Пошли покурим?

            На глаза будто налили свинца, и они, норовя вот-вот лопнуть от давления, неприятно слезились и слипались вновь. Ген помнил, что лежит так уже не первый день и, вроде как, даже не первую неделю. Просыпаться с каждым разом становилось всё труднее, и Асагири даже подумывал пару раз, что наконец умирает, оставляя остывать свой недвижный труп. Но раз за разом приходила одна и та же миленькая молодая аспирантка, что-то добавляла ему в капельницу, приветливо здоровалась и удалялась.       Он ел нехотя, если вообще ел. За две недели исхудал до костей и теперь походил на анарексика. К зеркалу не подходил, потому что не вставал с кровати вообще.       Пиликанье аппаратов частенько прерывалось бесшумной негой снотворных препаратов, которые вводили в него, пожалуй, каждые часов шесть.       Какая-то часть мозга во времена трезвого состояния кричала, что что-то определённо не так, в больницах здоровых подростков, — только с переломом, — в овощи не превращают.       А его превратили.       В абсолютно недвижимого, полностью ничего не соображающего и переменно то трясущегося, то теряющего сознание овоща.       Это порядком надоело, когда в конце второй недели на Гена перестали действовать препараты, и парень начал чаще просыпаться. От бодрствующего состояния начинало ломить в теле, обезболы больше не работали, а в сон так и не клонило.       Ген, наконец, открыл глаза, бросил на светло-голубое, невзрачное помещение усталый взгляд и вздохнул. В голове всё чаще мелькала мысль, что он уже готов к тому, чтобы сказать, что хочет домой. А это уже само собой парадокс.       Напряжно.       Некомфортно.       Монотонные звуки аппаратов Асагири уже считал за пытку. Как та, что у мафии. Когда пытуемого садят связанного на стул под монотонную каплю, которая каждую секунду, свисая откуда-то с потолка, разбивалась о макушку. Подобное изводит уже через пару часов. А убить может через пару тройку дней.       Психика ломается.       Гена, к слову, почему-то привязали к койке.       Парень вздохнул, попытался перевернуться на бок. Не вышло. Ремни у рук помешали. Да даже и без них вряд ли что-нибудь бы получилось. Он слишком ослаб.       Вместо движений телом попытался наклонить голову. Не прокотило. Он бы испугался подобного состояния. Действительно бы испугался, но препараты видимо всё-таки действовали на ту часть мозга, которая отвечала за панику.       Ну ладно.       Вообще движения сегодня в планы, судя по всему, не входят.       От прытких стараний Гена отвлекла полоска белого света, что вырвалась из приоткрытой в коридор двери.       — Добрый день, Асагири-кун, — среднего роста мужчина в белом халате неприятно улыбнулся. Вернее, оскалился так, что получилось красиво обнажить ряд белоснежных зубов, но в купе с ледяными глазами гримаса вышла страшная. — Как твоё самочувствие?       Очень смешно. Мужчина либо издевался, либо действительно думал, что Ген в состоянии хоть слово произнести.       Асагири одарил его лишь насмешливым взглядом.       Врач ему этот не нравился. Слишком широкие, ярко выражающие эмоции и холод глаза; белоснежная, скалистая улыбка и огромный седой начёс на голове. Внешность запоминающаяся и бросающаяся в глаза. Слишком броско для больницы. Медработники обычно поскромнее. Ну большинство.       — Вижу, тебя кто-то пристегнул к койке,— голос не выражал ни грамма сочувствия, а на губах появился насмешливая улыбка. — Что-ж, оно, вероятно, и к лучшему.       Мужчина прошёлся от двери до одного из приборов с показателями, недобро прищурился, хмыкнул. Оглянулся на дверь. Яркий коридорный свет бил по глазам, так, что от посетителя оставался один подсвеченный силуэт, из-за чего врач был похож на ангела. Гену это сравнение не нравилось. Всё его тело в присутствие незнакомца напряглось, а лоб покрылся испариной. Не ангел точно, больше походил на самого дьявола.       Как только дверь оказалась закрытой, Асагири удалось лучше осмотреть визитёра. Он был не то молод, не то стар. Казалось, он из тех людей, про которых одни думают, что им шестнадцать, а другие отзовутся о подобных, как о шестидесятилетних. И эта черта делала мужчину ещё менее человечным. Бледность, которая будто подсвечивала тело изнутри, красиво выделяла вены, но превращала его в какое-то сказочное существо.       Его внешность была определённо опасна, потому что  являлась слишком не человеческой. Как пейзаж пустыни. Наблюдать красиво, но вот ступи и пройди пару метров, как тебя затянет в незаметные зыбучие пески.       К этому человеку подошла бы пословица: «Внешность обманчива».       Ген непроизвольно напрягся. Всё нутро кричало бежать как можно дальше, хотя бы скрыться из-под пристального взора, но тело не слушалось.       — Итак, Ген-кун, могу я обращаться к тебе так? — он, словно издевался раз за разом, прекрасно осознавая, что Асагири ему ответить не может. — Разреши представиться, я Ксено Уингфилд. Твой лечащий врач.       Информации этот монолог не дал абсолютно никакой. Захотелось вскочить, вырвать из себя все датчики и кинуть их в это самодовольное лицо.       Что он здесь делает? Какого чёрта с переломом и пустяковым отравлением лежит под какими-то транквилизаторами уже вторую неделю? Ищут ли его? Законно ли всё происходящее?       — Мы прекратили подачу препарата, так что ты придёшь в себя за сутки. Разговаривать сможешь уже через пару часов, — Ксено что-то полистал в медкарте, пробежался по замерам глазами и вновь устремил всё внимание прямо на Гена. — Юноша, важно в данной ситуации понимать, что это место ты не покинешь в ближайшее время точно. Прошу набраться терпения и не дебоширить.       Если бы Асагири мог, он бы усмехнулся. Ему только что, буквально, озвучили приговор о лишении свободы на неопределённое "ближайшее" время. К слову, так толком и не объяснили, что происходит.       — Я загляну после ужина. Тогда и поговорим. Прошу воздержаться от капризов и не привередничать в еде. Для чистоты эксперимента  тебе нужно набрать массу. Лучше мышечную, конечно. Так что, как только придёшь в себя окончательно, мы поместим тебя в тренировочный зал.       Вопросов появилось куда больше. Они повисли неозвученной лёгкой дымкой в воздухе, неприятно давя на грудь и лоб. Паника постепенно нарастала, желание сбежать увеличивалось куда быстрее.       Под тяжёлое дыхание парня, Ксено плавно удалился, прикрыл за собой дверь. Испарился, будто и не было его здесь вовсе.       Через минуту, а то меньше, в палату залетела перепуганная аспирантка и вколола что-то через катетер.       Ген поморщился. Но не успел обрадоваться он тому, что наконец вернул контроль над мышцами лица, как его сразу захлестнула волна сна. К сожалению, не приятного, манящего, а беспокойного и зябкого.

