Голубоглазый пионер

      Арсений хотел было удивиться, но, кажется, уже ничего так сильно его не повергнет, как ситуация в общем. При упоминании инструмента в глазах потемнело так, что ни Игоря, ни Ярика уже не было видно. В ушах звенело, а голоса парней почти не различались.       Мутное пятно Ярослава выудило молоток откуда-то со спины и передало его командиру. Игорь едва различимо усмехнулся.       — Подними его, — приказал Капитан. Ярик тут же наклонился, схватил Арсения за руки и потянул на себя вверх. — Я не настолько идиот, чтобы избить тебя молотком, не смотри на меня так, — Попов не воспринимал сказанную информацию. Он слушал, но не слышал, потому что голос внутри усердно повторял: «Ты заслужил! Ты заслужил!...». Арсений действительно ужасен.       Игорь крепко-накрепко сжал молот в левой руке, а правой со всей силы зарядил Голубоглазому в челюсть. Наверное, он всё-таки что-то сломает себе, нос, например. Именно туда пришёлся следующий удар. Из левой ноздри потекла струя тёмно-алой крови, она собиралась на подбородке и густой каплей падала на светлую футболку.       Арсений не плакал, но слёзы досады и боли сами скапливались у глаз и бежали по щекам. Соленые дорожки чесались, но не сильнее рук, что железной хваткой закреплены за спиной. Игорь ещё несколько раз впечатал свою ладонь в Пионера, а потом грубо выхватил его из плена Ярика, взглядом указывая тому на окно. Арсений уже не сопротивлялся. Ему уже всё равно, увидит ли Игорь его слёзы, и узнает ли Антон настоящую причину смерти парня.       Он смирился с тем, что его молодой неокрепший организм погибнет в стенах детского лагеря. Может быть, через годы о нём будут слагать легенды, а может быть, забудут уже завтра — Игорь приложит все усилия для этого. Но пока он лишь неаккуратно пнул его внутрь самой просторной из туалетных кабинок, а сразу за тем послышался звук разбитого стекла. Ярик сломал окно. Вернее, он выломал деревянные перекладины оттуда, остальное произошло случайно.       Напоследок Игорь несколько раз пнул Голубоглазого так, что наверняка переломал ему пару рёбер. Потом дверь в кабинку резко закрылась, а снаружи послышалась активная работа инструментом. Игорь или Ярик — уже непонятно — заколотил дверь, прибив к ней перекладины, а потом парни ушли, предварительно крикнув: «Это ты ещё легко отделался!»       А потом по корпусу послышалось Сергеево: «Первый отряд, строимся на ужин!». Игорь вместе с Ярославом перехватили Диму и Серёжу у выхода из комнаты и заболтали, уводя от туалетов. Комсомольцы собрались в колонну, Лазарев окинул их беглым взглядом — вроде бы все — и повел в столовую.       А заточенный в туалетной кабинке Арсений полулежал, полусидел, опер голову на пластиковую стенку и томно вздыхал в меру возможностей. Глаза сами собой закрывались, а силы покидали его с каждой секундой. Из носа тянулась струйка крови, которую Арс размазал по щеке, протерев ее тыльной стороной ладони. Футболка немного задралась, из-под неё выглядывали свежие гематомы. Руки начали дрожать. На холодном кафеле неприятно сидеть, а в лужи собственной крови тем более.       Это больно. Больно получать нож — молоток — в спину от тех, с кем бок о бок провел половину смены, кому доверял и с кем надеялся продолжить общаться по окончании лагеря. Арсений в «Космосе» не в первый раз, напротив, в последний. Четырнадцать лет — предел, дальше только на работу берут, но у Попова не будет шанса попасть туда. Он чувствовал, как паника подступала к горлу, обжигая изнутри. Мысли о приближающейся смерти и привели его к ужасному. У Арсения началась паническая атака, но сил справиться с ней не оказалось.

***

      Антон сидел за уже накрытым столом, когда вдруг понял, что что-то не так. Странность заключалась в холоде у кармана штанов, там, где обычно лежал телефон. Рядом с собой, на столе его не было. Тогда Шаст решил, что оставил его в «Рыбах». Обратился к наручным часам — восемнадцать сорок семь. «Я могу быстренько сбегать в корпус, а потом вернуться и поужинать с отрядом, — придумал он, на всех порах вылетая из столовой, — а может быть и не поужинать, там опять рыба!»       Когда Антон неожиданно встретил Комсомольцев у админки, было примерно пятьдесят две минуты седьмого. «Как-то рано они, кстати, вышли, обычно только после горна собираются». Ускоряясь, Шастун добежал до корпуса за сорок секунд. Одновременно с этим из «Рыб» вышёл сантехник, судя по всему завершивший работу. Уже отдалившись от помощника вожатых, Рамжан выкрикнул что-то странное:       — Проблемный у вас корпус, однако! Сразу в двух туалетах починка надо! Я починить у девочек, а у мальчиков не знать, что происходить!       Антона подкосила произнесённая на ломаном русском фраза, он даже чуть не упал. Что значит «в мужском туалете что-то происходило»?       Корпус совершенно отличался от привычного. Обычно отовсюду здесь слышались голоса, а по коридорам бегали ребята. А сейчас «Рыбы» словно потухший огонек, такой пустой и одинокий. Шаст зашёл в вожатскую, где на кровати валялся его телефон, а потом резко осознал. Не зря у него весь день было едкое предчувствие. Помощник вышёл из комнаты и его охватил страх. Страх, увидеть то же самое, что транслировалось во сне, но собственными глазами.       