Дожди над Дакотой

      Хаотичные удары пластиковых колес о бетонные ступени к четвертому этажу выстраиваются в ритмичную мелодию, которая могла бы послужить саундтреком к спортивной драме. Дакота прикладывает финальное усилие и затаскивает чемодан на площадку, где находится ее квартира, после чего упирается руками в колени в попытке восстановить дыхание.       Спускать его было в разы легче, чем поднимать.       Но и уходить обычно проще, чем возвращаться.       Досадно, но с этой минуты ее микро-отпуск официально подходит к концу. Впереди, помимо не слишком долгожданной встречи с Майком, сезон свадеб, а значит, пора запасаться новыми картами памяти, увлажняющими каплями для глаз и успокоительным. «Зато будут деньги, — без особого энтузиазма думает Дакота, пытаясь достать со дна рюкзака ключи от квартиры. Те, как назло, все никак не нащупываются. — Если, конечно, доживу до конца лета».       Полностью сосредоточившись на поисках, она не замечает, как открывается другая дверь на этаже.       — О, ты уже вернулась! — раздается за спиной высокий женский голос с сильным акцентом. — Как прошла твоя поездка?       Ди замирает и чертыхается про себя. Только этого не хватало.       Медленно, оттягивая момент встречи настолько, насколько возможно, Дакота оборачивается. В двух шагах от нее стоит карикатура на Эль Вудс: вроде тоже блондинка и с ног до головы в розовом, но есть нюанс — они не в Гарварде, а на обшарпанной лестничной площадке многоквартирного дома в Бруклине. И здесь ее велюровый костюм со стразами выглядит как прилипшая к асфальту жвачка.       — О, эм-м… — Ди зависает на несколько мгновений. С одной стороны, ей хочется поскорее закончить этот обременительный диалог, а с другой — не хочется выглядеть грубой. Вечная дилемма при встречах с Бранкой Роджерс, соседкой и самым назойливым человеком на планете. — Нормально.       — Здорово. У меня тоже все хорошо. — Ее лицо озаряется пусть и широкой, но все же натянутой улыбкой. — Хотя у дочери, кажется, кризис трех лет. Или она просто меня ненавидит и пытается свести с ума.       Бранка нервно смеется, а Дакоте становится не по себе. Погружаться в тонкости воспитания детей у нее сейчас нет никакого желания. Не после двадцатичасового перелета в эконом-классе, где эти самые дети орали так, что хотелось взвыть самой.       — Спасибо, что присмотрела за моей квартирой, — Ди резко меняет тему и одновременно с этим возобновляет попытку найти ключи на дне рюкзака. Она не просила об этом одолжении, соседка настояла сама. Мол, этажом выше живет старый маразматик, который несколько раз за последние пару месяцев устраивал потоп, мало ли что. Если бы муж Бранки не был копом, Дакота ни за что бы не согласилась.       — Оу, да брось, — отмахивается она. — Кстати, я полила твой цветок.       — Класс.       «Он разве не пластиковый?» — думает Ди, рисуя в голове образ маленького кактуса на подоконнике. Его подарила Джо перед отъездом в Новую Зеландию и при этом не дала никаких инструкций…       Может ли он быть живым?       Мог ли он быть живым и умереть, потому что никто не поливал его целый год?       — Еще раз спасибо.       Ключи наконец-то находятся. Ди торопливо вставляет их в замочную скважину и дважды проворачивает.       — Приходи как-нибудь на ужин, — голос Бранки становится выше и громче. — Или на завтрак, я пеку отличные блинчики, если ты помнишь.       — Обязательно, — отвечает Дакота, уже наполовину спрятавшись за дверью квартиры. Никуда она, естественно, не пойдет, даже во имя блинчиков, которые, признаться, и правда вкусные. Ей довелось их попробовать на второй день после переезда в эту квартиру, Бранка тогда пришла «по-добрососедски» познакомиться.       — Буду ждать! Я почти всегда дома, так что заглядывай в любое время.       — Да-да, до встречи!       Ди захлопывает дверь и прислоняется к ней спиной. Общение с соседкой всегда оставляет ее с чувством вины и стыда. Бранка ведь не плохая, просто… чересчур назойливая в своем желании подружиться. Если начать отвечать ей развернуто, можно застрять в подъезде на полтора часа, слушая о ее муже, дочери и других родственниках из Словении. А если (не дай бог) задать уточняющий вопрос, то от историй про свою семью Бранка может внезапно перескочить к новостям про азиатских исполнителей, которых она начала слушать в декрете от скуки, и это затянется на целую вечность.       В общем, ее следует избегать всеми способами. Или Бранка Роджерс заболтает до смерти.       Бросив чемодан в коридоре, Дакота первым делом осматривает свою квартиру (просто на всякий случай, мало ли что), но все выглядит точно так же, как до ее отъезда, и даже на столе в кухне по-прежнему стоит недопитый стакан с водой.       Она возвращается в гостиную, большую часть которой занимает белый фотофон и деревянный стеллаж с техникой и проводами, и плюхается на диван. На душе как-то неспокойно. И дело не в Бранке — та хоть и кошмарно надоедливая, но вообще-то довольно безобидная.       Тогда в чем?       Рассеянным взглядом Ди обводит комнату. Вроде все как всегда: стены увешаны снимками и постерами, на разных горизонтальных поверхностях стоят вазы с сухоцветами, а в узком одностворчатом серванте, запертом на ключ, хранится всего одна вещь — фотоаппарат Leica. Или, как называл эту камеру дедушка Дакоты, Принцесса Лея. Его самого совершенно неслучайно звали Люк.       В ее квартире абсолютно ничего не изменилось.       Тогда, возможно, что-то произошло с самой Ди?       Но думать об этом сейчас не хочется, да и почти нет сил. Единственное, на что их хватит — наконец позвонить Джо, а затем умыться и сразу завалиться спать.       Так Дакота и поступает: достает из заднего кармана джинсов телефон, заходит в избранные контакты и нажимает на самый верхний. В Веллингтоне середина дня, так что Джо отвечает практически мгновенно.       — Ну наконец-то, — ворчит она вместо приветствия. — Еще немного твоих загадочных сообщений, и я бы решила, что австралийские кенгуру завербовали тебя в религиозную секту и запрещают выходить на связь с внешним миром.       — И кому мы там, по-твоему, молимся? — спрашивает Ди, улыбаясь.       На фоне слышатся голоса и бренчание посуды — видимо, Джо обедает в каком-то заведении.       — Это у тебя надо спросить.       Еще пару минут они перекидываются глупыми шутками, а затем Дакота рассказывает подруге о своих настоящих австралийских приключениях, в которых, разумеется, не участвовали никакие кенгуру-сектанты.       Но, чем больше она говорит, тем красноречивее становится молчание на другом конце звонка.       — Ты что, провела ночь в отеле с каким-то совершенно незнакомым парнем? В чужой стране? — Джо больше не смеется, ее голос приобретает назидательные нотки. Да и шум на заднем фоне куда-то исчезает, значит, она уединилась.       Дакота закатывает глаза.       — Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что делала. Он показался мне совершенно адекватным.       — Ди, не поверишь, но убийцы и насильники никогда не скажут тебе прямо, что они убийцы и насильники.       — Я знаю. — Внутри стремительно поднимается волна негодования. — Но, как видишь, я жива и в полном порядке.       — По счастливой случайности.       Повисает тишина. И она не пустая — в ней сокрыто так много недопонимания и невысказанных претензий, что еще чуть-чуть, и они потекут по щекам капризными слезами.       — Не злись, — выдыхает Джо в динамик телефона. — Я переживаю за тебя.       — Знаю. Просто…       «Просто перестань вести себя как взрослая замужняя женщина и побудь моей подругой хотя бы пять минут», — не произносит она. Прикусывает язык, чтобы ядовитые слова не посыпались изо рта прямо в динамик телефона.       — Как его хотя бы зовут? — примирительно спрашивает Джо, когда пауза затягивается.       Но делиться уже ничем не хочется.       — Да теперь и не важно, все равно мы больше никогда не встретимся, это просто забавная история. — Дакота берет пеструю диванную подушку и обнимает ее одной рукой. — Как ты? Что нового?       Они разговаривают еще минут десять о насущных проблемах Джо, вроде ссоры с матерью Ноа из-за рецепта тыквенного пирога, и Ди, в отличие от некоторых, оставляет свои комментарии при себе. После переезда в Новую Зеландию ее великолепная, чертовски умная подруга со степенью в юриспруденции стремительно превращается в степфордскую жену, и это не может не расстраивать. Куда делись амбиции? Мечта стать прокурором?       — Ладно, мне надо забрать из химчистки костюмы, поэтому я побегу. — Голос Джо звучит отнюдь не несчастно. Даже кажется, что для нее в этом мире не существует ничего более интересного и захватывающего, чем накрахмаленные рубашки. — Если Майк будет вести себя как засранец, ты можешь врезать ему по яйцам. Я договорюсь с кем-то из папиных друзей-адвокатов, они тебя отмажут.       — Спасибо, — хмыкает Ди.       — Я люблю тебя, — добавляет Джо, и сердце от этих трех слов болезненно сжимается. — Все, пока-а.       — Я тебя тоже, — тихо отвечает Дакота и отключается.       Еще некоторое время после разговора с подругой она лежит на диване, глядя в потолок, и все думает, думает и думает. А вдруг Ноа — токсичный абьюзер, который внушает Джо, что быть хорошей женой — это единственное предназначение женщины и ни на что другое она не годна? Следует ли Ди вмешаться, раз она эту кашу и заварила? Собственными руками, можно сказать, устроила их счастье, когда осенью второго курса предложила лучшей подруге пройти отбор в команду по академической гребле. О чем сейчас, если быть до конца честной, немного жалеет.       — Я завязала со спортом в старшей школе, — решительно заявила Джо, даже не отрывая взгляд от толстого учебника. Обеденный перерыв почти подошел к концу, но ее бейгл с курицей так и лежал нетронутым на пластиковом подносе. Это начинало тревожить.       — Просто попробу-у-уй, — простонала Дакота и придвинулась ближе. — Тебе нужно хобби, которое не будет связано с убийствами.       — Не могу назвать уголовное право своим хобби, знаешь ли, — фыркнула Джо, наконец подняв голову.       Дакота отмахнулась и продолжила:       — Ну что ты теряешь? Я все выяснила: тренировки проходят три раза в неделю по утрам и не пересекаются с твоим основным расписанием. Это же идеально!       Джо долго молчала. И все это время ее темные, слегка прищуренные глаза пытались просверлить в лице Ди дырку.       — Почему ты так настаиваешь?       — Потому что ты только и делаешь, что учишься, и такими темпами сойдешь с ума. Если бы я тогда не подсела к тебе на истории искусств, ты бы до сих пор ни с кем не познакомилась. Тебе нужно социализироваться. Отвлекаться.       В эти слова Ди вложила всю свою силу убеждения. И, как результат, увидела, что ее подруга начала колебаться. Джо ведь в глубине души скучала по гребле. Иначе бы давно выкинула все форменные футболки своей школьной команды и купила себе нормальную пижаму.       — Подумай, это самый простой способ обзавестись хобби и новыми знакомствами, — Дакота продолжила подталкивать ее в правильном, как ей самой казалось, направлении. — Ты настолько хороша в гребле, что даже особо стараться не придется. И так все обалдеют и сразу примут тебя.       После этой пламенной речи они смотрели друг на друга не мигая целую вечность. А затем Джо тяжело вздохнула и отвела взгляд.       — Ладно, я попробую. Но если у меня ничего не получится…       Дакота ухмыльнулась и вызывающе приподняла брови.       — …то я посажу тебя на лодку и отправлю в свободное плавание по Гудзону, — Джо угрожающе ткнула в Ди указательным пальцем. — Без весел.       — Договорились.       Естественно, двукратная чемпионка страны среди юниоров не могла провалиться на отборе. Капитан команды был настолько впечатлен ее «выносливостью и техникой», что не просто пригласил Джо в команду, но и женился на ней спустя несколько лет.       Дакота должна радоваться за свою единственную и самую близкую подругу, но…       Но последний год она чувствует только тупую боль в области ребер. С каждым днем они все дальше и дальше друг от друга, и, наверное, лишь вопрос времени, когда последняя ниточка, связывающая их, окончательно оборвется.