***

      Во втором крыле после геновской пропажи всё изменилось слишком резко. Будто по тормозам дали на большой скорости, и все присутствующие в автомобиле повылетали в лобовое стекло.       Стало тихо и невзрачно. Коридоры погрузились в тот ненавязчивый белый шум, который присущ больницам ранним утром.       Но во втором крыле ни за кого не беспокоились, а значит и посетители были редкими, если вообще были.       Второй этаж будто вымер. Создавалось ощущение, словно из этого места забрали душу в лице Гена. В шестой прекратились шумные посиделки с алкоголем, а развеселённые покалеченые подростки больше не устраивали "забеги" на больничном инвентаре.       Стало скучно.       Каким бы Рюсуй заводилой не был, хватало его только на свою компашку. И всего на пару дней. В отличии от Гена, у Нанами был предел социальной батарейки.       Сенку вышел в пустующий коридор и огляделся. Для полноты картины не хватало только перекати-поля. Как бы это всё парадоксально не было, но и для него отсутствие Гена давалось сложно. Все поникли духом и занимались своими делами. Цукаса читал многотомные романы, Нанами пытался как-то взаимодействовать с Укё; парень без Асагири стал каким-то отрешённым и ещё более тихим, Кохаку, почуяв сонное состояние окружающих, больше не появлялась во втором крыле,  а время проводила в собственном отделении.       Парень вздохнул, подошёл к широкому окну и отодвинул стекло, впуская свежий, но прохладный воздух.       Первые дни отсутствие Гена не ощущалось вообще. Скорее наоборот, все, а в большей сущности и сам Ишигами, отдыхали в тишине и спокойствии. Потом уже под конец недели второе крыло начало увядать. Куда-то пропали озорной гомон и поздние посиделки. Второй этаж, тот, где присутствие Гена закрепилось лучше всего, ещё держался. Во вторник сдался и он. Из палат без необходимости никто не выходил, в гости к друг другу уже никто и бегать не думал.       Ишигами перевесился наружу и глубоко вздохнул. Апрель подкрался незаметно, топя снег во дворе больницы и нагревая воздух. Вместо «8» по Цельсию, на градуснике красовалась цифра «17». И стало действительно теплее. Но только на улице, внутри больница замёрзла.       — Ген бы сейчас наверняка закурил... — Сенку стоял так ещё долго, тупо разглядывая пустой двор с парой машин на парковке.       Вернулся он в палату только через три часа. На обеде не ел вообще, не было аппетита. А на физиотерапии попросил сократить одну процедуру, из-за чего остался один бродить по оглушительно тихим коридорам.

