Все оттенки сущего

      — Тук-тук, ты здесь?       Я удивилась, когда поздним вечером ко мне в номер заявился Годжо Сатору с пакетом в руке и такой ухмылочкой, словно недавней ссоры и не было. Я уже успела поспать, поэтому с трудом продрала глаза, щурясь от света, который он включил. Честно говоря, я не была настроена на разговор, поэтому только сдавленно кивнула, пристав с кровати. Мои чёрные волосы, наверное, были в полном беспорядке, потому что он подавил смешок, оглядев меня с ног до головы.       — Я недавно закончил одну работёнку и купил сладенького по дороге. Любишь тортики? — Годжо Сатору прошёл к моей кровати и, нагло усевшись на неё, приподнял пакет, намекая на содержимое.       «Он купил мне сладкого?»       Это примирительный жест или очередная шутка? Может, внутри васаби или иголка?       — Бу-у-у, — протянул он, надув щёки будто ребёнок. Я удивлённо расширила глаза, наблюдая за этим инфантильным поведением, совершенно не состыкующимся в моих воспоминаниях с тем жестким тоном, которым он делал мне выговор на досуге, — я вижу скептицизм на твоём лице. Думаешь, что я опять поиздеваться пришёл?              Для парня, косящего под дурака сейчас, он слишком проницательный.       Я незамедлительно кивнула в ответ, и он закатил глаза, скривившись в гримасе отвращения.       — А-а-а-а, точно. Я теперь конченый мудак в твоих глазах, да?       Стоило ли спрашивать меня об этом, если сам прекрасно знал ответ на вопрос. Не дождавшись от меня и слова, Годжо Сатору вытащил упакованный тортик. Я пригляделась к нему. Бисквит был щедро помазан кремом слой за слоем, а сверху лежали несколько налитых клубничек. От одного взгляда на кулинарный изыск у меня разыгрался аппетит, ведь я с раннего утра не поела ни крошки. Только выпила чашечку кофе у Микаге-сана.       Я заметила, что Годжо Сатору, что совсем нехарактерно для него, помялся, подбирая слова, затем повернулся, назойливо всучив мне в руки упакованный торт и положив на него сверху одноразовую ложку.       — Угощайся. Подарок от меня. Считай это извинениями за то, что наорал раньше.       Я поморгала, глядя на него и не понимая, что происходит. Чего это? Действительно признал свою ошибку или же Гето Сугуру провёл с ним воспитательную беседу? А может это очередная уловка? Хитрость, чтобы усыпить мою бдительность и заставить расслабиться?       — Знаешь, — отстранённо продолжил Годжо Сатору, неловко почесав затылок и взъерошив волосы, — я не умею нормально общаться с девушками… особенно с такими слабачками как ты.       Я даже не знала, что и сказать на подобное. Вроде бы он был со мной честен, но умудрялся оскорблять при этом. Тяжело вздохнув, я провела пальцем по пластиковой коробке. Десерт выглядел настолько аппетитно, что мне не терпелось опробовать его. Увидев мою реакцию, Сатору Годжо наклонился ближе и, открыв крышку, небрежно ткнул пальцем в торт. Я удивлённо наблюдала за тем, как, измазав палец, он аккуратно слизал с него сливки, а затем провёл языком по нижней губе. Это выглядело… так неловко. Мои щёки запылали, и я спешно отвернулась, лишь бы не видеть его довольного лица.       — М-м-м, так сладко. Прям тает на языке, — промурлыкал он от удовольствия, из-за чего я почувствовала, как стыд зашевелился в каждой клеточке тела. Это было ужасное ощущение, хотя по сути он не сделал ничего плохого.       «Подумаешь, всего лишь попробовал торт… А ну успокойся, Каори!»       Настраивать себя на что-то другое оказалось бесполезно. Сердце забилось в груди как бешеное. Я не могла унять дрожи в пальцах, что удерживали пластиковую коробку с тортом. Тепло разлилось по крови, оседая в животе неприятной негой, а щёки словно обожгло языками пламени.       «Глупый подростковый возраст и чёртовы гормоны».       Я поспешила отвлечься. Схватила одноразовую ложку и, небрежно разорвав целлофан, зачерпнула кусочек торта для пробы, начав с краю. Сливки и правда таяли на кончике языка, сладость была такой томной, что, разнесясь по пищеводу, перегрузила мои рецепторы. Так я второпях съела несколько ложек и только затем поняла, что в горло больше не лезет ни кусочка.       — Ну, как? Вкусно? — между тем не унимался Годжо Сатору, привлекая к себе моё внимание. Я кивнула, не смея поднимать взгляда, и затем зачерпнула ещё немного десерта, сделав последний укус.       — Очень вкусно… но я не смогу съесть это одна, так что… — я поджала губы, украдкой взглянув на него, и, умирая от смущения, продолжила, — …п-пожалуйста, угостите Сугуру-сана. И… поешьте сам.       Мой голос дрогнул, когда я столкнулась с ним взглядом. В голубых глазах Годжо Сатору на секунду появилось искреннее изумление, после чего он залился звонким смехом, что раскатистым эхом прокатился по тонким стенам номера.       — Ты так беспокоишься о тех, кого едва знаешь? Хе-хе-хе, да уж, — сквозь смех произнёс он, чем ещё больше задел меня. Я понимала, что парень дёргал за ниточки не специально, но это всё равно цепляло. Нахмурившись, я прикусила внутреннюю сторону щеки, чувствуя, как к смущению прибавлялся стыд. Годжо Сатору снял солнцезащитные очки, протерев глаза, к которым прилили слёзы от смеха, затем успокоился и, вновь наклонившись ко мне, ласково потрепал по волосам. — Ладно, признаю, это было довольно мило, Каори-чан.       — С-с-сатору-с-сан, п-пожалуйста, перестаньте! — я отмахнулась от него, отпрянув и чуть не уронив торт на себя. Благо, успела удержать, хотя он тоже поспешил схватить несчастную пластиковую коробку. Наши пальцы на секунду соприкоснулись, и я почувствовала, как в горле пересохло, а сердце перестало биться. Его голубые глаза, сейчас не скрытые за тёмными стеклами солнцезащитных очков, выглядели яркими и чистыми, таким могло быть только самое безоблачное небо. От переизбытка эмоций я одёрнула руку, наверняка побледнев при этом, и позволила ему забрать коробку. Иначе бы я её точно уронила.       — Не, что не говори, а ты странная, — заключил он, забрав торт и отойдя на безопасное расстояние. Я пыталась справиться с нахлынувшими эмоциями, подавить их, ведь вела себя как полная дура. В его действиях не было ничего предрассудительного, во всём было виновато моё восприятие, искажающее действительность глупыми фантазиями. — Ладно, пойду поделюсь кусочком с Сугуру, раз ты так о нас беспокоишься. Потом верну его тебе, так что обязательно съешь всё. Договорились? — он подмигнул мне, снова заставляя смутиться. Я и без того хотела провалиться сквозь землю, а он, хоть и не специально, вгонял в краску сильнее. — Хэй, слушай… Давай будем друзьями, Каори-чан? Мы встряли в одну проблему, так что постараемся больше не ссориться.       Договорив, он поднялся с кровати, после чего вышел из номера, оставляя меня наедине с собственными мыслями, безумно колотящимся сердцем и теплом, что разливалось по крови приятной негой. Это было столь подавляющее чувство, сильное и чуждое, что хотелось поскорее вытеснить его.       Находясь рядом с Кейске, я ощущала лёгкое восхищение им. Оно сопровождалось желанием понаблюдать со стороны, иногда мне хотелось взять его за руку, дабы насладиться невинным контактом. Изредка я представляла невинный поцелуй, который он подарил бы мне под опадающей сакурой. Ничего больше. Столь невинные мысли и приятные эмоции, без жгучего стыда, сражающего наповал.       