Harmony

Шум воды, вдали слышны городские звуки, природа в своих звуках, и женский плач — всё это вместе сбивало Чанбина с толку. Ситуация казалась абсолютно нелепой и пугающей. Его задание, которое он выполнял с такой уверенностью, могло обернуться полным крахом в любую секунду. Но как ему поступить? Как быть, если на его плечи легло убийство, и не просто убийство, а брата его девушки? В один момент оборвалось всё: и его задание, и его мечта остаться рядом с любимой. Он никогда не планировал раскрывать Т/и правду о своей жизни. Он знал, что, узнав, она уйдёт, и это станет концом. Но вот она стоит перед ним, на коленях, слёзы катятся по щекам, и она умоляет его остановиться, не позволяя ему разрушить всё, что ещё осталось. — Чем я такое заслужила?! — вырывается из её груди, и голос на последних словах срывается. Кажется, теперь всё стало только хуже. Если раньше убийцей был лишь один человек, которого она любила, то теперь их двое. Она снова наступила на те же грабли, не в силах избежать этого кошмара. Ветер играюще тронул его волосы, когда кулак врезался в щеку Чанбина, а следом последовал удар в живот, от чего парень отлетел назад, падая на спину. Его руки не поддавались, тело тоже, а разум был затуманен, не в силах собраться. Брат поднялся, сплёвывая кровь и улыбаясь с ехидной ухмылкой. Всё шло по его плану: он пригласил Т/и, оставив ей адрес в письме. Чанбин же ждал в такси, давно наблюдая за ним и заметив, как тот ездит домой именно на такси. Однако брат не учел одно Чанбин был того же рода, что и он. Он подошёл к Чанбину, лежащему на асфальте, и со всей силы врезал ему ногой в живот. Женский крик, полный отчаяния, прорезал воздух, но брат не обратил на это внимания и нанес ещё один удар. Чанбин смотрел в небо, ощущая, как тело беспомощно принимает удары. Кровь изо рта стекала по шее. Что ему делать? Убить этого ублюдка, но что тогда с Т/и? Она просила его не убивать, кричала остановиться, потому что любит этого человека, каким бы он ни был. Но будет ли она любить его как прежде, если он убьёт её брата? Останется ли она с ним, с тем, кто погубил не только её брата, но и сотни других людей? Если посмотреть правде в глаза, Чанбин не отличался от тех, кого он когда-то убил — тех, кого отравил, измучил до смерти, пытал и, в конце концов, убил пулей в голову. Он был даже хуже их всех, вместе взятых, и заслуживал не просто смертельной казни, а долгих и ужасных мучительных пыток, которые бы сопровождали его до самого конца. А Т/и... она заслуживала лучшего. Сначала он понимал, что нельзя, нельзя влюбляться, но со временем он откинул эти убеждения и поддался своим чувствам. Однако спустя какое-то время, он осознал, какую страшную проблему создал, позволив себе быть живым человеком. Познать чувства вновь, открыть для себя то, что было неизведано, позволить себе любить — всё это было новым и необычным. Тогда он понял, осознал, что не сможет сделать Т/и счастливой. Он мог дать ей только временное счастье, мимолетную радость и любовь, от которой его собственная душа согревалась. Но как же ему нравилось любить её... До такой степени, что он был готов отдать всё, лишь бы это продолжалось. Но как? Как он может продолжить, когда всё вокруг рушится? Он словно запутался в паутине обстоятельств, где каждое движение лишь еще сильнее затягивает нити вокруг него. Каждое усилие выбраться оборачивалось новой преградой — он оказался в сети проблем, из которой невозможно было вырваться. Любое движение цепко и безжалостно удерживала масса невидимых нитей. Сквозь весь шум прорезался вопль: Т/и умоляла брата остановиться. В тот момент Чанбин ощутил адскую боль в животе. Несмотря на это, его силы не иссякли — не зря же он так долго тренировался, работая над своей выдержкой. Мгновенно он схватил брюнета за щиколотку и дернул на себя, заставив того упасть, не ожидая такого манёвра. Чанбин быстро поднялся, вытирая кровь с лица. Ему было больно, но Т/и было больнее. Поэтому он действовал стремительно, не медля ни секунды. Чанбин несколько раз ударил брюнета по лицу кулаком, пока тот беспомощно пытался выбраться из-под него. Но Чанбин был сильнее, и тот не мог ничего