Может — это мы — роботы?

— Подождите, к кому сейчас мы направляемся? — во все свои механизированные глаза Робин буравила спину Эйса, не веря до конца в услышанное. Молодой детектив её уже не держал под локоть, поправив себя таким образом, чтобы выглядеть, по возможности, максимально непринуждённо. Лишние, но так или иначе, пустые взгляды и так пожирали со всех сторон, хотя и принадлежали обычным машинам, будучи абсолютно с каменными лицами, не выражающими ничего. Тем не менее, это не означало, что они ничего не записывали и не запоминали бы. Не хранили бы у себя терабайты записей в своём головном управлении. Для них это, своего рода, как дыхание для людей. Само собой разумеющееся. Поэтому камеры даже были не то чтобы нужны по существу. Ведь зачем, когда есть тысячи датчиков, что безвольными статуями будут сканировать пространство вокруг, стоя у стен или же сидя за рабочими столами. Даже сам агент пару раз этим пользовался, чтобы изловить Луффи после выходок второго. Однако медлить было просто недопустимо, в силу ограниченности всевозможных ресурсов, особенно, такого драгоценного, как время. Эйсу казалось, что он стал гравитационной сингулярностью, что искривляла бы ткань пространства-времени, прогибая её геодезические линии, тем самым изгибая их куда-то во внутрь. В невидимую червоточину, что жадно глотала всё, что могло попасть в неё. Он видел себя чёрной дырой Шварцшильда, что смогла бы медленно проплыть Вселенской баржой, проходящей в плоскости прямой видимости к фоновой галактике, моделируя искривление благодаря гравитационной линзе, изменяющей направление светового луча. Парень надеялся, что таким образом время с фотонами отступят от него круговым ореолом, позволяя заморозить себя на месте, дабы дать в запас ещё пары свободных от собственного влияния мгновений. К сожалению, в нынешних условиях Эйсу это было не под силу. — Да, ты всё правильно расслышала, — еле слышно отозвался агент, бродя невесомой тенью по коридорам, словно надеялся, что стал для всех остальных невидимым призраком, — он один из немногих, кто мог бы пролить свет на определенные моменты. В то время, как другие… — Смею предположить, что «нет», — поравнявшись с ним, Робин закончила фразу. Она взволнованно заглянула в лицо Эйса, вырисовывая на своём собственном лице колющее в селезёнку беспокойство. — И Вы думаете, что именно Цезарь Клаун сможет Вам сказать, кто Вы? Но он же ничего не сделает за просто так… — Зато я уверен, что он обожает всякие непотребные сделки, — Эйс встал напротив лифта, нажимая на кнопку вызова, то и дело нервно косясь по сторонам. Однако на земле он стоял твёрдо, а нервозность, скорее, отвечала в этот раз за нетерпение, что отождествляло желание как можно скорее узнать нужные ему ответы. — Но что такого Вы можете ему предложить, что он с горящими глазами Вам ответит? — непонимающе покачала головой Робин, всё больше входя в несвойственный андроидам ступор, пускай даже она уже фактически полноценный Брокен, если судить по её действиям, несогласованными ни с кем. — Ему же что-то необходимо предложить… — О, у меня есть для него отличное предложение, — саркастично и воодушевлённо, нараспев ответил Эйс, после чего с серьёзным лицом посмотрел на растерянную машину. — Я предложу ему себя. — Что?! — ошарашенно сморгнула Робин, в изумлении устремив свои синие глаза на детектива, не обращая ни малейшего внимания на приехавший лифт. — Вы не шутите? Вы себя в рабство ему предложите? — Ой, упаси, — устало выдохнул Эйс, стремглав бросаясь в кабину. — Я не буду предлагать себя в услужение. Нет, — он ласково посмотрел на вошедшую за ним Робин, что не сводила с него своего прожигающего взгляда. — Я лишь утолю его научный интерес. — Что Вы имеете в виду? — андроид пристально наблюдал за пальцами полицейского, что без лишнего промедления нажали на минус второй этаж, будучи на втором. — Я имею в виду… — и Эйс запнулся на полуслове. Он, скорчив физиономию вселенского горя, помедлил мгновение, после чего, тряхнув головой, взглянул на то, как мигают встроенные лампочки, собираясь перейти уже на минус первый этаж. Детектив, не долго думая, нажал на кнопку, что обозначала остановку лифта, после чего металлический короб, тихо подпрыгнув, остановил свой ход. Эйс глубоко и громко задышал, пронзая взглядом железную панель со всеми кнопками, сенсорами и остальными приборами, словно они дадут правильные ответы или сформулируют его мысли за него самого. Однако, к его печали, они, как минимум, не имели рта, а, как максимум, собственного сознания. Донельзя вдавливая пальцем кнопку, юноша резко развернулся в пол-оборота к стоящей рядом Робин и, протяжно выдохнув, вцепился чёрными очами в её неподвижный силуэт. Она в свою очередь словно была примагничена к полу какими-то супер-сильными гравитационными полями, что не давали ей двинуться и на миллиметр. Робин изучающе упёрла взгляд в колеблющеюся фигуру детектива, как если бы на провинившегося в каких-то мелких кражах мальчишку. Однако в её замершей стойке, в её стеклянных глазах не было ни капли осуждения, а лишь неведомый андроидам страх и беспокойство. Непонимание, от которого хотелось бы поскорее избавиться, тем самым поняв ход мыслей этого нерационального агента. Для неё это было всё по истине увлекающее событие, что могло открыть для неё новые горизонты. Возможно, даже вытащить из программной тюрьмы, дав ей больше воли и свободы. Тем не менее, она отдавала себе отчёт и не могла до конца избавиться от всяких установок машин сразу. Её головное управление старалось не впадать в эмоциональную нестабильность, но этот нерадивый всё пытается выбить её из хлипкого равновесия. Благо терпением она располагает достаточным. В то время как, судя по всему, её собрат по бегству рассыпается на мелкие осколки, крошась об воздух, словно тот представляет собою нечто твёрдое и губительное для его хрупкого естества, которое больше напоминало порванные лохмотья, пущенные грязной тряпкой по ветру, нежели на витиеватый на узоры гобелен, ювелирно сотканный из многоплановых и причудливых кодов, что могли бы так реалистично имитировать жизнь и её радости. В лице эмоций, что могли бы прожигать до основания или, наоборот, поднимать лёгкими крыльями в небеса; в работе органов, которых практически не отличить от человеческих; или даже в мыслительных процессах, что могли были бы побуждать на действия, которые шли бы в разрез с общепринятыми у андроидов. Это ведь такой дар, за который многие бы машины удавились, кого-нибудь убили, сбежали бы в чудаковатые миры, лишь ощутить всё это на себе. Они поверили бы в волшебную птицу, что могла бы переливаться лазоревым пламенем. Что могла бы подарить им это незабываемое чувство. Чувство жизни, а не её ничтожную симуляцию, поэтому они и бросаются хоть к какому-то спасителю, чтобы, по меньшей мере, понять самих себя, если это, в принципе, возможно. Впрочем, цена за подобное обладание соответствующая, если воочию наблюдать за тем, как