Братья рыцари

Братья сошли с поезда на станции Кемберли, а не в Сандхёрсте – так было ближе и проще добираться до Академии. Эдгар откуда-то выкопал эти сведения ещё до того, как они вообще добрались до Старой Англии – наряду со множеством других подобного рода вещей. Ступая на платформу, он держал в руке карту графства Беркшир – совершенно избыточную, тем более, что не только сам Эд, но и все остальные уже успели запомнить маршрут, по которому им предстояло преодолеть самую последнюю часть пути к своей цели. Состав прибыл на место на четыре минуты позже, чем должен был по расписанию – незначительная и совершенно непринципиальная для гластонцев задержка, однако Эдгар не смог удержаться от недовольного комментария. Барту же подумалось о том, каким символичным вышло совпадение. Словно бы каждому из братьев дали ровно одну дополнительную минуту, чтобы попрощаться со своей прошлой жизнью и подготовиться к встрече с новым. Отрешиться от всего вороха, путанного клубка мыслей, завязывавшихся в их головах морскими узлами ещё с Бомбея, и прочувствовать момент. Успеть наделить его особым содержанием и смыслом, ведь подобное больше не повторится. Стоя напротив здания вокзала, Бартоломью Дарлтон понимал, что может здесь полагаться только на себя, на свой внутренний мир, для которого привычное дело – расцвечивать серость вокруг яркими цветами, превращать действительность в стереокартинку: посмотришь беглым взглядом – и увидишь просто какую-то мешанину, но приглядишься под особым углом – и провалишься в совсем другую реальность, наполненную чудесами. Барт любил такие волшебные рисунки, чья "магия" работала только если человек правильно настроится на них. Отзывающиеся тому, кто готов воспринимать окружающее приложив усилие, пропуская его через себя. Он, пожалуй, даже собирал бы их, если б этим было возможно заниматься в приюте. Даже Бартоломью всё-таки пришлось признать, что панорама Кемберли выглядела до обидного невзрачной и банально-пресной. Само трёхэтажное здание вокзала было угловатым, выстроенным из кирпича блёкло-коричневого цвета, и напоминало картонную коробку. Какие-то казённые кустики, которым не позволили расти дико, но стригли дурно и, очевидно, редко. Автостоянка с лежачими полицейскими. Стекло, пластик, несколько рекламных щитов. Людей было очень мало, и все как один имели самый будничный облик. Пытаясь хоть за что-то зацепиться взором, Барт пропустил момент, когда среди братьев разгорелся спор по поводу того, как им теперь действовать. Дэвид предлагал взять такси, благо кое-что из денег, выданных отцом на дорогу своим приёмным сыновьям, у них всё ещё оставалось, и с шиком подъехать к самым воротам будущего места учёбы. Эд настаивал на экономии, а главное считал, что гластонцам совершенно точно не следует лишний раз привлекать к себе внимание, подчёркивать своё отличие от остальных. Всего-то и нужно пройти пару километров пешком – это не займёт у них и получаса. Дэвиду явно не хотелось тащить на себе багаж, но его аргументы выглядели слабее на фоне напористости Эдгара. Окончательно решил дело Ал, глубокомысленно изрекший, что добрым христианам полагается помнить о смирении. Дэвид в ответ пробурчал что-то про золоченую церковную утварь и нечто ещё в том же духе, однако уступил. Барту вариант с такси нравился больше – ему был несимпатичен Кимберли, от унылого и банального облика которого всё никак не получалось вполне абстрагироваться. Мысль о неспешном путешествии через городок, в ходе которого его хочешь-не хочешь, а придётся детально разглядывать, заранее вызывала у Бартоломью раздражение. Стереокартинки – это прекрасно, да. Но что может вызвать большую досаду, чем ситуация, когда ты всё всматриваешься, пытаясь ухватить скрытую суть, и понимаешь, что ничего, никакого второго дна нет и никогда не было? Саутуэлл-Парк роуд, Авеню, Лондон роуд. Стоило чуть отдалиться от центральной части города с общественными строениями, включающей в себя и железнодорожную станцию, как кругом выстроились ряды частных домов – вроде бы возведенных в массе своей по индивидуальным проектам, однако удивительно сходных между собой: все как один не выше двух этажей, с черепичными крышами, небольшим