Созерцание

***

      Луна безмолвна. Но тем ещё более жестокой ощущается её мрачная ирония, когда дело заходит о сородичах. Без возможности спросить её о планах на наше существование, каждый вынужден искать свою дорогу для прогулок в ночь самостоятельно. Жажда же – не путь, не ориентир, только лишь кнут, что заставляет двигаться по выбранному пути дальше.       Насытиться тяжело. Насытиться поистине, пропитав энергией каждую часть себя настолько, чтобы чувствовать её тепло, – практически невозможно. Это всегда дорогого стоит. И каждый решает для себя, готов ли он платить обозначенную цену ради мгновения лживого дыхания жизни. Когда каждая прогулка сородича уже окружена ложью.       Каждый из нас по сути своей – хищник, которому место среди лесов. Но каждому из нас нужна пища, дать которую способно только человеческое общество. Они живут по утрам, и мы существуем среди ночи, вынужденные ради пропитания идти на любые доступные хитрости.       В Нара на одно чистое место стало меньше. Монахи поддавались силе мистических уговоров, пропуская нас в шукубо, слабели энергией, когда приносили безвкусный для сородичей рис, забывали за соблазном об изначальной цели визита, забывали о своём пути хо.       Если бы они могли видеть себя со стороны в эти ночи. Если бы они помнили, что делали в эти ночи. Их кожа оставалась чиста, раны от укусов исчезали под холодом губ, оставались лишь аккуратные тёмные пятна, скрытые в тех местах, которые не принято показывать в обществе. Которые легко можно было принять за случайный и очень неловкий удар.       Смиренные перед законами храма паломники по утрам – теневая картина, скрывающая на обратной стороне разнузданные ночи. Монахи – никогда не фигуры на полотне – часть реквизита для представления, то, что создаёт общий контраст. Энергии от них исходит больше, чем света от бумажного фонаря. Даже в моменты страсти все траты несравнимы с количеством получаемого с них.       С заката комната полнится околдованными. Их ход мысли предопределён. До тех пор, пока мы с Сукуной не покинем этот приют, они будут приходить с последними лучами солнца и уходить перед самым рассветом. Измотанные, истерзанные, искусанные. Однажды они всё-таки поймут, почему просыпаются даже не одетыми, лишь завёрнутыми наспех в нижние платья, и тогда нам придётся искать новое пристанище, снова скитаться по лесам до выхода к новому городу, терпеть нарастающий от луны к луне голод.       Пока – выделенная нам шукубо заливается жизненной энергией. Она пахнет жжённым деревом и оседает на языке привкусом каштана. Ночи напролёт полнятся звуками наслаждения, доносящимися из-за ширмы.

***

      Со скребущимся раздражением Фушигуро приходилось признать, что у него медленно начинала формироваться привычка к долгим пешим прогулкам. Мысли не хотели думаться как-либо иначе, кроме как во время пути от станции метро до ворот Тенген. Этого расстояния идеально хватало для того, чтобы прийти к какому-либо умозаключению, и перешагнуть порог с чистой совестью и ничем не забитой головой.       Едва сомкнув пальцы на дверной ручке, Фушигуро прикрыл глаза и глубоко втянул воздух, будто готовясь к погружению под воду. Морально возвращение домой подобным образом и ощущалось. Насчёт чистой совести он явно поторопился.       Никуда не собирался из головы выходить образ Сукуны перед закрывающимися дверьми вагона метро. Это зрелище казалось ещё более сюрреалистичным, чем вид Сукуны с телефоном в руках. Тысячелетний сородич не должен был так хорошо вписываться в окружающую его обстановку. Не после того бесконечного круга крови и огня, о котором в Тенген читал каждый. Не сочеталась его спокойная обходительность и с описанным в Дневниках. Там, на станции, это выглядело почти, как если бы…       Фушигуро приложился лбом к тяжёлой двери осторожно, но ощутимо. По части ничем не забитой головы он тоже поторопился. Раньше получалось лучше. Ему просто нужно было переключиться на что-нибудь, но ничего вокруг не цепляло внимание. В этом была проблема.       Мысли собирались в кучу только тогда, когда речь шла о единственной встрече. Тогда не нужно было думать наперёд, заходить куда-то дальше мысли о собственном трупе, а выполнить задачу по передаче Дневников, пусть и всего лишь их электронной копии, не представлялось чем-то действительно трудным.       Теперь речь шла о постоянном взаимодействии, где смерть улыбалась ему откуда-то из-за горизонта – из будущего видимого, но ещё не имеющего конечной точки на временной линии. Поиск неизвестно чего за даты от периода Муромати до сегодня, просто потому что он высказал предположение, которое имело место быть. Это стоило проверить.       Отступив на шаг, Фушигуро открыл дверь. Та никак не выдала его возвращение. По тишине освещённого холла не прошлось эхо несуществующего скрипа петель. Несмотря на доводчик, Фушигуро всё же постарался закрыть дверь сам, так же тихо, без лишнего звука.       — Фушигуро, ты словно грабить нас собрался, — и постарался не дёрнуться от громкого и высокого голоса Нобары за спиной. В её отвлечённых словах, пронизанных издёвкой, оставался чётко различимым прямой вопрос: «Что ты скрываешь?». И хотел бы он сказать, что в самом деле он прост и открыт, как вывешенный на стене архива свиток с именами основателей Ордена. Когда на деле актёрские способности Мегуми оставляли желать лучшего. Дав себе несколько секунд, чтобы перевести дыхание, он всё же развернулся к подруге.       Нобара тоже не стояла в ожидании всё это время. Она уверенно шла к Фушигуро, её недовольное по какой-то причине лицо оксюмороном смотрелось в сочетании с белыми иероглифами на чёрной футболке, что советовали ей очистить разум от назойливых мыслей и насладиться покоем медитации. Без лишних слов Нобара бесцеремонно схватила Фушигуро за левую руку, слегка приподнимая ту в сторону и выкручивая запястье, чтобы видеть электронный циферблат часов без проблем.       — Ещё даже одиннадцати нет. — Она возмущённо всплеснула руками. Фушигуро закатил глаза. — Ты вернулся один, на своих двоих, вполне… — Нобара отошла на шаг, чтобы осмотреть друга внимательнее, — нет, не спокойный, — констатировала она. — Тебя подкараулили в тёмном углу, ударили по голове и сбежали, ничего не украв? Выглядишь дезориентированно.       Она смотрела на него снизу вверх, немного пугающе в том, насколько переживающим казался Фушигуро этот взгляд. Нобара не была рождена эмпатом, но обладала хорошей памятью и потрясающей внимательностью, что весьма удачно заменяло ей необходимость копаться в человеческой психологии. Подобранное сравнение… как нельзя точно описывало то, что ощущал Фушигуро.       — Встретил бывшего? — предположила она, приподнимая бровь. Мегуми же не стал бороться с порывом закрыться от всего вокруг за парой ладоней. Жест, полный усталости, в некотором роде – стыда. После последних не самых удачных отношений Фушигуро они с Нобарой, не сговариваясь, решили больше никогда не делиться друг с другом подробностями личной жизни. С тех пор прошло почти четыре года, и Нобаре стоило отдать должное: до этого момента она всего раз вспоминала о его неудачах, куда больше её интересовала возможность свести уже Фушигуро с кем-либо в настоящем времени. А после самовольного ухода в архивные работники, стрелка на счётчике беспокойства подруги по поводу его гипотетических отношений начала опасно щёлкать по корпусу далеко за шкалой измерения.       К моменту, когда из шумящей темноты начали всплывать воспоминания о тысячелетнем сородиче, растянувшемся по скамейке у набережной, Фушигуро готовился признать, что беспокойство Нобары не было беспочвенным. Архивная работа не предоставляла возможности для вывода накопленной энергии, а тренировки, хоть и постоянные, не могли в полной мере заменить один рейд. Справляться с одиночеством было куда легче, когда бледный свет луны красил кожу разозлённой каппы, а не тогда, когда перед глазами плыла старая кана.       — Лучше бы это был бывший, — Фушигуро звучал почти так же спокойно, как обычно, но чуть более низкий тон выдавал моральную усталость. — Мне просто не повезло, — пытался убедить он Нобару, — и ты обещала не поднимать эту тему.       Обещания не было. Тем не менее, Нобара отступила на ещё один шаг и подняла руки вверх в признании капитуляции. О первых отношениях Фушигуро они тоже не говорили, пытаясь вывернуть каждый раз, когда Нобара всё-таки вспоминала ту катастрофу, в русло «это было давно и неправда». Тогда она только-только перешагнула порог Тенген и хотела как можно скорее влиться в коллектив, заодно попробовав себя в роли свахи.       Амплуа это сидело на ведьме ужасно. Особенно, когда ей ещё не исполнилось и семнадцати, поэтому корыстные мотивы, не скрытые за коварным взглядом, пугали куда сильнее, чем в нынешнее время. Нобара в шестнадцать лучше бы сыграла главную героиню хоррор-фильма, нежели подружку главного героя романтической комедии. Поэтому, начиная от знакомства и заканчивая расставанием, отношения Фушигуро с Камо Норитоши были сущим кошмаром.       Он приехал в качестве сопровождающего для Маки, чтобы помочь той освоиться на новом месте и самому перенять опыт работы токийского отделения, в котором всегда было больше потомков, чем лояльной нечисти. Задержался на месяц. Нобаре хватило недели, чтобы организовать для него экскурсию по окрестностям с Фушигуро в качестве гида, составить для них маршрут совместных тренировок и упросить Маки всё-таки сказать все необходимые слова за них. Иначе Мегуми с Норитоши продолжали бы просто смотреть друг на друга и разговаривать с преувеличенным уважением.       Нобара сияла, как бронзовое зеркало, впервые начищенное после раскопок, пока основной причиной её радости были два до ужасающего неловких потомка. Никто из них не имел понятия о том, как должны работать эти отношения. Оба оказались в них впервые.       Фушигуро – в основном из-за того, что он рос с большинством сверстников из токийского отделения Тенген бок о бок. Его мозг к тому моменту уже отказывался воспринимать местных ведьм, оборотней и потомков как-либо иначе, чем в качестве коллег. Подтянутая фигура одной из ровесниц-оперативниц, нэкоматы, была результатом долгой работы над собой. Тренировки для двухвостой кошки не принесли бы больше физической силы, чем у неё уже имелось по факту происхождения, но упорство и отточенные теперь навыки куда более профессионального ближнего боя стоило уважать. Пока Фушигуро хотел пройтись с ней по приёмам кобудо, кто-то из дознавателей уже занимал её вечер для похода в город на свидание. И таких моментов было… много.       Все эти подробности Фушигуро тогда не озвучил, ограничившись скромным «было не до того». Норитоши понимающе кивнул. Мегуми не задавал лишних вопросов сам. Наверное, им всё-таки стоило больше разговаривать, пока Норитоши был в Токио, но первую неделю они потратили на привыкание к факту их отношений. Остальное время – на полноценное приобщение к новой культуре. Где-то на этом моменте Нобара начала подавать весьма странные и противоречивые сигналы. Счастливо искрящийся взгляд перебивался тянущейся к голове ладонью, когда она не разворачивалась в противоположную сторону и не уходила от них подальше.       