***

      В седьмую палату парень пробрался без труда. Ни Шишио, ни Нанами ещё с ужина не явились.       Сенку винил себя за это, за то, что спустя столько времени всё ещё хорошо знает Гена. Настолько, что может вычислить места заначке того.       Одна пачка сигарет нашлась под комодом. Мальборо. Вонючие и крепкие, уж точно на любителя. Но Ген им, отнюдь не был, а курил скорее, чтоб показать статус и каким-то образом подняться в глазах тёти. Она сама именно такие курила. Красные, очень редко синие.       Пачка Чапмена была рукой нашарена снизу подоконника. Полупустая и с зажигалкой внутри. Сенку ужаснулся количеству того, сколько Ген курит. И курит, действительно, тяжёлый никотин.       Когда парень поднял матрас, то даже присвистнул. Там неприметно, под краем простыни покоился блок самых разных сигарет. Куча Чапмена: вишнёвый, коричневый и жёлтый; Ген любил эти больше всех. Ещё какие-то цветастые пачки и три синие язычка Парламента, их Асагири на дух не переносил, что эти несчастные здесь делали Ишигами не понял.       — Прости, но я позаимствует одну. Для тебя это и так слишком много, — Сенку выудил красную пачку и опустил матрас обратно.       Он не курил вообще. Пробовал, но сразу понял, что это не его. Такое бывает, редко, но факт. Нет  у человека тяги к подобному неизведанному.       А вот Ген курил с раннего возраста, так что, когда парень говорил «Давай на перекур? » или что-то в этом роде, обозначал то, что курить будет он один, а Ишигами посторожит, подождёт. Сенку был не против, наоборот. В такие моменты всегда тянуло на душевные беседы. Так, к слову, Асагири про свою ориентацию и рассказал.       В собственной палате оказался он быстро, подлетел к подоконнику и распечатал пачку.       А зажигалки нет.       Поздно заметил.       — Ха-а... И всё-таки, как бы я ни хотел и ни старался, всё равно это твоя прерогатива, — на подоконнике тепло, южный ветер задувает в помещение и вовсе не охлаждает кожу. Становиться душно.       Решив, что лучше будет оставить сигареты как трофей, Ишигами забрался под одеяло, заматываясь в него потуже. На тумбочке, где-то над головой зажужжал телефон. В дремоту Сенку провалиться не успел, так что, подтянувшись на локтях, посмотрел на дисплей. Aunt L': Дорогой мой, я хотела бы заехать, проведать вас. Но Ген не берёт трубку. Что-то случилось?       Ишигами тупо моргнул. Что отвечать он думал минут пятнадцать, не решаясь зайти в чат, и напрямую прочитать сообщение.

      Second son:

Я не совсем уверен, что случилось, но его увезли в инфекционку две недели назад.

Больше я его не видел. Но вещи остались в палате

Aunt L': И вам что, ничего не сообщили?

      Second son:

Нет, да вроде и не должны были

Aunt L': Да-да, наверное, ты прав. Связались бы хоть тогда со мной, но никаких сообщений не приходило. Твой отец давно приезжал?

      Second son:

Давно, около месяца назад.

Он даже ничего не писал

Aunt L': А перед тем, как Гена увезли он с тобой не связывался?

      Second son:

Нет?

Ни слуху, ни духу целый месяц

Aunt L': Хорошо. Я заеду завтра с утра. Что-то мне всё это не нравится

      Second son:

Ген опять во что-то влез?

Aunt L': Пока не знаю. Надеюсь на его благоразумие       Сенку с минуту ещё смотрел на законченный диалог и не мог собраться с мыслями. Недоброе предчувствие холодно елозилось под кожей, не давая здраво мыслить. Вроде ничего плохого не произошло, но неприятный осадок покоился где-то в глубине души. Он встал, закрыл скрипучее окно, устало плюхнулся на кровать и, сжав и так уже порядком мятую красную коробочку, решил, что лучшим решением будет поспать.