ухоженным газоном перед крыльцом и задним двором. Кемберли был типичным городком, где люди среднего достатка встречали свою старость: около 30 миль до Лондона, немногим более сорока – до Саутгемптона. Здесь не найти ни трущоб, ни поместий. И ровно никаких достопримечательностей. Единственным, что привлекло к себе внимание Барта, пока они продвигались вперёд по ровным асфальтированным тротуарам, были теннисные корты: сразу шесть штук с идеально ровно подстриженным травяным покрытием. Всё же скорее он ожидал бы увидеть здесь футбольное поле. Игроков ни на одном из кортов не было. Прямо напротив стояла маленькая церквушка – тоже какая-то затихшая, словно бы дремлющая. Чуть раньше они миновали перекрёсток с Гранд-авеню – и, кажется, даже Эда слегка позабавила претенциозность этого названия применительно ко всё тем же частным домикам, а также видневшимся вдали пустырю и недостроенным торговым рядам. Только когда они выбрались на Лондон-роуд, пейзаж чуть сменился: по правую руку стеной встали деревья, в просветах между которыми можно было разглядеть солнечные блики, отражающиеся от водной глади – карта Эдгара указывала, что там находится небольшое озеро. Кладбище. Автозаправка. Приближаясь к одному из самых известных военно-учебных заведений империи, братья ожидали увидеть вычурные ворота с кованными изукрашенными решетками, или, как вариант, высоченный забор и хорошо охраняемый КПП. На деле всё и тут оказалось разочаровывающе заурядно, даже как-то бедновато: ровные металлические прутья на бетонном основании – преграда, которую вполне мог бы преодолеть даже ребёнок. И это на входе. А дальше и вовсе виднелся пошлый и хлипкий деревянный частокол. Самым забавным же было сочетание зачем-то – явно скорее с символической, нежели с практической целью – прикрепленной к забору колючей проволоки и гостеприимно распахнутой небольшой калитки. Дэвид, глядя на это зрелище, скептически хмыкнул, но тут же нашёлся, громко прошептав – не поймешь одному только себе, или всем гластонцам – слово "конспирация". Впрочем, по ту сторону забора виднелась будка, внутри которой стоял караульный. Со строгим торжественным видом – видимо всё-таки нарочитым, уж очень старательно он косился при этом на часового, Эд извлёк из внутреннего кармана документы гластонцев и прежде всего рекомендательное письмо, составленное и подписанное лично Её Высочеством принцессой Корнелией. Вытащив бумаги, Эдгар двинулся вперёд, неся их в вытянутой руке – его облик и суровое выражение лица наводили на мысли о парламентёре, который направляется в стан врага из долго и упорно сопротивлявшейся, но теперь всё-таки достигшей предела сил крепости, чтобы испросить у победителя условия капитуляции. - Честь имею, сэр! – обратился Эд к солдату, - Мы… - Вы новобранцы из Гластонского приюта, - неожиданно ответил тот, причём он не спрашивал, а утверждал, - наконец то вы здесь. Капитан Литтлфингер вас уже заждался! Даже изо всех сил старающийся сохранять невозмутимость Эдгар с трудом мог скрыть удивление. Тот факт, что их ожидают, специально отряженный для встречи офицер – более беспечный ум просто порадовался бы такому лестному обхождению, однако Эд, всегда пытающийся рассчитать наперёд, ощутимо напрягся. Барт, откровенно сказать, тоже не видел в таком внимании к их квартету поводов для веселья. Зато Дэвид по-петушиному выпятил грудь, а Альфред вовсе сдержанно кивнул, как бы подтверждая, что, да, так и только так всё и должно быть. - Простите. Мы не предполагали, что задерживаем кого бы то ни было. Где нам найти капитана Литллфингера? И…, - Для Бартоломью было совершенно очевидно, что брат хотел бы продолжить фразу словами “и что ему от нас надо”, они так и вертелись у него на губах, однако так и не сорвались с них. Вместо этого Эд закончил довольно смешным применительно к человеку в форме, - и спасибо за любезно предоставленную информацию. - Не за что, - ответил часовой, как показалось Барту, сдерживая улыбку, - Двигайтесь вперёд по Робертс-роуд – доберётесь до второго КПП. Он там, не разминётесь. - Робертс-роуд? – переспросил Дэвид, осматриваясь. - Просто идите вперёд – она тут одна, - солдат сказал это как бы нехотя, словно ему не хотелось