С Годжо Сатору всё наоборот. Его присутствие было подавляющим, а поведение грубым и нетактичным. Я должна злиться, испытывая к нему раздражение, но не могла подавить жгучую неловкость, которая сковывала тело каждый раз, когда он оказывался рядом. Почему я вообще чувствую это? Потому что боюсь его? Потому что он сильнейший маг?       «Каори, ты полная дура».       Кого я обманываю? Каждый раз, как вижу его лицо, меня накрывает волной непрошенных и неприятных эмоций. Я не хочу их, но они закручивают меня как торнадо, душат и мучают, даже если я стараюсь держать себя в руках. Мои эмоции — это неадекватный водоворот, причин которого я не до конца осознаю, как бы не думала. Это более гадкие, нехорошие и дурные чувства, но они столь интенсивные, что сводят с ума.       «Наверное, так и ведут себя его фанатки, которые легко купились на красивое личико и образ».       Глупые женщины были такими предсказуемыми. Впрочем как и я. Это томление искусственное, вызванное не высокими возвышенными чувствами, а гормонами, навязанными животной природой. Я слышала, что есть закономерность, по которой мы влюбляемся в кого-то. Иногда это рациональный выбор, например, когда засматриваешься на человека, соответствующего твоему статусу и внешним данным. Иногда же иррациональный, потому что выбираешь не человека, а воплощение идеала, нарисованного фантазией.       Наверное, я тоже купилась на внешний облик. Знаю же, какой у него характер, каждый раз чувствую себя некомфортно из-за постоянных подтруниваний и грубостей, но, несмотря на это, невольно заглядываюсь и млею перед ним.       Его глаза удивительно красивы. Я всегда первым делом обращаю внимания на глаза людей. Они чистые, яркие, незамутнённые, глубокие, а в бесконечных слоях голубых оттенков плещется жизнерадостность и огонь азарта. Каким бы невыносимым и грубым он не был, его бледная кожа, белые ресницы, пепельные как снег волосы делали его похожим на ангела.       «Вот дура! Дура! Влюбчивая дура!»       Я подскочила с кровати, решив искупнуться на ночь, чтобы смыть с себя всё лишнее. Да, мне нужно хорошо расслабиться, затем помедитировать и лечь спать.       Достав из шкафчика чистое нижнее бельё, серую юкату, захватив с собой большое мохровое полотенце и маленькое для последующей просушки, я направилась в онсен.       В коридоре освещение было тусклым. Мрачный жёлтый свет едва освещал хотя бы его часть. Я спустилась по лестнице на первый этаж рёкана и, найдя раздевалку, вошла внутрь. Одна женщина, стоя у шкафчика, стягивала с себя одежду. Я неловко улыбнулась, потому как не привыкла посещать общественные бани. Затем, дождавшись, пока она уйдёт, развязала пояс, спешно раздевшись. Сложив вещи в шкафчик и заперев его на ключ, я покрепче замоталась в полотенце и, тяжело выдохнув, зашла в отдельную зону с душем, дабы смыть с себя всю грязь и пыль перед тем, как расслабиться на горячем источнике.       Закончив с мытьём тела, я, теперь полностью чистая, замоталась в полотенце и вошла в купальню. Здесь было порядком пяти человек. Женщина, что зашла передо мной, тоже закончила с душем и уже зашла в воду. Две подружки стояли по другую сторону горячего источника и оживлённо беседовали друг с другом, не обратив никакого внимания на моё присутствие. Старушка вместе с маленькой внучкой тепло улыбнулись, когда я украдкой посмотрела на них. Я случайно услышала, как маленькая девочка прикрикнула вслух: «Бабуль, смотри, какая красивая!».       Зардевшись от непрошенного комплимента, я присела у края и опустила ступни в тёплую воду. Заходить внутрь источника не хотелось, поэтому решила довольствоваться тем, что грела ноги в воде. Я задумалась, погрузившись в свои мысли и больше ни на кого не обращая внимания. Всё, что волновало, это странные чувства, захватившие сознание и мучившие меня вот уже минут двадцать, пока я пыталась справиться с ними.       «Хэй, давай будем друзьями, Каори-чан?»       Почему он вообще сказал это? Почему не огрызался как всегда, а был таким добрым ко мне? Я не должна принимать этот жест навстречу за что-то большее. Это всего лишь попытка наладить приятельские отношения с той, кого ему навязали. Он устал ссориться, его напарник, Сугуру, возможно, тоже устал от напряжённой атмосферы между нами и попросил его быть помягче, раз уж мы временно застряли вместе.       «Успокойся, Каори. Это был жест примирения. Ничего больше».       Я была дурой. Полной дурой, раз даже думала об этом. Речь идет о Годжо Сатору. Из всех людей почему я вообще думала об этом заносчивом и вредном парне? Это временное помутнение рассудка, только и всего.       Решив, что отвлекусь, если всё же искупаюсь, я встала на ноги и, скинув с себя полотенце, вошла в онсэн. Тёплая вода сначала омыла уже влажные ступни, затем коснулась бёдер, после чего я полностью погрузилась в неё целиком. Я зачерпнула немного воды в ладони и мягко вылила её на плечи, затем принялась растирать шею, чтобы расслабить мышцы и нормализовать кровоток в голову.       Хотела избавиться от дурных мыслей, но по итогу перегрелась в воде и расклеилась. Больное воображение продолжало подкидывать свойственные подростковому возрасту неловкие фантазии, и в какой-то момент я окончательно заблудилась в них, замечтавшись на несколько минут.       «— Каори-чан? Хэй, дурочка, опять замечталась, да?       Передо мной сидел Годжо Сатору. Фирменно улыбаясь, он выглядел как всегда безупречно, одетый в лёгкую белую футболку и брюки цвета шоколада. Эта одежда подчеркивала его худую атлетичную фигуру. Он небрежно потёр затылок, зевнув, затем посмотрел на меня пронзительно-голубыми глазами, тем самым словно пытаясь загипнотизировать. Трепетные щекочущие мурашки прокатились по кончикам пальцев и осели в животе неприятным комом. Я уставилась на его тонкие, изогнутые усмешкой губы, на которых виднелся лёгкий блик от глянцевого эффекта бальзама. У него были притягательные черты лица. Сочетаясь между собой, всё это делало его столь завораживающим, что мне было физически тяжело выдерживать зрительный контакт. Я раскраснелась как помидор, спешно отвела взгляд. Стойкий одеколон шлейфом распространял запах, который кружил голову не хуже церковных благовоний.       — Ну-ну, мы же на свидании, так что не нужно тушеваться… дорогая, — игривый голос на последнем слове заглубился, подчёркивая его характерной хрипотцой. Годжо Сатору нежно коснулся моей руки, переплетая наши пальцы, и я тут же…»       «Тупоголовая! Возьми себя в руки уже!!!»       Когда я вынырнула из фантазий, невольно громко вздохнув и привлекая внимание остальных, тут же стушевалась, едва подавив импульс нырнуть в воду с головой. Кажется, я перегрелась, потому как чувствовала себя нехорошо. Голова кружилась как с бокала вина, всё тело стало странно ватным. Я поспешила вылезть из купальни, повязала полотенце вокруг тела, прикрываясь им, и, наконец, направилась в раздевалку.       За мной из купальни вышли бабуля с внучкой. Они перешёптывались между собой, разговаривая о сладостях, но я не слушала их разговор. Моя голова была напрочь забита неловкой фантазией, которую я вообразила раньше. Это было настолько ужасно, что я ощущала себя дико тревожно и не могла избавиться от этого дурного чувства. Оно поселилось в груди, разрослось корнями по нервной системе, углубилось в голову и поразило каждый нейрон.       «Дура! Дура! Каори, выбрось глупости из головы сейчас же!»       Я насухо вытерлась, надела чистое белье и накинула юкату, повязав пояс покрепче. Тонкая ткань хорошо легла на мою фигуру и приятно щекотала кожу. Приложив руку к груди, я тяжело вздохнула, хотела было выйти из раздевалки, но остановилась, словно поражённая внезапным осознанием.       «Точно. Та кондитерская… Завтра я обещала встретиться там с Микаге-саном».       Затем я вспомнила инцидент, который произошёл этим утром, после того, как вернулась с прогулки. Грубый тон Годжо Сатору и его раздражение, которое было совсем не беспочвенным.       «Просто в следующий раз думай хоть немного перед тем, как что-то делаешь, лады?»       Этими словами он определённо намекнул мне не делать глупостей и больше не разгуливать по улицам в одиночку. Удручённо повесив нос, я сжала руки в кулаки. Я не могла подвести Микаге-сана и немного волновалась о его состоянии, но в то же время не могла избавиться от мысли, что для него это обещание, должно быть, было пустяком. Он же известный писатель, которому наверняка некогда встречаться с незнакомками по утрам. И если он не увидит меня, то просто пожмёт плечами и уйдёт, верно? Если, конечно, придёт вообще. Я не хотела лишний раз злить Годжо Сатору, украдкой выбираясь из рёкана ранним утром. Сказать, что встречаюсь с известным писателем, тоже не могла. Это прозвучит слишком странно, да и подставлять Микаге-сана совсем не хотелось.       Почему мне так не нравилось, как я расставляла приоритеты? Почему вдруг вообще засомневалась, хотя вчера давала Микаге-сану обещание, не задумываясь? Потому что мне сделали выговор? Потому что слишком боялась опять разозлить Годжо Сатору? Слишком много вопросов, на которые я не могла дать себе ответа.       Когда почти добралась до номера и открыла двери, услышала, как кто-то тоже вышел в коридор, и столкнулась с Годжо Сатору. Предсказуемо он держал в руках тарелку, на котором лежали два кусочка торта.       — Услышал шаги возле твоей комнаты, вот и вышел, — между тем подчеркнул он, явно прочитав на моём лице смятение —Ходила в онсэн? — он окинул меня беглым взглядом, и я неловко отвернулась. — В общем, держи, — он небрежно сунул мне в руки тарелку и, ухмыльнувшись, отсалютовал двумя пальцами от виска, — пойду-ка я тоже искупнусь перед сном. Кстати, — он уже хотел было уйти, но внезапно остановился, снова посмотрев на меня, — даже Сугуру торт понравился. Хотя и ворчал как старик, что он не стоит своих денег. Так что съешь всё.       — С-спасибо, — пробурчала я, так и не поднимая взгляда, с удовольствием лицезрея пол, но не его лицо. Если ещё хоть раз взгляну на него, точно рискую потерять сознание от волнения, переполняющего грудь, или словлю приступ гипервентиляции.       — Да не за что! Мы же теперь друзья. Жду от тебя ответного примирительного жеста, окей? — произнёс он, усмехнувшись, затем добавил. — Завтра патруль на Сугуру, так что начнём тренировки. Оценим твои физические способности. Надо ж с чего-то начинать.       Я помялась, сцепив руки в замок, затем всё же решилась посмотреть на него украдкой. Он нахмурился, задумавшись, после чего ободряюще постучал мне ладонью по плечу.       — Ладно. Спокойной ночи тебе. И не засиживайся допоздна. Завтра я приду к обеду, так что ты должна быть как огурчик.       Когда он, наконец, ушёл, исчезнув за поворотом коридора, я облегчённо вздохнула. Дрожащими руками я открыла дверь и прошла в номер. Спешно поставив десерт на стол, я заперлась и покачала головой.       «Как же я устала…»       Осознание того, что завтра придётся провести с ним наедине несколько часов, грузило меня. Понурив плечи, я уселась за стол и нашла одноразовую ложку, которую убрала на стол раньше. Принявшись есть, я вновь погрузилась в собственные мысли. Сладость на языке опьянела, как и дурные мысли о парне, о котором вовсе не хотела думать. Не в такой роли уж точно.       