Как Юра Плисецкий лето провёл

Юрка голодал. Сколько уже? Неделю? Две? Месяц? Не, кажется, три недели только прошло, но до сих пор тошнит, привкус, словно выпил из лужи после полоскания ссаных тряпок, лучше уж голодать. — Плисецкий, а ты чего? Дома, что ли? Ты там на жесткую диету сел? — Виктор заглянул в Юрину комнату, как к себе домой (что, в целом, являлось правдой, только вот комната была территорией личной), без стука и предупреждения. Нюх мгновенно обдало волной парфюма так, что на пару этажей вниз и вверх дохли все насекомые. — Отвянь, — лениво буркнул Плисецкий, не отрываясь от экрана мобильника. — Я же о тебе забочусь. Круги вон под глазами уже, глазенки поблекли, волосы тусклые, кожа такая, что в гроб краше кладут, — то ли волновался, то ли издевался Никифоров и уселся в изножье кровати. — Ой, иди нахуй. — Юра пихнул его под задницу. — Туда и собираюсь. И тебе советую, иначе мне придется новый костюм покупать, — заверил Витя. Юра не сообразил. — Зачем? — Не пойду ж я на твои похороны в старом, — пояснил Никифоров. Похлопал Юрку по ноге и встал, прежде чем получил очередной поджопник. — Ладно, я ушел. Раньше утра не жди. И прекрати наконец кочевряжиться, смирись и поешь. Юра проводил Виктора взмахом среднего пальца и пробубнил в закрытую дверь: — Шлюхан. Дверь щелкнула. — Я всё слышал! — крикнул Никифоров и опять вышел, прежде чем в дверь влетела подушка. На самом деле Витя давно остепенился, найдя Юри — улыбчивого очкарика-япошку, который работал в языковой школе преподавателем. Тому было далеко за двадцать, но выглядел Юри как школьник из аниме — слишком милый, улыбчивый и весь прямо до отрыжки невинный. Чем, спрашивается, он так зацепил Виктора, бросившего разом всех своих пассий, Плисецкий не знал — сам бы он эту котлету даже на пороге голодной смерти не стал надкусывать, да и что с него взять? Ему же, наверное, только еда в эротических снах снится, ну или книжки. Такого не пронять. Однако вон же — Виктор уже два года на крыльях любви летает и пышет здоровьем, о голоде и не думая. Завидовал ли Плисецкий? Хрен бы признался, но да, потому что вечно без еды он не мог, сколько бы ни терпел — а сорваться потом было лишь хуже, проходили однажды, снова доводить до подобного конкретно боязно и тошнотворно. Однако Юрка уже опять топтался на грани — только мужики вокруг ну хоть плачь! Ну не мог Юрка залезть на первого встречного. Он вообще не понимал, почему должен питаться жизненной силой сугубо мужской. Почему не женской чисто для скрепов? Хотя их Юрке пробовать почему-то тоже не слишком хотелось. Угораздило же инкубом родиться! Впервые о своей сущности Юра узнал в шестнадцать, грохнувшишь в обморок посреди урока. Классная сразу же вызвонила Никифорова — официального опекуна, якобы старшего брата, хотя им он, естественно, не был. Виктор забрал Юрку из школы, а когда он пришел в себя, в лоб заявил: ты, Юрка, инкуб — демон, который питается людской жизненной силой. Мужской исключительно, на женскую, если попробуешь, у тебя, говорит, вроде как естественная аллергия. Юрка не спрашивал: как? Юрка сразу сказал: да ну че за херня! Он такое в манге читал, про процесс «питания» шарил. Витя сообщил: Юра, надо. Юра твердо заявил: нет. — До шестнадцати как-то ж дожил на человеческой хавке, — возмутился Плисецкий, продолжая валяться в кровати. Встать действительно не было сил, в сон клонило, тошнило и башка кружилась пьяными вертолетами. — Ну, знаешь, у демонов нормы морали тоже вообще-то имеются, — восприняв как личную обиду, заявил Виктор, сидя с краю. — Раньше я тебя, как старший и опекун, подпитывал. Юра аж глаза напузырил. — Так, ты чего там себе надумал, болезный? Всё в нормах этики, — пояснил Витя, а потом чуть скривился. — Фу, Юра, ну как ты мог подумать даже? Не стыдно? Ты мне как сын… ну или как брат. — Про таких извращенцев я