Антон коротким шагами — словно лилипутами из дворовой игры «Хали-хало-стоп» — подобрался к мужскому туалету и едва прикоснулся к двери, немного подтолкнул её внутрь и оказался внутри. Первое, что бросилось в глаза, это окно, лишённое рамы, а от того по нему ползли трещины во все стороны. Осколки кучкой собрались у батареи рядом, и Антон, обнаружив знакомую картинку, пошёл вглубь.       Каждый шаг давался всё сложнее. Вот Шастун обернулся по правое плечо, намереваясь посмотреть в зеркало, но его там нет. Оно вдребезги разбито и валялось на полу. В углу недалеко от него лежал молоток, тот самый, которым Сергей орудовал при постройке машины.       Руки задрожали, как только взор обратился на стену, вдоль которой ровной линией отпечатались кровавые пятна. Кое-где кафель отваливался прямо на глазах, судя по всему, молоток также замешан в этом.       Ноги подкосились, но Антон подошёл к кусочкам зеркала и, наплевав на примету о несчастье — ведь самое страшное, что могло произойти, уже случилось, — поднял самый большой из них, устремляя свои изумрудные глаза на отражение. На мгновение ему показалось, что очи отблеснули голубым, и тогда восприятие мира вернулось в норму.       Антон вспомнил, зачем он здесь. «Я должен спасти Голубоглазого Пионера», — пронеслось в подсознании с каждым ударом сердца. А пульс, наверняка, поднялся до двух сотен.       Антон знал, что шанс ничтожно мал, но в глубине души таился крошечный огонёк надежды. «Потому что не может всё закончиться вот так!» — кричал он сам себе.       — Арс, слышишь меня? — первый раз ударил по двери. — Арс, ты тут? — второй, третий. —Арсений, скажи хоть что-нибудь!       Тишина оглушала. Вокруг Антона ни звука, но Шастун был готов сойти с ума от громкости происходящего. Он продолжал стучать одному ему известную мелодию, одновременно с этим боясь, что пропустит хоть какой-нибудь намёк на функционирующий организм внутри.       А потом его словно огрело тем самым молотком или сверху донизу облили ледяной водой. «Нет смысла стучать, — решил он, отходя от двери, — нужно выламывать». И с разбега врезался в деревянные перекладины, надеясь, что это поможет. Он схватился за одну из них и тут же почувствовал, как десятки заноз впиваются в его руки. Наплевав на них, Шаст со всей возможной силы потянул на себя, веря, что вырвет кривое крепление.       Антон до самого конца не мог поверить в то, что это происходит. С новой секундой события его жизни всё больше и больше походили на сон — иронично, что он такой уже видел, — а действия каждый раз становились всё менее разумными. Шастун ни за что в жизни бы не поверил, что в свои шестнадцать ему удастся переместиться во времени, найти работу в детском лагере — хотя это скорее вынужденно — и влюбиться в парня, за жизнь которого он так отчаянно боролся в то самое мгновение. «Наверное, я действительно просто сплю», — пронеслось в голове. Антон не успел развить мысль до конца, ведь неожиданно деревянная доска поддалась ему и с оглушающим грохотом оторвалась от двери. Помощник вожатого пошатнулся назад, не успев среагировать, чуть не упал, но всё-таки удержался за воздух.       Шастун схватился за ручку и потянул на себя. Внутри кабинки на полу, облокотившись на стену, лежал Арсений, такой бессильный и безжизненный. С разбитой губой, вытекающей из носа кровью, синяками по всему телу и кротко поднимающейся грудью. У Антона ещё есть шанс.       Он наклонился и аккуратно просунул руки — одну между спиной парня и стеной, другую под коленями — и попытался встать. Нельзя сказать, что Арсений лёгкий, а Антон чуть не уронил его сразу же, но и тяжёлым его не назовешь. В самый раз. И теперь с этой ношей Шаст отправился в медсанчасть — вышел специально с другого конца корпуса так, чтобы хоть немного сократить маршрут до изолятора, тем самым выигрывая драгоценные секунды. Антон чувствовал, что Арсений дышал, а значит не всё потеряно. Самое главное, что подметил помощник вожатых — пока Арс у него на руках, Шасту гораздо легче контролировать его состояние, по крайней мере, опираясь на визуальную картинку.       Дежурный врач был настолько шокирован, что сам чуть не потерял сознание. В коридор срочно выбежали медсёстры с каталкой, куда Антон аккуратно уложил Арсения. А потом он долго-долго смотрел вслед удаляющимся к кабинету осмотра медикам; улавливал копошение других врачей, сбежавшихся на первый этаж, чтобы посмотреть, что произошло; и пытался прийти в себя. Из этого полумрака его вывел дежурный, усаживающий Шаста на неудобные металлические сидения.       — Антон, вы меня слышите? — врач помахал рукой перед глазами того, но помощник вожатого не отреагировал. — Антон?       Медсестра вышла из кабинета с водой и валерианой, перевернула баночку и, отсчитав двадцать капель лекарства, протянула врачу. Он едва докричался до Шастуна, вручил ему успокоительное и помог выпить, придерживая за руку и пластмассовый стаканчик.       — Антон, как вы? — ещё раз спросил дежурный.       — Мне уже лучше, спасибо, — Шаст немного расслабился и будто растёкся по сидению. Он уткнул взгляд куда-то в стену, где висели разные плакаты о здоровом образе жизни, рационе и рекомендациях в детских лагерях, пытаясь прочитать мелкий шрифт. — А вы не знаете, что с ним в итоге?       — Это вы мне лучше скажите, что с ним, — врач встал с кресла и оказался прямо перед Антоном, перекрывая разноцветные картинки фруктов и овощей на плакатах. — Как такое могло произойти в лагере?       