Имея возможность сравнивать свои отношения с тем, какими были Сатору и Сугуру в его детстве, Фушигуро и сам понимал, что те отличались разительно. Мегуми не любил лишний шум, Норитоши – тоже, оба предпочитали не тратить время на пустые диалоги. В их отношениях не существовало концепции комплиментов. С одной стороны из-за проклятия рода Камо, с другой – из-за уверенности Фушигуро в том, что он просто не сказал бы тому ничего нового. То, что Норитоши красив, отметила в том числе и Нобара. Он был почти одного с Фушигуро роста, однако носил тяжёлые ботинки с широкой подошвой и казался выше, был шире в плечах, и даже свободные футболки натягивались от слишком резких движений на груди, выгодно подчёркивая развитию мускулатуру. Это не было чем-то особенным в рядах потомков, чья жизнь буквально была построена на постоянном вытачивании лучшей физической формы для продуктивной работы, и Норитоши не воспринимал свой внешний вид как что-то, заслуживающее внимания. Невпечатлённое спокойное выражение лица придавало ему вид мрачно-таинственный, а Фушигуро был достаточно молод и зелен, чтобы легко увлечься чем-то подобным. Позже Нобара сказала, что весь этот образ портил его невыносимый характер. Терпеть одного Фушигуро она могла, но вытерпеть двоих, одинаково сдержанных и в пресловутый конфетно-букетный период, было выше её сил.       Они не ходили на свидания. Тогда это казалось чем-то странным и лишним, и любую свободную минуту они тратили на более подробное изучение других аспектов отношений. И в действительности, их перерывы от работы ради коротких встреч по уровню сосредоточенности больше напоминали прохождение учебной программы, чем попытки доставить друг другу удовольствие.       Расстались они спустя два месяца безуспешных попыток поддерживать отношения на расстоянии, когда оба из них понятия не имели, что делать в таких ситуациях и не имели особого желания ради одной встречи отрываться от работы и ехать в чужой город.       С тех пор об этой истории Фушигуро старался не вспоминать.       — Там на кухне торт шоколадный остался, — Нобара осторожно перевела тему, — если дела совсем плохи… Или можешь взять порцию никуман. Они вроде ещё тёплые. Юджи на ужин готовил…       Поздний ужин был бы хорошей идеей, чтобы обдумать мысли, на которые не хватило времени в дороге. Оставалось только надеяться, что никому не пришло бы в голову отправиться на кухню сейчас, и Нобара осталась единственной душой, встреченной Фушигуро за вечер.       — Кофе?       В ответ на резкий вопрос Нобара состроила гримасу из оттенков отвращения и неверия. Он часто замечал за ней похожее выражение, обычно – во время разговоров с другими ведьмами, которые не понимали принцип работы магии внутреннего тока, и задавали вопросы не просто глупые, а оскорбительные.       — На ночь? — Она бросила быстрый взгляд за спину друга, в сторону незашторенного окна, проверяя, что за время их разговора солнце точно не успело бы взойти, и снова вернула всё своё внимание Фушигуро.       — Буду работать, — словно это объясняло всё в сложившейся ситуации. Словно это было единственным возможным вариантом для Мегуми существовать после фальшивого похода по клубам. Непонимание в глазах напротив ощущалось подобным немому укору, и если именно такие мысли преследовала Нобара, наполняя свой взгляд эмоциями, у неё хорошо получалось.       — И на что я только надеялась… — за её тяжёлым выдохом он слышал совсем другое, и заочно с тем был согласен. Ему не стоило столько времени тратить на архивную работу. Изначально. Потому что сейчас это больше не укладывалось в вопрос поиска скромных вампирских собраний, тема сужалась до вопроса поиска куда более серьёзной нежити. Или на самом деле оно и было таким изначально, а Фушигуро просто слишком долго прятался от очевидных параллелей, искал эмоциональную замену без возможности вернуть то чувство установленной связи в реальности. И он угодил в ловушку, из которой невозможно выбраться живым.       Нобара не дождалась ответа – ловко развернулась по направлению к лестнице и ушла, едва бросив последнюю фразу. Чувство вины закидывало сердце метафорическими булыжниками, очень больно и вполне реально бьющими по живой ткани.       Кофе ничуть не помогал сбросить угнетающее настроение, прогнать тяжёлые мысли ускорившимися пульсациями. Отломанная вилкой от общего куска торта часть без особого энтузиазма была проглочена. Стекающий по пропитанному тёмному коржу шоколадный крем не вызывал аппетита. Но ему следовало хоть немного поесть, и Кугисаки верно подметила уровень кошмара, выкрученного в истории, которая случилась с ним: сладкое любили Сатору и Мимико, никогда не была против лишнего пирожного Цумики, а Мегуми предпочитал куда более спокойную для рецепторов пищу, и только временами позволял себе заесть чем-то невозможно вкусным давящие мысли.       Получалось с попеременным успехом. Или проблема была в торте, который, при всём количестве использованного при приготовлении шоколада, не имел достаточно яркого вкуса. Мысли не затыкались, образы из головы не исчезали. Они меняли друг друга в безумной кадрили, сталкивались отрывками, урезались и снова смешивались.       Из этого получилось бы извлечь пользу, если бы мозг не возвращался к моментам, имеющим минимальный смысл в контексте взятого на собственную голову расследования. Непонятным образом вопрос о необходимости проверить в архиве хроники за период Муромати трансформировался в подбор предположений, сколько лет могло быть Сукуне на момент смерти. Он не выглядел слишком молодо по современным меркам, и поначалу это складывалось в образ «неопределённого возраста», которым обладали многие современные вампиры после нескольких веков, отданных на прогулки в ночи. Границы стирались между восемнадцатью и тридцатью годами – идеальный возраст, в котором можно полностью забыть о своей смертной жизни, куда важнее и для сородичей, и для потомков были метки. И метки Сукуны сложно было убрать из расчёта, однако, всё-таки, Фушигуро интересовало, каким вампира видели люди, не имеющие возможности воспринимать мир сверхъестественного. Как для них со стороны выглядела та встреча на набережной? Они же пересекались с несколькими прохожими, Фушигуро даже запомнил прошедшую мимо них парочку – те делили свой мир на двоих, держались за руки, и девушка что-то рассказывала парню, который слушал её со всей внимательностью – Мегуми не придал значения тому, о чём именно они говорили, разговор с Сукуной едва ли не полностью занимал собственные мысли.       Фушигуро думал о том, что по возвращении в Тенген стоило пройтись по последним из имеющихся записей в дневнике и составить примерный план возможных локаций, которые могли упоминаться в хрониках организации. Сейчас это значило, что вместо своей комнаты он отправится в кабинет. Последние сто лет Дневников Ураюме умещались в одной подшитой книжке, которую можно было забрать и расположиться более удобно: имевшийся в кабинете диван мало подходил для ночлежки и использовался только в самых крайних случаях. У Фушигуро же было время на более подробное и спокойное изучение текстов теперь, когда задача по исследованию всего, что только могло заинтересовать Орден, трансформировалась во что-то более узкое, вроде поисков одной конкретной вампирши. И вряд ли Сукуна ждал от него ответов к следующему же закату, он тоже должен был понимать, что расследование занимает время, в конце концов, именно он обозначил дедлайн на две недели в прошлый раз.       Прошлый… Фушигуро не думал, что переживёт хоть одну встречу с тысячелетним сородичем, но вот, после третьего разговора, он сидел на кухне главного здания Тенген, кружка с налитым кофе уже практически опустела, от торта оставалась только маленькая часть на пару укусов, и сам Фушигуро дошёл до здания в целости и сохранности. Его не сбросили в реку, не расчленили, его не укусили, из него не выпили энергии… Его встретили на набережной, с ним говорили о Дневниках без фактического осуждения… Его проводили почти до самых дверей вагона метро…       Фушигуро медленно передвинул от себя опустевшую тарелку и пустую кружку, сложил руки друг на друга и опустил к ним голову, слишком быстрым, смазанным движением, с ощутимым почти ударом. О чём бы подумали в Тенген, расскажи он это хоть кому-нибудь? Он перегрелся, это галлюцинации на фоне долгих месяцев за чтением Дневников, это не было похоже на реальную историю, как ни посмотри. И тем не менее, он не мог просто придумать три встречи с тысячелетним сородичем. Это имело бы смысл, если бы за Фушигуро наблюдалась тяга к хвастовству и приукрашиванию. Какая наверняка была у тех, кто в старую эпоху смог пережить такую встречу. Кто рисовал в своих рассказах Сукуне то три, то четыре глаза – отсветы на метках над скулами вполне можно было принять за них. И лишняя зияющая пасть – очередная игра света и тени. Но байки про четыре руки и рост в стоящих друг на друге двух человек – абсолютный бред от тех, кто хотел набить себе в Ордене цену и на самом деле они никогда, даже издалека, не видели этого сородича.       И будь Фушигуро таким же, как они, он бы придумал что-то подобное. Может, добавил бы ещё следующую за Сукуной свиту из обречённых кормушек, чтобы поддержать градус мрачного величия. Он бы ни за что не смог вообразить себе то давление ауры, которое вампиру удавалось контролировать без особых затрат во времени. Он бы скорее представил себе вид Сукуны в сасинуки – то, как время от времени описывала Ураюме, чем в современных одеждах. И эти волосы… Фушигуро никогда подобное даже не нравилось, чтобы наделять фантазию подобной чертой. Он купил телефон для того, чтобы передать Сукуне Дневники – чек до сих пор хранится в ящике прикроватной тумбы, и в приложении банка осталась история этой операции.       Хотя в Тенген все были уверены, что телефон понадобился Нанако для проекта. Он как раз ехал навещать их, чтобы передать подарок, остался на ночь и вернулся в Тенген вечером следующего дня. Эта ложь звучала правдоподобно. И никто бы не смог проверить, даже если бы захотел. Сатору девочкам давно не звонил, и никто из них бы не взял трубку. Прятки за историями о хорошем старшем брате не так сильно били по чувству морали, как ожидалось. Ложь в такой ситуации казалась решением более правильным, чем правда. Она спасала не его собственное существование, но целостность всей организации, потому что им должно было быть спокойнее без знания о том, что ночной кошмар и причина многолетней боевой готовности каждого агента Тенген ходит по Токио, совсем рядом, почти под носом. Кто-то другой бы уже поднял рейд по его поимке. Который бы закончился абсолютным поражением.       Со стороны Сукуны это была жестокая игра. Он стоял за идеальной стеклянной стеной, до поры до времени сокрытой плотными шторами, но представление не могло начаться до тех пор, пока покровы не будут сняты. Фушигуро планировал как можно дольше держать Тенген в неведении, оттягивать время финального представления, в котором каждый агент разобьётся о прозрачную стену, ослеплённый погоней за славой.       И сам Фушигуро был не настолько глуп, чтобы думать, будто мог бы переиграть тысячелетнего сородича. Что тогда в итоге он делал? Зачем? Если бы Фушигуро не вжимался лбом в предплечье, он бы приложился головой к рукам ещё раз. Дневники занимали все мысли. Но действительно ли только они были причиной пойти на сделку? Его интересовал поиск вампирши или информация, упущенная Орденом за долгие годы, в течение которых те не взаимодействовали с сородичами? Сукуна назвал это фатально устаревшими знаниями – воспоминания о грубом, низком тоне его голоса бесцеремонно вонзались в сознание, отдавали плывущей волной жара от кончиков ушей, ощущавших фантомное звучание совсем рядом, до линии живота.       Фушигуро поднял голову, чтобы измученно, агрессивно растереть лицо. Избавиться от наваждения это едва ли помогло. Лучше было вернуться к работе, занять мысли чем-то полезным, чем-то продуктивным. Надо было перечитать Дневники.

