Все оттенки сущего

      Широкий двор додзё, неизменный с годами, открывал обзор на загородные красоты Токио, расположившиеся у подножия высокой горы. Весна медленно установила свои порядки над погодой. Деревья постепенно покрывались листвой, их кроны чуть покачивались на лёгком ветру. Из почвы показались первые побеги ещё не проросших цветов. Показалась трава, ещё совсем низкая и маленькая, укрывающая собой просторные холмы вокруг храма. Здесь царила полная тишина, изредка эта гармония нарушалась свистом птиц или стрекотом цикад.       В этой глуши иногда появлялись туристы, что приезжали сюда лишь для того, чтобы полюбоваться ещё одной культурной достопримечательностью Японии. В остальном же, кроме зверей, в этих окрестостях почти никто не жил. Нет, конечно, неподалёку от храма была небольшая ветхая деревушка, где доживали свою старость земляки, повидавшие Вторую мировую. Однако среди тех жителей почти не было детей или подростков, за редким исключением.       Всякие чудаки порой тоже переезжали за город и строились неподалёку. В основном то были приверженцы буддизма, предпочитающие свежий воздух, единение с природой и минимализм жилища бурному темпу городской суеты, выхлопам газа и бетонным коробкам, именуемых квартирами.       Среди этих чудаков иногда появлялись и семьи с детьми. Поэтому изредка Каори могла пообщаться со сверстниками, пусть обычно это и не длилось слишком долго. Ещё некоторые строили здесь частые загородные дома и иногда появлялись на выходных или праздниках. В таких семьях тоже были дети. Каори могла иногда поиграть с ними, хотя ей было трудно общаться с теми, кого плохо знала.       Кейске, трудолюбивый ученик отца, вступивший к их школу месяц назад, был на удивление дружелюбным, несмотря на то, что девчушка предпочитала избегать его. Когда она читала истории в одиночестве, мальчишка иногда подходил поинтересоваться, о чём эта книга. Он часто звал Каори выпить чаю вместе после тренировок. Отец же, как своего любимчика, нередко приглашал Кейске на семейный ужин втроём.       По итогу единственным ребёнком, с которым Каори смогла поладить, был отзывчивый мальчик, который сам же навязал ей свою компанию. Остальные же в худшем случае оказались просто незнакомцами; Каори пыталась быть лояльной и вежливой со всеми, поэтому обычно врагов себе не наживала.