признаваться, что вот эта асфальтированная пешеходная дорожка и есть та самая Робертс-роуд. - Большое спасибо. Дэвид произнёс слова благодарности обыденным тоном, без избыточной учтивости и пафоса, и тут же двинулся с места, убыстряя шаг. Его явно снедало любопытство. А вот Барту наоборот совсем не хотелось спешить. Наконец обстановка вокруг не мешала, а способствовала работе его мысли, вызывала живой отклик в душе. Это ведь ничуть не менее интересно – оглядеться и попробовать выстроить гипотезы, сделать свои выводы, основываясь на одних только собственных наблюдениях. Неужели его братьев не занимает то, что территория военной Академии имеет такой подчёркнуто мирный облик? Больше всего местность по обеим сторонам Робертс-роуд напоминала старый парк, который с одной стороны не пытался скрывать следов человеческого присутствия и заботы, казаться девственным, а с другой не был похожим на геометрический узор произведением садоводческого искусства. Здесь и там деревья высились вразнобой, раскидывая свои кроны без всякой системы. Трава на газонах была неровной, однако, судя по всему, довольно тщательно пройденной граблями. Густо покрытый кувшинками на отмелях пруд с очень мило зеленеющим островком – особенно выделялась на нём объёмно-пушистая сосна. По воде с деловым видом сновали утки. В тени дуба, склоняющего свои ветви к самому урезу воды, Барт не без труда приметил крохотную скамеечку: такие особенно любят для уединённых свиданий влюблённые парочки – она слишком мала, чтобы дать место даже самому бестактному соседу. Было тихо, безветренно. Безмятежность… которая невероятно сильно контрастировала с мыслью о том, что же это на самом деле за место, кого и для чего тут готовят! Намеренно ли это было сделано? И, если да, то в чём суть замысла? Просто дать кадетам хороший повод расслабиться после трудных занятий? Возможность абстрагироваться от войны, которая при взгляде на эту пастораль должна казаться невообразимо далёкой даже самым завзятым милитаристам и заучкам-отличникам? Или нечто большее? Удивительно точно выбранный образ места, которое хочется защищать, не отдавать в руки каким бы то ни было захватчикам. Империя обширна, дом, одного кадета зачастую совершенно непохож на малую родину его товарища. Можно потратить массу усилий на пропаганду, постоянно воспитывать в будущих офицерах готовность пожертвовать собой ради своей страны как таковой. Наверное, это в любом случае делается. Однако самые высокие слова, оставаясь абстракцией, рискуют так и не найти дорогу к сердцу слушателя. А тут… Прудик, утки, скамеечка. Возвращаясь в классы, учащиеся Академии волей-неволей должны по-иному смотреть на свои уроки, иначе оценивать рассказы преподавателей об угрозах, которые могут однажды покуситься на мирный сон городов и местечек Британии. А может, это вовсе было чем-то вроде протеста, или даже диверсии? Вот вам, солдафоны! Глядите! Может хоть так поймёте что-нибудь… Наверняка существовало очень простое, не содержащее в себе особенного смысла и эмоции, практическое объяснение. Архитектор, создававший комплекс Сандхёрста, вполне мог до того годами строить окруженные парками усадьбы для знатных господ – и просто поленился, не счёл нужным вносить изменения в типовой проект. Или что-нибудь ещё в этом духе - Эд мастер давать такого рода справки. Идя чуть позади Дэвида, он не преминул заметить, что Робертс-роуд, вероятнее всего, носит своё название в честь фельдмаршала Робертса, начальника Имперского генерального штаба. Чрезвычайно ценное замечание, спасибо – а то ведь никто бы не догадался. И ради этого он прервал и разрушил такое многозначительное силенцио! Барт сбился со своей мысли – перед братьями открылось главное здание Академии и смежные с ним учебные корпуса. Двухэтажное, бежевое, с колоннадой по центру и большим развевающимся на ветру Юнион Джеком на флагштоке над фронтоном. Обширный плац (вот там уже трава была выбрита по линеечке, что безошибочно определялось даже отсюда), с одной стороны ограниченный основным комплексом строений, а с другой – памятником. Чьим именно Бартоломью всё никак не мог рассмотреть. Кажется, это была монаршая особа – виднелось нечто вроде скипетра в