***

      Быть айдолом — это непрерывно работать во имя и благо вечного праздника, не разбирая будней и выходных. В этой профессии нет нормированного графика, а потому дни недели сразу после дебюта перестают иметь значение. Чан, конечно, может случайно узнать, что сегодня понедельник, а затем вдруг найти себя посреди субботы, но что ему это даст? Он живет от камбэка до тура, и это его единственные ориентиры на длинном таймлайне контракта.       Пытаться навести порядок в таком хаосе равнозначно борьбе с ветряными мельницами — это не то что бесполезно, даже вредно. Менеджеры, составляющие расписание, и так вечно на грани нервного срыва, а если лезть им под руку, то немногим позже можно обнаружить, что все регулярные косметологические процедуры, годами проходившие в одно и то же время, теперь вдруг назначены не на вечер, а на семь тридцать утра.       Единственное, что способно удержать голову в чистоте, а рассудок в здравии, — это тотальный контроль над теми вещами, которые этому контролю еще хоть как-то поддаются. В случае Чана это всегда была музыка, так что, едва вернувшись из отпуска, он запирается в студии и с головой ныряет в работу.       Самая горящая задача — фит с популярным американским исполнителем, релиз которого запланирован на самое начало мая. Времени всего ничего, а правки от другой стороны продолжают поступать, и вносить их нужно сиюминутно. Чан разрывается между студией и бесконечными съемками, в какой-то момент совсем забивает на сон, но результат того стоит: продюсеры называют сингл идеальным и забирают его на финальный мастеринг на два дня раньше дедлайна.       Казалось бы, теперь можно выдохнуть, но в соседних папках на компьютере хранятся еще десятки набросков и полуготовых песен, которые жаждут внимания своего придирчивого создателя. Так что все, едва успев закончиться, начинается по новой.       Чану без преуменьшения всегда есть чем заняться. И сильнее, чем неуправляемый хаос, ему не нравятся только назойливые попытки отправить его отдыхать во время подобных марафонов продуктивности. Ни стафф, ни мемберы так давно уже не делают, но постоянно пытаются стэй. Комментарии «нашему лидеру следует хорошо спать ㅠㅠ» или «Чанни совсем не заботится о себе и своем здоровье» вообще приводят его в крайнюю степень бешенства. «Вы бы даже не узнали о моем существовании, если бы я столько не работал, — думает он в такие моменты. — Да и на сколько хватит вашей преданности без новых альбомов?»       Злит не только лицемерие, скрытое за мнимой заботой, но и попытка вмешаться в ту часть жизни, которая принадлежит лишь ему. Все остальное ведь и так выставлено напоказ и находится под косвенным контролем, нельзя ли оставить хоть что-то?       Ну пожалуйста?       Да и неужели так трудно поверить в то, что Чану искренне нравится корпеть над музыкой? Что он сидит в студии столько, сколько может, не чтобы убить себя поскорее, а потому что получает от этого неподдельное удовольствие? Когда продюсеры компании хвалят сбалансированное звучание, добиться которого стоило бессонной ночи, у него за спиной вырастают крылья. Идеально сведенный трек приносит больше счастья, чем долгий отдых, вкусная еда или хороший секс, а остальные обязанности, которые ему, как артисту, приходится выполнять, хоть и не претят, но не дарят и десятой части того же удовлетворения.       Без лишнего драматизма: у Чана все нормально. Даже прекрасно. Пусть по мнению подписчиков Bubble их любимый айдол спит меньше, чем должен, за своим здоровьем он еще как следит. Регулярные занятия спортом и сбалансированное питание нужны ведь не только для подтянутого живота из их влажных фантазий, но и, сюрприз, для энергии. Той самой, которая и позволяет ему столько работать. Разве это не очевидно?       Почему в глазах людей Чан мученик и его вечно нужно спасать? Он правда не понимает. И иногда злится настолько сильно, что не сдерживается и отчитывает фанбазу, как маленьких детей. Это его абсолютно не красит, да и эффект кратковременный, зато на душе становится немного легче.       Незаметно за делами пролетает февраль. Воспоминания об отпуске, которые и так были подернуты дымкой нереалистичности, становятся совсем размытыми. Оглядываться назад и пытаться сохранить детали банально некогда: то ли это сила позитивного мышления, то ли закономерный результат усердной работы, но в последнее время группе поступают такие предложения, которые еще пару лет назад невозможно было предположить даже в качестве бреда.       — Бал Института костюма? Это что еще за хрень? — Чанбин, как всегда, не стесняется чего-то не знать.       Мемберы собрались в одной из переговорок на еженедельную планерку, но пару минут назад Ящерица написал, что задержится. Чтобы скрасить ожидание, Чан проспойлерил главную новость.       — Ну, Met Gala. — Хенджин пихает его локтем в бок, словно это ускорит какие-то мыслительные процессы.       — А-а, это куда все странно одеваются? — Удивительно, но прием «ударь, и все починится», проверенный на самой разной технике в их старом общежитии, срабатывает и на нем. — Помню Джареда Лето в костюме кошки.       — Не странно, а в определенной тематике, — Хенджин закатывает глаза. — И, по-моему, очень круто, что нас туда приглашают.       — Ни одна группа не ходила всем составом, даже BTS, — добавляет Чонин, еще один модник. — Мы будем первыми.       — Это пока неточно, — вмешивается Чан. — Все кандидатуры Анна Винтур…       — Очень важная тетка в мире моды, — поясняет Хенджин для Чанбина слишком громким шепотом.       — …рассматривает лично. И, пока список гостей не сформирован окончательно, нас могут вычеркнуть. В любой момент и за любую оплошность.       Чан обводит всех мемберов своим самым строгим взглядом. Не то чтобы он сомневается в их благоразумии, просто слишком привык вести себя как мама-утка всего этого выводка.       — Да ладно, за что нас вычеркивать? Мы же милашки, — на этих словах Чанбин делает настолько приторное эгье, что всех пробирает на смех.       Вскоре в переговорную входит Ящерица. Раньше его грозная исполинская фигура, особенно на фоне низкорослых Stray Kids, внушала желание вытянуться по струнке и сложить руки на коленях ладонями вниз. Теперь же все восторженно подпрыгивают на стульях, прямо как дети, которые увидели любимого учителя. Он говорит о Met Gala то же самое, что уже озвучил Чан, и так же особенно подчеркивает:       — По возможности не вляпайтесь в ближайшее время ни в какие скандалы. Договорились?       — По возможности постараемся, — передразнивает его Джисон.

