экстрасе(н-к)с

Кажется, на консилиуме он умудряется даже с кем-то поспорить. Потому что слушать это невыносимо. — Что значит «проблема лишь в его голове»? — Даламар поднимает уставший взгляд на ясновидящую и даже отнимает пальцы от переносицы, которую потирал прежде. — О, так значит, ты хочешь сказать, что проблема заключается в бесе? Это смешно, Даламар, — девушка усмехается и ведёт плечом. — Это обычное раздвоение личности, которое вполне себе подавляется медикаментозно. А ты просто хочешь их запугать своей чернухой. Даламар звучно клацает зубами в ответ, когда вовремя удерживает себя от едкого комментария и всего того, что думает на этот счёт. У него яростно горят глаза, лёгкий румянец выступает на скулах, но он замолкает, не доказывая свою правоту. Что толку? Его мнение всегда заключалось в том, что не стоит соваться на подобные шоу, если ты отрицаешь любое проявление магии, списывая всё на психологию или, в данном случае, на психиатрию. Даламар не без скепсиса выслушивает и про то, что в доме находятся призраки. Впрочем, вероятно, Фистандантилуса проще принять за приведение, нежели за шизофрению. Всё-таки инородное присутствие… Он ищет оправдание коллеге, перебарывая собственное желание продолжить ругань. Нельзя, нельзя, нельзя. И одна эта мысль держит его. Он свою работу выполнил, помог, чем мог, а остальное — к чьей версии придерживаться — решать уже точно не ему. — Я пойду, — совсем невпопад наконец-то говорит Даламар и, наспех попрощавшись с ведущим и всеми участниками съёмок, первым выходит из чужого дома, запрыгивает в машину и падает в кресло, наконец вытягивая ноги с облегчённым вздохом. Стоит впредь быть осторожнее со своими желаниями. Хотел интересного задания, а по итогу потратил уйму сил, чтобы выяснить, что ничего у него не получилось. Что какой-то непонятный дух способен во всеуслышание, без страха говорить о его боге. Пренебрегать его богом. И, помимо консилиума, это непомерно злило. Ощущение собственной слабости — то самое, отвратительное и липкое чувство, зудящее в груди на каждом вздохе. Арджент трёт лицо ладонями, и от рук его до сих пор пахнет проклятой полынью, из-за чего он чертыхается и запрокидывает голову, прикрывая глаза. Пять лет. Или действительно забить хер на это дело? Помрёт и помрёт. Не он первый, не он последний. Сколько таких, что не знают о своей проблеме, внезапно умирающих во сне в сравнительно молодом возрасте? Сотни и тысячи. Никто и не вспомнит о Даламаре и его обещании. Тем более, никто не свяжет это с каким-то духом. До гостиницы все едут в тишине — Даламар притворяется, что спит, всё время прокручивая в голове случившееся на испытании. Он до невозможного благодарен коллегам, что те не пытаются завести с ним какой-то разговор или, что ещё хуже, продолжить обсуждение задания, легко толкая в плечо, когда машина съёмочной группы тормозит у места назначения. Не было смысла ехать домой в столь позднее время, завтра утром всё равно будут съёмки в зале, а Даламару определённо нужно выглядеть хорошо. Да и в целом, он предпочитает, когда не думает только о том, когда сможет снова оказаться в кровати. По прибытии Даламар первым делом моет руки. Трижды. С каким-то ярко пахнущим отдушкой мылом, чтобы смыть с кожи чужой запах полыни. Несмотря на накатившую усталость от количества затраченных сих, как на зло, сон не шёл. Даламар всё вертелся в постели, перекладываясь и укладываясь. Право слово, он всерьёз подумывал выпить снотворного. Завтра в зал он явится с непременно появившимися синяками под глазами от чёртового недосыпа. Такого с ним не случалось, но Даламар практически уверен, что этот раз таковым будет. Беспокойно до тошноты.

