Дожди над Дакотой

      У Чана всегда есть причина, зачем он поступает так или иначе. Обычно его действия обусловлены интересами группы или кого-то из ее мемберов. Они взвешены, обдуманы и мотивированы, просчитаны до мелочей. Когда вся твоя жизнь — хождение по тонкому льду репутации и чужих инвестиций, осторожность просто необходима для выживания. Поэтому Чан педантично, даже дотошно осторожен.       Но одновременно с этим существует и другая сторона его личности — импульсивная и страстная, доставшаяся ему с рождения, а не выработанная годами работы в к-поп индустрии. Когда та преобладает, его группа совершает свои самые большие прорывы. Имя Stray Kids звучит смелее, громче, долетая до ушей самых далеких от жанра людей. Она необходима, чтобы расти.       Естественно, будучи совершенно полярными, эти сущности внутри одного человека не могут не конфликтовать друг с другом. И тогда в дело вмешивается его весьма развитая интуиция — необъяснимая способность замечать во всем тонкие, едва уловимые подсказки. Она-то и диктует, что сейчас следует сделать для достижения наилучшего результата.       По итогу Чан в равной степени осторожен и готов к риску, когда ощущает, что это необходимо, или, по меньшей мере, не повлечет за собой серьезных последствий. Наверное, это что-то хищное — предчувствовать, когда стоит затаиться, а когда дать волю клыкам и когтям. Хотя, а как по-другому? Травоядные в безжалостной среде шоу-бизнеса вымирают.       Прекрасно зная себя и особенности своего характера, Чан тем не менее дивится собственному странному поведению этим вечером. Одно дело пустить незнакомую девушку в номер, чтобы та воспользовалась вай-фаем, и совсем другое — пригласить ее на ночь. Причем при всей двусмысленности предложения он и впрямь имел в виду лишь то, что сказал — только игру в «Уно». А если надоест, у них есть приставка и «Нетфликс».       Но почему?       Почему он в принципе это предложил? Да еще и с полного одобрения той самой интуиции и наперекор правилам безопасности агентства.       Игра начинается с желтой двойки и какое-то время ведется в тишине. Слышится только беснование погоды за окном, будто еще не все поняли, что та сегодня без настроения. Украдкой подсматривая за Дакотой, Чан пытается дать объяснение своим поступкам, но ничего убедительнее чем «просто захотелось» так и не находит. По какой-то причине она ему интересна. И в этом нет, на первый взгляд, абсолютно никакого смысла. Уж точно не для пресыщенного женским вниманием айдола.       Поначалу они идут плюс-минус ровно. Как бы Дакота ни кичилась своей удачливостью, добирать карты из колоды ей все же приходится, как и ему. Натренированный жизнью в общежитии, где все бытовые вопросы вроде мытья посуды решались либо с помощью «Уно», либо по-старинке на камень-ножницы-бумага, Чан пытается выработать какую-то мало-мальскую стратегию даже в «сплошном рандоме», но чем больше он думает, тем хуже становится его положение.       Неужели он нервничает?       Пропуск хода, добор карт, снова пропуск… Да, определенно нервничает, и дела его совсем плохи. Из нежелания падать в грязь лицом, Чан принимает импульсивное решение запачкать свою совесть. Он выкладывает дикую карту плюс четыре и даже задерживает дыхание, когда поднимает голову и встречается взглядом с Дакотой.       — Покажи свои карты, — она прищуривается.       — Ты думаешь, я смухлевал? — Его вид, как ему кажется, совершенно непринужденный. Неужели так легко попался?       — У тебя шея красная.       «Блядство».       Его кожа работает лучше любого полиграфа, когда дело касается вранья, смущения или острой еды. А ведь это еще кончики ушей спрятаны под шапкой.       — Мне просто жарко, — предпринимает он жалкую попытку оправдаться.       — Да неужели? — Ее брови взлетают вверх. — Сходи освежись под этим прекрасным, я бы даже сказала, весенним дождем. Но сначала показывай.       Медленно он переворачивает карты лицевой стороной к ней, и в этот момент ему хочется провалиться сквозь землю.       — Так и знала!       Уличенный в блефе, Чан берет еще четыре карты. Спустя всего ход Дакота кричит: «Уно», а еще через один — сбрасывает последнюю зеленую тройку.       «М-да».       В ее глазах он теперь не только извращенец-досмотрщик, но еще и жулик. Вот уж точно у всех свои способы запомниться на всю жизнь.       — До пяти побед? — уточняет Дакота, самодовольно ухмыляясь.       — До пяти побед, — соглашается Чан, уже мешая карты.       Во всем, безусловно, стоит искать свои плюсы: зато жульничество избавило их от последней неловкости, и тишина наконец-то сменилась прежним непринужденным разговором.       — Ты живешь здесь? В Австралии? — интересуется она, держа карты прямо перед собой.       — Жил, — кивает Чан. — В тринадцать переехал в Южную Корею, но здесь осталась моя семья.       Ее и без того большие голубые глаза округляются над карточным веером, становясь мультяшными.       — Ты переехал в другую страну один в тринадцать лет?       — Ага.       — Почему? Зачем?       — Это что, двадцать вопросов? — Чан нервно хихикает. Ему всегда становится неуютно от повышенного внимания, даже если в целом он не против чем-то поделиться. В моменте все тело, особенно, конечно, шею и уши, ошпаривает смущением, так что хочется поскорее спрятаться.       — Ты не разрешаешь гуглить, а я слишком любопытная, — Дакота пожимает плечами и кладет красную двойку на стол. Точно, они же все еще играют. — И ты меня интересуешь.       По не установленной до сих пор причине — это абсолютно взаимно, думает Чан.       — Переезд понадобился… — несколько мгновений он подбирает слова, — для моей карьеры.       — И тебе не было страшно?       — Конечно мне было страшно. — Чан отвечает красной тройкой. — Но больше любопытно. А еще я чувствовал себя очень крутым, хоть это и быстро прошло.       Не без помощи Енкея и других хенов, но об этом он не говорит. Лишь слегка улыбается обрывкам воспоминаний со времен трейни и тем самым не специально подогревает интерес Дакоты. Она выглядит так, будто вот-вот лопнет от желания узнать что-то еще.       От разговора и игры его отвлекает телефон, вибрирующий в кармане шорт. Чан сразу же кладет карты на стол и достает его — уведомления включены только на мемберов и стафф, так что это точно что-то важное. Ящерица: Надеюсь, ты не отъел живот на мамином карри. Редактор хочет один снимок с голым торсом.