Шастун вдруг заметил, как сильно всё изменилось. День уже не был таким ярким и солнечным, небо заволокли тучи и, кажется, накрапывал дождик, стуча по окнам. Складывалось впечатление, будто день уступил ночи и вот-вот покажется луна.       В медсанчасти потемнело. Свет при входе не горел, а коридор лишь собирал остатки жёлтого свечения в кабинете, дверь в который была открыта, и слабо мигающие лампы в районе лестницы на второй этаж — в десяти метрах от помощника вожатого. В полумраке Антону казалось, что одна из дальних дверей светится, та, в которую унесли Арсения. Там врачи выявляли проблемы, пока это только осмотр, и Шаст надеялся, что там ничего серьёзного нет, а все ужасающие переломы он выдумал себе на адреналине.       — Сам не знаю, честно говоря, — Антон представил, как Арсений лежит на больничной койке, пока вокруг него кружат врачи, не понимающие, что делать; как весь мир движется, кроме Арса: он недвижимый, распределился по каталке в самом центре палаты, к нему подключен кардиостимулятор, на котором ломаная сердцебиения вдруг превращается в прямую... Шастун отогнал наваждение и устремился прямо в глаза дежурному, концентрируясь на них — он все равно никогда не разберёт, какого они цвета, а особенно в этой темени, но если Антон не зацепиться ни за что, то вновь погрузится в себя. — Кажется, его побил кто-то из отряда или кто-то ещё... Может быть, он сильно поссорился с кем-то и... — затараторил помощник вожатых, а потом резко остановился. — Я не знаю, — опуская голову. Ему так хотелось сложиться втрое, стать совсем маленьким и забиться где-нибудь в угол этого богом забытого лагеря — а по-другому и не скажешь после грустной судьбы Арса, — уткнуться носом в колени и долго-долго плакать. Чем Антон заслужил такое? Арсений — самый близкий ему человек в «Космосе». За эту неделю он стал ему всем: и суровым прошлым, и счастливым настоящим, и желанным будущим. Почему на Антона в его шестнадцать свалилось спасение чужой, но родной души? Вот бы всё решилось само собой...       Врач вновь сел рядом и в поддержке похлопал по плечу. Для него, скорее всего, Шаст — просто боящийся потерять работу и надеющийся не получить срок вожатый. На деле он действительно боялся потерять. Арсения.       Через минуту к ним подошла одна из медсестер, что осматривала комсомольца. Она, увидев состояния Антона, лишь позвала дежурного врача в кабинет и закрыла за собой дверь. Шастун остался в полностью темном коридоре. Он начал прислушиваться к разговору медиков. Они говорили очень тихо, их едва было слышно, но Антон зацепился за фразу «... Очень плохое состояние...», вырванную из контекста, и поднялся с сиденья. Помощник вожатых в два шага оказался у двери, так тихо, как только было возможно, и прислонился к ней ухом.       — И что мы можем сделать с ним? — спросил дежурный врач после каких-то объяснений медсестры. — Вызовем скорую, и пусть они разбираются с этим?       — Думаю, да. Здесь столько операций за оставшуюся смену провести невозможно. Мы вкололи ему успокоительное, и сейчас он спит, а пару врачей следят за всеми показателями. Ночь передержим у себя, а завтра отправим в городскую поликлинику на обследование и лечение там. Он мальчик сильный, справится со всем, я уверена.       Врач кивнул, и послышались шаги к выходу. Антон тут же отпрянул от двери, но на кресло больше не сел, у него затекли ноги, а задница вообще, по ощущениям, деревянная. Медики вышли из кабинета, и пока медсестра всё-таки удосужилась включить освещение в коридоре, врач быстро пояснил Антону ситуацию.       — В общем, с ним всё хорошо. Все показатели в норме, он и дышит, и водит зрачками. Пока что медленно, но все вскоре восстановится. Разве что у него имеется несколько травм, в основном упор пришёлся на рёбра. Два разбиты достаточно сильно, и ещё одно сместилось, самую малость перекрывая дыхательные пути.       — А что вы говорили про очень плохое состояние? — Антон чуть ли не кричал, но шёпотом. Сил на повышение голоса не было совсем. — Доктор, скажите правду, с Арсением точно всё хорошо, или вы просто успокаиваете меня?       — Антон, я не могу вам врать, но и с вашей стороны подслушивать некрасиво. Мы говорили о плохом состоянии медпункта, здесь невозможно провести нужные парню операции. Поэтому врачи ввели обезболивающее и успокоительное, на ночь ему хватит. А завтра утром его отвезут в городскую больницу, обследуют как стоит и направят в операционную. Нам нужно связаться с родителями, а перед этим с вожатыми. Антон, можете заняться этим, пока мы будем искать номера родственников, которые заберут его?       — Да, хорошо, я позвоню вожатым. Спасибо, — он сам не знал, зачем поблагодарил, но официальность казалась необходимой ровно в такой же мере, как Шастуну хотелось выйти из медпункта.       Переступая через порог в здание, Антон тут же почувствовал пронизывающий душу ветер. Ему ещё повезло, что он стоял под навесом, потому что погода не на шутку разыгралась, дождь бушевал во всё стороны. Шаст встал где-то посередине, куда особо крупные капли не добирались, и достал телефон. В лагере в принципе очень плохо ловила связь, а особенно сейчас, во время дождя и пока Антон ещё наполовину в медпункте. Это не помешало ему, он нажал на звонок контакту «Ида вожатый первый отряд» и протянул руку как можно выше, пытаясь выловить сеть.       