***

Всё было относительно неплохо вплоть до самой ночи. Они разошлись по комнатам, но Рейстлин, несмотря на странные эмоции, ещё долго не мог уснуть и прислушивался к тому, как восторгалась днём Тика, а Карамон что-то гудел той в ответ. Сны эфемерны — этим прекрасны, и этим же ужасны. Они обрывисты, меняющиеся резко и безжалостно, не дающие ухватиться за одну мысль, но уже услужливо подсовывающие новую. Рейстлин ненавидел сны. Они не давали ему высыпаться, часто мучили, обращаясь кошмарами, и, если он всё же засыпал на пару часов, то обязательно поутру был полностью разбитым. Несмотря на надежды спокойной ночи, сон пришёл, он был путанным, неприятным и липким. Рейстлин промок насквозь, пропитав потом не только пижаму, но и простынь, несколько раз беспокойно просыпался, то открывая, то закрывая окно. И к середине ночи уснул вновь. На этот раз то, что создало его сознание, ужасало. Сон начался так же, как начинались многие другие — блёклые картинки вспыхивали более отчётливо, акцентируя внимание то на песочно-жёлтом, то на кроваво-алом. Это не было чем-то связным, не имело какой-то структуры и общего сюжета, но оно тенью окутывало разум, яркими всполохами мельтешило под веками и забиралось холодом под самую кожу, вызывая зудящее желание её разодрать. Сон перетёк в иное совершено резко и внезапно, обратившись образами, сводящими с ума, запутывающими и пугающими настолько, что хотелось только забиться в угол и звать на помощь. Углов в пустоте не было. Был лишь золотой блеск чего-то острого и горячего, взгляд, исполненный насмешки и окружающий со всех сторон, и голос, всё твердящий о смерти. Рейстлин проснулся в ужасе, какой не ощущал много лет со дня смерти матери. Его била крупная дрожь, из глаз неконтролируемо лились слёзы, ужасно болела голова и хотелось выть. В последнем он себе не отказал, но в отчаянии вцепился зубами в край одеяла. Больно, страшно, холодно. Отчего-то написать Даламару было первой мыслью, и Рейстлин не мог отказать себе в ней — в конце концов, маг сам предложил свою помощь. И, несмотря на негнущиеся пальцы и кучу ошибок, сообщение отправил, даже не пытаясь ничего исправить. Рейстлин: «Здрцвствуйте. , в ы прицзжыли, когда можео с впм и поговорить?» Даламар уже почти решается бороться с бессонницей медикаментозно, находя таблетки в кармане сумки, когда телефон присылает уведомление о сообщении. Можно было бы проигнорировать, действительно лечь спать и прочитать лишь утром, но интерес оказывается выше него, оттого Даламар снимает блок с экрана, тут же вскидывая брови в удивлении от содержимого сообщения. Тот маг: «Привет Можем поговорить сейчас Раз уж мы оба не спим » Рейстлин: «Да, да, ДА» Рейстлин едва не вскрикивает от того, насколько рад получить ответное сообщение, и все же смаргивает слёзы из глаз, стараясь выглядеть хоть немного лучше. Рейстлин: «Кошмары» Даламар не то что бы удивлён. Этого стоило ожидать, конечно. Запертый глубоко внутри сознания неспокойный дух попытается проявить себя иначе. Но чтобы так быстро… Насколько же проблематично. Тот маг: «Набрать? или предпочитаешь переписки?» Арджент отбрасывает пластинку снотворного на прикроватную тумбу и роняет голову обратно на подушку, изредка щурясь от яркого света экрана, пока ожидает ответ. Вероятно, стоило вести переписку и дальше. Да, вероятно, стоило писать, но то, как сильно Рейстлина трясёт, этому не способствовует от слова совсем. Вместо ответа он прожимает кнопку звонка и терпеливо ждёт, слушая гудки. Телефон резко разрывается трелью звонка, и Даламар от неожиданности едва не роняет его на пол, но быстро берёт себя в руки и принимает вызов, сразу ставя разговор на громкую связь. Сил даже держать телефон у уха не было. — Ало? Рейстлин? — Привет, — голос звучит хрипло и прерывисто. — Тоже кошмары, да? Даламар качает головой, но вспоминает, что собеседник его не видит, и выдыхает тяжёлым вздохом. Сам ведь предложил звонок, чего уж теперь. — Нет, так и не смог уснуть. — Помнишь… — Рейстлин начинает издалека, инстинктивно заворачиваясь в одеяло и ища в том защиту. — Помнишь, ты спросил, не заключал ли я договор? Вопрос тут же заставляет напрячься. Ну конечно! И сомневаться не стоило. — Помню. А ты, вспомнил что-то