***

      Так было до одного момента. Она и ещё два мальчика в тот день играли на веранде в отцовском додзё. Каори держала в руках котёнка, которого очень любила.       Тогда между ними разразился обычный детский спор. Один из мальчишек стал задирать её, обзывая занудой, а второй подначивал их, провоцируя развитие конфликта между ними. Каори разозлилась ни на шутку; удерживая несчастного питомца в руках, она почувствовала покалывание в кончиках пальцев, когда бурные эмоции будто вытекали наружу. Чёрные клубы едва осязаемых теней кружили вокруг неё, опутали лозой несчастное тело котёнка, затем проникая внутрь него.       Каори сжала его тельце крепче, детскими пальчиками надавливая на бока животного. Гнев кружил в венах, а мысли, излишне деструктивные и плохие, твердили ей причинить боль этим мальчишкам, которые посмели ни за что оскорбить её. В этот миг она почувствовала, как собственная аура кружила вокруг хрупкого сердечка питомца, сжимаясь вокруг него невидимой стяжкой. Дыхание котенка участилось, тельце начало дрожать, а изо рта вышел жалобный хрип. Тонкие судороги пронзили крошечное тело, и он перестал дышать.       Мальчишки сидели на месте, широко расширив взгляд. Словно у марионетки, у которой отрезали нити, вялый котёнок полностью обмяк в её руках. Каори же, ещё до конца не понявшая, что происходит, растерянно смотрела в пустоту, в её фиолетовых глазах проявился ужас, а нижняя губа машинально задрожала. Мальчишки тут же вскочили, один из них испуганно прокричал:       — Он умер… умер… Она сделала это! Я видел, как она что-то сделала с ним! — первый мальчишка ткнул пальцем в Каори, сидящую на веранде. Лицо его исказилось смесью страха и презрения, когда он попятился назад. Каори выронила бездыханный труп котёнка на старые половицы и, пошатываясь, приподнялась с пола. Первым импульсом стало защищаться, объясниться, ведь она ничего не делала. Совсем ничего. Лишь немного разозлилась и неправильно подумала. Мысли же не могли быть материальны, правда?       — Да что ты несёшь? — испуганный, но пытавшийся выдерживать браваду, второй мальчик ткнул первого в бок. — Как она могла убить его? Она же его держала…       — Да говорю же, она что-то сделала с ним! Я видел что-то чёрное. Оно было вокруг котёнка… Она убила его… точно говорю! — мальчишка медленно отступил на шаг. Его карие глаза расширились от ужаса, а тело дрожало от шока. Кажется, он и в самом деле верил в то, что говорил. — Она убийца! Говорю же, монстр!       Сорвавшись с места, перепуганный мальчишка убежал прочь. Второй же, совершенно не понимая, что происходило с его странным товарищем, но тоже в меру перепуганный, натянуто улыбнулся, больше для приличия, чем от искренности.       — Я… ну это… тоже пойду, пожалуй.       Каори осталась совсем одна. Тёплый весенний воздух ласково щекотал её кожу. На улице было довольно знойно, а цикады всё пели, не унимаясь ни на секунду. Лёгкое тряпичное тело питомца теперь лежало на её коленях, а её детские пальчики оглаживали шерсть мёртвого животного. На глаза Каори проступили слёзы, которые тут же предательски побежали по щекам, обжигая их. Она подавила сдавленное хныканье, нагнувшись к питомцу, которого очень любила, и скорбела по нему, совсем не понимая, почему это произошло.       Лишь одно в тот день засело в юной голове Каори.       «Это всё моя вина. Это я его убила».       

***

      Отец позже объяснил Каори, что произошло. Он сказал, что их семья — потомственные маги, но девочки отчего-то целыми поколениями не способны контролировать свои техники. Поэтому таинство передавалось исключительно через мужчин, использовать его женщинам было под строгим запретом.       Отец сказал, что Каори не нужно становиться магом для того, чтобы быть счастливой. Он сказал, что ей нужно научиться подавлять свои эмоции, не давать им выхода наружу с помощью медитаций, иначе она причинит ещё больше вреда другим.       Каори поверила ему. Она винила себя в том, что случилось с котёнком, и не хотела, чтобы эта ужасающая способность вновь отняла у неё что-то дорогое.       Вместе с отцом Каори вырыла могилку для питомца на заднем дворе додзё. Положив в выкопанную ямку мёртвое животное, она молитвенно сложила руки, прочитав сутру и извинившись за то, что навредила ему. Слёзы вновь обожгли уголки глаз, но она мужественно терпела это самоуничижительное чувство вины, которое билось в ней.       Она навредила живому существу и обязана была понести за это наказание.       Каори решила поститься. В течение недели она практически не прикоснулась к еде. Кроме лёгкого овощного бульона, не притронулась ни к одному блюду. Мясо же вовсе больше не смогла есть после этого инцидента. Как только видела его, отвращение тут же подкатывало к горлу, тошнота усиливалась, кислота во рту пропитывала вкусовые рецепторы. Поначалу девочку даже рвало от одного лишь вида мяса, как только думала о том, что кто-то убил птицу или прирезал свинью так же легко, как она тогда убила котёнка. А ведь эта птица тоже жила у кого-то во дворе, а ведь свинку кормили с посудины хозяева, которые затем смогли вот так бездушно отнять жизнь.       Сутки напролёт Каори проводила в зале для медитаций и читала сутры, вновь и вновь вытесняя чёрные как смоль и отравляющие разум мысли до тех пор, пока в её голове не становилось пусто. Как только гневалась, раздражалась или грустила, снова и снова повторяла процедуру. Долгие годы заняли, чтобы она смогла вот так подавлять негативные эмоции. Она представляла, как эта чёрная энергия выходит наружу, течёт по венам, поднимаясь наверх, и визуализировала, как строила плотину, побуждая её скапливаться в районе живота, удерживая поток стеной, что нельзя было легко сломать, а затем растворяла энергию в теле, плавно перекрывая потоки негатива холодной рассудительностью в мыслях.       Когда отец увидел плоды её тренировок, то улыбнулся, нежно потрепав Каори по волосам.       С тех пор, как девочка взяла с себя аскезу никогда больше не пробовать мясо, она невольно стала испытывать подавленное отвращение к тем, кто мог есть его. Каори знала, что это всего лишь дело убеждений; отец наказывал ей никогда не смотреть свысока на тех, кто жил по другим принципам, чем они. Внутренне девочка соглашалась с ним, зная, что осуждать кого-то было плохо и неправильно, потому вытесняла такого рода мысли, и постепенно даже забыла о том, что когда-то осуждала мясоедов.