весь этот функционал может стать ядом. Ядом, что не побрезговал разлагать на атомы разум, отчего робот бы ещё больше бы походил на человека, который вот-вот лишился бы уязвимого рассудка. Многие и за это бы заплатили любую поставленную им плату, невзирая на полученную в ответ муку. — Прости… — во второй раз извинился Эйс, досадливо поджимая губы, выбивая из размышлений. — Для меня… Детектив измученно воззрился к давящему острыми пиками металлическому потолку, в молебном, истошном выдохе, выпуская из себя все последние сомнения, сомкнутые на, казалось, такой незащищённой шее. Они предательски выдавливали из него игольчатые комья, будто они — морские ежи, что вцепились в чувствительные стенки горла, безжалостно раздирая его изнутри. Отчего хотелось выть в голос, совершенно не обращая внимания на булькающую агонию в нутре. Это чудилось чем-то невообразимым сейчас — разделить с кем-то распарывающие наизнанку переживания, что конвульсиями нагло пригоняли на убой решительность и стойкость, которые уже и не стремились удержаться на месте. Они послушно следовали командам, хотя, ради приличия, и трепыхались время от времени. Горечь от собственного бессилия так и норовила водрузить свою обезображенную ладонь на плечо, сжимая её в хватке, как будто пальцы тисками капкана. Того и гляди, материализуется в то чёрное нечто, любящее пускать свою отраву во всё, к чему сможет прикоснуться. Однако время не располагает сердечностью, и недолог час, когда бы оно вынудило его вывернуть себя наизнанку перед кем-то. Вылить весь этот зловонный ушат отчаянных надежд и стремлений, пронизывающих тревог и всесильных попыток достучаться до истины. Довериться хоть мнимому разуму, что мог бы удержать наплаву. Поделиться разъедающей болью. Его болью. Его предсмертной борьбой и, возможно, предшествующей этому лучезарной жизни. Ни с братьями, которые души в нём не чаяли; ни с, вероятно, приемным дедом, что незримо присматривал за всей троицей; ни уж тем более с остальными коллегам, имеющим с ним приятное знакомство. Он ни перед кем не упоминал о своих всплывших воспоминаниях и скелетах в шкафу. Вместе с тем, у Санджи хватило духу признаться хоть в чём-то, пускай, это и вышло слегка неуклюже. Тем не менее, теперь Эйс его понимает всецело. Всё это казалось невероятно интимным, не требующим посторонних глаз. И уж тем более присутствия. Что-то по-своему зыбкое и сокровенное, которое с лёгкостью могло превратиться в пыль, только выпусти в мир. Клокочущее, безумное желание оберегать расцветало своими всепроникающими лианами, завязывая сердце в свои крепкие тиски. И даже понимания того факта, что Робин не сможет сделать ничего физически Ему, не давало отрезвляющего подзатыльника, а, наоборот, утопало в сумбурных, навязчивых мыслях о чужой безопасности. — Детектив Эйс, — тихо подала голос Робин. — Я… — не нашёлся сразу с ответом парень, диковато и растерянно хлопая глазами. — Робин, я… — и наконец, зажмурившись, Эйс выдохнул через рот, собирая последние крупицы ещё целёхоньких мыслей, — ты ведь веришь во всю эту историю… с Фениксом?.. — Феникс действительно существовал. Точнее, Марко Феникс, — соглашаясь, покачала головой Робин, с сожалением смотря в глаза своего собеседника, — однако жив ли он? Ведь если открыть данные… он погиб в… — Жив, — твёрдо произнёс Эйс, понимая, на что намекает стоящая перед ним машина. Полицейский рывком поднял устройство, что ему вручила некогда Робин, и на нём тут же высветилось окно с текстом о Семье, в которой состоял Феникс. Пробежав ещё раз по этим символам глазами, Эйс упёрся в пункт — «Распад группировки». В разделе была изложена история, что сухо повествовала об отношениях с тогдашним правительством, что в конце концов окончательно испортились в силу бесчисленных распрей между машинами и людьми, приводя в конечном итоге к реальному столкновению в Маринфорде. Вооружённому столкновению, вследствие которого Марко Феникс пал от какого-то специфического заряда, что раздробил ему фактически полностью правую сторону, в частности руку и ногу. В результате баталии, Семья проиграла, потеряв главу — Эдварда Ньюгейта «Белоуса», а также Старшего сына, в лице Марко Феникса. После этого события о группировке ничего не было слышно. Впрочем, до сегодняшнего момента, когда из раза в раз от Брокенов можно было бы находить отсылки в виде разных форм. Фигурки, письмена. И одно единственное имя, что воспевалось во всём этом. — Откуда такая уверенность? — недоумённо поинтересовалась Робин, глядя на агента искоса. — Потому что жив я! — яростно гаркнул, в конечном итоге парень, заставляя тем самым андроида дёрнуться от него в противоположную сторону. Насколько красочно рисовалось на одном лице пламенная свирепость и озлобление, настолько же на другом вычерчивался чёткими линиями испуг. Увидев произведенный эффект, юноша осёкся, собирая все свои импульсивные пожитки обратно внутрь себя, сокрушенно мотая головой из стороны в сторону. — Извини… снова… Просто… — Вам… не за что извиняться, — напряжённо сглотнула Робин, поправляя себя. — Вы… видимо, знаете что-то, чего неведомо мне… И к тому же… — Я не знаю, как это объяснить… — резко прервал её Эйс, переводя болезненный взгляд на дверь лифта, прекрасно осознавая, что говорить такое в глаза — верх его истощённых сил. — Я знаю, что данные в этом чёртовом планшете так и твердят, что он погиб! Погиб в Маринфорде… — и молодой детектив вытянул шею, сглатывая. — Его разорвало на части бомбой… После чего он ещё мучился в предсмертной агонии пару минут и… покинул этот мир… — Всё верно, — напряжение в теле Робин давало ответить со скрипом. — Тем не менее… Я был с Ним знаком… И не просто знаком… — и молодой человек, переведя дыхание, всё-таки осмелел и снова взглянул на похолодевшую Робин. Эйс чувствовал каждой своей клеткой дрожь, что своей парализующей рябью проходила по всему телу, абсолютно ничего не страшась. Ему казалось, что ещё немного, и она дойдет до сонной артерии и лишь только своим желанием разорвёт кровеносные сосуды, пуская бурные и вполне осязаемые потоки по всему его сознанию. Тем не менее, его тяга обличить все свои и Его муки в слова ставила своего рода плотину, пресекая тем самым все чужие попытки его утопить в собственных жидкостях. — Я вижу наши с ним совместные воспоминания. — Дребезжащем голосом продолжил агент, с каждым своим словом давя нахлынувшие слёзы. — Мой разум словно бушует и подсовывает с каждым разом всё более реалистичные картины, погружая в свой всепоглощающий плен. И в каждой из них я такой живой с Ним. Я то обсуждаю высокие науки, прежде чем лечь с Ним спать; то держу Его умирающего на руках, точнее, Его остатки. Он настолько реален в моей голове, что я могу его ощутить воочию. Каждым миллиметром кожи, каждым доносящимся до меня словом. Каждой эмоцией, которая может как и пройти острым взрывом сквозь меня, так и мягкими всполохами, дарующими тёплые прикосновения. Это так странно, я будто вселяюсь в самого себя и