в манге тоже читал, — фыркнул Юра. Виктор припечатал его «послала же мне судьба испытание» взглядом, но промолчал. — Ну так и дальше давай, корми меня, — заявил Юра, чувствуя, как мутит от голода. Сейчас бы чизбургер двойной, нагетсов штук девять и обязательно большую картошку. Вот она пища, а не… Юрка сглотнул и вовсе не от удовольствия, представив, как ему теперь по канонам предстояло питаться. — Чисто технически я могу, но, думаешь, мне это никак не аукнется? Рано или поздно, а ребенка от мамькиной сиськи отлучают, — сравнил Витя, и Юрка скривился, почему-то представив себе дородную женщину с картин в Эрмитаже, а у ее груди переростка Никифорова. Брр, аж перетряхнуло. — И что мне теперь, выйти на улицу и броситься на первого же мужика со словами: эй, дяденька, не поделитесь ли со мной вашей спермой, а то так жрать хочется, что переночевать негде? — раздраженно повысил голос Плисецкий и сразу о том пожалел, аж в висках запульсировало, того и гляди снова в обморок бахнется. — Во-первых, нападать ни на кого нельзя, я тебя из КПЗ вызволять не буду, — заявил Виктор. — Во-вторых, надо было сразу дослушать, когда старшие говорят, а не ворчать. Инкубы поглощают энергию через сон… — А я думал через еблю, — хмыкнул Юра, за что получил оплеуху, Виктор даже не пожалел его больную башку. — Это половой акт называется, — поправил Виктор с лицом лектора. Плисецкий виртуозно закатил глаза, почти мозг увидел, с которым Никифоров сейчас сношался ебливо-половым актом. — Но суть верна. Только уясни: всё по взаимному согласию, как у обычных людей. Ну а если совсем никак, то через сон, чтобы партнер не догадался… — Что его поимели. Охуенные двойные стандарты. — Сложно с тобой, Плисецкий. — Виктор покачал головой. — Ну так и оставил бы меня, где нашел, — намекая на историю их знакомства, предложил Юрка. Виктор вздохнул, а потом завалился на кровать сбоку и сгреб Юрку в рулет. — Так ты прям на моем пороге валялся в корзиночке, махонький такой, миленький. — Витя уперся носом Юрке в щеку, благо что через одеяло, и потерся. — Нагуляла тебя одна из наших суккубок, а растить не захотела. А я как раз себе наследника желал. Кто ж знал, что из тебя такой отпрыск неблагодарный вырастет. Эх, доведешь меня до седины ранней, — пожаловался Никифоров. Оплел рулет с Плисецким конечностями и продолжил валяться. — Вить? — затихнув, позвал Юрка. — М? — Ну я правда не хочу так… без чувств там, без симпатии, — пробурчал Плисецкий, пряча заалевшее лицо в одеяле. — Два года, — выдохнул Виктор. Юра, нахмурившись, вопросительно на него посмотрел. — Буду мамкой твоей еще. Чтоб за это время нашел себе пропитание. — Ебыря. Называй вещи своими словами, — пояснил Юра. — Любовь, Юрочка, — исправил Витя. — Ну или хотя бы симпатию. Именно тогда сам Никифоров и втюрился в своего анимешника, а Юра безуспешно искал того, с кем хоть какие-то искры бы екнули и пробежали. Но полный провал. С первым парнем, которого он подцепил в клубе, Юрка почти дошел до конца, но в итоге трусливо сбежал. Парня пришлось усыпить, морок навести (быстро у Вити научился основам), чтобы утром Юркиной физии даже не вспомнил, потому вернулся Юрка домой выжатым почти до нуля. Витя его буквально с пола прихожей на руках уносил. Костерил, обещал шлюх вызвать и запереть в одной комнате, пока не нажрется от пуза, после отпаивал чаем, а под конец, бубня, что это вот точно самый препоследний раз, поделился силой. Плисецкому перед Виктором было стыдно. Но хоть через сон, хоть нет — подходящего парня найти было сложно. В приложениях претендентов на трах были сотни, но Юрка каждого безбожно свайпал в отстой. В универе тоже присматривался, даже начал было подозревать, что он какой-то больной — ну не встает должным образом ни на кого. Тогда вновь подключался Виктор, предлагал с кем-нибудь познакомить, даже фотки показывал