Долгие гудки непродолжительное время раздавались по крыльцу, а потом послышался сбивчивый звук.       — Антон! Боже мой, где Арсений?! Почему вас не было на ужине? Что случилось? Ты не отвечал на звонки и сообщения, в группе вожатых вас уже начали искать! — Ида была даже не взволнована, а будто на грани истерики. — Серёжа пошёл в кружковую, мы подумали, что Арсений мог остаться где-то там, а ты вернулся за ним. Божечки, пожалуйста, скажи, что с вами всё хорошо!       — Тут как на ситуацию посмотреть, — Антон, слушая новые мольбы Иды, упёрся локтями в перила и посмотрел куда-то вдаль сквозь сильнейший ливень за смену. — Ид, мы в медпункте, — «Ты хоть бы предупредил, Антош». — И там, понимаешь, ну никак не было возможности предупредить. Я пока был в столовой, понял, что забыл в корпусе телефон. Вернулся и заглянул в мужской туалет. Ида, это ужас, что я там увидел. Арсений был заперт в одной из кабинок, избитый и весь истекающий кровью. Я... Я... — вспоминая снова этот кошмар, Антон начал запинаться и терять смысл сказанных слов. Обматерив себя и свой свёрнутый в трубочку язык, Шаст продолжил. — Я не мог не отнести его в медпункт, просто потому что это ужасно! Всё время я провёл здесь, а в изоляторе, знаешь же, как плохо связь ловит. Вот только сейчас вышёл на крыльцо, смог дозвониться до вас.       Ида слушала и не могла поверить в историю. Сказанное Антоном прозвучало как бред. Так, словно он пересказал свой ночной кошмар. Ну или в крайнем случае он придумал на ходу объяснение, почему им не захотелось идти на ужин (оба ведь не жаловали рыбу), но Антон бы не стал опускаться до лжи.       — Антош, — дрожащим голосом совсем тихо начала Галич, — что с ним? У меня в голове не укладывается, что такое могло произойти...       — Я подозреваю, что кто-то из отряда мог таким образом выместить свою злость на нём или ещё чего похуже... Даже догадываюсь, кто именно, но сыпать обвинениями не хочу. Я сначала найду оправдания, а потом вынесу на всеобщее обозрение.       Дождь как будто понемногу стихал. Его непроходимые стены редели, а капли не так громко отбивались от крыши навеса. Антон глубоко вздохнул и, поёжившись от холода — в одной футболке под таким ливнем долго не простоишь, — зашагал к другому краю крыльца. Может быть ему удастся согреться в движении?       — Медики следят за его состоянием, но завтра хотят перевести в городскую или областную больницу. У него несколько рёбер сломано, и это только то, о чём мне рассказали, так-то может там ещё что-то есть. Они должны в ближайшее время родителям позвонить, чтобы Арсений с доверенным лицом лечение прошёл, — и всё-таки холод пробирался под тонкий слой чёрной футболки, заставляя выворачиваться изнутри. Антон уже одной ногой стоял внутри медпункта, поэтому постарался поскорее завершить диалог. — Наверное, есть смысл попросить ребят собрать его вещи. Он точно не успеет пройти все операции до конца смены. Пойду спрошу у врачей, есть ли ещё какая-нибудь информация.       — Иди, Антоша, иди. Мы постараемся разобраться с отрядом и выяснить обстоятельства, при которых этот ужас произошёл. Может быть, кто-то из нас с Серёжей придёт к вам, посмотрим по ситуации. Будь на связи!       Звонок был закончен, а Антон наконец-то снова оказался в тепле и пробрался в кабинет дежурного врача. Он встретил помощника вожатого и взглядом указал на стул с другой стороны стола. Шастун присел на место.       — У него ничего не изменилось? — тревожно спросил, пытаясь унять дрожь в ногах.       — Состояние стабильное, — холодно отрезал дежурный, а по телу Антона снова пробежали мурашки. Врач усердно высматривал что-то в компьютере, быстро листал куда-то вниз, а потом печатал что-то на клавиатуре.       — Его можно навестить? Зайти к нему в палату.       — Не сейчас. Ближайшие полтора часа наши работники будут проводить дополнительные осмотры и следить за мальчиком. А потом в лагере уже отбой будет, Антон, вам нужно будет идти в свой отряд, — медик потянулся к своему телефону и разблокировал его, начиная вбивать номер с экрана компьютера.       — На отряде кроме меня два взрослых вожатых, а он здесь совсем один. Я не смогу задержаться хоть на полчасика, удостовериться в том, что с ним правда всё хорошо?       — А вы мне не верите? — дежурный поднялся со своего места, выходя из кабинета и нажимая на звонок в телефоне. — Вы позвонили другим вожатым?       — Да, они в курсе ситуации, обещали подойти до отбоя. Ну так что, я смогу зайти к нему?       — Позже, Антон. — Врач вышёл на крыльцо прямо как Шастун, когда созванивался с Идой. Спасибо, хоть не выгнал помощника вожатых из медпункта, а то в такую погоду, несмотря на её небольшие улучшения, не очень хотелось бежать до корпуса.       Антон перекинул ногу на ногу, сложил руки на груди, словно пытаясь согреться, и бегло осмотрел кабинет, а потом ещё раз и ещё... Часы, висящие над ним, Шаст заметил не сразу, но как только это произошло, их тиканье стало нервировать. Будто бы кто-то сидел рядом с помощником вожатых и этими самыми часами бил по голове каждую секунду, лишая остатка рассудка. Шастун сбился, подсчитав где-то триста пятьдесят семь ударов, когда в дверном проёме показался врач, всё ещё державший телефон у уха, а следом за ним в кабинет элегантно вбежала растрёпанная Ида. Дежурный махнул им рукой и вышёл обратно на крыльцо, что-то переспрашивая у собеседника.       — Антоша! Как так вообще вышло? — вожатая наклонилась в его сторону, взяла обе руки в свои и ласково попыталась согреть его холодные конечности. Несмотря на то, что Антон находился внутри здания уже достаточно долгое время, ладони Галич всё равно оказались теплей.       — Я не знаю, — Шастун увёл взгляд в сторону окна, только бы не смотреть ей в глаза. Почему-то в глубине души он чувствовал свою вину в произошедшем. — Я пытался помочь, правда! Я часто спрашивал у ребят, как у них дела в коллективе, а то было мне как-то неспокойно, но никто ни на что не жаловался. Честно говоря, сам в обморок чуть не упал, когда увидел Арса... Арсения вот в таком виде.       — Антон, не вини себя, а то я вижу, что ты изнутри прожигаешь дыру, — Ида бережно провела пальцами по щеке, обращая внимание помощника на свою персону. — Мы все сейчас очень переживаем за Арсения. Никто не мог предугадать такого. Но мы обязательно найдём выход из этой ситуации. Я верю в это.       — Я тоже, — тихий голос Иды в такой непринуждённой обстановке подействовал успокаивающе: ноги перестали трястись, а ладони больше не сжимались до посинения. Галич за всё время, проведённое на этой смене, действительно «заменила» ему маму. С каждым её трепетным касанием, Антону вспоминалось, как ещё совсем недавно Майя своими лечебными поцелуями заживляла ему ранки и ссадины. А может быть, в этой вселенной она делает это до сих пор с маленьким шестилетним Антоном Шастуном, которому по каким-то неизвестным причинам отказали в возможности попасть в лагерь. — Тоже верю, Ида. Большое спасибо тебе за всё.       Вожатая кивнула ему, но обстановка от этого не поменялась. В медпункте по-прежнему горел свет лишь в кабинете врача, где они находились, а из дверного проёма виднелись блики мигающей лампы. Часы над головой Антона ни на секунду не останавливались, продолжая отбивать собственный ритм. Где-то издалека слышалось чьё-то движение: кто-то ходил куда-то, перекладывал предметы с места на места и едва различимо говорил о чем-то с другими. Очевидно, это врачи из той самой «светящейся» комнаты с Арсением.       Ида резко закопошилась в своей набедренной сумке, откуда выудила небольшую упаковку яблочного сока и вафлю в собственном пакетике.       — Антон, ты здесь надолго, на, хоть перекусишь, если что, — Галич протянула ему то, что достала. — А то на ужине к нам подошли, предложили дополнительную порцию с полдника, там ребята чуть не подрались за неё! Я забрала, сказала, что посмотрю на их поведение и сама выдам потом, но наверное тебе полезнее будет. Ты ведь, кажется, не планируешь сегодня в отряд возвращаться.       — Спасибо, — Антон взял сок и вафлю и положил их рядом на столе врача. — Ид, если нужно, я вернусь в корпус, но мне жалко Арсения здесь. Хотелось бы навестить его, а когда это получится сделать мне не говорят. Я при первой возможности зайду к нему, хотя бы просто посмотрю, как он, и сразу вернусь в «Рыбы», честно-причестно!       — Можешь не торопиться. Мы с Серёжей справимся, а вот с Арсением нужно бы кого-нибудь оставить. Даже если немного задержишься и придёшь после отбоя, мы прикроем тебя перед Пашкой Волей. Но всё равно лучше чтобы никто не знал, что ты здесь будешь так долго.       Антон попытался рассмотреть время на часах сверху себя, совершенно забывая о своих наручных. Вывернув голову чуть ли не на все сто восемьдесят, он увидел предположительно начало девятого часа — где-то восемь десять, — а потом мельком заметил висящий чуть поодаль календарь. Курсор указывал на число девятнадцать, и Шастун мысленно вернулся в утро сегодняшнего дня. Он же знал, что что-то пойдёт не так! Так почему же не поспособствовал изменениям?       Судить уже не ему. Да и не Иде, которой, когда наваждение Антона закончилось, уже не оказалось в кабинете. Наверное, она пошла в отряд, всё-таки вечер не то время, чтобы оставлять на пятнадцать человек одного вожатого. Сейчас и кружки, и секции, и, кажется, просмотр фильма в клубе, а значит Шастуну в идеале тоже там — с комсомольцами — нужно быть, чтобы точно все прихоти были исполнены. Но он выбрал быть лишь с одним из них, и то косвенно. Арсений-то даже не догадывался, что помощник вожатых здесь.       Дежурный врач пропал из зоны видимости окна. Жаль, это было единственное Антоново развлечение — наблюдать за ним и пытаться угадать, о чём он разговаривает по телефону. Весь такой серьёзный и напыщенный, но одновременно с этим беспокоящийся и нервный.       Тогда Шаст потянулся к принесенным Идой запасам, раскрыл прозрачный пакетик вафли и зажевал её, запивая соком. Он не то чтобы очень хотел есть, но занять себя хоть чем-то казалось жизненно необходимым.       А через время, когда и рассматривать собственные руки надоело, Шастун почувствовал прилив сонливости. Глаза сами собой слипались, и Антон очень долго противился этому: бил себя по щекам, пальцами удерживал раскрытые веки и ходил по кабинету то туда, то сюда. Встроенный в часы шагомер пропищал, сообщая о набранных десяти тысячах. Шаст разочарованно выдохнул и снова сел за стул. Засыпать нельзя, в любой момент сюда мог зайти врач, сообщая, что Антон может навестить Арсения, а значит он цеплялся за любые идеи сопротивления сну.       