Твой поцелуй как преступление

Война летит в лицо Болит, и всё про всё Скулит, а совесть жрёт. Ждать, бежать, дышать и видеть И кого-то сильно ненавидеть Или сильно невзначай обидеть Ждать, дышать, бежать, и видеть, и терпеть…

Москва, 1995.

      Весна испокон веков была тем временем, когда душа каждого ликовала. С подъёмом природы после суровой зимы поднимался и дух новых свершений.       Вот только май 1995 года стал для Белого самым страшным временем. Понимание того, на что он пошёл, подкралось сзади и ударило по голове изо всех сил, заставляя очнуться. Телевизор лишь напоминал ему о тех жертвах, которые происходили с его руки.       Иногда Белов поднимал глаза на фотографию в рамке. Она стояла на полке, рядом с игрушками Вани. С кадра на Александра смотрел улыбчивый Саша Белов, в армейской форме. Его рука нежно обнимала собаку.       Белый как раз в армии заболел мечтой о верном друге человека. И ведь исполнил. Несмотря на мягкие протесты мамы, которая не понимала, к чему лишние хлопоты. Несмотря ни на что, он завёл себе золотистого мастифа.       Вот только насладиться счастьем собачьего отцовства долго не удалось. Как коршуны, налетели проблемы с законом. Подброс оружия. Убийство Мухи. Собаку пришлось отдать как можно скорее в хорошие руки.       Александр Белый с зализанными назад волосами, заматеревший мужчина, в дорогих рубашках и брюках, смотрел в глаза Саше Белову, наивному парню, который верил в неизбежность хорошего будущего. Его с тем парнем на фото разделили всего шесть лет. Но разделили безвозвратно.       Он сам был таким же погранцом, которых сейчас убивают из его оружия. Кошмар, от которого хочется отмыться. Но невозможно остановить машину так быстро.       Однако самое страшное Белому предстояло понять.

***

Грозный, 1995.

      Юля летела в самолёте, рассматривая в окно облака. В детстве Фролова всегда мечтала увидеть широкое небо. Она с восхищением провожала взглядом огромных железных птиц. Самолёты казались ей проводниками в волшебные миры. Другие страны были долгое время большой загадкой. Пал железный занавес, посыпались импортные товары, и тайна испарилась.       С Юлей рядом сидел Дима Глушков. Общаться с ним Юля не рисковала. Он казался слишком серьёзным и опытным. Фролова знала, что за его плечами — Афганистан, другие военные конфликты.       — Счастливая ты, Юля, — преодолеть молчаливую преграду между ними решился Дмитрий. Юля даже вздрогнула.       — Почему же? — Ответила она с улыбкой.       — Первый раз военкором вылетаешь. Я бы тоже хотел быть, как ты. Ничего не знать. Не догадываться.       — О чем догадываться? — Обеспокоенно поинтересовалась Юля. Радости поубавилось. Дима решил открыть ей глаза на происходящее.       — Ну что с страданиями ты сталкиваешься каждый день. Слишком часто. Что журналисты не под сто процентной безопасностью на войне. Я хочу тебя предупредить — будь осторожна. Ты склонна к излишнему героизму. Поэтому тебя закинули сюда. Не делай необдуманных поступков.       Юля даже не поняла до конца, о чём говорит Дмитрий. Появилось какое-то раздражение. Она пожала плечами и сказала:       — Хорошо.       На этом диалог прервался. Юля попыталась уснуть, чтобы не быть разбитым овощем по прибытии. Слова Димы вертелись в голове, зарождая внутри волнение. А ещё Фроловой неудобно было спать сидя.       Она крутилась, как юла в поисках удобной, комфортной позы. Дима посмотрел на неё, как на хомяка в клетке, с добродушной улыбкой. Юля даже удивилась, что такой матёрый, сильный мужчина может показать простую эмоцию.       — Да блин, неудобно спать на сиденьях! — Возмутилась вслух Фролова.       — Когда обратно полетим, захочешь, зуб даю, — К Диме вернулась серьёзность. Уголки губ опустились, а приподнятые брови вернулись в обычное положение.       Так и длился весь полёт до Грозного. Дима молчал, смотря в одну точку, будто настраиваясь на предстоящую работу. Юля отступила от цели «поспать в автобусе» и просто залипла, разглядывая пушистые белоснежные облака.       Мягкий голос по громкоговорителю разрешил снять ремни безопасности и напомнил о необходимости забрать весь свой багаж. Юля закинула сумку на плечо и пошла в сторону выхода. Ноги с непривычки затекли, так что это короткое расстояние далось сложнее.       — Стой! — Крикнул Глушков, добегая до Фроловой. — Дай сюда сумку.       — С какой стати?! — Юля понимала, что Диме не нужны её шмотки и деньги. Не хотелось отдавать личные вещи малознакомому человеку.       — Ты девушка, тебе нельзя таскать тяжести. Дай сюда, не перечь мне! — Дима с силой потянул на себя ручки сумки. Юля едва на шлёпнулась на пол. Кто-то на борту начал хихикать, наблюдая за милой сценой. Фроловой пришлось послушаться. От Димы исходила такая внутренняя сила, что стало очевидным: лучше не отказывать ему.       И никто не узнает, что потом Диме будет стыдно за свою грубость. И он вновь будет корить себя за неумение правильно проявлять заботу о женщине.       Юле было легко, и здесь скорее не об отсутствии тяжёлых сумок. Фролова понимала, что становится частью чего-то глобального. От этого сердце пребывало в необычайном волнении. Только все остальные сохраняли серьёзность.       Неподалёку от аэропорта стоял УАЗик, на котором журналистов отвезли до временного места жительства. Один за другим прилетали транспортные самолёты, откуда выгружались боеприпасы и нужная техника. Рядом с автобусом стояли военные. По нашивкам на форме Юля поняла, что они — свои. Всё по классике — автоматы на плече, камуфляж.       — Мы поместимся все? — Озадаченно спросила Юля, обведя взглядом толпу хмурых коллег. Вопрос был уместен, особенно если учесть критически малые размеры транспортного средства.       — Влезем, не переживай. Ты-то вообще худая, — Дима ущипнул Юлю за тонкую руку. — Тебе волноваться не за что.       Юля расположилась на заднем сиденье, сцепив ноги, сжав ладони в кулачки. Она забрала сумку у Димы. Юля повернула голову, смотря в окна автобуса. Как и всем людям, на новом месте хотелось изучить пейзажи, чтобы понять, где ты оказался. Здание аэропорта осталось где-то вдали.       Вокруг были окоченевшие остовы зданий. Стёкла того, что когда-то называлось «домами», были насквозь выбиты взрывными волнами. На месте окон были пустые глазницы, встречаться взглядом с которыми было страшно. Мимо них на огромном, массивном БТР проехали бойцы. Уставшие, изможденные лица, с ссадинами и шрамами. На них осталась печать скорби и страданий.       Начало было отнюдь не воодушевляющим. Суровая военная реальность рухнула с свинцовым свистом на плечи Юли, которая была уверена, что всё не так страшно, как кажется. Пробежали дети, голодные, худые до костей, в рваной одежде.       — Дим, для чего военные нас встретили?       — Для сопровождения, — объяснил Глушков. — Они будут с нами во время каждого репортажа. Хотел у тебя спросить. Судя по всему, это твоя первая поездка. Ты стрелять хоть умеешь?       — Примерно понимаю, что делать.       — Я не про фильмы с Бондом. Ты пистолет в руках держала когда-нибудь?       Юля вспомнила, как находила в шкафу Вити оружие. И вроде Пчёлкин говорил, что всегда носит с собой «мухобойку» и кастет. Всякие люди могут на пути попасться. Вроде так он аргументировал пугающую предосторожность. Тогда Фролова думала о том, что как можно докатиться до такой жизни, в которой оружие является обыкновенной вещью, находившей применение.       Ну что ж, Юля. Задай этот вопрос себе.       — Приходилось, — уклончиво ответила на вопрос Димы Юля. Иногда автобус попадал в ямы, образованные после «гусениц» танков, отчего его сильно дёргало. Юля прикрыла глаза, чтобы хоть ненадолго оторваться от первой серии военной хроники, где Юля играла главную роль.       Фроловой вспомнилось, как на экскурсиях в школьные годы она чуть ли не боролась за место у окна, чтобы насладиться приятными видами. Сейчас она бы отдала это место с удовольствием.       Юля вдруг почувствовала, как сбивается ритм сердца. Его удары отражались в голове. Сейчас она бы хотела, чтобы Витя оказался рядом.       Автобус резко затормозил возле маленького дома. Все вышли на улицу. Дима подал руку Юле, так как видел, что у неё дрожали ноги. Сзади шли военные.       — Боишься?       — Нет, — солгала Фролова. Очевидно было даже глупцу, что она врала.       — Это нормально. Все первый раз боятся, — Дима под руки довёл Юлю до жилища.       Полуразрушенное здание, вокруг много пыли, мусора и грязи. Фролова не могла поверить, что здесь можно жить. Юля дошла до нужной комнаты и закинула сумку на полку, ложась на жёсткую кровать и закрывая глаза. Дверь скрипнула, вслед за Димой.       — Юля, это я. Мы, кажется, соседи. Обещаю, я тебя не трону.       — Я верю, — Юля даже не повернула голову в сторону Глушкова. Оцепенение, как перед дулом пистолета, помешало ей это сделать.       Юля подошла к включателям, ожидая горения лампочки, одиноко висевшей на треснувшем потолке. Ничего не случилось.       — Электричества в Чечне нет.       — Дим, а душ здесь тоже отсутствует?..       Стоявшие за дверью коллеги расхохотались, их прорвало. Юля свернулась в комочек, как ёжик, от стыда. Глушков открыл дверь и гаркнул:       — Хорош ржать, дебилы. У всех первый раз был.       Воцарилась тишина. Юля поняла, что Дима местный авторитет и прониклась к нему доверием.       — Юль, горячей воды по всей стране тоже нет. Всё отрубило давно очень. Ты же взяла пару комплектов сменной одежды? Тебе должны были объяснить.       Фролова поймала себя на мысли, что их разговор приобретает пугающий, военный привкус. Как и всё здесь, наверное.       — Взяла, только я не поняла, зачем, — Юля открыла сумку и показала Диме чёрную кожанку, свитер и джинсы. Глушков помотал головой:       — Не годится. Тебя зарежут за дорогие шмотки. Второе покажи.       Юля продемонстрировала чёрную водолазку, кофту и брюки.       — Умница. Здесь не прогадала. Правда, обещают сейчас в Чечне жару. Не сваришься ли ты в этом… Ладно, завтра решим. Поспать не хочешь?       — Нет. Я бы закурила и поела бы чего-нибудь, — Юля вытащила пачку «Мальборо» и зажгла сигарету, поднося сразу к губам.       Дым от стрельбы смешался в одну массу с табачным. Юля открыла окно, но потом подумала, что это может быть опасным и закрыла. Дима, будто понимая всё, оставил Юлю наедине с своими тревогами.       Глушков всё время украдкой бросал на Юлю взгляды. Можно было подумать, что он влюбился, но нет. Взоры были пропитаны печалью. Дима представлял, какой удар ждёт Юлю впереди, когда она прочувствует холодный вкус блюда под названием «боевые действия».       Глушков как никто другой знал, что после войны люди никогда не становятся прежними. Послевоенный синдром становился верным спутником, никого вниманием не обделит. Различался он лишь своей силой. Кто-то сходил с ума окончательно и доживал свой век в психиатрической больнице, где явно никто помогать не собирался, а кто-то лишь кричал по ночам и жил на снотворных и мощнейших транквилизаторах.       Какой путь уготован этой наивной девочке? Дима понимал, что он сможет защитить Юлю, он опытный мужчина, знает, что к чему. А если упустит?..       Юля перекусила консервами и гречкой, запила это всё рюмкой водки, которую заботливо подкинул Пчёлкин в последние минуты сборов. Фролова ещё отговаривала, мол, стыдно журналисту бухать на рабочем месте. Сейчас она бы напилась до потери сознания.       А ведь она ещё не выехала на место событий. Завтра предстоял репортаж с места боёв и разговор с солдатами. А потом — в военный госпиталь. Место, где стены пропитаны людской болью, физической и моральной.       Когда-то Юлю родители хотели отправить на медицинский факультет, хирургом. Фролова настояла на журфаке. Сейчас бы спасала ежедневно солдат. Когда-то ещё обещали поездку в Бамут, деревню, за которую упорно шли бои уже несколько месяцев, почти сразу после штурма Грозного.       Юля попробовала связаться с Витей, но связь не была установлена…

