Созерцание

***

      Потребовалось десять ночей, чтобы добраться до лесов Сануки. Это временное пристанище: местные сородичи чужаков не жаловали, но переждать день или два нам было необходимо.       На дорогу мне вполне хватало того количества энергии, что удалось получить на кровавом празднике. Чужая жизненная сила до сих пор сладко ощущалась на языке. Я хотела смаковать её так долго, как это оказалось бы возможно, пока холод ночи окончательно не заберёт своё, лишая последних радостей «прогулок» и вынуждая искать пропитание снова.       Сукуна уверен, что я испытываю свой предел. Я не стала оспаривать – его предположение не так уж и далеко от истины, но в то же самое время только ему в голову могло прийти упростить основную мысль подобным образом. Может, в этом была и моя вина, ведь мы никогда не уходили в эту тему далеко. Да и я сама не уверена до конца в том, что испытываю при подпитке…       В первую прогулку забыться легко. Жажда застилает сознание, и тепло, растекающееся по телу с каждой пульсацией под губами, – мягкие объятия ночи, приглашающие остаться с ней навсегда.       Новообращённые, бездумные, жаждут возвратить себе те эмоции каждую новую ночь, но ещё не догадываются о том, что это бесполезно. Осознание обжигает их сильнее огня. Невинные, наивные. Мягкость первой луны обманчива, ночь холодна, и этот урок лучше усвоить как можно раньше.       Жалко тех сородичей, что остались у таки. При выбранном темпе они не доживут до следующего большого пира.       Кровь – никогда не смысл, не самоцель существования. Энергия жизни, сокрытая в тёплом теле, – лишь мимолётная вспышка, и количество принимать за качество ошибочно.       Что не мешает голоду требовать, зверем скрестись наружу, когда перечень доступных яств ограничен. Разорвать чужую плоть зачастую проще и быстрее, чем успокоить душу, посмотреть в глаза и поймать чужое дыхание жизни.       Легко убедить себя в том, что ради пропитания нужно убить, но я всё чаще думаю о том, как мало в ночи благородства и уважения.       Мне повезло с учителем. Что-то было в нём иное, что отличало его от других сородичей. В его обществе наше маленькое собрание усвоило ряд поистине стоящих уроков. И даже если его окончательным решением был отказ от холодного света луны ради сжигающих дотла солнечных лучей, это было закономерным проявлением той страсти, с которой он бросался в познание удовольствий. Я же предпочту думать, что ни мне, ни Сукуне никогда не захочется испытать подобного.

***

      Тенген проверяли южный архипелаг уже несколько раз; за всё время чего-то особенно необычного не находили ни в целом на Рюкю, ни на Окинаве в частности. Из мистики: другая религиозная культура, хоть и родственная, да несколько ведьм с семьёй приставленных к ним на охрану несколько поколений назад потомков. Оборотни давно эти места покинули и возвращаться (по крайней мере те, кого ему довелось знать) не планировали. Размеренный и плавный поток жизни, соответствующий одному из лучших курортов страны. Мегуми вполне мог допустить ошибку – не первый раз, всё-таки – но на данном этапе проверить догадку удалось бы только с личным визитом, а не в привычной тишине кабинета. Это было обдуманное и взвешенное решение, единственно возможное в сложившейся ситуации.       Стопроцентной вероятности провала всё равно не существовало. Если допустить мысль, что предположение Фушигуро верно, тогда что-то в этом месте должно было привлечь сородичей около тысячи лет назад. Это что-то могло зависеть от карты знамений, вытащенной из ведьмовской книги через дебри изящных словесных оборотов составительницы. Правда, если верить той же самой книге, то это что-то должно было происходить и пять сотен лет назад, и стартовать снова в ближайшее время. Последнее вызывало сомнения. Мегуми проверял отчёты за последние несколько недель.       Местные потомки не докладывали руководству Тенген ни о каком бы то ни было изменении в атмосфере: потоки энергии текли по Окинаве привычно ровно, поля с имевшихся «мест силы» не сходили, призраки не устраивали шествия, Явлений тоже замечено за последнее время не было.       На этом этапе стоило вернуться домой. Но что-то держало Фушигуро на месте, и как бы сильно сердце не отбивало сумасшедший ритм по изнанке грудной клетки, он заставил себя перешагнуть границу контроля.       Формальный отпуск походил по всем параметрам, скорее, на самолично выписанную себе командировку. Одно другого, честно, было не лучше.       Отпуск он никогда не брал самостоятельно за все свои годы фактической работы с Тенген. Даже не довольствовался той единственной неделей в году, которую по правилам стоило использовать всем рабочим Японии. И когда Сатору несколько раз пытался незаметно вклинить её в рабочий график Фушигуро… Фушигуро предпочитал игнорировать белые пятна в расписании, продолжая работать, словно ни в чём не бывало.       Количество командировок, в которых ему довелось побывать, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Всегда находился кто-то более опытный, более осведомлённый, более способный на работу в существенном отдалении от дома. Смена обстановки Мегуми не пугала, но до скрежета зубов выводила из себя необходимость перестраиваться под новые правила, диктуемые на новом месте.       Окинава до сей поры не казалась враждебной: аэропорт встретил просторными площадками и учтивым персоналом. Все из работающих были людьми, насколько мог видеть Фушигуро. Оборотней и ведьм отличала особенная аура. Вампиров можно было узнать по характерным чёрным меткам. Потомков и простых просвящённых смертных всегда выдавали глаза. Одного взгляда на них обычно было достаточно, чтобы увидеть подобного себе. Связь со сверхъестественным ни для кого не проходила бесследно. Что-то неизменно менялось в чужом взгляде, оно старательно пряталось где-то за семью печатями внутри, но отражалось в глазах мутным искривлением некогда ясного взгляда, надломом, всё ещё поразительно легко отличаемым от следа обычной душевной травмы.       Тенген хорошо справлялись с тем, чтобы травмировать детей ещё до того, как они бы увидели перевоплощение оборотня или своего первого вампира. Прямые потомки основателей ордена от самого начала его существования и до нынешних дней жили в относительно тесном сообществе. Поэтому смерть оперативника никогда не проходила по-касательной. Это мог быть милый дядюшка, приносивший местным детям подарки после каждой командировки, который в один момент внезапно исчезал из их жизни. И как бы сильно родители ни пытались убедить, что всё в порядке вещей, знание того, что он не вернётся, ломало что-то внутри. Хорошо, когда речь шла про абстрактных дядюшек и тётушек… Плохо, когда…       И из Тенген, в принципе, можно уйти. При опоре на боевую подготовку потомков никто не запрещал им получать и светское образование: большинство детей ходили в обычную школу, кто-то даже отучился в университете. Верхушка Ордена давно пользовалась благами смертной жизни, что сильно упрощало существование в современную эпоху. Пока кто-то из высших родов зарабатывал своё немалое состояние мирным путём, агенты Тенген могли получать адекватную плату за работу с нечистью.       Чаще всего на иную сторону завесы уходили те, чей дар позволял видеть сверхъестественное, но вот сил на взаимодействие с этим миром у них не имелось. Были и исключения. Потомков с полезными дарами старались держать при работе. Уходу не препятствовали, хотя и пытались расписывать прелести жизни в организации, сильно влияя на окончательное принятие решения. Иногда приходили к компромиссу.       