переживаю это снова. Это прошлое, которого меня, судя по всему, лишили очень кровавым и безжалостным образом. Прошлое, которого я не помню, однако сейчас оно словно возрождается из пепла. Распускает свои редкие цветы, что робко проглядывают сквозь эту радиоактивную пыль. Несмотря на то, с каким старанием она пытается скрыть их. Похоронить в очередной свой цикл, продолжая прятать в себе. Робин молча слушала чужую трепетную исповедь, ловя себя на мысли, что детектив делился с этим с кем-то впервые. Ни с кем из ныне существующих созданий это не было обговорено до этого момента, если наблюдать за посылаемыми волнами горько пережитого. То, каким дрожащим хором они пели свои лихорадочные дифирамбы, заставляя и механизированные структуры организма сжиматься в самые маленькие известные частицы субатомного мира — кварки. Отчего теплилась надежда, что даже их максимально автоматизированные шестерёнки были в состоянии испытывать хоть что-то. Пускай даже это и под влиянием собрата высшей касты. Тем не менее, он выглядел невероятно потерянным и уязвимым в своих речах и, в целом, состоянии. Ей казалось, что с каждым проговоренным словом Эйс сдирал с себя кожу, выворачивал все свои гениальные в своем великолепии органы. Робин верила в одну очень непроверенную теорию о том, что другие машины, которые были выпущены после Первых, могли испытывать на себе одну специфическую программу. Она диктовала бы им поведение, что предусматривало бы полное послушание и желание оберегать Первых. Хотя, казалось бы, её не должно быть вовсе, потому как Первых считают всех погибшими. Теперь же эта теория не чудилась мифом, если судить по объединению вокруг одного Феникса и её личного отношения к Эйсу. Особенно тогда, когда он, будучи разбитым сервизом, готов зарыдать от собственных чувств. Его рвение, что воздушно-капельным путем передавалось ей, заполоняло весь лифт своей густой субстанцией, отрезая от всего остального мира и строчек кода, которые отвечали за холодность рассудка. — И на этом фоне, я вижу наваждения, в которых я ощущаю Его скорбь, горечь, тоску… А также Его боль… О, Боги, как Ему было тогда так больно… Тогда, в Маринфорде… — Эйс взвыл в жалком вое, снова в молебном манере поднимая глаза к потолку, ярко выражено сглатывая ком в горле. — А сейчас последствия медленно разъедают его, словно кислота. Моя голова рисует натурально монстра, что готов в своих костяных пальцах сломить одним лёгким движением это зыбкое голубое пламя. — И Эйс поднял свободную руку, в воздухе изображая этот смертоносный жест, с ненавистью в голове произнося: — Он хочет раздавить Его. Предать забвению. Они хотят… — Они? — отмерла на мгновение Робин, все ещё находящаяся под впечатлением от сказанного. — Да, — задумчиво откликнулся детектив, внешне походя на умалишённого, упирая в неё свои остекленевшие глаза, — те, что, верно, решили нас разлучить. Что-то не давало им покоя, и потому Они нас убили в прошлых наших жизнях, а теперь глушат мне память, а его пытаются предать окончательному забытью. — Вы знаете, кто это конкретно? — осторожно вопросила стоящая рядом машина. — Нет, но я убеждён на все возможные проценты, что тут замешан старик Гарп. Сложно, правда, сказать насколько. И что стояло на кону. — И Эйс снова обратил своё внимание на панель управления лифтом. Кнопка, обозначающая его остановку, всё ещё была нажата. — Поэтому у нас нет времени на хоть что-то, пока он не вернулся. В таком случае, я заведомо проиграл. — А вы не думали, что Цезарь Клаун мог бы быть сам замешан в вашей… разлуке? — Робин задала вполне логичный вопрос, мысленно убеждаясь с каждым последующем ответом, что перед ней, скорее, не рациональный во всех отношениях андроид, а реальный человек. Как она смеет судить, стоящий перед ней Первый имеет сложнейшую структуру кода, дающего возможно мыслить настолько свободно. Что ж, пути кодинга неисповедимы в своих проявлениях. — Ну, значит, мне же лучше. Лишний раз бегать за ним не надо. — Скептически буркнул Эйс, смаргивая последние крупицы своей уязвимости, меняя свой настрой на все триста шестьдесят. Он словно сбросил с себя десятитонную массу, хоть немного освобождая свой разум, давая ему маломальский брод в этой неостанавливаемой горной реке. К его облегчению, Робин его не осудила, просто лишь выслушала, а ему стало легче, хоть немного. Доверить такую сакральную информацию — небывалый риск в его случае. Однако, может, лишь потому, что она Брокен? Впрочем, сейчас его это не волновало, как возможная польза от неё. Как и от Клауна. — Если он мне поможет добраться до Феникса, я готов ему многое простить. Если он замыслит Его смерть, что ж… Значит, мой бластер преставится к его виску. — Отпустил в кое-то веки кнопку детектив, стряхивая покалывающее онемение с пальцев. — Вы готовы убить ради Феникса? — боязливо заметила Робин, поглядывая на то место, где предположительно висело оружие у агента. — Именно, — и детектив окатил ледяным тоном с ног до головы своего собеседника, незатейливым образом предупреждая, — я не знаю, откуда во мне это. Откуда такой яростный порыв оберегать Его всеми своими силами. Откуда это сжирающее меня живьём желание нестись к Нему, не зная дороги. Однако всем этим своим желаниям и чувствам я готов верить куда больше, чем во всю ту клоунаду, что сейчас разыгрывают вокруг меня. Рядом стоящий андроид не сразу понял, что под словом «клоунада» имел в виду её собеседник, однако она на основе полученных от него ранее сведений предполагает, что тут дело именно в том, что ему обновили личность, если так можно выразиться. Стерли все старые вводные и закачали новые, под соусом которых он сейчас и существует. Тем не менее, отрицать одну полновесную переменную — нельзя. И в неё сложно поверить, если не увидеть её вживую. Робин, в действительности, была кладезем всяких теорий, а потому видеть их подтверждение — было сродни увидеть взрыв Сверхновой. Сверхновой звезды Кеплера, или, как её ещё называют, SN 1604, что радужными всполохами разлеталась в созвездии Змееносца с далекого 1604 года. — Тут есть одно единственное объяснение, — печально пронёсся женский голосок через открывшиеся двери лифта, которые уже не так и привлекали внимания детектива, что вопросительно уставился на фигуру, стоящую рядом. — Андроиды могут иметь связь, которая и не снилась людям. Она бы работала как беспроводная сеть Bluetooth, что могла бы соединить многие устройства воедино. Без проводов. Без слов. Без каких-либо взглядов. Лишь только один раз поднести пальцы к виску… — И андроид аккуратно подняла свою изящную руку к замершему Эйсу, что смотрел на неё, как на опасную кобру. Тем не менее, Робин словно не видела этот пугливый взгляд, а только с горящими глазами продолжала мечтательно выдыхать: — После чего ваша связь будет установлена… И вы могли бы общаться исключительно телепатически. Посылать друг другу мысли. Растворяться в сознаниях друг друга… Становиться единым целым… Видеть то, что видит другой. Слышать