Чан:

Хрю-хрю.

      Менеджер присылает ему с десяток референсов, и, едва взглянув на них, Чан хмыкает. Стиль приторно-сладкой сексуальности, вызывающий ассоциацию с каким-то десертом, обильно политым взбитыми сливками. Фанбазе такое точно понравится, возможно, даже больше чем кожа, цепи и фирменный взгляд исподлобья.       В следующие несколько дней у Чана будут бесконечные съемки. Сначала для промо будущего сингла, затем для японского журнала в коллаборации с брендом украшений, (придется даже на сутки улететь в Токио), а потом «SKZ Код». По-хорошему, ему бы поспать и сэкономить пару сотен нервных клеток визажистам, фотографам и ретушерам, но…       — Мы играем дальше?       «Но» сидит прямо перед ним и нетерпеливо барабанит по столу пальцами. Виновато улыбаясь, Чан блокирует телефон и убирает его обратно в карман.       — Прости. Продолжаем.       Дальше он дважды отыгрывается (совершенно честно), из-за чего Дакота дуется, словно ребенок, весь следующий за его победами раунд.       Но насколько она вспыльчивая, настолько же и отходчивая, ведь стоит ей снова победить, как настроение повышается, а словесный поток возобновляет свое течение с новыми силами.       — Думаю, ты спортсмен, — выдает вдруг Дакота. — Профессиональный.       Абсолютно ничего не предшествовало этому умозаключению, поэтому Чан с недоумением уточняет:       — С чего ты так решила? — И даже замирает, весь обратившись во внимание и слух.       — Самое очевидное — твое телосложение. — Она говорит об этом, как о ничего не значащей мелочи, и в глаза в этот момент не смотрит — куда интереснее оказываются карты в руках.       — И что же с моим телосложением? — У него никак не получается совладать с ухмылкой, расползающейся по лицу. — Какое оно по-твоему?       Чан и так знает ответ: у него широкие плечи и грудь, жилистые руки. Он выглядит подтянутым и сильным, что многим нравится. Но хочется услышать это от нее. Не все же ему одному краснеть и хихикать, как школьница, верно?       Дакота поднимает голову.       — Не улыбайся так самодовольно, — тут же цокает она и закатывает глаза. — Это просто факт: ты очень спортивный. Без какой-либо оценки.       — Ладно.       Лицо Чана, видимо, абсолютно не меняется, поэтому она тянется через стол и несильно шлепает его по руке. И это второй их физический контакт, если считать за таковой нелепую борьбу в дверях в первые минуты знакомства.       — Хорошо, все, я серьезен. — Он с преувеличенным драматизмом трет кожу в том месте, куда едва ударила Дакота. — Какие еще аргументы?       — Ты дисциплинированный. Явно следишь за питанием и, судя по всему, сном.       «Ха».       Скорее сон следит за Чаном как первоклассный сталкер, иначе почему они никогда не пересекаются?       — Ты рано начал карьеру, что типично для профессиональных спортсменов. Плюс, упомянул семерых «трудных подростков», — Дакота изображает пальцами кавычки, — это может быть твоя команда.       — И в каком виде спорта?       Она медленно осматривает его, словно видит впервые, и озвучивает свой вердикт:       — Уж точно не баскетбол.       — Эй! — Чан возмущенно всплескивает руками. Не то чтобы он не в курсе, что у него довольно низкий для мужчины рост (сто семьдесят один сантиметр или пять футов и семь дюймов — примерно такой же, как у Дакоты), просто ее прямолинейность каждый раз бьет наотмашь.       — Прости. — Она пытается спрятать улыбку, но уголки ее губ подрагивают. — Мне прекратить?       — Нет, продолжай, — ворчит он. — Я получаю извращенное удовольствие от оскорблений.       Теперь уже Дакота не сдерживается и громко смеется. И по какой-то причине Чан жутко доволен тем фактом, что ему удалось развеселить эту непревзойденную королеву сарказма.       — Ты уверен? — уточняет Дакота, все еще посмеиваясь.       — Да, мне правда интересно, что ты обо мне думаешь. Даже если ничего хорошего.       Чану всегда было небезразлично, какое впечатление он производит на людей. Артист внутри него с самого детства желал понравиться. Но пубертат, проведенный среди таких же неуверенных в себе подростков, да еще и в Корее, неизлечимо больной лукизмом, заставил быстро обзавестись толстой кожей. Со временем и с ростом популярности группы мнение стало важно только для выводов. И для манипуляций, ведь когда так много зависит от безликой толпы в интернете, этой толпой нужно учиться управлять, попутно изучая ее реакции на разное поведение и разный внешний вид.       Благодаря нетизенам ты обязательно узнаешь о себе очень много нового: либо прочтешь комментарии в «ТикТоке», либо стафф принесет целую стопку скринов. Здесь обсуждают, насколько плохо выглядит твое лицо без макияжа, здесь — вырванную из контекста фразу, а там — совершенно серьезно ведется спор, делал ли ты глютеопластику.       Чан давно принял правила игры и стал ее мастером. Он довольно точно знает, что люди думают и чего ждут от лидера группы Stray Kids.       Но Дакота…       Она видит перед собой какого-то непонятного парня в мятой футболке, немного коротковатых шортах и теплой шапке, к которой наверняка прилипла белая шерсть его собаки. И самым логичным ответом на все вопросы о роде его деятельности она находит, что он профессиональный спортсмен.       Это забавно.       Правда чертовски забавно.       — Может, ты футболист?       «Если бы», — усмехается он про себя.       Какое-то время Чан и правда мечтал об этом. В очень раннем детстве, когда впервые посмотрел Эль-Класико.       — Но трудных подростков маловато, — тут же сомневается Дакота. — Хотя остальные же могут быть просто старше тебя, да?       Чан отрицательно мотает головой.       — Футболист звучит крайне комплиментарно и заманчиво, но нет.       Она выглядит расстроенной меньше секунды, а затем ее лицо вновь озаряется счастливой догадкой.       — О, может, водное поло? Поэтому у тебя такие плечи — много плаваешь.       Разве это не мило, что Дакота перечисляет виды спорта, которые ему нравятся и в которых он действительно хорош?       Стоп, что? Мило?       Чан стонет про себя: только не это. Все милое — это его криптонит. Он становится слабым, прилипчивым и сюсюкающимся. Чаще всего от таких припадков страдает Йенни, который тоже, в общем-то, та еще саркастичная колючка, но ему не повезло родиться очаровательным.       — Еще идеи?       Следующее предположение она долго обдумывает.       — Хоккей? — звучит не слишком уверенно, и, когда Чан морщится, Дакота сразу же отметает этот вариант и предлагает новый: — Волейбол?       — Вообще мимо.       — Лакросс?       — Ты серьезно? — Чан сдавленно смеется.       — Я больше не знаю командных видов спорта! — Дакота всплескивает руками, уже не заботясь о том, что он может увидеть ее карты. Эта тема настолько увлекла их обоих, что они позабыли об «Уно». — Я была хоть в чем-то близка?       Он старается выглядеть виноватым.       — Нет. — Улыбка предательски растягивает его губы. — Потому что я не спортсмен. Точнее, я просто любитель тренажерки.       — А сразу нельзя было сказать? — Дакота злится, и это тоже кажется ему милым.       Несколько мгновений он рассматривает ее лицо. Обращает внимание на покрасневший кончик носа, россыпь веснушек (их как будто значительно больше, чем у Феликса) и огромные голубые глаза, благодаря которым она выглядит вечно удивленной.       — Это не так весело, — он пожимает плечами и возвращается к картам, ощущая, как снова горят шея и уши.       Просто болтать с кем-то о ерунде так непривычно. В вопросах Дакоты нет никакого двойного дна, только искренний интерес и желание узнать совершенно незнакомого человека чуть ближе. Как-то так, бесхитростно и наивно, знакомятся дети.       Всего на одну ночь, в последний день отпуска в горячо любимой Австралии, Бан Чан позволяет себе быть просто Крисом. И даже если уже завтра утром Дакота Уэст сопоставит двух этих персонажей, то не сможет доказать остальному миру, что это ей не приснилось. Да и вряд ли захочет — он, опять же, доверяет своей интуиции.       Она кладет красную восьмерку на стол, безмолвно предлагая продолжить. Чан отвечает синей картой того же номинала, но, если честно, играть уже немного надоело. Хочется просто… разговаривать.       — Думаю, будет справедливо, если я тоже задам тебе пару вопросов. — Чан одновременно хочет узнать о Дакоте что-то еще и покинуть центр внимания.       — А я не всю свою биографию разве пересказала? — усмехается она.       — Нет, только последние… — он поднимает взгляд вверх, словно и впрямь усиленно считает, — лет пять?       Ее глаза снова с упоением закатываются.       — Ладно, спрашивай.       Первый вопрос приходит на ум почти сразу:       — Тебе нравится твоя работа?       — Не знаю, — тянет она неуверенно. — В агентстве довольно неплохо платят, а мне нужны деньги, чтобы закрывать кредит за учебу.       — А где ты училась?       — В Нью-Йоркском. У меня степень по искусству, хотя специализировалась я на фотографии.       Услышав это, Чан сразу же вспоминает о Хенджине. Интересно, если бы они с Дакотой встретились, то нашли бы общий язык? Оба такие… эмоциональные. И эксцентричные.       Представив всего на мгновение их возможную встречу, он тут же думает и о том, что пятьдесят процентов его группы, в том числе Джинни, еле-еле говорят по-английски. Поэтому Чан ставит себе мысленное напоминание обсудить дополнительные уроки с мемберами и менеджером. В очередной раз за последние шесть лет настоять на этом.       — Ты довольно осознанно подошла к выбору профессии.       По крайней мере, ему так кажется.       — Это была моя детская мечта. — Дакота кивает и смущенно заправляет прядь волос за ухо. — Я хотела уехать из Нэшвилла и стать такой же крутой, как дедушка.       Чан вопросительно хмурится.       — Он тридцать лет проработал фотографом в Rolling Stone, — поясняет она с легкой улыбкой. — Снимал концерты и всякие богемные вечеринки. Запечатлел, так сказать, золотые годы американской музыкальной индустрии.       — Вау. — Его рот приоткрывается в изумлении. Чан знает, что это культовый журнал и попасть на его обложку раньше было очень круто. Тогда, когда работал ее дедушка, уж точно.       — Да, вау, — смеется Дакота, очень мило, если бы кто-то спросил мнение Чана, потому что при этом она морщит нос. — У него отлично получалось рассказывать истории через фотографию, ловить момент. Иногда я смотрю на его снимки и слышу, как кричит зал, надрывается голос солиста и рвутся гитарные струны, хоть это и звучит так, будто я сумасшедшая.       Она опускает взгляд. Нетрудно догадаться, что ее дедушки больше нет и что эта рана еще не зажила.       — Это не звучит так, будто ты сумасшедшая. Совсем.       — Я очень им вдохновлялась и в какой-то момент даже пыталась копировать, — продолжает Дакота, подняв голову. Ее глаза влажные и блестящие, но губы при этом изогнуты в мягкой улыбке. — Один из преподавателей заметил явное подражание и отчитал меня. Надо было видеть его лицо, когда я сказала, что это мой дедушка. Хотя теперь я понимаю, что он имел в виду и что не так.       — Это все… звучит очень круто. — У Чана с трудом получается подобрать правильные слова, потому что он чувствует себя растерянным. Спросив, нравится ли Дакоте работать в агентстве, он даже представить себе не мог, на какую глубину выйдет их разговор. И тем более не ожидал от нее такой откровенности. — Но теперь я вообще не понимаю, почему ты фотографируешь свадьбы.       — А что, свадьбы — это, по-твоему, не круто? — Еще мгновение назад казалось, что Дакота вот-вот расплачется, а теперь она смотрит игриво, чуть наклонив голову вбок. И дразнит.       — Ну, смотря, чья это свадьба, да? — неловко смеется Чан.       Честно, он ничего в этом не понимает, но ему нравится ее слушать.       — Как я уже сказала, мне нужны деньги, — Дакота пожимает плечами. — И стабильная работа в нестабильной творческой сфере. Поэтому-у…       — Свадьбы, — заканчивает он за нее.       — Свадьбы, — кивает она. — И если ты хотя бы еще раз произнесешь это слово, оно потеряет для меня всякий смысл.       Чан хихикает.       — Получается, ты часто ходишь на «мероприятии подобного рода», — он имитирует воздушные кавычки, так же, как и она недавно, — раз это твоя работа.       — Так и есть. Думаю, я была там около сорока раз уже точно.       У него снова чуть не вырывается «вау». Это определенно слово сегодняшнего вечера.       — Иногда я задаюсь вопросом, сколько из этих пар в итоге разведутся? — Дакота кладет на стол какую-то карту, и Чан не сильно задумываясь отвечает на нее. — А сколько из них будут счастливы в браке?       — Пятьдесят на пятьдесят?       — Наверное, — кивает Дакота.       — А ты сама когда-нибудь была в браке? Или собираешься? — Чан задает очередной странный вопрос раньше, чем успевает его обдумать.       Она усмехается:       — О нет.       — Почему так категорично?       Между ними по-прежнему ведется партия, и, кажется, Чан проигрывает. Карт в его руках становится все больше и больше.       — Пока что мне нравится быть одной. Отношения… это сложно, — она улыбается, но как-то натянуто. — Люди могут любить друг друга и тем не менее ужасно друг другу мешать. А мимо проходят лучшие годы жизни. Звучит, как по мне, отстойно.       — То есть ты не ищешь ничего серьезного?       — Можно и так сказать.       Вполне ожидаемый ответ от девушки двадцати с хвостиком лет, живущей в стране свободных взглядов, думает Чан.       — А ты? — в свою очередь интересуется Дакота.       — Собираюсь ли я однажды завести семью?       — Формальную.       — Ты имеешь в виду со свадьбой и прочим? — издевается Чан, на что она показывает ему язык. — Почему бы и нет? Не в ближайшее время, в очень отдаленной перспективе.       Чан вырос в большой семье, полной любви и принятия, и ему вполне закономерно хочется построить в будущем такую же. Другой вопрос, что сейчас он не может позволить себе серьезных отношений, которые однажды могли бы привести к чему-то подобному. И дело даже не в страхе быть раскрытым перед фанатами, просто группа и ее развитие — его главный приоритет. Так было и будет как минимум следующие несколько лет. Мало кто согласен находится на вторых ролях в принципе и уж тем более — так долго.       Съемки, репетиции, концерты, бессонные ночи в студии… Чана скорее всегда нет, чем он есть. Его бывшая партнерша была крайне терпеливой, а еще увлеченной собственной карьерой, но и ее хватило только на два года. Прошлой осенью, когда Чан вернулся из Нью-Йорка, куда они ездили только «Трирачей», Минджу встретила его в коридоре компании и устало сказала:       — Я хочу жить, а не ждать тебя. Так что давай все закончим.       И он не стал спорить, не стал ее удерживать. Для нее это было правильным решением — Минджу заслуживает первого места. Просто не в жизни Чана.       — Ты сейчас с кем-то встречаешься? — Дакота словно читает его мысли.       Парадоксально, но, несмотря на всеобщее пристальное внимание к личной жизни айдолов, им на самом деле очень редко задают вопросы об отношениях. Подразумевается, что их априори нет и быть не может. А даже если и есть, правду все равно никто не скажет.       — Сейчас у меня нет времени даже на себя, так что… — он многозначительно замолкает, ожидая, что Дакота примет за ответ уход от такового.       Она хмыкает.       — Извини, но у меня складывается впечатление, что ты в рабстве.       — Это не совсем так. — Уже несколько лет абсолютно не так, если быть точнее. С тех пор, как они начали приносить агентству существенные деньги. — Я мог бы все делать по-другому, относиться ко многим вещам проще, но не хочу. От меня зависят другие люди, я отвечаю за них, потому что в свое время они мне доверились.       Именно поэтому группа и мемберы всегда будут для Чана на первом месте. Он обязан им всем, что имеет сейчас, и для него нет худшего кошмара, чем подвести их.       — Твои трудные подростки? — спрашивает Дакота с улыбкой, которая кажется ему теплой.       — Они самые, — кивает Чан.       — О. — Ее глаза по-диснеевски округляются. — Может, ты геймер?       От того, насколько эта мысль неожиданная и бредовая, ему становится очень весело.       — Холодно, — он мотает головой, трясясь от смеха.       — Да блин, — цокает она. — Кстати, уно!       Дакота выигрывает партию, которая длилась целую вечность. Чану и так было плевать на игру, но, глядя на ее победный танец, ему хочется слить еще и все следующие.       