Freeze

Чан был живым. Избитым и измотанным, но живым. Его пухлые разбитые губы были растянуты в подобие улыбки, и Чанбин разрывался между вариантами поцеловать и ударить. — Привет. — Глухо отозвался Чанбин, свободной рукой, что не сжимала чужая ладонь, убрал длинные кудряшки с лица старшего. — С мальчиками всё хорошо? — Хоть мозг и был затуманен лекарствами и наркотой, Чан понимал, что он в больнице, куда его явно привёз Чанбин. — Сынминни… — Он в соседней палате спит, но с ним всё хорошо, просто устал. Как и остальные. — Чанбин смотрел испытующим взглядом на мужа, ожидая того, что тот сдастся сам, но Чан, кажется и не собирался бороться. — Гёнхи больше нет. Хотел бы я успеть раньше. — Приятно слышать, — улыбнулся Кристофер, но тут же сморщился, когда боль в мышцах сковала всё тело. — Ты убьёшь меня? — Я ещё думаю об этом. — Честно сознался Чанбин и чуть поправил подушку под головой мужа, чтобы тот лежал чуть выше. Он представлял, как мучительно всё болело, но Чан умел терпеть, Чанбин мог им гордиться. — Когда ты собирался сказать, хён? Чан не ответил сразу. Мозг плохо прогружал всю поступающую информацию и с трудом собирал слова в цельные предложения. Но Чанбин и не торопил, просто поглаживал его спутанные волосы и держал холодные пальцы в своей ладони. — Я хотел обезопасить вас, Бинни. — Спустя целую вечность заговорил Кристофер. — Он следил за мной, следил за вами, за Ликси и Лино, и я просто хотел, чтобы малыши были в безопасности. Гёнхи мог достать их без особого труда, но информация о том, что он убил их, заставила его остановиться. Он чувствовал себя виноватым, я рад, что он умер с этим чувством внутри. Чанбин кивнул. Ему нечего было ответить. Он мог накричать и ударить, как планировал ранее, но вместо этого просто нагнулся ниже, ловя пухлые губы Криса. Он был на вкус больше похож на непрожаренный стейк, но Со было абсолютно плевать. Чан был жив, Айен был жив и Джинни был жив, остальное неважно. — Уже больно? Кристофер сморщился, когда младший наконец насытившись отстранился, и выдохнул сквозь зубы. На лбу вздулись крупные вены, казалось даже швы чуть разошлись от давления, что нарастало в венах. Чан бы никогда не сознался, до тех пор, пока от боли не будет готов на стены лезть, поэтому и сейчас просто улыбнулся и еще раз коснулся губами лица Чанбина. — Ты же знаешь, что потом будет хуже? — Чанбин не хотел пугать мужа, но должен был быть уверенным, что Чан понимает, что его ждёт дальше. — Героин такая штука, не прощает ошибок. — Кивнул Чан вместе с очередным болезненным стоном. Его вены пылали огнём и это было лишь начало. — Я могу достать тебе дозу, если нужно. — Чанбин не верил, что произносит эти слова без дула пистолета у своего виска, но видеть, как страдает любовь всей его жизни, было выше его сил. Он не думал, что сможет вынести это вновь, что они все смогут вынести это. — Я люблю тебя, ты знаешь, героин это не проблема для нас, только скажи. Чан помотал головой, останавливая мужа. Он видел, как блестят слёзы в любимых глазах, и так не хотел, чтобы они пролились. Он не был достоин этого. — Это не выход, помнишь, ты сам говорил. Я не хочу, чтобы малыши видели меня таким. — Чану было противно от мысли, что младшие знали о том, что он снова был на игле, и пока не знал насколько надолго. Он знал, что слезть будет сложно, слишком много раз он срывался, слишком много раз переносил ломки, что превратило его хребет в подобие супа. Он будет бороться до последнего, как бы больно не было. Крис стиснул зубы и медленно повернулся на бок, потому что лежать на спине было невыносимо — желудок скручивало до чёрных мушек перед глазами. Чанбин никуда не уходил, просто сидел рядом, растирая своими огромными ладонями напряженные бедра и смотря в стену, думая. Они проходили это уже, каждый раз становилось труднее, таким был эффект зависимости. Этот яд накапливался в крови до тех пор, пока не заменял человеку воздух, а потом убивал, так было всегда. Чан и сам рассказывал. Наступает момент, когда и ста миллиграмм становится мало. Ты убиваешь себя сам, потому что слишком слаб, чтобы терпеть боль. — Иди к мальчикам. — Чан не хотел верить, что Хёнджину и Айену придется увидеть его таким, что Минхо и Феликсу тоже. Как бы сильно он по ним не скучал, он не хотел, чтобы этот момент приближался. Он не хотел быть жалким наркоманом в их глазах. — Со мной ничего не случится. Чанбин грустно хмыкнул, устремляя взгляд на серое лицо мужа, что было лишено абсолютного большинства эмоций, кроме печали. Они ждали этого момента так долго, но в конечном итоге оказалось, что их война только