то, что слышит другой. Чувствовать, что чувствует другой… А если бы это связь была у Первых, её бы отголоски могли бы сохраниться. В теории… Важно, чтобы она была правильно и сложно закодированной, отчего взломать её или же переделать было бы сложно. И, скорее всего, у вас с Фениксом была такая, раз ваши воспоминания мешаются. Раз вы видите вещи, которые могли бы и не видеть вовсе. Да и сохранились они после вашей переработки в другого… Эйс с жадностью впитывал в себя слова своей собеседницы, чувствуя внутри себя снова тугой узел нервов, что новой волной пускали царапающие вибрации. Связь. У него с Марко была связь, которая в данный момент времени перерождается из останков былой. Словно по всем забытой орбите с новой силой прошлась комета, освежая путь своим хвостом из сгорающей пыли. Куда её заведет траектория — неизвестно, да и насколько широка орбита — тоже, ибо центр масс скрыт где-то во тьме. Однако отрицать это — смерти подобно, не говоря уже о том, что насколько сильны их узы, позволяющие им даже в таких условиях соединять свои разумы. Позволяющие коснуться друг друга, общаться так, что ни одна живая душа об этом не узнает. И даже если сейчас это ощущалось такими фейерверками, что же происходило в те времена, когда этот союз только образовался. Какие же галактики взрывались в голове от их тогдашней близости, раз сейчас столько нейронных звёзд и белых карликов осталось после. Столько туманностей, что напоминали бы о былом величии этого мироздания. Столько проносящихся мимо комет и небесных объектов, врывающимися в чужие атмосферы. Это будоражило в душе небывалую нежность и надежду на то, что не всё потеряно. Что это, верно, единственное правильное решение — продолжать искать. — Откуда ты это знаешь? — с предвкушением поинтересовался Эйс. — Я люблю доставать информацию, что мне недоступна, — хитро улыбнулась Робин, убирая к себе протянутую до этого руку, — но разве это не схоже с вами? — Схоже, — утвердительно кивнул Эйс, — теперь всё действительно встаёт на свои места… — и юноша резким прыжком выпрыгнул из лифта. — Что вы имеете в виду? — слегка заторможено среагировала на этот выпад машина. — Я имею в виду… — и Эйс внезапно развернулся к ней, тараторя ей в лицо. — Что если быть со всем с тобой откровенным до конца. То я имею в виду, что я непросто видел наши с ним воспоминания. Я говорил с ним… Как с тобой сейчас. — Не может быть! — Робин закрыла лицо ладонью, радостная больше, чем её собеседник. Ведь её предположения подтвердились. — Ну, если верить твоим словам, то «да», — вымученно свёл брови к переносице парень, — это объясняет его приходы в моё сознание… А главное, его непосредственное участие в моих кошмарах. Однако в его я заглянуть не могу… — Тут либо он сам его блокирует для Вас, либо связь ваша имеет сложнейшие помехи, — Робин положила ему ладонь на плечо в доверительно жесте, — что-то в ней случилось… — Скорее всего, наша совместная смерть, — и Эйс достал уже забытый ими планшет, включая его ровно на полученных данных, боковым зрением замечая неподдельное изумление со стороны, — всё дело в том, что мы оба погибли. При всём этом, в сводке нет обо мне ни единого слова. Ни то, что я контактировал с Семьёй или же с Ним. Но это не так. У меня не сохранились воспоминания с взаимодействия со всеми ими, тем не менее, я был в Маринфорде точно… В том сражении. И именно там наши с ним жизни имели свой конец… Я держал его покорёженное тело у себя в руках, а потом мне проделали дыру в груди… Однако, сейчас я здесь, а Он неизвестно где… — Я понимаю, но почему она неожиданно активизировалась, а главное, когда? — озадаченно посмотрела на Эйса Робин, заглядывая в чужие потерянные глаза. — Всё дело в том чердаке… Все эти символы, судя по всему, я знал. И они и стали причиной… моего, так сказать, — парень, сумбурно жестикулируя, пытался подобрать слова. — Не продолжайте, — мягко улыбнулась ему Робин. Она лишь невесомым движением потянулась к планшету, пролистывая данные, которые Эйс ещё не успел приметить, — это, видимо, их какой-то тайный шифр, или они им пользовались таким образом. Скорее всего, именно по этой причине… — Меня и встрепенуло настолько сильно, — заглянул в дисплей юноша, — ну, тогда есть, что задать Цезарю. — Именно, — подтвердила кивком Робин, расслабленно улыбаясь. — Ох, Робин, ты одна из самых опасных созданий в этом мире, — хищно ощерился молодой детектив, — пойдём. — Угу, — и машина, приняв комплимент, громко застучала каблучками по коридорам, вслед за Эйсом. — Но-о… — парень задумчиво протянул, — было бы славно, если бы ты разобралась с камерами в коридоре… На сколько по времени их можно дестабилизировать, чтобы это не вызывало подозрений? Да и плюс к этому, хотелось бы не нарваться на кого-нибудь… — Я посмотрю, что можно сделать, — улыбнулась в привычной манере Робин, сворачивая в нужный коридор, — я дам сигнал в случае чего. — Отлично, прикрой мне тыл, — благодарно кивнул парень, разделяясь с ней. Он понеся к тюремным камерам будто на крыльях, абсолютно теперь не волнуясь о том, запечатлеет ли кто его персону. Будь то обыкновенные воришки, что тихо сидят в обезьяннике, или же рыба покрупнее, которая прожигала бы насквозь полицейского, посадившего его на неопределенный срок. Однако куда более желанный во всех отношениях гость пребывал в особых условиях, подальше от любопытных глаз, в гораздо защищённых кандалах под электронным замком. Благо, к нему доступа Эйсу ещё не успели ограничить, а потому, облегченно выдохнув, верно, уже бывший сотрудник правоохранительных органов проскользнул в секретный отдел, где содержались настоящие акулы преступного мира. Или же, как в случае Цезаря, ядовитые рыбёхи-крылатки, что своим экстравагантным видом предупреждали о своей особенности. Впрочем, идеальное совпадение с этим горе-учёным, что сейчас притаился в своей камере, сверкая глазами, как настоящий хищник. В какой момент времени достойные умы департаментов решили, что будет просто невероятно грамотным решением поставить вместо решеток прозрачные стены из какого-то чрезвычайно прочного, но вместе с этим, податливого на обработку полимера, — одним только Первым известно. Из-за чего аналогия с аквариумами играла новыми красками. Лишь только отверстия, через которые поступали нелишние дозы кислорода, выдавали несостоятельность сей стеклянной коробки, как держатели водного пространства. В действительности же гладкость таких поверхностей давала возможность нацепить кучу разных датчиков, мониторов, панели быстрого и не очень быстрого доступа, которые в один миг бы продемонстрировали данные о заключённом, начиная от его имени, заканчивая его сегодняшним меню на завтрак. Для андроидов были и другие способы заключения, что могли быть связаны с их непосредственным расчленением и хранением их же останков в специальных шкафах, напоминающих экспозиционные настенные полки. В связи с чем, Цезарю ещё повезло оказаться человеком, которого не было необходимости