***

      «Хван Хенджин, убирайся».       «Перестань мешать Stray Kids и уходи».       «Это уже третий скандал Хенджина. Какие у JYP низкие стандарты».       Фургон с этими надписями стоит аккурат напротив входа в агентство. Глядя на него с высоты восьмого этажа, Чан старается дышать глубоко и ровно, но процесс уже запущен, и ярость стремительно распространяется по венам.       Подсылать безликие автомобили с громкими лозунгами к компаниям — излюбленный способ корейских фанатов выразить свое недовольство по любому, даже самому незначительному поводу. Сегодня, например, случился слив переписки одной скандальной светской львицы, где нетизены углядели намеки на интрижку с Хенджином. Не было названо ни одного имени, но скрины тем не менее завирусились, и особенно впечатлительная часть интернета сразу же решила, что речь в том диалоге пренепременно идет о мембере Stray Kids.       Безо всяких доказательств.       Вообще.       Чан не ханжа, но секс-скандалы всегда казались ему самым унизительным, во что только может вляпаться знаменитость. Личная жизнь на то и личная, чтобы оставаться за закрытыми дверьми домов и спален, а не становиться предметом обсуждения широкой общественности. Поэтому ему очень хочется верить, что Джинни и впрямь не имеет к этому никакого отношения.       Не то чтобы есть поводы сомневаться…       Но иногда Хенджин увлекается. Слишком эмоциональный и незаконно красивый — он притягивает к себе любовные драмы, как магнит офисные скрепки. Не сосчитать, сколько их было, причем некоторые истории настолько нелепые, что могли бы приключиться в ситкоме, но никак не в реальной жизни. На любой пьянке ему припоминают случай, произошедший примерно через год после дебюта: Джинни тогда спутался с дочерью начальника безопасности и едва не схватил пулю в задницу, пока сбегал через окно ее спальни. А ведь между ними даже ничего не было, он всего лишь читал ей стихи, кое-как подыгрывая себе на гитаре. В общем, тот еще и герой-, и горе-любовник.       Нервничая с каждой минутой все сильнее, Чан достает из кармана телефон и быстро набирает:

Чан:

Где ты?

Хенджин: Подъезжаю к компании. Уже вижу сраный фургон.

Чан:

Давай сначала ко мне в студию. Потом вместе пойдем к мистеру Чону.

Хенджин: Ок.       Минуты в ожидании Чан проводит листая ленту в «Твиттере». Иногда его взгляд цепляется за проблески благоразумия, вроде: «Это всего лишь слухи. Какого черта?», «Хенджину никогда не забудут скандал с травлей. Мне жаль его», «Почему JYP не защищает своих артистов? Почему компания отмалчивается?», но в общей массе он видит бесконечный и необоснованный хейт. Все как с цепи сорвались.       В тишине студии раздается робкий стук.       — Входи, — выкрикивает Чан.       — Привет, хен, — здоровается Хенджин, когда за ним закрывается дверь. Даже в таких ситуациях он не способен выглядеть плохо: темные круги под глазами и красный опухший нос только придают ему гранжевого шарма.       Не дожидаясь приглашения, младший садится на диван и обхватывает голову руками. Его мелко потряхивает, и от этого зрелища сжимается сердце.       — Не трясись, — Чан легко пинает его кроссовок своим. — Бед тебе, что ли, мало?       — Почему постоянно я? — Хенджин поднимает взгляд. То ли он торопился, то ли решил забить на все, но в компанию приехал едва ли не в пижаме. Из-под черного свитера крупной вязки торчит ворот серой футболки, а на штанах из мягкой ткани виднеется пятно от краски.       — Потому что ты красивый и популярный, Джинни. А еще очень добрый. Смешивать таких людей с дерьмом вдвойне приятно.       — Это так несправедливо. — Он откидывается на спинку дивана и разводит руки в стороны. — Уверен, Сохи в восторге. Ее вновь обсуждают, пусть и благодаря мне.       — Так у вас в итоге что-то было? — спокойно настолько, насколько это вообще возможно в подобной ситуации, спрашивает Чан. Он ненавидит вмешиваться в личную жизнь мемберов, и его воротит от необходимости задавать такие вопросы, но нужно понимать, какой стратегии придерживаться с директором Чоном, когда тот будет отчитывать их обоих. А для этого требуется правда, даже если она неприятная.       Хенджин снова садится прямо.       — В смысле? — хмурится он.       — Ты спал с ней?       За те несколько мгновений, пока в студии висит гробовая тишина, Чан успевает пожалеть о своем вопросе еще сильнее. Рот Хенджина кривится, из-за чего выражение его лица становится надменным.       — Она толкает дурь, употребляет сама, домогается всех, кто хотя бы немного популярен в соцсетях, а ты спрашиваешь, было ли у меня с ней что-то? — шипит он. — Я что, по-твоему, в отчаянии? Или мне настолько плевать, с кем трахаться?       — Хенджин-а, не психуй… — Чан поднимает обе руки вверх, пытаясь успокоить младшего.       — Не психовать?! — почти кричит тот и резко поднимается на ноги.       — Я должен был спросить, понимаешь?       Оскорбленный до глубины души Хенджин ничего не понимает. Он крепко сжимает челюсти, и под гладкой бледной кожей начинают играть желваки.       — На девяносто девять и девять процентов я был уверен, что между вами с Сохи ничего не произошло и не могло произойти, — пытается объясниться Чан, осторожно подбирая каждое слово. — Но на всякий случай решил уточнить, чтобы не выглядеть перед мистером Чоном идиотом, если вдруг начну тебя защищать, а это окажется правдой. Та самая одна десятая процента существует, если ты, например, был сильно пьян.       После этих слов младший тяжело вздыхает и опускает взгляд в пол. Он одновременно и бочка с керосином, и спичка, и пенный огнетушитель, а потому пожары в его груди обычно затихают так же быстро, как вспыхивают.       — Я всегда на твоей стороне, Хенджин-а. И на стороне остальных ребят. — Чан тоже поднимается. Слегка сжимает его предплечье и старается заглянуть в глаза. — Но иногда мне приходится задавать неудобные вопросы ради вашего же блага.       — Я знаю. Извини, хен.       — Все в порядке, — Чан примирительно тычет младшего в бок, отчего тот сначала дергается, а затем вяло улыбается. — Пошли к мистеру Чону. Чем быстрее объяснимся, тем быстрее выйдет заявление от компании с угрозами засудить всех к чертовой матери.       — А оно будет? — недоверчиво переспрашивает Хенджин. — Ну, заявление.       Его скепсис абсолютно обоснован — к сожалению, компании довольно часто плевать на чувства и состояние артистов. До тех пор, пока слухи не влияют на акции или продажи, никто не будет ввязываться в судебные тяжбы с ноунеймами из интернета.       Чан приобнимает его за плечо и выводит из студии.       — Я сделаю все возможное, чтобы было. Нам ведь очень нужно попасть на Met Gala, верно?