началась, но теперь бороться нужно было с сами собой. — Юто? — Со был уверен, что вопрос был понят, даже несмотря на его несостоятельность, потому что ничего иного он не мог хотеть о нём знать. Кристофер поджал губы и кивнул, без колебаний и раздумий, буднично и уверенно, потому что не в чем было сомневаться. Он видел, как бездыханное тело парня упало к его ногам, а из дыры в его груди хлынула кровь. — Он был уверен, что я единственный, кто мешает ему получить всё желаемое. Что я был виноват в его никчемности, в смерти его семьи. И эту мысль ему навязал Гёнхи. Легко управлять теми, кем не управляет мозг. — Чан закашлялся, плотно прижимая раскрытую ладонь к разбитым губам. Он ничего не ел больше суток, но ощущение было такое, что его может начать тошнить собственными внутренностями. Ломка, чтоб её. Чанбин провёл раскрытой ладонью по темной макушке и нежно, но ощутимо сжал пальцы на крепкой шее, а губами коснулся мокрого от испарины виска. — Тебе не обязательно так много говорить. — Это не был совет или наставление, просто напоминание о том, что слова уже ничего не изменят, как и злость. Юто умер. Умер подонком и трусом, и как бы Со не было больно это признавать, если бы его не убил Гёнхи, то он сам бы это сделал. За Хёнджина, за Айена, за Феликса и Минхо, за всех них. Юто был просто ручной псиной, что захлебываясь пеной изо рта, стоило на горизонте замаячить сочному куску мяса. Такие не живут долго, и точно не счастливо. — Чон, тоже мёртв. — Всё же продолжил Чан, когда воздух перестал вставать комом в ободранной глотке. Он понимал, что это был лишь вопрос времени, когда он окончательно лишится рассудка и превратиться в груду костей и тухлого мяса. До этого момента он хотел успеть объясниться. — Гёнхи не собирался оставлять их обоих в живых, но когда узнал о смерти мальчиков, решил подписать смертные приговоры чуть быстрее. — Совестливый сукин сын. — Выплюнул Чанбин, вспоминая связанного и стоящего на коленях Сынмина, которого Гёнхи не тронул. Это было глупая, отвратительно мерзкая попытка замолить свои грехи, но всё в этом человеке было так. Он был гнилым внутри, но очень неплохо научился держать своё лицо снаружи. Ничего, время и это исправило. Чан же вновь просто горько улыбнулся. Он был тем человеком, что спокойно нажимал на спусковой крючок, при этом докуривая скрученный самостоятельно косяк. Жизнь для него не представляли ценности никогда. Были лишь его близкие и мусор под ногами, третьего не дано, но едкое чувство от предательства старого друга, которому он доверил всё, прожигало изнутри. Несомненно, он бы убил Гёнхи снова, если бы представилась такая возможность, но эта боль бы осталась. Нужно время, другого лекарства ещё пока не придумали. — Прости меня, Бинни, — Чан с трудом повернул голову на мужа, что продолжал разминать его бедра, будто это могло быстрее вывести весь яд из организма. Но Чанбин просто прищурился и поднял бровь. У Чана был тысяча и один повод извиниться, но Со хотел услышать конкретную причину для этих слов. — Он сказал, что я должен выбрать либо я, либо Сынмин. Мне жаль, что ты снова видишь меня таким. — Ты спас нашего мальчика, как я могу тебя винить? — Чанбин не знал таких подробностей, к сожалению, а может к счастью, потому что иначе Гёнхи бы не отделался одной пулей промеж глаз. — Ты поступил, как любящий мужчина, Чан. Но Кристофер будто и не слушал вовсе. Он вспоминал, как его умолял Минни не делать этого, потому что знал, что последует за одной дозой. — Я хотел этой дозы, Бинни. Я ненавижу себя за то, насколько сильно я хотел, чтобы он воткнул эту чёртову иглу мне в шею. — Чан хотел отвернуться, чтобы не видеть осуждения на дне любимых глаз, не видеть, как быстро может ненависть затмить все теплые чувства, что хранил в своём сердце Чанбин, но именно его рука и не дала возможности отвести взгляд. Со держал подбородок старшего крепко, будто от этого зависели жизни их обоих, а может и нечто большее. — Я наркоман, Бинни, и как бы сильно, я не пытался убеждать себя в обратном, я умру таким. — Я знаю. — Это было больно. Было больно признавать, что Чан прав, что всегда был прав, когда долгими ночами умолял дать ему хоть что-то, потому что в любом случае уже ничего не измениться. Лекарства не существует. — Но я полюбил тебя таким. Ты моё проклятье, Кристофер, и я благодарен за это. Перестань винить себя. Тебе понадобятся силы на более стоящие вещи. — На какие же? — Чан хотел улыбнуться, но быстро понял, что это плохая идея. Ни одна мышца в теле больше его не слушалась, в этом можно было найти плюсы. — Ну у тебя теперь семь парней, забыл?