***

Москва, 1995 год.

      Возможно, это было лучше для Юли. Пчёла совершенно не тосковал по Юле и быстро нашёл, чем себя занять.       В первый же день их разлуки Витя связался с Лерой, которая ждала их встреч, как никогда раньше. Кузнецова не сомневалась: ей удастся вытеснить Юлю из жизни Вити. У неё был чёткий план. Для его реализации нужно было немного подождать.       — Витюш, поедем в клуб, посидим, — промурлыкала Лера. — Мы тут затухнем в этой комнате.       — Ты права. Погнали. Я за любую авантюру рядом с тобой, кошечка, — Витина рука прошлась по линии бедра, а затем оставила шлепок, эхо от которого отбилось от стен. Лера нисколько не смутилась.       Фролова пресекала подобные вещи, считая их пошлыми и вульгарными. Однако это были отговорки: на самом деле, Юля вспоминала, как это делал Скворцов. Грубо, без учёта чувств Юли. Её желания всегда оставались на заднем плане. Разгребаться с последствиями этого приходилось Вите.       — Кстати, это тебе, — Витя достал из ящика бархатную коробку, в которой лежала золотая подвеска с кошкой. — Чтобы всегда помнила, кто ты.       — Благодарю, — Лера хихикнула, надевая украшение на шею. Она вела себя так, будто подобные подарки были обыденностью и обязательной нормой.       Она подняла с пола обтягивающее платье, вновь накрасила губы красным блеском. Кстати, который ей не принадлежал: Лера брала косметику Юли.       Через час они сели в машину и направились в царство пьяного веселья, громкой музыки и дорогих коктейлей.

