новобрачный поневоле

      07.12       Игорь уже третий день не появлялся на работе потому что не хотел.       Возможно, такое поведение недопустимо для любого другого человека, но каждое утро Александров продолжал отключать будильник и делать вид, что его не было вовсе. Не то, чтобы он не спал ночами, имел плохое самочувствие физическое или душевное. Нет. В какой-то момент ему стало тотально лень и слегка похуй, как и Антону, который точно так же уже неделю активно игнорировал первые уроки, не считая литературы в понедельник, каким-то чудом поставленной первой, конечно. И отчасти Игорь его понимал. Декабрь выдавался ужасным — холодным, мокрым, сопливым и пасмурным, впрочем, как и всегда. Отчасти радовало только то, что это только его начало и, возможно, скоро серо-грязные краски в городе заменятся сказочно-белыми. Но пока об этом оставалось только мечтать, потому что один ливень раз в три дня особых надежд на нормальную зиму не давал.       В восемь утра из сновидений привычно выдернула навязчивая мелодия будильника, которая сама себя мелодией называла неохотно. Скорее угловатый опенинг, блин, к новому дню, слова в котором не так сложно разобрать и выучить, нежели транскрипцию японских слов. Бля, я убил Андрея. Андрея Коромысло.       Игорю на убийства, естественно, было похуй так же, как и всегда, именно поэтому он привычно потянулся к прикроватной тумбочке за телефоном, не открывая глаз, и обнаружил, что находится вообще на другом конце от неё. Как бы не хотелось преодолевать хоть какие-то дистанции, ему все равно пришлось, просто чтобы отключить будильник и попутно обдумать, пойдет ли сегодня весь главный офис нахуй или всё-таки стоит явиться.       Нахуй победило, раз через полминуты Александров вновь кутался в одеяло и искренне радовался, что его никто за такие мелкие грешки не выпиздит.       Правда, эйфория от такой редкой возможности быстро завершилась. Вернее, сразу же как после щелчка дверной ручки раздался тихий и несмелый голос.       — Игорь? У тебя будильник звонил… ты не спишь ещё?       Отзываться не хотелось, но не хотелось позже, чем Игорь все же что-то промычал за неимением сил на членораздельный ответ.       Александров почувствовал себя летучей мышью, когда чуть ли не вибрациями воздуха уловил то, как резво Тоша юркнул к его кровати и присел на край. Пришлось открывать глаза, потому что только так организм понимал, что сон ещё не начался и что надо включать речевой аппарат, и, по-возможности, без вступительных «мньньмнмь».       — Ты что-то хотел?       — Да… слушай… можно мне сегодня никуда не идти? Сил никаких нет… — Игорь был уверен, что Антон сейчас смял в кулаке простынь или собственную одежду, а может быть, снова вцепился в руки, перебирая пальцы.       — Можно.       Ответ простой как три копейки, но ребенку счастья доставил столько, что, кажется, блеск его улыбки пробился даже в оконные проемы и осветил всю улицу.       — Спасибо, — Антон вытянулся вдоль его кровати, хотя задом все ещё сидел на том же месте, и довольно заглянул ему в глаза. Игорю не потребовалось много сил, чтоб накинуть на него угол одеяла и тем самым пригласить к себе в постель на завершение просмотра сновидений. И Антон, полностью соглашаясь, словно мышка нырнул к нему под одеяло в теплые объятия, довольно посмеиваясь и чуть ли не мурча в грудь мужа.       — Господи, сколько ты мне говоришь что тебе срочно в школу надо, а щас счастья полные штаны.       — Конечно, у нас биологичка злая, — пробурчал Антон. — А ещё она на мою фамилию неправильно ударение ставит.       — Ли́твинов?       — Александро́в.       Игорь на секунду перестал дышать, превратился в ледовую статую, оттаял и не понял ровно нихуя, кроме того, что спросонья он все равно не сообразит.       — С каких пор это твоя фамилия?       Антон светло улыбнулся, поцеловал его в нос и улёгся обратно, поближе к сердцу, даже сквозь плоть, кажется, греющему лучше, чем это же пуховое одеяло и любой, даже самый шерстяной свитер в мире.       — Не задавай мне глупых вопросов. Особенно когда я не знаю на них ответа, — Антон хихикнул и насильно переложил ладони Игоря с талии поближе к спине, словно пытаясь построить вокруг себя настоящую крепость из рук, да и, в общем-то, из всего альфы в целом. — Спи уже.       Он с довольной улыбкой оставил поцелуй на шее у Игоря, прогнав по коже целую тучу мурашек, и снова приютился у него под боком, почти что сворачиваясь клубочком. Сердце в груди ёкнуло от одной лишь странности происходящего, но против высказываться не спешило. Такой красивый, тихий и ласковый котенок пришел к нему, пару раз мяукнул и забрался под одеяло, сразу же пригревшись на месте рядом с хозяином и дав волю слипающимся от сонности глазкам. И Игорь не знал, является ли он и впрямь его владельцем или всё-таки более опытным и взрослым котярой, который сам на свою голову нашел маленького подопечного. Но ни один из вариантов не отсеивал желание бешено его любить и ласкать всеми доступными методами: начиная от того, чтоб просто гладить по голове и достаточно широкой спине, заканчивая вылизыванием и поцелуями во всех самых чувствительных местах.       Игорь бы отвернулся сейчас от Антона, чтоб тот не провоцировал его на странные и слегка извращённые мысли, но не смог оторвать взгляда от мирно сомкнувшихся ресниц, пушистых кудрей и белых щек, кое-где украшенных мелкими родинками. Его красота рано или поздно сведёт Игоря в могилу, потому что иметь влечение к такой юности в чертах лица — незаконно. Но до тех пор, пока на него ещё не вызвали толпу милиционеров, — которых, наверное, было бы очень легко подкупить, — он может смотреть на Антона столько, сколько получится. Пока совесть, заметно зачернившаяся за последние пару месяцев, не заставит отвести взгляд на пугающие тени по углам или вовсе закрыть веки и попытаться уйти в сон, в котором не окажется ничего нового. Демоны снова будут дергать за волосы, бормотать несвязную чушь и мерзко хихикать при каждом мелком проебчике. Он снова увидит её бездонные глаза и будет чувствовать себя предателем, говоря слова любви и понимая, что в реальности он променял её на Антона.       * * *       Около часа дня Антону стало за себя стыдно. Мало того, что он бессовестно прогуливает уроки, так он ведь ещё и спал в чужой постели. Особенно сильно в разум впивалось воспоминание как он проснулся около десяти утра, молча поцеловал уже более-менее проснувшегося или пытающегося проснуться с помощью соцсетей Игоря, так же молча отвернулся и продолжил спать. Верха такого ахуенеза, какой в тот момент накрыл Александрова, постичь уже, увы, не сможет никто.       Антон честно пытался отделаться от этих мыслей, конспектируя параграфы учебника по биологии. Всё-таки учительница вредная до жути, даже за несделанное домашнее задание она и не только над фамилией издеваться начнет. Хотя лучше бы издевалась, потому что Антон уже был готов застрелиться, смотря на двадцать страниц, которые должны оказаться конспектами в тетради.       