***

      Асагири снова проходит через стадию свинцовых глаз и сухости в горле. Но на этот раз его радует, что он смог самостоятельно приподняться на локтях и, — пусть и вяло, — но поворочать языком.       Палата за всё время не изменилась абсолютно. Всё тот же ярковатый свет и неприятные звуки.       — Я смотрю, молодой человек, вы уже очнулись,— в помещение вошёл пожилого вида мужчина. Возможно он и был молод, но тёмно-седые волосы и колкая щетина прибавляли ему возраста.       Асагири поморщился. Устал он уже порядком от новых знакомых. Сначало Ксено, теперь ещё и этот хмырь.       — Где я? — голос получился натужный, скрипучий и ослабленно тихий.       Мужчина нахмурился. Было слышно то, как он думает, но о чём конкретно не понятно. Он явно ожидал чего-то другого от Гена, но парень не мог понять чего именно. То ли другого вопроса, то ли другого физического состояния. Асагири вяло наблюдал, как посетитель плавно закрывает двери и плывуче, будто слегка под-шафэ, проходит к койке.       — В исследовательском центре. С тобой здесь не произойдёт ничего... неожиданного.       — Что вы.. имеете ввиду? — говорить было сложно. Очень. Ген проморгался, подавляя головную боль.       — Всё в рамках проекта неожиданным не считается, а значит, скорее всего, произойдёт. А то что непредвиденно, то исключено.       Мужчина улыбнулся. Неприятно. Асагири отвернулся в противоположную сторону. Загадки уже порядком поднадоели, а этот дяденька в бордовом выглаженном костюме кого-то очень сильно напоминал. До рези в глазах. Ген бы вспомнил, — обязательно бы вспомнил, — но мозг, ещё не отошедший от сна работал только на базовом уровне.       — Что за проект?       — Сейчас это не имеет значение. Важно, чтоб ты прошёл первичный тест и сдал анализы,— так и непредставленный гость прокашлялся и подошёл ещё ближе.       — Вы меня пристегнули? — Ген не поворачивался, так и сидел. Только для наглядности руками поводил, чтоб показать, что он обездвижен.       — Не я, скорее кто-то из персонала.       — Может хоть представитесь? А то я уже начинаю думать, а не похитили ли вы меня? — Ген, чувствуя, что организм в вертикальном положении уже не вывозит, упал на кровать и глухо откашлялся.       — Считай, что я один из твоих научных руководителей. Обращаются здесь ко мне — Оками-сан. Если тебе так удобнее. — визитёр начал назойливо бродить от экрана к экрану и просто передвигаться по палате. Это начало раздражать. Ген сжал зубы сильнее.       — Один из? Вы с ума тут посходили? Секта что-ли какая-то? Я здоров абсолютно: и ментально, и физически. Нет повода со мной обращаться так. Скажите правду, я ведь стал жертвой каких-то угашенных фанатиков? — тирада вышла бы действенной, если бы не звучала слабым шёпотом. Но это максимум, и Ген постарался его выжать.       — Не нервничай так. Плохо скажется на показателях. И да, мы вполне адекватны. Наверняка адекватнее среднего показателя населения Земли. Советую тебе набраться терпения.       Ген хотел бы возразить, но только закатил глаза. Поскорее бы его уже оставил этот тип. С ума в одиночестве конечно можно сойти, но уж лучше так, чем Асагири продолжит наслаждаться его компанией.       — Вижу, от меня ты уже устал. Что-ж, увидимся мы теперь не скоро. Но тебя посвятит во всё мой коллега. Ты ведь уже встречал Ксено-доно?       В ответ тишина. Ген надеялся, что собеседник услышит его мысленный недоброжелательный посыл в пешее и далёкое.       И мужчина вроде даже и понял. Громко хмыкнув, он удалился, оставив после себя терпкий запах сигар. Асагири задержал дыхание. Ему эта вонь отнюдь не нравилась, только масло в огонь ненависти к данной персоне подлила. Только дверь хлопнула о косяк, как снова отворилась.       — Мой дорогой мальчик, как ты себя чувствуешь? — пугающий белый призрак мелькнул в сознании, и Ген поднял глаза на ещё одного гостя. Он всё ещё сверкал изнутри и напрягал своим присутствием до пугливых мурашек.       — Херово,— честно признался Ген. В присутствии этого монстра врать не хотелось, да и сейчас это было без надобности.       — Ожидаемо. Будь готов к такому состоянию ещё пару дней.       — Спасибо за совет, который ничего не изменил, — усталый вздох вырвался из груди. На секунду стало лень наполнять лёгкие кислородом, а Асагири подумал, что можно всё закончить быстро и просто.       Но заставил себя вдохнуть снова.       — Не язви.       — Идите нахер. Мне никто ничего не объяснил! Все приходят, несут несусветный бред, а потом плотно прикрывают за собой дверь. Что думать мне прикажете? Давайте, повествуйте. Вы обещали.       — Слишком рано. Поешь и наберись терпения. Пока что ты сильно не подготовлен. Это может быть не на руку нам, — Ксено махнул полами своего халата, развернувшись, и снова скрылся за дверью, не давая и шанса возразить.       Наберись терпения. Наберись терпения. Наберись терпения. Наберись терпения. Наберись терпения. Наберись терпения. Наберись терпения. Наберись терпения. Наберись терпения. Наберись терпения. Наберись терпения. Наберись терпения. Наберись терпения. Наберись терпения. Наберись терпения.       Набатом эта фраза стучала в голове. Боль всё-таки прорезала виски, как бы Ген не старался её усмирить.       Наберись терпения. Проще сказать и ретироваться, чем наконец всё объяснить.       Из груди вырвался обречённый стон.       — Да пошли вы все.