***

      Никогда прежде Ди не испытывала такого отвращения к мраморным полам. Сидя на таком, она вглядывается в собственное заплаканное отражение и размышляет, не поздно ли еще вернуться в Нэшвилл. Забыть обо всех своих амбициях, спрятаться в подвале и выбираться оттуда лишь по ночам, чтобы никто из школьных знакомых случайно не узнал, какая Дакота Уэст неудачница.       Наверное, все это время Майк был прав и ее не стоило принимать в агентство. Ди и раньше не претендовала на звание работника месяца, а сегодня в масштабах провала превзошла саму себя: пытаясь поймать удачный кадр с большим количеством гостей, она все отступала и отступала назад, пока не столкнулась с официантом, несущим горячие блюда. Отполированный до праздничного блеска пол не образовал сцепления с обувью, так что они оба упали, причем с грохотом, и тем самым прервали крайне трогательное поздравление младшей сестры жениха, которое сопровождалось слайд-шоу из миленьких детских фотографий.       Тишина после их падения была оглушительной. Просто грандиозной. Неизвестно, сколько бы она длилась, если бы не находчивость жениха, который тут же вскочил на ноги и громко произнес:       — О, слава богу это закончилось, а то я уже сам едва не плакал. Спасибо, что подсобили, ребята, — он подмигнул Дакоте и красному, как помидор, официанту. — И вообще, Китти, где ты взяла эти уродливые фотографии из детского лагеря? Я думал, что сжег все давным давно.       Гости неловко, но все же заулыбались.       Вскоре набежали другие официанты, которые быстро и бесшумно убрали все следы катастрофы. Ди только подумала, что, может, все не так уж и плохо, как ей на телефон пришло сообщение от Майка с одним лишь словом: «Исчезни». Так она и оказалась на полу в холле отеля «Плаза». Разбитая, униженная и умирающая от чувства вины одновременно — коктейль покруче «Молотова».       За тяжелыми дверьми, ведущими в банкетный зал, резко меняется музыкальная композиция. Ди сходу узнает ее и сначала закатывает глаза (каждые вторые молодожены выбирают для своего первого танца Perfect Эда Ширана, как будто ничего другого, более оригинального, в этом мире не существует), а затем испытывает стыд. Именно из-за такого предвзятого, даже циничного отношения ко всему, что связано со свадьбами, она и облажалась сегодня настолько грандиозно.       Это карма. Или бумеранг.       В общем, сама виновата.       Увлекшись самобичеванием, Дакота не замечает, как кто-то поднимается на этаж и подходит к ней совсем близко.       — Не подскажете, свадьба Миллеров в этом зале? — раздается откуда-то сверху, и одновременно с этим в поле зрения Ди оказываются черные лоферы от Prada.       — Да-да, здесь, — отвечает она не глядя и сильнее обнимает колени, чтобы занимать как можно меньше места в и без того огромном холле. Хочется, чтобы ее поскорее оставили одну.       Лоферы делают несколько шагов по направлению к банкетному залу, а затем вновь замирают.       — Дакота?       Меньше всего она прямо сейчас ожидала услышать собственное имя. Ди поднимает взгляд, и ей требуется какая-то доля секунды, чтобы понять, кто же перед ней стоит.       — Профессор Холбрук? — Ее рот приоткрывается от удивления.       И как Дакота сразу не узнала этот голос? Довольно низкий для женщины, но приятный, словно бархатный. Лекции по истории фотографии в его исполнении пролетали за один миг.       — Неожиданная встреча, — отвечают ей с улыбкой.       Дакота поспешно встает и оказывается лицом к лицу с Сабриной Холбрук, профессором из Нью-Йоркского и куратором Музея современного искусства. С их последней встречи на выпускном она ничуть не изменилась: это все та же элегантная женщина, возраст которой трудно угадать сходу. Если не знать обо всех ее профессиональных достижениях, на получение которых требуются годы и годы упорного труда, на вид ей можно дать не больше тридцати.       — Вы тоже сюда? — мисс Холбрук указывает в сторону двери, вопросительно приподняв тонкие брови. Она одета в черный брючный костюм, темно-каштановые волосы лежат в каре волосок к волоску — в общем, вид как всегда безупречный.       — Да, но я не гость, — Дакота смущается и сцепляет руки за спиной. На ней самой обыкновенные черные джинсы и белая шифоновая рубашка. Если бы не камера на плече, то ее вполне можно было бы принять за официанта. — Просто фотограф на этой свадьбе.       — Ясненько. А я, кажется, неприлично опоздала. — Профессор Холбрук немного наклоняется и добавляет заговорщическим шепотом: — На самом деле не очень хотела приходить.       — Почему? — так же понизив голос, интересуется Ди.       — Отец жениха — мой бывший муж, — она морщит аккуратный, слегка вздернутый нос. — И если младший Миллер очаровашка, то от старшего у меня начинается мигрень.       Дакота хихикает, прикрыв рот рукой. Такие откровения не были нормой для мисс Холбрук во время учебы, но на совместных неформальных походах в музеи она иногда делилась с избранными студентами чем-то личным. Так, например, во время посещения «Метрополитена» Ди случайно узнала о том, что профессор трижды была в браке, причем впервые она вышла замуж еще в восемнадцать — за бедного французского художника. Через пару лет он стал известен на весь мир, и цены на его картины взлетели до нескольких сотен тысяч долларов за штуку.       — Как ты поживаешь? — мисс Холбрук с материнской внимательностью осматривает Дакоту, и ее обычно строгие черты лица обретают мягкость.       — Нормально, наверное, — улыбнуться получается только вымученно. — Сегодня просто день не самый удачный.       — Никогда не наблюдала у тебя тяги к съемкам свадеб, — подмечает она абсолютно нейтрально, просто как факт, но Ди все равно слышит в словах мисс Холбрук какой-то упрек. Скорее всего, надуманный, берущий истинное начало в собственных мыслях.       — Это не то чтобы произошло по зову сердца, просто… — Она опускает взгляд в пол, чтобы не разреветься снова. Встреча с Сабриной или, скорее, с собственным прошлым разбередила и без того кровоточащую рану; в очередной раз напомнила о том, насколько Дакота, по ее собственному мнению, профессионально не реализована. — Так получилось.       Профессор Холбрук кивает.       — Я сама начинала в музее восковых фигур и понимаю, что такое работа ради денег.       Дакота не знала таких подробностей из биографии профессора, а потому искренне удивляется. Музей восковых фигур — это не то чтобы плохо, просто… не совсем про искусство, скорее про развлечение для детей и туристов.       — Я нигде об этом не говорила, — словно прочитав ее мысли, добавляет она с лукавой улыбкой. — Не проработав там и трех месяцев, я сбежала, потому что меня до ужаса пугали эти немигающие взгляды.       — Знаете, а меня до ужаса пугают свадьбы, — неожиданно даже для самой себя шутит Дакота.       — О, тогда беги без оглядки, — отвечает Сабрина, и они обе тихо смеются.       А после профессор вдруг спрашивает:       — Ты снимаешь что-нибудь для себя?       «Ох».       Еще пару месяцев назад, может, в феврале, она бы уверенно ответила «да». Но март и особенно апрель выжали из нее все соки. В это время свадьбы идут одна за одной, и времени чертовски не хватает. Хотя… не очередные ли это отговорки, которыми Дакота ежедневно кормит саму себя досыта?       — Иногда, — отвечает она уклончиво. — Зимой я увлеклась двойной экспозицией и экспериментировала в этом направлении. Мне нравится накладывать одно изображение на другое и получать совершенно новый смысл.       Поэтому в ее гостиной до сих пор разложен белый фотофон. Он собирает пыль и мешает подойти к окну напрямую, но каждый раз, когда Дакота об него спотыкается, то вспоминает, что неплохо было бы продолжить снимать. Если не для себя, то хотя бы для портфолио.       — Где-нибудь выставляешься?       Каждый следующий вопрос мисс Холбрук как новый гвоздь в крышку гроба, где покоится самооценка Ди.       — О, что вы, нет.       Она лишь время от времени выкладывает что-то в Instagram с парой тысяч подписчиков. Заявить о себе громче никогда не хватало смелости.       — Не бросай, — говорит вдруг Сабрина, и на это Дакота вопросительно хмурится. — Я понимаю, что искусством на аренду квартиры не заработаешь, но рутина затягивает, и из нее потом очень трудно вырваться, — поясняет она с печальной улыбкой. — Снимай для себя как можно больше в любую свободную минуту. Такой талант, как у тебя, не должен пропадать.       Слезы снова наворачиваются на глаза. Чтобы скрыть их, Дакота несколько раз быстро моргает. Услышать похвалу от такой женщины, как профессор Холбрук, бесценно.       — Была очень рада встретить тебя.       — Это взаимно, — поспешно отвечает Ди. — И спасибо вам за совет.       Или, скорее, за отрезвляющую пощечину.       Профессор Холбрук легко машет на прощание и уже было разворачивается в сторону бального зала, как вдруг вспоминает о чем-то еще.       — Можешь дать свой номер? — спрашивает она с загадочным выражением лица. — Я отправлю одну ссылку, возможно, это тебя заинтересует.       Не совсем понимая зачем, Ди тем не менее диктует свой номер и почти сразу получает сообщение.       — Мои друзья организуют конкурс для молодых фотографов, — поясняет Сабрина, разглядев легкое замешательство в лице Дакоты, которая уже перешла по ссылке. — Прием заявок закрывается сегодня, поэтому решайся скорее.       — Какой приз? — в лоб спрашивает Дакота, большим пальцем листая стильный одностраничный сайт. В жюри несколько кураторов, профессиональные фотографы и один редактор глянца.       — Персональная выставка. А если дела пойдут хорошо, то, может, и не одна.       Ди резко вскидывает голову.       — Вау, — только и вырывается у нее.       Приз действительно заслуживает того, чтобы за него побороться. Пусть первая персональная выставка, как правило, не приносит больших денег, она означает какое-никакое признание в профессиональном сообществе.       — Первая тема придет на почту со дня на день. Нужно будет сделать фото, опираясь на нее. Затем члены жюри посмотрят все, что им пришлют, и выберут участников, которые пройдут дальше, во второй этап.       — А сколько их всего? Этих этапов. — Дакота смотрит то на сайт, то на профессора.       — Вроде бы пять, точно не помню. Победителя объявят в конце года на церемонии в Париже.       — Вау, — снова только и говорит Дакота. Спустя какое-то время, правда, спохватывается и добавляет: — Спасибо вам за наводку.       — Рано благодарить, — смеется Сабрина. — Скажешь merci, когда победишь.       Прощаясь во второй раз, профессор Холбрук улыбается как-то особенно нежно. И, вместо того чтобы пойти в банкетный зал, она лишь бросает взгляд на тяжелую дверь и удаляется в противоположном от нее направлении. Вот так просто, наплевав на приличия, подальше от «Плазы» и бывшего мужа.       Восхитительная женщина. Дакота хотела бы стать такой же, когда вырастет.