Так, пару лет назад Сатору, как это обычно бывает в его жизни, случайно встретил девочку из потомков. Она смогла прожить за завесой в неведении до двадцати одного года: поразительный результат для кого-то, чей взгляд не мог игнорировать сверхъестественное. И если бы не внезапное использование очень специфического дара, Мива бы так и жила дальше как обычная смертная. Но с того времени ей пришлось совмещать тренировки с учёбой в юридическом, а после выпуска её перевели в Киото для работы в компании одного из представителей верхушки Тенген. Для неё это было лучшим из возможных решений. Мегуми совсем не завидовал.       — Не волнуйтесь вы так, молодой человек, — донёсся до ушей скрипучий, высокий голос. Несмотря на то, что резкий звук вывел его из пучины мыслей, Мегуми не волновался. Хотя наверняка со стороны так выглядел – с зажатым в руке до белеющих костяшек смартфоном, натянутой, как струна, прямой спиной и крепко стиснутой челюстью, что осознать удалось только после чужого замечания. Пришлось силой заставить тело немного расслабиться.       Слегка повернув голову вбок он увидел стоявшую совсем рядом старушку, не высокую – макушкой тёмных волос (цвет ещё не до конца уступил место седине), она доставала Фушигуро по плечи. Вокруг неё было много чемоданов с перелёта но, скорее всего, она просто возвращалась домой: загорелое лицо, испещрённое морщинами, выдавало в ней местную жительницу.       Заметив лёгкую перемену в его лице старушка понимающе улыбнулась и продолжила тоном успокаивающим, едва ли не нараспев:       — Такси иногда приходится подождать, но везут тут водители быстро. Вам далеко?       Мегуми неловко кивнул:       — До Кунигамы.       В её глазах на мгновение вспыхнуло удивление, едва заметно, оно быстро исчезло за прикрытыми веками и дружелюбным коротким смешком.       — Действительно далеко… — и с сожалением вздохнула позже: — Нам даже не по пути.       Фушигуро ещё раз обвёл взглядом чужой багаж. Удивительно, что ей удалось довести свой груз до самых дверей. Небольшие разноцветные чемоданы не казались особо тяжёлыми на вид, но для одной маленькой старушки шесть чемоданов были едва ли посильной ношей.       — Мне будет не трудно вам помочь, — лежавший в ладони телефон тут же отправился в карман свободных брюк. Но уже протянутую руку пришлось остановить на полпути. Хвататься за чужой багаж без разрешения было бы невежливо. Так что, глупо застыв, Фушигуро ожидал ответа. Благо, что ждать пришлось недолго.       — Огромное спасибо, молодой человек, — и она одним кивком указала ему на ту часть чемоданов, что казались наиболее увесистыми. — Вам точно не будет тяжело?       — Всё нормально, — Мегуми почти не соврал. Новая ноша в добавок к собственному чемодану давила на руки, однако по работе ему доводилось таскать и более тяжёлые вещи, более хрупкие. — Там же нет ничего, что легко бьётся или ломается?       Он нахмурился собственным мыслям. О подобном стоило спрашивать в самом начале, а не после того, как уже поднял чужие чемоданы. Хорошо хоть, что каких-либо шагов по направлению к выходу они ещё не сделали.       — Нет-нет, — приветливо улыбаясь заверила старушка, и они тронулись с места. — Там только вещи и подарки домой от дочери… Зачем только мне в мои годы столько всего… Мы скромно живём…       Она говорила много. Фушигуро перестал слушать где-то на моменте про подарки, полностью сосредоточившись на тяжести перенятого груза. Изредка в сознание вклинивались обрывки фраз и указания, куда стоит повернуть-двигаться дальше.       Идти до парковочных мест пришлось под палящим июньским солнцем. Свежий летний бриз с ближайших пляжей до аэропорта не доносился, и оставшийся им на довольство сухой ветер, кусая, обжигал кожу. Руки были заняты, пот ощутимо стекал по спине крупными каплями.       Водитель указанного старушкой такси наслаждался комфортом в салоне с кондиционером и даже не думал о том, чтобы выйти из машины и помочь. Мужчина средних лет слегка постукивал пальцами по рулю в такт доносящейся из машины мелодии. Словно и не существовало для него ничего за пределами своего транспорта.       Фушигуро освободил одну из рук от тянущего багажа и с силой постучал ладонью несколько раз по капоту перед местом водителя, жестом попросил вылезти. Мужчина потянулся к приёмнику, музыка прекратилась.       — Зачем так грубо-то? — он вылез из машины явно недовольный, передняя дверь, закрываясь за ним, громко хлопнула.       — Чемоданы тяжёлые, — чужой драматизм Фушигуро не впечатлил. — Могли бы хоть помочь бабушке.       Он взглядом указал на поставленный перед машиной багаж. Водитель устало выдохнул:       — Да кто ж знал, что тут старуха будет, — и принялся по одному перетаскивать чемоданы на задние сидения. Хвалёного восточного уважения к старшим в таксисте было ни на грамм. — Ты и сам бы мог всё сложить. Молодой, руки не отвалятся.       — Помочь человеку нетрудно, — Фушигуро прикрыл глаза, мысленно представляя перед собой куда более приятный образ. Погода не сильно способствовала появлению адекватных реакций. Голову пекло, суховей не приносил никакого облегчения с каждым своим порывом. Необходимо было держать себя в руках и сохранять спокойствие. Вновь открыв глаза он добавил уверенно и настойчиво: — Но я не должен выполнять чужую работу. Вам платят за комфортный сервис. Хорошей дороги.       Мегуми поклонился на прощание и, подхватив собственный чемодан, развернулся к выходу с парковки. Смысла в продолжении разговора уже не было, а за лишним спором он упустил бы время, которое лучше было бы стоило потратить на дорогу до отеля. Путь от Наха до деревни занимал два часа, что при нынешнем времени едва ли оставляло возможности грамотно лавировать по ситуации, за всем придётся спешно гнаться впритык…       В тени остановки Фушигуро вновь достал телефон, наконец, заказывая такси.       В ожидании ещё несколько раз пробежался глазами по Дневникам.       Забрать с собой в поездку оригиналы не вышло бы, даже если бы очень хотелось: архивные книги зачарованы ведьмами и не могут быть внесены за пределы обозначенной организацией территории. Что в таком случае могло случиться с нарушителями никто не рисковал проверять. Хотя Нобара однажды обмолвилась, как бы между делом, уже после того, как Фушигуро окончательно закрылся среди старых свитков, что их магия оставляет на нём след, похожий на остаточную энергию от её заклинаний, и её это пугало. А Нобару напугать обычно считалось сложной задачей.       Поэтому связываться с откатами внутреннего тока Фушигуро предусмотрительно не стал. Зато несколько фотографий сделал.       На снимках были записи Ураюме о кровавом празднике и о том, что случилось после него. Перерыв во времени между частями составлял десять дней и это была ещё не самая длинная пауза. Иногда вампирша пропадала на полвека, чтобы потом как ни в чём не бывало, делиться мыслями о вечном.       