***

      Чёрный Мазератти въезжает во двор плавно и непринуждённо, приковывая внимание всех гуляющих людей. Для десяти утра посетителей и пациентов на улице до странного много.       Сенку сидит под раскидистым деревом вишни, наблюдая, как в его сторону идёт статная фигура, облачённая во всё чёрное.       — Не жарко? — вместо приветствия выдаёт парень, смотря на то, как рука в ситцевой чёрной перчатке плавно снимает тёмные очки.       — Дорогой мой, главное, что я своим видом приковала кучу удивлённых взглядов, — девушка пожимает плечами. — Да и мерзлявая я. Что тебе 17 градусов, для меня превращаются, дай Бог, в 10.       Она хмыкнула и раскрыла руки в пригласительном жесте. Сенку ответил незамедлительно. Поднялся со скамьи и обнял Элли. Её объятия как всегда походили больше на панцирь. Всегда закрытый и бронированный. Она хотела спрятать его. Ишигами повышенного внимания не любил, в отличии от знакомой, так что та, всеми силами старалась найти идеальный вариант для них обои, ограждая его собой от посторонних глаз.       Сенку прижался щекой к горячему плечу кожанного плаща. Как в этом можно замёрзнуть? Скорее уж запечься.       Но Элли дрожала. Обнимала, прикрывая и защищая своим телом его, но всё равно дрожала.       Сенку поспешил отстраниться. Воспоминания о той ночи, когда парни излили друг другу что-то личное неприятно сковало грудную клетку. Ген тоже тогда дрожал.       — Ну что? Могу я пройти внутрь или та милашка меня не пустит? — Элли кивнула на Рури за регистрационной стойкой, которую было видно сквозь раздвижные стеклянные двери.       — Если будешь с ней флиртовать — точно нет, — издевательски заметил парень, но двинулся ко входу.       — Да ладно тебе. Я уже стара, но кто знает, может судьба готовит мне спутника жизни именно в этом месте.       — Тебе всего двадцать три. Не преувеличивай.       — По ментальному возрасту мне шестьдесят семь, — досадно пригрозила девушка, но мимо стойки регистрации прошла спокойно. Мило поздоровалась с заведующим и расписалась в графе посещений.       — Прошу прощения, кем вы являетесь молодому человеку? Это нужно для заполнения бумаг, — Рури мило улыбнулась, но тут же смутилась, ловя лукавую, почти зеркальную, улыбку от Юканэ.       — Зайка моя, запиши меня как самую лучшую подругу этого чудесного мальчика.       — Прекрати... — протянул Ишигами, испытывая неопределённый поток кринжа за действия Элли.       — Я что-то не так сказала? — девушка вновь поставила подпись и, разворачиваясь на шпильках к лестнице, зашагала на второй этаж.       — Вы одинаковые... — снова вздохнул Сенку, но на этот раз с досадой и ноткой тоски. Уточнения фраза не требовала, но Элли сморщилась, будто её оскорбили.       — Ну разумеется. Это же я его воспитала. Он вобрал лучшие мои качества, а вот всё мерзкое подхватил от своей мамаши и её бесконечных... Боже, даже мужчинами это назвать, язык не поворачивается, — они вошли в палату через пустой коридор, от стен которого гулко отлетело цоканье каблуков Юкане. Она любила всё, что делает её выше, но часто подобные вещи были довольно неудобны.       — Чай, кофе? — спросил Сенку, после того, как освободил кровать для девушки, чтоб та села. Серьёзный разговор начинать не хотелось. Он уже заранее понимал, что какие бы предположения он не услышал, любой исход не будет благоприятным.       — Что-нибудь покрепче?       — Прекрати, ты за рулём, — сморщился Ишигами, но улыбнулся и всё-таки налил кофе.       — Изумрудик мой, когда это мне мешало? — Элли лукаво улыбнулась, принимая чашку и грея о неё руки. Сенку случайно пересёкся с ней пальцами, и те были мертвецки холодными.       В голову закрадывался вопрос — а как они с Геном вообще живут? Больно ли подобное или может неудобно?       — Иногда я сомневаюсь, помнишь ли ты вообще имена окружающих? — парень сел на эту же койку, но в метре от гостьи, не позволяя себе вторгнуться в чужое личное пространство.       — Что за бред? Я помню все имена и лица тех, с кем общалась больше часа. Просто, какой толк в имени, если можно наградить его прозвищем, которое определённо будет более подходящим?       