Auribus teneo lupum

Жар расплывается по телу, превозмогая осознанность и самоконтроль — еще немного и взрыв. Мужчина пылает изнутри, хотя снаружи, более чем уверен, руки подобно льду. Она сама виновата в этом вулкане эмоций, понимает он, ведь кожей чувствует это разгоряченное пьяное дыхание. Девушка порозовела, а из легких словно бы выходит пар — все это издевка над ним, уверен Хатаке. Длинные пальцы скользят по заветной цели, но судорожно останавливаются на пол пути. Зачем? Все это — лишняя трата времени. Но времени у него не так много, к тому же Он в праве делать все, что вздумается. Сакура и без того горяча, не потому, что ее фигуристое пикантное тело манило его, а потому, что ее дерзкий нрав побуждал изнываться над ней всеми возможными способами. Мужчина прошелся взглядом по Харуно, затаил дыхание, ничто не вызывает в нем эмоций. Ничто, кроме этого тела. Хатаке поглаживает неестественными движениями ее бедра, сминает те в своей руке и ждет реакции — а реакцией служит лишь полусонный вздох, настолько призрачный и горячий, что он едва ли контролирует разум. Какаши грубо стаскивает с девушки пиджак, который зачем-то накинул на нее, пока они ехали в машине. Плечи у нее такие же алые, как и щеки, полыхающие, он обжигается. Она изгибается, хотя еле двигается — сколько же она выпила? Сакура пьяно воздыхает, а затем утопает в его руках, словно бы испытывая его терпение и возможности. Мужчина вертит головой, смахивает манящий запах и напоминает себе то имя, что вышло из ее пьяных уст. Свет в спальне тусклый, но недостаточный, чтобы перестать видеть эти обворожительные движения. Грудь у нее вздымалась вверх-вниз, а рот манящие смыкался и размыкался, жадно поглощая остатки воздуха в этом душном помещении. И в самом деле душно, хотя в машине точно было прохладнее. Хатаке оставляет позади смятение и зарывается взглядом в эти полуприкрытые, полные страсти глаза, цвета глубоких изумрудных краев. Он хватается за ее тонкий мягкий подбородок, пытается выглядеть во всем ее поведении толику лжи, но она раз за разом смело и отчаянно повторяет. Саске Саске Саске Какаши не знает, что заставляет его сжать до боли кулак, не знает и то, почему останавливается в миллиметре ее губ, дабы заткнуть этот рот и исходящее из него имя. Не знает, просто потому что она сводит его с ума. Слепой глаз отчего-то зудит, хочется вырвать тот с корнями, эффект плацебо при виде Сакуры, думает он, и прикрывает раненное око. Он укладывает девушку на кровать и намеревается уйти — обдумать происходящее и заняться более важными делами. Но девичьи руки с неожиданной силой затаскивают его обратно. Он хозяин не только своей, но и ее судьбы.