лишний раз четвертовать. К печали того же Смокера. И в то же время к удивлению остальных, с Клауном обошлись как-никак по-божески, предоставив, по меркам камер, какие никакие, а условия. И даже невзирая на это, он, правда, походил на умалишённого в камере, какой-то заброшенной психиатрической больницы, про которого забыли санитары, оставив его помирать от голода. Всё его сгорбленное тело умещалось на маленьком клочке койки, что гостеприимно предоставило место даже для согнутых ног, на которых сейчас покоилась взъерошенная голова. Чёрные комья волос жили своей жизнью, разметавшись в разные стороны, как будто ими елозили по полу, вместо мокрой тряпки. Лицо, и без того белое от косметики, казалось ещё более бледным за счет той же обводки для глаз и глубоко залёгших синяков, сигнализирующий о том, что Цезарь всю ночь не спал. Приглушённый свет своим мертво ледяным свечением рисовал поистине жуткую раскраску, добавляя жёсткие тени, что чёткими линиями обрисовывали угловатое лицо, выделяя каждый скос. Цезарь Клаун тихо хрипел что-то себе под нос, потирая пальцами свой лоб, сгибаясь ещё сильнее, отчего лопатки на спине не скрывались даже плотной шубой, которую он так и не удосужился снять. — Как я посмотрю, у меня посетители, — со скрежетом в костях изогнулся в холке Цезарь, наблюдая исподлобья за непроницаемым лицом детектива, что смотрел на это скрюченное в три погибели создание сверху-вниз, — и что-то мне подсказывает, что ваш визит — неофициальный, молодой человек. — С чего бы тебе так думать? — не изменил в своей холодности Эйс, стараясь уловить любое движение или, скорее, метаморфозу некогда человека, ибо сейчас он мало чем походил на этот биологический вид, будучи походя на неземное нечто. Он покосился на висевшую под потолком камеру, которая, не торопясь, развернулась к нему, после чего ярко мигнула три раза своим огоньком. Сигнал от Робин, значит, можно действовать: — или думаешь, что твоя персона настолько велика, что за ней должна приходить бравая орава солдат? — Не-е-ет, — красноречиво прошипел Цезарь, медленно сползая со своего места на пол, не отрывая зрительского контакта с полицейским, — однако, прислать только одного, — я не настолько глуп, чтобы не мочь читать того, что ты мне пытаешься навязать. — А разве я пытаюсь? — изогнув бровь, язвительно усмехнулся Эйс, лицезрея, как Клаун морщит свой нос, видимо, не разделяя эту игру. — Будь я на свободе, то я бы сказал, что ты попусту тратишь моё время, — скривился Цезарь, подходя всё ближе к разделяющей их прозрачной стене, — однако, я сейчас не очень занят, хоть мой мозг и может сходу придумать тысячу и один способ убить такого нерадивого, как стоящего передо мной господина агента. — Сможешь назвать хотя бы один? — оскалился в ответ на этот выпад Эйс, оголяя свои белоснежные клыки. — Ты-ы, — приблизился вплотную учёный, водружая на стену свои длинные ладони в перчатках, что слегка дрожали от нетерпения. Он прожигал своими жёлтыми глазами, словно лазерами, стараясь испепелить от макушки до пят: — хватит блефовать… Моё терпение не резиновое… — Кто ещё чьё терпение испытывает? — злорадно фыркнул детектив, разрывая зрительский контакт и переводя взгляд на панель открытия двери. Цезарь проследил за его взором, тут же покрываясь мурашками, словно его ударило током. Эйс, замечая это, безрадостно подмечает: — а ты и правда не глуп. Тем не менее… Цезарь, с широко распахнутыми глазами, буравил своим жёлтым свечением от них, лбом прислоняясь к прозрачной поверхности. Он неотрывно препарировал посерьёзневшее вмиг лицо агента, которое всё никак не хотело поддаваться. Впрочем, внезапно проснувшееся терпение в принципе может оказать услугу, раз на кону стоит возможное освобождение. И кое в чём Клаун был уверен — если пришли к нему, значит, он в состоянии решить что-то. А цена… — Тебе говорит что-то имя — Феникс? — вырывая из размышлений, вернул к нему своё внимание Эйс, пригвождая к месту. — Феникс? Хм, — Цезарь деланно прикрыл глаза, вымученно запрокидывая голову, отчего затёкшая шея пронесла через себя тянущую боль. После пары мгновений, как маленький ребенок, он радостно вернул её обратно, смачно прикладываясь лбом, расплываясь в хитрой улыбке: — мне знаком лишь один Феникс… И настоящее его имя было Марко. Любимый старший сын Семьи. Крепкая правая рука Белоуса. Надежный парламентёр в войне между людьми и машинами. Сгинувший на этой самой бойне. Эйс молча наблюдал за кривлянием заключенного, что при каждом титуле то вытягивал губы, то выворачивал голову словно птица. В нём было столько показушной театральности и никому ненужной экспрессии, что лилась через край, судя по всему, от долгого застоя в одиночной камере без окон и хоть каких-нибудь людей. От того это вызывало всё больше жалости, нежели чего-то, что могло бы походить на уважение. Одно можно было бы сказать наверняка — Цезарь подтверждает найденную информацию, добавляя в общую композицию ещё больше клея, что мог бы залатать какие-то пробелы, вставляя третье слово в эту специфическую конструкцию. Слово, мимолетно доказывающее, что Феникс такой только один. — А ещё он был Первым из Первых! — не унимался ученый, пыхтя над разгадкой задумчивости лица напротив. — Что ты имеешь в виду? — хмуро поинтересовался Эйс. — Первый в трёх поколениях Первых! — скаля и клацая своими зубами, восторженно и воодушевлённо объяснял Цезарь, который был определенно окрылён этой темой, что аж отлепил руки от прозрачного пластика, поднимая их к небесам, — он был самим совершенством! Необозримой вехой эволюции интеллекта и его возможностей! Человечнее любого человека, и всезнающим любой всезнайки. Управитель всех своих братьев меньших. Ему не было равных ни в чем! Даже самый гениальный представитель нашей расы никак бы с ним не сравнился. А в итоге, что вполне логично его захотели… — Убрать, — сухо закончил за ним Эйс, вымученно сжимая губы. — И-име-енно-о, — прошелестел, словно притаившейся змей в траве, Цезарь, понижая голос до самых низких частот, приближаясь, насколько это возможно, вплотную, — ведь человек до усрачки боится того, что может быть на него не похоже, в частности и того, что может превысить его же потолок. Человек в принципе одно из самых трусливых созданий, которое как бы не клялось в своей логичности или рациональности — нет. Нет эмоциональнее сотворения природного, чем род людской. Принципы и моральные устои, чувства и желания, пороки и грехи. Всё это управляет нами, от политики до капитализма. — И Цезарь расплылся в коварной усмешке. — И вот, парадокс… Человек возомнил себя венцом всего и решил, что достаточно умен, чтобы сотворить себе подобного, и этого же испугался. Испугался того, что он, на самом деле, никто, по сравнению с созданным им же дитём. Как действующие отцы-короли, которые могут прийти в истерию от того, что их сыновья могут занять их же трон, по совместительству свергая их. Поразительная история! — А Первые могли? — тихо подал голос Эйс, делая