новобрачный поневоле

      15.10       Антон неуютно ерзал на переднем пассажирском сидении Бимера, оттягивая край длиннющей футболки. Игорь находился снаружи, курил и обсуждал с Петей произошедшее. Нет. Он только курил одну за одной, искусав уже все губы и затравив дымом весь воздух. Петя только обсуждал, разверзая вибрацией дрожащего голоса пространство вокруг.       Наконец они пожали руки, прощаясь. Антон моментально увел взгляд от лобового стекла, опасаясь реакции Игоря. Допросов, криков, оскорблений, злости… А вдруг руку поднимет? Начнет обвинять в чём-то?.. Антон не опасался, он боялся до дрожи в коленях и истерзанных самим собой в кровь губ, которые разбила какая-то из псин.        Александров за руль не сел, он упал, пытаясь переварить тяжелую кашу в голове. В ней гулом отозвались разговоры, слова врачей, Пети, и перемешались в один-единственный, неразъединяемый с жизнью парня элемент.       Восемнадцать лет. Бесчисленное количество бывших, как оказалось, не всегда адекватных. Два аборта. Замужество. Побои после неудачной попытки изнасилования. Антон — просто ебаное чудо, которое постоянно притягивает на свою задницу приключения и совершает все новые подвиги. Невероятный человек. И интересный до ужаса, сердце которого все сильнее хочется завоевать самым беспощадным и самым быстрым способом, чтобы больше не делал такой хуйни, как сегодня.       Игорь молчал. Игорь не проронил ни слова с того момента, как узнал о всей ситуации. И Антона это напрягало, настолько сильно, что с футболки Азхара он перешёл на собственные пальцы, делая только хуже от и без того большого количества «ранений» на них.       Обида царапала душу. От того, что Александров узнал все из уст Пети, а не Антона, что Антон так трясся сейчас и что на голубых глазах снова наворачивались слезы. Он ведь обещал себе, что больше никогда не допустит их блеска, так почему все снова идет наперекосяк?..       — Игорь, — сбитым, затравленным шёпотом позвал Антон, не поднимая головы и взгляда от собственных рук. — Ты злишься?       Игорь сглотнул, но из прежнего положения, с закрытыми глазами откинув голову назад, не спешил переходить в другое. Только уложил руку на колене омеги, поглаживая, наверное, только чтобы приободрить самого себя. Антон не отвергает прикосновений, не выказывает протеста и не дрожит так сильно, как при встрече — значит, пока что все в порядке.       — Нет.       Конечно, он злился. Но не на Антона, а на ублюдков, посмевших сделать нечто подобное в отношении его мужа. На себя, что так запросто отпустил его неизвестно куда, ничего не спросив. Идиот. А теперь омега не может признаться в чужом преступлении, боясь его гнева.       — Прости, я… — начал было парень, печально смотревший куда-то вниз и периодически кидающий взгляд на колено, но умолк. Страшно оступиться и сказать не так.       — Тош, ты ни в чем не виноват, слышишь? — Игорь взял одну из его рук в свои. Холодная и покрыта ссадинами; Антон долго оттирал от неё грязь. Второй лучше, вроде, но это если не знать, что её плечо было выбито из сустава. — Не смей просить прощения ни за что из всего произошедшего. Вообще забудь об этой ночи. Я сделаю всё, чтобы эти говнюки понесли своё наказание.       Антон внезапно усмехнулся, пусть и совсем не весело.       — И что? Кинешь к моим ногам, чтоб на коленях вымаливали прощения?       — Даже не думай. Ни на километр не подпущу, будь у них хоть все двести костей сломаны.        Слабо улыбаясь, Антон лишь на секунду поднял взгляд на него, но тут же задумчиво увёл его. Обезболивающее уже вступило в свой рассвет, но мышцы все ещё ломило адской болью. Из горла рвалась тысяча извинений: за то, что сбежал, что игнорировал звонки, что не позвонил, когда собрался домой, что боялся ему сообщать и после происшествия, что не смог рассказать о случившемся сам… Но он кое-как подавил все это и тонкими пальцами в ответ сжал его руку. Игорь слабо улыбнулся, покрывая их теплыми поцелуями. Вряд ли бы Антон вообще когда-нибудь дождался подобного от Рауля. Он всегда только к волосам лез, либо сразу под одежду, осыпая прикосновениями губ только шею и лицо, полагая, что этого хватит.       А Игорь…       Игорь вообще ни с кем другим не сравнится. Он не такой, как они. Он особенный. Антон уже не замечал, как начинал зависать, смотря на мужа. Он так прекрасен во всех аспектах, что юноша уже не мог перестать удивляться, как ещё в него не влюбился. Возраст? Любви все возрасты покорны, а Игорь совсем не старый, даже взрослым ведь еще не до конца считается. Типаж? Антон изменил из-за него все свои вкусы на альф. Он — бывший его лучшей подруги? Как бы эгоистично то ни было, но она умерла и ей уже всё равно.       