***

Во сне она видит черноту, в которой видны лишь глаза — один серый, как пепел, второй алый, подобно капли крови. Во сне она не боится, как следовало бы — давно уже пора перестать. Но и на разноцветный взгляд идти не спешит — убьет ведь. Харуно прозревает, а бесконечная чернота сменяется ярким светом, бьющим прямо по мозгу, до боли. Сакура чувствует звон внутри и тугой узел в районе живота — она перепила. Солнечные лучи пробираются сквозь веки, и девушка робко распахивает те. Звон в голове усилился, а потому она обратно нырнула в подушку. В горле першит — она плакала? Превозмогая всю возможную боль в голове, она старается придти в себя — тщетно. Рядом слышится шорох и чьи-то шаги, разгуливающие вокруг да около. Саске? Но разве она дома? Сакура подскакивает на месте, но едва ли держит равновесие из-за чересчур мягкой кровати. Ее подкашивает, когда зрение возвращается, а видит она незнакомый интерьер. Все в темных тонах, даже холодное постельное белье, явно сотканное из шелка. Осознание не сразу приходит в ее голову, возможно из-за боли, но затем пробирает до мурашек. Это был дом Хатаке — она более чем уверена. А беспардонные шаги, окучивающие кровать, оказались ничем иным, как седовласым дьяволом лично. Мужчина не обращает на нее внимания, но Сакура знает, его мысли направлены на нее — чувствует это нутром. Девушка не двигается, словно бы сейчас заперта в клетке с волком, но тот пока что еще сыт, а потому неясно, когда он вздумает наброситься на нее и разорвать в клочья. Сердце отбивает без определенного ритма — нехорошо, думает она, ведь Хатаке может учуять ее страх. Бледные ручонки покрепче сжимают ткань наволочки и прижимают к себе. Шелк на ощупь холодный, это она понимает голой кожей. Он раздел ее догола. В горле стоит ком, окутанный проволокой, из-за чего и дышать становится труднее. Он надругался над ней, пока она была без сознания? И пока Сакура чувствует прилив ненависти и метает взглядом молнии, Хатаке хладнокровно и молча зарывается в свою книжку, словно девушки здесь нет. Харуно осматривает комнату и ненароком натыкается на тумбу со стоящем на ней стаканом воды.       — Это аспирин, выпей, — не отвлекаясь, от, очевидно захватывающей главы, бесстрастно произносит он. Вероятность того, что внутри очередной сонный препарат, в голове Сакуры, крайне мала. Харуно стыдливо прикрывает тело массивным одеялом и жадно тянется за стаканом. Голова трещала так, словно весь череп — скорлупа, откуда должен вылупиться сам дьявол.       — Тебе, как мне кажется, совершенно нельзя пить.       — Я в курсе.       — И все же напилась. Сакура сжимает шелковую ткань и мысленно уже пребывает в аду.       — Что ты со мной сделал… — голос у нее подрагивает, но скорее от злости, как понимает Сукеа.       — Раздел, — только и отвечает он. Девушка роняет удар сердца и чувствует, как внутри что-то сжимается. За что ей это?       — Я тебя не трогал, трахать пьяное тело мне ни к чему, — «успокаивает» он, и Сакуре еще больше хочется убить его. В первый раз ему ничего не мешало так поступить, верно?       — Где моя одежда? — Харуно старательно изображает холод, но при этом пылает снаружи как вулкан.       — В химчистке, не поверишь, что ты сделала в своем пьяном порыве, — в эти слова она поверит без задней мысли, потому как знает свой организм.       — Почему тогда я здесь? — в ее голове не складывается картины, а потому ее же нагое пребывание в мужской постели остается загадкой, — Почему не оставили где-нибудь на улице, или не довезли домой, Какаши-сама? Левым ухом она улавливает едва слышный вздох, а мужчина же, тем временем, резко сменил позу. От него веяло опасностью, от каждого движения, а потому Харуно вспомнила, что следует подходить к этому осторожнее.       — Мне, по большей части, абсолютно плевать на твою жизнь, — мужчина захлопывает книжку, даже не удосужившись запомнить прошлые страницы, голодно смотрит на девушку, и только сейчас она замечает, что линза на слепом глазу отсутствует, — Но, вот незадача, этот год твоя жизнь принадлежит мне. Сакура замирает, ей кажется, что сейчас из груди вырвали сердце.       — И я в праве распоряжаться ей так, как захочу.       — За что? Просто за что, что я сделала?! — она едва ли срывается на крик, насколько позволяет больная голова.       — Я говорил тебе, год твоей жизни, за год ада Сукеа, как мы и договорились, Сакура-чан.       — Но какая тебе разница, если ты утверждаешь, что ты — не Сукеа? Давай Ответь       — Ты очень любопытна, Сакура-чан, но год уже пошел, а после — ты свободна.       — А что, если я обращусь в полицию после? — девушка скептически ведет бровью.       — Мне уже плевать, делай, что хочешь, но этот год — ты моя, целиком и полностью. Говорил он серьезно и уверено, отчего Харуно не смогла выявить ложь, но и верить его словам она не собирается. У нее не было причин ему доверять, но и сомневаться в его словах — непростительная ошибка. А ошибок Сакура намерена не совершать.       — Мне нужна одежда, — серьезно говорит она, стараясь не смотреть в бесстрастные серые глаза.       — Подойди и возьми. В его голосе нет ни капли игривости, издевки — он был также холоден, как и всегда, а в глазах сверкали молнии. Сакура понимает, что реагировать на все это — лишняя трата нервов. Но все же проблема была в том, что она совершенно голая.       — Где шкаф? — она старается отвечать в тон ему, что выходит крайне неудачно, однако она от своего не отступит. Сакура осторожно ступает в указанное мужчиной место, и старается не уронить одеяло, в которое обернулась, как в кокон. Мягкие шелка будили внутри бурю эмоций, а презренный серый взгляд пробирал до костей. Харуно боязно открывает шкаф, ожидая увидеть там очередной ужас, на который способен Хатаке. Но внутри оказались лишь мужские рубашки и брюки, на несколько размеров больше ее самой.       — Тут все мужское, — с претензией говорит она.       — Конечно, это ведь мой шкаф, — Какаши не отвлекается от книги. Харуно сжимает кулаки до поселения костяшек, настолько сильно, что кажется что-то хрустит. Он играет в игру — вновь и вновь напоминает себе она, а чтобы сыграть в ответ, нужно иметь отличное чувство азарта. Девушка распахивает шкаф пошире и тянется за рубашкой, пока тяжелое шелковое одеяло летит на пол. В доме Хатаке холодно, почти до дрожи, особенно хорошо это ощущается голым телом, а потому она, затаив дыхание еще раз, уверенно напяливает на себя мужскую рубашку. Хатаке все еще не смотрит, но она спиной чувствует на себе огонь его взгляда, он пожирает изнутри, скользит по органам и захватывает в плен сердце. Рубашка оказывается достаточно длинной, чтобы прикрыть сокровенные участки, а потому Сакура трепетно застегивает все до последней пуговицы, словно бы это — ее служебное бремя, ее святыня. Но даже длинная как платье рубашка не успокаивают ее, ведь вся уверенность куда-то улетучивается из-за отсутствия нижнего белья. Девушка тянется за штанами, выбирает те, что поуже, ищет ремень, но внезапно бархатистый голос ее останавливает. Сердце замирает — что он придумал?       — Штаны тебе ни к чему. Харуно чувствует его слова так, словно бы он собственными пальцами залез в ее голову, и чешет мозг изнутри — как же мерзко. Какаши откладывает книгу и медленно подходит к двери, ловко обходя девушку в его рубашке. Ками свидетели — он сдерживает себя как может.       — Присоединишься к завтраку, — бросает он куда-то в сторону.       — Откажусь.       — Это был не вопрос. Харуно изъедает саму же себя изнутри — ведет разум куда-то подальше от этого приказного тона без эмоций. Сукеа испытывает ее? В узких коридорах оказывается еще холоднее, и даже большая рубашка не спасает ее от подрагивания. На темных стенах красовались гобелены с традиционной живописью — девушка никогда бы не сказала, что он любитель искусства, разве что самого извращенного и аморального. Где-то в углу располагался большой горшок с бонсай, величественным и каким-то нереальным. И пускай дизайн интерьера был выполнен превосходно, ведь сочетал в себе не только традиционный старый стиль, но и минималистичную классику, атмосфера дома — тюрьма. Сакура, точно ее ведут на эшафот, стыдливо опускает глаза в пол, и считает шаги до смертной казни, но вскоре перед глазами предстает освещенное помещение с белыми — удивительно — стенами. Вид из окон открывался на пустой сад, где росли одни туйи — жизни этому дому точно не хватало. Мужчина указывает ей присесть за обеденный низкий стол, что располагался в соседней комнате, прямо на мягкие подушки. Подол рубашки бесстыдно задирается, стоит Сакуре присесть как положено, открывая вид на голые белоснежные ляжки. Хатаке ставит на стол заранее нарезанный сет из рыбы и овощей, протягивает девушке палочки и зарывается взглядом в открытые ноги. Хатаке тяжело дышит и обхватывает палочками рыбу — аппетит приходит во время еды, но один взгляд на задирающуюся рубашку на женском голом теле, и он сходит с ума.       — Что? — раздраженно вдруг выдает она.       — Любуюсь, — беспечно отвечает он, словно не пожирал взглядом мгновенье ранее.       — Я не диковинка, чтобы мной любоваться, — Харуно жадно запихивает в рот кусок красной рыбы и уводит взгляд куда-то в сторону окон, точно они — наилучший собеседник для нее.       — А кто же ты, Сакура-чан? — мужчина слабо ухмыляется, а его застенчивая родинка уходит куда-то влево — точно пытается сдержать улыбку, — Я наряжаю тебя, вожу на мои мероприятия и любуюсь, разве это не похоже на диковинку?       — Вы сегодня больно в хорошем настроении, Какаши-сама, — Сакура глотает язвительность и ведет бровями.       — Я едва ли сдерживаю гнев, — спокойно выдает он, и девушка понимает о чем он, когда замечает напряженные мышцы рук — еще одно слово, и она доиграется, — А ты испытываешь мое терпение. Ешь. Что-то колыхнуло внутри Харуно, что-то, что заставило послушно выпрямить спину и запихнуть в себя еще один кусок рыбы. Рубашка Какаши вдруг стала ощущаться как цепи, которые сковывают каждое движение и сдавливают легкие. А легкие у Сакуры полыхали, сгорали изнутри, и за всем этим наблюдал мужчина. Молча, и голодно. Пока она вынужденно разделяла с ним утреннюю трапезу, успела осмотреться, как минимум в пределах кухни, и поняла — он живет совершенно один, даже нет прислуги. Мужчина незаметно поставил на стол пиалу с минералкой — запивает завтрак газированной водой? Сакура нерешительно посмотрела в его лицо, такое беспечное и умиротворенное, что могла создаться иллюзия романтичной идиллии. Харуно грубо отмахнулась от этих мыслей — чего добивался Сукеа? Соблазнять его и дальше, для достижения своих целей она не может слишком часто, просто потому что скудные остатки чести не позволят, но как еще действовать когда обезумевший мужской взгляд говорит сам за себя? Сакура выравнивает дыхание и набирается смелости, прежде чем что-либо сказать Хатаке, который уже умудрился достать откуда-то папку с документами. Девушка не без стараний скрывала любопытство, ведь содержимое бумаг вполне могло оказаться полезной информацией, за которой Сакура так упорно охотилась. Она не могла рисковать сейчас — он явно в чем-то ее подозревает. Она была более чем уверена — мужчина не до конца поверил в ее пьяные выходки, а потому также с опаской глядел на нее. Это игра двух.       — Мне надо на работу, — глазами она ищет настенные часы, и надеется, что хотя бы успевает.       — Она через два часа, — настаивает Хатаке.       — Мне еще надо переодеться. Мужчина неожиданно ухмыляется, даже довольно щурит глаза — рассмешила?       — Ямато отвезет тебя. Сакура хмуро скривила губы и аккуратно встала из-за стола, чтобы не оголить перед мужчиной еще большее участков тела, ведь тот словно бы выжидал момента, когда она сделает осечку. Девушка покосилась в сторону коридора — она совершенно не знала где выход. Негодование снизошло на нее словно штормом, но она не расколется, не покажет ему, пускай под широкой рубашкой ничего нет. Харуно горделиво сводит брови и поправляет розовые пряди, пока подол стыдливой рубашки так и норовит подняться выше. Она с опаской огибает обеденный стол и намеревается раз и навсегда покинуть это место, пока сильная рука вдруг не преграждает ей путь. Мужчина с силой сжимает свою ладонь на ее локте, еще немного, и что-то хрустнет. Сакура опускает глаза, старается смотреть куда угодно, но не на него, такого жуткого, притягательного, излучающего опасность. Какаши тянет ее руку на себя, внезапно и грубо, отчего она неожиданно сваливается прямо ему на колени, ведь не сумела вовремя удержать равновесие. Сердце безумно барабанит, а грудь вздымается вверх-вниз, она словно бы надувается. Горячее дыхание мужчины оказывается позади, и щекочет шею — каким-то шестым чувством Харуно ощущает приближение опасности, и напрягает все свое тело, словно бы покрывая себя каменной оболочкой. Хатаке долго дышит ей в спину, прожигает взглядом, а затем внезапной болью сказывается на ее нежной шее. Мужчина зубами вцепляется в мягкую кожу и испытывает все возможные границы боли у Сакуры. Сейчас она похожа на тушку кролика, а он — на свирепого волка, что вцепился в добычу, от этого осознания просто противно дышать. Харуно не сидит послушно, она рыпается, старается выводиться из захвата, но Какаши только больнее кусает ее. Один, второй раз, он окутывает укусами всю ее шею, а в конце жадно впивается в ключицу, посасывает и водит языком. Сакуре хочется провалиться сквозь землю, отправиться в чистилище и пережить все страдания там, ведь каждое касание Хатаке — невыносимая мука. Он ловит ее руки и с силой сжимает те, обезвоживая девушку, так что зарыться в ее грудь становится проще. Какаши впивается зубами во все открытые участки кожи, пронизывает себе путь до следующей цели и окутывает грубыми поцелуями.       — С тобой никогда так не обращались, верно?       — Не н-надо. Мужчина не слышит ее, а сам будто бы находится в тумане, ведь глаза почти ничего не видят. Он сильно сжимает девичьи бедра и до крови прокусывает нежную кожу возле заветного места — это самое больное для укуса место, так что Сакура не сдерживается. Рванный крик настигает его разума, который уже совершенно не слушал его самого. На месте укусов мгновенно созревают синеватые следы, отмечая то ли ее принадлежность этому дьяволу, то ли его желание вершить грех. Девушка кое-как вырывается из этой тяжелой хватки и отступает на несколько шагов назад, полная ужаса и непонимания. Хатаке был непредсказуем, настолько, что она боялась лишний раз стоять с ним рядом. Дрожащие от страха ноги вывели ее в коридор, а тот неожиданно показался самым настоящим лабиринтом, где не проглядывался выход, лишь темнота. Она не знает, как доходит до машины, как садится в этот злосчастный салон, где прошлой ночью утопала в объятиях Хатаке. Сакура не ведает, как пейзажи за окном сменяются с зеленых и древесных, на стеклянные городские. Ямато также молча довозит ее до дома и Харуно мучительно преодолевает тринадцать этажей стыда и жути. Только возле порога она вспоминает, что оставила свой телефон где-то в доме дьявола, а возможно даже и в резиденции, где проходила презентация — плевать, просто плевать. Она молится, чтобы Саске не оказалось дома, стыдливо прикрывает потемневшие следы Какаши, которые болью высказываются на ее тело, каждый по своему. Они словно бы горят на ее теле, голом, и прикрытом одной лишь чужой рубашкой. Ей стыдно. Вот она, как настоящая изменщица, позорно возвращается домой, прикрываясь одной