***

      К тринадцати годам Каори попросила отца подстричь её под мальчика. Волосы до плеч слишком кудрявились, лезли в глаза и утомляли тем, что постоянно путались. Целые минуты ей приходилось тратить на то, чтобы прочесать их. Поэтому девочка предпочла короткие волосы.       Вместо лёгких ситцевых и хлопковых платьев она стала носить комбинезоны, брюки и просторные рубашки. Отчего-то в этом возрасте ей захотелось выглядеть не элегантно и женственно, а гендерно-нейтрально. Может, потому что в основном ученики отца, окружавшие её, были лицами противоположного пола.       Каори внутренне стремилась стать похожей на них, постепенно это повлияло и на увлечения. Сказки, которыми раньше зачитывалась до самого утра, уступили место мистическим историям и ужасам. А вместо того, чтобы увлекаться кройкой и шитьём, она любила часами наблюдать за тренировками, а так же в тайне от отца подсела на просмотр бейсбола с Кейске.       Как-то раз Каори захотела вызнать, кем была её мама, ведь отец ничего о ней не рассказывал и даже на отвечал на вопросы, отмахиваясь словами: «Это уже не имеет значения. Она давно умерла, и ты всё равно её не помнишь. Зачем бередить прошлое?». Каори была уверена, что отец скрывал от неё нечто важное.       Однажды, когда отец уехал в город по делам, Каори украдкой пробралась к нему в комнату. Она обыскала комнату, чтобы найти любые намёки на то, что могло рассказать ей о матери. Просмотрела документы в отцовском шкафчике, тут же аккуратно сложив их на место. Затем добралась до семейных фотоальбомов, на которых можно было увидеть всех родственников клана Сайто.       Некоторые фотографии были подписаны датой, местом съёмки и конкретным событием. Одна из таких фотографий заинтересовала Каори, так как на ней были запечатлены совсем незнакомые ей люди, которых не было на других фото. Подпись гласила: «Свадьба Киёко, 1989 год». На снимке стояла молодая пара: жених в красивом свадебном костюме и счастливая невеста в длинном подвенечном платье. Они обменивались кольцами и выглядели очень счастливыми. Каори догадалась, что эту женщину скорее всего звали Киёко.       Она изучила другие фотографии, поискав на них похожих людей. Кажется, жениха больше нигде не было, а вот женщина нашлась на семейных снимках рядом с её отцом. Вот они оба в подростковые годы, а ещё на одной Киёко стояла посередине между совсем юным отцом Каори, её бабушкой, дедушкой и другими родственниками. Каори не знала, что это за женщина, но поняла, что это определённо была не жена её отца. Разочаровавшись в том, что не смогла найти ничего полезного, Каори закрыла фотоальбом и положила его на место.       Было ли так важно знать, кто её настоящая мать? Возможно, отец скрывал эту информацию, потому что эта женщина бросила девочку совсем в маленьком возрасте и больше не проявляла интереса к её жизни. Зачем наносить себе раны из праздного любопытства, если отец посчитал, что Каори лучше не знать всей правды?       Решив больше никогда не возвращаться к этой теме, девочка с тех пор не интересовалась собственной родословной и впредь не спрашивала об матери у отца.