И Антон, вернее, его пиздец какая прокрастинаторская сторона ужасно обрадовалась поступившему звонку, даже если в любом другом случае владельца номера захотелось бы послать в дальние страны. Правда, даже при раскладе полной свободы ему бы не позволила совесть, потому что на экране высветилось нечто «дедушка №1 (В)».       Антон кое-как набрался смелости ответить. Он не общался с ним вот так три, блин, месяца, и вовсе не потому, что не хотел. Просто о-дедушка звонки тоже не любил. Хотя если его заставить позвонить — он потом часами не затыкается. При том, что это у них наследственное. Внешность Антон выиграл от родственников по отцовской линии, а вот весь характер, повадки и интересы — от маминой.        — Алеу, да.       — Пизда. Привет.       Развязности речи а-дедушки можно было только позавидовать. Когда они придумали такой шифр, придумывали ли вообще и почему а-дед взял у о-деда телефон — историки до сих пор ищут ответ на этот вопрос, но зато Антону стало понятно, что легендарный 3310 оказался во власти праотца Алексея. Вероятнее всего, праотец Василий крутится где-то неподалеку — у Антона с дедушками много разговоров происходило на громкой связи, когда один из них колдует у плиты, вяжет или вышивает, а второй постоянно пытается добавить в блюдо чеснока и доказать супругу, что клубок кончится на последних двух рядах, а нитки на этот узор не хватит.       — Леша, общайся нормально! — где-то на заднем плане заворчал Василий параллельно с тихим шумом воды, подтверждая свое присутствие. Алексей хрипло засмеялся, явно довольный тем, что подействовал на нервы супругу. Антон вдруг понял, в кого это у него в крови донимать мужа. — Что, как дела там у тебя, Тош? Что нового? С сентября с тобой не говорили, ты представляешь!..       — Позабыл уж о стариках, небось…       — Да я твое поздравление ни в жизнь не забуду, — напыщенно весело фыркнул Антон. Помнил он лишь потому, что весь день своего вхождения в совершенные лета проплакал как маленький ребенок, переживая, что принял неправильное решение два месяца назад, и каждое веселое слово и известие втыкалось ему в сердце штыком. «Как вам может быть хорошо, когда мне плохо?» — Да ничего такого, вроде…       Биология постепенно отошла на второй план. Антон сунул ручку за ухо и переместился на кровать, потому что от долгого положения сидя начала неистово ныть спина вместе с пятой точкой.       — Я замуж только вышел, а так ничего, вроде.       — Как — «замуж»?! — перебивая, воскликнул Василий. Предположительно в раковину упала предположительно кастрюля, потому что металлический удар и гул Антону по слуху ударил очень уж сильно. — Что значит «замуж»? Как? За кого? Когда? Мама-то хоть знает?       Антон рассмеялся, хотя в голове мелькнула грустная мысль, что мама о том, что он замужем, знает лучше всех. Вместе с отчимом. И закрытыми долгами по ипотеке и кредитам.       — Ой, Господи, я уж подумал, что ты серьезно, — явно облегчённо выдохнул Василий, а Алексей продолжил загадочно молчать. Антон почему-то подумал о том, что дед уже вооружился луковицей чеснока. — Не шути так больше. Меня чуть удар не хватил…       — Я не шучу, — уже серьёзнее проговорил Антон, но от того, какими недоматерными-перецензурными словами Василий гаркнул на Алексея и как тот отозвался привычным «ты ж не упырь, чё тебе от чеснока будет», серьезный тон держать стало сложнее. — Просто почему мама-то не знает. Знает. Ещё как знает.       Воцарилось секундное молчание, а потом заворчал уже отдалившейся голос Алексея:       — Еб твою мать… Эта нам в подоле в семнадцать принесла, этот — замуж выскочил… Чо дальше от мира ждать… Куда он катится…       — Ой, Леся, да перестань ты кухтеть, — даже не заметив, как изобрел новое слово из слияния «кудахтать» и «бухтеть», отозвался Василий. — Скажи спасибо что и он о правнуках не объявил!.. Ой, кошмар… Надеюсь, хоть не за хача этого своего?       Антон кое-как подавил смешок, особенно когда объект их обсуждений постучал по дверному косяку, обозначая свое присутствие в проеме. Иначе бы Антон его из-за стола ни в жизнь не увидел, а так даже привстал, чтобы повнимательнее оглядеть привлекательное лицо с застывшим на нем выражением «ой блять, ты ещё и пиздишь с кем-то».       — Да нет… славянин вроде. О чистокровности не скажу, — Антон всё же дал волю паре «хи-хи», когда Игорь непонятливо поднял одну бровь. Омеге пришлось отстранить от уха телефон и поинтересоваться: — Тебе что-то нужно?       Игорь ещё несколько секунд подозрительно на него смотрел, но в конце концов ступил на тёмный паркет и объяснился:       — Да… у тебя же в любом случае должна быть хоть одна ручка. Или ещё какая хуйня пишущая. Дай на минуту, у меня все засохли, а надо срочно.       — Посмотри в правом ящике, — махнул он на стол и вернулся к разговору с о-дедушкой. — Не за хача, в общем. Хач вообще злой оказался. Вредный. Убить его мало, такое зло он на-…       Антон наконец вспомнил о той ручке, что все ещё находилась за ухом, и только теперь протянул её Игорю, однако замер и забыл, как говорить и дышать, едва кинул на него секундный взгляд.        — Господи, Игорь, ты вообще знаешь где право, а где лево?       — Мне щас больше интересно, какого хуя.       Антон кое-как выдохнул только тогда, когда над ухом послышался вопрос о происходящем от явно озадаченного Василия. Парню пришлось дать обещание перезвонить чуть позже, быстро попрощаться и повесить трубку.       На грудь приземлился спонтанно обнаруженный вибратор, темно-красная резина, которого, кажется, зарделась от смущения и стала ещё краснее, ровно как и щеки самого Антона.       — Ну, зато я теперь знаю, что у нас в доме есть хуйня не только пишущая, — заметил Игорь, отодвигая с законного места стул у рабочего стола, ставя его напротив кровати и садясь по-ковбойски со сложенными на спинке руками, . — Ну что, расскажешь?       Антон описал взглядом полукруг в воздухе и отвёл взгляд с видом незаинтересованности и «отъебись, а»:       — Тебе ли не похуй?       — М-мм… нет, — спустя короткие раздумья наклонил голову Игорь. Антон уже ожидал, что прямо сейчас в очередной раз разочаруется в идеальности Александрова, однако тот внезапно улыбнулся: — Ты даже представить не можешь, как я к этой резине сейчас ревную.       Антон ощутил, как приятно по коже пробежалась дрожь, собираясь внизу живота. Тон Игоря каждой нотой выдавал очевидную провокацию, а Антон, блять, ужасно любил, когда его намеренно провоцируют. Интересно, Игорь успел когда-то сделать такой занимательный вывод или просто ткнул пальцем в небо?       — О, правда? — Антон азартно улыбнулся, сменив позу и теперь уже сидя на кровати на коленях.       — Мамой клянусь.       