***

Чанбин вышел из палаты, лишь убедившись, что мозг Чана окончательно отключился, как и сознание. Снаружи его уже ждал Дживон, держа в руках пачку сигарет и куртку, что заставил снять парня перед тем, как тот вошёл в палату к Крису. — Выйдем? — Дживон указал на лифт и похлопал парня по плечу, когда тот согласно кивнул, напоследок бросив быстрый взгляд на дверь палаты. — Я проверял их буквально пять минут назад. Они все спят. Чанбин лишь благодарно кивнул и позволил увлечь себя в сторону выхода. На Сеул уже давно опустился вечер, охладив воздух почти до нулевой температуры. После десятка часов проведенных в помещении, ощущать прохладный ветер на своё лице было приятно. — М? — Дживон протянул Со одну сигарету и потрепанную одноразовую зажигалку. — Это трава, и не переживай, моя смена закончилась. — Не думал, что врачи поддерживают такое. — Чанбин засунул косяк между зубов и, прикрыв одной ладонью слабенький огонек, наконец позволил сладкому дыму хлынуть в лёгкие. Он давно не курил, но кажется организм помнил, как нужно травиться. — Не поддерживают, но они никогда и не работали с твоим мужем. Чанбин рассмеялся, хотя по правде говоря, думал, что уже забыл как. Ему нравился Дживон, было в нём что-то особенное, что располагало к себе, возможно, профессионализм, а возможно, человечность. Это было редкостью в загнивающем от жадности мире. — Чанбин? — Дживон сделал глубокую затяжку и поморщился, когда едкий дым защипал горло. Они стояли плечом к плечу, и мужчина мог почувствовать, как широкие плечи Со вновь напрягаются. — Я знаю, что ты скорее всего не хочешь этого слышать, но я должен спросить. Не как врач, а как друг, как человек, у которого тоже есть семья. Ты действительно снова готов снимать Чана с иглы? Я понимаю, у вас есть мальчики, которых ты будешь защищать до последнего, но всё же, он может просто сойти с ума. Шанс велик. — Знаю. — Кивнул Чанбин, откидывая докуренный до основания косяк в сторону. Лёгкое головокружение ощущалось правильно и даже приятно, и парень был благодарен Киму за то, что оставил этот разговор на потом. — Если Чан захочет, я не буду препятствовать. А он захочет. Это был лишь вопрос времени. Сперва, всегда кажется, что сможешь терпеть до последнего, но с каждым днём вера угасает, а потребность начинает разгораться лишь ярче. В конечном итоге ты встаешь перед выбором: умереть от передоза или скинуться с крыши от боли. — У меня осталось немного, если нужно, но полагаю, что лучше героина, чем толкал Крис, не сыскать во всей Корее. — Дживону и самому не нравилась идея снабжать Чана наркотой, Чанбин видел это в напряженной позе и сжатых в тонкую линию губах, но он хотел помочь, всем чем мог. — Пожалуй, но я не хочу, чтобы он возвращался к торговле. Не хочу, чтобы ставил младших под удар. — Чанбин знал, чем отличается торговля от использования, знал, насколько люди могут быть опасными, если решат, что кто-то забирает их деньги, он уже достаточно испытал свою уязвимость, чтобы ставить очередной эксперимент. — И я ни за что не стану убеждать тебя в обратном. — Кивнул Дживон и протянул маленькую карточку с номером телефона. — Ты знаешь, что всегда можешь положиться на меня, каждый из вас может. — Спасибо. Это взаимно. — Чанбин слабо улыбнулся и сжал чужую кисть вместе с кусочком бумаги. Он обещал себе быть осторожней, не доверять никому, но этому человеку верил Чан, этот человек спас его возлюбленных, он был обязан ему жизнью. — Что собираешься делать дальше? — Спросил Дживон, закуривая новую, но на этот раз обычную сигарету. Он действительно был странным врачом. — Нужно очистить дом от мусора и избавиться от машины. — Будничным тоном ответил Со. — От этой? — Дживон обвел взглядом чёрный майбах, припаркованный у дверей клиники и присвистнул. — Хорошая. И не жалко? — У меня таких целый автопарк, есть плюсы в отношениях с драгдилером. — Верно. — Дживон засмеялся и по-дружески похлопал Чанбина по спине в знак поддержки. Это изначально должен быть тяжелый и странный разговор, но Со нравилось непринужденность в голосе мужчины. — Я позабочусь о твоей семье, на этот счёт можешь не переживать. У мальчиков раны заживают хорошо, если бы они ещё не устраивали забеге по больнице. Но чего я хочу, если их буквально воспитали вы с Чаном. — Когда их можно будет забрать домой? — Чанбин на секунду почувствовал себя ребёнком, что пытался уговорить маму на ещё одно мороженое. — Рана Хёнджина больше не представляет угрозы его жизни. Понадобится довольно долгий период реабилитации, чтобы вернуть прежнюю моторику, но шансы на полное восстановление весьма немаленькие. — Дживон знал, как мальчик хотел танцевать, и тем более знал, как это было важно для его старших парней, поэтому видел как последнее заверение заставило Чанбина расслабиться. — С Айеном всё сложнее. Пуля едва не задела жизненно важные органы, но несмотря на это он потерял много крови и пережил клиническую смерть. Вероятность расхождения швов и образования внутреннего кровотечения всё ещё есть, я бы хотел, чтобы он пока остался под наблюдением. Слышать это было мучительно, но Чанбин не имел права препятствовать и пререкаться. Его мальчика и так пострадали по их вине, он не мог из-за собственного эгоизма вновь подвергнуть их жизни опасности. — Сколько потребуется. — Коротко ответил Чанбин, собираясь двинуться обратно, чтобы забрать свои вещи и младших. — Эй, — Ким поймал парня за руку и развернул к себе. — Оставь их здесь на ночь. Это противозаконно, но я смогу разобраться, раз уж и так пишу в ваших картах «производственная травма». Пусть хоть сутки побудут с мальчиками, думаю, им это нужно. Чанбин не смог сдержать облегченного выдоха. Он с ужасом представлял, как повезет их обратно в