***

      Книги Микаге Рейдзи, которыми Каори зачитывалась с четырнадцати лет, не только интересовали её, но ещё и позволяли посмотреть с другой стороны на те вещи, на которые прежде глядела с одного угла.       Многие считали произведения Микаге софистикой; в них было много пространных рассуждений, отвлечённых философских диалогов, не относящихся к центральному сюжету. Но именно благодаря той глубине, что скрывалась в чертогах его историй, Каори могла не только прочувствовать эмоции центральных персонажей, но и понять их внутренний мир. Передать не только чувства, но и мысли, попытавшись тем самым описать многогранность сознательного и бессознательного, — вот о чём были книги Микаге Рейдзи, хоть истории и приправлялись элементами мистики и фэнтези.       На самом деле ей с трудом верилось, что Микаге переживал весь этот горький опыт на собственной шкуре. Писатели — они всё же сензетивные существа по своей природе, склонные преувеличивать проблемы, раздувать из искры пламя. Многие из авторов художественной литературы заимствуют опыт других людей, примеряя их судьбы на созданных ими же персонажах. Так что пафосная фраза — «Я прожил это сам» - в эпилоге скорее всего была написаны ради лёгкой драматизации, не больше.       Во всяком случае так думалось Каори. Девушка читала многие книги, иногда брала планшет у Кейске и смотрела интервью с любимыми писателями. Они рассказывали, как и чем вдохновлялись для написания очередного романа, и Каори зачастую подмечала, что автору были склонны не столько писать истории с самих себя как она есть, сколько рассказывать прожитый опыт в других красках и сеттинге, иногда добавляя в книги образы близких и знакомых им людей.       Тоже самое скорее всего было и с Микаге Рейдзи. Если представить, что всё, что он написал, случилось в реальности, то это зазвучит слишком гротескно и безумно, потому как бесчисленные смерти главного героя, его внутреннее отчаянье и сумасшествие — это не то, что способен пережить обычный человек.       В романе Микаге «Безумие Тридцати» главный протагонист истории, Куро, был предан братом и совершил сеппуку, умерев вместе со всей семьёй. Мятежный дух самурая не смог принять столь жёсткую кончину, и Куро застрял в Колесе Сансары, вынужденный проживать собственную судьбу снова и снова. Кармические уроки, которые он не выполнил в прошлой жизни, сожаления и злость, — всё это отравило его душу, переписало программу ДНК, вкладывая в неё неизбежное предательство и ужасную гибель в тридцать лет, тот самый возраст, во сколько погиб главный герой в своей первой жизни.       Куро страдает, вновь и вновь пытаясь разорвать ужасный цикл Колеса Сансары, в который умудрился попасть из-за своей трагической смерти. Каждая его жизнь — это сплошные страдания, чаще всего преследующие его к концу жизни, но иногда и с самого детства. Для Куро реинкарнации — не очередная возможность познать новый опыт, а муки переживания одного и того кармического урока. Несмотря на то, что всё прекрасно понимает, глубоко в душе протагонист не способен простить предательство брата, потому каждое воплощение очерняет его душу всё сильнее и сильнее. И этому кошмару нет конца.       На форуме Каори читала множество разных мнений о творчестве Микаге, в особенности — о его последней книге. Некоторые говорят, что сюжетные тропы, которые он использует, довольно избиты, а центральный герой слишком клишеван, ведь извечными страданиями уже никого не удивишь. Вторые, напротив, считают, что подобные книги — глоток свежего воздуха среди однообразной скучной беллетристики, которую сейчас печатают.       Правда в мире лайт-новелл в нулевые всё больше набирали обороты тёмные фентези, мистические остросюжетные истории, поэтому Микаге отлично встроился в тренды и заработал дикую популярность благодаря последнему произведению. Роман «Безумие Тридцати» стал бестселлером и массово продавался не только по всей Японии, но и за её чертой. Правда, концовка никого не обрадовала. Она была слишком открытой, словно повествование резко оборвали.       Куро, переродившись в современном мире, всеми силами пытался сдержать безумие, мучившее его, и хотел сохранить свою личность даже ценой жизни. Вскоре главный герой погибает, убитый противниками, и на этом его мучительный цикл был окончен. Но окончен ли? Ведь смерть для него — всего лишь новое перерождение, столь же кармическое и печальное.       Иронично открытый финал не даёт никаких ответов на вопросы. Словно писатель, придумавший персонажа, и сам не знает, каким же будет финальный итог жизненного пути Куро.       Одно Каори знала наверняка — пока читала, чувствовала эмоции главного героя, могла проникнуться его одиночеством, непонятность обществом и инаковостью, потому как и сама с самого детства чувствовала себя точно таким же инопланетянином — белой вороной, лишней в любой компании.