Вибратор словно судья и главный организатор повисшего в воздухе напряжения лежал на столе, правда, не долго. Вскоре он перекочевал в руки к Игорю, проявляющему явно не маленький интерес по отношению к игрушке.       — Часто этим развлекаешься-то?       — Боже, зачем ты трогаешь то, что могло быть у меня в заднице даже сегодня утром? — промурчал Антон, смотря Игорю прямо в глаза. Тот не ответил особенной реакцией и вместо этого твердым тоном напомнил:       — Я первый спросил.       — Да, конечно. Хм… я думаю, раза три или четыре в неделю.       Игорь удивлённо и в то же время удовлетворённо хмыкнул. Господи. У Антона в жопе этот кусок резины бывает чаще, чем сам Игорь вовремя приходит на работу. Что-то в этом мире определенно нужно менять. Но не сейчас. Сейчас в голову приходят более буйные, откровенные, смелые, но от того не менее интересные мысли.       — Знаешь что, — спустя паузу начал Александров, покрутив в руках бордово-черный предмет. Пальцы добрались до регулятора внизу, и в ответ на слабую вибрацию он усмехнулся с восторженным «ух ты». Впрочем, сразу после этого он кинул вибратор обратно на кровать. — Хочу, чтоб ты сейчас этим подрочил. При мне. Как тебе идея?       — Хуевая, — отозвался Антон так же провокаторски, ни на секунду не сводя с Игоря сверкающего взгляда.       — Я в курсе. Ты всегда в праве отказаться.       Антон театрально отвёл глаза и прижался затылком к стене, открывая взору пылающие щеки и покрасневшие от бесконечных покусываний губы. Игорю было не сложно догадаться, что на деле идея оказалась не такой уж и хуевой, просто Антон не хочет признаваться открыто. Строит из себя саму невинность. Как будто бы, блять, Игорь не видел его настоящего.       — Боже, ты такой извращенец, — протяжно выдохнул Антон, снова сменив позу, прижался спиной к стене и показательно развёл колени, неспешно цепляя шнурок на спортивных штанах и как-то по-особенному грациозно оттягивая. — Может, хоть поможешь чем? Порнуху смотреть же запретишь, по-любому.       — Мой ты экстрасенс, — с какой-то особой нежностью произнес Игорь, и Антон мимолётно провел языком по губам, словно это «мой» было оставлено прямо на них. — Ну а чем тебе помочь? Могу книжек эротических принести, хочешь?       — Не, мне буквенное порево не интересно…       Внизу живота снова сладко стянуло сразу же после осознания: шнурок уже ослаблен и дальше дела пойдут куда серьёзнее, но и интереснее. Особенно когда эти самые дела поняли, что свобода дается не просто так. Члену оставалось только радостно вскочить, потому что стояк впервые за долгое время не нужно было устранять ради устранения. В этот раз Антону придется отдаться возбуждению полностью.        — Можешь футболку свою дать… на твой запах у меня по-любому не только встанет. Весь дом затоплю, ха-ха.       — У, мальчик, да ты влюбился, — протянул Игорь, но футболку снял и отдал Антону без особых пререканий.       — Кто бы говорил. Что ты там? Любить меня хотел, а не тупо трахать?        — А ты и запомнил.       — Я много чего помню.       Антон прижал тёмно-серую ткань к лицу, пытаясь не коситься на то, как мило и при этом возбуждающе выглядит оставшийся в одних лишь плюшевых штанах Игорь. Каждый вдох кружил голову, а осознание того, что это может делать и чувствовать только он, добивало окончательно.       — Ты даже не представляешь, в каком я щас восторге... Прикинь, десять тыщ лет назад я бы уже выл и лез под тебя как самая законченная сука.       — Да ты и щас вроде особо не отличаешься.       — Да ты заебал. Кто бы, блять, говорил. Второй раз.       Запах альфы сводил с ума, порабощал разум и мешал свободно мыслить. Да, если бы Антон был человеком на рассвете цивилизации, то он бы перегрыз глотки всем остальным избранникам и избранницам Александрова в стае. Но в том времени, в которое ему посчастливилось родиться, они оказались принадлежащими только друг другу. И от этого возбуждением пробирало крепче, чем от самой качественной порнухи.       Антон привычно картинно разделся и сел на кровать обратно, широко раздвигая ноги и открывая вид на все находящееся между ними. Как же красиво… Антон весь такой аккуратный, ухоженный, прилежный, именно такой, на какого клюнет каждый заинтересовавший его альфа. Боже. Такой милый мальчик просто не может устраивать настолько раскрепощенные демонстрации своего личного времяпрепровождения.       — Тош, не прячь лицо. Мне очень нравится твоя мимика…       Антон послушно вскидывал голову, продолжая прижимать к лицу футболку, только что снятую с Игоря, и расслабленно-наслажденно прикрывал глаза. Его свободная рука отирала тугое колечко мышц, собирая на кончиках пальцев смазку перед тем, как позволить им войти. Игорь и подумать не мог, что Антон мокнет так обильно даже вне течки. Вау.       — Капец, теперь я понял, почему ты мои шмотки пиздишь.       Было сложно оторвать взгляд от того, как терпеливо и осторожно пальцы проходятся по сфинктеру, и их подушечки слегка утопают в податливой мягкой плоти, готовой принимать «гостей». Как в унисон с коленками подрагивают черные ресницы, как легко стекает на клетчато-голубое покрывало смазка, как медленно, но в то же время беспрерывно и достаточно высоко вздымается грудь.       — Господи, я тебя заставлю в следующий раз такое же мероприятие устроить, — отрывая ладонь от лица, промычал Антон и всё-таки толкнулся внутрь одним пальцем, о чем сразу же пожалел, настолько сладкой судорогой стянуло все внутри. От его негромкого возбужденного стона у Игоря самого повязало внизу живота, однако на собственные ощущения отвлекаться совсем не было желания. Хотелось все внимание посвятить его дорогому Тоше, судорожно вздыхающему и неспешно растягивающему самого себя.       — Не сомневаюсь.       У Игоря за мгновение пересохло в горле, когда Антон отнял ткань от лица, открывая взгляду приоткрытые тонкие губки, между которых казалось так горячо, что, навеное, сейчас в воздух сорвутся самые настоящие клубы пара из-за разницы температур. Такой себе Дракоша Тоша.       — Ты меня феромонами травануть решил? — слабо засмеялся Антон, серо объясняя причину, почему футболка теперь оказалась вне надобности. Конечно, живой, почти чувствующийся осадками на слизистых и языке настрой альфы говорил и воздействовал гораздо на большее, нежели одежда. — Нет, забей, не контролируй. Мне и так очень нравится…       В воздухе вновь растворился слабый стон, заставивший Игоря мгновенно перевести взгляд с лица на правую руку Антона. И сейчас в очень узком, но очень мокром пространстве оказался второй палец. Плоть податливо принимала их в себя, только изредка отдавая дискомфортом в ответ на слишком резкие движения или на то, как случайно оцарапывали поверхность острые, пусть и короткие ногти.       