залитый кровью дом, где они чуть не потеряли своих любимых людей. — Даже не знаю, как отблагодарить, вас, мистер Ким. — Мне это потом зачтется. — Улыбнулся мужчина и развернулся на каблуках, направляясь обратно к дверям в клинику. — Оставлю вас. Чанбин не сразу понял, что имел в виду мужчина, но когда его спина наконец исчезла за стеклянными дверьми, он наконец смог заметить темный силуэт за углом. — Прячешься? — Чанбин вытянул руки, приглашая парня ближе, и любовно улыбнулся, стоило лишь ботинкам первый раз удариться об асфальт. — Просто не хотел мешать. — Минхо вжался в широкую грудь, прихватывая холодные губы своими и протяжно выдыхая. — Как хён? Чанбин видел это в Лино с самого начала. Силу и внутренний стержень, на него можно было положиться, и парень не уставал это показывать и доказывать. — Я думал, ты остался с мальчиками. — Чанбин не пытался специально уйти от темы, просто хотел выиграть немного время, Лино в любом случае, хоть и пытками, но заставит рассказать. — Они все спят, поэтому я решил найти тебя. — Минхо нравилось ощущать широкие ладони на своей талии и нежные поцелуи на линии челюсти, ему нравилось ощущать себя любимым, а ещё больше ему нравилось любить в ответ. — Нас снова восемь и это… клянусь, я до сих пор думаю, что сплю. — Я знаю, знаю. — Чанбину нравилось стоять вот так, на промозглом ветре, слушая спокойное дыхание Минхо, что прижимался так близко, так доверчиво. — Я так сильно люблю вас. Безумие. — Безумие. — Эхом отозвался Лино. — Ты всё ещё не ответил на вопрос. Как хён? Чанбин кивнул и чуть отстранился, но руки с тонкой талии не убрал, продолжая держать Минхо рядом. — У него много травм, но они заживут, ломка — вот самое страшное. — Бин~а, это был героин? — Лицо Лино стало мрачным, а поза напряженной. Он был словно бегун перед стартом, такой же напружиненный и взволнованный. — Прошу, скажи, что ты не заставишь пройти его через это, Бинни, молю, он не выдержит. — Это должен быть только его выбор. Я хочу, чтобы он жил, на героине или нет, но если он решит попробовать вновь, я не стану колоть ему вены насильно. — Чанбин прижал к себе окаменевшего от шока парня и вжался носом в цветную макушку. — Всё хорошо, малыш, всё будет хорошо. — Хён справится, — прошептал Минхо в плечо младшего, — всегда справлялся. А мы будем рядом, чтобы помочь. Чанбин кивнул, роняя несколько холодных слёз на затылок Минхо. Только сейчас Чанбин осознал, как было больно и страшно. Он боялся за свою семью, он боялся за своего мужа, и совершенно не мог ничего поделать. Он вновь был бессилен. — Я люблю тебя, Бинни, я вас всех очень сильно люблю, слышишь? Пожалуйста, отпусти это. Я знаю, что ты винишь себя, но это не так, никогда так не было. — Минхо сжал ладонями красивое лицо, чтобы иметь возможность заглянуть в слегка красные от легкого наркотика и слез глаза. — Всё кончилось. Всё закончилось, Бин.

***

— Куда мы едем? Минхо сидел на переднем сидении майбаха, подогнув под себя пятки, и бездумно смотрел в бесконечно тянущейся лес. Они отъехали от больницы с час назад, и с тех пор Чанбин не сказал ни слова, лишь иногда поглядывал на старшего рядом, проверяя его состояние. — Домой. — Чанбин плавно вырулил на всё такую же свободную от транспорта улицу, но теперь она хотя бы была освещена фонарями, позволяя Лино рассмотреть более знакомые пейзажи. — Надо вывести все трупы и избавится от машин. Не знаю, когда разрешат забрать малышей домой, но к тому моменту от дома не должно пахнуть кровью. — Скинем в воду? — Минхо вздернул бровь и полностью повернулся к младшему. Чанбин лишь фыркнул. Сбрасывать тела в воду никогда не было надежным способом, у трупов есть свойства всплывать. — Нужно сжечь вместе с их автомобилями. Есть одно место, там никто не заметит. Чанбин надеялся, что Лино скажет хоть что-то про гуманность, про совесть и прочее, но он лишь кивнул и сжал ладонь, что покоилась на чёрной обмотке руля. На то, чтобы вынести все тела из дома, уходит около пятнадцати минут, которые оба парня вновь проводят в тишине. Им обоим есть о чём подумать, и погрузка трупов в багажники оказывается весьма медитативным занятием. Ещё полтора часа уходит на то, чтобы отвезти их на нужное место и пригнать дополнительную машину, чтобы было на чём вернуться. И теперь Лино сидел на капоте белой бмв, наблюдая за костром от подстроенной аварии. Чанбин был профи, и Минхо не хотел вспоминать, как он также не моргнув глазом застрелил и сжёг тело Ёнхо. — Не замёрз? — Чанбин обхватил плотные бёдра Лино ладонями и глубоко поцеловал, слушая, как потрескивает огонь за спиной. — Нет. А теперь мне даже горячо. — Это была шутка, добрая и даже где-то милая, но в ней была толика правды. Чанбин был из тех людей, которым опасность к лицу, которым идут убийства. Он выглядел по-настоящему завораживающе с пистолетом в руках, как и Чан, как Хан и Сынмин, этого было у них не отнять. Чанбин засмеялся, прижимая парня к себе ближе и поглаживая лавандовые пряди. — Красивый. Тебе идёт огонь, знал? — Угу. — Минхо сонно улыбнулся, позволяя укачивать себя в сильных руках. Он мечтал вернуться к себе в постель и наконец поспать хотя бы часов пять. Но дома их ждал пол, залитый кровью, и такие же стены. — У них были семьи? — Пробубнил Лино в теплую шею Чанбина, когда тот поднял его на руки, чтобы пересадить в машину. Солнце уже начинало светить где-то на горизонте, и Минхо захотелось завыть. Плюс еще одна бессонная ночь. — У Гёнхи — да, про остальных не знаю. — Чанбин упал на переднее сидение и усадил на свои бедра совсем уставшего Лино, продолжая покрывать красивое лицо поцелуями. Он с нетерпением ждал, когда они снова будут все вместе. — Но знаешь, аварии они такие, происходят внезапно. Обстоятельства