Что-то было в её мировоззрении, в отношении к окружавшим её людям и сородичам, что не укладывалось в привычную канву рассказов о добре и зле. Любому произошедшему моменту она давала собственную оценку. Кто знает, говорил ли в ней вековой опыт или простое самоощущение: заметки, даже о неизвестном учителе, никогда не превращались в прямой пересказ чьих-то проповедей, что привыкли ожидать от своих людей в Тенген. Для Ордена всё было просто: нечисть плохая, они – хорошие, и нечисть, которая работает на них, тоже считается хорошей; потомкам без полезного дара организацию стоит покинуть, и если уйти хотел кто-то с достаточной силой, то его все стремились остановить – давили на чувство ответственности. Совершенно не думали о том, как под таким грузом легко сломаться.       Впрочем, Мегуми ещё старался оставаться полезным. Вот как сейчас, собирая все свои силы на проверку сомнительной гипотезы.       От телефона Фушигуро не оторвался и в автомобиле, лишь приветственно кивнул водительнице. У него были все шансы за это время заучить текст имеющихся отрывков дословно. Не то, чтобы основные понятия уже не приходили на ум естественно легко. Большая часть использующейся в Тенген терминологии была подчерпнута из Дневников. Ничего нового ему не говорило ни описание первых прогулок в ночь, ни слова о потоках жизненной энергии. Куда больший интерес вызывало другое, что-то, что могло бы лучше сориентировать Фушигуро по обстановке, по месту развернувшихся событий. И хотя за тысячу лет ландшафт мог измениться, он не должен быть меняться критически. Реки меняли своё течение медленнее, холмы не успевали превращаться в горы или, наоборот, в равнины. Под цветным ореолом Ураюме точно подразумевала явление лунной радуги, поэтому в районе реки водопад должен был выходить на достаточно открытом месте. Таких в определённом регионе было немного. Проверить за ночь каждое из них было более чем реально. Если в том месте действительно происходили кровавые пиры, энергетические следы ещё остались. И если что-то привлекало смертных в ловушку сородичей, это что-то тоже не могло не разливаться по сознанию дурманящей песней. Фушигуро бы не упустил такую зацепку.       — Весьма необычный выбор, — прокомментировала женщина за рулём такси, когда механический голос навигатора посоветовал ей повернуть направо. — Почему не отель у пляжа?       — Сейчас не сезон, — Фушигуро не поднял на неё взгляда, отвечая заготовленной заранее и заученной фразой. В голове он пытался представить, каким должен быть водопад, чтобы стекающие кровавые потоки, смешанные с водой, могли оставлять за собой красящие следы, но при этом не быть достаточно мощными, чтобы смывать их с тела тут же…       — Ну, по лесам в такое время я бы тоже не лазала, — предупредила она. Звонкий голос начинал действовать на нервы. — После дождей ещё сыро, запнёшься, подскользнёшься, да налетишь на какую ветку со всего размаху… А там – поминай как звали.       — И часто тут такое случается? — история внезапно заинтересовала. Это могло пойти в зацепки для местных потомков, чтобы проверили. Потому что по их докладам Окинава – самое тихое и спокойное место, давно далёкое от пика паранормальной активности. Последний раз остров упоминался в хрониках лет пятьсот назад. Как ещё одно звено в цепочке разрушения, которую тянул за собой Сукуна. Не больше.       — Нет, что вы, — уверила таксистка, в голосе её не звучало ни намёка на ложь, которой могли бы прикрываться местные, не желающие расставаться с туристической привлекательностью родины, — Просто всегда стоит быть осторожнее. Верно я говорю?       — Совершенно верно, — согласился Фушигуро, сглатывая образовавшийся в горле ком разочарования.       Не остров, а рай на земле какой-то.

***

      Отель располагался в лесу рядом с национальным парком, вблизи туристических троп – отличная стартовая точка, из которой можно было выйти незаметно и пройти дальше, к местам неохраняемым, безлюдным. Оставалось дождаться нужного времени.       На стойке регистрации его встретила до пугающего приветливая девушка. Она словно стремилась пересказать ему наизусть всю экскурсионную книгу об окружающей местности и о том, как работает отель в частности: где ресторан, когда будет ужин, к кому можно обратиться, если понадобится помощь, на всякий случай оставила и свой личный номер, нацарапав тот наскоро на белом отрывном стикере с логотипом отеля.       Листок этот быстро пропал в кармане брюк. Не задержались в памяти и слова девушки, передававшие информацию, безусловно важную для человека, который не собирался вклиниваться в потоки обычных туристов. Сухо её поблагодарив, Фушигуро забрал ключи от номера.       Солнце начинало клониться к закату. И через зашторенное окно комнаты отеля пробивался окрашенный оранжевым свет.       До полного наступления темноты стоило принять душ и переодеться: одежда успела неприятно пропитаться потом и покрыться дорожной пылью. Усталость после проделанного пути морила, больших усилий стоило просто держать себя на ногах и не провалиться в сон, необходимый для хорошей акклиматизации. Широкая двуспальная кровать, даже с виду похожая на большое мягкое облако, обещала полное расслабление и свободу от забот на ближайшие часов девять. Вместо собственного тела на кровать Фушигуро кинул чемодан.       Он взял с собой только самое необходимое на пару дней: немного одежды, сменное бельё, комфортное оружие из разряда того, что не вызовет вопросов при проверке багажа – никаких кинжалов, лишь сдерживающие амулеты в виде зачарованной ленты и нескольких полосок офуда, выпрошенных у Нобары всеми правдами и неправдами. Мегуми старался звучать максимально не подозрительно, когда на пороге её комнаты просил нарисовать несколько амулетов. Перед обычным отпуском требовать подобного было странно. Но Нобара на все его скудные, непродуманные оправдания лишь пожала плечами, пропустила Фушигуро в комнату и достала из шкафа свой оккультный набор.       Из воспоминаний вырвала внезапная вибрация телефона. Имя на экране под фотографией (на которую было угроблено попыток двадцать) вызывало по телу разряд раздражения. Нобара словно почувствовала, что о ней думают, и решила напомнить о себе в реальном времени. Ведьма.       Уже предвкушая проезжающийся по нервам словесный поток со стороны подруги, Фушигуро протянул по экрану иконку с телефонной трубкой вправо:       — Две минуты и я иду в душ, так что давай быстрее, — он не старался торопиться или как-то жевать слова, говорил настолько ровно, насколько мог, но заговорил первым специально, старался успеть до чужой реплики.       — Ты скучный, Фушигуро, — протянула Нобара на той стороне провода, ко звуку её голоса примешивалась холодная девичья обида. — Ты на отдыхе, у тебя всё время мира. Можешь позволить себе расслабиться…       «Нет, не могу,» — крутилось в мыслях. А если небольшой укол вины по сердцу чувствовался при словах Нобары, которая же совершенно не знает, как и кто-либо другой в Тенген, зачем он отправился на Окинаву на самом деле… то Мегуми предпочёл его проигнорировать, выдав вслух совершенно другое:       — Ближе к делу, Кугисаки.       Однажды она проклянёт его за то, насколько он может звучать бесцветно, когда друзьям необходимы минуты внимания – осуждать Фушигуро не будет. Но и делать с собой что-либо, чтобы душой компании стать, – тоже.       — Я хотела спросить, как тебе отель, как прошёл полёт, как действуют амулеты… — протянула Нобара нарочито беззаботно, с издёвкой попадая по совести смазанным змеиным ядом лезвием максимально чётко.       Амулеты, выпрошенные у ведьмы, он не использовал. Потому что нет у него никакой аэрофобии или что там Мегуми говорил, когда Нобара вырисовывала тонкой кисточкой, смоченной в какой-то магической дряни вместо чернил, символы на бумаге.       — Брось, Нобара, — пытался переключить её внимание Фушигуро. — Ты бы не стала набирать мне по такому пустяку. Ты опять кого-то подбила на свои эксперименты и хочешь узнать у меня оценку результата?       Это был выстрел вслепую. Впрочем, не лишённый смысла.       Среди действующих оперативников Кугисаки – единственная ведьма внутреннего тока. Как-то повелось, что японцы чаще обращались ко внешнему току: силам элементов, явлениям природы, кроме прочего – заклинали запахами и музыкой. Из таких источников брать энергию не опасно, передавать знания из поколения в поколение о такой магии – не страшно, таких ведьм много, но по силе они несоизмеримо проигрывали тем, кто работали с кровью. И по всей Японии с внутренним током до сих пор имели дело семьи четыре. Три из них предпочитали относительно мирную жизнь под крылом Тенген где-то в глуши. Бабушка Нобары тоже была из таких. Время от времени к ней в деревню всё-таки наведывались за мощными амулетами или с целью как-либо иначе зачаровать обозначенный предмет. Возможно, почившая госпожа Кугисаки примерно такой же жизни хотела и для Нобары… И в шестнадцать у Нобары был выбор, сомнительный, но он всё-таки был. Тогда она выбрала оставить деревню и перебраться в полевой городок токийского отделения Тенген. С местными книгами и постоянными тренировками сила её росла из года в год, а потому сомневаться в работоспособности зачарованных ей амулетов никогда не приходилось. Ни самой Нобаре, ни кому-либо из оперативников.       Куда больше сомнений вызывало хобби Нобары, возникшее пару лет назад от необходимости каким-либо образом абстрагироваться от напряжённой работы и своей ведьмовской сущности. Попытки «навести красоту» окружающим поначалу были неловкими (воспоминания о пережжённых грязно-зелёных, практически илистых волосах Маки до сих пор проскальзывали холодом по коже – сказать, что это был сущий кошмар, не рискнул ни один из работавших с ней в то время оперативников), зато позже… авантюра всё ещё оставалась сомнительной, но она приноровилась, и вроде как Тоге не лишился своих волос после пары «сеансов» осветления и теперь спокойно ходил к ней не только за амулетами, но и за причёской; недавно, вот, Юджи тоже стал жертвой её стилистских экспериментов.       — Нет, не хочу, — план по отвлечению всё-таки сработал. — Я думала попросить тебя выбрать цвет для Юджи, но если ты сегодня такой вредный, то я сама решу, что будет красоваться на его голове.       Угроза от её слов ощущалась сомнительно. Мегуми протяжно выдохнул. Больше всего ему в этой ситуации было жалко стремительно уходящее собственное время и голову Юджи:       — Ты же совсем недавно ему волосы красила…       — Не красила, а осветляла, — поправила его подруга. — И ты же не думал, что мы остановимся на обесцвечивании?       «Почему нет?» — подумал Фушигуро. Тоге вполне доволен своим новым цветом и без лишней радуги на голове…       — Это же скучно! — согласился с Нобарой приглушённый, едва различимый на расстоянии голос Юджи. — Фушигуро, как тебе вообще такое могло прийти на ум?       Вторая половина слов Итадори звучала уже совсем рядом, вероятно, он подошёл к телефону Нобары вплотную, чтобы точно остаться слышимым. Друзья отвлекали и мешали сосредоточиться, однако обозлённым на них Фушигуро себя не чувствовал, отдавало скорее уже привычным мягким, не серьёзным раздражением.       — Я сделаю всё в моих силах возможное, чтобы по возвращении ты остался приятно шокированным, Фушигуро, — обещание Нобары больше походило на угрозу или штормовое предупреждение. И ему ведь в действительности всё равно на то, как украшали себя оперативники, в том числе друзья, когда получалось неплохо и пока им не делали выговоры. Вряд ли он останется шокирован её идеями насчёт Итадори. Если только в голову Нобары не взбрело выбрить его налысо.       Кугисаки повесила трубку так же внезапно, как позвонила, оставляя Фушигуро в лёгком замешательстве. Верхушки деревьев за окном смазывались последними солнечными лучами: рыжеющего диска за ними уже не было видно. Скинув телефон на кровать и подобрав стопку с одеждой, Мегуми устало поплёлся в душ.

***

      Ему нужно было только не уснуть до захода солнца. Холодная вода немного помогла взбодриться, но она не могла помочь восстановить ресурс так, как с этим бы справился дар. И дальше работать должно было стать спокойнее… В противоположность спокойствию кровь по телу кипела, как это часто бывало раньше, знакомым ожиданием работы. С тем лишь отличием, что не было никакой работы. Была небольшая проверка архивных данных. Или в этом убеждал себя Мегуми.       Вопреки опасениям, никто не остановил его у дверей, когда он собрался уходить из отеля после заката. Даже не поинтересовались о причине позднего выхода, тем самым не дав опробовать заготовленную объяснительную речь. Что ж, у него ещё будет шанс использовать её утром. Ночь тем временем предстояла долгая.       Вглубь чащи Фушигуро шёл на остаточном упрямстве. Веки продолжали тяжелеть от усталости, к земле неумолимо клонило, но останавливаться было нельзя. Стоило продержаться хотя бы до тех пор, пока последние следы цивилизации не скроются за деревьями непроглядно. Путь до небольшой опушки занял времени дольше, чем планировалось. Электронные часы на запястье отмеряли потраченные почти что впустую сорок минут.       Фушигуро прикрыл глаза и шумно, глубоко втянул воздух. Медленно выдохнул. Позволил телу ненадолго расслабиться в окружении комфортной непроглядной тьмы. Прислушался к ощущениям.       За редкими исключениями дары подчинялись потомкам интуитивно, на исключительном чувстве собственной энергии и энергии окружающей обстановки. Потоки перетекали постоянно между, как в сообщающихся сосудах, а границы определились искусственно. В особых случаях приходилось прибегать к зачарованным предметам. Амулетами становились вещи повседневные и не сильно большие: подвески и браслеты, серьги, кольца, иногда – очки. Что-то, что можно было бы легко снимать и надевать, менять с истончением наложенных защитных или концентрирующих чар без потери. Но чаще всего дар удавалось брать под контроль самостоятельно, без возможных костылей.       Мегуми – не исключение. Ему только нужно было немного времени, чтобы прочувствовать ночной воздух; холод тени питал доставшийся ему дар, в темноте на ином уровне раскрывался заложенный потенциал, где показатели достигли мистических отметок. Ночь открывала второе дыхание, вторую возможность, которую греховно было отпускать впустую. Оставалось распределить тьму по телу, решить, что ему нужно сейчас.       Дневная усталость постепенно уходила, уступая место резерву ночной энергии. Каждый новый размеренный вдох приносил с собой необходимую для дальнейшего продвижения силу.       И это наверняка было глупо – навострить после слух на мелодию, описанную в Дневнике, выискивать обострёнными в темноте чувствами песню пяти элементов. У неё могло не быть реальных аналогов, Ураюме могла осознавать мир совершенно иначе, будучи вампиршей, на уровне, не доступном ни смертным, ни даже потомкам. Тем не менее, Фушигуро сосредоточенно дышал и впитывал окружение с каждым вдохом.       