похожее? — Ты тогда сказал мне, что это мужчина. Немолодой. Помнишь? — он звучит почти обречённо. — Я помню. Не тяни. — Мы договаривались с ним во сне много лет назад. Я пообещал жизнь взамен на знания. — Ты что?! — Даламар не сдерживает ни тона, ни, кажется, отчего-то собственной злости. Но шипит, оттого, как громко звучит даже для себя, и переспрашивает уже тише. — Ты что пообещал? — Я сказал, что он может забрать мою жизнь… — он сутулится под криком и закрывает глаза. — Он напомнил мне об этом сегодня. — Да как же так… — это всё меняет, это всё усложняет. Но, впрочем, теперь ясно, отчего дух ведёт себя так, словно является хозяином в этом теле. — Расскажи. Что он сделал? — Я не хочу… — Отчего тогда написал, если не хочешь говорить со мной? — Мне плохо, — Рейстлин уже тянется к сбросу звонка, но так и не может его прожать. Арджент вновь вздыхает, переворачиваясь на бок, и тихо шуршит одеялом в трубку. — Я не смогу тебе помочь, если не буду знать всего. Или хотя бы части. — Ты следующий. — Что? — После того, как я умру. Он хочет тебя. — Да что уж там. Все меня хотят. Пусть встаёт в очередь, — Даламар едва слышно посмеивается, скрывая за этим волнение. Этого стоило ждать, так что он не слишком уж и удивлён. — Я знаю. Я видел, как он смотрел. — Как? — Рейстлин прикладывает ладонь ко лбу, чуть прикрывая той глаза, пока маг пытается подобрать правильные слова. — Как голодный зверь. Неприятно. Липко. — Мне жаль, — всё же выдыхает он тихо. — Это ничего… — Даламар фырчит и, судя по звуку, хлопает себя по, вероятно, бедру. — Хочет меня! Да он и тебя не получит! Рейстлин не верит. Ни тому, что Даламар хочет помочь, ни тому, что действительно что-то может из этого выйти. — Он уже забирает своё. — Я найду этому решение. — Это ведь всё ради шоу? — вопрос звучит негромко. — То, что мне угрожает второсортный дух дурно скажется на моей репутации, — это настолько злит, что Арджент даже тихо рычит. — Это не шоу, это уже личное. — Ты рычишь?.. — Рейстлин реагирует на этот звук странно. И передёргивает плечами. Даламар медленно выдыхает, потирая одной рукой висок. Да-да, бояться своих желаний. Определённо. Он выучил уже урок. — Да. Есть такое. — Зверёныш, — со смешком комментирует Рейстлин. — Какие-то возражения? — Даламар мимо воли растягивает губы в улыбке, хоть и знает, что его не видят. — Может, это в тебе бес? — Во мне только я, — тут же парирует он. — А доказать? — Маджере чувствует себя спокойнее от этой перепалки. Липкость ото сна уже отступила, оставляя после себя только неприятное послевкусие, но и его можно пережить. Он перехватывает телефон удобнее, сам того не замечая нажимая на переключение звонка на видео. — Доказать, что я один? — Даламар усмехается и тянется к кнопке видео, но замирает, едва взгляд его цепляется за экран. Поначалу он думает, что ему кажется, но такое не может казаться, даже если и постараться. Волосы Рейстлина, насколько мог помнить Даламар, были приятного русого цвета. А сейчас… Его прошибает дрожью от одного только осознания, и мурашки бегут вдоль позвоночника к загривку, но видео Даламар всё же включает, мелькая обеспокоенным лицом в камеру. — Рейстлин? — Ой… — он смущается, но камеру не отключает — не отступать же, коль сам начал. — Если ты не один, то лучше отключи. Я смотреть не буду. — Рейстлин… — вновь зовёт его тихо Даламар, коротко облизывая губы. — Твои волосы. Они… — Что? — он в непонимании хмурится, но волосы перекидывает на плечи и прищуриваться, глядя на те. Дурацкий лунный свет. — Да это освещение… — Встань. Быстрее. Включи свет, — Даламар и сам садится в постели, крепче сжимая телефон в пальцах. Как же оно так… Бесовские мороки были не просто ужасными, они были кошмарными. — Не хочу… — Рейстлин упрямо капризничает, на самом деле боясь даже шевелиться. Арджент молчит достаточно долго, бегая взглядом по его волосам, и не может подобрать нужных слов, чтобы хоть как-то сгладить ситуацию. — Рейстлин… — Да? — его голос почти не дрожит. — У меня вечером съёмки. Я могу после приехать, — если дух намеревается и дальше развлекаться подобным образом, то его следует оставить уже сейчас. — Не надо. Или… Я не знаю. — Тебе страшно? — Сейчас нет, — Рейстлин пожимает плечами. — От кошмаров