***

      Не надо было.       Это он понял после того, как открыл первую же страницу книги с переводом и бегло осмотрел её по диагонали. Это должна была стать очередная ночь из череды рабочих для Мегуми: все в Тенген знали, что Дневники лежали не только в архиве или в кабинете Фушигуро, но и в его комнате; Нобара несколько раз высказывалась по поводу степени одержимости друга этими историями, он мог читать до тех пор, пока веки не закрывались сами, и возвращаться к тому месту, на котором остановился, после пробуждения. Он едва ли не цитировал мысли Ураюме, абсолютно уверенный в том, что знает каждую из страниц практически вдоль и поперёк. Но раньше его сознание выцепляло из книг совершенно другое. Фушигуро концентрировался на описаниях местности, на значимости той или иной заметки в истории Тенген, на благородном образе Ураюме и взаимоотношениях той с Сукуной. Он помнил, как вампирша сравнивала его с глупым ребёнком, что она отказывалась у него спрашивать о том, как сородич проводит свои прогулки в ночь. Он даже помнил эпизод с храмом в Нара практически полностью: кто-то из прошлых архивных агентов начертил в углу страницы слово «святотатство» – это отражало всю суть истории с искусанными и опустошёнными монахами.       После личной встречи с вампиром всё уже знакомое начало ощущаться иначе. Фушигуро стал видеть этот эпизод глубже, за пределы ширмы, которой отделяла себя сама Ураюме. Он прикрыл глаза и перевёл дыхание. Хотелось вернуться назад во времени, чтобы не представлять в красках спальную комнату храма и описываемые самым будничным образом звуки. Как часто подобное могло происходить за сотни лет их прогулок в ночь, если Ураюме куда сильнее жаловалась на жестокость луны, чем на жестокость своего компаньона? Она даже не считала происходящее за ширмой жестокостью. Её совершенно не волновало, как собирает энергию Сукуна и чем он для этого занимается. Она заостряла внимание на запахе жжённого дерева, а не на запахе разгорячённых тел.       Фушигуро так и не дочитал Дневники. Отбросил книгу сразу после первой страницы подальше на тумбочку и завернулся в тяжёлое одеяло. Но сон не шёл. Сердце громко и быстро стучало после выпитого кофе, из головы не хотели уходить непрошенные образы. Вспоминались другие страницы. О кровавом пире, о ночлеге в черте города, об обиде Сукуны на остановку в кичин-ядо… и ещё больше страниц. Месяцы за их изучениям играли с сознанием Фушигуро злую шутку, всё-таки воздавая ему заслуженное наказание за погружение туда, куда погружаться не стоило.       Сон не шёл. Фушигуро ворочался на кровати в безуспешных попытках найти удобное место. В итоге всё же включил прикроватную лампу и раскрыл дневник на новой странице. Желаемого облегчения это не принесло. Это не помогло даже перенести мысли в рабочее русло. Мозг приходилось заставлять работать через долгие выдохи и медленные вдохи, после того, как Фушигуро отвлекался на несколько секунд, чтобы прикрыть глаза и подготовиться к следующим строчкам, чтобы осмыслить всё, описанное Ураюме до. Время медленно приближалось к рассвету. Из полусотни листов пройдена была половина.       К моменту, когда часы загудели заведённым будильником, Фушигуро закрывал последнюю историю. Тело ощущалось неповоротливым – больших усилий стоило распутать сложенные в позу лотоса ноги и перевернуться, чтобы положить книгу обратно на тумбочку. Тяжёлым оказался и подъём с кровати. В большей степени морально, чем физически. Новый день приносил с собой новые проблемы, и прошедшая за чтением ночь не забирала с собой на рассвете все разгорячённые мысли и следовавшие за ними естественные реакции. Луна в этом случае не давала никаких привилегий потомкам, связанным с ней даром. Казалось, будто она и вовсе издевалась, продлевая для Фушигуро его постыдную пытку.       Ему бы расслабиться, полежать и по-человечески отдохнуть. Выкинуть из головы всё произошедшее, словно ничего и не было. Провалиться в спасительную темноту. Дать себе время перестроиться. Вместо этого Фушигуро на ходу стягивал домашнюю одежду, преодолевая в несколько шагов расстояние от кровати до ванной комнаты.       Контрастный душ не помогал очистить мысли, но бодрил после долгой рабочей ночи. Потоки воды обволакивали тело, перемена температуры поддерживала общий тонус, тело удавалось расслабить под комфортным жаром, плавящим задеревенелые мышцы; резко сменяющий его острый холод проходил дрожью от груди до самых пят, не давая погрузиться окончательно в сладостную негу. И так по кругу.       К дверям архива Мегуми подошёл с твёрдым желанием работать и отсутствием на плечах груза ночного смятения. Старое здание встретило Фушигуро знакомым полумраком, привычным и уютным в своей неизменности: солнечные лучи никогда не пробивались через окна в библиотеку, весь свет проходил через тонкие тканевые ячейки, заменявшие стёкла в оконных проёмах.       Как и обычно, хозяйка этой территории – Курои Мисато – сидела за центральным столом, отдавая внимание своей игре на ноутбуке куда больше внимания, чем вверенным ей фолиантам. Пальцы выстукивали заученные комбинации клавиш, клацала время от времени левая кнопка мыши. Луна должна была даровать ей способность к адаптивной памяти, но проклятая кровь перемешала все карты, «наградив» сверху памятью абсолютной. Благодаря этому извращённому дару она стала лучшей кандидатурой на пост хранительницы архива, как только отправилась в мир иной ведьма, заведующая этим местом ранее.       Фушигуро успел застать старую госпожу Аманай – огненную ведьму, которая сидела в библиотеке только из-за упрямого нежелания выполнять оперативную работу. Настолько «лояльной» нечисти легче было доверить поддержание бумажного архива в сохранности, чем ждать, пока недовольная своей участью ведьма поглотит силой внешнего тока всё, над чем работали поколения агентов Тенген.       По сравнению с ней, Курои-сан действительно любила свою работу. А тяга к различным экшн-играм легко прощалась. Для неё это было не более чем естественной потребностью и едва ли не единственной возможностью использовать дар без вреда для себя и окружающих. Стоило Фушигуро подойти к её столу, Курои-сан отодвинула мышку дальше по столу, прожала ещё несколько клавиш и повернула голову в его сторону, едва на экране появилось игровое меню.       — Мегуми-чан, — она улыбалась ему легко и естественно, на щеках её впадали маленькие ямочки, и яркие карие глаза блестели энтузиазмом. — Чем могу помочь?       Она сложила руки на столе в кротком жесте, всем своим видом показывала, что ожидала от Фушигуро ответа. И он терялся в воспоминаниях о перечитанном за ночь, опасаясь сказать Курои-сан что-то лишнее. Она продолжала смотреть. Фушигуро продолжал молчать. Хранительница архива устало покачала головой и согнула руку в локте, чтобы упереться виском в кулак. Одумавшись, она осторожно пригладила пальцами тёмные волосы, собранные в высокий хвост, и указала той же рукой в сторону – по левую сторону от себя.       — По лестнице вниз и до конца первого ряда, — воодушевлённый ещё мгновения назад голос теперь звучал едва ли не с обречённым смирением. — На стеллаже справа последние из имеющихся упоминаний о Сукуне, которые ты ещё не успел перетащить к себе.       Звучало оскорбительно. Или обидно. Фушигуро с трудом удавалось подобрать точное слово для описания того чувства, которое толкало всё внутри возмутиться предположением Курои-сан. Её уверенность в том, что именно могло понадобиться ему в архиве, не соотносилась с тем, что обычно говорили все вокруг. Где предположения о том, что он был помешан на Дневниках Ураюме до поисков встречи с ней, до бесповоротного провала в описываемые ею истории ради самолично придуманного призрака?       — Вообще-то, — вместо твёрдых слов удалось продавить наружу лишь пережатый хрип, застрявший, всё-таки, в трахее напоследок, и для дальнейшего разговора Фушигуро потребовалось коротко прочистить горло, — мне нужны хроники. Время примерно от шести сотен лет назад до трёхсот, — непроницаемостью тона, с которым были сказаны последние слова, он мог без зазрений совести гордиться.       Но Курои-сан не переменилась ни в лице, ни в положении. Она всё так же указывала пальцами правой руки за своё левое плечо, абсолютно уверенная в своём знании вещей, о которых не догадывались ни другие агенты Тенген, ни, видимо, сам Фушигуро.       — То-о-от же самый путь, — протянула она с выражением безмерной усталости. — Только стеллаж слева. Полка по центру. Мне отмечать, что ты заберёшь их с собой?       Фушигуро покачал головой из стороны в сторону. Пора уже было заканчивать с перетаскиванием к себе библиотеки Тенген. Даже до слов Курои-сан он не собирался брать с собой хроники. В закинутой на плечо студенческой сумке лежали карандаши, наполовину исписанный блокнот и лёгкий завтрак.       — Хотел остаться здесь до обеда, — слова давались легче любых предыдущих. — Мне просто нужно кое-что уточнить. Это не займёт много времени.       Курои-сан вновь приложила ладонь к лицу, на этот раз аккуратно касаясь пальцами щеки, улыбка с ямочками вновь смягчила грубые черты, но выглядела та уже не так светло и нежно, с пляшущими в глазах многозначительными искрами она казалась скорее снисходительной. Курои-сан словам Фушигуро не верила.       Поэтому Фушигуро демонстративно медленно прошёл вглубь здания к местному подобию читального зала и скинул с плеча сумку на один из многочисленных свободных столов. Только после этого, продолжая контролировать каждую мышцу, чтобы не ускориться по привычке, отправился по указанной дороге.       Чем дальше Фушигуро шёл, тем темнее становилось вокруг. Плафоны ламп на потолке давно были кем-то покрашены, из-за чего свет пробивался через них давящим, рыжевато-красным потоком, не всегда достающим до мрачных углов из-за высоких стеллажей.       Основную библиотеку переносили в Токио ещё до реставрации Мэйдзи, в тяжёлые дни цикла крови и огня, когда Орден опасался за сохранность имевшихся в старой столице записей. Переезд шёл медленно, но неизбежно: из города в город перекочевали архивные книги для ведьм, старые дневники разной нечисти (как лояльной, так и враждебно настроенной), заметки о работе Тенген – практически учебники для каждого нового поколения потомков. Этот переезд фиксировали в хронике на протяжении нескольких лет, и благодаря их стараниям Фушигуро угодил столетия спустя в смертельную воронку, затягивающую его против воли лишь глубже и глубже, не давая возможности выбраться.       