Ветер пронизывал всё вокруг, путаясь в лабиринте деревьев, шумно играя с листвой. А деревья отвечали на зов ветра, по трескающимся стволам пробегала разная живность, прыгала с ветки на ветку – активной жизни природы даже ночь не помеха. В отдалении, достаточном, чтобы не заметить простому слуху, гремел водопад. Поток падающий воды гулко отбивался об поток воды безмятежно текущей. Скользили друг об друга заточенные лезвия.       Фушигуро распахнул глаза. Лязг металла после лет жизни с Тенген он бы ни с чем не спутал. Сосредоточив всё своё внимание на этом звуке, самом нехарактерном для окружающего места, он двинулся вслед за ним.       За спиной лес начал снова сгущаться, но ничего особенного, кроме нарастающей и почти что знакомой песни, не было. Луна сияла невысоко, просвечивая сквозь кроны дорогу дальше. Путь указывал разливающийся всё сильнее звук, а не поток энергии. Не было смысла грешить на местных потомков, потому что Фушигуро ощущал это сейчас – никаких изменений в потоке, ничего сверхъестественного вокруг не вплеталось в общую ткань обстановки. Иногда казалось, что за ним со стороны наблюдали. Взгляды время от времени кололи со стороны, сверлили по лопаткам, обжигали уши, но стоило обернуться, как ничего среди столбов деревьев не находилось. Возможно, ему показалось, взбудораженное воображение играло злую шутку и лесные обитатели, тоже встревоженные собирающимся действом, решили осмотреть очередную активную фигуру.       В воздухе всё сильнее сгущался тяжёлый запах крови. Дурной знак. Даже если простые люди не могли видеть происходившее перед их носом сверхъестественное, они всё равно явно сталкивались с последствиями. Кровавые жертвы у водопадов в разряд ощутимых последствий вполне входили. Фушигуро ускорился.       Через время в шуме листвы начали угадываться чужие голоса. Разговор становился всё более различим по мере продвижения, и уже через пару минут он смог чётко услышать:       — …говорят, в Африке нашли, — Фушигуро остановился и спрятался за ближайшим деревом. Он не мог контролировать энергию на том уровне, чтобы оставаться полностью бесшумным и незаметным, но искренне надеялся, что увлечённые разговором сородичи даже не посмотрят в его сторону.       Говорила девушка. Высокая, на голову выше своего спутника, она выделялась спортивным телосложением. Широкие бёдра плотно обтягивала ткань чёрных, похожих на кожаные, штанов. Короткий топ открывал вид на рельефный торс и мощные руки, украшенные тянущимися вдоль змеями вампирских меток. Ориентировочно ей должно было быть в районе пяти сотен лет. Четыреста – как минимум. От чёрных росчерков исходила давящая энергия, упустить которую из виду было бы сложно.       — Думаешь, кто-то из Грешников перебрался? — голос её спутника сочился ядом неизвестного рода, обманным жизнелюбием скользил по сознанию. Фушигуро бы не удивился, если бы в этот момент сородич не просто стоял рядом со спутницей, а пытался говорить с ней, одновременно вырывая чужое сердце. Мегуми не видел всех его меток из-за мешковатой одежды, но явно выделялись две перпендикулярные линии на лице: чуть ниже уровня глаз, рассекающая переносицу, и тянущаяся по щеке к шее полоса, пересекающая правый глаз. О том, что должно было быть что-то ещё, говорило его поведение в компании девушки. Они должны были быть примерно одинакового возраста, чтобы ему было позволено использовать подобный тон с кем-то её высоты опыта прогулок в ночь.       Максимум, который Мегуми ожидал от своей поездки – небольшое вампирское собрание или полная тишина. Столетние сородичи не входили в планы и сильно снижали его шансы банально дожить до утра. Поэтому он слушал, стараясь даже не дышать лишний раз. Сердце шумно стучало в груди, если они услышат – его растерзают на месте, если он надумает развернуться и уйти – его заметят, нагонят, и точно оторвут голову.       — Думаю, что это западная зараза, — ответила вампирша, слегка тряхнув головой. В отблесках лунного света Фушигуро заметил новые метки, расчерчивающие на серьёзном лице чёрные всполохи вокруг глаз. Возможно, шестьсот лет. Он мотнул головой из стороны в сторону, прогоняя тревожные мысли. — Но они другие. У них можно было бы поучиться.       Момент, когда две фигуры пропали из поля зрения, отследить не удалось. Зато удалось прочувствовать бегущий по коже холод. Они стояли по обе стороны от него, поразительно расслабленные. Да и как иначе? Человек вампиру не ровня. Особенно в день их праздника. Сородичи не смотрели на Фушигуро голодно, но что-то было в их взгляде заинтересованное: они не дорвались до желанной пищи, они нашли игрушку.       — Ханами, ты посмотри, какая тут овечка отбилась от стада, — холодные пальцы коснулись шеи, указательный проскользил вдоль пульсирующей артерии, короткие ногти – именно ногти, а не привычные для встречаемых Фушигуро сородичей когти – скребли по коже, не царапая. — Хм… — задумчиво протянул вампир. — Или всё-таки нет?       Страх пригвождал к земле и сковывал прочными цепями всё тело. Стоило повернуть голову и встретиться хоть с одним взглядом. Можно было дотянуться до обмотанной на запястье правой руки зачарованной ленты. Магия впервые обжигала ужасающе: если её найдут сейчас, если прочувствуют исходящую от него энергию – он пополнит ряды тупиц из Тенген, пытавшихся откусить кусок больше позволенного. Но справа стоял длинноволосый вампир и с увлечением рассматривал его шею. Вампирша, Ханами, приподняла его левую руку, оттягивая рукав чёрной свободной кофты. Холодные прикосновения отслеживали сетку вен.       — Не похож он на заблудшую овечку, Ханами, — констатировал вампир, вставая прямо напротив лица Фушигуро и заглядывая ему в глаза.       Взгляд Мегуми сначала приметил специфичный окрас глаз сородича: карий и синий, едва заметное в темноте различие, когда зрачок затапливал радужку, но хорошо видное, если смотреть практически в упор. Не желая пялиться и дальше, Фушигуро спустился взглядом ниже, в поиске новых, ранее не увиденных меток. Над воротом кофты опоясывала шею ещё одна чёрная линия.       — Он из видящих, — голос вампира становился каким-то удовлетворённо ликующим. От чужого взгляда не укрылось интуитивное отслеживание меток.       — Следов нет, Махито, — серьёзно поправила его Ханамии. — Вряд ли он чья-то кормушка.       Махито потянулся к другой руке Фушигуро. К той самой, где повязана зачарованная лента. Слишком яркий признак того, кем он на самом деле является. Не так страшно оказаться в стане вампиров потомком, как агентом Тенген. Нет, ленту им нельзя было увидеть ни при каких обстоятельствах. Кроме, быть может, одного.       У Мегуми не так уж и плохо обстояли дела с боевой подготовкой; да, сородичи возрастом в несколько столетий противниками являлись серьёзными, но никто не отменял преимущество неожиданности и грамотное использование дара. Если сосредоточить все силы, и действовать на одном выпаде – опутать вампиров было вполне реально. Другой вопрос состоял в том, сколько вампиров в принципе находилось поблизости. Насколько вероятна возможность уйти живым после первого выигранного боя, если они позвали бы подмогу…       Поэтому Мегуми выпалил внезапно, пряча за грубой резкостью пробирающий до самых костей испуг:       — Кусать совсем необязательно для получения необходимой энергии, — и зачем-то припечатал после нараспев, по-театральному наиграно возводя глаза к небу, — Неужели в ночи действительно так мало благородства…       Это скорее то, как на его месте поступил бы Сатору, игнорирующий предупреждения и рамки возможного/невозможного. Мегуми себе обычно подобного не позволял: швыряться почерпнутыми из Дневников Ураюме фразами было беспечно, нельзя предсказать реакцию вампиров на колкий упрёк. Однако это был шанс, и слова пришли на ум интуитивно, сорвались с языка быстрее, чем получилось бы их значение обработать. Оставалось держать лицо настолько же безмятежным, насколько легко звучал его голос вопреки чувствам внутри. Лишнее слово или эмоция – и его убьют.       