руках, а на голове красовался массивный венец. Пытаясь разобраться, кто же увековечен на монументе, Барт отвлёкся и не заметил, как остальные гластонцы стали замедлять темп. А потом вдруг… - Итак, вот и вы! Легки на помине! Добро пожаловать в Королевскую военную академию! И половины суток не прошло! Голос капитана Литтлфингера был зычным, могучим, как у большой медной трубы. Бартоломью подумалось, что он мог бы иметь успех в опере, если бы избрал для себя певческую стезю. А облик… Барт не смог сдержать улыбки. И это незамедлительно было замечено! - Вас что-то забавляет, кадет!? – гаркнул капитан, делая широкий и решительный шаг вперёд от маленькой сторожки, рядом с которой располагался второй пост с часовым. Бартоломью догадался, что ненароком наступил на больную мозоль: вероятно, многих смешило вопиющее несоответствие между внешностью Литтлфингера и его фамилией. Подумать только – Мизинчик! Капитан при этом был громадным детиной, широким в плечах, с мощной грудной клеткой, бычьей шеей и слегка выдающейся вперёд массивной нижней челюстью. Однако совсем не облик Литтлфингера заставил Бартоломью улыбнуться. Вернее, конечно, это касалось его внешности, да: капитан просто поразительно походил на отца, только скинувшего где-то полтора десятка лет. И дело было далеко не в одних лишь габаритах. Не то чтобы Барт видел их так уж много, но ему казалось, что лица у мускулистых громил почти всегда бывают двух типов: или простовато-глупые, как у детей-переростков, или сосредоточенно-каменные. Эндрю Дарлтон и капитан Литтлфингер составляли отрадное исключение из этого правила. Проницательный взгляд выразительных глаз, богатая палитра эмоций, нюансов, которые внимательный человек способен прочитать в мимике. Сейчас, например, глядя на будто бы едва сдерживающего ярость офицера, Бартоломью почему-то чувствовал, что это - не более чем видимость. А потому, хотя именно на него оказалось обращено начальственное внимание, чувствовал себя куда спокойнее и увереннее, чем братья. - Никак нет, сэр! – отрапортовал Барт, продолжая присматриваться к Литтлфингеру – и изумляться всё новым чертам сходства с приёмным отцом, которые в нём обнаруживал. Хотя и короткая, но всё равно непослушная шевелюра, густые брови вразлёт, ямочка на подбородке. Даже осанка! Бартоломью изо всех сил старался придать своему бесцеремонному разглядыванию форму вежливого внимания и предупредительности по отношению к вышестоящему офицеру. Однако отвести глаза просто не мог. Он словно бы получил возможность заглянуть в отцово прошлое, увидеть каким тот когда-то был – и куда живее и полнее, чем могла бы передать любая фотография. …Вообще это всегда печалило Бартоломью, служило едва ли не самым острым и важным напоминанием о собственном сиротстве: то, что ему так мало известно о прошлом Эндрю Дарлтона. Вернее, нет, не совсем так. В принципе Барт знал все основные вехи биографии отца, благо тот ничего не утаивал, даже какие-то мелочи. Например, прозвище “Бенгальский тигр” и саму историю той знаменательной охоты, после которой папа обзавёлся своим шрамом. Но… Ещё довольно давно Барту пришла на ум мысль: человек всегда шире своего текущего, нынешнего момента. Для всех прочих людей, а может и для себя самого, он живёт в нескольких временах сразу. Звери реагируют только на то, что происходит здесь и сейчас. Отвечают агрессией на агрессию и лаской на ласку. Да и то не совсем. Человек – длинная история. Всякое его слово или действие – один из эпизодов в ней, подсвечиваемый общей канвой, стилем и тональностью. Собственно, через эти рассуждения Бартоломью вывел своё особое определение чужого, постороннего. Вот оно: это человек, который существует и имеет для тебя значение только в том, что он делает прямо сейчас. И общаться с ним можно лишь как с животным. Не в том смысле, что фамильярно, свысока – если на то пошло, иные звери тоже подобного отношения не терпят. И не с глупым сюсюканьем, конечно, как это принято у некоторых (Барт вспомнил, как в ходе их с братьями морского путешествия до Старой Англии через две каюты от них жила не старая ещё дама, державшая пару пуделей – от её постоянной приторной и пустой болтовни в адрес собак у всех