Юричкиных коллег: вот забавный в окружении хомяков паренек с трудным именем из Тайланда — Юрке с ним разве что за аниме хотелось перетереть или обзор на косметику глянуть; вот напыщенный француз, поговаривают, что в штанах у него аппетитный багет и владеет языком он не только для разговора — Юрка скорчил гримасу, будто его тошнит; на угрюмого корейца Юра даже время не тратил, сразу четко и ясно ответил Виктору нет. Чуть не поругались в итоге. Юрка схватил в прихожей куртку, впрыгнул в любимые кеды и из дома свалил. Проснулся в чужой постели следующим утром. Голый, сытый, с зудящей жопой и мерзким осадком ничтожности от своей блядской натуры. Хватило, впрочем, надолго — от одних лишь воспоминаний есть отбивало, притом во всех смыслах, даже любимые домашние гёдза, любезно приготовленные Витькиной японской котлетой, в рот не лезли. — И чем он тебя не устроил? — любопытствовал Витя, начиная очередной поучительный диалог. Сам стоял весь сияющий, полуголый только что из постели, где остался спать Юри, видимо, во второй половине пижамы. Ночью на удивление Плисецкий от них ни шороха не услышал, но по наглой и сытой морде Никифорова ясно было без слов, что не в сёги они ночью играли. Юрка промолчал, отхлебнул чай. Вот че пристал? — Страшненький? Вряд ли, — сам себе ответил Никифоров, помешивая кофеек ложечкой. — Ты себе даже на детской площадке в друзья только самых красивых детей выбирал. Тогда что, маленький? Юра неясно булькнул в кружку. — Слишком большой? — не унимался Виктор. — Скорострел? Чересчур мохнатый? У него шесть пальцев на ногах? Нет пупка… — Ааарх! — зарычал Плисецкий, прерывая поток Витиной тупости. — Да всё у него в порядке было! Но не могу я так, Вить, пойми! Без чувств трахаться, даже если сдохну. Бракованный я инкуб, с изъяном. Ты сам скольких перебрал, пока Кацудона встретил? А? — Тшш! — Витя приложил палец в губам и оглянулся на дверь. — Юри разбудишь. И тут Плисецкого понесло: — Да плевать! Юри твой вообще сам в курсе, кто ты такой и скольких переебал до него? Что ты по хуям скакал, как шлю… У Юры аж дыхание подрезало от пощечины — не столько болезненной, сколько обидной. И стыдной. В мгновение стало омерзительно от себя, от злости, которую на Виктора выплеснул из-за собственной исключительно слабости. Прежде чем с Юркиных губ успело сорваться «прости», Витя подташил его за воротник и крепко обнял. — Извиняться не буду, ты заслужил, — тихо произнес Витька, утыкаясь носом в висок. Юра кивнул. — Ты прости, — глухо пробубнил он Вите в плечо. А потом заплакал, навзрыд, как в сопливом детстве. Так было погано. Ревел, пока Витька гладил по волосам. Пока легче не стало, и новой волной стыда не окутало: развел тут трагедию, потрахаться ему, видите ли, тяжко. Но было в этом нечто важное, Юрка и сам пояснить толком не мог, почему не хотелось даже по острой нужде себя принуждать. Будто природа над ним посмеялась, сделав демоном-прошмандовкой с мозгом упертого однолюба, у которого, если не со своим единственным, то аж хоть блюй или потом помирай. — Щито соручирось? — заспанный, с мягким акцентом голос Юри так и застал Юрку в объятиях Виктора. А затем в соседней квартире поселился новый жилец. Юрка встретил его на лестничной клетке, когда выносил мусор — в трениках, старой футболке и с забранными в пучок немытыми волосами — ровно так, как и следует встречать любовь всей своей жизни. Юра так и завис на пороге, когда сосед придержал дверь. А потом еще подождал, пока Юрка выкинет мусор, и зашагал рядом с ним обратно к квартире. — Отабек. Можно просто Бека, — сосед протянул ладонь для пожатия, когда они остановились возле дверей. — Юр-кх-ра, — поперхнулся Плисецкий пересохшим горлом. — Приятно познакомиться… Юр-ра. — Отабек улыбнулся, немного так, уголками, но Юрку насквозь прострелило от сердечка к члену, особенно от того, как Бека