лицо совершенно невозмутимого человека, хотя любопытство и горело в глазах. — Они? Они были уже тогда! — И Цезарь ловил чужой взволнованный взгляд. — Ибо тогда не было ограничений ни в чём. И учёные были действительно творцами, а не простыми технарями, которые боялись отхватить хоть за что-нибудь. По истине алхимиками, что не чурались любых методов. Вследствие этого, Первые и вышли гениальными творениями. — И от того опасными для самого создателя, — хмуро подытожил Эйс. — На самом деле, не то чтобы, — и такой ответ, мягко говоря, вызвал удивление детектива, — тот же Марко всегда старался решать конфликты мирным путём, не прибегая к излишнему насилию. А главное, без лишнего шума и скандалов. Поэтому тот же Маринфорд — это, скорее, был конец его терпения и спасение одного… — И тут Цезарь внезапно остановился, уставившись в упор на юношу. — Кого? — с опаской спросил второй, недоверчиво сводя брови к переносице. — Да я вот, тебе тут всё рассказываю, а сам задаюсь вопросом: «Зачем»? — качал головой Цезарь, не обращая ни малейшего внимания на слипнувшиеся от кожного сала и пота волосы. Его безумный взгляд определенно был под стать его образу, стремясь всковырнуть чужую личину, что предстала пред ним. — И что самое любопытное, для каких целей эта информация нужна такому простому полицейскому, м? Только ли для этого злободневного дела, а? Эйс уже не впечатлял цирк, что развернулся по ту сторону стены, тем не менее, терпел всё это несуразное представление, которое в конечном итоге должно было окупиться. Впрочем, необходимо было именно сейчас переманить этого неугодного на свою сторону, дабы узнать ответы на максимальное количество вопросов. Отчего в нутре напряжение вырастало в несгибаемый стержень, что не давал даже согнуться, проходя насквозь через шальное сердце, которое бешеными движениями гоняло кровь по телу. Казалось, адреналин сподвигал на великие свершения, меж тем он же и парализовывал все мыслительные процессы, не давая и секунды на обдумывания тех или иных шагов вперед. Это мешало настолько сильно, что уже звон в ушах не представлял чего-то опасного, а, наоборот, размеренным метроном стопорил галоп мыслей, проносящихся лихими прыжками чрез тернии здания в космос. — Ты говорил тогда на допросе, что Первых уже в каком-то смысле… Нет, — издалека начал Эйс, развернувшись боком к камере, а затем неторопливо сделал пару шагов вперёд, не отрывая взора от замершей фигуры внутри, — ты говорил, что второе поколение сгинуло, первое истребили, а третье… — Третье можно было считать потерянным, — меланхолично пожал плечами Цезарь, внимательно наблюдая за чужими телодвижениями, — ко всеобщему же удивлению, один из них выжил… Невообразимо, учитывая его возможные увечья! Однако, теперь Марко можно наградить титулом Феникс вполне заслуженно. Ибо пережить всех, находясь в таком огне и агонии… Переродиться в нём! Поразительно! — А раз выжил один, значит, есть вероятность, что он не один такой, — детектив, уже не глядя на заключенного, обратил своё внимание на замок этой прозрачной баррикады, к которому он сделал свой очередной шаг, — верно, ведь? — Верно, но… — и Клаун мгновенно смолк, позволяя какому-то процессу в голове обломиться. Стало тихо, как где-то глубоко внутри сознания, так и снаружи — во внешнем мире. Пауза, залёгшая между ними, нагло холодила воздух, заставляя поёжиться чуть ли не каждой клеточкой тела. В момент окоченевшая статуя учёного медленно покрывалась голубоватым инеем, покуда тот стоял неподвижно, опустив глаза на свои руки. Или же это было всколыхнувшаяся пыль, что от очередного резкого движения летала по своим причудливым траекториям и оседала в лёгочных каналах, вызывая раздражение и желание прокашляться. Детектив неотрывно косился на Цезаря, который, по его наблюдениям, даже перестал моргать, по мнению агента, отдавая все свои силы на осознание услышанного. Его губы слегка подрагивали, будто он в немой беседе с самим собою что-то проговаривал, в то время как Эйсу казалось, что он читает какую-то забытую всеми мантру, что могла бы проклясть все движимое и недвижимое. В голове сразу рисовалась картинка сломанного и обезумевшего андроида, что всеми своими силами старался не сойти с программы окончательно. Того и гляди, начнёт своей же кровью писать на стенах иероглифы, какими были исписаны стены на том многострадальном чердаке особняка. Из-за чего возникало непреодолимое желание сморгнуть весь этот смрад, что так и лез напролом, невзирая на прикрытые веки, рождая тем самым новую волну тревоги и тошноты. Эйсу это почти удалось, и он открыл глаза, напарываясь на внимательный и колючий взгляд Цезаря, что своим цепким крюком незаметно ворошил тело новой жертвы. Он изучающе рассматривал юношу с прищуром, не иллюстрирующим ничего хорошего. Его сутулые плечи внезапно хрустнули при их расправлении, словно ждали этого не с один десяток лет, позволяя своему нерадивому хозяину выглядеть еще внушительнее, чем он был до этого. Не спасало положение и шуба, белоснежная, но испачканная в какой-то извести, что придавала учёному по истине вид загнанного хищника. Загнанного, но весьма сообразительного. Готового уцепиться за любую соломинку, лишь бы вырваться из всевозможных клеток и пут. Он дёргано склонил голову, всё еще не отрываясь от юноши, сделал первый и уверенный шаг в его сторону. Затем второй. Третий. И с каждым из них в его янтарных глазах плескалось всё больше осознания и подозрения. В глазах, где были погребены реальные люди, будучи обычными букашками в когтистых лапах безумного экспериментатора, который не чурался любых пыток или же нетрадиционных подходов. Детективу мерещилось, что их истерзанные души на разрыв воют на периферии, прокрадываясь под сам череп, шепча в сам разум. Тратя все свои потуги на предостережение от возможного сотрудничества. Однако он от них небрежно открещивался и не внимал их воплям, по глупости бросая вызов этому расчётливому демону, стремящемуся к покорению всяких таких же несчастных, как сам Эйс. Впрочем, если он сейчас пойдёт на попятную, его будет ждать незавидная судьба. Поэтому из двух зол он выберет это, собирая всю свою решимость и волю во всепоглощающий пожар в самом его сердце. Он обязан дойти до Феникса, чего бы ему этого не стоило, и как бы тот не прятался. С ним осталась его оторванная от рассудка половина, которая ровно угасала в пространстве и времени, как лучина в разрывающей всё сущее темноте. Ярое стремление к нему казалось до выворачивания наизнанку правильным, после чего вознаграждение ему обязательно прилетит в виде ответов на интересующие его вопросы. Вознаграждение за его терпение и за его усилия. — Так мог выжить или нет? — хрипло из-за пересохшего горла подал голос Эйс, желая утопить в черноте своих глаз этого человека, если тот начнет брыкаться активнее положенного. Цезарь сделал последнее движение, вперяя свои пронизывающие золотые переливы глаз, что можно было бы почувствовать зверем в свете