Игорь очень много раз пытался перестать думать о том, что стоило бы подойти и помочь Антону завершить начатое, но мысли накрывали вновь и вновь. Фантазии, как Антон будет извиваться под ним и нетерпеливо насаживаться на его пальцы, травили не хуже тяжёлых наркотиков. Игорь не мог сопротивляться тому простому животному пониманию, как он его хочет. Не в единичных случаях, когда для этого множество аргументов и оправданий, а на постоянной основе, так, что мысли об Антоне забивают целиком всю голову.        Пальцы Антона исчезали в кольце мышц по самое основание, пробивая на дрожь и тихие сладкие стоны, и освобождались из плена где-то до середины первой фаланги, поблескивая на свету от облепляющей их естественной смазки. Кажется, от того, как мерно двигаются его пальцы, как бесстыже теперь расставляются колени, как отчаянно Антон кусает губы, пытаясь сдержать скулёж, Игорь натурально поплыл. Красивее зрелища он точно сейчас не увидит. Ни один природный пейзаж, ни один драгоценный камень и самая востребованная эскортница не будет красивее его голубоглазого котёнка.       — Может, хоть поговоришь со мной?       — О чём?       — Не знаю… спроси что-нибудь. Хоть один вопрос же у тебя мог ко мне появиться.       Игорь просто не мог собрать мозги в кучу, когда глаза так цепко впивались в движения длинных пальцев и лениво стекающую на покрывало смазку. Вопросы… Почему Антон такой красивый? Зачем? Он специально пытается делать так, чтоб у Игоря ввиду возраста от таких переживаний и обстоятельств отказало сердце? У кого он позаимствовал эти сногсшибательные кудряшки, невероятно выразительные глазки, эти милые редкие родинки, очаровательную улыбку? Зачем Игорю на голову свалилось такое счастье? Он не думал, что из ребенка с дурацкими хвостиками и футболке с голубыми динозаврами вырастет это чудо. Которое отучилось кусаться, но, наверное, сейчас лёгким укусам в шею был бы рад и сам Игорь.       Александров предпочел замолчать все свои вопросы к Антону. Они слишком личные, даже для этой ситуации. Настолько, что, наверное, он бы не высказал их никогда в жизни, тупо застыдившись перед Антоном. Он, взрослый долбаебище почти под тридцать лет, не отрицает своей глупой, но сумасшедшей влюбленности в подростка. В обществе такие обычно долго не живут. Наверное, Игорю очень повезло с окружением… Или не повезло, раз почти все оно находит эти отношения нормальными.       — Не, вряд ли.       — Понятно, — грустно хмыкнул Антон, — придется развлекаться самому.       Пальцы медленно покинули тело, оставив после себя лишь агрессивную пульсацию в сфинктере и сразу же лопнувшую ниточку смазки. Антон сел чуть удобнее, продолжая все так же бесстыже позволять разглядывать себя во всех местах. И Игорь, конечно, находил себя во всех смертных грехах, но не перестал жадно пожирать взглядом тощее тело, вспоминая, как же в нем тесно, узко и горячо. Наверное, если войти под правильным углом, в районе живота Антона член выделится грубым рельефом…       Антон выдохнул сквозь прикушенные сбоку клыком губы, вслепую отыскивая на покрывале вибратор. Много его поиски времени не заняли. Антон обвел игрушку таким взглядом, словно встретился с давним товарищем, а после перевел взгляд на мужа:       — Хочешь попробовать?       — Ты шутишь?       — Почему? Нет, — Антон спокойно и тепло улыбнулся, словно был воспитателем в детском садике, зазывающим заскучавшего ребенка в игру. — Вставишь, подвигаешь, с вибрацией побалуешься. Не понравится — можешь вернуться обратно в зрительский зал…       Антон сменил тон улыбки, и от этого Игорю чуть не снесло голову. Нельзя же так от маленького, милого и теплого мальчика с кудряшками переходить сразу к горячему и развратному проституту, открытому для любого взаимодействия.       Но Игорь почему-то все равно молча встал, молча сел на кровать рядом с Антоном, молча отложил игрушку и в одно движение уложил парня на кровать, располагая тонкие белые ноги на своих бедрах. Говорить в их недо-семье не принято. Соглашаться со своими желаниями и чужими предложениями — тоже. Лучше молчать. До самого конца света. Возможно, когда-нибудь они научатся говорить.       Антон подгреб под голову подушку и прикусил костяшку указательного пальца, чувствуя, как пассивно и осторожно Игорь ласкает чувствительное кольцо мышц, с каждым прикосновением пульсирующее все настойчивее. Омега нетерпеливо подался навстречу ласкам, прогибаясь в районе поясницы, едва сдерживая короткие стоны. Было ли ему стыдно? Да. Определенно. Представать перед мужчиной в настолько озабоченном свете было странно, смущающе и неловко. Но с другой стороны, от того, как возбужденно зарычал альфа в ответ на нацеленные лишь на собственное удовольствие действия, самооценка, желание и раскрепощенность скакнули в своем неровно-дерганом графике вверх, и Антон с полной уверенностью во всем происходящем продолжил кайфовать от момента и искренне радоваться каждому прикосновению теплых рук.       — Не смазываешь ничем?       — Мне своей хватает.       — Это видно, — фыркнул Игорь, кидая ненавязчивый взгляд на мокрое пятно от смазки на шерстяном покрывале. Сколько же оно, наверное, страдает, бедное…       Вибратор входил в плоть медленно, плавно и осторожно, так привычно с Игорем и чуждо наедине с самим собой. Антон взвыл так, как мог бы выть только девственник при грамотной потере невинности; Наслажденно, громко, слегка отчаянно, не зная, что будет дальше, выказывая все свое возбуждение и то, как долго он ждал этого момента. Антон искренне побоялся кончить раньше времени, потому что сейчас, даже когда вибратор не был включен, все чувства и ощущения сложились в районе задницы, словно облепляя её и говоря о том, что пути прямо, налево и направо в любом случае ведут к близкому концу мероприятия.       Небесно-голубые глазки закрылись сами собой, а рот открылся в немом стоне. У Антона с Игорем каждый раз как первый, каждый раз хочется кричать как конченая проститутка и называть Александрова ебаным богом. Даже если для бога он слишком милый и вежливый даже в постели.       — Живой?       — Ага…       Антон жалобно скульнул после короткого толчка и только сейчас кинул взгляд вниз, вздрогнув от внезапно ударившего в голову возбуждения и созерцания такой невиданной красоты. От того, как по-хозяйски и правильно лежат его ноги на бедрах Игоря и до проницательного хищного взгляда, смотрящегося как-то по-особенному вкупе со внушительным стояком, который Александров старательно и, надо сказать, довольно успешно игнорировал.       — Продолжаем?       Антон мягко покивал, но в следующий же момент вновь перебил всю атмосферу вокруг совершенно блядским стоном, выраженным на неприлично высоких и громких нотах. Свободной рукой Игорь погладил его по внутренней стороне бедра, что в любой другой ситуации, наверное, могло означать «терпи, дорогой», но сейчас Антону и терпеть было толком нечего. Это не пытка. А если и пытка, то Антон готов подвергаться ей хоть каждый день.       