У него не получилось. Спустя две с половиной минуты гордого сидения на стуле, помощник уже клевал носом стол. Он аккуратно, ничего — ни единой бумажки — не задевая, уложил руки на крае рабочего места врача, а потом его голову совершенно случайно примагнитило к этой установке.       Спать, сидя на неудобном деревянном стуле, от которого задница становится такой же деревянной, а спину и вовсе по ощущениям замуровали огромными валунами, Антон не был готов. Хотя нет, он не был готов абсолютно ко всему, что для него подготовил «Космос»! Поэтому Шаст особо и не удивился, когда разлепил глаза (он даже не заметил, как заснул, поэтому по пробуждении и вовсе не понял, что происходит) оттого, что его кто-то аккуратно придерживает за плечо и гладит по кудрявым волосам, едва заходя на шею.       — Антон, медпункт не совсем то место, которое вам нужно, — ласково шептала медсестра, пока Шастун восстанавливал хронологию событий до сна. — Вам бы в отряд вернуться и выспаться хорошенько.       — Как Арсений? — невпопад спросил Антон. Пожалуй, это единственное, что волнует, после несгибаемой спины.       — Мы провели все необходимые исследования, вы можете зайти к нему.       Шастун тут же оживился. Он резко подскочил и со светящимися глазами следовал шаг за шагом, вторя медсестре. Она повела его в другую комнату, не туда, куда увезли Арсения, а на второй этаж. С каждой ступенькой сердце Антона стучало всё быстрее и быстрее, ладошки потели сильнее, а устойчивая поверхность, казалось, уходила из-под ног. Он не помнил, когда в последний раз так волновался.       Но заветная дверь всё-таки открылась. Медсестра сказала что-то о времени, что уже слишком поздно, поэтому Антону всё-таки стоило идти к комсомольцам, но он её не слышал. Шаст мелкой поступью двинулся к кушетке, где лежал укутанный тонкой простынёй парень. Лежал, отвернувшись к стене, и даже, наверное, уже спал. Помощник вожатых на носочках подобрался к месту и подставил стул рядом с изголовьем. Он успокоил нервно трепещущее сердце и потянул руку к Арсу. Прикоснулся к волосам и едва ли прогладил по ним. Именно такие шелковистые, как Антон и представлял. А ведь до этого момента он никогда не позволял себе такого.       Шастун чувствовал ровное дыхание комсомольца, видел, как под слоем ткани совсем немного вздымалась чужая грудь, и слышал его тихое сопение. Антон никогда бы не подумал, что станет обращать внимание на такие мелочи, ему всегда было чуждо трепетное отношение к кому-то, но лишь до тех пор, пока он не встретил этого мальчишку из прошлого. Хотя наверное это он глупец из будущего, мечтающий о совместном настоящем. Продолжая терапию поглаживания, Шаст заметил, как удачно в комнату просачивался свет из окна — не лунный, а всего лишь навсего фонарный, — и как он укладывался на аристократически светлую кожу, на аккуратный носик и на бесчисленное множество мелких родинок. Заметил, как Арсений, словно фарфоровый, мелко подрагивал ресницами, и как иногда по всему его телу проходился электрический заряд, от чего тот неестественно дрожал. А вот в какой момент неведомые силы заставили Антона немного приподняться, а потом наклониться над его лицом и оставить на щеке парня нежный и секундный след своих губ — Шастун уже не уследил.       — Антон? — совсем тихо прошептал Арсений, пугая помощника вожатого эффектом неожиданности. Он же спал! Или так показалось Антону? А что ему теперь делать со своим «поцелуем»? — Это ты? — Арс медленно перевернулся на другой бок (было видно, как трудно ему это даётся), чтобы быть с Шастом лицом к лицу.       — Я, Арсень, я, — прошептал, укладывая свою руку на голову того, пропуская через чуть запутанные пряди чёрных, как уголь, волос. — Я очень переживал за тебя, места себе не находил, пока ты тут, а я там...       — Ты поцеловал меня, — Антон так и не понял, вопрос это или утверждение. Он посмотрел на Арсения с особой нежностью, немного наклонился и едва ли слышно протараторил:       — Прошу, не воспринимай это, как что-то особенное! — Шастун сильно разнервничался. То есть он действительно поцеловал Арса (да, в щёку, но ведь и это казалось таким недосягаемым). — Я вообще заботу проявляю, да и к тебе состраданием пропитался, а у тебя как раз такая ситуация, что аж за душу берет, и...       — Антон, ты поцеловал меня, а мне, ну, — глаза Арсения заблестели, и он тут же увёл взгляд в самый дальний и тёмный угол, смущаясь своих желаний. Наверняка, если бы в палате горел свет, то Попова можно было бы сравнить с алыми розами. — Мне хотелось бы ещё, честно говоря. — В ход пошла тяжелая артиллерия: Арсений спрятал голову в руках, а потом ещё и уткнулся в подушку. Кто же его тянул за язык, заставляя начинать диалог с того вопроса?       — Тебе — что? Арсень, я тебя не расслышал, — Антон поглаживал того по голове, успокаивая. Он слышал, как тяжело и часто дышит мальчишка, чувствовал это, словно они вместе вдыхали воздух. — Можешь повторить?       — Мне понравилось, что ты поцеловал меня, — снова пробурчал Арсений, но на этот раз Шастуну удалось разгадать непереводимую игру слов.       Помощник вожатых тут же и сам расплавился: вроде ничего такого не сделал (хотя собирался с мыслями очень-очень долго), а жест был отмечен и, что самое главное, не отвергнут.       