Фушигуро из любопытства взглянул на правый стеллаж из указанных. Когда-то на верхней полке, у самой стены лежали свёрнутые свитки Дневников Ураюме. За ними стройным рядом стояли книги с отсортированными по периоду переводами: от самых первых до считавшихся современными. Сейчас полка пустовала полностью. Место под ней раньше отводилось для фолиантов о классификации нежити, пространство рядом заполняли записи, связанные с инцидентами, произошедшими по вине сородичей за все годы, что Тенген вели учёт. Какие-то книги на полке до сих пор лежали, практически одиноко, бесхозно. Мегуми заставил себя отвернуться к другому стеллажу.       Хроники – по сути подшивка из отчётов о деятельности Ордена – тоже переписывались время от времени. На полках лежали и свитки, и книги, последняя из них была даже отпечатана. Потянувшись именно к этому изданию, Фушигуро немного подумал и забрал с полки ещё и старый свиток. Возвращался из архивов он так же медленно, как и пришёл – демонстративно чинно и размеренно, прижимая к груди собранные заметки. Опустив собранное на стол, развернув свиток первой хроники, он достал тетрадь с ручкой из сумки, чтобы опуститься на стул и начать работать. Курои-сан следила за каждым его движением – Фушигуро старался не смотреть в её сторону, но отмечал отсутствие на фоне знакомого стука по клавишам, и делал из этого собственные выводы.       Он не был уверен в том, что именно стоило искать среди хроник. Думал, наверное, что ответ придёт интуитивно, на первых страницах, плывущей прямо в руки догадкой, которую стоило подцепить и начать строить вокруг неё основное расследование.       Но хроники от текста к тексту только подтверждали и без того известное: основную информацию о Сукуне, как и в целом о сородичах былых времён, Тенген получали из Дневников. Сами свитки Орден достал из глубокой пещеры, вход в которую открывался недалеко от современной Окутамы. Отчёт, в куда менее строгой форме, чем это делали сейчас, описывал недавно оставленное вампирами логово: с ещё тёплым каменным светильником, но давно остывшим у стены телом. Молодая девушка была растерзана когтями вдоль и поперёк, кровь успела застыть на краях её ран, глубоко вырытые борозды проходили по ногам и рукам, резали шею, даже подушечки пальцев были прокусаны… и Дневники (тогда ещё неопознанные свитки) лежали недалеко от неё, разбросанные вокруг походного ящика. Агенты аккуратно сложили их обратно, запечатали самый последний из них, что оставался раскрыт, подняли наружу. И предали огню всё, что оставалось в пещере.       Обычная запись о зачистке, какие до сих пор в Тенген клепали по мере проведения рейдов. Раньше Фушигуро относился к ней так же, как к рядовому отчёту, но сейчас взгляд цеплялся за детали. В голове ярким воспоминанием накрывал мысли шипящий низкий голос: «Я уходил с Ураюме», — говорил Сукуна тогда, а изучавший теперь в архивах старые хроники Фушигуро понимал, что это было спешное отступление. Настолько, что они не успели собрать и забрать Дневники с собой. Уходили налегке, оставили вещи и добычу. «Сначала пропали дневники», — продолжал скрестись по сознанию чужой шершавый тон. Они возвращались после. И застали опустошённое руками старых оперативников место. Только потом Ураюме ушла. Зародившаяся на прогулке мысль о том, что та мёртвая девушка на холодной земле могла быть упомянутой сородичем подставой, рассыпалась на глазах.       Курои-сан обернулась к нему на секунду, наверняка услышав громкий удар кулаком по столу. К счастью, Фушигуро не думал вкладывать в удар ощутимой силы – только досаду и ненависть к своим поспешным решениям. А он ведь был уверен в том, что одного предположения хватит, чтобы добраться до истины. Словно он не потратил месяцы бесплодных попыток разобраться с информацией из Дневников, когда из тысячи мыслей единственная, похожая на победу, обернулась катастрофой.       «Думаю, когда охотники буквально следуют за тобой по пятам – ты начинаешь о чём-то догадываться», — звучавшая в воспоминаниях беззлобная насмешка щекотала что-то в груди. Слова вампира были правдой. И они были шуткой. Шуткой лёгкой, тонкой, на грани издёвки над идущим под боком охотником – отошедшим от дел оперативником – и в такой форме она не казалась обидной, она не являлась укором, иначе не должен был Сукуна говорить её с тем выражением и тоном, какой он использовал. И Фушигуро не был бы готов коротко рассмеяться над возникающими в голове образами сконфуженного вампира. Фушигуро с глухим стуком опустил голову на сложенные в замок пальцы. Собственное тело предоставляло куда более мягкую посадку, чем поверхность стола, но отчаянно движение не могло пройти мимо Курои-сан.       — У тебя всё хорошо, Мегуми-чан? — обеспокоенный голос звучал со стороны на достаточном расстоянии и Фушигуро мысленно благодарил хранительницу архива за то, что та не стала приближаться к нему. Вслух он мог только промычать в стол едва ли раздельное:       — Всё-в-порядке.       Стоило продолжить расплетать тонкое плетение истории, выбираться по распутанным нитям из лабиринта собственных мыслей. Дальнейшие хроники следовали по местам, которые отмечала в своих Дневниках Ураюме. Сукуна следовал по тем же точкам, вероятно, в поисках уже успевшей уйти компаньонки.       Между первым упоминанием вампирских свитков и первой точкой, которую агенты Тенген из них выцепили, прошло немногим меньше месяца. За этот период Ураюме должна была успеть уйти и затаиться, успеть предать старого друга… Что-то отчаянно не хотело укладываться в голове. Или чего-то, наоборот, не хватало для составления цельной картины. Фушигуро повернул голову в сторону центрального стола:       — Курои-сан? — протянул Фушигуро чуть выше обычного тона. Та, не отвлекаясь от своей игры с ярко сменяющими друг друга цветными эффектами на экране, ответила ему раньше, чем тот успел задать интересующий вопрос:       — Стеллаж справа, — напомнила она ему. Мегуми понятия не имел, откуда в ней была такая настойчивость относительно предоставленной в архивах информации, но, в отличие от Фушигуро, та действительно помнила каждую когда-либо архивную запись досконально. Её чутью стоило довериться. Поэтому, встав с места, он вернулся во тьму библиотеки.       Оставшиеся на полке записи представляли собой свидетельства существования Сукуны со слов разнообразной нечисти. В подшивку собирали и те слова, что могли иметь под собой реальный факт встречи сородича с эйрэй, так и, очевидно, фантастические сочинения различных они. Фушигуро не обращал на этот сборник внимания раньше только по той причине, что там не было упоминаний об Ураюме. Однако сейчас, когда основной целью встал вопрос о её предательстве, книга нуждалась в дополнительном изучении. Возможно, там не было прямых упоминаний о ней, но она или её предательство могли скрываться между строк.       Нехотя, Фушигуро подошёл с подшивкой к Курои-сан. Та, в очередной раз прервав свою игровую сессию, обвела книгу и Мегуми быстрым взглядом. После чего вновь прожала комбинацию клавиш и бросила в его сторону долгожданное:       — Я запомнила, — строго, чётко выверенно, словно её внимание не поглощали битвы контролируемых ею персонажей на экране. — Можешь забирать.       Уверенность в том, что Фушигуро просто придёт и изучит хроники, столкнулась с жестокой реальностью. Если бы они с Курои-сан поспорили на деньги, он бы лишился всего, потому что ещё несколько часов назад был уверен, что ему хватит времени до обеда. За окном уже собирался закат.       Ему бы не мешало уснуть после всего. Нормально, по-человечески уснуть – то есть ночью – и восстановить адекватный режим. Планы на день грядущий (уже нынешний и стремительно приближающийся к своему завершению), к сожалению, были расписаны едва ли не по минутам. На короткий послеобеденный сон хватило бы времени, но Фушигуро потратил эти часы за тщетным изучением хроники… «Нужно было довериться Сукуне», – звучало в голове сокрушительно, сама идея того, чтобы встретиться с вампиром один раз, уже отдавала сумасшествием, и куда более противоречивыми чувствами красилась встреча вторая. Сукуна знал Ураюме, и ему стоило верить. Но в то же самое время Фушигуро годами учили тому, что сородич не может быть прав по определению. Создания, живущие на чужой крови, выбирающие быстрое насыщение взамен более благородной подпитки, гордые и не идущие на компромиссы – Фушигуро слышал множество определений. Части из этого он даже находил подтверждение в Дневниках. Что лишь сильнее укрепляло в сознании образ жестокого беспринципного хищника.       И жестокий беспринципный хищник проводил Фушигуро до метро поздним вечером…       Эту мысль никак не получалось уложить в голове. Если каждое слово Сукуны, несколько раз уже прокрученное, вставало паззлом в проводимом Фушигуро расследовании – даже когда опровергало любое из выстроенных заранее предположений, Мегуми не понимал необходимости завершать их… встречу подобным образом. Обычно Сукуна просто исчезал первым, и к чему-то подобному Фушигуро готовился снова. Реальность вжимала его головой в асфальт, наказывая за недальновидность ощущением, царапающим кожу, но фантомная боль, к сожалению, не прочищала разум. Вопрос «Почему?» так и оставался неотвеченным, продолжал сверлить по переферии сознания.       — Может, лучше я сам выберу? — осторожный голос Юджи прервал размышления Фушигуро. Кто-то должен был это сделать, потому что на стенд для оружия он смотрел уже несколько минут, так и не решаясь выбрать что-то, подходящее для тренировки.       Спустя полтора года Итадори делал существенные успехи в кобудо. Вслух его Фушигуро не хвалил, но время от времени напоминал о необходимости закрепить изученное или перепроверить заложенные навыки. Так жили все в Тенген, за редкими исключениями, и Итадори поначалу мог таким исключением стать. Нечисти не было острой нужды использовать всевозможные приспособления для поимки себе подобных – они могли убивать их голыми руками, будь то сородич или оборотень. При этом потомки никогда не взаимодействовали с вампирами в одиночку. Обычно рядом всегда была ведьма или кто-то другой из лояльной нечисти, полностью готовые по первому зову использовать или свои силы, или свою кровь. Нанесённые сородичу раны быстро затягивались, и для решающего движения существовал небольшой отрезок времени после работы потомка – чаще всего они брали с собой короткие кинжалы, но некоторые отличались, предпочитая для комфорта носить с собой катану или нагината. Дары же редко когда выходили за пределы собственного тела, энергией вокруг манипулировали единицы, но даже такие дары проходили вампирам по касательной. Сатору со всеми своими сдерживающими амулетами на обеих руках оставался единственным, кто мог действительно убивать сородичей одним сосредоточенным прикосновением.       