Она такая милая.       Милая, милая, милая.       А еще похожа на Сидней, хоть и оказалась здесь совершенно случайно. Такая же яркая, непредсказуемая и усыпанная веснушками, как этот город — пляжами.       — Ты уже видела океан? — Сегодня он заберет приз за самые спонтанные вопросы. Утешительный, раз победы в «Уно» ему уже не видать по причине собственного наплевательского отношения.       — Когда бы я успела? — Дакота демонстративно оборачивается к окну, за которым до сих пор громыхает. — Возможно, если бы не ураган, то сходила бы на пляж на закате.       — Во сколько ты улетаешь?       В руках у Чана опять оказываются карты, но он на них даже не смотрит.       — Завтра вечером.       — Обязательно сходи к океану.       — А то что? Таможенники не выпустят меня из страны? — Дакота посмеивается, не осознавая, как много на самом деле теряет.       — Нет, просто побывать здесь и не сходить на пляж… — он осуждающе качает головой, — преступление.       — Ладно-ладно, я схожу, — Дакота поднимает обе руки, обозначая, что сдается. — Тебе, видимо, очень здесь нравится.       И это даже мягко сказано.       — Я очень люблю Австралию и очень скучаю. Если бы не самолет в семь утра, я бы отвел тебя на самый лучший пляж.       Ему всегда грустно видеть отдаляющийся Сидней в иллюминаторе. И самое печальное — обычно Чан не знает, когда сможет вернуться.       — А в Корее тебе не нравится?       — Нравится, — отвечает он после непродолжительной паузы, — но там я не могу расслабиться до конца. Всегда много дел.       — Наверное, ты много путешествуешь, — не спрашивает, а сразу предполагает Дакота.       — Я много езжу, да. По работе.       Он добирает карты под ее насмешливым взглядом.       — Это здорово. А я толком нигде не была.       — А как же Веллингтон? А Сидней? — он делает акцент на последнем слове, широко при этом улыбаясь.       — У тебя нездоровые отношения с этим городом, — она закатывает глаза. — Серьезно, ты им одержим.       — А ты не одержима Нью-Йорком? Вся поп-культура заставляет верить, что это город мечты.       Недолго думая, Чан начинает напевать:       — Из Нью-Йо-о-орка…       Лицо Дакоты удивленно вытягивается.       — Из бетонных джунглей, где рождаются мечты. Нет ничего невозможного теперь, когда ты в Нью-Йорке…       Он заканчивает свое незапланированное выступление смущенным хихиканьем. А уже в следующую секунду спрашивает, словно ничего не произошло:       — Так что между тобой и Нью-Йорком? С ним-то у тебя серьезно?       Дакота несколько раз моргает, возвращая взгляду осмысленность.       — Я люблю его, хотя есть свои минусы, — отвечает она. — Например, цены на аренду. До того, как Джо переехала, мы снимали жилье вместе и было терпимо. А теперь я плачу за свою крошечную квартиру почти столько же, хотя она в разы хуже. В моем родном Нэшвилле на эти деньги можно жить в огроменном доме с футбольным полем на заднем дворе.       Все это Дакота выпаливает на одном дыхании. А еще на ее щеках цветет румянец. Неужели теперь она нервничает? Из-за чего?       — В каком районе ты живешь?       Чан облокачивается на стол, намеренно оказываясь к ней чуть ближе.       — В Бруклине.       Дакота же наоборот садится прямо и тем самым увеличивает между ними расстояние.       «Серьезно?» — ворчит он про себя.       — У тебя есть любимые места в Нью-Йорке? — Чан уже не единожды бывал там и довольно неплохо знаком с туристической частью города, но ему вдруг стало интересно, куда нравится ходить Дакоте.       — Только не смейся. — Она дожидается, пока Чан кивнет, и только затем продолжает: — Я люблю Центральный парк.       — Почему я должен смеяться над этим? — не понимает он.       — Ну, это примерно то же самое, если бы парижанин сказал, что его любимое место — это Елисейские поля или лужайка перед Эйфелевой башней. Слишком банально, — отмахивается она. — Когда задаешь такой вопрос местному жителю, ожидаешь получить чуть более неочевидный ответ.       — Но ведь ты сама приезжая для Нью-Йорка, — подмечает Чан с улыбкой. — Я вот живу в Сеуле уже больше десяти лет, и мне до сих пор нравится гулять вдоль Чхонгечхона, хоть это и очень мейнстримное место. Но там красиво.       — Ладно, ты прав, — она смущенно поправляет волосы.       — Так почему тебе нравится Центральный парк? — подбадривает он ее.       — Первый раз я приехала в Нью-Йорк к дедушке на весенние каникулы. Это стоило мне нескольких семейных скандалов, потому что отношения между ним и моей матерью были, мягко говоря, напряженные, — она недовольно морщится. — Мне очень хотелось пойти на утреннюю пробежку в Центральный парк, как делают в фильмах.       Чан улыбается шире. Она ведь даже не осознает, насколько на самом деле романтичная натура. Но по какой-то причине старается казаться другой.       — Я откладывала это каждый день, потому что, вообще-то, очень люблю спать до обеда. Так вот, в последний день я таки собралась и пришла в Центральный парк ранним утром. И что ты думаешь? — Дакота выдерживает драматическую паузу. — Я даже полмили не пробежала, как подвернула ногу! Домой к дедушке возвращалась вся в слезах, хромая.       — Разве ты не должна была возненавидеть Центральный парк после этого? — с весельем и недоумением в голосе спрашивает Чан. — Он ведь тебя покалечил.       — Нет, — она энергично мотает головой. — Я подумала, что у него есть характер. Он хоть и мстительная сучка, но отходчивая, нам предначертано было подружиться.       