Антону хотелось как-то отреагировать, что-нибудь сказать и поддержать Попова, но нужные слова никак не подбирались, а на ум лезли только ужасные воспоминания из мужского туалета и холодящие изнутри — с первого этажа изолятора. Поэтому он скривил лицо в неловкой улыбке, а потом, продолжая поглаживать теперь уже по плечам, решил аккуратно поменять тему.       — Арс, а скажи, пожалуйста, если тебе не трудно, конечно, как это произошло. Кто это сделал и зачем? — футболка на Арсении немного съехала от поглаживания, оголяя одно из плеч. Антон прикоснулся к нему и почувствовал опаляющий жар кожи, такой же как словно если бы он попытался взять на руки огонь.       — Антон, я так не могу сказать, — голубые глаза сверкнули во тьме комнаты, а потом погасли после просьбы помощника вожатых. Ведь если рассказывать о причине, то рассказывать с самого начала, с влюбленности в Шастуна. — Мне не по себе от этого.       — Арсений, послушай, — Антон встал со стула и одним лишь взглядом приказал парню сдвинуться ближе к другому краю, а на этот присел, — если тебя тревожит тема того, что именно произошло, то не говори об этом. Но я очень прошу тебя, расскажи, кто это сделал и с какой целью, из-за чего. Мне важно знать, потому что эта ситуация не может остаться закрытой. Мы в любом случае решим, что с этим делать, а тот, с кем тебе пришлось встретиться лицом к лицу, понесёт соответствующее наказание. Арсений, пожалуйста, — шёпотом умолял Антон.       — Хорошо, я постараюсь, — Арс с трудом принял сидячее положение, и теперь они с Шастом были примерно на одном уровне. Так рассказывать о тайной симпатии гораздо легче. — В какой-то мере тоже в этом виноват, Антон.       Сердцебиение Шастуна сильно ускорилось, казалось, что орган сейчас разовьёт первую космическую (ха!), и его разорвет на тысячи, а то и миллионы кусочков. Антон не понимал, каким образом может быть связан с этим, но внутреннее угнетение уже включилось и во всю работало.       — Извини?       — Да, твоя вина тоже там есть, — неужели он где-то не уследил? Хотя да, Шаст действительно пропустил что-то важное, — но не полная, и вообще это я во всем виноват...       — Арсений, просто скажи, — Антон уложил свои мелко подрагивающие руки на ладони Арса — он держал их на коленях — и старался не показывать своей паники.       — Я влюбился в тебя, а Игорь и Ярик — они ужасно против всех этих «движений», решили таким образом проучить меня, что ли... Чтоб не позорился неправильной любовью, — протараторил Попов, но у Шастуна, словно колокольный звон, в голове стучало назойливое «я влюбился в тебя». — Нет, тут нет твоей вины, прости! Я так выразился шуточно, ну вроде «вот такой ты красивый и хороший, что аж мне понравился», но это всё только из-за меня! Прости, что втянул тебя в это. Прости за всё.       Арсений заметно поник. Он чувствовал себя отвратительно: влюбился в помощника вожатых, попытался объясниться ему в этом так ещё и неудачно пошутил — что может быть хуже? Ему хотелось прямо сейчас взять и провалиться сначала под эту держащуюся на верном слове раскладушку, а потом и под землю.       Антон слишком долго молчал. Наверняка он разочаровался в Арсении, Попов упал в его глазах ещё ниже в ту самую секунду, когда казалось, что весь мир замер, позволяя ему скоро пояснить свою ситуацию.       Арс не знал, как расценивать тишину в палате. Шастун не произнёс ни слова и, с большей вероятностью, сейчас с отвращением смотрел на парня, обрывая все связи на смене впоследствии — а будут ли они вообще? Комсомольца же вот-вот заберут в город, и тогда они навсегда забудут друг о друге. Но это будет завтра, а сейчас Антон же просто-напросто встанет и уйдёт, не желая видеть и слышать того, а по отряду пойдут слухи о его специфических предпочтениях в любви.       Но ничего из надуманного Арсением не произошло. Шастун лишь придвинулся ближе, раскрыл свои руки и обхватил ими Попова, притягивая к себе. Он уложил голову парня на своё плечо и гладил по спине, словно сквозь кожу и слой ткани футболки мог передать всё своё сожаление и поддержку. Казалось, будто Антон в этом коконе из рук защищал Арсения от всех невзгод, оберегал от недругов и сулил светлое завтра. В его объятиях так хорошо, так спокойно — но Арс чувствовал, как быстро и совсем не спокойно билось его сердце, возможно, даже в унисон с Арсеньевым.       Рядом с Антоном хорошо. Он будто бы заменял Попову воздух — Голубоглазый пионер дышал им. От него исходил особый уют, недосягаемый для других, хотя вот же — руку протяни, и Шастуна можно коснуться, а он поделится своим душевным теплом. Антон обволакивал собой, своей простотой и добродушием. Он словно спасательный круг на глубине, зонт во время дождя, как громоотвод в бурю и щит перед опасностью. Антон — это Антон, и Арсений уже не был уверен, что теперь сможет расстаться с ним хоть на секунду.       Шаст сжал руки немного сильнее в объятиях, Арсу даже показалось, что он захотел быть ещё ближе, ещё чувственнее и сентиментальнее. Стать одним целым через объятия казалось невозможным, но Попов не мог отрицать отступавшую боль из-за потасовки в туалете во время их сближения.       