Что, блять, с ним может быть не так, что подсознание продолжало навязчиво выискивать какие-то минусы и мешать чудесам влюбленности?       Полгода. Им осталось жить вместе полгода. Наверное, уже даже меньше. Может, чтоб потом не страдать от острого недостатка этого человека, что-то в голове отчаянно блокировало эту химию. Правда, химии это не мешало, раз она теплилась в груди от каждого прикосновения и взгляда, заставляла постоянно думать лишь о нем. Но не признавалась в своем существовании, скрываясь за маской самых разных эмоций.       Бабочки в животе так неожиданно вспорхнули, что Антон вдруг выдернул руку из плена чужих. Щеки залились ярким румянцем, видным даже в потемках, и Игорь умилённо улыбнулся, едва поднял взгляд на лицо юноши. И, намереваясь поцеловать, приблизился к нему, однако Антон упрямо положил пальцы на его губы, останавливая:       — Ты помнишь? Две недели.        Возмущению Игоря не было предела, но, по-крайней мере, он мог признать собственную ошибку. Сам что-то спизданул в эмоциональном порыве с утра, значит самому теперь терпеть последствия. Или думать, как грамотнее всего будет сдаться.       Александров выдохнул с рыком, прикусывая губы сразу же, как муж убрал ладонь от его лица и отвернулся к окну. Вдох-выдох. Попытался принять поставленную собой же тяжелую пытку. Видимо, не получилось, раз через пару секунд от него послышалось глухое «блядь», со стороны Антона спровоцировавшее только до жути довольную улыбку.

* * *

      — Чья одежда? — стягивая с Антона безразмерную футболку, поинтересовался Игорь. Вещь пахла каким-то чужим альфой, причем уже в возрасте, и вызывала целую волну негодования и ревности, постепенно накрывающую с головой. — И где твоя?       Антон опустил глаза в пол, держась за плечо мужчины, ибо самостоятельно оставаться в вертикальном положении задачей стало почти фантастической в плане сложности исполнения. Но он не смог выдавить из себя ни единого слова и молча поджал губы, пока чужие руки бросили футболку в стиральную машинку и скользнули по бокам до ремня джинс.       — Ладно, черт с ним, потом расскажешь, — спустя полминуты молчания и попыток выловить взгляд заплаканных голубых глаз, вздохнул Игорь.       Запрет на близость обоим особо не мешал, раз они стояли вплотную друг к другу и даже, фактически, разделяли один воздух на двоих. Едва ремень был ослаблен, джинсы спали на пол, оголяя разбитые коленки и изящные, но покрытые постепенно расцветающими цветами синяков и гематом бедра и икры.       — Господи, котенок, — Антона как никогда прежде хотелось прижать к себе и не отпускать до конца жизни. Но почему-то Игорь не решился. Гордость и упрямство оказались выше влюбленности и желания защищать своего омегу.       Котенок же неуверенно мялся, почему-то искренне желая скрыть от Игоря все последствия чужих преступлений; ему не хотелось выглядеть слабым. Следом за джинсами на полу оказались последние элементы одежды: бельё и носки. Антона увели в душ, на что он не особо-то и сопротивлялся. О способности на хоть какую-то самостоятельность можно было только мечтать, когда колени подкашивались от одного лишь намека на потерю опоры.       Руки всюду блуждали по телу, в первую очередь оттирая редкие подтеки крови. Раньше пара-тройка мыслей о такой ситуации ввели бы в дикое возбуждение, позорно, как только-только начавшего созревать подростка. Сейчас же не хотелось чтобы подобные мысли даже мельком проскакивали где-то на задворках разума. Противно.       Пальцы ощутимо прошлись по одной из немногочисленных ран на теле, обильно кровоточивших всего час назад, словно проверяя, реальна ли она. И, к великому разочарованию Игоря, она действительно оказалась настоящей. Антон подавался навстречу каждому прикосновению, и вовсе неважно, вызывало ли оно боль и неприязнь.       — Игорь?.. — вопросительно-предупреждающей интонацией позвал он.       Игорь только сейчас осознал, что задержал прикосновения дольше, чем следовало.       — Прости, — ладони мгновенно поднялись выше, останавливаясь на талии, разукрашенной сиреневыми оттенками синяков, — прости, Тош, — Игорь прижался лбом ко лбу юноши, закрывая глаза. Просто обнять — да что в этом сложного? Даже если нарушать собственные правила, поставленные на следующие две недели, это ведь просто объятия, верно? Мир оттого не схлопнется и Антону хуже точно не станет.       «Зачем только это брякнул? Придурок».       — Ты намок, — заметил омега, снова нерешительно смотря куда-то вниз. Траурно-черная водолазка и волосы и впрямь уже прилипали к телу и лбу от бьющих струй воды.       Игорь едва усмехнулся в ответ: «Я знаю». Хотя бы так хотелось остаться рядом с Антоном на веки вечные, в такой замене объятий, которые сейчас не были доступны по наиглупейшей причине. С этим парнем всегда так комфортно, неважно где и как. И этого ощущения теплоты рядом с ним порой очень не хватает с другими.       — Игорь, пожалуйста, — вдруг подал голос Антон, своей тревожной интонацией руша всю внутреннюю идиллию, — давай быстрее с этим закончим. Я спать хочу.       Отстраниться пришлось моментально. Антон даже шатнулся, тут же заново вцепляясь пальцами в крепкое плечо, и слабо посмеялся.       Уже через десять минут парень лежал в своей кровати, пустовавшей всю последнюю неделю. Плюшевый тигр в его руках явно был очень рад тому, что человек о нем наконец вспомнил, и ужасно горд из-за зависти «отчима». Повдоль плеч, шеи и мокрых волос Антона чужие пальцы аккуратно выводили линии, словно говоря о том, что теперь все точно будет в порядке и больше его никто не тронет. Столь душевному моменту не хватало разве только колыбельной вполголоса.       — Игорь, — шёпотом позвал Антон, как будто в доме было кого будить.       — М? — Игорь не прекращал смотреть на него влюбленными глазами и улыбаться, как самый конченый из всех придурков или даже психов. Наверное, он уже совсем скоро спалится со своей любовью, если продолжит так себя вести — он наверняка уже проебал все шансы оправдаться, если Антон спросит.       — Думаешь, всё будет слишком плохо, если я в тебя влюблюсь? — он так решительно выпалил вопрос, что дрожи в голосе поначалу было и не заметно. — Что ты будешь делать?       Александров только пожал плечами. Что он будет делать? Он будет любить его до потери пульса, постарается сделать его самым счастливым человеком в этой и всех параллельных реальностях и построит их семейное счастье так, как Антону и обещать не могли все его бывшие.       — Ты и правда не воспримешь меня всерьез? — но на глаза юноши уже наворачивались слёзы из-за слишком долгого отсутствия ответа. Неудивительно, ведь боль, словно мицелий в почве, прорастала плотной сетью во всем теле, и уже действовала, кажется, даже на мозг. От нее хотелось выть на луну, скрытую за облаками, и безвольно плакать в надежде немного облегчить страдания, а тут ещё такой охуительный повод.       — А ты передумаешь в меня влюбляться, если я скажу «правда»?        — Да. Всегда так делаю.       — Тогда я скажу «неправда», потому что ты меня заебал. Может хоть влюбленным перестанешь действовать на нервы.       — Не перестану.       Александров показательно вздохнул, мол, «ну, штош», а Антон рассмеялся вопреки желанию плакать. Видеть его таким весёлым после произошедшего, после утреннего конфликта, после двенадцати часов порознь было подобно глотку свежей воды после воды болотной. Дрянное послевкусие того времени смывалось чем-то столь простым, привычным, но до одури желанным.       Игорь улыбнулся, откидываясь на стену позади себя и продолжая гладить юношу, будто сонного, впервые за долгое время решившего проявить ласку кота.       Странный все же запрет. Вроде самые очевидные и поверхностные нежности проявлять сейчас не дозволено, зато что-то более глубокое и невинное — да пожалуйста. Странно, что нельзя спокойно обнять, но можно с чистой душой лежать головой на чужих коленях. Нельзя зарыться носом в мокрые волосы и вдыхать запах шампуня, но можно перебирать пряди между пальцев и пытаться в воздухе уловить тонкий омежий запах. Нельзя целовать, пусть даже самым робким способом, но вполне разрешено томно выдыхать в чужие губы, прижимаясь лбами друг к другу или часами пялиться в глаза, следя за самыми малейшими изменениями эмоций в них.       Идиотизм какой-то. Но тоже до жути странный и постепенно плетущий какую-то неощутимую ниточку абсолютно необъяснимой связи.       Прошло минуты три, прежде чем Антон снова поднял голову, причем в этот раз с по-детски наивным и милым взглядом. Да как над таким очаровательным мальчишкой вообще можно надругаться?       Как, блять, этот очаровательный мальчишка вообще может над кем-то надругаться?        — Ты же спать хотел, что опять-то?       — А ты колыбельные какие-нибудь знаешь? — той же чистой, почти ребяческой интонацией вполголоса спросил юноша и с бока перевернулся на спину. Его глаза моментально закрыли теплой ладонью, заставляя хихикнуть.       — Может быть, и знаю.       