной.       Её глаза широко распахнулись, но она не успела ничего сказать.       — Но я не знал, что ты будешь так сильно бояться меня, – он усмехнулся, наклоняясь ещё ближе, так что его губы почти касались её уха.       Алисента почувствовала, как её сердце сжимается от боли. Она знала, что Деймон прав, она действительно боялась его, того, что он может понять и почувствовать. Она боялась, что он увидит её истинную сущность, которую она так тщательно скрывала от всех.       — Ведь даже сейчас… – продолжал он, его голос стал мягче, почти нежным, но от этого ещё более мучительным. — Я вижу, как ты дрожишь передо мной. И до сих пор смотришь тем же взглядом.       — Закрой свой рот, иначе... – резко и яростно закричала Алисента, её голос был полон негодования и злости. Она завела руку для пощёчины, её глаза блестели от слез и гнева.       Деймон молниеносно перехватил её руку. Его пальцы обвились вокруг её запястья с такой силой, что она невольно вскрикнула. Он смотрел на неё с насмешкой, его глаза блестели от удовольствия.       — Иначе что? Пойдёшь жаловаться королю? – спросил он, его голос был полон сарказма и презрения. — Ты всегда была слабой, Алисента. Не строй из себя воительницу.       Он сжал её руку так сильно, что у неё перехватило дыхание. Королева почувствовала, как будто была поймана в ловушку, из которой не могла выбраться. Она смотрела ему в глаза и ненавидела себя за то, что позволила ему так близко подойти, так глубоко проникнуть в её душу.       Он лишь усмехнулся, его лицо было расслабленным, но в глазах сверкала опасная искра.       — Ты такая забавная, когда злишься, – сказал он мягко, как будто говорил о чём-то совершенно обыденном. — Думаешь, твои угрозы что-то значат для меня?       — Впрочем, тут ты права, – с ленивой усмешкой произнёс Деймон, обводя её взглядом, будто изучал, как далеко ещё можно зайти.       — Эта правда никому не нужна. – он сделал паузу, наслаждаясь её напряжением и резко отпустил её руку. — Можешь и дальше скрывать её.       Его губы скривились в саркастической улыбке, а глаза блеснули холодным огнём.       — Хотя, знаешь... – продолжил он, его голос стал чуть тише, но от этого ещё более язвительным.       — Вряд ли Эймонд простит тебе столь страшный грех. Ведь ты у нас такая святая, верно?       Он саркастически фыркнул, будто её образ добродетельной королевы был для него самой нелепой шуткой. Алисента резко подняла голову, её глаза горели яростью, но он уже не обращал внимания на её реакцию.       Деймон навис над ней, словно тень, и его присутствие стало угрожающим. — Но запомни, – произнёс он, его голос стал низким, почти ледяным. — Если ты встанешь между мной и моим сыном...       Алисента отшатнулась, но он не дал ей отойти, сократив расстояние. — ...тебе придётся столкнуться с той стороной меня, которую ты ещё не видела.       Эти слова повисли в воздухе, как тяжёлый, неотвратимый приговор. Он смотрел прямо ей в глаза, и в его взгляде не было ни тени шутливости. Только холодная, пугающая уверенность. Сжав губы, она посмотрела Деймону прямо в глаза, стараясь не отступить, хотя каждая клетка её тела кричала о том, чтобы уйти. Её голос дрожал, но она заставила себя заговорить, стиснув зубы, чтобы не сорваться.       — Ты чудовище, – наконец произнесла Алисента с отвращением. Её слова ударили в воздухе, повиснув между ними, как натянутый канат. Но Деймон лишь ухмыльнулся, его лицо озарила холодная, хищная улыбка, такая же мертвая и холодная, как могильный камень. Его глаза, сверкающие дикой насмешкой, впились в её лицо, словно он наслаждался её уязвимостью.       — Возможно, – протянул он, его голос был тихим, почти шёпотом, но в каждом слове звучала угроза, от которой по её спине побежали мурашки. — Но это чудовище — отец твоего сына.       Он сделал паузу, наблюдая за её реакцией, и в улыбке мелькнуло что-то ещё более опасное.       — Не забывай об этом, Алисента.       Её дыхание сбилось, и на секунду показалось, что она начнёт задыхаться от нахлынувших эмоций. Слёзы, которые она пыталась сдержать, заполнили её глаза, но она не позволила им упасть.