Чан в голос смеется. Она поразительная.       — Теперь бегать в парке я даже не пытаюсь, просто гуляю по вечерам. А еще рядом есть ирландский паб, где мы часто встречаемся с друзьями. Там такой огромный, — она описывает руками большой круг, — и нелепый лепрекон с пинтой пива прямо на входе. Место не подходит этому району ни по ценнику, ни по атмосфере, поэтому, собственно, когда-то мы туда и зашли первый раз. Он очень выделяется, мимо точно не пройдешь.       — Вот видишь, у тебя есть любимое не мейнстримное место, — снова немного дразнит Чан.       — И правда, — она улыбается. — Приходи, если вдруг окажешься в Нью-Йорке по своей загадочной работе. Вдруг пересечемся?       Он не говорит, что это, скорее всего, их первая и последняя встреча. Вместо этого заверяет:       — Конечно приду, звучит слишком заманчиво.       — Договорились. — Дакота кивает на колоду между ними: — Доиграем?       — Может, просто объявим тебя победителем? — с надеждой спрашивает Чан, на что тут же получает категоричный отказ. Ведь так нечестно.       В итоге Дакота выигрывает и следующую партию, что абсолютно неудивительно, ведь ему давным-давно все равно на результат игры.       — И какое у тебя будет желание?       Она загадочно улыбается, складывая карты обратно в фирменную коробку. От этого у Чана в животе закручивается нервный узел.       Наконец Дакота говорит:       — Подпиши мне что-нибудь.       «Серьезно? И все?»       — Зачем?       Она пожимает плечами.       — В трудные времена продам на «Ибее».       Чан не сообщает, что только его автограф, подлинность которого к тому же даже не доказать, вряд ли будет стоить много. Но лучше так, чем она включит фантазию и придумает что-то куда более изощренное. Он достает из сумки маркер и относительно новую белую футболку с логотипом группы на груди, которую использовал пару раз как пижаму, и быстро расписывается на ней. Затем, немного подумав, рисует еще и своего динозавра по имени Чандоран.       — Мило, — комментирует она свой приз. — Пойду переоденусь.       За несколько минут в одиночестве, пока Дакота в ванной, Чан успевает проверить время (ого, уже почти три часа ночи, думает он) и чаты в мессенджере. Там не оказывается ничего важного, только полночные мемы от Ыну.       Когда она возвращается, он старается не думать о том, как мило на ней выглядит его огромная футболка. Вместо этого предлагает:       — Посмотрим что-нибудь?       Дакота кивает, и они перемещаются на диван, занимая противоположные его концы. Между ними остается не меньше полуметра свободного пространства.       Решить, что смотреть, удается не сразу. Сначала от нее идет вежливое «да мне вообще без разницы, включай, что хочешь», а затем многозначительное «ну, не знаю…» на любое поступающее предложение. Поэтому Чан запускает первую серию документалки про дельфинов, которая выскочила совершенно случайно.       — А ты умеешь удивить, австралийский мальчик. — Дакота прикрывает рот рукой, громко и сладко зевая, а затем усаживается поудобнее. Как кошка, которая ночью набесилась, а к утру свернулась в уютный клубочек, так и она откидывает голову на диванную подушку и подбирает под себя ноги.       Но смотрит Дакота почему-то не в экран, а на Чана.       — У тебя очень фактурное лицо. Хотя, наверное, ты и так это знаешь.       — Да, я знаю, что уродлив, большое спасибо, — фыркает он.       — Уродлив? — Ее брови удивленно ползут вверх. — Я только что сказала, что оно фактурное.       «Боже, давай просто молча посмотрим на дельфинов», — думает он. Опять слишком много внимания, от которого ему хочется спрятаться в горе из диванных подушек.       — Когда люди говорят фактурное, то имеют в виду, что оно запоминается. И не всегда в хорошем смысле.       — Я не знаю, серьезно ты сейчас или нет, но в любом случае тебе стоит почаще смотреться в зеркало. Ты выиграл в генетическую лотерею.       Красота в глазах смотрящего и бла-бла-бла. Чан поворачивается обратно к ней и улыбается.       — Так значит, ты считаешь меня красивым?       Она тут же отвечает:       — Нет.       — Ладно, — Чан пожимает плечами.       Какое-то время они сидят в тишине. Недолго, буквально несколько мгновений, в течение которых какая-то мысль крутится в ее голове — он видит это периферийным зрением.       — А ты считаешь меня красивой?       Чан не колеблясь отвечает:       — Да. — А затем добавляет, чтобы неловкость ощутил не только он: — Ты рыжая и сумасшедшая — я уже наполовину влюблен.       Она закатывает глаза и поворачивает голову к телевизору.       — С тобой невозможно разговаривать.       Уже минут через десять Дакота если и видит дельфинов, то разве что во сне. Чан поддается соблазну и какое-то время смотрит на нее, ловя себя на мысли, что он не соврал — она и правда красивая. И стопроцентно в его вкусе.       Он переводит взгляд на экран, чувствуя какое-то стеснение в груди. Это ощущение так или иначе преследует его с тринадцати лет, возникая каждый раз, когда он мимолетно думает «а что, если бы…»       Но никакого «если бы» нет. Все в его жизни складывается ровно так, как надо, и он безмерно за это благодарен.       Чан старается держать глаза открытыми, но мягкий полумрак номера и мерный голос актера озвучки в итоге убаюкивают его. Веки слипаются, приглашая сознание провалиться в сладкое небытие.       Он засыпает немногим позже своей новой знакомой, напоследок фантомно цепляясь руками за гладкие дельфиньи плавники.