страшно. — Что было в кошмарах? Кроме разговоров обо мне. — Знаешь… — задумчиво тянет он, без особого желания возвращаясь мыслями ко сну. — Когда обычные слова и действия приносят ужас? — Знаю, — Даламар медленно кивает. — Неужели обычные слова привели к тому, что ты поседел? — Я не седел, это освещение! — он в раздражении щёлкает переключателем настольной лампы и жмурится от яркого света, а после замирает, неверяще глядя в экран. — Нет… Сердце сжимается, и Даламар понимает, что помочь сейчас уже не может ничем, когда находит подтверждение своим словам. — Рейстлин, — он тихо зовёт его по имени. — Всё нормально, слышишь? — Я… — между пальцами сжимается белая прядь, и Рейстлин качает её перед глазами. — Я поседел? — Похоже на то… — он никогда не видел подобного собственными глазами, только слышал в разных байках у других колдунов, что особенно древние духи способны на такое. — Тебе даже идёт. — Разве так бывает? — испуга от седины нет, но, кажется, Рейстлин сильнее напряжён от того, как выглядит маг. — Скажи? Да как уж не бывает, когда всё налицо. Немного помедлив, Даламар всё же отвечает. — Такое бывает, когда потустороннее оказывает влияние на сознание живых. — Я видел свою смерть. — Какой… Какой она была? — Я… — он прокашливается и отчего-то касается пальцами шеи. — Мне было ужасно одиноко. И я сам выбрал её. Вскрыл горло… Ножом. — Этого не случится, я разберусь, — Даламар тоже отчего-то тянется к экрану, касаясь там, где камера показывает чужую шею, и поднимает глаза, натыкаясь на привычную и знакомую тень — отголосок его бога, что является в минуты эмоционального напряжения. — Мы разберёмся. — Я попрошу убирать ножи, — Рейстлин, кажется, едва ли слушает, что ему говорят, зациклившись на своём. — Думаешь, это поможет, если ты действительно захочешь? Если он внушит тебе, что ты хочешь? Смерть в реальности не пугала так, как во сне, когда ты не можешь контролировать себя и свои эмоции. — Сейчас мне кажется это не худшим вариантом. — Это последний вариант, — голос Даламара звучит твёрдо. — Для меня — да. Арджент никогда не приветствовал ненужные жертвы, глупые смерти и упрямость с гордыней, которые не позволяли принимать помощь, когда в ней нуждались. В конце концов, несмотря на всё, у Рейстлина есть брат, есть семья, которая о нём заботится. — Отчего? Неужели у тебя в жизни нет ничего, ради чего стоило бы жить? Рейстлин долго не отвечает, будто борясь с самим собой, и резко переключает тему, явно не желая отвечать. Но вместе с тем появилось странное ощущение обнажённости, которое он не может терпеть. — Кошмаров больше не будет? Даламар тоже молчит, ждёт ответ, а когда вместо него следует вопрос, поджимает губы. — Сегодня нет. После съёмок я приеду. Отдам кое-что. Оно поможет, чтобы кошмары больше не являлись. — А если не поможет. Что тогда? — Поможет. — А если я продолжу видеть? — Это не вещий сон, если ты об этом, — Даламар вздыхает и поудобнее подтягивает к себе ногу, сгибая ту в колене, чтобы упереться о неё локтем, чтобы зафиксировать телефон в одном положении. — Это морок. Вещие сны ты видеть продолжишь. Кошмары уйдут. — Как их различать? — Перестаёшь отрицать свои способности? — Просто скажи! Даламар никогда не планировал брать себе учеников или заниматься наставничеством, но сейчас это напоминает именно это. — Тебя в вещих снах нет. — Будут только близкие? — Поначалу. Если начнёшь развивать это, сможешь видеть и других. И необязательно во сне. — Я не хочу это развивать. — Сойдёшь с ума. Как не он тебя сведёт, так сила. Рейстлин задавал слишком много вопросов, как для… ого, трёх часов ночи. На сон осталось всего шесть. — Значит, мне один путь? Даламар кивает и уже с более спокойной душой падает обратно на подушку, вытягивая руку с телефоном. — Да. Принять то, что тебе даровано. Это не так уж и плохо. Я научу тебя. — Я подразумевал сумасшествие… — Рейстлин чувствует, как совсем едва, но краснеют щёки и горит лицо. — Что у вас, у людей, манера делать себе только хуже, — Даламар недовольно щёлкает языком и намеренно чуть сводит брови, будто собирается отругать нерадивого ученика. — У нас? — Маджере звучно усмехается. — А что же, у эльфов всё иначе? Даламар улыбается на подобное, враз теряя всю серьёзность. — У