Но технику боя осваивали все. Потому что речь никогда не шла исключительно о сородичах, и в ведении организации оставалось слишком много других видов нечисти, способных выйти из-под контроля. Против них потомки могли идти одни, против них работало вполне обычное оружие. Итадори всё ещё мог пользоваться собственной скоростью и отрастающими когтями, у него была хорошая физическая подготовка за годы спортивных секций, и будь он оборотнем – в Тенген бы не настраивали так на его обучении.       Юджи вытянул со стенда боевой посох. Прокрутил его в руках. Неплохой выбор, но слишком наивный. Посох – то, что никогда нельзя было использовать для предупреждающих ранений. Его использовали для сохранения дистанции, для тренировки, для подстраховки в дипломатических переговорах – чтобы не ранить и не убить, при этом – максимально защитить себя, насколько это представлялось возможным. Посох мог доставить существенных проблем разве что при конфронтации с человеком. Увы, в жизни организации бывало и такое. Итадори стоило больше полагаться на собственные силы, брать оружие для близкой дистанции, чтобы сократить время между предупреждающим ударом и добивающим. Использовать свои силы Юджи предпочитал как угодно кроме тренировок, а в Тенген настаивали на проведении для него усиленного курса владения оружием. Что, в принципе, полностью устраивало всех.       При половине вампирской крови у Юджи были перспективы стать одним из тех, кто будет учить подрастающее поколение (или несколько из них). Сейчас с самыми маленькими или с новенькими справлялись подготовленные агенты, но небольшой демографический кризис в организации наблюдался. Современный темп жизни, современные вольности, при знании, что средняя продолжительность жизни оперативника редко когда превышала порог сорока лет, потомки нынешнего времени не спешили заводить детей, лучше понимали себя, из-за чего в Ордене наблюдался существенный разрыв между последними поколениями. И в обозримом будущем все более старшие из оперативников уже готовились обрести свой покой. Впрочем, для скоропостижной смерти, как оказалось, не обязательно даже выходить на полевую работу. Балансировать на острие ножа удавалось и архивному работнику, хотя слово «удавалось» было бы слишком смелым заявлением при учёте всего, что происходило с Фушигуро в последний месяц.       Пара сай идеально подходила по размеру руки, немного уходя краем киссаки за локоть. Фушигуро слегка сдвинул оружие в кулаке, чтобы заточенная сталь не уткнулась в сплетение вен на тыльной стороне руки. В отличие от классического варианта, каждая из сай в Ордене затачивалась. Из всего возможного арсенала именно такая форма оружия походила на когтистые лапы большей части нечисти, а значит – была идеальным вариантом для сегодняшней тренировки.       — Эй, это нечестно, — уже прилично отступивший от коллеги дампир ткнул Фушигуро в плечо краем посоха. Осторожно, но достаточно ощутимо, чтобы отвести плечо назад после пришедшего по нему лёгкому подобию удара.       — Нечисть в принципе редко когда бывает честной, — осадил его Фушигуро, прокручивая оружие в руках. Тяжёлый металл приятно тянул к земле, вынуждая прикладывать некоторые усилия, чтобы просто удерживать парные «вилы». Обратный захват в несколько ловких движений сменился на основной, и выпирающие из зажатого кулака зубья только сильнее добавляли сходства с когтями. — Без обид, — добавил Фушигуро следом, вспомнив на секунду забытый факт того, с кем он всё-таки имел дело.       — Я нечисть только наполовину, так что мне всё равно, — Итадори спокойно сбросил неловкость разговора, его поразительная расслабленность относительно своей сущности невероятно подкупала. Ведьмы своим происхождением чаще всего гордились, их влияние на происходящее в стенах организации трудно было переоценить. Оборотни в целом не воспринимали себя за членов человеческого общества, больше нахваливая собственный мех при трансформации, чем типичные социальные навыки, даже когда у многих они были основательно прокачены. Вампиры в Тенген не водились, но что-то подсказывало Фушигуро, что своим образом существования они тоже наслаждались. И никогда не воспринимали это как что-то второстепенное.       Фушигуро сделал пробный выпад в сторону Итадори.       Вампиры могли позволять себе ряд бесчинств просто по факту окончания смертной жизни. Они влезали в разум незнакомых людей, чтобы превратить их в своих почтовых голубей. Они высасывали жизненную энергию, бесцеремонно вторгаясь в личное пространство. Они устраивали разврат в стенах храма, и это приводило в ужас даже не особо религиозного Фушигуро. И кто-то из них настолько преисполнился в этом сумасшествии, что решил завести ребёнка…       Итадори легко увернулся. Солнце успело скрыться за горизонтом, оставляя тренирующихся в одинаковых условиях.       Использовать внутренние способности Юджи не торопился. Вращался вокруг посоха, короткие попытки нанести удар проходили по воздуху в паре сантиметров от успевшего отскочить в сторону Фушигуро. С использованием собственного оружия он больше не спешил. Даже в качестве подходящего средства для блокировки. Стоило подгадать нужный момент.       Сколько было времени у Фушигуро до первой «проверки работы»? Он, скорее всего, уже знал, что никакой связи между Тенген и Ураюме найти бы не получилось – Фушигуро помнил, как тот качал головой из стороны в сторону, стоило просто высказать своё предположение. Он знал, что ничего найти никто бы и не смог. По какой-то причине позволил выбрать эту зацепку в качестве ведущей. Ждал ли, что у Фушигуро получится найти что-то другое, когда он понял бы, что первая идея зашла в тупик?       Юджи легко увёл первый обманный выпад в сторону и болезненно приложил противоположной стороной посоха по рёбрам. Мегуми стоило сосредоточиться.       Мысли мешались в кучу. Защитный замах, поворот сай вокруг запястья – посох застрял между зубьев и клонился одной из сторон к земле. Вторую руку Фушигуро вытянул вверх, но только за тем, чтобы наблюдать за очередным уворотом Итадори. И над ухом – ощущение фантомного голоса, поднимающего волосы на затылке. Он не заглушался, выводил из себя. Наспех поставленный блок от верхнего удара чуть не отбил пальцы – на перехват вокруг рукояти времени было меньше секунды. За блоком – уход в сторону.       «Мне нужны были Дневники», — как единственная причина для пугающей близости. Впитанное вампиром дыхание, колющее губы холодом исчезнувшей энергии – не больше, чем просто способ Дневники получить…       Два прямых удара с разных рук Итадори отбил посохом и вернул успевшую было сократиться дистанцию.       «Не то, чтобы мне действительно были нужны Дневники», — сказанное раньше, более вдумчиво, более низким голосом, с аккомпанементом в виде грубо давящей ауры.       Вместо блока – уворот и обманный выпад. Возвращение короткой дистанции за счёт того, что теперь Фушигуро сам держался за посох, в очередной раз застрявший в пасах. Перехваты по секундам (чтобы держаться ближе) пока ещё не представляли собой прямое нападение.       Так всё же нужны или не нужны были? До обозначения места Сукуна не мог знать, что у Фушигуро получилось бы принести Дневники. Энергия уходила до этого… Взмах в сторону. Или после… Уворот. Мысли путались, в тот момент Фушигуро был сосредоточен на чём угодно, кроме окружения, кроме того, что ему говорили и когда. Выпад другой рукой. Но если потом. Дело было в Дневниках или нет? Поворот – и удар пришёлся по чужому предплечью. Насколько вообще во всём этом важна фигура того, кто мог или не мог принести Дневники, которые нужны или не нужны? Голова разрывалась. Дыхание сбоило. Ловушка. Выпад. Острый стилет киссаки по центру сай вонзился над лицом девушки, изображённой на чёрной футболке Итадори, вошёл до самых кончиков йоку, легко, как в масло.       — Если бы ты был нечистью, это бы означало, что я сейчас умер? — как ни в чём ни бывало спросил Юджи, отпустив посох. Голос его не звучал предсмертным хрипом, он даже осилил весьма сложное предложение для «умирающего». Фушигуро так и не отпустил сай. Тот утыкался в точку немногим выше сердца дампира. Кровь постепенно пропитывала футболку.       — Вряд ли, — заключил Фушигуро, вытаскивая оружие из чужой груди с неприятным влажным звуком. Дыра под футболкой затягивалась следом быстрее, чем ожидалось. — Полукровки плохо изучены, и у вас бешеная регенерация.       Фушигуро поморщился, осматривая сай. Нужно закинуть его на обработку. Капля крови сорвалась с заточенного стилета. На татами расцвело очередное алое пятно. Чтобы уменьшить масштаб катастрофы, Фушигуро наспех вытер сай о край собственной борцовки.       — Ладно. — И после всего произошедшего Юджи просто сел на татами, подмяв под себя ноги. — Это было что-то из того, о чём меня предупреждала Нобара?       — Я не знаю, о чём вы говорили, Итадори, — на смену растерянности приходило раздражение. Не связанное с вопросами Юджи, только с собственными промахами. Идти до стенда было лень. Обе из сай Фушигуро запустил в противоположную стену, опускаясь на татами недалеко от дампира. — И понятия я не имею, что это было. Мысли… — Он быстрым движением разворошил взмокшую макушку, напоследок просеяв пряди через пальцы. — Дурные.       — Я понимаю, что где-то среди этих мыслей твоя нелюбовь к Марвел, но так безжалостно поступить с Икс-23… — протянул Итадори, и Фушигуро оторвал взгляд от стены с воткнутыми сай, чтобы неверяще уставиться на Итадори. — Ещё и в рисовке Такеда Саны. Она лучшие страницы этого комикса нарисовала. У неё Икс такая…       Он действительно больше жалел о порванной футболке, чем о подорванном доверии со стороны друга? Фушигуро убить его мог, просто потому что гулял по лабиринту собственных мыслей, позволяя телу двигаться на тренированных рефлексах и мышечной памяти. Но Итадори говорил о…       — Вы похожи, кстати, — он самым внезапным образом перевёл тему, продолжая добивать Фушигуро уже после спарринга потоками безумно скачущей информации. — Только сейчас заметил.       Фушигуро скептично оглядел сурово смотрящую на него в ответ брюнетку с принта: тонкое лицо, острый подбородок, хмуро сведённые к переносице брови и сверкающие зелёные глаза…       — Ничего общего, — выдал свой вердикт Мегуми, вернувшись к созерцанию оставленного оружия.       Юджи рассмеялся.