***

      Едва открыв глаза, Дакота снова жмурится — солнце светит прямо на нее. Недовольно кряхтя, она переворачивается на другой бок в надежде снова уснуть, но резко вспоминает, где находится. Это не ее квартира в Бруклине и даже не дешевая комната в гостинице, которую она вчера толком и не рассмотрела. Это гостиная номера в дорогущем отеле, которая к тому же прямо сейчас абсолютно пуста. И если бы не звуки льющейся воды из ванной, этот факт сильно бы Ди насторожил.       — Который час… — бормочет Дакота себе под нос и с трудом садится. Все тело затекло от лежания в неудобной позе на диване и взмокло от жары.       На электронных часах, которые обнаруживаются у телевизора, шесть ноль пять. Сколько она спала? Три часа? Четыре?       По ощущениям — минут пятнадцать, не больше.       Ди встает и подходит к огромному окну, которое вчера никто не додумался прикрыть портьерой. Австралийское солнце тут же подмигивает ей через стекло. Легкомысленно, как ни в чем не бывало, словно вчерашний ураган всем приснился. Хотя, не окажись Дакота посреди чужого номера, она бы так и решила, причем — что бессознательное сотворило от скуки не только непогоду, но и Криса. Слишком идеального, чтобы быть правдой.       Она тянет за ручку и приоткрывает окно, впуская в номер свежий утренний воздух. Пахнет потрясающе: морской солью и сырой землей. «Так вот какая ты, Австралия, когда тебе не грустно», — думает Дакота, улыбаясь линии горизонта. Вдалеке при дневном свете виднеется кусочек какого-то пляжа. Может, он и не «самый лучший», но все равно крайне заманчивый.       Посмотрев по сторонам, Ди замечает еще и многочисленные островки зелени. Сидней не похож на Нью-Йорк: он словно спросил у природы разрешение обосноваться поблизости, а не варварски завоевал и вытеснил ее.       Интересно, каково вырасти здесь? Одной ногой в мегаполисе, другой — на берегу песчаного пляжа…       — О, ты не спишь.       Дакота вздрагивает от неожиданности. Погрузившись глубоко в свои мысли, она не услышала, как Крис вернулся.       Из ванной комнаты.       Где он, вероятнее всего, принимал душ.       Голый.       Обернуться к нему почему-то оказывается волнительным, но и продолжать стоять спиной как-то странно. Так что Дакота поворачивает лишь голову.       Крис переоделся. Обтягивающая черная футболка сменилась на точно такую же, но более свободную, черные шорты — на черные джинсы, а черная шапка… ну, на черную кепку.       — Твой любимый цвет, наверное, розовый, — не сдерживается Дакота.       Она произносит это с таким непроницаемым выражением лица, что он не сразу понимает шутку. Но затем его губы растягиваются в улыбке, а на щеках появляются ямочки.       — Как ты угадала? — хихикает он.       — В смысле? Ты сейчас с ног до головы в розовом, — она жестом обводит его одежду. — Просто в очень темно-розовом.       Несколько мгновений они просто смотрят друг на друга и разражаются смехом. Вся неловкость тут же испаряется.       Им хорошо вместе — вот что Дакота поняла за прошедшую ночь. Они могли бы стать очень хорошими друзьями, а со временем, возможно, и кем-то большим. Но времени у них, к сожалению, уже нет.       — Я был рад провести с тобой эту ночь, — говоря это, Крис смотрит ей прямо в глаза, отчего сердце Ди начинает стучать быстрее. — Даже если она так по-детски закончилась в половину третьего под документалку про дельфинов.       — Ой, кажется, я пропустила концовку. Там хэппи-энд?       — Не совсем, дельфины поработили человечество и открыли человеконарии, — говорит он совершенно серьезно.       Ди досадливо цокает.       — Я так и знала, что они только притворяются добрыми.       Они снова смеются, но длится это недолго. Крис бросает взгляд на те же электронные часы, и Ди все понимает.       — Мне пора.       — Я знаю.       «Просто немного оттягиваю момент», — остается неозвученным.       — Хорошей тебе дороги.       — Тебе тоже, Дакота. Будь осторожна.       — Для друзей я Ди, — сообщает она, будто для этого еще не слишком поздно. — Полное имя звучит так, словно ты собираешься меня отругать. Не то чтобы я против, но нужен определенный контекст. — В этот момент Дакота не вполне отдает себе отчет, что вылетает из ее рта. — Другая атмосфера и все такое.       Его брови взлетают вверх.       — Ты что, флиртуешь со мной?       «Ой». — Ее щеки начинают гореть.       — Ни в коем случае. Я не умею флиртовать.       — О, я тоже, — кивает он. — Совершенно ужасен в этом.       Нервные смешки повисают в воздухе.       — Ты можешь остаться здесь до двенадцати. Номер оплачен, в том числе завтрак.       — Окей, — соглашается Дакота.       Она не планирует быть здесь так долго. Но ей хочется, чтобы Крис ушел первым.       — Обнимемся? — вдруг предлагает он.       