Тигр в засаде

В больнице первым делом дают заполнить анкету со всякими дурацкими вопросами типа: «не кажется ли вам, что вас преследуют?», «не слышите ли вы голоса, хотя рядом никого нет?», «не повелевают ли они пырнуть кого-то ножом или оставить включенным газ?» и моё любимое: «как часто вы думаете о самоубийстве: всегда, часто, редко, никогда». Я раскусил смысл этих вопросов и уже не даю повода с порога надеть на меня смирительную рубашку. Меня водят по нескольким кабинетам, я насчитал шесть, и спрашивают одно и то же в той или иной форме. Потом дают переодеться и ведут в незнакомое здание, два прошлых раза я лечился не тут. В этом отделении всё те же решётки на окнах, прозрачные двери везде, даже в душевой, а народ на первый взгляд более адекватный, по крайней мере, никто не лает и не пытается подлезть ко мне ночью под одеяло. Распорядок тут тоже отличается: можно спать до восьми и выходить на прогулки, правда под надзором. Есть даже библиотека и телевизор. Забавное зрелище, когда тридцать человек мужского пола смотрят после ужина дораму и бурно её обсуждают. Что мне не нравится, так это отсутствие перегородок в туалете. Нужно ещё постараться, чтобы получилось отлить в присутствии толпы курящих психов, но и к этому быстро привыкаешь. Решаю скоротать время за книгами, но ни одной не могу дочитать до конца, слишком сильно ассоциирую себя с героями. Когда в очередной раз прихожу со стопкой в библиотеку, повелительница книг спрашивает: — Ты всё это прочитал за день? — Нет, конечно. «Что за странный вопрос, — думаю, — кто из нас пациент?» — Не интересно? — допытывается она. — Очень интересно, просто до печёнок пробирает. Вы когда-нибудь хотели умереть от любви? Повелительница напрягается, и я спешу её отвлечь, чтобы она не решила позвать врача: — Вот, например… — открываю книгу на странице с загнутым уголком. «Не могу оставаться праздным и ничего начать не могу. Воображение сякнет; нет любви к природе, книги противны мне. Когда нам себя не достаёт, нам всего не достаёт».— …Разве это не больно? Мне кажется, или она пытается скрыть улыбку? Что же в этом смешного? Неужели она не чувствует… — Ну а Цюй Юань тебе чем не угодил? Перелистываю страницы до момента, где решил, что с меня хватит. Желание подняться в небо, Лестницы не имея, Так я определяю Глупость своих поступков! Для тех, кто летает в небе, — Всегда у людей есть стрелы, Для тех, кто живет в глубинах, — Для тех у людей есть сети. — Или вот ещё: Я любуюсь тобою, О юноша смелый и стройный… — Хорошо, хорошо, Тэхён, я поняла, — поспешно прерывает она меня. На ужин дают суп. Во время дорамы происходит драка между сторонниками Гёнхи и Ёнсика, который увел у первого невесту на брачной церемонии. Ночью не могу заснуть из-за стоящего в палате оглушительного храпа.