Голос оказался намного ближе, чем ожидал Антон. Он не решался и шелохнуться. Все веселье как рукой сняло, и улыбка сама собой сползла с лица. Не то, чтобы настроение стало хуже, но… Теперь в груди чувствовалось какое-то странное возбуждение перед предстоящим поцелуем. Нетерпение.       Из горла вырвался измученный стон. Израненные губы опалило чужое дыхание, и податься бы сейчас вперед, притягивая ближе мужчину перед собой, находящегося в такой странной недосягаемости, хотя, вроде, даже руку не нужно протягивать, чтоб коснуться. Но нет. Он отстранился снова, как самый настоящий козел, в самый последний момент, и вновь к прижался стене.       — Хочешь, чтоб я спел? — тон снова стал улыбчивым и до ужаса добродушным. Словно это не Игорь тут дурачится как непослушный пятиклассник, никак не желая исполнять их общие желания.       Антон кивнул и довольно улыбнулся, словно не он сейчас испытал самое страшное разочарование в своей жизни. Он лег сразу как прилежный дошкольник, закрывая глаза даже под чужой рукой. Впрочем, Игорь скоро её отстранил, хоть и ещё раз провел от корней волос до кончика носа указательным пальцем.       Касания, касания, касания. Не больше и не меньше. Необходимые и хоть как-то утоляющие потребность в остальных ласках.       Антон за день сильно утомился. Он едва-едва улавливал какие-то напевы, но сосредоточивался вовсе не на них. Только на голосе, слегка хриплом и прокуренном. Без этих будто судорожных вдохов, какие часто наблюдаются у людей в коротких паузах между строчками. Неторопливо, сдержанно… Интересно, а Игорь не пытался податься в профессиональные певцы?       Только потом во внимание попали и слова, и теперь уже стало понятно, что наречие не похоже на русское. Да, вроде бы язык славянский, по крайней мере иногда слышались похожие на родные слова, но другой. Звучит странно, забавно, абсолютно непонятно и даже абсурдно, но как-то знакомо, уютно и немного по-родному... Сумасшествие.       — Ты когда русский язык успел забыть? — улыбнулся Антон. — Или я потерял движение мира, пока дома с течкой сидел? Мы уже на другом языке говорить научились за неделю? Я что теперь, самый отсталый?       — Да никакой ты не отсталый, Тош, — пальцы снова зарылись в темные кудри, едва взъерошивая их. — Я только на сербском колыбельные знаю.       — Почему? — тут же соответствующим вопросом отозвался Антон.       Интересно, а можно ли его сейчас к себе на колени посадить? Будет ли ему больно или это просто станет очередным пунктом нарушения правил? Ну, хотя, поза на коленях уже точно не обойдется без объятий… А в случае с Антоном на целомудрие рассчитывать нельзя даже несмотря на их уговор.       — Ну, отцу было принципиально, чтобы воспитывающая меня женщина была родом из Сербии, — Игорь развел руки, — потому что он очень чтит своих предков и вообще очень злился на мою мать, что она назвала меня по-русски, — он хмыкнул и улыбнулся одним уголком рта. — В итоге у меня мягкого знака в паспорте недостает...       Повисла короткая пауза, но она вновь оборвалась теплой и мягкой интонацией, максимально сгладившей острые углы молчания.       — Но я не об этом. Мне в детстве всегда пели только на сербском. Да и говорили мы все через раз то на одном, то на другом. Честно, мои ровесники тогда чуть не свихнулись со мной общаться, — в ответ на очередной вопросительный взгляд пришлось вновь пояснять. — Ну, в моей семье было нормально вести диалог на обоих языках, и я думал, что все с кем я общаюсь говорят так же… почему-то я не брал во внимание, что они всегда говорили только по-русски.       — Ты мне только что в трех словах пересказал все свое происхождение и детство, правильно я понимаю?       — Вроде того.       Антон вздохнул и улегся на его колено обратно, в этот раз, правда, расположившись как можно удобней и цепляясь пальцами за ткань на так и не снятых темно-красных брюках.       — Продолжай. Хочу так уснуть.       Вот теперь картина имела все положенные для полного уюта элементы. «Хочу, чтоб наши дети засыпали так же. Это так уютно и красиво…»        Размышления оборвались на коротком и емком «блять». Это что за достижение очередной точки невозврата? То есть он тут уже об их общих детях задумывается? То есть он уже вполне воспринимает Игоря как потенциального отца и второго создателя их счастливой семьи?       То есть, Игорь — первый, о ком Антон думает в плане полноценной семейной жизни?        Это… Странно. Странно, как и все, блять, происходящее, но волнует намного меньше.       И это тоже очередная странность.