***

      Эймонд стоял в тени, как в оцепенении, когда услышал слова, которые разразились в его сознании как гром: "Отец твоего сына." Сначала он не мог поверить, но каждое слово, каждый обрывок фразы, который он слышал, не оставляли места для сомнений. Он отчётливо услышал своё имя, и всё встало на свои места — правда ударила его с такой силой, что у него перехватило дыхание. Слова Деймона "Настоящий дракон. Истинный Таргариен. Моя кровь" резали его как нож, и он не мог игнорировать эту правду.       Гнев вспыхнул в нём мгновенно, как пламя, раздуваемое ветром. Он хотел убить Деймона за каждое сказанное слово, за дерзость, за угрозы матери, за то, что этот человек, которого он ненавидел с самого детства, оказался его отцом.       "Что бы там ни случилось 16 лет назад, я всегда встану на сторону матери" — эта мысль была единственной ясной в его бурлящем сознании. Алисента, его мать, та, кто всегда была рядом, кто воспитал его и поддерживал. Он не мог винить её. Не мог осуждать. Она не была грешницей в его глазах — она была жертвой, жертвой манипуляций и интриг Деймона. Во всём виноват только он. Всё это — его вина.       Осознание того, что Деймон - его отец, было отвратительным, как горький яд, разъедающий его изнутри. Эймонд хотел обрушить всю свою ярость на Деймона, вырвать у него горло, заставить пожалеть за каждую угрозу, каждое слово, сказанное в адрес Алисенты, но он знал, что с таким опасным человеком действовать сгоряча — значит проиграть.       Он взял себя в руки и понял, что в битве с ним важно проявить хладнокровие и рассудительность. Он выждет момент и нанесёт удар так, чтобы Деймон не успел оправиться. Ему придётся платить за всё: за угрозы его матери, за ложь, за то, что он был лишён нормальной семьи. И когда настанет время, Деймон поймёт, что воспитал в Эймонде врага куда более опасного, чем мог себе представить.       Его взгляд стал холодным, как лёд.       "Если во мне действительно течёт его кровь, то пусть он пожалеет об этом."       Он поклялся себе отобрать у Деймона всё дорогое и даже больше.       «Но всё это потом… А сейчас…» — Эймонд замер. Впервые в жизни он не знал, что делать. Привычная уверенность исчезла, он чувствовал себя потерянным в море сомнений. Решение навестить короля было единственным, что пришло ему в голову, хотя он не понимал, чего хочет или ожидает от этой встречи.       Шаги Эймонда, отдававшиеся эхом в длинных коридорах замка, казались ему эхом пустоты в его собственном разуме.       Когда принц вошёл в покои к отцу, комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь размеренным дыханием умирающего короля. Полумрак, окутавший помещение, делал его ещё более мрачным. Запах ладана и тлеющих трав смешивался с тяжёлым, предсмертным запахом болезни, витавшим в воздухе.       Эймонд тихо сел рядом с кроватью, его глаза были прикованы к лицу своего отца, которое, казалось, было вырезано на теле, как если бы сама смерть пришла, чтобы забрать его. Мейстеры давали королю от силы несколько дней, а может, и часов. Время словно замерло, затягивая их обоих в безмолвное ожидание конца. Казалось, Эймонд впервые всерьёз задумался о смерти. Глядя на отца, он все яснее осознавал, что не желает никому такой медленной, мучительной кончины. В его душе крепло убеждение: лучше героическая смерть на поле боя, с мечом в руке, чем тихое угасание в одиночестве.       Мысли его текли плавно, унося прочь от этой печальной комнаты.       Тихий хрип короля прервал размышления Эймонда. Визерис открыл глаза и посмотрел на сына взглядом, полным боли, сожаления и, возможно, надежды.       — Эймонд… – прошептал он.       Эймонд заметил, что прислуга короля странно медлит, нарочно задерживаясь у королевской спальни. Это насторожило его; он вспомнил подозрительно слонявшихся без дела кухарок во время разговора матери с Деймоном. Нахмурившись, Эймонд жестом отослал слуг.       — Оставьте нас, – приказал он. Слуги, бормоча извинения, поспешно удалились, но Эймонд заметил в их глазах испуг и смятение. Это укрепило его подозрение.       Лёгкая, непривычная, почти чужая улыбка появилась на бледном лице Визериса, заставив сердце Эймонда сжаться. Когда отец в последний раз так смотрел на него? Он напряженно вспоминал, но в памяти всплывали лишь холодные взгляды и сдержанные кивки. Даже в детстве отец редко проявлял к нему нежность. Эймонд, стройный и подтянутый, поспешно одёрнул одежду, выпрямился, стараясь скрыть смятение, и сел ближе к кровати, впившись в лицо отца.       — Да, отец, – его голос был ровным, но он видел, как тяжело дается отцу каждый вздох.       — Ты пришёл попрощаться? – с надеждой и каким-то болезненным пониманием спросил Визерис. В его некогда ярких глазах, теперь потускневших от болезни, мелькнуло что-то похожее на облегчение.       Эймонд растерялся. Столько лет между ними стояла невидимая стена – долг, этикет, политика. А сейчас, когда появилась возможность наконец поговорить искренне, как отец и сын, он не знал, с чего начать.       — Я... – его голос дрогнул, и Эймонд прокашлялся, пытаясь справиться с непрошенными эмоциями. — Да, отец. Я должен был прийти раньше.       — Наверное, из всех детей я виноват перед тобой больше всех, — король выдохнул эти слова с такой тяжестью, словно сбрасывал с себя груз многих лет. Его голос был слаб, но в нём звучало искреннее раскаяние, которое пронзило Эймонда острее любого клинка.       Эймонд молчал, не в силах произнести ни слова. Он ожидал чего угодно: наставлений, просьб, упрёков, – но не этого мучительного признания. Всю жизнь он старался заслужить внимание и одобрение отца: часами тренировался с мечом, изучал историю и законы королевства, стремился стать сильным, мудрым, достойным наследником. Но все его усилия, казалось, оставались незамеченными. Отец всегда был слишком занят делами государства, слишком поглощен проблемами Рейниры и Эйгона, чтобы уделить внимание своему второму сыну.       — Я так мало уделял вам всем времени, — продолжал Визерис, его дыхание становилось ещё более прерывистым. — И особенно тебе. Не замечал твоих стараний не хвалил за достижения.       Слова отца падали на Эймонда, как удары молота, разбивая в дребезги стену сдержанности, которую он так долго возводил вокруг своего сердца. В его голове промелькнула горькая мысль: а нужно ли ему теперь это раскаяние, произнесённое на смертном одре? Он давно смирился с тем, что он один, что может рассчитывать только на себя. Он научился жить в тени своих более любимых братьев и сестры, не ожидая ни похвалы, ни признания. Но, несмотря на это, от слов отца по его коже пробежали мурашки, а в груди зашевелилось что-то похожее на забытую детскую обиду.       — Прости меня, сын, – голос Визериса был слаб, но в нём звучала такая искренность, такое глубокое раскаяние, что у Эймонда сжалось сердце. — Я не был для тебя тем отцом, которым должен был быть. Все эти годы... я видел твою боль, твое одиночество, но был слишком слаб, чтобы это исправить.       Эймонд молчал, боясь перебить этот хрупкий поток откровений. Он всю жизнь ждал этих слов, ждал признания, ждал любви. И вот сейчас, когда отец стоял на пороге вечности, он наконец-то получил их.       — Я хочу, чтобы ты знал, что я горжусь тобой. Горжусь тем, каким человеком ты стал, несмотря на мои ошибки.       Слова отца были подобны бальзаму на израненную душу Эймонда, искренними и сердечными, без тени притворства или снисхождения, только любовь отца к сыну. В этот момент в глазу принца, обычно таком холодном и непроницаемом, заблестела слеза облегчения и прощения. Эймонд понял своего отца, что он не был жестоким или равнодушным, а слабым человеком, обременённым тяжестью короны и раздираемым противоречиями собственной души, пытающимся быть справедливым королём и любящим отцом, но часто не справляющимся ни с тем, ни с другим. Глядя на угасающего отца, Эймонд почувствовал не только боль утраты, но и глубокое сострадание.       Кажется, Эймонд получил ответы на свои сомнения. Вот его настоящий отец. Был и будет. Он не даст себе повода усомниться в этом.       Сжав руку Визериса крепче, Эймонд опустился на колено рядом с кроватью и тихо произнёс:       — Мне не за что тебя прощать, отец, – его обычно жёсткий взгляд смягчился. — Моё детство было нелёгким, но оно закалило меня.       Визерис с трудом поднял дрожащую руку и коснулся плеча сына. В его глазах читалась отцовская гордость, смешанная с сожалением.       — Да, ты стал настоящим воином, – прошептал он, и его голос, хоть и слабый, был полон теплоты. — Сильнее, чем я когда-либо был. Но помни, сын мой, сила не только в мече. Она в способности защищать тех, кто слаб, в мудрости различать, когда нужно обнажить клинок, а когда протянуть руку мира...       — Эймонд, послушай меня внимательно, – сказал он, собрав свои последние силы       — Быть Таргариеном – это не только привилегия, но и бремя. Драконы – наша сила, но и наше проклятие. Один неверный шаг - и пламя поглотит всё, что мы любим. Корона... она тяжелее, чем кажется, Эймонд. Не в золоте её вес, а в судьбах тех, кто доверил тебе свои жизни.       — Я понял тебя, отец, – Эймонд сжал ладонь отца, впервые за долгие годы позволив себе проявить настоящие чувства. Принц запомнил эти слова и поклялся следовать им, чтобы стать достойным представителем дома Таргариенов. В этот момент Эймонд был не грозным воином, а просто сыном, прощающимся с отцом.

***

      Тяжёлый разговор с умирающим Визерисом и последовавшие за ним откровения оставили в душе принца болезненный след. Покинув покои короля, он чувствовал необходимость привести мысли в порядок и осознать услышанное.       Ноги сами понесли Эймонда в богорощу, где он всегда находил умиротворение и помогал сосредоточиться. Однако, стоило ему ступить под сень священных чардрев, как между лопаток пробежал холодок, и он почувствовал, что за ним следят. Годы тренировок и опыта боевых действий обострили его инстинкты, и принц сразу понял, что кто-то пристально смотрит на него, от чего волоски на загривке вставали дыбом. Эймонд замедлил шаг, делая вид, что любуется игрой света на листве, а сам исподтишка оглядывался по сторонам, пытаясь вычислить соглядатая, и даже заметил какое-то движение за стволом чардрева, но, когда повернулся в ту сторону, там уже никого не было.       Сжав зубы, Эймонд почувствовал, как в нём закипает гнев и тревога. Он был уверен, что Ларис прознал о его происхождении и собирает информацию, чтобы использовать её против него и его семьи.       