***

      Сердце стучит где-то в глотке. По шее стекает капля пота, так резко контрастирующая по температуре с пылающей изнутри кожей. Чан промакивает влагу полотенцем, а затем, прикрыв глаза, утыкается носом в белую махровую ткань. Связь с реальностью барахлит. Он хотел бы потерять ее окончательно и не слышать следующих роковых слов:       — Давайте еще раз, — командует Минхо, словно в его спортивной сумке лежит запасное, еще не уставшее тело.       «Блядство», — стонет Чан то ли про себя, то ли вслух.       Ни один хореограф, работающий с JYP, не обладает и десятой частью садистских наклонностей Минхо. Может, и хорошо, что он стал айдолом и принимает участие в постановке танцев лишь от случая к случаю. Иначе их всех отсюда бы выносили.       — Хен, давай лучше перерыв, — хнычет Хенджин, с которого в силу особенностей организма сошло не семь потов, а семьдесят. Он словно только что из душа, который по какой-то причине принимал в одежде.       Минхо бросает в него острый, как кинжал, взгляд.       — Понял, — Хенджин тут же поднимается на ноги, — еще раз значит еще раз.       Никто больше не проявляет лишнего энтузиазма, но и не спорит. Все на взводе из-за предстоящего промоушена сингла в США и в глубине души понимают, почему Минхо так гоняет. Он и сам волнуется.       В итоге на перерыв их отпускают спустя три полноценных прогона. И то лишь потому, что у Феликса заныла спина.       — Мы вниз, к автоматам, — объявляет Хенджин, помогая Чонину подняться с паркета. Тот кряхтит, как дед, и что-то причитает себе под нос. — Кому что взять?       — Сок.       — Воду.       — Холодный зеленый чай, — говорит Минхо, не отрывая взгляда от экрана ноутбука, где воспроизводится их последний прогон.       И хорошо, что он не смотрит, потому что Хенджин на его просьбу корчит лицо. Их идиллия невероятно хрупкая.       Тем временем Чан берет с тумбы телефон и открывает мессенджер. За три с половиной часа репетиции там скопилось довольно много сообщений, начиная от инструкций, во что следует одеться в аэропорт, и заканчивая новой порцией дурацких картинок от Ыну.

Чан:

У тебя слишком много свободного времени.

Ыну: И при этом я все равно богаче тебя.       Не сдержавшись, Чан прыскает со смеху. Эту шутку случайно породил пьяный Чонгук, когда на посиделках девяносто седьмого лайна вдруг заявил, что зарабатывает больше всех присутствующих. Это было настолько не в тему, что все сначала недоуменно замолчали, а потом синхронно разразились хохотом. Теперь ему постоянно припоминают тот случай, а Чонгук, заливаясь краской, упорно все отрицает.

Чан:

Тогда в следующий раз ты закрываешь счет.

Ыну: А кто вчера платил?

Чан:

А ты не помнишь?

Ыну: Я ни черта не помню с того момента, как пришел Мингю.

Чан:

Оно и к лучшему.

Ыну: ???

Чан:

Ты пытался написать Розэ.

Ыну: Бля-я-ядь… Какой кринж.

Чан:

Я забрал у тебя телефон.

Ыну: СПАСИБО.

Чан:

Всегда пожалуйста.

Ыну: Я отплачу тебе добром за добро. ♥♥♥ Вряд ли Чан однажды станет написывать кому-то пьяным — это не в его стиле. Но он также не любит зарекаться, а потому отвечает:

Чан:

Заметано.

Ыну: Ладно, не поверишь, но мне надо работать. ㅠㅠ Убегаю.