Сенку спрятал улыбку в парах чая. Её не переубедить, даже если аргументы так себе. Для Анэ-сан всегда существовало два мнения: её и неправильное. А называть его по имени она станет, только если Ишигами скажет, что такое ему будет более комфортно, но пока он молчал, Элли не считала, что доставляет дискомфорт своими действиями.       — И всё же, где мои немногочисленые бутылочки? Там и виски вроде был, уже и не вспомню.       —Да вон, двое твоих любимцев вылили всё в раковину из-за того, что Ген в один прекрасный день перебрал почти до синьки, — Сенку снова поднялся, приоткрыл окно и, вернувшись, придвинул к Анэ-сан зажигалку. Она закурила.       — Боже! Аха-ха-ха! Серьёзно? — она подавилась дымом, пока пыталась сдержать смех, но лицо её заимело удручённый вид. — Прям взяли и вылили? Там люди почти по пятьдесят лет трудились ради одной бутылочки. Какой кошмар.       — У него было точно такое же лицо, как у тебя сейчас.       Элли перестала улыбаться, отставила чашку на тумбу и прошла ближе к окну. По её глазам ударило утреннее солнце, из-за чего они стали ещё более неестественными, чем обычно. Как у ведьмы какой-нибудь. Она с минуту смотрела на линию горизонта, жевала фильтр, но по итогу просто развернулась на Сенку и снова пялилась будто сквозь него почти вечность.       — Знаешь... — начала она, но замолкла, осознавая, что то, что выстроила она у себя в голове, эффекта не возымеет. — Знаешь, я здесь не провела и часа, но ты уже дважды сказал что-то вроде — «как у него». Скажи, кто перед тобой сейчас стоит?       Ишигами не понял к чему вопрос. Он оглядел девушку и уставился той прямо в глаза. Глаза. Это то, что у них было абсолютно разным. У Юканэ они были зеркалом души, которые как раз отражают любые попытки проникнуть внутрь, узнать что же у неё там на душе. У Гена же наоборот, глаза — тоже зеркала — но они не отражали внешний мир, они показывали нутро.       — Сенку, — напряжение в голосе гостьи отдалось неприятным чувством обиды. Она подумала, что Сенку не различает их? Что видит в ней Гена? Отчасти да, но ведь она буквально создала мужскую версию себя, огораживая маленького Асагири своим примером. Была его единственной настоящей родительской фигурой. Так чего ждала теперь? — Имя.       — Анэ-сан, прекрати. Я ещё в состоянии нормально думать, — Сенку раздражённо пожал плечами. — То что вы похожи — неоспоримый факт.       — Но ты упоминаешь об этом слишком часто, — Элли перехватила сигарету и, отвернувшись, затянулась, оставляя Сенку задыхаться от возмущения.       Они просидели в тишине около часа. Иногда смотрели друг другу в глаза, что-то пытались там найти, но попытки были тщетны, ведь о пропаже Асагири они знали примерно один и тот же объём информации.       — Что ты чувствовал эти полтора года? — наконец воздух разрезала фраза, которой Ишигами никак не ожидал.       — И как я должен отвечать? — он отвернулся от подоконника, проверил взглядом дверь и глухо уставился к себе под ноги. Полтора года без Асагири ощущались по-другому, чем эти две недели.       — Как чувствуешь. Я хочу услышать правду.       Сенку, не поднимая глаз, задумался, а хочет ли слышать эту правду он. От самого себя.       — Я не хочу говорить. Не потому, что скрываю. Просто сам не уверен, а врать и додумывать желания нет, — что-то действительно хотелось сказать. Оно рвалось наружу с безмолвным отчаянным рыком, рвало душу переживаниями и ложной надеждой вперемешку с волнением. Это говорить не хотелось, потому что звучало бы абсолютно беспочвенным бредом.       — Ну и что? Скажи то, в чём уверен.       Понадобилось около двух минут, чтобы Ишигами наконец сообразил.       — Я скучал. Мне его не хватало, — Сенку всё-таки сумел поднять глаза и наткнулся на посеревшие, усталые, но такие понимающие глаза. — Это единственное, в чём я уверен на сто милионов процентов.       — Хорошо. Этого достаточно.       Затем шли долгие разговоры. Пару раз к ним заглядывал кто-то из парней. Шишио долго болтал с Юканэ о какой-то книжной новинке. В суровом Цукасе наконец что-то засветилось. Всё-таки слушающий и поддерживающий собеседник был ему жизненно необходим. Рюсуй, как только увидел девушку, чуть ли не в ноги той кинулся, извиняясь за избавления Гена от дорогого алкоголя. Элли посмеялась, но пригрозила, что если такое повториться стресёт с парней все деньги, в качестве долга. Возможно она пошутила. Укё, кстати впервые познакомился с этой нашумевшей персоной. Парню пожелали терпения и бросили на растерзание девушке. Она затискала его чуть ли не до синяков.       