***

      В пятнадцать лет Каори полностью взяла хозяйство на себя. Раньше с домашними делами ей иногда помогали ученики отца, но теперь она хотела управляться со всем самостоятельно. Уборка, стирка, глажка белья, мытьё посуды, подготовка додзё к тренировкам, и, самое главное, вкусная готовка — всё это постепенно легло на её хрупкие плечи.       Каори любила изучать новое, поэтому не останавливалась на изучении базовых рецептов. Она купила себе несколько поваренных книг и училась по ним, иногда выбирая весьма экзотические рецепты. Например, один раз Каори добавила в обычный рамен бамбуковый древесный уголь и морские водоросли. Увы, но ни отец, ни его ученики креатива не оценили и оставили рамен нетронутым.       Как-то раз она вычитала рецепт тёртого сладкого картофеля, который, как написали в интернете, был очень полезен для здоровья. Блюдо называлось тороро и выглядело оно весьма неаппетитно: то была кашеобразная скользкая и вязкая субстанция со странным вкусом, напоминающим яичный белок с вкраплениями лёгкой солоноватости. Тороро подавался к столу в качестве добавки, но всех настолько отпугнул его внешний вид, что по итогу блюдо попробовал только Кейске, и то из солидарности к стараниям Каори, а не от искреннего желания есть этот деликатес.       В остальном готовить у Каори получалось неплохо, особенно сладости. Дайфуку, тайяки или сакура-моти, которые она подавала к столу, съедались до последней крошки. Она как-то смутилась, когда один из учеников отца прокомментировал, что в будущем кому-то повезёт с такой хорошей и трудолюбивой женой.