Чан:

Шок.

Главное не перетрудись там.

      На самом деле никакой Ыну не бездельник, даже близко. С таким количеством рекламных контрактов, как у него, впору было бы стать вампиром, чтобы избавиться от обременительной необходимости иногда все же спать. А это всего лишь шутка, понятная им двоим.       Еще год назад невозможно было представить, что между ними вообще завяжется дружба. Время от времени они, конечно, пересекались в общих тусовках и на мероприятиях, потому что мир k-pop очень тесен, но толком друг с другом не разговаривали. Казалось, что не о чем. Все изменила трагедия, произошедшая в прошлом апреле. Когда Мунбина не стало, у Чана и Ыну появилась первая общая тема — их боль. Переживая ее вместе, они незаметно для самих себя выяснили, что во многом похожи: начиная от любви к футболу и заканчивая нездоровым, как многим кажется, трудоголизмом.       Как-то так, в общем-то, и сошлись, и с тех пор ни дня не проходило без общения. Даже если это всего пара сообщений, где один дает понять другому, что он жив и здоров.       Минхо громко хлопает в ладоши, привлекая всеобщее внимание.       — Давайте сейчас все нормально станцуют, и мы наконец-то пойдем домой, — говорит он, словно не от его милости зависит, когда закончится сегодняшняя репетиция. — Напишите Хенджину или Чонину, где их носит?       Только последнее слово повисает в воздухе, как ребята, нагруженные напитками, возвращаются сами. Правда, не одни: дверь за ними даже не успевает закрыться и тут же распахивается снова, причем с такой силой, что ручка с грохотом ударяется о стену.       — А ну стоять! — раздается следом так же громко.       Все замирают. И только Чан сначала непонимающе хмурится, а затем делает один шаг вперед.       — Мистер Джан? — настороженно говорит он мужчине, который так внезапно ворвался.       Мало того, что Джан Минхек — старый друг Чон Ука, нынешнего генерального директора JYP, так еще и один из акционеров компании. Без веской причины ему совершенно нечего делать в танцевальном зале, где репетируют артисты. И уж тем более так кричать.       Но Чана в упор не видят. Взгляд мистера Джана яростно мечется между Хенджином и Чонином.       — Кто из вас? — спрашивает он загробным басом, от которого едва не сотрясаются стены. Голос прямо как у Феликса по утрам.       В этот же момент дверь открывается в третий раз, пропуская в зал стройную, слегка вычурно одетую женщину — на ней пиджак на голое тело и очень узкие брюки. Проходит несколько секунд, прежде чем Чан вспоминает, что видел ее пару лет назад на новогодней вечеринке компании. Это супруга мистера Джана, Союн. Или Сохен?       — Я спрашиваю, кто из вас двоих? — мужчина снова кричит. Еще чуть-чуть, и весь этаж сбежится посмотреть на этого воющего зверя в костюме.       — Да что происходит-то? — бесстрашно бормочет Сынмин.       — Дорогой, прекрати… — вмешивается миссис Джан и кладет изящную руку на мощное предплечье мужа. Он тут же брезгливо ее отбрасывает.       Чан начинает терять терпение.       — Объясните, что случилось, — говорит он достаточно громко, чтобы на него наконец обратили внимание.       — Что случилось? — мужчина усмехается, но совсем не по-доброму. — Кто-то из твоих щенков неблагодарных спит с моей женой!       Брови Чана в изумлении ползут вверх.       — Перестань… — миссис Джан снова хватает мужа за руку, но он отмахивается от нее, как от надоедливой мухи.       — Должно быть, это какая-то ошибка. — Или, скорее, бред сумасшедшего. Союн (или Сохен?), безусловно, красивая женщина, но она старше только Чана лет на десять, что уж говорить про остальных.       — Нет никакой ошибки. Вот это, — мистер Джан лезет в карман и достает оттуда пропуск в компанию на ленте с логотипами группы, — я нашел в собственной спальне. Ну что, дорогая, — обращается он к жене, — кто из них?       Чан слегка поворачивает голову и неосознанно смотрит на Хенджина. Может, футболка у него сегодня слишком яркая или стоит он ровно по центру импровизированного полукруга подозреваемых… В общем, по какой-то причине выделяется.       — Э-э, я вообще понятия не имею, что происходит, — Джинни отшагивает назад, растерянно глядя то на Чана, то на мистера Джана.       Но его слова абсолютно не убеждают разгневанного мужчину, а скорее наоборот: тот срывается с места, в два шага преодолевает разделяющее их расстояние и хватает Хенджина за грудки. Одна из бутылок с соком в этот момент выпадает из рук и катится по полу.       — Засранец, — ревет мистер Джан и встряхивает его, как тряпичную куклу.       — Да я правда не сплю с вашей женой!       Уже в следующую секунду Чан оказывается между ними.       — Нам всем нужно успокоиться, — говорит он и с силой давит мужчине на грудь, чтобы тот отошел на несколько шагов.       — Я сейчас так успокоюсь, что вы без денег останетесь. — Мистер Джан снова пытается схватить Хенджина, но Чан стоит ровно посередине, поэтому ничего не выходит. — Зовите Чон Ука!       — Пожалуйста, угомонись, — вмешивается миссис Джан и в третий раз кладет руку на предплечье мужа. — Ты позоришь нас.       Последние слова срабатывают как предупреждающий выстрел в небо. Мистер Джан перестает тянуться к Хенджину, только поворачивает голову в сторону супруги и с изумлением переспрашивает:       — Я? Я нас позорю?       — Да, — отвечает она совершенно серьезно. — Ты.       Весь его воинственный запал гаснет. Уже в следующее мгновение перед всеми участниками этой драматической сцены предстает не один из акционеров компании, а всего лишь уставший мужчина средних лет, который глядя на свою жену будто ничего не видит.       Он долго молчит, а затем говорит лишь:       — Ай, к дьяволу.       И, махнув рукой, уходит из танцевального зала. Миссис Джан сразу же бросается за ним, звонко стуча по паркету тонкими шпильками.       — Ну и парочка, — нервно усмехается Хан, когда дверь за ними закрывается. — Это ж надо было такое придумать, да еще и нас втянуть. Его жена, конечно, милфа, но мы же не самоубийцы…       — Кто-кто? — переспрашивает у него Минхо.       — Ну, милфа. Горячая мамочка, с которой… — Хан осекается на полуслове, заметив какой-то странный, лишь ему понятный взгляд старшего, и тут же съезжает с темы: — Да неважно. Сюр какой-то, короче.       — Интересно, кто в их спальне пропуск-то оставил? — хитро улыбается Сынмин. — Вдруг кто из наших менеджеров.       — Пропуск временный, — вмешивается Чан, строго посмотрев на младшего. — Не болтайте ерунду. И давайте продолжим репетицию.       Только он собирается включить трек, как в спину ему прилетает:       — Ты посмотрел на меня.       — А? — переспрашивает Чан, обернувшись.       Хенджин стоит на том же самом месте и все еще держит в руках напитки. Взгляд у него какой-то странный, словно не предвещающий ничего хорошего.       — Когда Джан спросил, кто из нас спит с его женой, ты сразу же посмотрел на меня.       Сердце резко падает вниз, словно слова младшего обрубили какой-то трос. Трагедия неизбежна, но Чан предпринимает жалкую попытку оправдаться:       — Хенджин-а, ты неправильно понял…       — У тебя даже сомнений не возникло, — криво усмехается он. — Кто же еще, если не наш бедовый Хенджин, да? Это обязательно должен быть я, так ведь? — к концу фразы его голос срывается на крик.       — Нет, не так.       Чан правда посмотрел на него случайно. В большинстве случаев он не сомневается в благоразумии своих младших, а спать со взрослой замужней женщиной — это очевидно неблагоразумно.       — Не пытайся оправдаться. Твоя первая реакция всегда самая честная.       В его глазах так много обиды, что хочется ударить самого себя, лишь бы младшему немного полегчало. Совершенно идиотская ситуация.       — Давай поговорим спокойно.       Хенджин качает головой.       — Я не хочу с тобой ни о чем разговаривать.       После этих слов он ставит напитки на пол и быстрым шагом идет к двери, где, замерев ненадолго, добавляет:       — Может, мне вообще не стоит переподписывать контракт? Зачем группе нужен участник, от которого одни проблемы, верно?       Возразить Чан не успевает — дверь захлопывается. А побежать вслед за Хенджином мешает Чанбин, который резко хватает за плечо и оттаскивает назад.       — Ты сейчас только хуже сделаешь. Пусть он перебесится, потом поговорите.       Чан хоть и не согласен, но все-таки кивает и поступает так, как говорит Чанбин. Он знает младшего лучше, чем тот сам себя.       В зале повисает гнетущая тишина, которую в конце концов нарушает Сынмин:       — Не знаю, как вы, а я чувствую определенное напряжение внутри нашего коллектива.       — Бли-и-ин, реально, — тянет Минхо. — Пока ты не сказал, я думал, что мы лучшие подружки и никогда-никогда не поссоримся.       Закатив глаза, он берет свой уже теплый зеленый чай и выходит. Вскоре за ним следуют остальные. И только Чан еще неопределенное количество времени сидит в зале, то ли оттягивая момент, когда придется вернуться в общежитие, то ли избегая его вовсе.       Пусть и совершенно случайно, но он крупно облажался с Хенджином.       Снова.