Но вампиры отскочили от него, как от огня, ошпаренные опаляющими языками. Напряжённая рука, ещё недавно удерживаемая Ханами, осталась висеть в воздухе, пока Фушигуро стоял в ступоре. Изменилось и выражение на лицах сородичей. Ни следа не осталось от того выпытывающего, заинтересованного взгляда. Напротив, в глазах их необъяснимо читался… страх?       — М-мы на самом деле н-ни о чём т-таком тут не говорили… — что-то было сюрреалистичное в том, чтобы видеть высокую, мускулистую вампиршу, чей возраст исчислялся сотнями лет, в момент растерявшей всю свою уверенность – слышать, как она сбивается на слогах, заикаясь, и время от времени опускает взгляд к своим тяжёлым ботинкам…       — Да-а, — даже голос Махито звучал зажато, выше на несколько тонов, будто чем-то невидимым на него давило с невероятной силой, — ты можешь идти, — вампир прочистил горло, кажется, заметив изменения в привычной для себя речи, — куда шёл.       Что-то точно шло не так, как предполагал Мегуми. Он в подозрениях обвёл взглядом окружившие его, теперь изрядно осыпавшиеся – ни следа былой уверенности, – фигуры. Фушигуро на пробу сделал один шаг назад, и, не заметив сопротивления, продолжил путь. Стоило бежать. Бежать так быстро, насколько возможно, до отеля, но гарантий того, что вампиры не изменят своё решение после чужой реакции, не было. Трусливый побег после взвешенного (хотелось бы, чтобы его слова звучали именно так) отпора вызвал бы ряд вопросов и у простых смертных. Однако, Фушигуро не мог продолжить путь к водопаду, как не мог и развернуться полукругом, уходя тем же путём, что и пришёл. Так что он, концентрируя остатки холодного спокойствия, двинулся вдоль лесной тропы справа.       Он изучал эту местность по картам и снимкам со спутника. Можно было дойти до истока второй реки и, двигаясь вдоль её русла, снова вернуться в отель. Этот круг стоил времени в остаток ночи, но и думать над иным вариантом Фушигуро не мог.       Ноги не слушались. Адреналин взымал свою плату быстрее, чем тень замещала образовавшуюся нехватку внутренней силы. Он шёл медленнее, чем должен был идти. Остаток пережитого страха продолжал отзываться по телу табуном мурашек. Фушигуро стоило остановиться и перевести дух.       Тишина вокруг начинала пугать.       Это могла быть его вина, в желании уйти подальше отрубить восприятие мешающих факторов – вполне реально. Перенаправить силу иначе, чтобы больше не слышать призывных песен водопада и шелеста леса. Но второе было естественным звуком окружения.       Фушигуро остановился.       — Должен признать, — неизвестный голос прозвучал прямо над ухом: низкий и глубокий, забирающийся под кожу глухим рычанием; слова прочно припаивали ноги к земле; тяжёлая ладонь, упавшая на противоположное плечо, держала обманчиво небрежно, лишь усиливая чувство захлопнувшийся ловушки, незнакомая аура заполняла пространство. Фушигуро приходилось напоминать себе о равномерных вдохах и выдохах… — что это было весьма нетривиальное появление…       Движение за спиной он скорее ощущал, чем слышал или видел – голова отказывалась слушаться и поворачиваться к источнику звука. Чужие пальцы скользили по спине медленно, плавной линией от одного плеча к другому, вслед за шагами вперёд, играючи поддерживая контакт до последнего.       — Вы же обычно приходите все с кинжалами и острыми палками, — настроение в сказанной фразе не читалось, голос не выражал ничего, и странная незаинтересованность в ситуации хорошо сочеталась с ленивыми жестами свободной руки. Запястье обхватывали двумя кольцами вампирские метки. То же дублировалось на второй руке – чернильные «браслеты» провокационно выглядывали над кромкой кармана длинных шорт. Схожая комбинация окружала руки и выше – у края коротких рукавов. Полупрозрачная рубашка не скрывала ни симметричные круги меток на плечах, лежавших почти что доспехом, ни змеящиеся по лопаткам зеркалящие друг друга полосы.       — Целой толпой приходите, — он остановился возле ближайшего дерева и развернулся к Фушигуро лицом.       Можно было не рассматривать метки дальше. Энергия ауры сгущалась вокруг, клонила к земле, подавляла, слишком явная, чтобы принадлежать существу первых прогулок в ночь, далеко превосходящая и встреченных недавно вампиров. Тысячелетний сородич.       Сукуна.       И если Сатору чувствовал то же самое, считывая своим даром информацию о погибших от руки Сукуны оперативниках, то становилось понятно, почему он оставался настолько категоричен относительно его поисков. Смешными казались теперь все слова о том, что дело могло быть в подражателе, в вампире, который только стремился заполучить чужую репутацию, но не имел того опыта… Метки говорили сами за себя. Смех застрял поперёк глотки, скрученный, пережатый и утрамбованный глубже.       Каждый последующий вдох давался тяжелее предыдущего.       Дар позволял видеть в ночи лучше, и это не играло на руку сейчас. Намертво приклеенный к месту, Фушигуро просто смотрел на фигуру напротив и не мог сделать ничего кроме. У него не было опыта, у него не было оружия, у него не было поддержки. У него были только Дневники Ураюме, знавшей Сукуну тысячу лет назад. Устаревшие описания нуждались в доработке: хотя бы о метках.       Чёрные полосы зеркалили друг друга на чужом теле. Распахнутая рубашка открывала вид на каждую черту: две острые линии спускались по рельефному прессу, изогнутые ленты обнимали широкую грудь.       — Умираете все, правда, быстро, — растянутое в собственном сознании время занимало в реальности сущие секунды, Сукуна не останавливал свой монолог, перемежая его драматичными паузами и позволяя отпустить часть эмоций наружу. В словах сквозила досада. — Но такова справедливая цена за невежество, — пояснил он следом, куда более серьёзно, почти назидательно. — Верно, Тенген-но-Хоши?       Сукуна самодовольно растягивал название организации, с лёгкой ленцой, наслаждаясь абсолютным знанием того факта, что никто из Ордена не является для него весомой преградой. За каждым слогом слышалось сытное придыхание заранее предрешённой победы. Застопорившемуся мозгу Фушигуро потребовалось время для прозрения: Сукуна знал, кто перед ним стоит. Знал без клинков и угроз, без нагинат и зачарованных лент…       Взгляд, до этого буравящий чужую грудную клетку, удивлённо вскинулся выше, к лицу. Всё время Мегуми боялся смотреть вампиру в глаза, но эмоциональный порыв оказался сильнее.       — Не удивляйся так, парень, — произнёс Сукуна, то ли прочитав его мысли, то ли заметив пробежавшую по лицу тень эмоции. — Когда вы последний раз вообще общались с настоящими сородичами?       