***

      Когда Каори стукнуло добрые шестнадцать лет, её фигура постепенно стала оформляться. Невольно взгляд Кейске всё чаще зацеплялся за контуры её груди, видневшиеся через рубашку, или округлые бёдра, скрытые под длинной юбкой. Он вытеснял подобные мысли, потому как раньше не интересовался женщинами.       Когда Кейске разговаривал с сенпаем, что был старше его на всего на год, то поинтересовался, нормально ли думать вот так о собственной подруге детства.       Конечно же, ему ответили: «Да, это нормально».       Пубертатный период у подростков обострялся гормонами, а так как Каори единственная девушка в их додзё, собственно, было не удивительно, что многие украдкой посматривали на неё в таком ключе.       Возможно, причина тому, что Кейске, наконец, разглядел в ней женственность, заключалась ещё и в том, что Каори поменяла имидж. Последние два года она отращивала длинные волосы, и теперь её красивые чёрные кудри ниспадали ниже лопаток. Одеваться она тоже стала совсем в другом стиле. Брюки и комбинезоны уступили место изящным длинным юбкам, а широкие рубашки не по фигуре сменились на облегающие блузки, обрисовывающие её красивые формы.       Поняв причину столь резкой перемены в отношении своей подруги, Кейске постепенно успокоился и вновь стал вести себя с Каори естественно.       Однако один инцидент Кейске не мог позабыть долгие месяцы с тех пор, как он произошёл. В тот день Каори не здоровилось, и, пока она перемывала посуду после ужина, то случайно разбила тарелку.       — Осторожнее! Каори-чан, ты ведь порезалась! — Кейске напряжённо кинулся к ней, когда заметил, как с окровавленных пальцев Каори капала кровь. Она хотела собрать осколки, но сделала это так неосторожно, что умудрилась пораниться. Взяв её за руку, Кейске осмотрел порез на подушечке указательного пальца, затем потянул девушку к раковине и выкрутил кран, включив холодную воду. Кожа Каори ощущалась такой нежной против его собственных шершавых пальцев, и Кейске невольно укорил себя за то, что подобные мысли лезли в голову так не вовремя.       Каори словно завороженная смотрела на него ещё какое-то время, даже после того, как он закончил промывать её ранку и отпустил руку. Кейске не мог понять, что с ней не так, и почему она была такой рассеянной целый день.       — Иди обработай рану. Остальное я уберу сам, — посоветовал ей Кейске.       Когда Каори развернулась, делая, как он сказал, он покачал головой. Возможно, девушка слишком переусердствовала с сутрами, раз безвылазно медитировала больше двух дней.       Иногда он не понимал столь глупого фанатизма. Кажется, Каори годами пыталась подражать отцу, потому и хотела достичь того же состояния умиротворения в душе, в котором всегда пребывал учитель. Но ведь люди разные и жизненный путь у каждого свой. Кейске, который тоже всю жизнь посвятил себя постижению балансу между душой и телом, полируя технику борьбы и закаляя её с каждой тренировкой, всё равно не мог понять, как можно пренебрегать собственным здоровьем.       «Если ты не бодр и не весел, то и тренировка окажется неэффективной», — вот каким был его принцип по жизни, поэтому Кейске часто позволял себе отлынивать от работёнки, когда был не в духе или чувствовал себя плохо. Хотя отец Каори всегда ворчал на него за такой подход к обучению.       Ближе к вечеру Каори потерялась. Её отец рыскал девчонку повсюду, но той нигде не было уже больше часа. Кейске вызвался, чтобы поискать её. Он обошёл всё додзе, заглянул в тренировочный зал, в комнату для медитаций, в её собственные покои, в прачечную и на кухню, но нигде не мог найти Каори.       Раздражаясь и беспокоясь, Кейске уже подумал обогнуть округу, чтобы проверить, не ушла ли она проветриться, но внезапно вспомнил, что в это время Каори обычно ходила в офуро. Заглянув в её комнату, он первым делом проверил, что полотенце отсутствовало. Облегчение пришло на смену беспокойству, но так же легко сменилось очередным приступом тревоги. Допустим, Каори и правда ушла, чтобы всполоснуться. Тогда что она делала там уже больше часа?       Новый приступ волнения заставил Кейске тронуться с места. Он ринулся во двор, прямо к пристройке, где она могла быть. Свет в бане горел, но изнутри не исходило ни звука. Постучавшись пару раз, Кейске встревоженно повысил голос.       — Каори-чан…! Эй, Каори-чан, ты здесь...? Если здесь, ответь мне!       Ответа не последовало. Оглушительная тишина сопровождалась стрекотом цикад, которые этим вечером пели сильнее. Выругавшись себе под нос, Кейске, прикрыв глаза и поколебавшись, открыл дверь и вошёл внутрь. Он не ожидал того, что увидел; Каори упала на доски и лежала там без сознания.       Ринувшись к ней, Кейске первым делом проверил, что она дышала. Её грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, а лицо было ярко-пунцового оттенка. В спешной догадке Кейске приложил ладонь к её лбу; он оказался горячим, раскалённым словно обогреватель. В первую очередь в голову пришли варианты — у неё приступ лихорадки или же тепловой удар, ведь в офуро было очень жарко. Зачем же она пошла в баню в таком состоянии? Вот же дурочка.       Кейске думал, что должен был отнести девушку в додзё. Её нужно поскорее уложить на футон и поставить холодный компресс. С такими мыслями парень поднял лёгкое тельце девушки, взяв её на руки в свадебном стиле, чтобы поскорее вынести из офуро.       Кейске вновь подумал о том, какой же хрупкой, такой элегантной и женственной была Каори. Он и раньше замечал это, но упрямо отгораживался от подобных мыслей, ведь девушка росла с ним бок о бок все эти годы и была для него скорее как младшенькая сестра.       Смотреть на Каори как на девушку было неправильно, да и её отец точно этого не оценил бы. В голове лидера клана Сайто его дочь была замужем за надёжного мужчину с богатой родословной. Точно уж он не одобрит сироту, прибившегося к их семье, в качестве зятя.       Но как бы Кейске не пытался отринуть грязные мысли, его взгляд вновь и вновь падал на бледную шею девушки; на едва заметное декольте, продемонстрированное под обтягивающей блузкой, сейчас не застегнутой на верхние пуговицы; на чёрные как смоль волосы, обрамляющие красивое лицо Каори. Хорошо хоть девушка успела одеться, прежде чем упасть в обморок, иначе Кейске мог легко потерять тормоза, ведь сейчас против воли почувствовал трепет в груди.       Однако Кейске тут же покачал головой, вытесняя прочь похабные мысли. Каори была его младшей сестренкой, подругой детства, дочерью человека, заменившего ему отца. Ну не мог он представить, что когда-либо перейдёт черту с ней. Эт казалось неуместным и неправильным. Каори была достойна лучшего. Богатого, статусного и хорошего человека. Кейске стоило порадоваться за неё в будущем. И всё.       Сославшись на то, что столь провокационные образы возникали в нём лишь из-за подростковых гормонов, с тех самых пор Кейске больше ни разу не пытался рефлексировать по поводу собственных чувств. Да и повода как-то ни разу не находилось.