***

      Первый выезд Юли. Быть в сопровождении конвоя российской армии стало нормальным. В какой-то степени это давало желанное ощущение свободы.       Юля не спала первую ночь, хотя понимала, как важен для неё здоровый сон перед дебютом в военной журналистике. Чуткий слух, который стал острее в новом месте, улавливал каждые автоматные очереди, которые раздавались с короткими перерывами.       Вдали взрывались гранаты, а далее в эту симфонию войны вступали крики раненых солдат. Больнее было слышать родную речь. Юля первые часы вскакивала и бежала к окну, трясущимися руками открывая его и вглядываясь в источник света, пытаясь уловить дальнейшую судьбу бойцов. Кого-то грузили на носилках, которые мигом приобретали красный оттенок. Юля закрывала рот, чтобы сдержать вопль: иногда у людей моментально происходила потеря конечностей.       Ещё Юля слышала рёв самолётов. На каких-то приезжала помощь обеим сторонам. А иногда, когда самолёты приземлялись, раздавались взрывы мощной силы.       Юля пряталась под одеялом, как ребёнок пытается скрыться от бабаек и чудовищ. Вот только бабайки были плодом воображения людей. А весь ад, происходивший вокруг — совершенно нет. Он был реален, пугающе реальным. Жутко громко и запредельно близко. Сюда название романа подходило идеально.       Утром Юля по инерции надела обмундирование, каску с надписью «Пресса». Поможет ли ей этот ярлык избежать смерти? На груди вышивка «Фролова Ю.А, корреспондент», на рукаве — флаг России и логотип телеканала «ОРТ». Когда-то Юля мечтала облачиться в этот костюм. Сейчас было страшно.       Одетая в камуфляж и обутая в армейские ботинки, Юля едва не упала под тяжестью вещей. Дима её поймал в последнее мгновение.       Дима был рядом и не отпускал Юлю ни на шаг. Стоило Юле отклониться в сторону и пропасть из вида Глушкова, как он кричал басом:       — Где Фролова, твою мать?!       Страх был понятен каждому. Юля была слишком неопытная. Попасть в плен к «духам» было проще некуда. Не вернуться — ещё проще.       Автобус с военными журналистами остановился возле блокпоста. На нём внимательно досматривали каждого проезжающего. Причём люди на постах менялись: то федералы, то боевики. Журналисты по очереди показали редакционное удостоверение.       Последних в очереди не досматривали. Юля последняя ушла с блокпоста и услышала крик проверяющих:       — Только правду несите в народ!       — Обязательно! — Пообещала Юля, помахав рукой. Дима с ухмылкой услышал этот разговор.       — Что смеёшься? — Не поняла Юля. — Закурить охота, пиздец.       — Кури. Кто мешает? Если стрельнешь мне сигарку, будешь моим личным ангелом, — Дима протянул шершавую ладонь, на которой были тёмно-синие пятна от ручки. Юля открыла пачку Мальборо. Глушков присвистнул от восторга.       — Боже, Фролова, я тебя люблю! Ангел мой! У самого сигареты кончились, а идти на местный рынок опасно. В плен не хочу. Я дрянь курю несусветную, Парламент, Самца…       — Мой молодой человек тоже курит самца, — сказала Юля, и чтобы Дима больше не спросил о Пчёлкине, перевела разговор:       — Так что смешного я сказала тем солдатам?       — Не ты сказала, а… Ну короче, я не над тобой ржал. Просто сейчас очень сложно найти правду. У властей у самих толком нет сформулированной позиции относительно войны. Из-за этого происходит поляризация мнений. Очень наивно требовать объективности, когда ещё нет опыта освещения боевых действий в прямом эфире.       — Дим, а твоё мнение относительно Чечни каково? Если не боишься.       — Фролова, мне нечего терять. Моё мнение: эта война нахер не нужна. К чему эти человеческие жертвы — неясно. Сложно понять необходимость боёв на собственной территории.       — Я полностью разделяю твою позицию. Я просто хочу, чтобы этот кошмар закончился. Вести статистику ужаса — самое тяжёлое занятие на свете, — Юля положила голову на плечо Диме. Он для неё стал отцом, единственным наставником в кавказской стране. Это не друг, не враг, не парень. Что-то особенно тёплое и родное.       — Держись, Юля, — прошептал Глушков. — Это тебе не новости городские писать.       Юля пообещала, выдавив улыбку:       — Буду держаться.       Автобус дёрнулся в последний раз. Юля, операторы и фотокоры выбрались на улицу, пострадавшую от кровопролитного сражения. Солнце нещадно слепило глаза. Тропическая жара воспринималась здесь совершенно по-другому. Будто ещё одно тяжёлое препятствие.       Юля опустила голову на траву и с ужасом обнаружила, что вместо кристальных капель росы здесь остались алые пятна, в происхождении которых Юля не хотела разбираться.       — Камера, мотор, — оператор настроил оборудование и жестом подал знак, что можно начинать говорить.       Юля буквально проталкивала слова из горла. Из-за этого было несколько плохих дублей: Юля запиналась, забывала текст. Не потому что имела проблемы с дикцией или что-то по типу того. Юля была под воздействием жутчайшего стресса.       Лишь с пятого раза всё получилось. Юля потёрла вспотевший лоб салфеткой. На голову давила каска. А казалось, что доходила до черепа.       Внезапно к группе журналистов решительно направился солдат, с светлой бородой и свирепым взглядом.       — Вы журналисты? Наконец-то я вас увидел!       Оператор предчувствовал появление острого репортажа и направил камеру на солдата. Он начал кричать, давая волю эмоциям.       — Я буду с матом говорить, мне уже похуй. Сделайте так, чтобы эта плёнка попала на центральное телевидение. Мы уже долго просим два!.. — Показал пальцами количество, взмахнув рукой несколько раз. — Два танка, блять! Мы просто скоро сдохнем. Вот если с нашими парнями, — Он обвёл рукой стоявших вдалеке людей. — Что-то случится, вся ответственность будет лежать на власти, сука. Просим оружие, танки, ничего не дают!.. Записал?! — Рявкнул военный побледневшему оператору. Работник телевидения кивнул.       — Вот передайте это, пускай люди знают, нахуй. Правду нужно показывать. Сколько помирают просто так!.. — Сказал он на прощание.       Юля была впечатлена этой речью, поняв, что всё-таки значили слова преподавателей журфака «журналистика управляет социальными институтами, выступая четвёртой властью».       Фролова проводила солдата взглядом, мысленно прося высшие силы, чтобы эти войска вернулись домой живыми и невредимыми.

***

Москва, 1995 год.