выяснит полиция. Чанбин вдавил педаль газа в пол, спеша покинуть место происшествия до приезда вышеназванных. Он будто вновь ощущал себя живым, будто нависшии над ними тучи начали рассеиваться, и несмотря ни на что они были вместе. — За дорогой следи. — Минхо улыбнулся и обжёг горячим дыханием исцелованную вдоль и поперек шею. Огромная ладонь на его бедре согревала и успокаивала, как и быстро сменяющейся пейзаж, позволяя немного отпустить себя и позволить чувствам вести. — Тогда перестань так делать. — Чанбин чувствовал, как плавится под горячими прикосновениями своего парня, как медленно плывет сознание и мозг, умоляя остановить машину и сжать пальцами тонкую талию покрепче. — Я ничего не делаю. — Кончик носа проследил острую линии челюсти, а губы прихватили мочку с серебристой сережкой. Чанбин весь был такой — сильный и одновременно до невозможности изящный, как греческий Бог. — Знаешь, я думал, что никогда не буду прежним, после всего, что произошло в клубе, с Ёнхо, с нашими мальчиками. Я рассыпался на части, и единственное, что держало меня хоть как-то, были вы. Я повторял себе каждый день, что должен быть сильным ради Ликси, ради Ханни и Минни, ради вас с хёном. И сегодня, когда я увидел их, когда увидел Йенни в конце коридора, я осознал, что не жил вовсе. Я пиздец, как сильно вас люблю, Бинни, одна мысль о том, что завтра я проснусь вновь без кого-то из вас, заставляет меня на стену лезть от страха. — Я не оставлю тебя, любовь моя, никого из вас. — Чанбин съехал на обочину и резко дернул ручник. Его пальцы, как и хотелось, посильнее сжали изящную талию, а губы нашли чужие, целуя глубоко и страстно, будто последний раз, будто солнце вовсе не собирается подниматься над этим богом забытым городом. Минхо отвечал также пылко, прижимая ладони к широкой груди и прихватывая теплую плоть передними зубами. Он сводил Чанбина с ума, всё ближе заставляя подойти к грани, из-за которой уже не получится вернуться. — Хён, останови меня, умоляю. — Теплые пальцы залезли под футболку Минхо и прошлись вверх вдоль ребёр, пересчитывая каждое, а потом вновь вниз, к прогнутой пояснице с изящными ямочками. — Не хочу. — Минхо прижался к чужому лбу, кусая губы и дыша через раз. Внутренности горели огнём от желания, и так не хотелось этому противиться, потому что Чанбин бы не сделал больно, не поступил бы, как другие. — Ты сказал, что не оставишь. Так сдержи слово. Чанбин одной рукой приподнял Лино со своих коленей, а другой с легкостью стянул брюки вместе с бельем вниз, обнажая идеальные бедра и ровные с паутинкой синих вен член. Головка поблескивала от смазки в тусклом свете фонарей, что пробивался сквозь тонированные стекла, и лишь от одного этого вида рот Чанбина наполнился вязкой слюной. — Просто скажи, если что-то будет не так. — Попросил Чанбин, прежде чем сплюнуть на руку и обвить каменный ствол своими пальцами. — Чёрт… — Выдохнул Минхо сквозь сжатые зубы и чуть сдвинулся, чтобы иметь возможность, просунуть собственную руку в брюки Со. Это могло быть странно при других обстоятельствах, сидеть на переднем сидении машины и дрочить друг другу после того, как сожгли десяток трупов полчаса назад, но учитывая всё, что произошло в их жизни за последний месяц, эта ситуация была наиболее нормальной. Минхо глухо застонал, когда кулак Чанбина с оттяжкой опустился вниз, а потом проделал тот же путь наверх. Он горел заживо и это было самым прекрасным чувством на свете. — Не бойся, — Чанбин зацепил губами заполошно бьющуюся венку и накрыл свободной рукой кулак Лино. — Сожми сильнее, я не сахарный. Минхо всхлипнул и часто закивал, позволяя Чанбину самому толкнуться бедрами наверх. Так просто, но это сводило с ума так стремительно быстро, что Лино не был уверен в том, сколько продержится. — Боже, блять, Бинни! — Минхо развернулся на коленях младшего и упер свои по обе стороны от него. В таком положении Чанбин мог с легкостью обхватить сразу два их члена, что он тут же и сделал, другой рукой толкая Лино назад и упирая спиной в рулевой колесо. — Не сдерживайся, хён, — губы вновь столкнулись друг с другом, пока кулак быстро скользил вверх и вниз, задерживаясь под головками, чтобы сорвать с губ Лино ещё один сладкий полный наслаждения стон и выпить его до дна. Чанбину было всё равно на проезжающие мимо автомобили, и на вой сирен вдалеке ему абсолютно поебать. Были только они с Минхо, и так хотелось, чтобы этот момент не заканчивался никогда. Чтобы губы Лино не переставали скользить по его лицу, а ладони по груди под одеждой, чтобы он продолжал шептать имя, горячо и тихо, подмахивая бедрами в такт движениям кулака. Но вечно ничего не бывает. — Бинни, я очень близко. — Со кивнул, потому что сухой язык отказывался воспроизводить хоть какие-то звуки. Они оба были близко. Минхо накрыл чужие пальцы своими и сжал покрепче. Уши закладывало от невероятного звона, а сердце билось так быстро, что казалось вот-вот сломает ребра, но Минхо не собирался умирать от инфаркта. Его убьёт Чанбин, что кончил одновременно с ним, запрокидывая голову и выдыхая его имя сквозь сжатые до скрежета зубы. Когда Минхо смог наконец прийти в себя, звуки снаружи уже немного стихли, что не могло не радовать. Одинокая машина на обочине посреди лесной трассы не самое частое явление, но кажется, никто не уделил этому должного внимания. Славно. — Я люблю тебя. — Повторил Лино, целуя мокрый лоб младшего, и перелез на соседнее сидение, одновременно подтягивая штаны наверх. — И я. — Хрипло выдохнул Чанбин и засмеялся, потому что это было так абсурдно и так прекрасно одновременно, что он не мог сдержать эмоции внутри, и было приятно осознавать, по мягкому смеху рядом, что Лино разделял с ним это веселье. — А теперь домой.