* * *

      17.10       Всё воскресенье прошло в заботах, связанных с недавним происшествием. Сначала полдня в полицейском участке за написанием заявления, допросов, за прочими необходимыми хлопотами. Затем больницы, где ещё раз проверили Антона на целость скелета и обнаружили трещину на ребре.        Запись к психологу.       Понедельник.       В школе как всегда встречают косые взгляды. Антон привык к этому за последнее время, но сейчас их было ну уж очень много. Раньше все дело было в целой куче меток на шее, но это ведь только те, которые окружающие видели. Нет, не то чтобы это так уж неприемлемо, да и многие как минимум из слухов знали, что этот омега во время течки предпочитал помощь альф, а не подавителей, зачастую были и в курсе «счастливчиков». Но в этот раз что-то было не так. Что-то… Другое, необъяснимое, почему обязательно нужно было проводить его взглядом.       Место Рауля в классе пустовало, нигде даже не валялся его рюкзак. Доблестные полицейские его все же приняли, причем ещё и в настолько краткие сроки, буквально на следующий день после написания заявления. Антона это сильно удивляло. Когда такое вообще в его родной стране было?       Гул разговоров прекратился сразу со входом Антона в кабинет. На него устремилась куча вопросительных взглядов, цепляющихся за самые разные участки тела. Противнее даже, чем когда дружки бывшего лапали и лезли под одежду. Мурашками пробирает до костей, заставляя скрыться вглубине класса на самой последней парте.       — Привет, Паш, прости, можно с тобой сесть? — виновато спрашивает Антон у одноклассника. По классу прошлась волна шёпота, постепенно перерастающая в самое настоящее цунами.       — Боже, нет, отойди от меня, тряпка, — выставив перед Антоном ладонь в жесте защиты, правда, неясно от чего, фыркнул в ответ одноклассник с гадкой усмешкой.       — Чё?       Снова шепотки и пара смешков вслед за пашиным. Всё вокруг постепенно переставало казаться реальностью и больше напоминало кошмарный сон, который вполне могла спровоцировать какая-нибудь психологическая травма. Но это был не сон.       Среди шепота стали различаться фразы о всплывшем в новостях происшествии.       — Пф-ф, тоже мне смельчак. Если не умеет драться, лучше б дал им. Как будто в первый раз!       — Ну, бля. Тем более, они ж с Раулем мутили, а тут чё, сразу чужие друг другу стали?       — Да он же трахается со всеми подряд, вот и привыкли уже брать его где попало.        — Ага! А теперь сопротивляться вздумал, ты смотри.       — Бля, че Рауль за ублюдок, — кажется, нашелся один-единственный здравомыслящий человек, — идиота кусок. Ну как можно так слабо пиздить! Лучше б его убили, видеть эту рожу не могу... — нет, только кажется.       Антон почувствовал, как вглубине души разгорелась злоба, которую он даже не мог никуда выместить. Все учителя говорят, какой у них дружный и хороший класс, а теперь вот это, такие ножи в спину. Антону, сука, неоднократно оказывали поддержку после расставания с Раулем несмотря на его отстраненность от класса, теперь же он остался виноват в своих же синяках и травмах!        Не собираясь терпеть это говно, Антон быстрым шагом вылетел из кабинета, по пути столкнувшись с только-только входящим в класс математиком.       — Антон! — вслед юноше крикнул он, тут же бросив обеспокоенный взгляд в класс. Все утихли, как по щелчку. — Да что с вами не так? Что опять произошло?       Антон сидел на холодном кафельном полу в туалете, вытирая заплаканные глаза дрожащими руками и прижимаясь спиной к такой же холодной стене. Злоба не нашла другого выхода кроме слёз, грудную клетку распирала обида, готовая вот-вот выбраться и пойти бить ебало первому встречному. Лицо раскраснелось от слез, а ведь не прошло и минуты.        В помещение ворвался математик, хотя Антону вообще не хотелось никого видеть.       — Ты в порядке? — дебильный вопрос, но выбил из колеи так, что Антон аж пришёл в чувства и кое-как осмыслил реальность. Перед ним… Математик. Тот самый ублюдок с лицемерным взглядом сейчас обнимал его за плечи и пытался успокоить. Уму непостижимо. — Успокойся, все хорошо…       — Как все может сейчас быть хорошо? — Антон внезапно сорвался на крик, уже не тихонько всхлипывая, а плача навзрыд. Обидно было до рези в сердце. — Меня обвинили в побоях, нанесённых мне же! Разве так называется Ваше хорошо?!       — Давай я тебя в медпункт отведу? — едва отстраняясь, спросил математик, взял парня за щёку и принялся стирать слезы с голубых глаз и покрасневшей кожи. — Тебя валерьянкой напоят, успокоишься немного. Я сообщу школьному психологу, она…       Антон уже кивал. Кивал, не думая ни о чем. Что там с ним вообще собираются делать? Неважно, лишь бы быть подальше от своего класса. От всех этих ублюдков, что теперь считают своим долгом бросить в спину оскорбление, кинуть косой взгляд или тыкнуть пальцем.       Вячеслав Дарьевич помог ему подняться с пола, точно так же взял рюкзак Антона с пола прежде, чем тот сумел сориентироваться. Он держал за руку, осторожно и в то же время крепко, слегка улыбаясь, чтобы немного подбодрить.       — Умойся и пойдем. Сам стоять можешь?       — Могу.       В тот день математик впервые за очень долгое время сорвался по-настоящему, крича так, что к нему в кабинет заглянули несколько других учителей и даже директор. Одиннадцатый класс никогда не слышал в свою сторону столько оскорблений, а тем более, от нескольких людей разом.