      Витя и Лера как будто выкупили ночной клуб: на танцполе были только они вдвоём. Не контролируя свои движения, которые от коктейлей получались неуклюжими, они плясали под песни, которые в обыденное время считали «занудными».       — Витюш, а где твоя… Ну как там эту дуру звать?! — Пытаясь перекричать музыку спросила Лера. Пчёлкин даже не сразу понял, о какой из его женщин идёт речь.       — Фролова? Ты чё, от жизни отстала?! Она ж в Чечне, военным корреспондентом работает. Пару репортажей с ней вышло уже.       — Пипец глупая, такого мальчика бросила! Я бы так не поступила! — Лера отошла на половину шага от Пчёлы, проведя ладонями по своей груди, а затем талии.       — Вот и я о том же! — Крикнул Витя. В горле пересохло. Пчёла подошёл к бармену, который усердно протирал стаканы и попросил повторить коктейль с коньяком. Работник заведения принялся за работу.       Витя сел на широкое кожаное кресло и закинул ноги на столик. Лера пошла за ним, удобно устроилась между его ног и начала целоваться с ним.       Если бы они хоть на секунду оторвались друг от друга, то увидели бы Веронику Карпову, которая пришла сюда вместе со своим возлюбленным Анатолием. Их отношения, как впрочем и все остальные в жизни Вероники, стремительно развивались. Сегодня Толя сделал предложение Карповой. Отпраздновать это они решили пока вдвоём, а свадьбу сыграть после возвращения Юли из Чечни.       — Опять эти извращенцы, — цокнул Толик, повернув голову в сторону Леры. Вероника не обратила внимание на слова жениха. Стуча новеньким маникюром по барной стойке, она ждала свой заказ.       — Толь, ты в ночном клубе. Здесь в туалетах наркоманы делят граммы. Какой контингент ты хочешь увидеть? Время сейчас такое. Блин, по Юле скучаю пипец. Зачем она туда полетела?.. — Вероника подвинула к себе стакан и прислонила к пухлым губам трубочку.       — Ого, это же Лера Кузнецова, вроде. Я её песни слышал. Она в жанре джаз поёт, — Толик всё продолжал рассуждать о Вите и Лере. Вероника всё же взглянула в сторону пары и обалдела.       Карпова знала Пчёлкина. У неё была феноменальная память. Несмотря на то, что их встреча была мимолётной (Вероника видела Витю, когда он дарил ей цветы и забирал с редакции газеты), она запомнила внешность Пчёлкина.       Вероника понимала, что вряд ли они расстались. Получается, Витя изменял Юле. Развлекался с грязной, похотливой девицей, пока его женщина боролась за правду своим здоровьем. В самый тяжёлый момент для Юли Витя втыкал ей острый мачете в спину. Самый красивый, самый лучший. Потому что он был от близкого человека.       — Вот сука! — Выдохнула Вероника, вскочив со стула. Она трепещала от гнева. Кулаки сжались, глаза сузились. Карпова пыталась держать себя в руках и не вмешиваться. Мотивировало прочистить морду Вите воспоминание о том, как Юля восхищалась им, хвалила его и говорила о его любви к ней.       — Юлин парень спит с этой тёлкой! — Возмущённо говорила Вероника. — Я им устрою.       — Никусь, это их личные дела, сами разберутся, ты же крайней останешься, — Толик обнял невесту и погладил по волосам, приводя в чувство. Веронику было уже не остановить: она отпихнула от себя Анатолия. Чуть ли не бегом она побежала в сторону Вити.       Не успела на жалкие доли секунд. Витя взял Леру за руку и повёл в туалет с целью продолжения веселья. Вероника топнула ногой, ударяя несколько раз кулаком по стене. Она ощущала себя так, будто сама столкнулась с изменой.       — Я не оставлю это так просто! Вот выйдет из туалета со своей выдрой, я им покажу кузькину мать и всех её родственников. Ну скотобаза…       — Ты будешь говорить Юле об этом? — Спросил Толик. Вероника пожала плечами. Её мозг был занят выработкой ненависти по отношению к Вите Пчёлкину. Вероника так злилась на него, что даже не могла думать о чем-то другом.       Веронике пришлось недолго подождать. Витя вышел в расстёгнутой рубашке, покрасневший, но счастливый. Лера вытерла рот салфеткой и быстро подкрасила губы. Вероника преградила им путь.       — Чё, малыха, третьей будешь? — Предложил Витя, хихикая. Веронику насквозь пробрало от омерзения. Она ударила Витю по щеке со всей силы, а затем Леру схватила за волосы.       — Женщина, вы чё?! — Пропищала Лера. Вероника дала коленкой в живот Кузнецовой и прошипела:       — Я тебе не женщина, это раз, мне двадцать пять лет. Второе — отвали от этого мужика. Он занят Юлией Фроловой, знаешь такую?! Если увижу тебя, шкурку от банана, рядом с этим молокососом, я тебя убью. Поняла?! — Вероника выпустила хнычущую Леру и толкнула на землю. Затем она обратилась к Вите:       — Ты че, кобель неотёсанный, совсем стыд потерял?! Ты знаешь, сколько дерьма Юля вытерпела от Скворцова, как ей тяжело было дать тебе шанс! А ты идёшь и изменяешь ей, пока она на войне! И ещё хочешь переспать с её подругой. Мальчик, мы с Юлей вместе с первого курса МГУ. Я за неё вступаюсь горой. Только посмей её предать, я тебе клянусь, возьму дробовик и отстрелю тебе хер. Я это сделаю.       — Вероничка, — Витя опёрся на плечо Ники. — Я тебя не признал, дико извиняюсь. Ты должна меня понять. Я не выдержу десять дней без женщины. Давай мы оставим этот неприятный инцидент в тайне? Пожалей Юлю, ты же сама догадываешься, как ей херово. Обещаешь?       — Только ради Юли я буду молчать, — Вероника дёрнула плечом, возвращаясь к Толику. Витя покинул клуб и начал искать Леру.

***

Грозный 1995 год.