лишь рубашкой другого мужчины, обагренная его же поцелуями. Сакура оседает на пол в прихожей, ноги просто ее не держат, она ослабла, устала, а сердце стучит так, словно она пробежала марафон. Она хватается за волосы, точно хочет вырвать их все с корнями, но сил просто не хватает. Краем глаза она обнаруживает обувь на полке. Саске дома. Харуно медленно встает, но ноги подкашивает, она хватается за стены и направляется в ванную. В зеркало даже не хочется смотреть, ведь фиолетовые пятна, клеймом оставленные Хатаке, просто сведут ее с ума, а они везде — она знает. Ногти впиваются в кожу, отдирают кусок за куском, пока от ее шеи не остается одно красное пятно. На ногах такие же следы, они болят еще сильнее, горячая вода их просто выжигает. Пар пробирается в ее душу, а вместе с тем и неумолимое желание отплатить ему всем тем же. Харуно плотно укутывается в халат и старается прикрыть все порочные следы Сукеа. Их отношения с Учихой трещат по швам, а она сейчас следует по этим тонким рвущимся ниткам так, словно все это бальный зал. Девушка осторожно проскакивает в спальню, где удобно с ноутбуком расположился Саске, и достигает шкафа, куда закидывает презренную рубашку цвета снега. Он не спрашивает, где она была всю ночь, почему вернулась сейчас, почему не разговаривает. Саске молчит, уткнувшись в свой компьютер, лишь изредка выдыхает горячий воздух. Сакура переодевается в родную одежду и останавливается у двери — говорить ничего не хотелось, говорить было и нечего. Но Учиха делает первый шаг.       — Мне предложили работу в Осаке, — парень не отрывает черных глаз от экрана, в которых отражается яркая обложка.       — Отлично. Сакуре ответить больше нечего, отвечать и не хочется. Саске звучит непринужденно, обыденно, словно все в порядке, словно они оба не поняли что это точка, ненавязчивая, протяжная. Харуно не уверена, послужило ли этой точкой то, что происходит с ее жизнью по вине Хатаке, или же все это было предначертано еще давно, и они шли к этому сами, вдвоем, но раздельно. Этот непрочный мост их отношений начал рушится еще в первый день, как Сукеа открыл свою личину, но пришла ко всему этому Сакура сама. Она поняла это. И если быть честной, с самой собой, то никаких тревог сердце почему-то не испытывает, а на душе и без того паршиво. Они обменялись парой фраз и все произошло так, как и должно было. Сакура тешит себя тем, что по крайней мере Учиха спасся от натиска Хатаке, и сам того не понял. Не без помощи Какаши, понимает она, Осака вплелась в их непрочную нить с Саске. Так будет лучше, понимает она, и не испытывает совершенно ничего, кроме непрерывного желания мести. Хатаке отплатит за все, она уверена, она придет к этому — победит любой ценой.

Cadmea victoria

***

После ухода Саске она ушла на работу, словно бы ничего и не было, пускай на душе и был какой-то тяжкий груз, объяснение которому она так и не нашла. Вечером того же дня под двери ее квартиры положили коробку с телефоном — новая модель, со всеми теми же номерами. Только один отсутствовал, но его она и не вспомнит больше, а больше и не надо. Хатаке насмехался над ней, это было ясно как день. Сакура долго думала, на это у нее ушла неделя, задавалась вопросом, а стоит ли обрубить все мосты ее прошлой жизни, ради того, чтобы погубить его? Она отбросила Саске, пускай и не совсем самостоятельно, и теперь, возможно, подобралась чуть ближе к дьяволу. Что значило это с его стороны, чем ему не угодил Учиха — она не знала, но точно понимала, что ей следует воспользоваться шансом. Была середина августа, начались проливные дожди, а вместе с тем на душу пришло тяжкое осознание, которое она отвергала всячески. Работа, дом, работа, дом. От Хатаке ни слова, что было и неудивительно — он часто делал так, появлялся в самый неожиданный момент. Но Сакура к этому готова, она выжидает, точно на охоте, а потому ни