Омега цеплялся руками в края подушки, внимательно наблюдая за тем, как резина вибратора раз за разом исчезает где-то внутри него, доставляя целую уйму удовольствия, и снова возвращает в мир свой ядерно-красный оттенок, так сильно контрастирующий с голубыми и белыми тонами окружающего интерьера. Антон топился в запахе Александрова, в его феромонах, осевших на всех поверхностях вокруг, в жадном и внимательном взгляде, во всем этом моменте, поведшем в пучину разврата их так внезапно. Парень запоминал каждую деталь, начиная от медленных и размеренных толчков, кончая тем, как сильно Игорь искусал и без того трескающиеся по вине зимы губы.       Антон дёрнулся, съежился и одновременно требовательно вытянулся, продолжая мять в пальцах подушку и постанывая ещё громче, чем раньше. Виной этому стала прокатившаяся дрожью по всему телу достаточно сильная вибрация, из-за которой сфинктер вокруг игрушки сжался плотнее обычного. А очередной толчок, показавшийся грубее остальных, и вовсе заставил Антона вновь закатить глаза и вцепиться в запястье Игоря, правда, неясно с какой целью. Меньше и медленней не хотелось, интенсивней и быстрее — тоже. Антону безумно нравилось и так. Нравилось отдаваться в руки мужа с полнейшей покорностью и осознавать, что он понимает, как доставить ему удовольствие.       Игорь явно расценил прикосновение не так, как могло бы быть изначально, раз мгновенно затормозил, жутко медленно вывел вибратор из горячего тела и двинул обратно немного быстрее. И единственное, почему Антону зашло это адское действо, так это только потому что вибратор всей своей длиной прошёлся по простате, даря очень много приятных ощущений.       — Блять, Игорь, не занимайся хуйней, — почти прохнычил Антон, строя страдальческое лицо, но Игорь назло ему повторил недавнее чересчур медленное движение, улыбаясь с коварностью злодеев из фильмов. — Су-ука, верни как было.       Александров пожал плечами в ответ на недовольный стон. Резкая смена скорости ударила в тело слишком ярко, Антон буквально вскрикнул, задирая голову и сминая край подушки в кулаке. Было слишком хорошо чтоб заботиться о слухе Игоря. В воздух срывались невнятные слова, не особо походящие на русский диалект, словно Антон читает ебучие заклинания на мертвом языке древнего вседьминского племени. И даже если бы оно действительно было так, в любом другом случае Игорю стало бы очень интересно, почему, как, откуда и зачем Антон этот язык знает; Но сейчас все внимание было приковано вовсе не к запутанному лепету, а ко всему общему положению Антона, его голосу, тому, как наслажденно закрываются залитые возбуждением глаза, как забавно приминаются к поверхности подушки отросшие кудряшки, как податливо Тоша раздвигает ноги и пускает в тело игрушку, которой двигают, кажется, слишком активно.       Антон жадно глотал ртом воздух, задыхаясь в ярких, слегка агрессивных и чересчур возбужденных феромонах. Кто бы знал, что Игоря будет так заводить этот эпизод… Нет. Антон знал, на что идёт, потому что душить начало ещё при растяжке, где-то в середине всего этого представления. Но нельзя утверждать, что ему это не нравилось. Он был в восторге, его самооценка скакнула до самых, мать его, небес, потому что он так сильно возбуждает своего взрослого двадцативосьмилетнего человека, которому не до всей этой ерунды с дрочкой.       — Боже-е-е… Ты хочешь меня убить, да?       Антон не знал, куда деваться, когда вибрацию сделали настойчивей, а в плоть стали вбиваться такими резкими толчками, какими, казалось, не ебутся даже собаки в целях успеть до каких-то непредвиденных обстоятельств. У Антона затряслись колени, руки, губы, да весь, блять, Антон сейчас походил на осиновый лист на ветру, настолько бурно тело готовилось встретить скорый оргазм.       В тишине дома, наедине лишь с небрежным хлюпаньем смазки, среди нечленораздельных стонов, не означающих ничего кроме бешеного удовольствия, коротко, но так чувственно и любовно раздавалось имя Игоря. И казалось это настолько правильно, настолько привычно и задумано словно бы самой природой, что Игорь не мог даже думать о том, что когда-то с этих же губ срывались чужие имена. Казалось, что Антон пренадлежал ему всегда. Всегда доверял себя, всегда стонал под ним до опиздения громко, всегда позволял называть себя своим, всегда так сильно возбуждал своими выходками, словами, действиями, вообще на это не нацеленными…       Игорь, конечно, осуждал себя за это дикое возбуждение и похоть, засевшую в башке одним-единственным припизднутым царём, но продолжал сильно прикусывать губы каждый раз, как Антон утробно восторженно рычал или выкрикивал его имя.        Зато каждый дух этого дома теперь знает, какой Игорь охуительный любовник, даже если не он, а кусок ебучей резины.       Хотя что значит «кусок ебучей резины»? Теперь это его соратник, друг и охуительный помощник.       Белый шум перекрывал все звуки в этом мире. Антон стонал настолько громко, кажется, только ради того, чтоб слышать самого себя, чтоб знать, что он не провалился в забытье и что это все не очень глубокая фантазия. Он не замечал переполнивших глаза слез, того, как настойчиво они пытались стечь на ткань подушки, не замечал собственных тихих всхлипов и хныканья. Антону даже не хотелось испытывать оргазм, потому что после него эта сладкая пытка кончится. Но о том, что не хотел, парень совершенно забыл с накрывшей его волной удовольствия, от которой перед глазами поплыли темные круги, а ступни и кисти ощутились неприятным спазмом. Лёгкая судорога пробила все тело, заставляя застыть с шумными глубокими вздохами; Только внутри все сжималось мерной пульсацией вокруг вибратора, мешая последним паре толчкам, случившимся лишь из-за слегка запоздалой реакции.       Всё, что Антон сейчас понимал, так это то, что нужно дышать, иначе он окончательно задохнется. Взгляд обнимал потолок как давно знакомого человека и не смел переключаться ни на что другое, потому что в глазах рябило. Казалось, что сейчас куча маленьких мурашек постепенно набегали на взор, зачерняя все, что только можно было увидеть.       Игорь смотрел на Антона и гордился проделанной работой. Горящие щеки, мокрые, слипшиеся явно не от печали ресницы, покусанные губы, лужица спермы на животе и смазки — на покрывале, лёгкие хрипы в судорожном дыхании, то, как Антона потряхивает от тяжёлого оргазма. Если бы Игорь учился на факультете секса, то Антон бы стал его дипломной работой.       Рассеянный взгляд все так же метался по потолку, пока Антон продолжал довольно улыбаться, словно наркоман во время прихода.       — Прикинь, у меня опять в глазах темнеет…       — Боже, только не падай в обморок.       Антон хихикнул и вытер противно застывшую на ресницах слезу. Мышцы окутывала дикая слабость, словно организм готовился отойти в мир иной после выполнения цели своего существования.       — Пиздец, как я хочу тебе отсосать. Каждый день с этой мыслью просыпаюсь, — Антон слабо посмеялся и привстал на локтях, собираясь сесть нормально. — Исполнишь мою мечту? Тебе же тоже нужно кончить.       — Антон, блять, нет, — нахмурил брови Игорь, хотя помог ему подняться. — Забей на это болт вообще. Ты же щас вырубишься. Лучше спать ложись.       Антон осмотрел кровать, остановил внимание на мокром пятне на покрывале, на лужицу на животе, и из этого Игорь понял, что один он с таким большим количеством задач не справится.       Именно поэтому он пересадил Антона на стул, пока сам избавлял кровать от оскверненного пледа, которым, вытер остатки грехов и с самого омеги.       Пока сидел за столом, Антон остановил свой взгляд на открытой тетради с конспектом, окончившимся на двух строчках, из которых одна — тема, и вспомнил из-за чего все вообще началось. У Игоря все, блять, через жопу, даже просьба позаимствовать ручку.       — Игорь, — позвал Антон, расстилаясь руками и частью груди по рабочему столу. Александров отозвался незаинтересованным мычанием. — Сделай мне конспект по биологии. В качестве возмещения морального ущерба.       — А я его разве наносил? — спросил он, поправляя простынь, видимо, решив для себя, что в его доме такого произвола и мелкого беспорядка быть не должно. Даже если порой складывалось ощущение, что комната Антона — отдельная вселенная, в которой даже законы физики свои.       — Нет, но я всегда могу сделать вид, что да, и ты мне поверишь, — довольно улыбнулся Антон, и Игорь не смог не улыбнуться ему в ответ. Господи, какой наглый, какой вредный, хитрожопый и ленивый котенок, умеющий и любящий пользоваться людьми, а в особенности, видимо, своим дорогим мужем.       Игорь обвел Антона взглядом, и устало-умиленно вздохнул.       — Какой параграф?       — Да я ебу? — Антон попытался заглянуть в открытый учебник, но цифры предательски расплылись перед взором. — Чё открыто, короче, и следующий. Сделаешь?       Игорь вновь вздохнул, но в этот раз тяжело и грустно. Видимо, судьба решила, что те несколько двоек за когда-то несделанные конспекты нужно наконец-то исправить, а то чё это такое, Александров, тройка в четверти по биологии, совсем долбаеб что ли. Жаль только, что его биологички уже по-любому нет в живых, он бы эти проклятые страницы ей и сейчас принёс. В конвертике. Может, найти и навестить её могилу?       — Ложись уже, — он потрепал мягкие кудряшки Антона.       Уже когда Антон лежал в кровати, что-то в его голове щелкнуло — сразу же после того, как Игорь вложил тетрадь в учебник лишь для удобства перемещения этой макулатуры. Тоша протянул руку и дёрнул мужа за штанину, заставляя обернуться к себе.       — Наклонись, — почти шепотом попросил он и, как только Александров сел рядом с постелью на корточки, прислонился к его губам, обдавая волной нежности, тепла и доверия. — Спасибо тебе за все. Ты лучший.       Игорь смущённо улыбнулся и погладил Антона по голове, ощущая, как в животе снова загораются крылья бабочек, крашеные в такой же яркий голубо-синий оттенок, что и цвет глаз Тоши. Уходить из комнаты теперь оказалось сложнее, чем до кроткого поцелуя, но в этот раз его не держала мысль, что Антон может захотеть ещё его внимания. Он его уже получил.

* * *

      Игорь смотрел в учебник и ахуевал. Вернее, пытался понять, с чего ему ахуевать: с того, что с биологией у него было явно хуже, чем он думал, или с того, что за десять лет вне школы в стране так сильно поменялась нагрузка на школьников. Но в любом случае всех этих поистине ебанутых заумных словечек Игорь не понимал, но зато понимал Антона, который нашел замечательный предлог скинуть эту ебалистику на него. Он даже немного возгордился своим мужем и его хитрожопостью — хитростью это назвать было сложно.       На колонках играл Лазарев. Жизнь впервые за долгое время останавливала свой бег на множестве букв в неинтересных учебных книжках, на плавном движении синей ручки по листу в линеечку, на всей этой глупой деятельности, от которой он смог бы отказаться в любом другом случае. Но не тогда, когда на него взирали такие искренние, глубокие глаза, которым он готов был сдаться всегда и везде. Он слишком падок на его нежные взгляды, мягкий голос, такие милые и короткие благодарности. Это ужасно. Но от них Игорь каждый раз тает, словно воск под пламенем свечи.       Сзади бесшумно подкрались, цепляясь тонкими холодными пальцами в плечи Александрова. Ручка скользнула вниз от того, как он дёрнулся, и замарала ближайшие две строчки.       Игорь не выругался только чудом, особенно когда «враг» наклонился к его щеке, оставляя на ней короткий поцелуй. Испуг и раздражение мигом сменились нежностью и любовью к таким глупостям после того, как растрёпанный то ли после сна, то ли после их общего мероприятия Антон через плечо заглянул в деятельность Александрова и спросил ласковым шепотом:       — Что делаешь?       — Конспекты твои.       Антон удивлённо раскрыл глаза, отстранился, хотя все ещё держал Игоря за плечи, и вернул голос на примерно обычную громкость.       — И как?       — Только начал, со своей работой пять минут назад закончил, — скучающе проговорил Игорь. — Нихера со школы не помню. Почему в учебниках стали материться?       Антон бархатно рассмеялся, обошел диван и сел рядом. Он потянулся к пособию и заглянул в него, что-то прочитал, куда-то заглянул, и заключил:       — Не знал, что ты любишь Лазарева.       Игорь задержал на нем взгляд, перекинул его на колонки, посмотрел даже на учебник, но разгадки тайны как Антон нашел связь в музыке и тексте так и не увидел.       — Мне много чего нравится. Просто ты этого не замечаешь.       Антон посмотрел на него проницательным взглядом и положил учебник обратно. Сам же он пересел поближе к Игорю, без особых прелюдий сразу же начиная рисовать какие-то узоры пальцем на его бедре. Александров очень сильно старался не реагировать на прикосновения, но слишком уж нервно крутил в пальцах ручку.       — Ты слишком низкого обо мне мнения, — следя взглядом за рукой, грустно произнёс Антон. — Ну вот почему ты думаешь, что я ничего не замечаю? — у Игоря в груди екнуло от многофункциональности этой фразы и от того, что она вполне могла означать и что список его множественных любовных проебок сложился у Тоши в единую картину абсолютно неправославных чувств. — Я каждую мелочь о тебе помню. Ты очень мило щуришься на солнце, любишь розовый цвет и не любишь блондинок, а ещё… — Антон задержал взгляд где-то ниже глаз, а затем с улыбкой приблизился к лицу Игоря. — У тебя губы потрескались из-за зимы. Не больно улыбаться?       Игорь демонстративно потянул уголки рта в слабой улыбке и качнул головой. Антон довольно сощурился и коснулся его губ своими, зацеловывая мелкие ранки и тщательно вылизывая их сухую поверхность. Ладонь скользнула ближе к паху, заставляя Игоря посекундно переводить взгляд то на любвеобильные пальцы, то на черты безумно довольного собой лица.       