Вечером персонал стал выгонять всех посетителей, и Элли с Сенку пришлось ретироваться полюбившимся путём на крышу.       — Ну и как оно?       — Что? — они сидели на самом краю, просунув ноги через перила, а локти уложили на перекладину. Элли снова курила.       — Вид. Скажи, он не так уж плох. Ты здесь около месяца. Наверняка, приходить сюда к рассвету или закату очень эстетично... Как у вас там у молодёжи говорят? — девушка засмеялась и отправила бычок странствовать в потоках ветра.       — Тебе двадцать триии,— с издёвкой напомнил Ишигами. — Почему хочешь быть старше, чем есть?       Юканэ замолчала. Вид и правда очень даже...  Атмосферный. Огромный кратер с кучей хлюпиньких разноцветных хибарок мягко переливался шиферными крышами в свете заходящего солнца.       — А толку быть двадцатилетней? Моя самая большая мечта — это навечно остаться в своих десяти годах. Без ответственности, без обязанностей. Просто пожить как ребёнок. Но в детство мне путь закрыт, уж моложе я не стану в любом случае. Но мне не нравится быть взрослой, — Сейчас это звучало довольно по-детски, но девушка продолжила. — Раз других вариантов нет, то пусть тогда я буду старше. Вроде как, к старшем выказывается уважение. Ну типа...       — Я понял.       Они оба поняли. Поняли, что откровение стоит приостановить, и Сенку помог это сделать.       — Так... Мы до сих пор не поговорили о том, что с Геном, — заметила Элли, и Ишигами поймал себя на мысли, что бегал от этого разговора весь день.       — Да. Я уже писал, что не в курсе. Его просто забрали прокапаться, чтобы ему стало легче после отравления, но до сих пор его нет.       — Вы навещали его?       — Нет. Нам сказали, что нельзя. Да и не знаем мы, где он конкретно, так бы, конечно, и в окно залезли.       — Ясно.       Но яснее, определённо, не стало. По молчанию со стороны девушки, Сенку понял, что от неё никакой информации ждать не стоит. Вероятнее всего, что она вообще не была в курсе происходящего, а значит единственный источник информации сейчас — это он сам.       Крыша снова погрузилась в молчание. Сегодня его было слишком много, однако, подобное не давило. Они просто обдумывали всё в своей голове, а только потом решали обсуждать между друг другом. Это своего рода доверие. Когда хочешь донести только обоснованные факты, а не догадки, которые в принципе веса не имеют.       — Почему ты делаешь всё это для него? Всё же у Гена есть мать и какой-никакой, но отчим, — Анэ-сан повернулась на него мгновенно, прерывая какой-то не особо важный диалог у себя в голове. А Ишигами понял, что ляпнул.       — Сенку, ты просто не в курсе, что это за люди, — собственное имя отрезвило. И это вздор, он уже в курсе.       — Нет, извини. Я видел, что они могут сделать. Но... Ты это так заморачиваешься только ради него? А какая выгода тебе. Анэ-сан, я знаю тебя достаточно, чтобы сказать, что даже Гена, ты бы без результата вытаскивать из всего этого не стала, — Сенку сделал жест рукой, обводя всё пространство вокруг, подразумевая абсолютно всё, что Элли сделала для Асагири.       — Он один. Я тоже. Пока мы были и есть друг у друга, можно не особо думать об окружающих. Ты должен понимать, что у него очень большой круг общения. Ген просто не может жить без социума. А я могу. Пока он есть у меня, я могу. И пусть друзей у него хоть автобус, хоть стадион. Это не важно. Пока он даёт мне осознание, что я для него самый близкий человек, этого достаточно.       И Сенку вспомнил разговор на кухне, когда Ген сказал, что хочет быть чьим-то приоритетом...       — Ты не дала ему уверенности, что он единственный у тебя, — это прозвучало как осуждение, хоть им и не было. Но Элли услышала по-своему.       — С чего ты взял? Ты, пусть и мой любимец из всего его окружения, даже с тем, что ты сделал тогда, но подобного ты знать не можешь. У тебя, абсолютно точно, нет на это права, — её завсегдатый спокойный голос вдруг обрёл раздражённые нотки.       — Может и нет. Но он сам сказал.       — Он не мог.       — Мог и сказал. Сказал, что у него нет человека, которому был бы единственным. А раз он так считает, значит ты не вселила в него достаточно уверенности о том, что он таковым является для тебя. И это твоя вина.       — Ты сказал: «я видел, что они могут сделать». Что это значило?       Ишигами вздохнул. Сложно спорить с человеком, который не слышит. А сложнее с тем, кто хочет это сделать, но не может.       — Я видел его шрамы и... всё вот это, — парень быстро обвёл руками своё тело, немо обозначая остальные увечия.       — Он разделся при тебе?! — её глаза округлились, а голос в панике сошёл на дрожащий шёпот. Вся её статусность и величие вдруг как водой смыло, а сама Элли превратилась в ставший от страха комочек.       — Да?       — Он не мог. Никогда и ни при ком. Это его табу, — Анэ-сан упёрлась головой в перекладину, где покоились её руки. — Что-то вроде этого по крайней мере.       И Сенку замолчал. Это действительно было странно. То есть нет, наоборот. Ген выказал своего рода доверие ему во время их душевного разговора. Для него это дискомфортно, наверняка было морально тяжело, и даже зная, что вероятнее всего Сенку не проследит эту параллель, он всё равно показал своё прошлое и свои раны, которые, наверняка, перетекали в душевные.       — Знаешь, если произнести одно и тоже слово тысячу раз, оно потеряет своё значение, — неожиданно воздух разрезал надломленный голос Юканэ, а Сенку абсолютно не понял, к чему вообще это было сказано.       — И какое слово ты произносила?       — Любовь, — ответили ему так, будто очевиднее этой вещи ничего не может быть.       — И как? Помогло? — Ишигами не совсем понимал, зачем вообще эти несвязные высказывания, но поддерживал своеобразное безумие.       — Представляешь? Более чем. Но вот есть занимательная вещичка, — она снова приободрилась и опять походила на себя настоящую, постепенно отходя от предыдущего разговора. — Это работает со всеми слова, кроме «денег». Как бы ты не пытался их обесценить, произнося это слова раз за разом, оно остаётся неизменным в своей сути.       — И что в этом хорошего? Что пытаешься мне доказать?       — А то что, дорогой мой, в этом мире есть только одна единственная постоянная вещь, обладающая абсолютной силой. И это отнюдь не любовь. Это деньги. Единственная непоколебимая истина. И в этом их прелесть.       — Поэтому ты так безмерно одинока, но баснословно богата? — слова звучали язвительно, но оба понимали, что в них больше истинны, чем во всём сказанном за сегодня.       — Аха-ха-ха, да-да, мой дорогой, именно. И знаешь, я хотела бы понять это раньше.       — А как же падения бирж, инфляция, скачки в значении валют?       — Дело не в стоимости одной бумажки. Ты немного не понял. Я имела в виду деньги, как что-то, чем можно платить и покупать.       — И что? Что мне делать с этим? — Ишигами понимал, что это вроде как-то связано с Асагири, и Элли пытается донести важные вещи. Но какие именно парень не разобрался.       — Не знаю. Я всего лишь поделилась жизненным опытом и тем, что я считаю неоспоримой истинной, но только ты решаешь, будешь ли верить моим словам и пользоваться ими.       — Хорошо,— Сенку кивнул, показывая, что обязательно запомнит на будущее, даже если не понял сейчас. — То есть в деньгах счастье?       — Ну... Во всяком случае, пока на моих счётах пыляться пара тройка десятков миллионов долларов, я буду чувствовать себя спокойнее, — Элли поднялась, стряхивая с наверняка дорогущего плаща пыль. — И мне уже действительно пора.       — Хорошо. Я останусь здесь. Не против, если не стану провожать?       — Нет конечно, — она вновь улыбнулась.       Элли удалялась к выходу, спиной чувствуя взгляд полный недосказанности. Она обернулась.       — Как узнаю про Гена, обязательно напишу. Пока.       — Пока, — уже в пустоту прозвучало благодарное прощание.       Одинокая фигура сидела на крыше здания в развевающейся на ветру огромной белой футболке. Ждала ответов на вопросы, которые боится задавать, и признания, благодарности за то, что пока ещё не успела сделать.