Он расслабленно облокачивался на ствол дерева, опустив в карман и вторую руку. Смотрел на Фушигуро с ехидным прищуром, ожидал ли ответа? Или просто глумился над ним со знанием вещей. Разговор Тенген с вампирами всегда был короткий и оканчивался чьей-то смертью: оперативника или сородича – зависело от обстоятельств. И тут можно было сколько угодно иронизировать. Поклявшись охранять завесу и в большей степени изучать проявления сверхъестественного, в отношении вампиров Орден сразу переходил к положению об устранении. На них не охотились специально, если это не было Явлением. На след вставали только при серьёзном просчёте. Пока грань никто не переходил, действовал их негласный пакт держаться от дел друг друга подальше. Если Явление находили вампиры – Тенген стоял в стороне.       Поэтому да, они не общались с настоящими сородичами. Очень и очень давно. Однако сказать этого Фушигуро просто не мог. Под тяжёлым взглядом смысл вопроса растворялся в сознании, единственные сформулированные мозгом мысли были далеки от необходимого ответа.       Метки покрывали почти всё лицо Сукуны. Два полумесяца под глазами чем-то напоминали полуметки Итадори, но для Юджи те были видимым напоминанием о половине вампирской сущности в крови, по шутке природы отмечаемые и простыми смертным как родимые пятна лишь немногим темнее цвета кожи. Метки Сукуны были полностью чёрными. За ними тянулись по точёным скулам тонкие симметричные линии, они оканчивались длинными росчерками под губой, напоминающими из-за своего расположения выпущенные клыки. Слишком опасная острота в каждой черте, острота, требующая к себе постоянного внимания и осторожности. Совершенно другой уровень, не сравнимый с наточенной сталью знакомых клинков.       — Благородство ночи… — цитировал он с нескрываемой насмешкой. Его тяжёлый, хриплый отсмех был далёк от описываемого в Дневниках заразительного, разливающегося и расслабляющего смеха. Он отдавал жёстким холодом даже на расстоянии, пуская по телу очередную волну мурашек. — Это точно что-то из писанины Ураюме…       Его лицо кривилось в ядовитой ухмылке, обнажающей настоящие клыки, ещё недостаточно длинные, чтобы прокусывать плоть, но уже заметно выделяющиеся в ровном ряду. Вампир виртуозно контролировал собственную силу, не пугая резкими, очевидными хищными чертами, но сдавливая медленно ловушку иного толка, сжимал в тиски, подобные змеиным кольцам, усиливал давление ауры.       — И как? — язык Сукуны прошёлся по губам, слизывая оскал мимолётным движением. — Интересное чтиво?       Специфичное – хотел бы сказать Мегуми, далёкое от того, что он привык читать обычно, и тем не менее затягивающее глубже в атмосферу времени общих прогулок Ураюме и Сукуны в ночь. Истории, запечатлевшие время, когда один из них ещё не обернулся беспощадным уничтожителем. И легенды Ордена всегда привирали (на то они и легенды), приписывая Сукуне то лишние глаза, то лишние конечности, делая проигрыш ему страшнее и вместе с тем очевиднее другим агентам. Однако честность Ураюме никогда не была равна абсолютной прозрачности. Она никогда не говорила о своих первых прогулках в ночь больше, чем о неизвестном учителе, не упоминала свою смертную жизнь, полностью сосредотачивая своё внимание на настоящем, тёмном и кровавом. Сукуна был константой её прогулок, постоянным компаньоном – неизвестно, откуда взявшимся, неизвестно, почему ушедшим в то самое время, когда Тенген нашли Дневники в одной из старых пещер.       И… Мегуми представлял его иначе. Сухие констатации фактов, разбросанные по маленьким записям, лепили образ высокого, крепко сложенного мужчины, по меркам своей эпохи более мясистого, чем высушенного, более круглого лицом.       Реальность обрушивалась на Фушигуро удушающим осознанием, что вампир объективно красив и по меркам настоящего времени. В современных одеждах, с небрежно откинутыми назад волосами, заметно белеющими под лунным светом, но выкрашенными, насколько можно было различить цвет, каким-то пастельным оттенком розового… открытый лоб украшала очередная зубастая метка. Он выставлял напоказ каждую черту, словно круг способных увидеть их не был естественно ограничен.       Больше половины меток не было в то время, которое описывала Ураюме в своих Дневниках. Она на них не циклилась, воспринимала как должное, никогда не говорила о собственных. Всё существование вампирши будто бы сводилось к чему-то непознаваемому, внутреннему. Она отображала простые человеческие ценности, вывернутые в извращённой морали, тонувшие в крови и потоках энергии. Не настолько на самом деле чуждые Тенген, но хотя бы избегающее их лицемерия. Каковы были Дневники для организации?       — На любителя… — ответ выдался отчаянно хриплым после долгого молчания, голос звучал в ушах, словно чужой, крутился по сознанию после. Ему бы прочистить горло, избавиться от давления со стороны, думать адекватно, говорить спокойно…       Но смех Сукуны заставлял напрячь все мышцы, держаться до последнего. Так долго, как только получится.       — И что же ты тогда тут делаешь, адепт?       — Агент, — поправил Фушигуро на автомате. С усилением западного влияния многое менялось даже в такой закостенелой организации как Тенген. «Адепты» остались только где-то в архивных записях и в общении среди особенно сопротивляющихся прогрессу членов Совета в Киото.       Это не было ответом на поставленный вопрос, но это то, что он мог сказать. Мысли о причине и последствиях убегали от Фушигуро при малейшей попытке ухватиться за них и рассмотреть детально. На передний план выходила стоявшая напротив смертельная угроза, и любые из дельных соображений непроницаемо накрывал экран, отражающий текущие наблюдения: метки тысячи лет в ночи, пропитанный ядом глубокий голос, стопорящий работу мозга факт, что Мегуми до сих пор жив и может держаться дальше за образ перед ним в настоящем; умереть было бы проще, чем примерять на себя роль отменного развлечения перед ужином.       — Не настолько грубая ошибка, как то, что ты учудил раньше, — отмахнулся Сукуна. Он медленно отлынул от дерева, грациозными шагами приближаясь к Фушигуро. — Не так страшно перепутать в разговоре имя, звание или возраст, — вампир шёл медленно, всё ещё держа руки в карманах, взгляд Фушигуро метался от выпяченных поверх грубой ткани больших пальцев к глазам напротив. — Но ты решил, что сможешь выжить благодаря фатально устаревшим знаниям.       Сукуна не думал останавливаться или как-либо менять траекторию своего движения, он просто расслабленно двигался навстречу, продолжая сокращать расстояния между ними, и Фушигуро – этого никогда нельзя делать – отступил на шаг. И ещё раз, и снова.       За каждым шагом вампира вперёд следовал один шаг Фушигуро назад. Пока отступать стало некуда.       — Сородичи давно обленились, — вкрадчиво пояснял Сукуна, Мегуми старался выдержать его тяжёлый взгляд. — Погрязли в пучине простых удовольствий, — чужие губы тронула практически блаженная улыбка. — В ночи сейчас ходит сплошной молодняк, не имевший терпеливых учителей…       Фушигуро не понимал, к чему ведёт вампир. Неровности жёсткой коры дерева впивались в спину даже через одежду. Этот дискомфорт отрезвлял. Отвлекал от других ноющих ощущений.       — Чистой энергией, не требующей вгрызаться в чужую плоть, — шипел Сукуна прямо перед ним, так близко, что неестественно горячее для вампира дыхание на каждом слове опаляло губы. Вселяющий ужас всем, кто жил по ту сторону завесы, «огромный» тысячелетний сородич был одного с ним роста… — последние лет пятьсот питаюсь только я.       