произнес его имя. — Эм… — Юра искал, что бы сказать, лишь бы Отабек не заходил в дом. — Может… кофе? По-соседски. У нас с братом кофемашина классная, ты пьешь? В смысле кофе? Но если нет, то у нас и чай есть, — тараторил Плисецкий, чувствуя, что краснеет. — Спасибо, Юр. С удовольствием. Всё пью, и чай, и кофе. «И тебя», — мысленно закончил Юрка. Если бы… Дома Юра усадил Беку на кухне, достал кружки и запустил кофемашину, а пока та наливала, убежал в спальню. Чертыхнулся при виде своего отражения, снял резинку с волос, расчесался, попутно зацепив какой-то колтун, и одними губами сматерился. Машинка на кухне еще жужжала, запахло кофе. Юрка стянул футболку, пшикнулся дезиком, вытащил из вороха чистой одежды футболку получше. Но лучше особо не стало — возможно, потому что Юрка никогда так не волновался в чьем-то присутствии. Сложнее было унять внутренний зуд, словно всё тело уже бурлило, кипело и опасно искрилось вблизи подходящего объекта для утоления голода. Вся Юркина проклятая инкубная душонка тряслась, как мелкая чихуахуёвина в предвкушении. Может, усыпить, размышлял Юрка? Разок, на пробу. Может, ему вовсе не понравится с Бекой… Но сам же понимал: бред. Юрка уже на слюну исходил, почти не фигурально, особенно когда снова вернулся на кухню, пропитанную ароматом свежего кофе и мужественного, сексуального запаха Беки. Витя рассказывал, что чем более подходящий для спаривания человек — тем он вкуснее для инкуба пахнет. Отабек же был как все любимые блюда сразу, как пиршество, как все сладости мира. Как он на Беку в итоге не бросился — Юрка и сам не знал. Но едва закрыл за ним дверь — полчаса в душе дрочил. Жаль только, что это как холостой выстрел — шума много, эффекта ноль. Дрочкой инкуб сыт не будет. Радовало, что с Бекой они после стали пересекаться часто: иногда утром, когда Юрка топал в университет, иногда — когда возвращался. А по вечерам как-то и вовсе быстро привыкли тусоваться вместе. Отабек уже не учился, в выходные диджеил в клубе, в будни занимался сборкой и ремонтом байков. Оказалось, байк у него был и свой. — Занят? — с порога спросил Отабек, когда Юра, чтобы не разбудить уже легшего Витьку, выбежал открывать дверь после такого же лаконичного сообщения в чате «Зайду?» — Нет, киношку смотрел, ничего интересного, — на всякий случай добавил Юра. Холод инкубы ощущали точно так же, как и простые люди, так что короткие домашние шорты, в которых он вышел на лестничную площадку, не грели. Зато разжигал похотливые костры на теле взгляд Отабека, с интересом оценившего Юркины ноги. — Прокатимся? — Отабек всегда говорил мало и сразу по делу, не тянул за яйца кота. Действовал тоже прытко, потому протянул Юрке запасной шлем — Бекин личный Плисецкий видел, а этот, судя по рисунку с тигриным принтом, купил специально для него. Юрка сказал: еще бы! Бека ответил: тогда жду внизу. Как получилось дальше, Плисецкий и сам не понял, просто притянул Беку за уши, чмокнул, бросил: я быстро. И скрылся в квартире, заторможено соображая, что натворил. Думал: если на первый этаж теперь, то только в окно. Вниз головой, об асфальт. А потом телефон провибрировал сообщением: «Только, пожалуйста, одевайся теплее, не хочу, чтоб ты простыл 🖤». И прыгать в окно резко перехотелось. — До утра, полагаю, не ждать? — щуря один сонный глаз, хитро уточнил Витька, вынырнув из своей спальни, когда Юра уже обулся. — Не каркай, — профырчал Юрка, но не удержался и улыбнулся. — Ничего не забыл? Юрка похлопал себя по карманам: деньги, мобила, даже паспорт. — Лови. Поймав в полете, Плисецкий сжал в кулаке шуршащий квадратик с резинкой. Оттопырил средний палец из вредности, а потом пихнул презик в карман — главное, чтоб пригодился. — И голодным не возвращайся, — прилетело в почти закрывшуюся за Юрой дверь. А Плисецкий и не собирался. Кажется, он наконец налопается от пуза.