*

Оказывается, я нахожусь теперь в отделении не психических, а нервных и поведенческих расстройств. Поэтому к нам на групповую терапию приходят люди извне. Сначала я не посещал эти собрания, но, поскольку с чтением у меня не сложилось, решаю туда заглянуть. В просторном кабинете с успокаивающим цветом стен стулья расставлены по кругу, и мне кажется, что мы выглядим как анонимные алкоголики. Не скрою, что настроен скептически, не вижу никакого смысла в этих задушевных беседах напоказ. Когда я пытался быть откровенным, меня долго не выпускали домой. Неужели есть дураки, которые попадутся на эту удочку ещё раз? Окно тут занавешено, чтобы решётка не бросалась в глаза. А то как же заставить щебетать птиц в клетке? Наш доктор оглядывает собравшихся в ожидании, что все успокоятся и подарят всё своё внимание ему. Интересно, если бы мы не утихли, долго бы он так простоял, проявляя многотерпение? — Сегодня я хочу представить вам интереснейшего человека, моего большого друга, который, возможно, будет некоторым из вас известен. Это режиссер, сценарист, писатель… Пока он перечислял регалии и творения своего друга и интересного человека, я стал рассматривать этого гостя. На вид он был положительный, как сказала бы бабушка, высокий и не по возрасту подтянутый. Только лицо с серьёзным выражением, которое являлось не чванливостью, а признаком опыта, и ещё россыпь белых волос среди чёрных выдавали его возраст. Лет пятьдесят пять или шестьдесят? Надо будет узнать. Хотя нафига? — Господин Ро Гиён, — представил доктор. Раздались нестройные аплодисменты. Кожа у него была загорелая, но на корейца он был похож не полностью. То есть, я хочу сказать, было в нём что-то европейское. Врач скромно занял место в стороне, предоставив слово гостю. Сначала меня совершенно не заинтересовало происходящее, я «предвкушал» скучнейший час и слушал вполуха. Но потом господин Ро предложил нам игру. — Актёрская игра неспроста так называется. В ней много общего с тем, как познают мир дети — играя. Нам, взрослым, порой непросто снова стать детьми. Для этого нужно воображение, даже больше того. Вживаясь в роль, актёр должен на время заменить свою личность чужой. Это в идеале, конечно. А вот это было интересно, я даже перестал считать пуговицы на его одежде. Режиссёр и писатель предложил нам разыграть сценку. — Можно из «Зова пламенного сердца»? — спросил кто-то. — Какую вам угодно. — А если я, допустим, не хочу! — возмутился один из тех, кому попало вечером во время дорамы. — Тогда придумайте что-то своё, — режиссер пробежал взглядом по нашим лицам. — Кто хочет попробовать? — Можно я? — выдвинулся один, и все замолкли. — Кто-то ещё? Но никто не захотел. Этого пациента недолюбливали. Он проходил принудительное лечение от нимфомании, и его отправили сюда, потому что он бегал по улице и снимал штаны в неподходящих местах. Правда, в больнице он так делать не рисковал. — Может быть, вы попробуете? — обратился господин Ро ко мне. — Смелей, представьте, что это не вы, а герой фильма. «Да легко», — усмехнулся я про себя. Мы с психом встали друг напротив друга посреди сидящих зрителей. Доктор сказал что-то негромко гостю, на что тот кивнул. — Что вы будете играть? — спросил он. — Мы будем играть в доктора. Это знатно позабавило зрителей. — Нет, вы не так поняли, — испугался нимфоман, — просто разговор с врачом из фильма. Для терапии. — Прекрасная мысль — подбодрил господин Ро. — Ладно, я начинаю. Мой партнёр поменялся в лице, заложил руки за спину и деловито сказал: — Так в каком возрасте вас отняли от груди? Все умолкли и с любопытством посмотрели на меня. — В пятнадцать, — недолго думая ответил я. — Помню, я тогда получил плохую оценку в школе… — Вас отняли от груди из-за такой мелочи? — очень натурально изумился «доктор». — Ну, в моей семье довольно строгие принципы. — Как вы себя при этом почувствовали? — Брошенным. — Почему именно, можете описать? Может быть, на физическом уровне? Наш настоящий врач закашлял в кулак. — Ладно, не на физическом, — поправил себя мой партнёр. — Что ж, я почувствовал, что должен пойти на железнодорожный вокзал, снять штаны и спрятаться в женском туалете, чтобы мне накостыляли как следует. Мой интервьюер покраснел, переживая флешбек, и произнёс: — Как это низко… бить вот так человека. — Да нет, я заслужил. — Вовсе нет! Ладно, следующий вопрос… — Спроси, какого пола был его дедушка, — раздалось из публики. — Будет твоя очередь, вот и спросишь, — огрызнулся псевдоврач. — Я тогда спрошу — это нормальный вопрос врача — до скольких лет вы писали в кровать? — Да что ж такое! — Кто-то раздражённо хлопнул себя по коленям. — До первого секса, — спокойно отвечал я. — Это была девочка из школы? — Это был мальчик из школы. Его звали Хорани. Я посмотрел на гостя и заметил его изучающий взгляд. — Какую роль в этом сыграла фигура отца? — У меня был только дядя. — Хорошо, — внезапно он достал из-за пазухи куклу Барби, такую, какая была у моей сестры. — Покажите на этой кукле, где вас трогал дядя. — У этой куклы нет такого места. — Давайте послушаем других желающих, — попытался вмешаться настоящий доктор, не выдержав этого театра абсурда. — Могу показать на тебе, — я сделал шаг вперёд и схватил озабоченного козла за причинное место. Тот заорал, меня стали оттаскивать, на этом сеанс групповой терапии закончился.