Осознание ударило по голове едва ли не буквальным молотом и заставило встряхнуться. Это… на самом деле многое объясняло. Особенно в отношении реакции тех вампиров. Слова Мегуми убедили их в том, что он является кормушкой Сукуны, и как-то даже обидно становилось, что именно так его запомнят в вампирском сообществе, потому что жизнь Фушигуро оборвётся до рассвета. Оставался всего один вопрос, ответ на который ему хотелось бы получить до… всего того, что будет дальше.       — Что случилось с Ураюме? — его голос понизился до тихого шёпота. Взгляд внимательно выхватывал чужую реакцию: тусклый свет карих глаз, складку на лбу, мимолётно исказившую приметную метку до того, как исчезнуть, будто неизвестной эмоции и не было.       — Оказалась слишком глупой для прогулок в ночь, — ответил Сукуна сквозь сжатые зубы. — Разве этого не было понятно из той дичи, на которую она тратила своё время?       Не было. Фушигуро несколько месяцев потратил на вычитку дневников. В современном переложении, которое составляли архивные агенты до него, разбирался в оригиналах текста настолько скрупулёзно, насколько мог. Ураюме нельзя было описать ни «глупой», ни «слабой». Внутренней силы вампирши, её природных лимитов должно было хватить на то, чтобы дойти до наших дней, быть тем самым «терпеливым учителем», о котором говорил Сукуна. Ураюме любила прогулки в ночь, даже если смотрела на них сквозь особую призму. Её привлекало состояние не-жизни так, как только могло привлекать извращённый разум существование на кровавом пропитании, на чистой энергии…       — Никогда не слышал более неправдоподобной лжи, — Мегуми стоило придержать язык за зубами и на этот раз. Грубые слова в адрес Ураюме прилетали, как личное оскорбление, а он защищал её так, словно… Фушигуро прикрыл глаза – очередная ошибка, которую никогда не стоило допускать, его всю жизнь этому учили – и попытался выдохнуть.       Нобара была права. Интерес к Дневникам никогда не состоял из чистой любви к истории. Но вместе с тем он до сих пор не мог сказать, какое же именно значение они имели. Что он вообще хотел найти у водопада? Что он, в принципе, делает тут? Это не имело никакого смысла, у них не было ничего общего. Искать сходства между ними значило заводить себя в ловушку самообмана. Ему просто хотелось дольше продлить то ощущение, от которого Фушигуро раньше привычно отмахивался… пока не стало поздно. В Дневниках Ураюме никогда не описывала свою смертную жизнь, но её ночи всё равно чувствовались поразительно живыми.       — Мог бы хотя бы попытаться придумать что-то убедительное, — голос не слушался, однако по затылку продолжали бить навязчивые мысли, требующие выхода. Что-то было странное в словах Сукуны, стучащее по постепенно отказывающему мозгу непониманием. Он не мог не знать, что представляла из себя Ураюме, не после всех тех столетий, которые они провели бок о бок. И Фушигуро говорил, пока искал что-то в глубине чужих глаз, непроницаемых, в медленно наливающихся алым радужках.       — Придумаю, если принесёшь мне эти дневники, Тенген-но-Хоши, — Сукуна не думал отстраняться, казалось, наоборот лишь ближе придвигаясь к чужому лицу. Фушигуро мог чувствовать, как осторожно соприкасаются кончики их носов. Глаза напротив полностью сияли рубинами.       — Они зачарованы, — дыхание Фушигуро предательски сбоило, на один долгий тяжёлый выдох приходилось несколько задушенных коротких вдохов. — Их никак не забрать.       Среди оставшихся в голове мыслей наиболее осознанной билась по подкорке цитата из Дневника о требовательном голоде.       Успокоить душу, посмотреть в глаза и поймать чужое дыхание жизни.       Больше, чем просто красивые слова.       Каждый собственный выдох оседал на губах инеем. Контрастировал с аномальным для вампирской кожи теплом совсем рядом. Кроваво-красные глаза горели, прожигая дыру не в плоти, а в самом сознании. Он был так близок к тому, чтобы просто раствориться в моменте, ощущая, как личные потоки энергии поглощаются чужим дыханием.       — Но ты же придумаешь что-нибудь, — его глаза гипнотизировали – не так, как могли некоторые из потомков, не подавляя волю – привлекали мягко и ненавязчиво, манили за собой. Дыхание от произнесённых слов покалывало чувствительную кожу почти что болезненно. Слишком ровный тон, подходящий скорее для светской беседы, и, вероятно, именно таковой она казалось для вампира. — Можем встретиться на нейтральной территории, только назови время и место.       На обработку фразы потребовалось время и недюжие усилия, метафорические шестерёнки запускались со скрежетом, в движение приходили насильно. В Токио не так много подходящих мест: безопасных, безлюдных, идеи с храмами и парками отметались в числе первых, оживлённые районы с магазинами, где можно было бы затеряться и не вызвать подозрений у Тенген, но при выборе которых был слишком высок риск подставить под удар простых смертных – следом, нужно было что-то под юрисдикцией Ордена, но нейтральное, достаточно удалённое от главного штаба…       — G-cans, — единственное, что пришло на ум после нескольких попыток. Подняв взгляд к полукругу луны, едва заметному среди древесных крон, Фушигуро добавил и наиболее подходящее для роковой встречи время:       — В полнолуние.       Алое свечение в глазах Сукуны угасало, красный цвет вымывался, уступая место естественно-коричневой радужке. Он отошёл на шаг, не прерывая зрительного контакта, Фушигуро стоило огромной выдержки не потянуться за ним вперёд на рефлексе.       — Специфично, — вампир скривил лицо в задумчивой гримасе. — Но с этим можно работать.       Ощущение неправильности происходящего давило не меньше, чем чужая аура. Из стройного, логично построенного ряда причин и следствий будто выбивалось важное звено, неизвестная переменная, без которой терялась сама суть уравнения. Мегуми не понимал, продолжая опираться спиной о жёсткий и неровный ствол дерева.       — А теперь возвращайся туда, откуда пришёл, — Сукуна отошёл ещё на несколько шагов и лениво, плавно развернулся к Фушигуро спиной.       Ушёл первым. Просто исчез из поля зрения так же внезапно, как появился. И Фушигуро мог бы продолжать бессмысленно смотреть в одну точку напротив, пришибленный, тотально дезориентированный, но кто знал, какая нежить может прийти по его ослабленную душу. Поэтому, сделав короткий шаг, он отодвинулся от древесной коры. Дар продолжал насыщать клетки энергией ночи, прогоняя накатившую слабость и что-то ещё, более неоформленное, противно разливающееся волнами по телу – оно напоминало о всех тех разах, когда не получалось с первого раза освоить очередной приём, мешалось внутри с отвращением к себе.       Путь до отеля с заранее обозначенным для себя крюком занял ещё часа полтора. Фушигуро не хотел думать о том, как его возвращение восприняли работники и постояльцы. Хотя он пытался привести себя в порядок и успокоиться, пока шёл. Казалось, он вполне смог вернуть привычную отстранённость и невпечатлённость своему выражению лица. Глазами он больше не выискивал внезапной угрозы, взгляд его должен был перестать ошалело бегать.       Он поднялся в номер и рухнул на кровать. Стоило принять душ, переодеться ко сну или банально разуться. Луна висела высоко над горизонтом, такая яркая, что без электронных часов напоминала об имеющемся на свои дары времени. Почти призывно, почти по-родственному. Желание использовать ночные ресурсы исчезло в тот момент, когда он переступил порог отеля. Вместо этого хотелось провалиться сильнее в пучину из мягких облачных подушек и никогда не вспоминать произошедшего.       Фушигуро проспал до самого вечера.