окружающих непременно должен был развиться кариес). Нет. Просто по однообразным, не меняющимся шаблонам. Стандартные действия в типовых ситуациях. Слова благодарности, если вам придержали дверь, окрик недовольства, когда отдавили ногу. В любом случае вы или вовсе не чувствуете ничего, или только себя, свою эмоцию. Посторонний лишён души, он - производная от вашей реакции на некое событие, а как таковой он пуст. У него нет ни смысла, ни знака. Лишь единицы, настоящие подвижники и праведники, реально постоянно помнят, причём не как некую абстракцию, прописную истину, а с силой чувства, что миллионы людей, населяющих нашу планету, все до одного такие же живые, как и они сами. Большинство же на деле видит их эдакими манекенами, или вовсе единицами в длинном статистическом перечне, косточками на счётах, хотя и не решается себе в том открыто признаться, изгоняет эту истину в глубину подсознания. В мире отвлеченных нравственных истин люди равны, но в действительности они для нас – сосуды, наполненные на разную меру. Чем больше мы знаем о человеке, о его былом, планах и замыслах, обыкновениях и привычках, порой самых незначительных – и в то же время наиболее красноречивых, чем полнее, разностороннее, шире он раскрывается для нас, тем более живым делается во вселенной нашего восприятия. Разумеется, суть тут даже не в информации как таковой - и, вычитанная в какой-нибудь официальной бумаге, она будет мёртвой, не поменяет по существу ничего, а в постепенном проникновении, прорастании во внутренний мир ближнего. Выше всех на этой воображаемой лестнице стоят, конечно, влюблённые, способные понимать другого как самого себя. И не зря родился образ двух половин одного целого - это больше, чем просто изящный литературный оборот. Могущество любви так велико, что она способна побеждать время. Перекидывать мосты через громадные пропасти минут, часов и дней, которые в противном случае потребовались бы, чтобы выучиться чувствовать кого-то по-настоящему тонко и чутко. Но это всё-таки драгоценная редкость. Куда чаще оживление и наделение душой ближнего – это работа. Она вовсе не обязательно тяжкая или муторная, однако, как и для всякого дела, здесь требуется свой срок. Барту хотелось бы надеяться, что его искренняя любовь к новому, второму отцу позволит произойти чуду. Раз – и случится, возникнет понимание! Но разум заставлял его сомневаться в этом. Ему не хватало совместно проведённого времени. Недоставало общего прошлого. Было мало одного лишь теперешнего Эндрю Дарлтона, чтобы наполнить сосуд. Понятно, что сейчас капитан Литтлфингер не мог здесь ничего и никак заменить. Разве только вызвать небольшой приступ мечтательности, задумчивой меланхолии. Тем не менее, Барту стоило довольно большого усилия возвращение к реальности и продолжающему развиваться своим чередом разговору. - Прошу прощения, сэр, что мы заставили вас ждать. Но боюсь никто не предупредил меня с братьями о том, что для нас будет организована некая особая встреча, и кадры Академии окажутся ангажированы нашим прибытием... - Эд изо всех сил старался быть дипломатичным и вежливым, не скатываясь при этом в подобострастие. - Церемония встречи! Ну да, разумеется! Дьявол, а ковровую дорожку-то мы расстелить позабыли - вот ведь досада! - громыхнул Литтлфингер, - Много вам чести! Я торчу здесь потому, что кто-то не умеет держать за зубами язык - и хорошо бы, чтобы это оказались не вы четверо. Для вашего же блага... - Извините, сэр, однако мне по-прежнему неясно... - Репортёры пронюхали о вашей истории - и, конечно, мгновенно слетелись, как мухи на... мёд, да. Это ведь просто чудо: разнесчастные сиротки, снисходительная принцесса, милосердный усыновитель и оптимистический финал. Прямо "Оливер Твист". Сердобольные тётушки - любительницы бульварных журналов будут просто в восторге. А какие можно снять ток-шоу! И с раннего утра сюда, в лучшее военно-учебное заведение империи, нагрянула вся эта шатия: ах, а расскажите нам, какие будут созданы условия для юношей из Гластонского приюта? А где они будут спать? Что кушать? Не забывайте, пожалуйста, подтирать им задницу, или общественность может разочароваться в нравах, царящих в Сандхёрсте. Тьфу! Меня