Стремительным, почти угрожающим шагом, полный решимости найти мастера над шептунами, Эймонд пересекал коридоры Красного Замка. Каждый его шаг выражал уверенность и подавленную ярость. Он знал, что Ларис — один из самых хитрых и коварных интриганов королевства. Обнаружив Лариса, беседующего с кем-то из приближённых, Эймонд направился к ним. Ларис жестом отослал собеседника и, скрывая неуверенность, склонился в поклоне. Но принц неподвижно смотрел на него сверху вниз пронзительным взглядом, источающим превосходство и безжалостность, не давая Ларису ни малейшего шанса на манёвр.       — Здравствуйте, Лорд Ларис, – сказал Эймонд с напускным уважением, его губы украсила саркастичная улыбка Ларис, стремясь показать свою учтивость, отвечал:       — Здравствуйте, мой принц, – он сдержанно поклонился головой, стремясь показать свою учтивость Обмен приветствиями завершился, но напряжение в воздухе усугубилось. Эймонд не собирался останавливаться на формальностях.       — Прогуляемся? – предложил он тоном, лишённым малейшего намёка на уступчивость.       Ларис явно насторожился, они никогда не разговаривали наедине, и он понимал, что это предложение не предвещает ничего хорошего.        — Да, мой принц, – с неизбежностью ответил он.       Эймонд неспешно двинулся вперёд, и Ларису ничего не оставалось, как хромая последовать за ним. Каждый шаг принца звучал, как отсчет секунд, которые приближали их к неизбежной развязке. Наконец Эймонд нарушил молчание:       — Лорд Ларис, я когда-нибудь говорил вам, что вы прекрасный мастер над шептунами? – начал принц, и в его голосе прозвучали опасные нотки.       — Нет, мой принц, – стараясь скрыть внутреннее беспокойство, ответил с воодушевлением. Его улыбка была натянутой, а глаза — настороженными, понимая, что за комплиментом скрывается подвох.       Эймонд резко остановился, его лицо исказилось ухмылкой, и он бросил через плечо язвительную реплику: — Но, к вашему разочарованию, ужасный лжец.       На лице Лариса застыло выражение непонимания, перемежающееся со страхом.             Эймонд же, довольный произведённым эффектом, продолжил идти вперёд с идеально прямой спиной, вынуждая Лариса не отставать.       — Вы знаете, что я не люблю пустых разговоров, предпочитаю говорить прямо, — продолжил принц, его голос становился всё более холодным и угрожающим. Ларис, сглотнув, кивнул, осознавая серьёзность момента.       — Видимо, в последнее время вы плохо справляетесь со своими обязанностями, раз я заметил ваших людей, — произнёс Эймонд с напускной задумчивостью, его слова были пронизаны скрытой угрозой, — К слову, советую сменить пташек, если не справляются со своей работой.       Ларис замер, делая вид, что не понимает смысла слов Эймонда. Однако принц видел всё: он знал, что Ларис осознаёт подтекст и лишь пытается скрыть истинные намерения. Внутри царила напряжённая тишина, нарушаемая лишь эхом шагов Эймонда, который не давал Ларису ни малейшего шанса на манёвры. Каждое слово принца было выверено до совершенства, внушая страх и подчёркивая его абсолютное превосходство.       — Но всё же сегодня в ваши руки попали некоторые сведения о давнем прошлом моей семьи, – произнёс Эймонд обманчиво спокойным тоном, но в его словах таился смертельный яд, — и я очень надеюсь, что вы не настолько глупы, чтобы попытаться использовать её в своих жалких интригах.       Принц шагнул ближе к Ларису, нависая над ним подобно грозовой туче.       — Мой принц, я бы никогда... – начал было Ларис дрожащим голосом, но Эймонд рассмеялся и резко оборвал его       — Никогда? - переспросил он с издёвкой, – не зарекайтесь, лорд Ларис. Вы играете с огнём.       Эймонд сделал ещё один шаг, почти вплотную приблизившись к побелевшему от страха Ларису. Теперь их лица разделяли считанные дюймы, и лорд мог чувствовать на своей коже жаркое дыхание принца.       — Если хоть слово, хоть намёк на эту информацию просочится из ваших уст или из уст ваших пташек, - процедил Эймонд, чеканя каждое слово. — Я лично позабочусь, чтобы ваша смерть была самой страшной и мучительной, которую вы можете себе представить. Вы будете кричать от боли, но я не услышу вас. Вы будете умолять о пощаде, но я не дам её вам. И последнее, что вы услышите в жизни, будет — Dracarys.       С каждым словом принца лицо Лариса становилось всё белее, а в глазах плескался неприкрытый ужас. Он понимал, что Эймонд не бросает слов на ветер и что его угрозы — не пустой звук. Перед ним стоял настоящий безумец, способный на всё ради защиты своих тайн.       — Я... я понял вас, мой принц, – просипел Ларис пересохшими губами, — Клянусь, эта информация умрёт вместе со мной".       — Конечно, – кивнул Эймонд, и на его губах заиграла жестокая улыбка, сквозящая мрачным удовлетворением, словно он наслаждался страхом.       — Потому что если она не умрёт с вами, то вы умрёте вместе с ней. Эймонд произнёс эту фразу с пугающим спокойствием, делая угрозу ещё более весомой и неотвратимой. В его голосе не было ни гнева, ни ярости — лишь ледяная уверенность человека, привыкшего отдавать приказы. Ларис понимал, что холодное безумие безжалостного убийцы было гораздо более устрашающим, чем неконтролируемая ярость разгневанного принца. От этого осознания кровь стыла в жилах, а сердце пропускало удары: Эймонд не врёт. И если Ларис хоть на миг усомнится в этом, то подпишет себе смертный приговор.       Фраза "Надеюсь, мы поняли друг друга" звучала как последнее предупреждение. В голосе Эймонда слышалась насмешка, словно он заранее знал, что Ларис не посмеет ему перечить.       Это была демонстрация превосходства принца над тем, кого считал ничтожеством. Эймонд бросил на него последний многозначительный взгляд и ушёл, оставив Лариса наедине с осознанием того, как близко тот подошёл к краю пропасти.

***

      Багряный закат окрашивал окна септы. Алисента до позднего вечера молилась, склонившись перед алтарём. Ритмичный шёпот молитв, казалось, проникал в саму ткань времени. Она каялась снова и снова, надеясь, что её слова достигнут богов и принесут облегчение.       Каждое слово молитвы было пропитано печалью и отчаянием. Вина разрывала душу Алисенты. Она просила богов о прощении, но, закрывая глаза, вновь видела события этого дня. Слова Деймона, жгучей правдой терзавшие её сердце, не выходили из головы. Она желала его, и эта мысль была невыносимо грешной. Алисента боялась тьмы, скрытой в её душе, тьмы, которая могла разрушить всё на своём пути.       Слёзы смешивались с каплями воска от горящих свечей. Голос Деймона эхом отдавался в её разуме, усиливая муки. Она пыталась сосредоточиться на молитвах, но его лицо и слова вновь и вновь возвращались к ней. Внезапно королеве послышался тонкий, едва уловимый шёпот, словно дыхание ветра. Что-то подсказало ей, что нужно идти к мужу и молить о прощении. Это было озарение, словно сами боги направляли её. Она верила, что только так обретёт покой.       Вытерев слёзы, Алисента направилась к выходу. В её сердце горела решимость, смешанная с отчаянием. Она знала, что путь будет трудным, но была готова на всё, чтобы избавиться от тени, нависшей над её душой. Только король, верила она, мог дать ей искупление.       Алисента вошла в покои короля, сгорбленная под тяжестью невыносимой вины. Величественные стены, украшенные гобеленами, казались сейчас мрачными и давящими. Заметив беспомощное состояние мужа, она словно потеряла связь с реальностью. Шаги, которые были тяжелы и медленны, растворились в воздухе, и слёзы, словно освободившиеся из плотины, хлынули ручьём по её щекам.       — Здравствуй, муж мой, – прошептала она, пытаясь скрыть свою боль за маской грустной улыбки. Голос её был хриплым, словно он сам был на грани исчезновения.       — Алисента… – король был слабым, едва слышным, но в нём звучала мольба, прошение о чём-то, что он сам не мог сформулировать. Каждое слово давалось ему с огромным трудом, словно он вытаскивал их из самой глубины души.       Алисента, не отрывая взгляда от мужа, спохватилась. Её пальцы нервно теребили подушку и одеяло, словно пытаясь укротить бурю эмоций, которая бушевала внутри неё. Она не пугалась его внешнего вида, не испытывала отвращения. Это была просто реальность, с которой она смирилась. Быстро кивнув, она молча согласилась, всхлипывая, словно подтверждая нечто ужасное, но неизбежное.       — У меня осталось мало времени. Сядь, дай я поговорю с тобой, посмотрю на тебя… – прошептал король, медленно и нежно взяв её за руку. Его ладонь была холодной, словно лед, но в её прикосновении Алисента чувствовала некую теплоту, некую надежду.       Но он не успел договорить. Королева бросилась на колени возле изголовья кровати и, глядя в пол, начала изливать всё, что было накопилось в её душе. Слёзы текли по её щекам, смешиваясь с мокрой тканью её платья.       — Прости, прости меня, муж мой, – её слова вырывались в отчаянном потоке, словно она пыталась смыть с себя грехи, выговориться, выплеснуть всю боль. — За мной столько тяжких грехов, столько… — слова вырывались стремительным потоком, не зная, что ещё сказать, как выразить всю глубину своего раскаяния.       — Тише, тише, – оборвал он её поток слов, его голос был слабым, но в нём звучала нежность и понимание.       Алисента подняла на него глаза, полные слёз, в которых читалась боль, страх, любовь и отчаяние.       — Все мы грешны, – произнёс он со вздохом, словно осознавая всю тяжесть их ситуации. Его слова были как лечебное зелье, успокаивающее её душу.       — Я каюсь пред тобой, что не всегда вёл себя должным образом по отношению к тебе, – его слова были полны сожаления и боли. Она поднесла его ладонь к своему лицу, словно целуя его, прощаясь с ним надолго.       — Ты родила мне замечательных детей… спасибо тебе, — сказал он с искренней благодарностью, его слова были как лучик света в этой мрачной комнате.       Алисента, с заплаканными глазами и дрожащими руками, держала его за руку, не в силах оторвать взгляд от его увядающего лица. Он закрыл глаза на мгновение, а затем снова открыл их, и в них было нечто, чего королева никогда раньше не видела – усталость от долгой жизни и покой, которого он так долго добивался.       — Алисента, – его шепот был едва слышен. — Мне... мне снится дракон, – его рука ослабла в её хватке.       Алисента поднесла его руку к своим губам, целуя костяшки.       — Я тоже его вижу, мой король. Дракон несет тебя к звездам.       Он улыбнулся в последний раз, и его взгляд устремился в никуда. Грудь перестала вздыматься, и из неё вырвался последний хриплый вздох.       Алисента, рыдая навзрыд, крепко прижала его руку к себе, и слезы капали на безжизненную ладонь. Часть её самой умерла вместе с ним, и от отчаяния тело содрогалось. Тишина в королевских покоях стала давящей, тяжелой, как погребальный саван. Она оплакивала не только короля, но и свою потерянную любовь, сломанную жизнь и неопределенное будущее. В этот миг она осталась одна, лицом к лицу с надвигающейся бурей, которую предчувствовала, но не могла предотвратить. Алисента была королевой, и ради него ей предстояло нести бремя его смерти.