***

Феликс сидел у кровати Айена, подперев подбородок острыми коленями. Его пустой взгляд периодически скользил по спящим фигурам, а потом вновь возвращался к собственным пальцам с искусанными ногтями. Солнце вставало медленно, но первые бледные лучи уже прокладывали свой путь по начищенному до блеска кафелю. Это был лишь вопрос времени, когда их насильно заставят уйти, вновь оставив мальчиков одних. Феликс хотел оставить в памяти, как можно больше, перед тем, как они расстанутся вновь. — Не спишь? — Тёплая ладонь прошлась вдоль открытой шеи и зарылась в отросшие светлые локоны, пальцами массируя скальп. — Привет, малыш, — Феликс откинул голову назад на мягкий больничный матрас, а ладонь скользнула ниже, вдоль линии подбородка и вниз до выступающих из под ворота футболки ключиц. — У меня к тебе тот же вопрос. По губам Айена расползлась широкая чуть лукавая улыбка, от которой появлялись ямочки на щеках. — Я тут, вроде как, лишь этим и занимаюсь. — Айен чуть привстал, опираясь на предплечья и смыкая покрепче зубы, больно, но так он хоть мог нормально рассмотреть, всё что происходит вокруг. — Дай я помогу. — Феликс придержал младшего за одно плечо и подтянул подушку чуть выше, чтобы Чонин мог опереться на что-то спиной. — Тебе нужно лежать. — Знаю, —лицо Айена на долю секунду скривилось от боли, — но я хотел поцеловать тебя. А так удобнее. Феликс хмыкнул и подался вперед, касаясь теплых губ нежно и трепетно, но Чонина это не устроило. Его пальцы вновь вернулись в светлые волосы, чтобы притянуть голову парня ближе, а язык толкнулся в глубь горячего рта, обводя ровный ряд зубов и скользя вдоль нёба ещё глубже. Феликс ахнул от такого напора, но не отстранился, наоборот, крепче вцепился в подушку, сдерживая себя от того, чтобы податься вперед еще сильнее. — Люблю тебя. — Айен отстранился, напоследок чмокнув Феликса в покрасневшие распахнутые губы. — И я. — Щеки Феликса зарделись от легкого смущения, но в целом он чувствовал себя просто прекрасно. Он так скучал по ним с Джинни, что последние сутки не мог поверить своему счастью. Феликс мягко опустился на кровать рядом и сжал ладонь Айена в собственной, вновь погружаясь в нерадужные мысли. Тяжело было оставаться на поверхности, когда вокруг происходило столько всего. Чонин тоже молчал первое время, перебирая тонкие пальцы танцора подушечками своих и слушая писк вновь подключенной аппаратуры. Это не успокаивало, но отвлекало. Им надо было отвлечься. — Ликси? — Айен позвал парня совсем тихо, чтобы не напугать и не оттолкнуть. Им было о чём поговорить, и Айен не хотел это больше откладывать. — Ты расскажешь мне, почему вы тут? Чонин смотрел пристально, чтобы не пропустить не единой эмоции на красивом лице с россыпью веснушек, но Феликс был непроницаемым, даже мрачный взгляд никак не поменялся. — Я знаю, что не ради нас. — Повторил Айен слова Хёнджина. Они пришли к этому почти сразу и одновременно, догадаться было не сложно. — Что-то с Чан~хёном, но вы просто не хотите говорить что именно. Ликси, прошу. — На хёна напали. — Шёпотом отозвался Феликс, продолжая сверлить одну единственную точку на стене. — Мы не успели приехать вовремя. Ему вкололи что-то, наркотик. Феликс замолчал, потому что хотел услышать хоть что-нибудь от Айена, но младший молчал. Его брови сдвинулись к центру, а пальцы, что держали чужую ладонь напряглись, лишь это давало понять, что парень слушает и слышит. — Мы думали, что вы с Хёнджином не выжили. Так сказал хён. Не знаю зачем, но у него должны были быть причины. — Продолжил Феликса спустя пять минут молчания. Он ожидал, что Чонин мог разозлиться на Чана, обидеться, но он никак не ожидал, что парень рыкнет на него и отнимет руку, чтобы прижать к пульсирующим вискам. — Вы должны были быть вместе! Почему Чан был один?! — Айен понимал, что не должен кричать на Феликса, тот не был виноват, он слушал то, что говорят старшие, но всё же, они не должны были разделяться. — Йенни, мне так жаль. Мне очень, очень жаль. — Ёнбок прижал к себе дрожащую руку младшего и глубоко вдохнул, ища в себе силы усмирить панику. — Он будет в порядке, я обещаю, с ним всё будет хорошо. — Он наркоман, Ликси, даже одной дозы достаточно, чтобы вернуть его в то состояние, с которым он боролся так долго. — Что-то внутри ломалось быстро и с треском, и Айен не хотел, чтобы это отразилось на Феликсе, поэтому просто вырвал свою руку и отвернулся к окну, желая, чтобы разговор закончился. — Йенни, прошу, мы справимся. — Было больно видеть, как тревога овладевает хрупким телом, было больно быть тому виной, но разве теперь они могли что-то изменить? —Хён справится. — А если нет? Если он не захочет больше? — Айен поджал губы и бросил на старшего наполненный волнением взгляд. — Ты не знаешь, что такое ломка. Да и я не знаю. Но хён, к сожалению, знает. Феликс вздрогнул. Правда ранила слишком глубоко и внезапно, к этому нельзя было подготовиться. — Наркоманов в прошлом не бывает. — Повторил Феликсу услышанные совсем недавно от Чана слова. Он не думал, что так скоро сможет лицезреть доказательства этому самостоятельно. Плечо