      После короткого перерыва, а для кого-то перекура, работники прессы отправились в военный госпиталь. Где-то вдали были слышны автоматные очереди.       Каждый раз, когда Юля слышала звуки выстрелов, нервы поднимались, как бы она не пыталась абстрагироваться. Иногда она видела людей, которые закрывали головы руками, пытаясь перебежать в подвал.       Путь закончился. Взору журналистов открылась большая палатка с печками-буржуйками и тремя операционными. Фотокорреспонденты фиксировали всё, что видят, создавая настоящую хронику ужаса.       Стоило только Диме и Юле пересечь порог госпиталя, как на них набросился врач, крича:       — Съемка запрещена!       Дима уже собирался продемонстрировать своё мастерство переговоров. Врач знаками показал, где операционная, шёпотом объясняя:       — Я не имею право пускать вас сюда, однако я хочу, чтобы ваша работа повлияла на политиков.       Юля попросила дать короткий комментарий. В глазах врача промелькнула грусть.       — Работаю здесь с утра до ночи. Каждый день прибывают бойцы, ранений тяжёлые, в девяноста девяти процентов случаев. Самое тяжёлое — оперировать детей. У них вся жизнь впереди, счастливый возраст…       Юля с оператором пошла пошли в направлении операционной. Ноги не слушались. От запаха крови и медицинского спирта кружилась голова. Шаг, ещё один. Кажется, Фролова запомнит на всю жизнь, сколько шагов прошла, прежде чем увидеть собственными глазами картину военных дней.       На трёх деревянных столах лежали трое, совсем ещё молодых людей. Один ещё был в сознании и тихо стонал от мучительной боли. Доктора точно, безошибочно проводили операцию. Главврач отдавал указания. Сколько ночей он не смыкал глаз? Страшно предположить.       Какой тут репортаж? Хотелось бежать без оглядки. И вдруг Юле надоели собственные страхи.       «Соберись, тряпка. Это твой долг», — сказала она себе. Когда на неё навели камеру, она твёрдо, непоколебимо описала, что видит вокруг себя. Голос крепился с каждым словом. Юля поняла: это ее внутренняя победа над собой.       — Всё, все материалы зафиксированы? — Крикнул оператор. Журналисты подтвердили этот факт и вышли из госпиталя. Фролова с таким блаженством вдохнула в себя свежий воздух, без запаха смерти.       — Юль, ты как? Держишься? — Дима погладил её по плечу.       — Я справилась. Знаешь, я уже привыкаю. Постепенно я уже без такого ужаса реагирую на происходя…       Юля запнулась на полуслове. Она заметила детей, лет шести, которые спокойно играли с упавшими снарядами. Понимание того, что самый светлый период испачкан войной, разрывало сердце на мелкие осколки. Фролова сжала кулаки, чтобы не дать слезам волю.       — Ребята! Предлагаю сделать групповой снимок у автобуса! Кто знает, сколько нас останется.       Сколько нас останется...Столько веселья в пугающей фразе. Звучит, как шутка. Вот только это было реальностью. Мужчины сели на корточки в первом ряду. Женщины встали за ними. Юля повернулась полубоком, пытаясь улыбнуться.       Юля любила фотографироваться. Родители часто снимали её маленькой. Юлю не нужно было просить улыбнуться: она делала это с превеликой охотой.       Сейчас же улыбнуться казалось невыполнимой задачей. Как залезть на Эверест. Или поймать лосося в холодной воде голыми руками.       Несколько щелчков. Оператор показал, что снимки готовы. Пообещал отдать вечером. Дима помог Юле залезть в автобус. Они поехали обратно, домой. Хотя… Это было просто название. Это место никогда домом не станет.       Юля закрыла глаза, и вновь вылезала картинка измученных, бледных бойцов, которым делали операции. Кровь, страдания, боль. Последнее было везде в Грозном.       Фролова зажгла сигарету и закурила. Десятая за сутки. Антирекорд, который не хотелось бить. Никотин ощущался как ложное успокоительное.       Всю дорогу никто не проронил ни слова. Говорить не хотелось под тяжестью мыслей. Однако Юлю ждал приятный сюрприз.       Когда она переступила порог, то услышала звон мобильника. Юля решила, что это редакция. Каково было удивление, когда она услышала бодрый голос Белова:       — Юля, привет.       — Саша… — Юля больше не смогла говорить. Слишком много эмоций. Юля решила, что сошла с ума, а звонок Белого — её галлюцинация. Но даже если и так — развенчивать иллюзию не хотелось.       — Ты как узнал мой новый номер? Как дозвонился? — Юля выбежала на улицу, даже понимая, какой это риск.       — Милая, если я захочу чего-то, я добьюсь этого. Номер узнал, позвонив в редакцию телеканала. А дозванивался два часа. Проще в районную поликлинику записаться, серьёзно, — Саша рассмеялся. — Как ты там?       Столько тепла в его вопросе. Юля за эти три дня и забыла, что такое забота и милосердие. Эти понятия почти стёрлись из памяти из-за бесчеловечных эпизодов, которые она видела каждую секунду.       — Я держусь пока. Хотя очень тяжело. Я не думала, что будет так сложно, — Юля кусала губы до металлического привкуса, стараясь не заплакать. — Сейчас приехала из военного госпиталя. Там много раненых. Неизвестно, выживут ли.       Белов промолчал. Развивать эту тему было сложно из-за его причастности к гибели «своих».       — Ты как почувствовал, что нужен мне. Я хотела тебя услышать.       — Ты мне тоже была необходима, — Белов вздохнул, нарисовав на клочке бумаги букву «Ю». — Какой-то пиздец происходит. Космос с Пчёлой постоянно срутся, как ослы египетские.       — Саш, что действительно случилось? Скажи мне честно.       — Всё нормально. Я не хочу тебя грузить этим, — уже с большей злобой сказал Белов. Юля вновь настояла на правде. Тогда Белов признался:       — У меня два дня назад умерла мама.       Резкая нехватка воздуха, рост тревоги. Юля приняла его боль, как свою. Сама, добровольно взвалила этот мешок на спину, к уже имеющимся своим.       — Сердце остановилось. Сестра не успела привезти ей нитроглицерин. Буквально на минуту опоздала, — Саша замолчал. Юля вдруг разрыдалась, не стыдясь своих слёз. Она будто похоронила свою родительницу. Она совсем не знала Татьяну Николаевну, но скорбила по ней, как родная дочь.       — Юля, не плачь. Зачем я тебе это сказал… Тебе и без меня херово.       — Саш, я… — Юля вытерла слёзы. — Я тебе очень соболезную. Я не представляю, как тебе сейчас сложно, больно. Нет смысла говорить «я тебя понимаю»: понять до конца здесь сможет тот, кто прошёл через это. Я уверена, твоя мать гордится тобой. Ты достойный человек. Сильный, надёжный.       — Ага. Бандит, зверьё, — съехидничал Белов.       — Сейчас тяжело остаться чистым с точки зрения закона. Здесь как в джунглях: или ты, или тебя. Не кори себя, пожалуйста. Ты знаешь, я верю в то, что наши погибшие близкие живут с нами в сердце. Пока мы их помним. Просто никогда не забывай её. И не страдай сильно. Знаю, мои слова звучат бредово, но им плохо от наших слёз.       Юля вдруг пожалела, что находится почти за две тысячи километров. Она захотела прилететь к нему первым же рейсом и крепко прижать к груди. Почувствовать его присутствие и дать своё. Человеку нужен человек. Даже если ты властитель мира, ты тоже порой нуждаешься в поддержке.       — Спасибо, Юль. Ты восхитительна. Я тебя должен утешать.       — Я не нуждаюсь в жалости. Я вытерплю. Всё нормально, — Юля едва не огрызнулась. — Я очень скучаю по тебе.       — И я. Ты понимаешь меня, как никто другой.       Саша открывался для Юли со слабой, человеческой стороны. Белов являлся сильной личностью, гордой, властной. Такие люди скрывают свою боль за семью печатями. И лишь самым близким показывают себя настоящих. Без маски Рэмбо.       — Как там Витя? — Чисто из любопытства спросила Фролова. Белый цокнул. Он знал больше, чем Юля.       Несколько дней назад заглянул к Пчёлкину, чтобы передать бумаги и увидел Леру, завёрнутую в простынь. Витя пожал плечами, даже не показывая своего стыда.       — Я с тёлкой. Чё случилось?       — Какая тёлка? У тебя Фролова, между прочим, — сурово напомнил Саша.       — Ну и что? Давай ты не будешь читать мне нотации. Лера у меня не на постоянке. Значит, измены нет.       Белов отдал папку и покачал головой:       — Какой же ты подонок, Пчёлкин…       Белый не затягивал с ответом и жизнерадостно сообщил, что с другом всё отлично, здоров, жив, относительно политической ситуации не парится. Он не хотел говорить об измене, хотя это бы ускорило ход событий в пользу Саши. Просто такая нечестная победа была не по вкусу Белому.       — Почему он не звонит? — Спросила Юля.       — Да до тебя хрен дозвонишься! Он пытался, — уверенно сочинял сказку Белов. — Я ему дал твой номер. Он звонил два часа, ты недоступна. Трындец, короче, — закончил вещать Саша.       Юля, несмотря на отсутствие видимых признаков лжи, почуяла что-то подозрительное. Юля собиралась рассказать про поездку на место баталий. Её прервали громкие звуки сирен. Юля забежала в дом и быстро попрощалась с Беловым:       — Позже договорим. Будь сильным. Очень скучаю.       — До встречи, — Саша сбросил трубку. Юля зашла в комнату. Дима уплетал за обе щеки тушёнку. На столе валялись огрызки яблок.       — Юль, слышала новости? — Дима кивнул на место напротив. Юля села и потянулась за конфетами. Сладкое всегда успокаивало. Фролова помотала головой. Глушков сообщил с гневом:       — В России нашлась криминальная группировка, которая поставляет оружие чеченцам. Наши против собственной страны прут… — Дима ударил больше кулаком по столу, и Юля дёрнулась с криком. Удар напомнил о выстрелах.       — Что за группировка? Неизвестно примерно, чем промышляют? — Юля уже не так активно поедала конфеты. Предчувствие, что Белов имеет отношение к этому, сжало глотку рукой, препятствуя дыханию.       — Некая «бригада», в Москве. Один, точно известно, церкви реставрирует, второй — соучредитель «Курс-Инвеста». Остальных двоих не знаю. Нам об этом рассказали наши военные, они видели приём боеприпасов на одной из точек. Надо же таких предателей вырастить…       Юля больше не слышала причитаний Димы. Её любимый человек предал Родину, за которую Юля готова была умереть. Слишком тяжело. Нервы, достаточно расшатанные военной кампанией, ежедневными трупами и «грузами 200» с обеих сторон, разрывались, лопались.       Голова кричала «хватит». Глаза открывались, видели правду. Но это столкновение было грубым, хлёстким, сносило с ног. Юля сжала волосы, набирая судорожными вдохами крупицы воздуха. Хотелось взять билет до Москвы и уволиться с редакции. Больше не было сил.       — Юль, тебе плохо? — Дима подёргал Юлю за плечо. Фролова помотала головой, стыдясь признаться в своей слабости. Она и себе не могла сказать, что проигрывает. Что больше не вывозит.       — Дима, я слабая. Я херовый военный корреспондент. Мне надо валить нахуй из журналистики и мыть полы в круглосуточном магазине, — Юля закрыла глаза, чтобы не заплакать. Глушков нахмурился, и Фролова решила, что он разочарован.       — Юлька… Ты далеко не слабая. Ты думаешь, я первый раз в Афганистане такой: ребята, я самый крутой мачо, меня не пугают автоматы, мне плевать на то, что умирают люди моей нации, я расслаблен и мне по кайфу? Нет. Вовсе нет. Мы люди, и это нормально, что психика даёт заднюю. Просто нужно брать себя в руки, наматывать сопли на кулак и идти работать дальше.       Я знаю, что ты сильная. Я в госпитале увидел тебя с другой стороны. Ты там так спокойно говорила, как прогноз погоды в Сыктывкаре. А госпиталь, между прочим, одно из тяжелейших мест съёмок. Ты знаешь, что студенты медфака, когда доходят до экскурсии по моргу, иногда бросают своё дело? О котором мечтали с детства. Потому что трудностей побоялись. Ты же не такая, Фролова, — Дима налил рюмку водки. — Ты же не трусиха. Помни, что ты делаешь важное дело.       Тому парню, который требовал танки и боеприпасы, передали помощь. Возможно, ты спасла нескольких наших ребят. У тебя нет права на дезертирство.       Юля почти залпом выпила водку, хотя обычно от одного только запаха воротило. Слова Димы помогали встать, отряхнуться и идти дальше.       — Просто иногда нужно абстрагироваться и помнить, что ты журналист, который делает свою работу. В какой-то степени нужно отдалиться от чужих проблем.       — Дима, но это же неправильно…       — А хорошо будет, если ты в дурку поедешь из-за военной шизы? Вообще красота будет. Супер! Это война, и не очерстветь на ней невозможно. О, поплыла, — Дима с умилением смотрел на пьяненькую Юлю. Фролова не умела пить: от одного стакана она уже теряла ясность ума. Глаза Юли горели алкогольным блеском, а на лице появилась глупая улыбка.       — Ветер, ветер… Ветер, бродяга… — напевала Юля, хихикая. — Без следа раз... Развеет этот горький дым…       Сейчас, когда они уже четвёртые сутки находились вдали от Родины, творчество Алексея Глызина стало чем-то особенно тёплым. Дима уложил Юлю спать, чтобы она не пустилась в пляс и закончил куплет:       — Пеплом, пеплом, станет бумага… Пеплом твоим и моим… — Глушков укрыл Юлю одеялом, которое взял с собой и поцеловал Юлю в щёку. Щетина легонько уколола Фролову, и она усмехнулась, закрывая глаза.