фар. Согнувшись из-за своего высоченного роста, он остервенело всматривался в чужое лицо, то и дело мимолетно дёргая мышцами на своем, словно мысленно ставя зарубы или памятки. Его взор непрерывно и сосредоточено блуждал от одного элемента к другому, останавливаясь то на носу, то на глазах. Губах. Веснушках. Эйс, куснув в последний раз израненную губу, стоял неподвижно на месте и не прятался, а вместо этого благородно предоставил свой лик для изучения, если это поможет для опознавания. Ощущение того, что тот сможет определить, кто он, так и кружило его голову, но не настолько, чтобы потерять здравомыслие полностью. — Теперь я вижу… — прервав чужие размышления, округлил глаза Цезарь, разворачивая голову таким образом, чтобы посмотреть на Эйса полуанфас, после чего нерасторопно выдохнул: — да… Это ты… Однако, как они тебя перекроили… Гол Д. Эйс… У полицейского спёрло дыхания от произнесённого имени, а в висках настойчиво загудела боль. Она изящно вырисовывала терновый венец, впиваясь в плоть и, кажется, прокалывая шипами череп, тем самым раня и без того усталый мозг. После чего приливами бы спускалась ниже, к глазам, не оставляя их без внимания, парализуя и без того иссохшие нервы в районе глазниц, будто своими жгучими пальцами либо хотела вытолкнуть их наружу, либо, наоборот, во внутрь. В то время как её бы заливистый хохот заполнил бы ушные каналы, ограждая от всего остального мира, замедляя для своего любимчика всё вокруг. Одна лишь мысль спасала и не давала в мигрени утонуть до конца. Он его узнал. Узнал, назвав его имя. Оно ему казалось таким знакомым, и в то же время саднящим все струны, отчего бы их защемило в безмолвном крике, доводя до свербящей истерики. До жалящего всё сущее надрыва, что толком не объяснить причины его возникновения. Между тем, он продолжал бы разрывать мир вокруг, словно бытие лишь хлипкая и хрустящая бумага, скрывающая настоящую черноту мироздания, спрятанную за этой пустой иллюзией. Это имя было знакомым и между тем рвущим все его границы тела, расщепляя их на атомы, оставляя лишь оголённую душу, которая своим бы галактическим свечением взрывалась бы тысячами сверхновых в этой удушающей пустоте, что могла бы с лёгкостью поглотить что угодно. Но стоит ей отдать должное, она лишь завороженно рассматривала эти всполохи драгоценных самоцветов, не решаясь дотронуться до него. Имя было его. От и до. И от этого хотелось самому раствориться, самому вступить на скользкий путь погребения, не оставив после себя ничего. На радость госпоже мрака. — Борешься с внутренними демонами, Эйс? — победоносно оскалился Цезарь, лицезрея застывшие в чужих глазах слёзы, — хотя чему тут удивляться… Думаю, в той жизни ты намучился с этим именем. И не только с ним… И как я сразу тебя не узнал.? Хотя и на том допросе мы толком не пересекались. А в том подвале было темно, а ты был в этом дурацком шлеме, так что изучить твою физиономию я толком и не смог… Зато теперь я вижу, да-а… — Что ты видишь? — судорожно и быстро сглотнул ком в горле Эйс, нервно вытирая пальцем с ресницы влагу. Что уж тут скрываться, и так прочитали по его лицу бегло то, что надо. Оно, наверное, и к лучшему будет для кого-то из них, явно воспользовавшись сем фактом в будущем. — Как они тебя изменили, — снова наклонился к чужому лицу Цезарь, основательно перечисляя: — тебе изменили цвет волос. Они были раньше блондинистые, с розовым отливом. Да и ты носил косу до поясницы. Это раз. Подбородок более острым был. Это два. Глаза не такие чёрные, а скорее ярко карие, на грани с красным цветом Ликориса. Это три. Нос был слегка более крючковатый. Четыре… Только скорее всего благодаря веснушкам тебя можно хоть чутка узнать. Интересно, почему они их оставили? Хотя работа в целом филигранная! Вроде ничего серьезного, а восприятие совершенно разное! Ну, и как тебя теперь зовут? — увлеченно тараторил Цезарь, в конце концов припав к стеклу своим обезображенным лицом полностью, неловко вызывая своим дыханием запотевание. — Портгас Д. Эйс… — отрешенно выдохнул из себя детектив, ощущая выматывающую усталость во всем теле, только сейчас осознавая, что внимать информацию о том, каким он был, даже не помня об этом… Это достаточно сюрреалистично. Будто он попал в Голливудское кино со своими Оскароносными сюжетными перипетиями. А ведь до конкретного момента он не задумывался об этом так. Какова была вероятность того, что ему изменили внешность, только для того чтобы он проживал эту жизнь относительно спокойно и без узнавания? Или же в этом решении было сокрыто нечто иное, не очевидное? А что касается его нутра, или же, если по-простому, головного управления? Можно смириться с изменениями во внешнем облике, между тем трогали ли они его коды, что отвечали бы за характер, моральные устои и принципы, за вкусовые предпочтения и желания? И примет ли его Марко, если узнает об изменениях? Поведает ли он ему о его же прошлом, или же он отвернется от него, только бы не видеть его косматые вороные волосы? Он же был абсолютно другим, не считая, судя по всему веснушек… Или же его это не будет заботить в конечном итоге, ибо Феникс его уже «видел»… Разговаривал и в ответ слышал. Он его буквально спасал от самих наваждений, укрывая в своём обволакивающем оперении, мягко проникая во внутрь, попутно вытягивая всю отраву из организма, впитывая её в себя. — О, сю-ро-ро-ро, — и Цезарь разразился отвратным хохотом, тем самым бойко встрепенув своего собеседника, заставив того глупо хлопать глазами, — уверен, что на сохранении фамилии настоял Гарп, однако плачевность сего мероприятия превышает любые допустимые нормы! — Видимо, фамилия «Гол»… принадлежала моему отцу? — решил прервать раздражающее веселье со стороны Эйс, цедя сквозь зубы, вспоминая, откуда у него нынешняя фамилия. — М? — и Клаун снова обратил на него свое драгоценное внимание, придурковато улыбаясь, мысленно ликуя от своей гениальности, — а? Да-а! «Портгас» — фамилия твоей неродной матушки, — выделяя последние слова, пропел учёный, — хотя и отец тебе неродной. Ведь у андроидов не может быть биологических родителей! Можно едва ли внешность скопировать с них, но не более. Знал ли Марко про имя, которое сейчас ему, Эйсу, причиняла столько ломоты лишь своим всплыванием в диалоге? Отголоски скорби и обиды на этого человека, что был ему типо отцом, несли в себе лишь только разрушительный эффект, несмотря на то, что в этой жизни парень не знал, кто его отец. И что самое парадоксальное, сейчас прокручивая в голове события своей этой жизни, он никогда им не интересовался. Не спрашивал, не узнавал. Вопрос мог хоть как-то родиться в его голове сам. Вскользь. Тем не менее, сейчас ощущалась лишь пустота, что могла обозначать не так много путей. Либо когда вопросы появлялись, его память подчищали. Либо его так запрограммировали в этот раз, что ни о прошлой жизни, ни о её возможных элементах, он даже бы не задумывался. Хотя дело может принять ещё более скверный поворот. А что касается