*

Нас двоих наказали, лишив на неделю прогулок. И надо сказать, это было жестоко. Иметь возможность, но не выходить, как я делал это дома, совсем не то же самое, что быть взаперти по чужой воле. Зато у меня появился друг в лице господина Гиёна. Он приходил раз в неделю, и это были единственные сеансы, которые я посещал. Он очень много знал, много читал, и главное, не принимал меня за дурака. Я спросил все-таки сколько ему лет — оказалось пятьдесят семь. Я спросил еще, зачем он посещает подобное место. Что это — жест доброй воли? Благотворительность? — Понимаешь, настоящий актерский талант — не желание блистать, а желание и способность слиться с другой, совершенно чужой личностью — это ведь явление ненормальное, если мы называем нормой нечто присущее большинству. Мне интересно, как вживаются в образ не профессионалы, а те, кто в силу своих особенностей… — Психи. Ну тогда вам в другом отделении искать надо. — В другое отделение мне нельзя, — улыбнулся он. — Вам понравилось, как я играл тогда? — А ты играл? — Хотите узнать, правда ли я был грудником до пятнадцати и прятался в туалете, и у меня был дядя с куклой? — Это вряд ли правда, но в то же время ты будто бы не играл. Поразительно! — Я не соврал лишь в одном. — В чем? — Этого я вам не могу сказать. — Обидно, но я не настаиваю. — Все, что говорят психи — заведомо бред. — А ты псих? — Конечно я псих, что же я тогда тут делаю? На следующей неделе будет врачебная комиссия, и меня выпишут. Вот тогда я стану полноценным членом общества. Господин Ро нахмурился и отвел глаза на мгновение. Достаточно, чтобы мое сердце ухнуло от хренового предчувствия. — Тэхён, мне сказали, тебя не смогут пока выпустить. Горло мгновенно пересохло. Я долго не мог произнести ни слова, но я пытался, облизывая губы снова и снова. — П… п… — Не волнуйся, мы все решим. — Почему не смогут? — наконец выдавил я. — Господи, какой я кретин. Давай пойдем к доктору, он все тебе объяснит как надо. — Нет! Лучше вы, — я крепко вцепился в его пальцы. — Господин Гиён, я умоляю вас, давайте не пойдем ни к какому доктору. Вы же умный человек. Я вам признаюсь, господин Гиён, я тут не первый раз, и никогда меня больше двух месяцев не держали. Что я сделал не так? Я же совсем не чувствую, будто что-то не так. Никаких тигров и облаков. Я даже на маму не злюсь. — Тэхён, все хорошо. Мы все решим. — Вы не можете! — Я постараюсь. — В чем я виноват? — Тебя не признаю́т дееспособным. Боятся, что ты один не справишься. — С чем? — С жизнью. Тебе нужен опекун. Твоя бабушка стара, а больше некому. — Так что же, мне всю жизнь здесь оставаться, в этой проклятой больнице! — Шш, тихо, Тэхён, не кричи, — режиссер прижал меня к себе, а я застыл, и моё второе я, которое иногда наблюдало со стороны, вспомнило разыгранную в первый день нашего знакомства сценку. «Какую роль в этом сыграла фигура вашего отца?»