* * *

      — Как день прошел?       Игорь не спрашивает конкретно о здоровье, как будто Антон в полнейшем порядке и на выходных он с бывшим просто немного поругался. Игорь ставит наравне со всеми в этом плане, стараясь не задевать тему произошедшего. Антону не нравится лишняя опека и забота о себе? А может, он их просто не заслуживает?..       — Нормально.       Антон себя сильно накручивал весь этот день и скрывался от одноклассников где попало. У психолога, в медпункте, просто в туалете один из уроков просидел, а во время физкультуры даже к учителю английского заглянул, у которого тогда было «окно», и все сорок минут мило с ним проболтал.        — Что такое, котенок? — Александров сел рядом с Антоном на своей кровати, слабо гладя его по коленке. Под тонкой тканью штанов чувствовались черствые «вкрапления» корост.       Когда у Антона вошло в привычку присутствовать при переодевании альфы в домашнюю одежду?       Парень поспешно отвел глаза от его лица. Они красные и опухшие от слёз, Антону стало даже стыдно открывать чужому взору собственный взгляд. Слабак, тряпка, плакса. Идиот.       Прикосновения он отверг, правда, лишь из-за того, что самому себе казался чем-то настолько ущербным, глупым, несносным, недостойным такого мужчины, как Игорь. Его такой расклад дел сильно напряг, пусть и Антон в итоге, собравшись с мыслями, заглянул ему в глаза с настолько смешанными эмоциями, что выделить что-то одно тут стало невозможно.       — Игорь, я хочу перевестись из своей школы, — глубоко вдохнув, на одном дыхании выпалил юноша. Несмотря на все отвержения и сопротивления, он коснулся одной из пуговиц на идеально белой рубашке Александрова и пару раз провернул её в разные стороны, словно подбирая какой-то код. Хотя код к сердцу Игоря он уже давно подобрал.       — В чем дело?       Игорь перехватил его руку и приставил её к собственным губам, покрывая сетью поцелуев. Омега опустил глаза ещё ниже, зарывая в самую почву под домом.       — Они конченые. Я не хочу с ними учиться. Просто не хочу.       Конечно же Антон промолчит о второй попытке изнасилования от того самого одноклассника, который говорил, что больше не хочет «видеть эту рожу». Который ласково называл, извинялся и всю перемену не давал выйти за пределы помещения уборной, а потом огрызался, матерился и угрожал после заслуженного удара в лицо.       Мужчина оторвался от его ладони, но принял её в замок из пальцев.       — Я понял, — руки постепенно опустились на колено Антона, а голова — на его плечо. — Нам придется поговорить с твоими родителями.       Антон слегка замялся после таких действий, не до конца понимая, нарушили ли они только что все правила, которые имелись. Пальцы все равно зарылись в чужих коротких волосах, расчесывая слегка путающиеся пряди.       — Думаю, нам вообще о многом придется поговорить с ними, — слегка смутился парень.       — Поговорим обо всём, о чем ты захочешь, — куда-то ему в плечо мурлыкнул Игорь, поджал губы и после короткой паузы сменил тон на менее радостный: — Значит, до конца недели отсидишься дома.       Антон весьма активно покивал головой, искренне благодаря за возможность побыть наедине с собой и Игоря, и господа-бога. Прогуливать — нехорошо, тем более, в конце четверти, но находиться в одном помещении с одноклассниками было равно средневековым пыткам.