бросили на этих назойливых пустомель как на амбразуру - видите ли, пресс-офицер заболел и лежит в госпитале. Зато капитаном Литтлфингером можно затыкать любую дырку. Одна дамочка до того дошла, что, уяснив себе - никто не даст посторонним, тем более с камерами, свободно разгуливать по корпусам, симулировала тут приступ астмы. Другой козлобородый господин уверял, что едва не со школьной скамьи знаком с комендантом Академии - генерал-майором Марстоном и под этим предлогом настаивал на том, чтобы его пропустили к нему в кабинет. И с каждым лжецом и фигляром нужно блюсти политес, разве только не расшаркиваться... С этими словами капитан смолк, что дало Эдгару повод вообразить, будто экзекуция окончена. Окинув взглядом остальных гластонцев, он произнёс: - С вашего позволения, сэр, нам нужно идти. - Куда это? - в голосе Литтлфингера чувствовался оттенок издёвки и даже веселья. - К господину коменданту, сэр. Нам требуется передать ему один документ. - Вот как? Очень интересно. Вот что я вам скажу: если вы - обыкновенные гражданские, а это пока что именно так, поскольку присяги вы всё ещё не принесли, то любые бумаги вам надлежит отправлять официальным порядком через секретариат. Да. А если вы - кадеты, то слушайте приказ старшего по званию: все ваши письма, обращения и прочее подобное вручаете сейчас мне! По ознакомлении с ними я приму решение, стоит ли беспокоить генерал-майора, или же нет. - Но сэр... - Никаких «но»! Вот ведь наглость! Коменданту больше нечего делать, особенно сегодня, в день торжественного начала нового учебного года, кроме как дожидаться вашу милость!? И что такое важное вы имеете сообщить сэру Марстону? Запомните отныне и навсегда: если вы, сопляки, рассчитывали при помощи своей известности прогнуть под себя самую старую и славную кузницу офицерских кадров в Британии, то крепко ошиблись! Будете как все. Добиваться всего собственным трудом. Никто не станет создавать вам особенные условия. Не нравится - до свидания, горевать не станем. Никаких поблажек. Нянек и мамок здесь не будет. Эд стоял словно оплёванный, явно не зная, как ему реагировать, Дэвид сверкал глазами, лицо Альфреда приняло смиренно-стоическое выражение. И тут вдруг Барт без какой-то задней мысли сказал: - Нам не привыкать, сэр. Уже потом ему подумалось, что именно эта спонтанность и естественность решила дело. Короткая и очень просто произнесённая фраза. В ней не было ни смягченного обвинения, ни скрытой просьбы, или попытки давить на жалость. Констатация факта. Искренность, которая вдруг разом уничтожила разницу в статусе между капитаном Литтлфингером и гластонцами. Бартоломью не делал никакого расчёта, но, тем не менее, не прогадал. Выражение лица капитана едва заметно изменилось. Если бы братья дали ему хоть какой-то повод, что-то, к чему он мог бы прицепиться - и найти в этом подтверждение и оправдание для своего гнева... Но облаивать их просто так... А главное - фраза о "мамках" у которой явно оказалось второе дно, оскорбительное и грубое по отношению к лишившимся родных гластонцам, чего капитан на самом деле не желал. Литтлфингеру сделалось совестно. Уже с совсем иной интонацией капитан продолжил: - Хм... вот и отлично. Возвращаясь назад, я допускаю, что утечка в прессу произошла не по вашей вине. В любом случае на будущее: мы здесь, в Сандхёрсте, относимся к таким вещам крайне негативно. Офицерство, тем более рыцарство - это особая корпорация, проникнутая духом товарищества. Выносить на всеобщее обозрение наши внутренние дела, позволять трепать их на публике, означает разрушать, подрывать корни эго единства. Теперь о документах. Комендант уже получил все необходимые распоряжения свыше относительно вашего зачисления. У нас не принято сплетничать, однако, скажем так, у меня есть основания полагать, что генерал-майор был не слишком доволен тем, как принималось данное решение, и главное - собственной ролью в этом процессе. Не думаю, что ваше письмо сообщит сэру Марстону нечто новое, а вот вызвать дополнительное раздражение оно может. Дальше - дело ваше. Мой совет - оставьте пока свой документ при себе. Процесс вашего оформления в новом качестве займёт ещё некоторое время: вы выпали из общего