гром с грозовыми облаками за окном, ни черная машина под балконом не показались ей странными. Она ждала. Он выжидал эффект неожиданности? Что ж, не вышло, а потому она, абсолютно морально готовая, отпирает двери квартиры и врывается взглядом в эти серые, бесконечно облачные глаза. Он выглядит иначе, хотя внешний холод и отрешенность все еще с ним, мужчина стоит в напряженной позе, пускай и облокачивается о стены. Каждый мускул его тела кричал, он был раздражен? Хатаке стоит так с минуту, смотрит в ответ в эти голодные зеленые глаза, почти не дышит. Вид у него непривычный — такой же хорошо одетый, но промокший до ниточки. Харуно желает ему застудить все что можно, и упирается сердцем в ледяные шипы. Девушка ловит его движение и танцует с ним в такт, а потому с силой врывается в его поцелуй. Он настойчив, но она слишком долго думала обо всем — Какаши даже не поспевает за ее языком. Она тянет его на себя, а он послушно идет за ней, попутно закрывая за собой дверь. На пол стекает дождь, принесенный мужчиной, а в воздухе застыл жар. Хатаке подхватывает ее на руки и прижимает к стене, девушка кажется бьется об нее головой, но продолжает настырно отвечать его грубому поцелую. Языки сплетаются в бешеном танце, пока сердца колошматит в груди — Какаши не сдерживается, сразу наступает. Он уводит Сакуру в спальню и бросает на кровать, резко и с чувством, стягивает с себя мокрую одежду и поддается соблазну женского тела. Харуно другая, она не убегает, не отлынивает, но ее отказ чувствуется на языке горечью, пускай она и поддается его движениям. Девушка цепляется ногтями за мощную спину и прилагает все возможные усилия, чтобы сделать ему больно. Кажется она истерзала его до крови, но он продолжает свое, а потому внезапный шлепок по ягодицам трезвит ее. Хатаке прощупывает каждый сантиметр ее бедер, ведет по разным сторонам — наслаждается каждым участком, что принадлежит ему. Какаши судорожно повторяет движения, пока наконец не опускает руку чуть ниже, туда, где Сакура уже должна была намокнуть. Пальцы у него грубые, черствые, но на удивление Харуно очень способные, отчего она нервно вздрагивает, стоит мужчине перевести движение ближе к той самой точке. Он водит по ее разгоряченному клитору так, словно ничто из того, что произошло между ними, не имеет значения. Какаши зарывается лицом в ее грудь, вдыхает ее аромат, и замирает в наслаждении. Одним резким движением мужчина переворачивает Сакуру на живот и прижимает руки к скрипучей кровати — ей не пошевелиться. Хатаке возвращается к покрасневшим ягодицам и сминает те с новой силой, после чего вновь шлепает. Сакура вздрагивает. Это будит в нем какой-то прилив бешенства, из-за чего он резко входит в нее. Харуно вздыхает, негромко, ведь контролирует себя — даже тут не хочет отдавать ему чувство победы. Какаши двигается прерывисто, точно мучает не только ее, но и себя, сжимает свободной рукой ее тонкую талию, а затем ведет путь по позвоночнику. Вверх-вниз, вверх-вниз. Сакура, как бы не хотела, извивается под ним, что заставляет мужчину лишь ускориться. С этого ракурса она кажется такой беззащитной, что он едва ли сохраняет тонус и ритм, чтобы не кончить прямо сейчас. Харуно пыхтит, рвано дышит, но наслаждения не признает, а он уверен — она сейчас должна быть просто в блаженстве. Мужчина двигается все быстрее, не перестает думать о том, что она, Сакура, целиком и полностью принадлежит ему. Она ерзает, пытается вырваться, и это дает ему понять, что она на грани. Руками она старается ослабить сильную хватку Хатаке, а спиной сигнализирует о том, что вот-вот просто извергнется. Какаши жадно упивается глухими вдохами и наращивает темп, пока наконец и сам не понимает, что пришел конец. Она его, целиком, и полностью. Он не понял, но сам же и попался в капкан, практически добровольно и безвозвратно. Но Сакура пока ничего не говорит.