***

      Подвох Фушигуро начал ощущать к тому моменту, когда впервые увидел с лестницы фигуру юрэй, пролетающую сквозь стены на первом этаже. Неупокоенные души редко когда чувствовали себя в Тенген так спокойно: артефакты, к которым они были прикреплены, ведьмы очищали за считанные минуты, в экстренных случаях Тенген помогали пристроить блуждающую душу к ближайшему шествию призраков; единственная лояльная Ордену юрэй сейчас находилась за пределами страны. И если бы незнакомая юрэй была настроена агрессивно, как… многие из её рода, Фушигуро бы понял: души искали успокоения – через месть или очищение – не важно, каким именно образом, и предпочитали творить бесчинства.       Вновь показавшаяся в холле фигура мало была похожа на буйного призрака. Девочка лет двенадцати, с длинными чёрными волосами, в полностью белой школьной форме – могла бы казаться вполне живой, если бы не скользящие в нескольких сантиметрах от пола ноги. Она остановилась, задумалась, посмотрела по сторонам и направилась в сторону лестницы. Фушигуро отошёл от первой ступени назад, в коридор, всего на один шаг. Девочка-призрак оказалась возле него через несколько секунд. Повернувшись в сторону Фушигуро, она внимательно его осмотрела, чуть нахмурившись, и опустилась на землю, касаясь пола подошвой своих белоснежных туфелек.       Она обошла его по кругу, обдавая могильным холодом. Как Юта вообще терпел подобное круглые сутки, если Фушигуро хватило мгновения, чтобы покрыться мурашками? Из-за тесноты коридора она в конце первого круга срезала дорогу сквозь чужое плечо – то пробрало ледяной волной, будто вместо пары секунд с призраком рядом он несколько часов держал эту руку в проруби.       Девочка остановилась напротив, ещё раз задумчиво оглядела Фушигуро с ног до головы, нахмурилась и подошла на шаг ближе. Вместе с ней двинулся и леденящий поток. Она вытянула тонкую руку вверх, сгибая её в запястье, потянулась на носочках, будто примериваясь, и не прекращала ни на секунду быть очень сосредоточенной.       — Хм-м-м, — протянул звонкий высокий голос. — Вроде похож. — Она отступила на шаг и опустила руку к подбородку в задумчивом жесте. — И я не видела тут кого-то более похожего.       Фушигуро так и стоял напротив, пытаясь понять, про что говорил призрак. Их держали на земле незавершённые дела, знаковые предметы или дорогие люди – артефакты, от которых зависело существование души в относительно бестелесной оболочке уже после смерти. Вышло бы очень неловко, если Фушигуро, при своём отлучении от оперативной деятельности, был похож на того, кто мог проводить девочку до шествия. Поэтому, стараясь звучать как можно более осторожно и мягко, он поинтересовался у неё:       — Похожего на кого? — и надеялся на то, что она не скажет ничего, способного затянуть его в работу с призраками. Мало кто из нечисти мог сравниться с юрэй по части своей капризности.       — На описание, — она всё так же задумчиво отвечала, видимо, примеряя на Фушигуро образ из своей головы. — С другой стороны, я всё равно не уйду, пока не выполню просьбу… Ты же никому не скажешь, что видел меня, если я ошиблась? Они думают, что меня держит рюкзак внизу…       Это объясняло не всё, но хотя бы что-то. Первый артефакт мог быть не единственным якорем, держащим неупокоенные души среди мира живых. Они не застревали в своём сознании и привязанностях, постепенно набирая сверху и другие задачи, разгребать которые иногда приходилось достаточно долго – когда-то оперативникам удавалось выполнить намеченный лист задач полностью, когда-то более лёгким вариантом было присоединение призрака к шествию духов. Значит, девочка стала жертвой такой ситуации. С этим Фушигуро вполне мог помочь.       — Ладно. И что это за просьба? — он надеялся, что вопрос со стороны ощущался куда более лёгким, чем слышал его сам Фушигуро.       — Я не могу разглашать детали, пока не буду уверена. — Девочка упрямо покачала головой, и серьёзность её слов, наверняка услышанных из какой-нибудь передачи по телевизору, немного смешила. — Он сказал, что сначала нужно найти Фушигуро Мегуми, — желание смеяться резко пропало. — И дал описание.       Фушигуро коротко оглядел коридор: впереди, позади, на всякий случай взглянул на потолок и выглянул за лестничный пролёт, осматривая холл. В столь раннее время никого не должно быть в общежитии – большинство агентов рассаживались по своим кабинетам с отчётами о прошедшей ночи, работающие по утрам – уже уходили на рейды. Фушигуро не стоило так волноваться, но перепроверить никогда не помешало бы, потому что…       — Он – это примерно вот такого роста, — Фушигуро провёл ладонью на уровне собственной макушки, в ту же секунду понимая, что с той же целью тянулась вверх своей рукой юрэй, — вампир, с выкрашенными волосами и чёрными линиями по лицу?       — Значит, я не ошиблась, — была задумчивость очень легко сошла с лица девочки, уступая место улыбке. — Фушигуро Мегуми, ты когда-нибудь был в Сэнсодзи?       В текущую минуту Фушигуро не представлял, чего же ему хотелось больше: тяжело вдохнуть или приложить ладонь к лицу. Если не отложенный гипноз, то эксплуатация труда хоть и умершего, но всё-таки ребёнка. Ему оставалось только надеяться, что Сукуна не убил её сам, специально для выполнения поставленной задачи. Но о вампире девочка говорила спокойно и не испуганно, разбивая своим поведением первое предположение. И она шла к Фушигуро по собственной воле, с энтузиазмом следуя всем предписаниям. Он не знал, как у Сукуны удалось подбить юрэй на доставку сообщения, но любые мысли об этом, среди которых не было убийства, вызывали беззлобный смех.       — Был, — ответил ей Фушигуро, даже не пытаясь спрятать широкую улыбку, приятно сводящую скулы.       — Отлично, тогда я не буду говорить тебе, как добраться до парка. — Она весело хлопнула в ладоши, явно довольная тем, что Фушигуро избавил её ещё и от попыток объяснить местность, в которой она могла бы и не быть при жизни. — Суку-чан там будет сегодня после заката.       С этими словами она приподняла ноги над землёй и развернулась к лестнице, левитируя. Фушигуро пришлось побороть секундный ступор быстрее, чем она успела бы скрыться с его глаз в исследовательских кабинетах, возвращаясь к своему рюкзаку.       — В смысле сегодня?! — вышло слишком громко, но контролировать эмоции не получалось. С прошлой встречи не прошло даже недели, Сукуна не дал ему необходимого времени, чтобы собраться с мыслями. Ему вообще нечего сказать о своём расследовании. О чём этот тысячелетний сородич только думал?       — У меня не так много времени, — ответила девочка. — Мне нужно уйти раньше, чем та приятная девушка внизу поймёт, что дело не в рюкзаке… Точнее не только в нём.       И она просто упала – проскользила сквозь полы этажа, ниже, к исследовательским кабинетам, и Фушигуро ничего не смог сделать, чтобы её остановить… И не хотел даже спрашивать её о чём-то дальше.       После заката в Сэнсодзи. Хорошее время, хорошее место. Не самое лучшее для встреч с одним из самых опасных представителей японской нежити, если не с самым опасным из них. В храмах оставались люди. После заката – не особо много туристов, в будний день – не так много местных. И всё равно люди были. Сукуна выбирал места публичные и заметные, словно в любой момент мог взять их в заложники, но не сделал этого в прошлый раз, и, почему-то подумал Фушигуро, вряд ли сделал бы подобное при новой встрече. Прогулка по набережной вышла спокойной, и комфортно было в тишине идти до метро… придумывать оправдание для нового выхода в люди Фушигуро не стал, и решил не отпрашиваться у кого-либо выше.       Зеркало на стене в очередной раз отражало парня отчаянного. Безумие уже не кралось к нему, оно стояло за плечом, грозясь вот-вот накрыть его своим пологом. Однако, худшим в ситуации казалось то, что Мегуми воспринимал всё с поразительным спокойствием. Он слишком быстро привыкал к такому темпу жизни, и думать о том, куда его привела бы эта дорога, не хотелось. Разгадать вампирские планы не представлялось возможным даже с Дневниками Ураюме в качестве подспорья. Оставалось только следовать по заранее вырытой для него колее. И накинуть на плечи укороченное чёрное хаори – он всё-таки собирался в храм, пусть и не верил в местную богиню – следовало почтить традиции, а не разгуливать по парку в простой белой футболке и чёрных джинсах.       Фушигуро вышел из главного здания уже после заката.