пронзила фантомная боль от практически зажившей раны, напоминая, что для него сделал Кристофер. — Ты куда? — Айен постарался перехватить запястье Феликса, когда тот резко поднялся, но не успел. Пальцы лишь легко скользнули по мягкой коже, а потом вновь упали на белые простыни. — Ликс?! — Постельный режим. — Напомнил старший перед тем, как захлопнуть дверь в палату. Феликс не совсем представлял, куда должен был идти, но был рад хотя бы тому, что в коридоре не было персонала. — Чёрт. — Ладонь упала на саднящие мышцы, ощущая под пальцами бандаж. Его хотелось сорвать и выбросить в ближайшую урну, потому что он не мог помочь, ведь болело совсем не там. Он облажался, они все облажались. Айен был прав. Они уехали, оставили Чана одного, как последние трусы, пока он всеми силами старался их защитить. И что они собирались делать теперь? Феликс открывал все двери, что встречались на пути, а сердце билось всё быстрее, ведь вероятность за следующей увидеть едва живого Криса лишь росла. Пальцы дрожали всё сильнее с каждой нажатой ручкой, а Феликс всё шёл и шёл дальше, лишь делая вдохи почаще и поглубже. Он замер, прижавшись лбом к холодной поверхности последней двери, дальше был только лифт и служебные помещения, и ещё раз мысленно напомнил себе, что не увидит хёна в полном здравии, и лишь после толкнул дверь вперед. Внутри было тихо, лишь пищал кардиомонитор, но Феликс за ночь привык к этом ритмичному мерному гулу, поэтому он совсем не напрягал. В палате была лишь одна кровать, но и та пустовала, и Феликс был почти готов смириться, что Чана здесь тоже нет, но потом заметил его плотное тело на полу. Он сидел, прижавшись спиной к стене и смотрел на свои покрытые шрамами предплечья, но его глаза казались пустыми, даже ослепшими. Это было жутко. — Хён? — Феликс позвал, прикрыв за собой дверь и сделав неуверенный шаг вперед, ближе к старшему парню. — Хённи, ты слышишь меня? Это я. Феликс. Чан не двигался, хоть и слышал. Его грудь под больничной рубашкой поднималась спокойно, как у спящего, но он не спал, но будто и не бодрствовал. — Хён? — Феликс подогнул под себя колени и сел напротив Криса, но пока не трогал, тревога не позволяла. — Привет. Чан вдохнул шумно, раздувая крупные ноздри и приподнимая плечи, и всё же вскинул взгляд на парня перед собой, силясь растянуть губы в доброй улыбке. — Hi, baby. — Голос был настолько хриплым, что родной английский язык стал почти неузнаваемым, просто набором скрипучих звуков. Не было шансов, чтобы Чан не заметил замешательства на лице парня, поэтому он просто кивнул и отвел взгляд, вернув его к старым ранам. — Как ты? — Сейчас речь не обо мне. — Феликс помотал головой, отказываясь отвечать на глупый вопрос, что вновь невнятными звуками слетел с сухих губ. — Тебе больно? Феликс ожидал положительного ответа, ожидал, что Чан вовсе не ответит, решив не грузить своими проблемами младшего, но вместо этого, Крис просто рассмеялся, дыша рвано и поверхностно, будто астматик во время приступа. Этот смех заставил капельки холодного пота пуститься вниз по напряженной спине. — Нет, малыш, мне не больно. — Чан с силой ударился головой о стену и зажмурился. Он долго останавливал себя от этого, но чувствовал, что совсем скоро не справится и вновь схватится за скальпель, чтобы оставить парочку новых шрамов на запястьях. Одна зависимость порождает другую, ничего поделать с этим было нельзя. — Дживон влил в меня уже несколько литров морфия, я в порядке. Это была лишь частично правда. Дживон действительно без устали менял пакеты с лекарствами, но Чан сказал, чтобы тот не смел вливать в него наркоту никакой природы. Он дал себе слово держаться столько, сколько сможет, пока кости не захочется стереть в труху, потому что это казалось бы более гуманным, чем продолжать терпеть. Пересаживаться с героина на парацетамол было весьма увлекательно. — Ты горишь. — Феликс прижал дрожащую ладонь к покрытому испариной лбу и с ужасом посмотрел на Криса. Это было нормально? Почему Чан совсем не переживал? Старший приподнял одну бровь, смотря на Феликса с немым вопросом, — смысл доходил долго, но Чан собирался быть терпеливым, для наркомана в ломке это весьма ценный навык, — а потом просто пожал плечами, хоть и знал ответ. — Я позову врача. — Это была лишь попытка помочь, унять часть рвущей на куски боли, но Крис не принял и её, перехватив тонкое запястье и рванув младшего обратно, роняя на свою грудь и обвивая руками тонкую талию. — Перестань, — шёпотом в копну белых волос, но не для того, чтобы их не услышали, просто сил уже не осталось. — Дживон только ушёл. Я в порядке. Я обязательно буду в порядке. — Поправился Чан и вдохнул рвано и глубоко, душа в себе жалобный стон. Жить всегда больно, иногда просто особенно, Крис усвоил это и теперь повторял, как мантру. Так было легче. Он обманывал себя надеждой на то, что боль утихнет, и вновь останутся лишь холодящие кровь воспоминания, что со временем он сможет загнать подальше, превратить в мелкий песок. — Каково это? — Феликс тоже говорил тихо, боясь ухудшить состояние старшего. Он прижался к