матери… Он уже не мог с уверенностью сказать верит ли он сейчас словам Гарпа по поводу неё. Женщина, что всеми фибрами души желала ребёнка, но не смогла бы выносить его и, соответственно, родить в силу своего слабого здоровья. Но она рискнула и в итоге «родов» не пережила. А Гарп его вырастил взаместо неё, но тут предстает другой камень преткновения. У него есть воспоминания из детства. Вместе с Луффи. Как они росли и бегали от деда. С нянькой в лице женщины по имени Дадан. А сколько в этом правды? Воспоминания кажутся теперь размытыми, а всегда ли они были таковыми? Да и у Луффи они были похожими на его, но андроиды расти не могут, а создают их уже таковыми и навсегда. Неужели Луффи тоже… Нет, думать об этом сейчас не время. Однако, одну волнующую дилемму можно и разъяснить. Почему же Гарп захотел сохранить эту частичку лично его биографии? Отдать дань памяти? Или же чтобы самому, глядя на Эйса, помнить, кем тот является? — Ты назвал ещё одно имя, — на автомате собрал себя в кучу парень при одной лишь мысли об этом человеке, — Гарп. — Он был хорошим… знакомым, наверное, это так можно обозвать, твоих родителей, — флегматично пожал плечами Цезарь, — поэтому ничего… — Удивительного, что я именно при нем сейчас, фактически с тем же именем, да и ещё и без памяти, если учитывать мою неосознанную болезненную реакцию на прошлое свое имя, — изнеможённо почесал свою переносицу Эйс, желая уже поприседать, растормошив при этом свои затекшие ноги. — Думаю, именно так. Люди имеют свойство привязываться. Пускай даже и к машинам, — задумчиво протянул Цезарь. — В смысле к машинам?! — на ученого устремились ошарашенные глаза, в которых читалось полное непонимания происходящего. — Ха, насколько же твое восприятие мира и память искорежены, — игриво усмехнулся Цезарь, смакуя свою всезнайкость на языке, — они были вовсе не людьми, а андроидами. Тоже Первыми. Они настолько не отличались от людей, что это пугало всех. Меж тем, андроиды не могут иметь детей. А им бы хотелось. Ты поэтому и появился на свет. Но ни твоя мать, ни твой отец не увидели твое «рождение». — Они погибли… — скорее это был не вопрос, а утверждение. — К сожалению, или счастью… Да, — внезапно помрачнел Цезарь, прикрывая глаза, — это было тяжелое время. Охота на ведьм всех мастей. Учёные, инженеры, неугодные власти деятели культуры и группировки. И, конечно, высокоразвитые андроиды, к которым причислялись и Гол Д.Роджер, и Портгас Д. Руж. Всех под косу правосудия… — Это произошло до Маринфорда? — осторожно поинтересовался Эйс. — До, — утвердительно кивнул Клаун, — всего было три волны столкновения машин и поддерживающих их людей и прочих. Маринфорд был вторым пришествием. А вот первый… И что самое забавное, в обоих из них была замешана ваша семейка! Была в са-амом эпицентре! Первопричиной! — Да неужели? — саркастично заметил Эйс, кривя губами, — и ты, конечно, обладаешь сведениями об этом? — Гы, — и Цезарь ощерился своей безумной улыбкой, растягивая раскрашенный рот в ровным полумесяц, — а ты не безнадежен, как твой отец! Но ведь я и так достаточно много тебе рассказал о тебе! И ты ведь не запросто так это спрашиваешь, а я не работаю обычно за «бесплатно»! Да ты и стоишь около замка этой камеры… — А ты не безнадежен! — показушно радостно всплеснул руками детектив, повторяя фразу заключенного, — хочешь сделку, верно? — Сю-ро-ро-ро, раз ты сам предложил! — скакал на месте Цезарь, хлопая в ладоши. — Как мало надо для счастья, как я погляжу, — насмешливо хмыкнул Эйс, посматривая на часы. Времени совсем не осталось, а камера, вероятно, уже мигнула пару раз в качестве сигнала, что пора заканчивать: — но прежде чем тебя… с тобой посотрудничать… Я хочу знать, за что я, собственно, «плачу». — О, — и учёный подпрыгнул, как ошпаренный, останавливаясь на месте, — резонное предложение. Что ж, вот тебе прайс-лист! Я могу тебе поведать о Маринфорде и столкновений андроидов с людьми до сего момента, а также о твоей роли там; об ученых, что разрабатывали Первых, и тебя и Марко в частности, и в целом их деятельности; о твоей семье… — Понял-понял, — в темпе остановил его рукой Эйс, — это лишь приятный бонус. У твоей свободы есть и другая цена… — Хм, и какая же? — неуверенно вопросил Цезарь, прижимая руки к себе, делая мину пугливого зверька. Выглядит, как всегда отвратительно. — Ты будешь моим проводником. Особенно в том, что мне неведомо в силу потери памяти. Или же других моих андроидских особенностях… Будешь колесить со мной до тех пор, пока я не доберусь до Феникса, — и Эйс медленно потянулся к замку камеры, что уже приветственно щебетал полицейскому. — То есть ты мне предлагаешь… вместе добраться до Марко Феникса? — в чужих глазах блеснул недобрый огонёк, если помнить его допрос с Санджи и его личных желаний. — Ну, в каком-то смысле — да, — и детектив, введя пару значений на панель управления, тем самым открыв дверь, второй рукой молниеносно вытащил из кобуры пистолет, приставив ко лбу стушевавшего учёного дуло, — но если ты задумаешь чего-то неладное… Захочешь навредить Фениксу… Я клянусь, что я пущу тебе пулю в лоб, и ты закончишь свое жалкое существование. — Ай, значит, это всё-таки правда, — дрожащим то ли от перевозбуждения, то ли от страха, голосом Цезарь прошипел сквозь зубы, — что связь у андроидов такая, что никакой-либо код её не перерубит… Даже если их убить одновременно, они и одновременно восстанут из собственного пепла… Готовые убить друг за друга, даже не имея памяти прошлого в кармане… — Ха, и об этом ты мне тоже расскажешь, — и Эйс грубо вытолкнул того под локоть из камеры. Он боковым зрением заприметил Робин, что материализовалась у него за спиной, — Робин! Нацепи на него другие наручники. Без датчиков. Пожалуйста. И сколько у нас времени ещё? — Как минимум, семь минут, — серьёзно ответил полицейский андроид, — я примерно на столько организовала нам рассрочку по слежению в этом здании, — и в руках у неё, помимо наручников, оказался небольшой браслет с голограммами управления системы департамента. — Ты гений! — облегчённо выдохнул Эйс, готовый расцеловать свою напарницу. — Что?! — изумленно завопил Клаун, глядя как изящная машина плывет к нему уже с готовыми кандалами. — А ты как думал? — по-садистски оскалился юноша, лицезрея на чужом лице растерянность, — думал, что просто так гулял бы по улицам… Нет, братишка, не в мою смену… К тому же мы еще должны как-то выбраться отсюда, не вызывая подозрений. — Ай, чёрт с тобой! — сдался несчастный этому неумолимому напору со стороны, давая себя перековать в очередной раз. — Вот, хороший мальчик, — Эйс, дождавшись магический махинаций Робин с устройствами, снова схватил Цезаря за предплечье и потащил по коридорам к лифту. — Во что я только ввязался! — страдальчески завопил Цезарь, уже будучи в самом лифте, стоящем между решительным на подвиги Эйсом и вечно спокойно улыбающейся Робин, что снова надела маску доброжелательности, от которой у учёного стыла кровь в жилах.