***

      Чем ближе к обозначенному месту он приближался, тем сильнее усиливалось колющее раздражение. Десять часов на то, чтобы смириться с мыслью о вынужденном сотрудничестве и прийти – слишком мало. А если бы у Фушигуро были какие-то другие планы не вечер? Звучало, конечно, нереалистично, но всякое могло случиться, в жизнь претворялись даже самые нереалистичные сценарии.       Вроде того, где накопленное раздражение за один миг перемешалось с возникшим из ниоткуда другим чувством, топящим раздражение под волнами… тревоги, страха… Сукуна и не думал скрывать свои метки на руках в этот раз. Если бы не они и выкрашенная в розовый макушка (до сих пор не поблекшая), Фушигуро мог и не узнать знакомого сородича в парне у каменного бортика, ограждающего посетителей от маленького водопада. Вместо пафосных, привычных уже нарядов, на Сукуне были широкие чёрные спортивные штаны, вроде современных хакама, и свободная футболка без рукавов в тон. Ладони упирались в ограждение, чернели два «браслета» меток на запястьях, схожие метки опоясывали двумя полосами напряжённые бицепцы, доспехами лежали на крепких плечах циркумпункты, из-под ворота футболки выползали на шею тонкие симметричные линии-лапы… меток лет на четыреста, если не считать уже знакомые росчерки на лице – одним своим видом Сукуна напоминал Фушигуро о том, кто перед ним стоял, и почему в его присутствии нельзя было выказывать раздражения. Он глубоко вдохнул, медленно выдохнул и подошёл к сородичу ближе.       — Привет. — Сукуна легко развернулся к нему корпусом, перенося весь вес на одну руку, до сих пор упирающуюся в ограждение. Клыкастая улыбка озаряла чужое лицо так, словно он не позвал Фушигуро глумиться над его неспособностью найти в архивах информации, которой там никогда и не было. В выражении его лица не читалось ни оттенка контролируемого чувства превосходства.       — Ты знал, что в архивах ничего нет, — не вопрос, а утверждение. Последовавший за словами тяжёлый вздох вырвался с ноткой раздосадованности. Сукуна не прекращал улыбаться, опираясь рукой о бортик. Даже при самом маленьком движении мышцы красиво играли под кожей.       — Ты выглядел таким уверенным в своей догадке, — он издевался. — Не хотелось расстраивать тебя… И это было хорошим поводом увидеться снова, — в признании звучало что-то до этого незнакомое, далёкое от желания больно уколоть, что-то прямо противоположное, что закрадывалось в глубины сознания вместе с этим низким, с придыханием, голосом.       — Через четыре дня, — очередное утверждение вместо вопроса. Не добивающее, не перекрывающее сказанные Сукуной слова, лишь немного раздражённое указание на факт. Хотелось звучать безэмоционально, отстранённо, не выдавать ничего из того, что терзало в этот момент его нутро. Получалось так, как получалось.       — Ты бы всё равно ничего не нашёл по этому поводу даже через две недели. — Сукуна состроил гримасу, линии на лице изгибались вслед, ломались, скашивались. По какой-то причине Фушигуро не хотелось больше видеть на лице сородича подобных выражений. — Зачем давать лишнее время?       — На моральную подготовку? — встречный вопрос, сорвавшийся с губ Фушигуро до того, как превратился бы в твёрдую уверенность ответа. — Я не могу просто так взять и уйти куда-нибудь ночью по первому зову, — добавил он куда более чётко, в голос пробивалось раздражение, казавшееся было затухшим.       Сукуна резко перестал кривиться. Тень непонятной эмоции пробежала по его лицу, стирая все предыдущие и оставляя после себя лишь белый, ничего не передающий лист. Ладонь сильнее сжималась на ограждении, крепли литые мышцы…       — У тебя были какие-то планы? — спросил он медленно, с расстановкой, немного глухо. Фушигуро опешил.       — Никаких, — и старался не думать о том, что состроенное им самим выражение на лице должно было быть похоже на ту самую гримасу.       — Значит, всё нормально, — прозвучало бодро в ответ, казавшийся ещё секунду назад напряжённым сородич заметно расслабился. — И заметь, на этот раз без девушек и ойобе.       Он звучал почти что довольным, снова улыбался своей очаровывающей клыкастой улыбкой… Фушигуро ментально огрел самого себя оплеухой.       — Зато с мёртвым ребёнком, — мысль о девочке-призраке в стенах Тенген хорошо отрезвляла сознание. Вряд ли бы она проболталась кому-то ещё из агентов, учитывая её юношескую упрямость, и вообще, если Фушигуро всё-таки пришёл на эту встречу, юрэй уже должна была отправиться на покой. Больше всего напрягало не то, что она спокойно летала по Ордену, а то, что один тысячелетний сородич приспособил ребёнка под почтового голубя.       — Она всё равно ничем не занималась в своём посмертии, — Сукуна оправдывался? Он даже перестал держаться за ограждение, складывая руки на груди и разворачиваясь в профиль. Теперь он опирался на каменную ограду нижней частью спины, а Фушигуро только сейчас заметил, что передний край футболки сородича был заправлен за кромку штанов, открывая вид на завязанный из свисающих шнурков бантик. — А так хоть пользу принесла.       Фушигуро неосознанно отзеркалил его положение.       — И она уже была юрэй, когда мы познакомились, если тебя это интересует, — добавил Сукуна осторожно. Фушигуро выдохнул, так и не поняв, в какой момент задержал дыхание.       — Я догадывался. — Но всё равно не сменил защитной позы. — Просто хотел услышать подтверждение.       В ответ Сукуна рассмеялся, коротко и низко. Краем глаза Фушигуро увидел, как тот пытался спрятать смех в кулаке.       — И ты так легко поверишь сородичу? — было что-то особенное в его голосе после. Он казался немногим выше обычного, но продолжал приятно обволакивать слух, звучал более весело, почти живо.       — Я просто не хочу думать о худшем варианте, — Фушигуро развёл руками только для того, чтобы снова сложить их на груди. — И убивать детей после едва ли не полностью выкошенных земель Хоккайдо – это как-то мелко.       Сукуна засмеялся снова, уже не сдерживаясь, открыто и громко – если бы в этот момент мимо них решили прогуляться какие-нибудь туристы или паломники, было бы очень неловко… Вопреки своим мыслям, Фушигуро улыбнулся и снова перевёл взгляд на Сукуну. Тот смотрел на него в ответ.       — А говорил, что не успел составить обо мне впечатления, — вампир самым наглым образом припоминал слова с прошлой встречи, переворачивая их иным, более вкрадчивым тоном.       — И я до сих пор не имею о тебе ни малейшего понятия, — прозвучало упрёком, когда таковым точно не являлось. С чего бы ему вообще знать что-то о личности тысячелетнего сородича, когда самая полезная информация уже была в Тенген, и сворачивалась до короткого предупреждающего знака: «Не лезь – убьёт».       — А как же реки крови, опустошённые земли? Убитые охотники, из твоего Ордена, кстати, — Сукуна словно читал его мысли, или по лицу Фушигуро и так было понятно, о чём он только что думал. — Это сплошные факты. Выбитые в граните, или где вы, охотники, делали свои первые записи.       Кроме того, что Сукуна то ли знал, то ли чувствовал, в какую сторону уходили мысли Фушигуро, он был во всём прав. При этом удовлетворения от подтверждения собственным мыслям Фушигуро не почувствовал. Словно дело было в чём-то другом.       — Они оперативники, — поправил Фушигуро, в очередной раз скрывая страх перед собой и своим окружением за отъявленным душнофильством. — И я уже это говорил.       Он упрямо смотрел в карие глаза напротив, не до конца осознавая, в какой момент они с Сукуной успели развернуться, чтобы смотреть друг на друга и упираться в каменную ограду предплечьями. Зато так можно было видеть, как Сукуна выразительно, преувеличенно драматично закатывал глаза и кривил лицо, чтобы раздосадованно щёлкнуть языком.       — Мне так не нравится, — почти что по-ребячески обиженно протянул Сукуна, но потом остановил свой взгляд на Фушигуро, всматриваясь в его лицо со всепоглощающей внимательностью, и добавил, куда более томно, шершаво и низко: — Охотник звучит лучше.       Глаза Сукуны не наливались рубиновым светом, но почему-то Фушигуро чувствовал, как по телу прокатилась волна дезориентирующего жара, и дыхание стопорилось.       — Как ойобе вместо гипноза? — из пересохшего горла звук выходил сдавленным, изрезанным, словно эти слова не хотело выпускать наружу всё его естество. Язык наспех прошёлся по губам, хоть немного спасая от чувства иссушенности.       — Это термин, — пояснил Сукуна, взгляд его проследил за чужим быстрым движением, и Фушигуро мог видеть, как дёрнулся его кадык после. — Кендзяку говорил, что очарованные люди зовутся «пальцами», потому что они подобны далеко простирающейся длани, способной помочь сородичу достать всё необходимое, не покидая своего места.       Фушигуро не был уверен в том, что запомнил всё, сказанное вампиром сейчас. Красивая история, словно вырванная из Дневников, звучала в сознании новым, приглушённым и низким, голосом. Звучание это забиралось под кожу, поднимало уровень интереса к эпохе Дневников всё выше. Если Сукуна тогда всегда звучал подобным образом… Молчание затягивалось, или только в его сознании растягивалась одна бесконечная секунда. Сукуна не двигался, закончив свой рассказ. Его губы сомкнулись…       — Кендзяку? — незнакомое имя осталось единственным, что Фушигуро успел запомнить, пока его сознание не унеслось в какие-то неизвестные, тёмные и непроходимые дебри…       — Ураюме ничего не писала об учителе? — чужой голос переходил во вкрадчивый полушёпот, и Фушигуро придвинулся ближе, чтобы лучше слышать.       — Она не называла его по имени, — ответил он столь же тихо, чтобы не разрушать момент.       — Не удивлён, — холодное дыхание высказанных слов опаляло подставленную щёку, — она его обожала.       Фушигуро не был с этим согласен. Самой важной фигурой для Ураюме во всех её записях оставался Сукуна.       — Она им восхищалась, — поправил он, — но никогда не следовала за ним напрямую. Ты знал, что она была буддисткой?       Только ощутив внезапно возникшую между ними с Сукуной дистанцию Мегуми понял, что сказал что-то лишнее. Разумеется, Сукуна знал. Не мог не знать за почти тысячу лет их совместных прогулок. И доносящийся до слуха раскатистый, громкий смех только подтверждал эту догадку.       — Да ладно? — сарказм чужих слов травил душу сильнодействующим ядом. Это был глупый вопрос. И куда более глупый в парке буддистского храма. Сукуна ведь наверняка пригласил его сюда только потому, что так можно было лучше настроиться на ощущение образа мыслей вампирши. Фушигуро всё испортил своим вопросом. — И с чего ты это взял?       Звучало с очевидным подначиванием, это был риторический вопрос, и Сукуна вновь облокотился на ограду, устремляя взгляд вдаль: к главному зданию храма, к торговой улочке.       — В Дневниках есть запись о том, как вы остановились в шукубо, — тем не менее, Фушигуро решил ответить. Он опустил голову, старался не выдать себя, если вдруг кончики его ушей начали бы алеть, взгляд упирался в кожаные сандалии Сукуны.       — Такое много раз случалось, — он до сих пор смеялся, — тебе нужно быть более конкретным.       — Суть не в храме, а в том, что она знала много профессиональных терминов, — собственный голос со стороны слышался каким-то сдавленным, словно обиженным, на фоне тысячелетнего сородича Фушигуро казался действительно не более, чем глупым ребёнком. — Я обратил на это внимание, когда перечитывал дневники…       — Хочешь использовать это, как зацепку в расследовании? — в чужом голосе не было больше ни намёка на издёвку. Сукуна звучал собранно, но профессионально-отстранённо.       — Если ты расскажешь мне о ней больше, — Фушигуро просто испытывал свою удачу. Одно неосторожное движение запросто привело бы к его смерти на том самом месте, где он стоял сейчас. И никто бы не смог спасти его от нападения сородича, уставшего слушать продиктованные агентом условия или его раздражённые поправки к предшествующим словам Сукуны.       Тем не менее, вместо ожидаемого нападения, Сукуна лишь медленно отошёл от ограды, чтобы встать напротив Фушигуро.       — Тогда прогуляемся? — Мегуми неверяще поднял голову, чтобы посмотреть в лицо вампира. Но тот выглядел предельно серьёзным. — Сейчас, конечно, не сезон Созерцания, но в парке достаточно красивый… — Он оглядел наспех украшения сада, аккуратно подстриженные кустарники, водопад и маленький пруд с рыбками кои. — ...ландшафтный… дизайн? — и словно спрашивал одним взглядом на Мегуми, правильно ли обозначил окружающую их архитектуру. Фушигуро сам не имел понятия, как стоило это называть, возможно, для обозначения садов или парков в храмах было специальное слово, но его не знали ни Мегуми, ни очаровательно запинающийся тысячелетний сородич.       — И давно ты полюбил Созерцание? — улыбка красила голос непонятными тёплыми нотками. — Я думал это больше про то, что предпочитала Ураюме.       — Возможно, в чём-то эта малорослая тупица была права. — Чужая рука опустилась на холодный камень ограды недалеко от того места, где стоял Фушигуро. — Каждый сезон возвращается одинаково, но есть некоторые вещи, красота которых заставляет с нетерпением ждать новой встречи.       Он смотрел в глаза Фушигуро неотрывно, но взгляд Мегуми блуждал по чужому лицу, отыскивая мельчайшие изменения в мягко расслабленном выражении. Он говорил спокойно, плавно, растягивая очередное мгновение, чтобы плавно заполнить собой убегающие секунды. А после отошёл на шаг и, опустив руки в карманы, двинулся дальше по выложенной камнями тропинке. Фушигуро последовал за ним, не дав себе достаточно времени обдумать произошедшее. Парк был действительно красивым.       — Она видела обращение – как перерождение, — рассказывал Сукуна. — Возможно, в смертной жизни она была ещё куда более религиозной, я не знаю, — признался он честно. Фушигуро легко мог в эти слова поверить, потому что даже Дневники Ураюме никогда не освещали её смертную жизнь, она словно отбросила всё, что было до, при этом – не утратила своих знаний: терминологии, навыков. — Но во время прогулок ей ничего не мешало залезть под нижние одежды какого-нибудь монаха, — продолжал Сукуна с играющий на губах усмешкой от компрометирующих воспоминаний. — Она ужинала первой, потом уходила за ширму. — Он выразительно пожал плечами. — Ей не нужно было многого.       На секунду в его глазах промелькнула вспышка какого-то другого воспоминания. Тёплая эмоция, тонущая в них, смазалась острым укором. Фушигуро решил перевести тему, но бросил вслух первое, что пришло в голову. Неоформленное и не до конца осознанное:       — Да, оргии были больше по твоей части, — и тут же захлопнул свой рот.       Сукуна рассмеялся.       — Она и это записывала? — он звучал весело удивлённым, поражённым открывшейся тайной своей старой подруги. Смех не замолкал даже среди его слов, и Фушигуро впервые почувствовал тот заразительный эффект его голоса, который описывала Ураюме. — Сумасшедшая! — почти с гордостью, как никогда до этого он не говорил о вампирше. Глаза его горели светом не мистическим, но освещённым общими воспоминаниями. Фушигуро хотелось пропасть в этих глазах… — И как тебе?       Не сразу удалось сообразить, что вопросы и восклицания перестали быть риторическими и теперь обращались напрямую к Фушигуро.       — Ты совершал прогулки в ночь с бессердечной и жестокой женщиной, — резюмировал Мегуми. Никто из знакомых Фушигуро не смог бы с таким безразличием описывать те действа, что вытворялись за ширмой – даже Нобара, которую он считал самой жестокой и бессердечной среди собственных знакомых. Она просто не смогла бы рассказать ситуацию кому-либо без максимальных подробностей.       — Я рад, что мы в этом солидарны, — Сукуна остановился в проёме ворот, Мегуми следом облокотился на противоположный косяк, — но это не ответ на вопрос, Фушигуро.       Он снова звучал пробирающе-низко, голос вампира скрёбся по костям, мурашками пробегал по спине, колыхал тревожащие Фушигуро волны где-то внутри, ниже. Сукуна приближался, так и не выпуская рук из широких карманов. Расстояния между ними оставалось меньше, чем на ладонь.       — Она не подглядывала, но очень много слышала, — словно это являлось желаемым ответом на заданный Сукуной вопрос. — И не описывала никаких своих мыслей на этот счёт, — добавил Фушигуро. — Будто это что-то нормальное и обычное.       Сукуна медленно обвёл его взглядом с головы до ног и обратно, не переставая улыбаться так, словно уже знал о нём всё.       — А ты считаешь происходившее чем-то ненормальным? — он продолжал внимательно смотреть в чужие глаза, и у Фушигуро не было возможности отвести собственный взгляд куда-то за пределы фигуры вампира. Снова и снова он возвращался к меткам на красивом лице, к перетянутым метками твёрдым мышцам на руках, скользил по свободной футболке, которая всё равно не скрывала впечатляюще крепкие мышцы груди, возвращался к глазам и снова уходил на обводящий круг.       — Ты портил монахам карму, — прозвучало несерьёзно и задушенно. Сукуна не давил на него аурой тысячелетнего сородича, но оказывал давление иного толка. Вампир поднял руку вверх, чтобы осторожно поддеть у основания шеи Фушигуро чёрный шнур амулета, свисающего до середины груди модной подвеской. Тот не был зачарован, просто казался красивой деталью, подходящей к тематике сегодняшней встречи. Короткое прикосновение холодных пальцев ощущалось поставленным клеймом.       — И ты правда веришь в то, что эта чепуха существует, охотник? — он медленно провёл рукой вдоль шнура до самой подвески, раскладывая искусственное перо на ладони, и только потом аккуратно его отпуская.       — Не верю, — прохрипел вместо внятного ответа Фушигуро. Он мог чувствовать, как собственный пульс закладывал уши, выдавая этим отчаянное желание сердца вырваться наружу.       — Тогда в чём проблема? — бархатный голос звучал почти над самым ухом – Мегуми не уловил тот момент, когда Сукуна успел придвинуться ближе. — Они все спокойно дожили свой век, — вкрадчиво пояснял вампир, — Никто из них не умер раньше положенного им времени. — Выдохи от чужой речи морозили горящие уши и шею. — Им было приятно, — почти пропел Сукуна, перекатывая на языке заманчивые слоги.       — Это не было чем-то добровольным, — он снова закрыл глаза, чтобы хоть как-то сосредоточиться на собственных словах. Чтобы они звучали чётко и понятно. Сукуна отстранился. Холод чужого тела сменился охлаждающим воздухом ночи. Фушигуро открыл глаза       — Тебя смущает только это? — Сукуна смотрел на него внимательно, будто пытаясь самостоятельно найти в выражении лица Фушигуро необходимый ему ответ. Что ещё мог Мегуми ему сказать? Что годы жизни с Сатору и Сугуру не оставили ему даже шанса на появление какой-то предвзятости? Что у него были отношения с парнями… парнем раньше? Что он уже не первый раз приходил к мыслям, в которых что угодно бы отдал за возможность не видеть всех тех меток, покрывающих лицо и тело вампира? Если бы он не знал, кто стоял сейчас перед ним, кто вглядывался в самую душу своим внимательным взглядом. Это бы сделало ситуацию во много раз проще. Это бы не давило на горло, на сердце, не тянуло почти болезненно ниже.       — Да, — коротко выдохнул Фушигуро. Сукуна, явно довольный ответом, отступил ещё на несколько шагов назад, опираясь в итоге спиной на противоположный свод ворот. — Эти встречи тоже мало похожи на что-то добровольное, Сукуна, — всё же признался, кажется, на кипящем в крови адреналине.       — Ты можешь назначать их сам, — спокойно предложил вампир и сложил на груди руки. Такой вариант Фушигуро в голову не приходил.       — И как? — он снова повторял жесты за сородичем, и почему-то это помогало чувствовать себя увереннее. Вопрос его не был лишён смысла после… всего. Фушигуро никак не смог бы связаться с Сукуной. И вряд ли тот рассказал бы, в каком месте решил обустроить себе пристанище, чтобы Фушигуро время от времени мог туда заглядывать. А ещё – любые возможности как-то связаться с ним снова вызвали бы подозрение со стороны Тенген. При том что это – ещё без посредников в виде других сверхъестественных существ.       После его слов Сукуна потянулся в карман, доставая оттуда тот самый телефон с Дневниками.       — Ты же не продал свой ради покупки этой коробки? — предельно вежливо поинтересовался Сукуна, указывая верхним ребром смартфона в сторону Фушигуро. Тот покачал головой и выудил из кармана собственное средство связи. Открыл набор и поднял взгляд с телефона на Сукуну. Тот понял его без слов, начиная диктовать цифры абсолютно обычного японского номера. Фушигуро прожал кнопку вызова.       Со стороны Сукуны послышалась стандартная мелодия от производителя. Он сбросил трубку. Вызов прервался.       — И как мне тебя сохранять? — несмотря на неизвестно откуда взявшееся спокойствие в голосе, пальцы Фушигуро дрожали над раскрытой клавиатурой. — К «Сукуне» в списке контактов у коллег могут возникнуть очевидные вопросы, — в ответ на его слова Сукуна обратил к Фушигуро плохо считываемый взгляд, Мегуми пояснил следом: — Они очень доставучие.       Словно это хорошо объясняло всю сложность взаимоотношений с коллегами. Те были настолько допытливыми, что обратили внимание на старый телефон Фушигуро в ту же секунду, когда он достал его из кармана и положил на обеденный стол. Пришлось выкручиваться.       Сукуна, однако, продолжал выглядеть крайне задумчивым. За крепко сжатой челюстью ходили желваки. В итоге он просто закрыл глаза, озвучивая самым бесцветным тоном из всего своего арсенала:       — Пиши: «Рёмен».