***

      На следующее утро, когда военкоры должны были ехать в Бамут, Юлю разбудил не будильник, а настойчиво звонивший телефон. Юля с неохотой продрала глаза и ответила сонно:       — Да, кто это?       — Двоюродная сестра Вити Пчёлкина. Если ты понимаешь, о чём я, — женщина на том конце в открытую злорадствовала. Юля села на кровати. Не проснувшийся до конца мозг отказывался складывать воедино паззл.       — Чё вам надо, я понять не могу, — отнюдь не дружелюбно ответила Юля. Она потёрла лоб, мокрый от жары. Лера поняла, что красивый выход не удался и раскрыла карты:       — Я девушка Вити. Его любовница. Но это временный статус. Помнишь, когда ты вернулась домой и услышала женский голос? Он ещё тогда наплёл тебе про родственницу. Это была я. Каждый день, когда ты работала, мы развлекались. Тебе рассказать в подробностях, что мы делали?       Юля сжала трубку в пальцах. Окончания предложений съедались из-за проблем со связью. Юля уловила весь смысл. Её грязно использовали. Предали и выбросили. Вернее сказать «предавали». Это совершалось неоднократно. Юля верила Пчёлкину, что стало роковой ошибкой, за которую она расплатится сейчас своей болью. Лера выстрелила в самое сердце.       Опытный стрелок, продемонстрировала блестящую меткость, особенно для первого раза. Юля не могла дать отпор. Её слишком сильно сломали.       — Где он меня трогал, как мы удовлетворяли друг друга?..       — Спасибо, в деталях не нуждаюсь. У тебя всё? — От горечи Юля даже закашлялась. Холодное спокойствие смутило соперницу. Она жаждала услышать восклицания, крики, вопли… То, что исходит от той, что предали. Однако Юля не дала ей реакции, потому что сработала тактика «замри».       — Тебе плевать, что ли?       Юля истерически расхохоталась. Тело содрогалось от душевной боли.       — Почему же? Мне далеко не плевать. Я поняла тебя. Спасибо за информацию. Не сомневаюсь, что вы будете счастливы, — Фролова повесила трубку. Она сидела на кровати, в белой пижаме и каменным взглядом смотрела в треснувшие от стрельбы стены.       Интересно, сколько ещё выдержит Юлин рассудок, прежде чем сбежать? Война, предательство Белого, измена Вити. Такое ощущение, что все люди на планете сговорились против неё одной.       Юля была в таком стрессе, что с трудом вспомнила цифры, из которых состоял номер Вити. Когда-то Юля могла назвать их, будучи в бессознательном состоянии. Фролова не собиралась опускаться до клишированных сцен с истериками, слезами, обвинениями. Она выше этого.       — Слушаю Вас.       — Вить, привет. Это Юля. Которую ты называл лучшей женщиной на свете. Ты очень переживал за меня, раз не позвонил ни разу…       — Юля, подожди! — Пчёлкин перепугался. Однако уже было поздно: смертный час настал. — Солнце!..       — Закрой свой лживый рот, — первый раз Юля говорила с такой ненавистью. — Я желаю тебе счастья с твоей двоюродной сестрой. Не думала, что ты способен спать с родственницей. Это наш последний разговор. Прощай.       Витя что-то орал в трубку, как овца на бойне под ножом. Вот только поздно было метаться. Пчёлкин сразу догадался, кто виноват в разрушении карточного домика. Он надел пальто и отправился прямиком к Белову.       Невзирая на Витины крики, Юля отключила мобильник. В голове воцарился хаос мыслей. Несмотря на жаркое солнце, Юля видела лишь мглу, тучи и ливень. Он скоро пошёл бы из-под ресниц.       Юля от души хотела бы нарыдаться. Кричать. Бить стены кулаками. Вот только организм не генерировал слёзы. Видимо, он был слишком истощён.       Дима проснулся, подошёл к Юле и обнял, интересуясь её состоянием. Фролова повернула к нему своё равнодушное лицо и невозмутимо сообщила, что всё в порядке.       Всё в порядке. Она влюбляется в женатого бандита, который материально поддерживает чеченцев.       Всё в порядке. Военные с утра до вечера палят из всех видов оружия. Юля была в эпицентре смерти вместе с коллегами.       Всё в порядке. Она верила два года человеку, а он кинул её в самую важную минуту. Всё отлично.       — Юль, будешь чай с чабрецом? Он тут везде растёт, мы с парнями его нарвали. Просто великолепно!       — Лучше водки принеси. Быстрее.       — Юль, тебе не много?.. Ты уверена?       — Как никогда прежде, — отчеканила Фролова, причёсываясь гребешком. — Как же хочется бошку помыть…       Дима налил половину рюмки. Юля выпила, поморщилась и тут же схватилась за сигарету, чтобы не опьянеть. Глушков каждое действие складывал в цепочку, которая указывала на душевные муки.       — Фролова, чё происходит? Я не поверю, что ты так стрессуешь перед Бамутом. Ты вчера бодрее была.       — Всё нормально. Я что, закурить не могу?! — Рявкнула Юля. Меньше всего ей хотелось допросов. Она же не преступник.       — Шестую за утро не можешь! — Вскричал Дима. Юля назло ему сделала несколько глотков из горла.       — Дима, я не хочу это обсуждать. Знаю, ты переживаешь, но ворошить это дерьмо не хочу. Мне самой больно. Это не связано с войной. Проблемы дома.       — Ладно. Захочешь выговориться — я всегда рядом, — Дима убрал водку подальше от Фроловой. — Одевайся, автобус скоро приедет.       Юля поднялась с постели. Слабость, головокружение едва не уложили её обратно. Юля оделась, сама не помня, как. Она опомнилась лишь когда отъехала первый километр от дома.       Далеко, на юге, виднелись горы, где пушистый снег не таял никогда. Юля вглядывалась в скалы и предложила Диме:       — Давай когда-нибудь доберёмся до гор?       Глушков рассмеялся и ответил:       — Хоть завтра.       Юля улыбнулась в ответ. Марина, их коллега, смотрела на них, как на актёров мелодрамы.       — Ой, ну прям жених с невестой! — Марина всплеснула руками. — Юлька, тебе Дима нравится? Глушков, а тебе Фролова как?.. Неплохо смотритесь.       Фролова перестала веселиться. Причиной тому стало случайное напоминание о предательстве Пчёлкина. Юля бы ответила, как обычно, что у неё молодой человек в Москве. А сейчас что говорить?       Нет у неё никакого молодого человека. И личной жизни толком. Только неразбериха какая-то: то патологоанатом-одногруппник с травмой от матери-прокурора, то бандит-бабник, то бандит-женатик-торговец-оружием. Ну полный набор. Сценаристы Санта-Барбары схватились бы за такой прототип руками и ногами.       — Юля уже занята, как я понял, — Дима положил Юле руку на плечо. — Верно?.. Да конечно, такая красивая и смелая девушка должна быть с кем-то.       — Уже неверно, — Юля погладила себя по коленкам. — Не будем говорить об этом.       — Ты учти, Фролова, — Дима из фляги глотнул коньяку. — Если он тебе изменил, ты мне скажи. Я ему ноги переломаю, когда приеду. Сама знаешь, как с предателями на войне поступают. Такое прощать нельзя.       Юле ничего не оставалось, как молча согласиться. Хотелось поскорее закруглить разговор, чтобы душевную рану перестали тыкать маленьким, но острым ножом.       Внезапно раздался характерный звук автоматной очереди, и в автобусе появилась вмятина. Кто-то заорал, что есть мочи. Испуг отразился на лице каждого, кроме Фроловой. Она как будто обрадовалась возможности умереть. Началась ожесточённая перестрелка между сопровождающим журналистов конвоем и «духами». Дима толкнул Юлю под сиденья и рявкнул:       — Голову руками закрой!!!       Того весельчака больше не осталось. Дима тяжело дышал, не смея поднять голову и осмотреться. Он цеплялся руками за пол. Второй он прижал Фролову лицом к земле, за спину. Юля и не думала шевелиться, так что эта мера оказалась лишней. Стёкла рассыпались мозаикой на сиденьях.       Через пятнадцать минут всё закончилось. Дым от пороха застилал глаза. Юля не чувствовала запаха крови. Это осчастливило: значит, все выжили.       — Всё в порядке. Мы устранили угрозу, — крикнули сотрудникам СМИ. Юля, бледная, как поганка, постепенно, в несколько этапов села обратно.       — Со вторым днём рождения, Юля, — Дима протянул фляжку с алкоголем, и Юля выпила, даже не опасаясь за свою речь во время эфира. Нужно было успокоить нервы, в первую очередь.