эльфов ты сам и есть высшее благо. — Больно много чести, — маг смеётся на то, как Рейстлин закатывает глаза. — Разве есть что-то более ценное, чем ты? — он ненадолго прикрывает глаза, отчего-то вспоминая своё детство, и добавляет тише. — Папа мне всегда говорил, что я особенный. — Даламар? Рейстлин абсолютно точно ненавидел находиться в уязвимом положении, быть смущённым и пойманным на этом. Даламар совершенно не похож на его брата, но тот тоже много болтает, из-за чего Маджере невольно вспоминает то, как в ещё школьные годы Карамон бегал за одним юношей, который весьма очевидно испытывал от этого дискомфорт. А потом омега едва ли не на весь коридор выдал, что у Карамона классный член, но не стоит совать его всюду. Если память не изменяет, то брат потом неделю не появлялся в школе. План, очевидно, провальный. Но другого нет. — Рейстлин? — зовёт его маг, когда тишина затягивается, а выражение на его лице становится слишком уж задумчивым. — Классный член, кстати, — он совсем паскудно подмигивает и неудачно сбрасывает звонок до того, как продолжает фразу, оставляя Даламара наедине с полученной информацией. Арджент не успевает среагировать хоть как-то — оттого ли, что смущается сильнее положенного, на недолгое мгновение алея щеками, то ли Рейстлин действительно быстро сбрасывает звонок, — и на автомате тянет одеяло выше, прикрываясь до самой груди. Но стоит только осознать, что его подловили, как мальчишку, Даламар негромко ругается себе под нос, обещает наслать понос и бросает телефон на тумбу, злобно ворочаясь в постели. Во славу всем тёмным богам, сон к нему всё же приходит, вот только утро не приносит облегчения. Ему всё ещё беспокойно, тревожно и тошно. Только теперь он знает тому причины. Арджент даже договаривается на ресепшене о продлении аренды своего номера, поскольку обещал вернуться вечером домой. А Рейстлин вряд ли будет так гостеприимен, чтобы разрешить остаться у него. Да и… Вспоминая его брата, не очень-то и хотелось. В зал, на съёмки, Даламар надевает один из своих лучших нарядов — атласную рубашку, подвязанную белой лентой у шеи, с серебряными узорами на широких рукавах, и зауженные к низу брюки со стрелками, подчёркивая всё это низким хвостом и привычным макияжем с руническими символами на коже. Он предвкушает собственный блеск на фоне прочих, потому что он действительно постарался и потратил достаточно своих сил. А ещё — он единственный, кто верно понял проблему. Арджент старается всеми силами не злорадствовать с чувством собственного превосходства, когда среди выставленных соперникам десяток от Тики и Карамона возникают две единицы от Рейстлина. Это было справедливо, учитывая то, что говорили его коллеги. Но выставленные баллы для него едва не лишают Даламара самообладания, вызывая острое желание не то, что понос наслать на Рейстлина, а и вовсе плюнуть, не ехать никуда и дать тому помереть от беса в его голове. Мало было того, что Карамон ему единственному поставил девятку, так ещё и!.. Двойка. Не единица, двойка, оправданная чем-то вроде «компенсации за укус». Но Даламар дальше не слушает, едва ли может из-за того, как гудит в ушах. Он таких оценок не получал никогда — ни во время какого-либо испытания и, уж тем более, во времена учёбы в школе и университете. Всё становится ещё хуже, когда маг вспоминает ночной разговор. Внутри всё клокочет глухой яростью от несправедливости. Ладно бы, не справился! Так нет же! Если бы не та девятка, Даламар действительно получил бы больше остальных, а так… У всех равно. Гадёныш. Перед самым финалом так подосрать ему баллы. У него играют желваки, когда он крепко сжимает зубы, но всё же говорит слова благодарности за оценки. Конечно, он расстроен. Разочарован. И без понятия — в парне или в самом себе. И даже приободряющий шёпот со стороны лучшего друга, обретённого на проекте, Алконоста, как-то вообще не делает лучше. Голос Даламара всё также монотонен, а улыбка вымученная, когда он благодарит коллег после того, как баллы выставляют уже они. Это спасает ситуацию, пускай и совсем немного. В этом голосовании отрыв между ним и двумя другими экстрасенсами довольно существенный, что позволяет ему остаться в лидирующей тройке. Но Арджент еле дожидается, когда