противопоставить. Брат, видимо, осознавал это, но его усилия были тщетными — он беспокойно дергал ногами, пытаясь сбросить Чанбина с себя, но всё было напрасно. Чанбин настолько увлёкся и сосредоточился на том, чтобы вырвать душу из этого животного, что перестал слышать крики Т/и. Он остановился, поднял голову и медленно повернул её в сторону девушки. Она сидела, не плача, просто наблюдала за происходящим с красными глазами, словно лишёнными жизни. — Т/и, — дрожащим голосом позвал её Чанбин, пока его собственная кровь стекала по висках, а чужая — по его руках. Девушка повернула к нему взгляд и попыталась улыбнуться, но эта попытка вышла неубедительной. Её глаза блестели от сдерживаемых слёз, а дрожащий подбородок предательски выдавал борьбу с нахлынувшими эмоциями. Она отчаянно пыталась сохранить самообладание, но вся её хрупкость и ранимость были очевидны. — Да? — тихо ответила она, пока от сильных криков горло болит. Чанбин тяжело улыбнулся, разжав пальцы и отпуская воротник брюнета. С каждым мгновением он всё глубже погружался в безумие, но ещё больнее осознавать, что в этот хаос он втягивает и ту самую добрую девушку, которая не заслуживала подобной судьбы. — Что прикажешь делать? Его руки дрожали мелкой дрожью, словно тело отказывалось подчиняться, несмотря на то, что разум уже смирился с происходящим. Внутри царил хладнокровный страх, но мышцы всё равно напрягались, выказывая укоренившийся ужас. Т/и находилась в том же состоянии. Её сердце, которое она сама долго пыталась перевязать бинтами, покрывалось шрамами от старых ран. Но потом появился Чанбин — словно свет в тёмной ночи. Он осторожно и заботливо перевязал её сердце до конца, стараясь залечить боль, чтобы оно больше не кровоточило и не пропитывало ткань алыми пятнами. С его появлением она ощутила долгожданное облегчение, но сейчас её раны снова начали болеть, и кровь, медленно просачиваясь, снова запачкала бинты. — Я? — её голос дрожал, выдавая неуверенность и внутреннюю борьбу. В мыслях пролетела строчка из письма: «Вызови копов или убей лично, твой выбор». Он сказал, что выбор за ней. Действительно, сейчас всё зависит от неё — их дальнейшая судьба. Варианты есть, и не один, но ни один не ведёт к счастливому концу, где никто не пострадает. В каждом из них кто-то должен умереть: брат, любимый или она сама. И вот этот безвыходный выбор, который она должна сделать, терзает её душу, как холодная сталь, погружаясь всё глубже в сердце. Как бы она ни решила, последствия будут катастрофическими, а боль — невыносимой. Как бы больно не было, в голову приходил лишь один разумный выбор, который, несмотря на всю его жестокость, казался единственным выходом. Все другие мысли, полные страха и сомнений, быстро уступали место этому решению, что было одновременно и освобождением, и последним шагом в неизвестность. — Я сама, — твёрдо и решительно сказала она, поднявшись на дрожащие ноги, которые казались ватными. Сделав несколько шагов, она упала рядом с братом, который уже не мог пошевелиться. Чанбин всё это время сидел на нём, едва переводя дыхание после избиения, и остался на месте, не отрывая взгляда от Т/и. В его глазах смешались боль, сожаление и тень надежды, что её решение не приведёт к ещё более страшным последствиям. Она быстро огляделась вокруг в поисках пистолета. Чанбин тут же напрягся ещё сильнее, настороженно наблюдая за каждым её движением, ведь не знал, что задумала Т/и. Пистолет оказался совсем рядом — он лежал у колёс машины, будто дожидаясь своей роли в этой трагедии. Подняв его дрожащими руками, она с тяжёлым сердцем подошла ближе и опустилась рядом с братом, её взгляд был жалостным и испуганным. — Ты говорил в письме, — она смахнула слёзы, катившиеся по щекам, — что хотел бы увидеть мою улыбку в последний раз. Голос её дрожал, но она заставила себя исполнить его желание. Сквозь боль и слёзы она улыбнулась — не от радости, а из любви и прощания. Улыбка получилась печальной, словно свет в её глазах угасал с каждым мгновением, но она всё равно сделала это, чтобы брат запомнил её именно такой, какой хотел. Брат, уже смирившийся со своей участью, лежал неподвижно, устремив на неё