***

      В общежитии, которое так только называется, а на деле представляет собой огромную квартиру на четверых в охраняемом жилищном комплексе, непривычно тихо. Чан проходит мимо темной гостиной дальше по коридору и не замечает горящего света ни за одной из дверей спален.       «Еще даже полуночи нет, а они уже легли спать? Или ушли куда-то?» — думает он. Лучше бы первое, потому что выезжать в аэропорт завтра в восемь утра.       В своей комнате Чан переодевается в домашнее, а затем достает из шкафа чемодан. Необходимое для поездки уже разложено аккуратными стопками на кровати, об этом он позаботился перед репетицией, остается только не менее аккуратно все упаковать. Чан тратит на это от силы десять минут — у него и так не очень много вещей, а в поездку, где запланированы одни съемки, брать с собой кучу одежды вообще бессмысленно. Met Gala, «Доброе утро, Америка», осенний кампэйн для Томми Хилфигера, новый клип и целая пачка YouTube-шоу… Стилисты сами обо всем позаботятся, за что им, безусловно, огромное спасибо. Не будь Чан айдолом, то, наверное, ходил бы годами в одном и том же. А как только что-то испортится, покупал бы точно такое же новое.       К тому моменту, когда он выходит из душа, где провел, по ощущениям, целую вечность, в общежитии все еще подозрительно тихо.

Чан:

Вы где?

Чанбин: Мы с Ханом ходили ужинать. Скоро вернемся.

Чан:

А Хенджин где?

Чанбин: Он разве не дома?

Чан:

Нет.

Чанбин: Тогда не знаю. С нами идти он отказался, может, ест один. Или сидит в другой общаге.       Чану становится не по себе. Как долго Хенджин будет его избегать? И как это повлияет на климат внутри группы? Не то чтобы они раньше никогда не ругались, все же, когда в коллективе восемь человек с совершенно разными характерами, это неизбежно. Но Хенджин упомянул контракт. День икс все ближе, а у них начались проблемы с доверием.       Это плохо.       Очень плохо.       Когда Чан уже готов лечь спать (читать как: пялиться в потолок полночи из-за неспособности уснуть), дверь в квартиру открывается. Затем слышатся приглушенные разговоры, топот по паркету и, наконец, стук. В его спальню.       Чан подрывается и открывает, ожидая увидеть на пороге Хенджина, который созрел на разговор, но там почему-то стоит Чонин. Вторая такая квартира, где живет он вместе с Минхо, Феликсом и Сынмином, находится всего двумя этажами выше, поэтому младший пришел в домашней одежде — в безразмерной футболке и шортах.       — Мы можем поговорить? — спрашивает он, переминаясь с ноги на ногу.       У Чана плохое предчувствие. Он жестом приглашает младшего войти в комнату, сам садится на компьютерный стул, а неожиданного гостя усаживает на краешек кровати.       — Что-то случилось?       Чонин опускает взгляд и невыносимо долго молчит, кусая нижнюю губу. Ясно как белый день, что он накосячил и вот-вот в этом признается. С ними ни минуты спокойствия.       — Это я, — говорит он так тихо, что, если бы Чан не находился в режиме повышенной бдительности, то это невозможно было бы расслышать. А затем добавляет: — У нас с миссис Джан были отношения.       На несколько мгновений Чан прикрывает глаза. А Чонин тем временем продолжает, раз уж набрался смелости:       — Мы пересеклись на показе в Париже в феврале, там все и закрутилось. Ее муж долго ничего не замечал, но недавно я посеял свой пропуск в компанию, сделал временный, на котором ни фотки, ни имени, и умудрился оставить его у нее. А сегодня… — он качает головой. — Мы ехали в одном лифте, и я клянусь, что не делал ничего странного, но он словно почувствовал, что что-то не так и… — Чонин ненадолго замолкает. — Короче, он догадался, что это кто-то из нас двоих. Я или Хенджин.       То, что Чонин умудрился дважды за несколько дней потерять пропуск, вообще не кажется удивительным. Это наоборот единственное, чего от него следовало ожидать во всей этой безумной истории. Остальное же…       — Это… — Чан беспомощно открывает и закрывает рот, впервые в жизни не зная, что сказать мемберу своей группы. Обычно у него всегда есть вопросы, ответы, замечания и предложения, но сейчас в голове полнейшая пустота.       — Я понимаю, насколько это глупо и безответственно, — приходит на помощь Чонин. — Мистер Джан не будет устраивать никаких разборок на уровне компании и уж тем более не пойдет с этим дальше, Сохен в этом уверена. Секс-скандал не нужен ни ему, ни его дойной корове, то есть нашей группе, — выпаливает он на одном дыхании, после чего затихает и опускает голову еще ниже.       Вот это ситуация. Настолько экстраординарная, что Чан оказался к ней совершенно не готов. Что он сейчас должен сделать как лидер группы? Прочитать лекцию о том, что нельзя спать с женщинами, если от милости их мужей зависит твоя карьера?       Чонин ведь и сам уже понял, что облажался. Пусть за последний год он очень повзрослел и превратился из мальчишки в молодого и красивого мужчину, старая привычка сутулить плечи, когда ему стыдно, никуда не делась.       — Ваши отношения закончились? — на всякий случай уточняет Чан.       — Угу, — отвечает младший, не поднимая головы. — Я клянусь, что ничего подобного больше не произойдет. Мне очень-очень жаль, хен, я подвел тебя.       Горло сдавливает непонятная эмоция. Что происходит с его группой, с мемберами?       — А ты… Ты в порядке? — Самый простой вопрос, который тем не менее Чан едва не забыл задать.       Чонин отвечает не сразу, словно и впрямь анализирует свое состояние, чтобы дать как можно более правдивый ответ.       — Нет, но я буду в порядке, — кивает он. — Не волнуйся.       — Больше ничего не хочешь сказать? — Это наверняка прозвучало как вопрос чересчур строгого отца, с которым делиться не хочется примерно, ну, ничем, поэтому Чан тут же формулирует по-другому: — Если тебя что-то беспокоит, ты всегда можешь прийти ко мне, ты же знаешь об этом?       — Знаю, спасибо, — Чонин поднимает голову. Его губы едва заметно изгибаются в полуулыбке.       Вскоре младший уходит, тихо притворив дверь, и оставляет после себя еще больший хаос в душе Чана. Как же так получилось, что, смотря на своих ребят пристально, практически не моргая, он тем не менее так много упустил?