потока. Опять же, наверное, не по своей воле, однако, когда именно состоится ваша присяга, присвоение воинского звания и выдача знаков различия, мне сказать трудно. Занятия при этом начнутся завтра же. Бумага за подписью Британской Льви... Её Высочества Корнелии - это хоть и не вполне официальная, однако весомая и в целом достаточная индульгенция для квартета юношей, чтобы свободно перемещаться в пределах Сандхёрста, посещать классы и не опасаться, что вас просто выставят отсюда до окончания всей формальной процедуры. Понятно? - Так точно, сэр! - воскликнули братья хором, - Можем ли мы что-то сделать, чтобы ускорить дело? Что от нас для этого требуется прямо сейчас? - Эд окончательно вернулся к себе прежнему и деловому подходу. - Отстоять на часах вот в этой самой будке три ночи подряд без смены. И пробежать пятьдесят кругов на стадионе. Думаете у вас без этого не хватит работы? - Литтлфингер, очевидно, шутил, впрочем, его голос звучал не столько насмешливо, сколько ободряюще, - Не думаю, что вы способны каким-то образом повлиять на темпы этой бюрократической возни. Одно могу гарантировать - всё пройдете в свой черёд. ...Я ведь, кажется, дал понять: приступить к учёбе вы сможете с утра следующего дня в любом случае? Так что вам за дело до остального? - А ещё, сэр, вы говорили, что никто не станет с нами нянчиться. Если хочешь быть уверен в чём-то, то возьмись за это сам. К тому же, мы обещали при первой же возможности сообщить о себе, и о том, как всё сладилось, нашему отцу. Когда будет составляться это письмо, не должно оставаться никаких двусмысленностей. Мы - передовой отряд, сэр. Пробная партия. А следом придут другие. Наша обязанность - во всём разобраться. Капитан ничего не ответил, только почесал в задумчивости щеку. - Не пускать дело на самотёк - похвальная черта, - изрёк он, наконец, - Сегодня вы всё равно ничего не добьётесь - все на церемонии. Построение начнётся, - Литтлфингер взглянул на часы, - через 27 минут. С учётом показательных выступлений и всего прочего к нормальному, рабочему ритму Академия не вернётся до самого отбоя. Мда… - Показательные выступления, сэр? - переспросил Альфред. Эд начал было что-то нашёптывать ему сзади на ухо, но был заглушен и прерван зычным басом Литлфингера: - Да, совершенно верно. По традиции учебный год открывается после торжественного обращения коменданта к кадетам и проката по полигону рыцарей Его Величества на своих боевых машинах. - Показательное выступление рыцарей круга!? - Дэвид выпалил это вслух и был вынужден тут же принести извинения за свою несдержанность, - Прошу прощения, сэр. - Показательные прогоны проводятся на базе полигона Сандхёрст уже пять лет, - продемонстрировал свою осведомленность Эдгар, в голосе которого сквозило недовольство разом на болтливость братьев и то, что они не удосужились заранее узнать больше подробностей о предстоящем месте своего обучения. - Именно так. И... вот что - вам бы тоже там присутствовать не помешало! - Сэр, мы ведь с вещами, в гражданской одежде. Разве возможно...? - Считаете меня слепым? Я сам прекрасно вижу. Значит этот вопрос нужно решить. Барахло своё оставите мне - уж как-нибудь разберусь с ним. А форму мы для вас сейчас организуем... - Но сэр, а как... - Под мою ответственность! Всё, хватит скулить! Чего доброго, опять пишущая братия вызнает, что гластонских сирот не было на церемонии открытия - всему Сандхёрсту после придётся пыль глотать. Допускать подобного я не собираюсь, - Барт был готов поклясться, что с этими словами капитан не просто моргнул обоими глазами, а подмигнул братьям, - Будет обмундирование. И на месте окажетесь точно вовремя, в лучшем виде. Я сказал. Сейчас пойдёте со мной. Потом присоединитесь к группе капитана Риза. Она к тому моменту уже организованно выдвинется, так что следовать за ней будете сами. Сперва по Стафф-колледж роуд, затем налево на Каппер роуд, а дальше короче всего выйдет по тропинке мимо Купальни - слева от ручья. И на перекрёстке вперёд - оттуда к полигону одна дорога. Всё ясно? - Да, сэр. Только... на счёт купальни... - Мы так называем самый маленький пруд из тех, что расположен на территории Академии. А теперь живо - времени в обрез!