Антон оторвался всего на секунду, чтобы заглянуть ему в глаза как полагается. Наверное, в этом коротком и теплом взгляде был заключен целый допрос о том, хочет ли Игорь продолжения и, если хочет, то какого именно, но Игорь этого попросту не понял. Он так же как и раньше, как и всегда, потерялся в их темном голубом оттенке, похожем на толщу воды в океане. В таких обычно водятся киты и пропадают корабли, оставаясь на дне до скончания времён, — и он был подобен им. Потерялся в запутанных течениях, опустился слишком глубоко, остался безмолвной рыбкой среди миллиардов литров мутной солёной воды… Перестать смотреть в прекрасные голубые глаза оказалось сложнее, чем планировалось.       Продержав такой внимательный и по-своему интимный взгляд, когда лица находились буквально в паре сантиметров друг от друга, Антон снова подался вперёд. Вот только этот поцелуй оказался на порядок жёстче и требовательнее, чем предыдущий. Антон напирал, активно шаря языком по рту мужа, кружа по нёбу, уздечке под языком, зубам и самому его языку. От дикости и того лишь факта, что никто не знал, что все выльется в такую грубость, становилось трудно дышать. Пальцы Антона наконец скользнули к паху, накрывая член полностью и лаская его нескромными настойчивыми касаниями.       Игорь не знал, что бывает так сложно просто молча поддаваться искушению, эмоциям, напору партнёра, но сейчас это было именно так. Его гордость, самолюбие, в конце концов, его натура альфы никак не принимала то, что его муж и по совместительству самый послушный и самый сдержанный котенок мира так стремится подмять его под себя. Но это не казалось очень плохо. В какой-то мере Игорю даже нравилось, поцелуи были такими же приятными и чувственными, как и всегда, воздух постепенно заполнял густой возбуждённый запах омеги, и требовательно отирающие член пальцы только добавляли огня в и так сильно распаленное сознание.       — Тош…       Горячий шёпот повис в помещении облаком, когда Антон переключил свое внимание на шею. Быстрые поцелуи, один блеклый засос, бесчисленное количество мокрых дорожек от языка, — всё это заводило не меньше, чем недавнее представление.       Короткие клычки без особой осторожности, но зато с дикой страстью оцарапали кожу на шее, оставляя след от укуса. Вслед за облаком в пространство мгновенно взлетел грозный мат, Игорь схватил Антона за талию, но вопреки ожиданиям только притянул ближе к себе.       — Не наглей, бля.       Довольная ухмылка заметно очертила то, как потемнели глаза Антона. Он вновь впился в шею Игоря, словно оставляя свои собственные метки, совершенно не предусмотренные природой. Боль казалась по-своему приятной. Как же Игорь ошибся тогда в собственных мыслях. Этот ребенок не отучился кусаться, вообще нет. Но теперь он это делает во вполне понятных целях — сказать всем окружающим, что этот альфа занят, и что его половая жизнь и так слишком бурная для того, чтоб искать на свою голову ещё и любовниц.       Игорь не заметил, как оказался лежащим под Антоном. Одна из ладоней все так же продолжала оглаживать член, пока вторая упиралась рядом с головой, а губы и язык настойчиво исследовали всю поверхность шеи, в особенности зализывая болезненные вмятины на коже от клыков.       Альфа податливо запрокидывал голову, разрешая Антону измываться над собой как он только захочет. Боль от укусов не проходила, но понимание, что Антон ревнует его ко всем остальным и так пытается оградить от нежелательных контактов, заводило сильнее, чем ощущалась боль.       Антон отстранился, с полным удовольствием заглядывая ему в глаза. И увиденное в них его явно порадовало, раз он чмокнул Игоря в щеку, затем в уголок губ и добрался до рта, снова начиная домогаться прямо до языка Александрова. Пальцы тем временем успели скользнуть под резинку штанов и белья, стаскивая их вниз и открывая взгляду и широкому взаимодействию внушительных размеров стояк. Антон провел вверх и вниз одним лишь кольцом из указательного и большого пальцев, заново оценивая его размер, примеряясь к уже позабытой чувствительности и попросту возбуждая мужчину ещё сильнее. Настолько сильнее, что с его уст сорвался тихий стон и что-то невнятное, но явно нецензурное.       Антон улыбнулся и царапнул клыками кожу, на этот раз не оставляя следов, которые скоро заплывут красными оттенками синяков, но все равно заставляя Игоря болезненно зашипеть. Может быть, заранее.       Пальцы медленно прошлись по всей поверхности члена, на ощупь очертили все вены и в кулаке сошлись вокруг ствола. Движения начались настолько нечёткие, неровные, сбитые и по-своему сумасшедшие, что Игорю оказалось очень сложно решить для себя, хуже было сейчас или до этого.       Наверное, хуже было всегда. Это единственное, во что удавалось верить.       Антон продолжал бессовестно кусать в шею, мокро зализывая каждый незначительный след и царапину, называя своим и продолжая резко, рвано и быстро водить ладонью по члену. Но нельзя было сказать, что Игорю это не нравилось. Он не был в диком восторге, но ласки все равно вырывались со рта несдержанными стонами, фиксируясь каждым звуком и нотой в памяти Антона.       Омега смотрел на то, как послушно Игорь подаётся его рукам, как задирает голову и подставляет грубым прикосновениям шею, и не мог поверить в происходящее. Так запросто уломать Игоря на секс после того, как они почти два месяца каждый раз прерывались в самый последний момент, казалось фантастикой. Почему святой дух покинул Александрова? Когда его святость и воздержание, подобное воздержанию священника, пошли по пизде? Что за демоны появились у него в голове? В мыслях Антона периодически мелькали эти вопросы, но он не придавал им большого значения. Главное только то, что он прямо сейчас смог разложить Игоря на диване, натурально подминая под себя и заставляя негромко скулить свое имя. Остальное не играет роли. Остальное как дождь за окном — скучное, серое и не стоящее внимания даже тогда, когда сталкиваешься с ним лицом к лицу.       Сердце уходило в пятки с каждым звонким стоном. Антон смотрел на произведения исскуства, оставленные на коже Игоря рельефами от зубов и пятнами разной степени яркости, и чувствовал себя счастливым. Сейчас Игорь не ругается и не злится по поводу многочисленных укусов, позволяет помечать себя любыми удобными способами; А потом он уже совершенно никак не сможет предотвратить расплывающиеся по шее розовые и лиловые оттенки. Дикое счастье для такого недо-собственника, как Антон.       