***

      Каори исполнилось семнадцать. Cегодня она праздновала свой День рождения в кругу семьи. Отец подарил ей новенькие туфли, красивый пышный сарафан и мобильный телефон. Отчего-то он расщедрился, купив сразу несколько вещей.       Каори подобрала красивую блузку к сарафану и ещё какое-то время кружилась в нём перед зеркалом в прихожей, прихорашиваясь к празднеству. Она впервые за долгое время заплела волосы в французскую косу, накрасила губы светлым розоватым блеском, едва припудрила носик и нанесла пастельного оттенка тени на веки.       Когда смотрела по ту сторону толщи стекла, не узнавала самой себя. Это словно был абсолютно другой человек. Угловатые девичьи черты лица оказались приукрашены, смягчены и подчёркнуты не слишком броским макияжем. Французская коса, в которую были аккуратно заплетены её длинные волосы, делали Каори женственнее. Приталенная блузка слегка давила в груди, потому что с прошлого года её фигура ещё немного подросла. Чёрный сарафан же сглаживал нюансы, напоминая о том, что по сути она была ещё подростком. Немного противоречащие сами себе вещи в сочетании с лёгким макияжем делали её неожиданно симпатичной.       Каори никогда не говорили, что макияж способен столь кардинально менять людей, при чём в лучшую сторону. Если бы она узнала об этом раньше, то возможно смогла бы хоть чуточку заинтересовать Кейске как девушка.       Но и такие мысли не могли омрачить счастливое настроение Каори. Сегодня отец сделал ей так много подарков, что душа хотела петь от счастья! Значит, все эти годы Каори старалась быть послушной не зря, ведь отец ценил её и всегда оберегал. А сегодня, в это семнадцатилетие, решил продемонстрировать, как же сильно любил свою дочь!       Щёки девушки пылали от счастья. Она внутренне ликовала, чувствуя, как грудь переполняет радость, а аметистовые глаза поблескивают от азарта.       Планов на день было много. Сначала они проведут время за столом всей семьёй, а потом отец просил её встретить поздних гостей, только уже переодевшись в традиционные одежды. Каори не знала, что это за гости, но то должно быть родственники, которых она давно не видела. Хотелось пообщаться ещё с кем-то за пределами додзе! Необычный энтузиазм, который прежде был чужд спокойной натуре Каори, сегодня переполнял её тело, словно окрыляя.       Отец накрыл пышный стол, вместе с учениками наготовил столько салатов, закусок, что аж глаза разбегались. На первое подали горячий овощной суп, на десерт — нежный бисквитный тортик. Пить Каори не разрешали, поэтому она обходилась любимым яблочным соком. Кейске был особенно шумным в этот день; он поздравлял её громкими речами, смущал игривыми шутками. Отец сухо улыбался. Периодически с ними за стол садились несколько голодных учеников. Они спокойно ели, затем снова шли в тренировочный зал. В это семнадцатилетие в доме Сайто кипела радость.       Однако тогда Каори ещё не знала, что именно в этот День рождения её жизнь полностью перевернётся раз и навсегда.       