Ди подходит ближе, и тут же оказывается в кольце сильных рук. Она несмело обвивает талию Криса в ответ и прячет лицо в сгибе его шеи. Это длится всего пару мгновений, за которые невозможно понять слишком много, но ее сердце охватывает таким сильным волнением, какое Дакота не испытывала уже очень-очень давно.       — Все, теперь точно пора, — говорит он с мягкой, даже ласковой улыбкой.       В коридоре Крис обувается, накидывает на черную футболку черную (кто бы мог подумать) кожаную жилетку и берет с пола черную (в самом деле?) дорожную сумку. После чего неловко машет рукой и выходит из номера.       «Ну, вот и все», — думает Дакота, уставившись в закрытую дверь.       Ее разрывает от противоречивых чувств. С одной стороны, она пережила незабываемое романтическое приключение, которое тем не менее оставило ее сердце целым и невредимым. Ди лишь по щиколотку вошла в омут увлечения и тут же вернулась на берег. Опыт похож на случайную встречу глазами с красивым незнакомцем в метро. Или легкий флирт с баристой в кофейне. Ты знаешь, что между вами ничего не будет, но позволяешь себе на несколько мгновений пофантазировать.       У них с Крисом была не пара мгновений, а вся ночь. И, наверное, этого чересчур много, чтобы безболезненно отпустить незнакомца обратно в то небытие, откуда он вышел. Потому что, с другой стороны, Дакоте грустно прощаться. И грустно осознавать, что вряд ли они с Крисом еще когда-либо встретятся.       Через тридцать минут Дакота спускается вниз. Вчерашний администратор растворился, как шторм над Австралией, и у стойки на ресепшене теперь стоит улыбчивая девушка. На информацию о том, что номер люкс теперь пуст, она лишь кивает и желает хорошего дня.       До рейса в Нью-Йорк целых двенадцать часов, поэтому Дакота решает последовать совету Криса и отправиться на ближайший пляж. Включать телефон пока не хочется, поэтому она спрашивает дорогу у прохожих.       Заблудившись всего дважды, Ди таки выходит на набережную, откуда открывается потрясающий вид. На песок вынесло много бревен и водорослей, которые еще не успели убрать, но океан кажется таким спокойным и безмятежным, словно это последствия не его плохого поведения, а ему подкинули.       Даже суток не прошло, а Австралия начала ей нравиться. Наверное потому, что вся страна сосредоточилась для нее в одном человеке, на первый взгляд — совершенно потрясающем.       Этой ночью между ними с Крисом ничего не произошло. Но, честно, Дакота и не рассчитывала. Несмотря на откровенный флирт и очевидно взаимную симпатию, заняться чем-то таким было бы крайне неуместно. Вся магия превратилась бы в тыкву с начинкой из низкой человеческой природы. Если бы Крис даже просто намекнул на подобное желание, она бы горько, неотвратимо разочаровалась в том образе занудного, но чуткого джентльмена, что успела себе вообразить.       А так в ее памяти эта ночь навсегда останется настоящим чудом. Наваждением, произошедшим так некстати и при этом так вовремя.       Ди достает из заднего кармана джинсов телефон и несколько раз с разных ракурсов снимает австралийское побережье. «Память ненадежна, а фотография вечна, если бережно ее хранить», — говорил когда-то давно дедушка. Сейчас эта фраза кажется ей скорее метафорой, призывающей снимать каждый яркий момент жизни, чем буквальным советом быть аккуратной с его фотоальбомами.       «Жаль, что у меня нет фотографий Криса», — рассеянно думает Дакота, а потом вспоминает, как он просил ее достать из камеры аккумулятор. И ее как молнией ударяет: теперь можно его загуглить.       Ди тут же разворачивается в надежде найти какую-нибудь кофейню. Подключиться к вай-фаю и узнать про него все. Но, не пройдя и пары метров, застывает.       А нужно ли ей это знание?       А вдруг она выяснит то, что ее расстроит?       А если Крис… плохой человек?       «Может, оставить все как есть?» — думает Дакота, возвращаясь взглядом к океану.       Не узнавать, не гуглить. Пронести через время это ощущение, как нечто светлое, даже сказочное. Не разочаровываться снова.       «Да, пожалуй», — решает она, решительно спускаясь по ступенькам к пляжу.       Так будет лучше.

***

Пользователь @westdakota опубликовал(а) новый пост:

Сегодня была самая странная ночь в моей жизни. Возможно, она мне приснилась. А если нет… Что ж, у меня определенно найдется, что рассказать внукам.

@westdakota: Блин, а вдруг у меня никогда не будет детей? Где тогда я возьму внуков?

Пользователь @nonamebutjo ответил(а) @westdakota: Тебе необязательно заводить своих. Расскажи чужим.

Пользователь @westdakota ответил(а) @nonamebutjo:

Обещаешь одолжить внуков при необходимости?

Пользователь @nonamebutjo ответил(а) @westdakota: Без проблем. Мои внуки — твои внуки.