чужой груди плотнее и взял в руку чужое предплечье, принимаясь рассматривать старые шрамы. Много старых шрамов. — М? — Чан непонимающе хмыкнул, и проследив за чужим теплым взглядом, вновь задумался. Каково это? — Наркотик — ещё тот обманщик. Сперва тебе очень хорошо, а потом, ты становишься лишь пустой оболочкой, потому что ломка выжигает всё изнутри. И ты бежишь за новой дозой, потому что лишь она может наполнить тебя вновь. Феликс кивнул, а белые локоны прошлись по пухлым губам старшего, щекоча и вызывая легкую улыбку. Он будто поймал маленького непоседливого котёнка, что пытался изучить странный немного опасный мир, при этом успокаивая своим поведением хозяина. — А шрамы? — Вновь поинтересовался младший, указывая большим пальцем на кривые линии, что покрывали собой все венозные руки. Даже на ладонях была парочка. — Это так… медитация. Помогает не сойти с ума. — Чан позволил мягким подушечкам тереть старые рубцы в тщетной попытке очистить от них красивое тело. Он понимал, что чувствует Феликс, сидя на полу в объятиях наркомана с суицидальными наклонностями, поэтому не мог осудить. Эта была забота. Своеобразная, понятная лишь невероятно доброму и чуткому ангелу, но всё же забота. — Ты не собираешься на меня кричать? Вопрос пришёл на ум Криса сам собой, ещё когда он заметил немного припухшие, явно после поцелуев, губы Феликса. — За что? — Ёнбок знал примерный ответ, но хотел услышать его от Кристофера, поэтому просто откинул голову назад и уставился в подбородок старшего, ожидая. — За враньё. — Это было слишком мягко для описания того, что сделал Чан, но и этого хватило, чтобы Феликс фыркнул слегка озлобленно и вернулся к монотонному потиранию старых шрамов. — Думаю, Чанбин~хён сказал достаточно. — Спустя время всё же отозвался Феликс. — Я не буду на тебя кричать или что-то вроде того. И предвещая твой следующий вопрос — нет, я не обижен. Возможно злюсь, но точно не обижен. Ты сделал это, преследуя какую-то цель, я лишь надеюсь, что она того стоила. — Мог бы меня тоже козлом называть, для приличия. — Это была лишь жалкая попытка скрасить то, что он натворил шуткой, но Феликс никак не отреагировал, просто продолжил смотреть в одну точку, натирая пальцем кожу до красноты. — Я бы не поступил так с вами, если бы были другие варианты, Ликси. Мне жаль, но если бы меня спросили, сделал бы я иначе, если бы мог вернуть время вспять, мой ответ был бы «нет». Чан не уверен, что Феликс хотел услышать от него именно это, он вообще не был уверен, что парень хотел продолжать эту тему, но груз вины, что Чан носил на своей шеи после перестрелки в их доме стал неподъемным, хотелось хоть как-то облегчить свою участь. И Ёнбок позволил, кивая мягко и неспешно, вместо очевидного «я и так это знал», но для старшего это была точно индульгенция для верующего, даже болеть стало меньше. — Нам нужно будет уехать. — Ещё один факт, который не требовал быть озвученным, но Феликс не мог иначе. Он не хотел оставлять здесь ни одного из своих парней, но того требовали правила, они и так много чего нарушили за последние сутки. — Знаю. — Чан не звучал огорченным, скорее в его голосе можно было услышать облегчение и лишь каплю волнения, потому что отсюда и в таком состоянии он не смог бы их защитить. Несмотря на ломку, Крис всё ещё был лидером, он не хотел представать перед своими парнями таким: слабым, жалким, раздробленным на множество мелких кусков. Это было больно — вновь оставаться одному на неопределенное время — но ещё мучительнее было смотреть на то, как потухают глаза Феликса, стоит с потрескавшихся губ над его затылком сорваться тихому стону. Чан перестал считать минуты довольно скоро, позволив родному теплу рядом вытеснить волнение из рвано вздымающейся груди. Это должно было закончиться когда-нибудь, раньше или позже, Феликс всё равно уйдёт, а дикая боль в каждой клеточке тела останется, Чан хотел отсрочить это мгновение больше всего на свете. — Ты же не будешь делать этого вновь? — Вопрос Феликса застал совсем отключившегося от реальности Чана врасплох, но всё же мужчина нашёл в себе силы, чтобы сосредоточить внимание на покорно ждущем младшем. — Не будешь больше принимать? Феликс не собирался давить, даже высказывать своё собственное мнение, он не имел на это права, он примет Чана любым, с зависимостью и без неё, главное, чтобы тот не страдал. Но в глубине души, Феликс до замирая сердца хотел, чтобы Чан бросил наркоту, чтобы никогда к ней больше не вернулся. — Не знаю, малыш. — Ответ «конечно, нет» царапал горло, но Крис так сильно не хотел обманывать, он не мог ничего обещать даже самому себе, не говоря уже об остальных. Он мог только надеяться и продолжать бороться, пока боль не заставит его вновь сорваться в эту яму, что он сам себе вырыл так давно. — Но я сделаю для этого всё возможное. Чану лишь показалось, что он услышал, как трескается чистый хрусталь сердца Феликса, потому что в следующую секунду мягкие пухлые губы коснулись его собственных, чувственно и любяще, будто пытаясь насытиться перед расставанием. — Я люблю тебя, хён, и никогда не оставлю.