* * *

      22.10       Это был один из немногих выездов, который случился не поздней пятничной ночью, а на рассвете субботы. Антон зевал и смотрел на всё замыленным от дрёмы взглядом, но в общем-то был рад и отвлечен от излишней суеты. Игорь вчера до полуночи снова что-то напевал на своем полу-родном языке, долго гладил по рукам и шее, даже одно нарушение в виде поцелуя в лоб сделал. А в итоге первый же и вырубился, сидя на его кровати и прижимаясь спиной к стене.       Обширную степь далеко за чертой города украшали штук пятнадцать разноцветных УАЗов и Нив, среди примятой колесами и ногами высокой травы бродили и общались около тридцати с мелочью человек. Закрытие сезона — оно такое, сразу все берут и тащатся куда попало. В самую рань, в утреннюю сырость и — конечно же! — любимую грязь, в холод, когда на деревьях даже поблескиваетт иней. Кому только надо такое сумасшествие? Дурость, мараться с самого утра, а не отлеживаться спокойно в постельке после тяжелой недели! Но джиперы всегда имели абсолютно другое мнение. Лучший отдых — активный!       Даль завеяна легким туманом, через пелену которого прослеживались черные силуэты каких-то деревьев и кустарников, а ещё светились чьи-то все новые фары и темнели кузовы.       Среди общающихся отдельных компаний резво бегала одна фигура, приводя в лёгкий испуг и тревожность. Со стороны казалось, будто она сумасшедшая, ибо внимание уделяла всем и каждому, еще и все деревья, тропки и травинки поперефоткала на десять раз. Но осведомленные о её хобби, да и о будущей профессии, в принципе, тоже, люди уже перестали обращать внимание на слегка шибанутую девчонку.       И вот теперь она добралась и до Антона, гуляющего где-то в стороне от основной шумихи. Высокая девушка со светлыми волосами, стриженными под каре, остановилась за пялящимся куда-то вдаль парнем. Эта девушка — та самая блондинка в желтой толстовке, которую, собственно, только по этой толстовке обернувшийся на звук шагов Антон и узнал. Сейчас хоть и было возможно различить черты её лица, но его перекрывала чёрная медицинская маска и мешала рассмотреть девушку, которой солнце придавало столько блеска, что, казалось, она вся мерцает, как упавшая звезда.       Она как-то странно подпрыгивала то на одном месте, то бегая по территории и фотографируя все подряд на телефон, и замирала лишь на пару мгновений, когда улавливала удачный момент.       Теперь она точно так же замерла, привставая на цыпочках, под маской увлеченно прикусывая нижнюю губу. Щелк.       — Прости, я весь вид перегораживаю, наверное? — неловко усмехнулся Антон, но блондинка радостно возразила:       — Ты и есть мой вид! — она тут же подскочила к парню, погасив экран телефона, и, протягивая свободную руку с черным матовым маникюром, представилась: — Саша Котова, местный начинающий фотограф, веду нашу страничку в Инсте.       Антон многозначительно вскинул бровь, задавая сразу несколько немых вопросов, но слабо улыбнулся ей и пожал ее ладонь.       — Антон, — спокойно представил себя он в ответ.       — Александров? — показав на него указательным пальцем руки с телефоном, спросила Саша.       — Ли-… — хотел было поправить Антон, но запнулся. — Ага, — окинув девушку напротив взглядом ещё раз, он задал весьма очевидный вопрос: — А маска… Зачем?       Котова только хихикнула и спустила маску на подбородок:       — Нос мерзнет.       Теперь её лицо можно было разглядеть полностью. На вид она была ровесницей Антона, огромные серые глаза точно так же заинтересованно бегали по парню в ответ, длинные ресницы отбрасывали тени на щеки с ямочками от улыбки. Почти белые брови практически не выделялись на бледном лице, но левая все равно была проколота. Пирсинг поблескивал и на крыле носа, и на губах. Саше очень нравилось иногда покусывать кольцо на губе, странное занятие, конечно, но избавляло от лишних тревог и заставляло отвлечься.       — А зачем вам вообще Инстаграм? — вопрос тоже странный и немного неожиданный для Саши. Девушка пару раз моргнула и всплеснула руками:       — Зачем вообще люди заводят Инстаграм? По приколу! — быстро ответила она на свой же вопрос. — А мы так еще и новых людей в компанию находим! К тому же, это ещё и всякие воспоминания, и прочая фигня…       Ну да, это было хотя бы логично.       На местности тем временем образовалось ещё пару человек, следовательно, и ещё несколько авто. Теперь их стало почти двадцать. Начали слышаться визги маленьких детей от шести до десяти лет и лай собак.       — Ой, Тош, пойдём с мелкими познакомлю! Они такие классные! — воскликнула Саша, потянув Антона за руку к остальной «общине». — Тем более ты теперь среди нас, — она тыкнула парня в нос пальцем, — и должен знать всех в лицо!       Все кончилось лежанием в пыльной траве, пока Саша петляла между разноцветными Нивами и пыталась поймать одного из детей, а все остальные бездыханно валялись рядом с Антоном и шепотом переговаривались о облаках. Как ни странно, в обсуждении он принимал самое активное участие. Такое умиротворение на душе наступило, что, казалось, она вот-вот воспарит прямиком к ангелам и останется там навсегда.       — А где все пиздючата? — задал кто-то вопрос, пока другие уже цепочкой выезжали на тропинку. Наверное, на то, чтоб выехать всем двадцати внедорожникам, понадобится достаточно много времени.       Саша запнулась о вытянутые ноги Антона и шлепнулась на землю, вытянув при этом руки перед собой.       — Тут! — крикнула она, уселась на пятую точку и зашипела на валяющегося где попало парня. Он только повторил её положение и похуистично пожал плечами, улыбаясь как обдолбанный наркоман. Свобода от городской рутины, зажатости, давления на него влияет не очень хорошо.       Дети моментально повскакивали и побежали в сторону шумевших моторов. Антон с Сашей так и остались на своих местах, ожидая Бог знает какого чуда, которое неожиданно поднимет их с мест и заставит пойти к своим водителям.       Саша минут пять залипала на сапфиры в глазах Антона с весьма странным выражением лица, которое он почему-то решил повторить.       — Кря.        По всей степи неожиданно разнесся раскатистый хохот из двух голосов, заставивший оставшихся водителей дрогнуть. Непонятно, что подростков рассмешило так сильно, но факт оставался фактом и вся изящность Саши куда-то исчезла, когда она запрокидывала и сразу после роняла голову от смеха.       — Цыпа, что за нахуй он у тебя курит?! — непонимающе покосился Илья.       — В том то и дело, что, блять, не курит!        За смехом Саша с Антоном как-то и не заметили, что их почти одновременно за шкирку поставили на ноги.       — Ай, я же просил быть со мной нежнее! — воскликнул омега, не удержавшись на ногах и падая в руки Игорю.       — Не пизди, ты никогда этого не просишь, — напомнил он, наклонившись к уху супруга. Заметив, как юноша залился румянцем, он улыбнулся и перешел на нормальный тон. — Давай, по матрешкам.