***

      Гость из клана Годжо не был особо учтив или приветлив. Он смотрел на отца свысока, на Каори же как на вещь, на товар, который выбрасывали задаром. И это в День рождения. День, когда она понадеялась, что счастливые мгновения жизни ещё впереди. День, в который она вновь захотела искренне поверить в то, что отец любил её и заботился о ней.       Но нет. Реальность приставила девушку к окну и плашмя сбросила вниз с небоскрёба. Душа была переломана, разочарование и обида кипели в Каори, но она задавливала в себе чувства, глушила их, прямо как учил отец. Ни слезинки не проронив, пока слушала их разговор, она учтиво отклонялась, ушла в свою комнату, лишь затем позволив себе выплакаться в подушку. Непрошенный поцелуй Кейске, оставленный на губах лишь из жалости, ещё больше ломал все надежды на светлое будущее, ведь она планировала признаться ему в чувствах совсем не при таких обстоятельствах.       В один миг реальность вокруг потускнела, будущее виднелось чёрной и непроглядной тьмой, а ненависть к себе заставила Каори проклинать собственную наивность. Если только так не обрадовалась сегодня, если ни о чём не мечтала, в таком случае стало бы легче признать, что она была подневольным человеком, жизненный путь которого был прописан кем-то без её согласия? Ну же? Неужто не стало бы?       Хотя в таком случае она бы быстрее сдалась, окончательно пав духом. В дневнике одного выжившего со времен Второй мировой Каори прочитала вот такую мудрость. Некоторые люди, которым приходилось мучиться в немецких концлагерях, прожили дольше других за счёт надежды, сумев отыскать смысл жизни даже в столь экстремальных условиях. Те же, кто отчаивался и падал духом, заболевали, умирали быстрее, потому что прекращали сражаться.       Важно не только здоровье, но и сила духа. Это главное, что нужно поддерживать каждому, вне зависимости от того, обычный ли ты человек или же маг. Ведь с сильным духом можно прожить любую невзгоду, сразиться с любым бедствием. Лишь дух даёт энергию на то, чтобы бороться и с гордостью идти в завтрашний день, не сломавшись по пути. Быть может, и у неё когда-нибудь появится хоть крупица надежды на то, что всё будет хорошо?

***

      Перед тем, как отправиться в чужой дом, Каори решила напоследок осмотреться. Родные стены тренировочного зала сегодня вызывали особую ностальгию. Пройдя внутрь, она уселась на колени и, положив на них ладони, прикрыла глаза, пытаясь вытеснить всё лишнее из головы.       Сейчас зал пустовал, поэтому полнейшая тишина нарушалась лишь собственным сердечным ритмом, гулко бьющимся в груди. Вместо эмоций она должна была вернуться к прежней выдержке, как и учил отец.       Закрыть глаза и представить, что ничего вокруг не имело значение. Её разум чист, а помыслы благочестивы. Чем больше она будет медитировать, практикуя осознанность, тем быстрее сможет понять, что проблемы на жизненном пути, — всего лишь этапы, ступеньки лестницы на пути к истинному просветлению. Лишь практикуясь, она могла подавлять всё то дурное, что бурлило на душе.       Этот ритуал, выработанный с годами, помогал. Помогал отключиться от негативных эмоций и сохранять трезвость ума.       Каори не была глупышкой и прекрасно знала, что делала всё неправильно. Буддизм в первую очередь говорил о практике осознанности. О том, что нужно наблюдать за мыслями со стороны, понять первопричину их возникновения и принять их.       Но чем больше она пыталась следовать подобным наветам, тем больше циклилась на негативе. Наблюдение за собственными мыслями вызывало в душе Каори вихрь противоречий. Размышления те могли быть как торнадо, в которое засасывало с головой, а могли быть и неспокойным ураганом, где каждая рваная идея или воспоминание — это хаотичная и бессмысленная кинолента.       Отец был прав. Ей следовало задавливать чувства, вытеснять их прочь, переключаться на что-то другое.       Сейчас, закрыв глаза, Каори представляла мир вокруг нирваной, тёмной пучиной бездны, в которой нет ничего, ни собственной личности, ни человеческих страстей. Она концентрировалась на собственных ощущениях в теле и отвлекалась на бурные потоки ауры, пытаясь направлять их. Лишь тогда на какие-то краткие несколько секунд бесконечный монолог в голове затихал, и она, наконец, ощущала себя свободно, чувствуя блаженную тишину в голове.