***

      Автобус затормозил возле Бамута. Не успели люди выйти на волю, как прогремел взрыв невиданной силы. От контузии спасло наличие каски.       Операторы кинулись на звук, готовясь запечатлеть интересный материал. Взору открылась подорванная машина. Вокруг лежали бойцы, им оказывали помощь.       Ранения оказались серьёзными. У одного были выбиты глаза, ему накладывали повязку. К ноге в качестве шины примотан автомат. На земле была намешана грязь, какие-то масла, кровь, патроны и мусор…       — Охуенное начало, — Глушков не парился над чистотой речи. — Мы вообще приедем живыми?       — Дай Бог, — ответила Марина. — Фролова, твою мать, ты куда?       Юля заметила, что до одного из бойцов ещё не добрались для оказания первой помощи.       Она направилась к нему и швырнула рюкзак, поставив его на землю.       — Не беспокойтесь, я своя, — Юля оторвала немного ткани свитера в качестве повязки.       — Вы солдатка? — Пробормотал раненый в плечо парень.       — Типо того, — Юля не стала мучать лишними подробностями. Просто оказывала первую помощь. Руки тряслись, выдавая неопытность. Юля боялась навредить, но оставаться в стороне не могла. Пока солдата донесли бы до госпиталя, он мог погибнуть.       Весь процесс снимался на камеру. Юля не замечала этого, работая над своей задачей. Ускоряло уходящее время. Счёт шёл на секунды. Одна потеряна — и всё. Человек умер.       — Не туго? — Спросила она после перевязки.       — Отлично. Боялся уже обузой буду. Спасибо, сестра милосердия.       Юля попыталась помочь подняться. Это вызвало сильное недовольство у защитника Отечества.       — Я сам.       Это были последние слова, которые Юля слышала от бойца. Дима оттащил Юлю за локоть в угол. Он впервые говорил с Юлей таким строгим тоном. Отец отчитывал свою дочь поневоле.       — Юля, напомни, для чего ты приехала в Чечню?       — Доносить правду, — как подчинённый генералу сказала Юля.       — А ты что делаешь?!       — Помогаю раненому. Что не так? — Недоумевала Юля.       — А вот что. В любую минуту начнётся обстрел, и тебя могут задеть. Ты умрёшь, но не выполнишь свою миссию. В первую очередь думай об этом, пожалуйста. Не рискуй жизнью, потому что ты нужна своим коллегам. Ты поняла меня?! Не слышу.       — Обязательно, — Фроловой не понравилось то, как с ней поговорили, поэтому она тоже фыркнула в ответ.       Под обломками раздался писк. Такой звук не мог издать человек. Фролова на цыпочках подошла к машине. Она разобрала несколько остатков и увидела маленького, потрёпанного котёнка.       Шерсть покрылась грязью. Лапка была сломана. Животное мяукало, требуя еды. Сердце Юли, у которой был кот дома, обливалось кровью. Плюнув на слова Глушкова, она взяла котёнка и положила в карман. Новый друг легко уместился там.       — Юля, блин, у тебя синдром спасателя? — Уже спокойнее спросил Дима. — Скажи мне, что ты будешь делать с этим котом? Тебе самой жрать нечего практически.       — У меня есть ещё тушёнка. До Москвы протянем. А там я уже отведу в ветеринарную клинику и вытащу.       Дима сделал глубокий вдох, проглотил все дальнейшие ругательства и просто махнул рукой:       — Делай чё хочешь, Фролова.       Примерно к середине дня туман начал рассеиваться. Журналисты шли на место съёмок. По лбу лился пот. Воду никто не брал, чтобы не было лишнего груза. Язык Юли стал огромным, практически нечеловеческим. Таковым он ощущался от сильной жажды. Им нужно было пройти несколько километров.       — Я б щас всё отдала за бутылку воды, — Марина остановилась, чтобы перевести дух.       — Да я б глотку был рад, — ответил ей Даниил, ещё один из отряда. Юля молчала. Ей уже было всё равно на то, что будет с ней дальше. Она дошла до критической точки, когда будущее становится маловажным вопросом. Юля даже смерти бы не испугалась.       Преодолев склон, члены группы просто свалились в траву от усталости. К усталости физической от ходьбы добавлялась моральная от столкновения со смертью, холодной, как Арктика. Своим вниманием она не обделила ни одного человека в Чечне 1995 года.       Юля поблагодарила свои ноги, которые разрезали тонкими лезвиями лёд Екатеринбурга, Москвы, Санкт-Петербурга. Спортивное прошлое её спасло.       — Ребята, я чё вспомнил… — Дима отдышался быстрее всех. Крепкое телосложение и опыт помогали. — Танька Соколова убита. В плену зарезали.       Юля не видела ещё Таню. Не успела столкнуться. Девушку похитили буквально в первые часы. Военкоры замолчали, будто получили приказ почтить коллегу минутой молчания. Юля ощутила ужас от понимания того, что на месте Тани Соколовой могла быть она.       Бабушка рассказывала о том, как дедушка в 1943 попал в плен к немцам. С ним обращались, как со скотом: били, мучали, пытали. Он сбежал благодаря своему уму и силе. Дошёл почти до Берлина. Смогла бы Юля Фролова также достойно пройти это испытание, как Фёдор Иннокентьевич?..       Почти в это же самое время справа от склона началась стрельба. Вокруг пыль и дым, огонь и душераздирающие вопли людей, сгорающих заживо. Кто-то в панике убегает, куда глаза глядят, а другие едва передвигаются, держась за стены или опираясь на других людей, пытаются доползти до реки неподалёку.       К чеченскому оружию быстро подключился миномет. Одна из мин попала точно в цель и с оглушительным грохотом взорвалась. Все закрыли уши. Даже каска не скрыла шума: слух был чутким в это время. На глазах Юли нескольких бойцов буквально разорвало на куски. Мгновенная кончина.       Взрывной волной её и Диму швырнуло на несколько метров и ударило головой о каменный забор. Юля провела ладонью по волосам, и она испачкалась алой жидкостью. В нос ударил уже до боли знакомый запах разлагающихся тел, смешанный с пороховой гарью.       — Валера!!! — Заорал Даня. Юля с Димой, невзирая на высокую опасность, побежали на крик. Оператор Валерий лежал без дыхания, с осколком в груди. Юля в истерике трясла его, не догадываясь, что таким образом не спасёт погибшего.       — Юль, нас военные прикроют, я договорился, — Дима убегал куда-то. Его отсутствие прошло мимо Юли. — Нам надо бежать.       В тот момент Юлю накрыло. Она сделала то, что впоследствии, не сможет объяснить сама.       Она схватила камеру Валеры и начала снимать, как стреляют танки, с разных ракурсов и планов. Повезло, что был опыт операторского мастерства во время мероприятий в МГУ.       — Фролова, слезь! Быстро!!! — Дима полез к ней, но Юля показала ему средний палец. Грубо, зато собеседник всё поймёт.       Юля старалась изо всех сил, но чувствовала, что ярких, по-настоящему важных кадров всё ещё не получалось. Юля не могла понять, в чём дело. Только позднее до неё дошло, что нужно залезть прямо на танк. Оттуда открывались виды на ожесточённые бои.       Самообладание Фроловой пугало Глушкова. Она работала так спокойно, как будто снимала детскую выставку, а не войну с трупами. Юля руководила процессом, без страха, без колебаний. Причина крылась в простом факте: мне нечего терять. От душевной боли Юля сходила с ума. Так будет лучше, если она отдаст жизнь не просто так?       Юля полезла прямо на танк, опираясь за «гусеницу». Дима орал, но не пытался скинуть Фролову, боялся навредить ей. Почему-то Дима осознавал, что у Фроловой всё под контролем. Юля приблизила объектив, сев на корточки. У неё получилось запечатлеть несколько выстрелов. Кадрами Юля осталась довольна, чувствуя, что результат есть.       Лишь одно действие Юли стало роковой ошибкой. Она встала в полный рост, чтобы слезть с танка. Юля была высокой девушкой, поэтому стала выгодной добычей для воюющих «духов». Автоматы мигом направились на неё, и Юля не успела спрыгнуть и убежать. Две пули попали в ногу.       Первые секунды в ушах стоял оглушительный звон, и лишь сердцебиение отзывалось эхом. В нос ударил смрад пороховых газов. Ноги под весом всего тела подкосились, Юля рухнула на ухабистую землю, пропитанную многодневными дождями. Рука, дрожа, потянулась к глубокой ране на ноге, что изводила её ноющей болью.       Приглушенный грохот снарядов все еще звучит где-то позади. Свинцовое небо не дает намека хоть на мельчайший луч солнца. Боль не сразу разлилась по Юлиному телу.

Неужели это смерть?..

      Юля прикрыла глаза и прошептала первые строки молитвы «Отче Наш».       Всё смешалось в одну неразборчивую картину перед глазами. Дима мельтешил перед глазами, военные подхватили на носилки. На них Юля и потеряла сознание, закрыв глаза и отдавшись забытью.