* * *

      Вр-р-рм. Вр-р-р-р-рм. Сеня буксует. Ни туда и не сюда, ни влево и не вправо. Вот не может он, зарывается глубже и всё тут, и чувствует себя чуть ли не импотентом и инвалидом, когда грязевая пучина затягивает всё сильнее и мешает ощущать себя таким же нормальным человеком, как и все остальные.       — Тащите лопату!       Тем временем все дети покоряли скользкий холм, цепляясь руками за траву и измазавшись в грязи. И кто бы мог подумать, что те, которые детьми уже не считаются официально, будут заниматься такой же херней, да ещё и придут к вершине одними из последних. Конечно, прежде всего потому, что помогали взбираться младшим.       — Мать бы увидела — уже б пиздюлей надавала, — давясь холодным воздухом, режущим горло и лёгкие, посмеивался Антон и оглядывал свои штаны и камуфлягу, на которые прилежной домохозяйке и посмотреть-то было страшно.       — Потому что ты чёртов позорник, Антош, — Саша лыбится, упираясь руками в колени. Вся её жёлтая толстовка в грязи, даже пряди волос немного задеты. — Приполз самый последний! — снова с укором тыкает его в нос и усмехается.       Антон смотрит в серые глаза и пытается выловить хоть что-то знакомое в чужом образе. Нет, нет, это уже совсем глупо. Она так не похожа, она абсолютно другая. Ещё и стерла все границы тактильности так легко, что даже не верится.       Дети разбежались куда только могут к деревьям, заслышав до жути знакомый и напряженный рык мотора. Вверх лезла какая-то Нива, и неясно, почему так захотела первой прорваться, ведь была явно неподготовленной. Залезть своими силами не получалось, — похоже, слишком крутой склон. Её водитель в итоге бросил это занятие и пропустил вперед себя более продвинутого, который тоже влез, но с грехом пополам.       — Кто нахуй маршрут составлял!       — Я! — откликнулся Юра, смеясь.       — Дебил с лебедкой, совсем о других не думаешь!       Саша, походив вдоль дороги, внимательно оглядела все то, что происходило перед их глазами. В одной стороне — относительно ровная платформа и спуск, невидимый из-за закрывавших его золото-рыжих деревьев. С другой — куча одновременно веселящихся и матерящихся под нос от ярости водителей.       — Ах-х-х, ляпота-а-а! — вздохнула Котова, плюхнувшись на траву где-то между деревьев. Кинув вопросительный взгляд на Антона, она предложила ему сесть рядом. — Ты первый настолько же ебнутый чел, с которым мне так весело, — призналась блондинка, глядя куда-то вниз, в сторону внедорожников. Уже через секунду в её руках появился смартфон, а на нём — пара новых фотографий. — Кря, блять, Господи! Ты ненормальный! — она снова рассмеялась, слабо пихнув Антона в плечо.       — Мне почему-то с девушками-омегами никогда не удавалось поладить… кроме одной. А с тобой так легко почему-то, — Антон слегка улыбнулся, пожав плечами, но девушка ему возразила:       — Я — альфа, — она секунды три серьезно смотрела в глаза Антону, и, заметив его беспокойство, усмехнулась. — У меня с девочками тоже никогда не получалось почему-то, всегда слишком разными были.. Мне больше мальчики нравятся, — она коснулась плеча омеги, слегка поглаживая.       — Не думаю, что Игорь это оценит, — ненавязчиво буркнул парень.       — Бля, точняк, — той же ладонью девушка ударила себя по лбу. — Прости, я че-то на секунду забыла, что ты замужем. Сам понимаешь… — Она нервно потерла шею, смущенно пряча взгляд. — Но мы же все ещё можем быть друзьями?       «Когда ты только успела меня в список своих друзей записать?»       — Конечно, почему нет-то?