режиссёр произносит пресловутое «Снято. Свободны», чтобы вылететь из зала — взлохмаченным и с дрожащими руками. Там, в зале, казалось, что его уже отпустило, но, стоило только камерам выключиться, как гнев вновь взял своё. Его ловит Ладонна, укладывая ладонь ему на грудь, чтобы Даламар не налетел на неё. — Тише ты. Завёлся так. Среди всех участников она одна из тех немногих, кого Даламар уважал и обожал, несмотря на существенную разницу в возрасте. Ладонна старше его едва ли не вдвое, признаться, Арджент всегда забывает, на сколько именно лет, не находя это чем-то существенным. Она всегда говорит, что думает, при этом думая, что говорит. За что всегда получает оценки гораздо ниже заслуженных, к их общему сожалению. Людям не нравится голая правда, а Ладонна не привыкла лукавить. — Да ты видела эти оценки? Двойка! Мне — двойка! — Даламар зло стаскивает ленту с волос и медленно дышит носом, пересобирая хвост обратно. Чтобы выглядеть поприличнее. Сейчас он выйдет за порог, а там — фанаты. И им нельзя показываться в неприглядном виде. — Признаться, глядя на то, как между вами искрило на испытании, я тоже думала, что мальчик поставит тебе высший балл. Но, кажется, твои любовные чары в кои-то веки не сработали, — в её голосе беззлобная насмешка, и Даламар закатывает глаза, стараясь дышать глубже. — Да кому он нужен, очаровывать его. Характер ещё отвратительный… — Остальным и вовсе единицы, — она складывает руки на груди и опирается спиной о стену коридора. Это должно успокоить, но имеет абсолютно противоположный эффект, и Даламар взрывается снова. — Они их заслужили! Никто из них не видел того, что видел я! Никто не говорил с духом! Он же мне потом звонил ночью!.. Сучёныш, — он ловит собственное отражение в высоком ростовом зеркале и мгновенно расслабляет лицо, прекращая хмуриться. — Зато коллеги оценили тебя по достоинству. Перекрыли тебе эту двойку. Другим меньше повезло, — Ладонна осторожно поправляет на нём воротник вычурной рубашки и приглаживает ту ладонями. Арджент так хорошо держится на людях и на камере, владеет огромным багажом знаний и весьма немалой силой, что она порой забывает, что он всё ещё обычный вспыльчивый мальчишка. Гнев понемногу стихает. Действительно эта двойка особой погоды ему не сделала в баллах, он всё ещё твёрдо и уверенно оставался в лидерах турнирной таблицы, но какого черта! И теперь в нём боролись чувство ответственности и чувство мести. — Скажи, Ладонна, — начинает Даламар издалека, подтирая кончиком пальца чуть смазавшийся макияж в уголках глаз. — Стала бы ты доводить дело до конца, несмотря на собственную обиду? Он знал ответ заранее — свой, её. Оттого сказанное ему слушает вполуха. — Я всегда всё довожу до конца, — ведьма отступает от него на шаг и немного запрокидывает голову, чтобы смотреть магу в лицо. — Я поеду, — говорит он то ли ей, то ли себе, и разворачивается на каблуках туфель в сторону выхода, накидывая поверх свой чёрный плащ. Фанаты у входа кричат, едва завидев его, и машут руками. Некоторым из них Даламар даже отвешивает пятюню, когда проходит мимо. И, разумеется, улыбается, несмотря ни на что. Имидж — это то, о чём он всегда должен беспокоиться. Даже если участники испытания и поставят ему низкую оценку, зрители всегда воздадут за подобную несправедливость. Его обожают, и Даламар, признаться, пользуется этим — в меру, конечно. Но всё разом словно сговорилось сделать этот день ещё хуже, чем он был, потому что на улице моросил мелкий дождь, ветер задувал под рубашку даже сквозь плащ, а ботинки неприятно хлюпали по уже образовавшимся лужам. И машина подъезжала, по его мнению, дольше, чем обычно. Местный таксист не задаёт вопросов, когда Даламар называет адрес в часе езды от места посадки, закидывая свою сумку на заднее сидение, и они трогаются, проводя дорогу в тишине. Надо же, Арджент и адрес запомнил без лишних проблем. Дороги хватает для того, чтобы он успел успокоиться из-за полученных оценок, но стоит снова оказаться под дождём у ворот дома Рейстлина, как Даламар заводится наново, пока набирает на экране телефона короткое «Я подъехал. Открой». А затем всё же нажимает кнопку дверного звонка, посчитав, что так всяко быстрее будет, чем стоять так и дальше.