***

      — И что там за тема?       Дакота ставит на стол миску с чипсами, а сама, перехватив телефон поудобнее, садится на диван.       — «Между духовным и телесным». Что бы это, блин, ни значило, — отвечает она, на что Джо хихикает.       — Организаторы решили начать конкурс с самого интересного — с обнаженки.       — Мне кажется, обнаженка — самое банальное, что только можно придумать.       Расположившись поудобнее, Ди свободной рукой включает ноутбук.       — А мне кажется, что вы, претенциозные снобы и хипстеры, все одновременно так подумаете. В итоге запомнится тот, кто пришлет обнаженку. Может, они именно этого от вас и ждут?       «Да ну нет», — сначала хочет ответить Дакота, но осекается на полуслове. А вдруг Джо права?       Стоит подумать об этом позже.       — У меня еще есть время. Оставлю твой вариант на самый крайний случай.       — А когда дедлайн?       — В конце мая.       — Только не затягивай, — Джо, как всегда, выполняет функцию мамочки. — Я хочу приехать на твою выставку в Париж.       — Не буду, — улыбаясь, заверяет ее Дакота. — Но кто сказал, что ты приглашена на мою выставку?       Джо наигранно ахает, после чего разражается речью о том, какая ее подруга жестокая и неблагодарная.       — Ладно, ладно, — смеется Ди. — Я приглашаю тебя на выставку, только перестань.       — То-то же, — звучит с той стороны телефонного звонка одновременно с громким зевком. — Ладно, я бы посидела с тобой еще, но мне пора спать.       — Уже? — разочарованно тянет Дакота. — Ты точно не останешься смотреть трансляцию со мной?       — Извини, сестренка, Ноа завтра рано утром на работу.       «Ну конечно», — закатывает глаза Ди.       — Но ведь это Ноа нужно рано на работу, а не тебе. Не понимаю, он что, маленький ребенок и не может уснуть один?       После ее слов ненадолго повисает тишина, и, пока она длится, Дакота успевает пожалеть о сказанном.       — В любых парах есть определенные договоренности. И одна из наших — ложиться спать вместе, — довольно мягко объясняет Джо, хотя у нее было полное право разозлиться.       — Извини, это было лишнее, — вздыхает Дакота. — Я просто скучаю по тебе и по нашим маленьким традициям.       — Я тоже скучаю. Созвонимся завтра?       — Да, хорошо. Спокойной ночи.       В области сердца неприятно зудит, но Дакота это игнорирует. Джо поступает ровно так, как поступала весь последний год, чему же тут удивляться? Ноа теперь — часть ее семьи, и, естественно, его интересы будут ставиться выше интересов подруги. Такова жизнь.       Ди перекладывается на живот, пододвигает ноутбук поближе и находит на YouTube нужную трансляцию, которая уже пару минут как началась. Будучи подростком, она смотрела Met Gala и мечтала о такой же нью-йоркской светской жизни, какая была у ее дедушки. До Rolling Stone он работал папарацци в большом таблоиде, и, по его словам, ни одна, даже самая именитая школа фотографии не сравнится с красной дорожкой. Когда перед тобой парад знаменитостей и меньше минуты, чтобы хорошо сфотографировать каждую, проявляются все потаенные таланты. Шанса на ошибку нет.       Повзрослев, Дакота отпустила наивную детскую мечту повторить карьеру дедушки точь-в-точь, но наблюдать за Met Gala не перестала. В последние годы к ней присоединялась Джо. Они запасались чипсами и мороженым и обсуждали все голливудские сплетни так, будто им действительно было до этого хоть какое-то дело.       Сегодня Дакота одна, ну и что с того? В первую очередь это же ее традиция.       Она тянется к столу за миской с чипсами и даже почти хватает ее, как вдруг на телефон приходит сообщение: Джо: Я придумала. Буду читать текстовую трансляцию в X и все-все тебе комментировать.       Это мило. Настолько, что Ди перестает злиться на подругу в ту же секунду, как дочитывает одно сообщение и получает новое. Джо: Я обожаю Гвендолин Кристи. Мы с Ноа как раз «Игру престолов» пересматриваем.       Кажется, Джо говорит об одной из ведущих трансляции с ковровой дорожки Met Gala.

Дакота:

Она сегодня круто выглядит.

Хоть я и не люблю «Игру престолов».

Джо: Ты посмотрела ОДНУ серию и сделала выводы.

Дакота:

Я посмотрела ТРИ серии.

Этого достаточно, чтобы сделать выводы!

      В ответ Джо присылает эмодзи с закатывающимися глазами. А уже следом: Джо: ЗЕНДЕЯ МОЯ БОГИНЯ.

Дакота:

Боже, она нереальная.

Платье огонь.

      Они обсуждают все подряд, и в какой-то момент Дакота начинает чаще смотреть в телефон, чем на экран ноутбука. Джо: Пока что все остальные наряды какие-то скучные.

Дакота:

Да-а.

Что это зеленое шифоновое платье?

Как будто на моем выпускном из средней школы.

Сейчас даже фотку найду.

      Она и правда лезет на Facebook, чтобы отыскать фотографию одноклассницы в том самом платье.       — А теперь с нами Stray Kids и Томми Хилфигер со своей прекрасной женой Дэй, — говорит где-то на фоне вторая ведущая трансляции, модель Эшли Грэм. — Бан Чан, я правильно понимаю, что вы первый раз присутствуете на Met Gala? Джо: Что это за толпа вокруг Хилфигера? Это случайно не та корейская группа, которую любит твоя соседка?       Сообщения от Джо всплывают вверху экрана телефона. Ди мельком бросает взгляд на ноутбук и уже хочет ответить, что не знает, потому что ей, в общем-то, всегда было все равно, кого слушает Бранка, как вдруг что-то или, вернее, кто-то, приковывает к себе все ее внимание.       — Верно, мы впервые здесь, и это все благодаря Томми…       Дакота несколько секунд смотрит на экран, глупо моргая, пока в ее голове активно происходят процессы узнавания и сопоставления. Парень, который держит микрофон и отвечает на вопрос Эшли Грэм просто поразительно похож на того самого Криса, с которым она случайно провела ураган в Австралии.       Телефон в ее руках вибрирует. Джо: Ты куда пропала? Мальчик со светлыми волосами и в белом костюме такой красивый. Похож на ангела.       Это же не может быть Крис? Или может? Ди жадно вглядывается в экран ноутбука. Синий костюм от Хилфигера, на лице — немного макияжа, волосы лежат как-то по-другому. В целом…       Он заливисто смеется над шуткой ведущей, и сердце Дакоты пропускает удар. Без сомнений, это Крис. На чертовой ковровой дорожке Met Gala!       — Что вас вдохновляет в Stray Kids? — спрашивают уже у Томми Хилфигера.       — Оу, они современные суперзвезды высочайшего уровня. Это группа из Южной Кореи, но совсем скоро у ребят начнется мировой тур, в котором целых сорок городов…       Группа из Южной Кореи? Тур? Интересно, эти парни рядом — и есть его «трудные подростки»? Джо: Ты где? Ау-у-у.       Пальцы в нерешительности зависают над раскладкой клавиатуры. Во-первых, Дакота еще слишком хорошо помнит реакцию подруги на австралийские приключения, а во-вторых, поверит ли она вообще в такое развитие событий?

Дакота:

Извини, я в туалет ходила.

      Сообщения от Джо продолжают приходить, но Ди сворачивает мессенджер и открывает браузер, несмотря на данное самой себе обещание не гуглить его. Тут как будто бы сама Вселенная настаивает.       «Бан Чан» — вводит она в поиске, ощущая в груди странное волнение. Выдача в Google огромная: куча фото, новостей и даже страница в Wikipedia.       «Кто ты, черт побери, такой?» — бормочет Дакота себе под нос, нажимая на первую ссылку.

***

Пользователь @westdakota опубликовал (а) новый пост:

Я думала, что оказалась в ромкоме с рейтингом 16+, а это семейный фильм из репертуара Disney.

«О боже, в первую их встречу она и не догадывалась, насколько он знаменит».

Пользователь @nonamebutjo ответил (а) @westdakota: Если речь о Джо Джонасе, знай, что он МОЙ.

Пользователь @westdakota ответил (а) @nonamebutjo:

Мне все равно в детстве больше нравился Зак Эфрон.

И раз уж я о нем вспомнила, сегодняшняя музыкальная рекомендация: Zac Efron feat. Zendaya — Rewrite the Stars.