Зачерпнув ложкой ещё немного десерта, я, давясь, заставляла себя есть его, хотя сладость во рту была приторной как мёд. Меня начало подташнивать. Наверное, всему виной то, что я недавно перегрелась, просидев пятнадцать минут на горячем источнике. Или тревожность, которой не было конца. Или глупые чувства, которые замучили меня.       «Завтра я приду к обеду, так что ты должна быть как огурчик».       Что стоило надеть на тренировку? Не в этом же сарафане идти, ей богу? Я же не захватила ничего путного из сменной одежды, так что придётся пойти в чём есть.       Встав из-за стола, я открыла рюкзак, в котором лежали два утрамбованных комплекта запасной одежды. Длинная синяя юбка ниже колена, белая просторная рубашка, узкие джинсы, лёгкая серая футболка и кроссовки. Брюки и всё, что с ними связано, я не переваривала по консервативным причинам, поэтому выбрала рубашку и юбку. Наверное, это был не совсем рациональный выбор, но он соответствовал моим требованиям.       Расстелив футон и потушив за собой свет, я с головой накрылась одеялом. Прикрыв глаза, я попыталась расслабиться, но перед глазами тут же всплыло лицо, которое так хотела забыть.       Я вскочила с постели, помотав головой. Чёрные кудри растрепались, каскадом разметавшись по спине и едва щекоча кончиками прядей шею. Прикоснувшись в горящим щекам, я, зажмурив глаза, простонала, уткнувшись носом в колени.       «Каори, успокойся уже! Очисти разум и подумай о чём-нибудь другом».       По итогу я вновь включила свет и, достав из сумки любимую книгу, написанную Микаге-саном, принялась перечитывать её в седьмой раз. Каждая строчка отзывалась во мне печалью, которой я не могла найти никакого рационального объяснения. Микаге-сан говорил в послесловии автора, что всё, о чём он писал в книге, нашло своё отражение в его жизни. Я не могла не думать, что это было грустно и несправедливо.       Предательство — худшее, что может сделать близкий, ведь оно ранит в самую душу, оставляет на ней уродливый шрам. Микаге-сан прожил эту травму и рассказал о ней своим читателям.       Против воли, когда я прочла пятую страницу, глаза защипало, и я расплакалась.       Мужчина, преданный братом, сошедший с ума и из-за этого убитый собственной женой. Оставшийся совсем один, никому не нужный, он оказался лишним для общества. Печальный герой, от которого отвернулся бог, — вот о ком повествовала эта книга. Воистину его жизнь — это глубокая пучина, развернувшаяся бездна, утягивающая в самые низы адского чертога.       «Если бы я только не родился на свет, кто знает, быть может их улыбки никогда бы не погасли».       «Микаге-сан…»       «Если бы я только прервал своё дыхание, кто знает, может, они бы остались живы…»       «Это не так. Никто не может быть лишним. Для каждого в мире найдется своё место…»       «Монстр не должен был появляться на свет. Рождение одного может быть ошибкой, сгубившей целые народы».       Каждая строка его книги была пропитана болью, страданиями, подавленной ненавистью к себе и другим. Весь этот спектр порождал в читателе отчаянье, и мне хотелось плакать каждый раз, когда я вновь читала этот трагический роман.       «Это наверняка всего лишь авторская импровизация, Каори. Микаге-сан переживал не лучшие времена и с преувеличением рассказал об этом в своей книге. Только и всего».       Устав, я отложила книгу на прикроватный столик, потушила свет и перевернулась на бок, прикрыв глаза. Как и ожидалось, книга отвлекла меня от ненужных чувств, и я вновь погрузилась в ночные размышления, которым не было конца. Вереницей одна мысль перетекала в другую. Я вспоминала, какие ошибки совершила по жизни, неприятные моменты, которые давно хотелось выкинуть из головы. Пустое самобичевание перешло в софизм. Я и заметить не успела, как уже погрузилась в долгожданный сон.