взгляд, полный боли и печали. Когда она заставила себя улыбнуться, с его глаза медленно скатилась одинокая слеза, отражая всю глубину страданий. Он попытался ответить ей слабой улыбкой, но из-за разбитого, измождённого лица мышцы отозвались болью, и жест вышел кривым и неуклюжим. Тем не менее, в этом движении чувствовалась попытка утешить её, как бы тяжело это ни давалось. В его глазах она видела своего брата, настоящего, каким он был раньше. В этот момент, когда решалась его судьба, он был собой — не тем, кого прятала в себе вторая, тёмная личность. В глубине его глаз, словно отблеск света на дне моря, вспыхнула та самая братская любовь, что согревала её в холодные зимние вечера, напоминая о тех днях, когда всё было проще. — Ты был моей опорой, — проговорила она после короткой паузы, — Ты заставлял меня учиться, напоминая, что знания — это ключ ко всему. Ты делился со мной всем, что знал, учил тому, что умел сам. Мы проводили вместе всё свободное время, были как лучшие друзья. Ты знал обо мне всё, а я — о тебе, — она горько усмехнулась, воспоминания заставили её на миг замереть. — Я знала о каждой твоей девушке. А потом всё изменилось. Но, братик, — её рука осторожно скользнула по его лицу, словно пытаясь запомнить тепло его кожи навсегда, — я всё равно продолжаю тебя любить и буду любить. Ты — мой единственный брат, на всю жизнь. Чанбин мог только стоять в стороне и слушать, но с каждым её словом боль всё сильнее сжимала его сердце. Каждое воспоминание, каждая нотка печали в её голосе вонзались в него, оставляя невидимые, но глубокие раны. Он не знал всех тягот, через которые пришлось пройти его любимой, но одно он понимал точно — она была сильной. Даже сейчас, стоя на краю бездны, она сохраняла стойкость, которая поражала его до глубины души. Чанбин отвернулся, пытаясь скрыть слёзы, которые он поспешно смахнул рукой. Он продолжал слушать, стараясь сохранить внешнее спокойствие, но каждое её слово проникало глубоко в душу, обжигая сердце. — Как ты и говорил, я сделала выбор. Я не хочу, чтобы ты продолжал мучиться в психбольнице или гнить в тюрьме, поэтому просто, — она сжала губы, сдерживая слёзы, готовые пролиться, — убью тебя. Она медленно поднялась на ноги, и Чанбин, услышав её слова, почувствовал нарастающую панику. Как же так могло случиться, что всё привело к этому? Как могло всё зайти так далеко, чтобы невинная, чистая Т/и, которую он так хотел защитить, оказалась на пороге, готовая стать убийцей? — Т/и, что ты такое говоришь? — его голос был хриплым и дрожащим, наполненным отчаянием и страхом, ведь ещё один шаг — и Т/и сорвётся в ту же бездну, в которой уже оказались два самых дорогих ей человека. Девушка посмотрела на него, и в её глазах вспыхнула незнакомая, почти пугающая уверенность, словно говорящая без слов: «Я сама». Чанбин колебался, сомневаясь, что Т/и должна брать на себя такой тяжкий грех, убивая родного человека. Но после недолгого зрительного контакта он понял, что её решение окончательно. Это был её брат, её семья, и он не имел права решать за неё. — Пожалуйста, отойди, — её голос прозвучал удивительно твёрдо, хоть и был сорван от криков. В нём, несмотря на силу, проскальзывала едва уловимая нотка боли. — Он был всем – тюрьмой, пыткой, но всё равно оставался моим братом. Чанбин медленно поднялся и встал рядом, полностью принимая её выбор. Он понимал, что изменить ничего не может, и всё, что ему оставалось — это быть рядом, разделяя с ней этот тяжёлый момент и поддерживая её, насколько это возможно. Т/и не смотрела на лицо брата, не в силах вынести его страдания, ожидая пулю в сердце. Она не хотела видеть, как тот мучается в последние моменты. Чанбин же, напротив, устремил взгляд на него, внимательно вглядываясь в глаза, полные боли и отчаяния, которые были сосредоточены только на одном человеке — своём убийце. Т/и прицелилась, но её рука дрожала, и она вынуждена была взять пистолет обеими руками. На выдохе она закрыла глаза, пытаясь успокоить сердце, пальцем коснулась курка, но нажать не могла. Ей было страшно. Она боялась. Но вдруг в тишине раздался родной голос, прошептавший одно слово: «Стреляй». И тут же последовал выстрел.