Однако оторваться парню пришлось. И в тот момент ему даже не столько надоело, сколько попросту перестало хватать места для дальнейшего выгула фантазии. Правда, лезть куда-нибудь ещё в поисках новых холстов он не решился и поэтому молча поднялся к лицу, одаривая губы настойчивым, грязным и мокрым поцелуем с привкусом звериной похоти. И в нем ответ от Александрова последовал такой активный, довольный и возбуждённый, словно он ждал только этого, будучи слишком стеснительным чтоб попросить о поцелуе самому. Антон сделал справедливый и весьма простой вывод, что ему это нравится. И нравится явно намного больше, чем мгновение назад блуждавшие по шее губы, чем неровный ритм движений вдоль члена, напряженного из-за неприлично сильно прилившей крови.       Игорь не имел ни малейшего понятия, что делать с собственными руками. Трогать Антона не хотелось — одни прикосновения казались унизительными для себя, другие — унизительными для самого омеги. Он ведь тут так старается выглядеть грозным, обращаться грубо, целоваться с лёгкими укусами в и так потрескавшиеся губы. Он ведь просто обидится, если ему сейчас положат руки на зад или погладят по голове. Вот и выходило, что руками делать нехуй, только беспомощно цепляться пальцами в обивку и изредка касаться предплечья парня, когда движения становились чересчур резкими и вызывали то ли немую волну негодования, дискомфорт и отсутствие какого-либо удовольствия, то ли наоборот — дикое восхищение и пульсацию в таком же восторженном члене. Странно, что такие контрастные чувства было сложно отличить друг от друга, и каждый раз Игорь просто бессвязно мычал, не зная, просить Антона быть медленнее или отдаваться моменту и маячащему на горизонте оргазму.       Комнату продолжали заполнять песни Лазарева, оставаясь задним планом в мыслях. Сейчас Игорь мысленно повторял весь их текст, наверное, лишь для того чтоб не сойти с ума. Это была, конечно, странная версия примера 1000-7, но зато рабочая. Строки не давали разуму уйти в мир иной раньше времени, оставляли в сознании и держали в здравом рассудке. Лазарев спасает жизни и умы, запомните, дети.       Антон отстранился от губ и предпринял попытку заглянуть в его глаза. Что он надеялся там увидеть? Уж точно не трезвость. Оставаться трезвым при раскладе общей исключительно положительной реакции тела на грубые, но слишком сильно возбуждающие ласки, наверное, является невозможным. Слишком сбито и неровно Игорь дышит, чтоб смотреть на него осмысленным взглядом, слишком заметно от возбуждения пульсирует его плоть для человека, которому похуй на прикосновения и который будет думать о совершенно отрешенных вещах. Он слишком открытый, отдает слишком много себя, своей искренности… Но от этого Антон был счастлив.       Тонкие белые пальцы продолжали водить по члену в неровном темпе, порядок которого было очень сложно разрадать. А был ли он вообще? Казалось, рука Антона двигается совершенно хаотично, в основном забивая на уставшее от ебанутой скорости ноющее запястье. Антону нравилось наблюдать в смене мимики и характера феромонов то, как на Игоря накатывает удовольствие и тут же отбывает обратно, словно волны у берега. Словно ему чего-то не хватает. И, может быть, Антон спросит об этом потом, но сейчас под ладонью снова чувствовалось сильное напряжение и несильная пульсация.       Игорь вздрогнул и намного заметнее выгнулся в спине, почти до крови закусывая губу чтобы не выдать сладкий стон, который все равно раздался тихим мычанием. Антон с грустью подумал о том, что ради оргазма мужа сейчас пожертвовал любимой толстовкой, которая, кажется, все равно была свистнута у него же. Но так или иначе он улыбнулся, выпрямился и погладил Игоря по бедру, светло улыбаясь:       — Ты доволен?       Вразумительных слов, конечно же, не последовало. Речевой аппарат Игоря, похоже, напрочь отказал, предчувствуя, что с лёгким помутнением рассудка он явно спизданет какую-нибудь убогую хуетень.       Поэтому реакцией Антону послужил только несколько слабых, но резких кивков. И, видимо, его это более чем удовлетворило, раз он стянул с себя толстовку и кинул её на пол, а после снова оказался над Александровым.       — Может, ещё раз? — почти что мурлыча, зазывал он. — Постараюсь быть не таким ебнутым…       Осознание происходящего и произошедшего дошло до Игоря только спустя несколько очередных поцелуев в шею. Антона сразу же пришлось отстранить от себя, пусть и максимально мягко и осторожно.       — Нет, я не… — Игорь сел вместе с Антоном, тяжело выдохнул и закрыл глаза рукой, чуть надавливая на них и пытаясь прийти в себя окончательно. Видимо, Лазарев помог не настолько сильно. — Слушай, забудь это всё. Давай сделаем вид, что этого не было.       Антон обвел его поистине охуевшим взглядом. Что он сделал не так?       — Ты чего? — он попытался заглянуть Игорю в глаза, когда тот отвернулся, убрав ладонь с лица, но альфа не позволил. — Что значит «не было»? Ты шутишь?       Антон очаровательно хмурил брови, смотрел очаровательными непонимающими глазами, очаровательно рассеянно улыбался — Игорю было очень сложно держать взгляд подальше от такого очаровательного личика.       Антон вскоре осознал, что это не шутка. Шутить тут некогда и незачем — хотели бы они оба, Антон бы уже влез на Игоря. Что-то было не так, и ни Антон, ни Игорь не могли понять, что именно. Просто хотелось забыть и не помнить по неизвестным причинам.       Омега стыдливо опустил глаза, поднял с пола толстовку и надел обратно на обнаженное тело, даже не обращая внимания на белесое пятно на животе. Похуй. Сейчас пойдет оттирать...       — Ладно, я понял. Сделаем вид, что не было. — он вымученно улыбнулся и встал с дивана. Погладил Игоря по голове тыльной стороной ладони и исчез в дверях кухни с целью с полчаса поколдовать, погреметь тарелками, сковородками и не только.       Александров остался наедине со своими мыслями и пустотой, в попытках разобраться, что его так отпугнуло. Внутренне больно не было. Болела только кожа на шее в районах укусов, болели потрескавшиеся губы, болел язык из-за того, что в процессе поцелуев Антон его случайно прикусил. Но больше ничего…       «Пиздец, никогда не думал, что меня изнасилуют под Лазарева».       Игорь болезненно усмехнулся, хотя изнасилованием это было сложно назвать. Он дал на все согласие сам. На эти укусы, на такой дикий темп, на внезапность и резкость происходящего. Он разрешил Антону попользоваться собой, разрешил увидеть себя в не самом скромном положении. Так почему он в самый последний момент снова сделал какие-то уебанские выводы, которые сам ещё не догнал и не сформировал в слова?       Бардак в голове портил жизнь и послевкусие оргазма. Игорь беспомощно обнял колено, пытаясь придумать себе какое-то оправдание перед Антоном. Он сделает ему эти злоебучие конспекты и пойдет извиняться. Да. Так и будет. Если он оставит между ними эту трещину, то рано или поздно она раскроется в самую настоящую пропасть. Лучше перейти на сторону кого-то одного сразу, чтоб не остаться по разные края бездны. И Игорь совершенно не против сделать это первым. Он не эгоист.       Он старается им не быть.