А возможно это было лишь затишье перед бурей. Арсений в порыве эмоций, накатившим не услышал странного едва различимого щелчка, зато отчетливо понял, когда попытался вдохнуть поглубже. Внутри него словно все рёбра в один момент сместились и упёрлись в лёгкие, не давая возможности расшириться для необходимого количества воздуха (хотя на самом деле лишь одно). Арсений резко оттолкнул Антона от себя, закашлялся, хватаясь за горло одной рукой, а другую укладывая на грудь. Острые шипы вмиг проросли по всем внутренностям, протыкая лёгкие и вонзаясь в сердце.       Арс задыхался, пока Антон осознавал, что произошло. Попов мучительно хватал воздух ртом, пока Шастун, надрывая голос, звал врачей на помощь. Голубоглазый пионер снова оказался на грани двух миров в ту секунду, когда Помощник Вожатых понял, что самое страшное ещё впереди.       А потом всё, как в тумане. Доктора забежали в комнату, схватив Арсения, уложили его на каталку и куда-то увезли. Антон на негнущихся ногах вышёл в коридор, где лишь взглядом успел попрощаться с парнем. «Ёк-макарёк», — издалека замечая стеклянные голубые глаза. Арсений признался ему в любви, а Антон так и не ответил. И теперь для Арса вызвали неотложку (в коридоре Шаст пересёкся с дежурным врачом, нервно набирающим один-ноль-три и выбегающим вслед за бригадой других докторов), а помощник вожатых не нашёл способов сохранить контакт между ними. Через десять дней смена закончится и он с комсомольцами простится навсегда. Антон не смог спасти Голубоглазого пионера из легенды, а сможет ли спасти себя?       Кажется, он уже не раз задумывался, каким образом вернётся в свой двадцать четвертый, но каждая попытка обдумать это заканчивалась сменой темы. А теперь, когда это как никогда важно, мысли разбежались по самым темным закоулкам подсознания, не решаясь собираться в кучу.       Антон ещё какое-то время постоял в конце коридора у окна, выглядывая на улицу, где в срочном порядке врачи оказывали первую помощь в ожидании машины с красным крестом. Они должны были вот-вот приехать, но Шаст бы не выдержал наблюдать за таким печальным видом подопечного ещё хоть секунду, поэтому тут же ретировался обратно в комнату, где не так давно Арсений признавался ему в своей влюбленности.       Антон уселся на кровати и пытался уловить остатки рассудка, хватаясь взглядом за дрожащие колени. Вновь и вновь память подкидывала ему картинку с задыхающимся Арсом, заставляя Шастуна пропускать каждый второй вдох. А потому через мгновение темнота в комнате сгустилась ещё сильнее, свет из коридора, казалось, потух, а общее восприятие видимого у Антона исказилось. Голова вмиг стала одновременно и лёгкой, и обмякшей, а тело перестало поддаваться помощнику вожатых.       Тогда Антон потерял сознание.

***

      В нос ударил неприятный запах медикаментов, вакцин и прививок, совсем как в кабинете школьной медсестры, когда класс отправили делать диаскинтест. Шаст медленно разлепил глаза, поднял корпус с кровати и сгорбился, смаргивая отошедший сон. Темнота перед глазами потихоньку рассасывалась, проясняя реальность.       Вскоре Антон сложил себя по кусочкам и свесил ноги с кровати. Обулся и сделал первый шаг, второй... Тогда онемевшие конечности дали о себе знать: Шастун, заваливаясь то на одну сторону, то на другую, доковылял к двери и опустил ручку вниз.       В коридоре светло. Белые стены с рисунками разных животных из мультфильмов не бросались в глаза, а выглядели правильно. Солнце, едва выглянувшее из-за горизонта, пропускало свои первые лучи через окна, придавая ощущение чистоты и надёжности. Антон шаркал серыми меховыми тапочками по недавно вымытым полам в сторону уборной, разгибаясь в спине и всю дорогу зевая.       Туалетная комната в изоляторе маленькая, здесь три кабинки и столько же раковин напротив. Над ними зеркало во всю стену, куда Антон предпочёл пока не смотреть, чтобы не видеть свой помятый вид. Он зашёл в ближайшую дверь, отлил, а потом столкнуться со своим отражением всё-таки пришлось. Пока мыл руки, Шастун разглядел свои растрёпанные кудрявые волосы, красный след на щеке, оставшийся от подушки, и заспанные глаза. На нём самом одна из его тонких футболок и лёгкие шорты как пижама.       Умывшись, Антон вернулся в комнату, где уже стояла девушка с убранными чёрными волосами, в форме и маске. У неё в руке стакан воды и блистер таблеток. — Доброе утро, Антон, — одними глазами улыбаясь, она оставила свою ношу на тумбочке и развернулась к выходу, — выпьешь одну штуку и померишь температуру. Я на завтрак приду, скажешь сколько.       Шаст неуверенно кивнул. Возвращаясь на кровать, он выдавил одну таблетку и закинул в рот, запивая водой. Потом взял градусник, встряхнул на всякий случай, и поставил его под мышку. По привычной маминой схеме засёк десять минут и пролежал, смотря в потолок. Температура невысокая, но могло быть и лучше — тридцать семь и один, — он сказал об этом медсестре, пришедшей к нему за завтраком. А девушка пожелала приятного аппетита и начала говорить о чем-то ещё, но осеклась и не стала продолжать. Антон не настаивал, а лишь взял вилку и отломил кусочек запеканки, отправляя его себе в рот.       Вроде бы ничего не изменилось. Изолятор всё тот же, белые стены, больничные койки... А на душе Шастуна не спокойно. Почему его всё ещё не выгнали отсюда и не отправили к отряду было не понятно. Почему за ним никто не пришёл — тоже. А самое главное, что в итоге случилось с Арсением? С Арсением, который признался ему в своей влюбленности лишь в образ Антона (потому что ну не мог он быть таким, каким его описывал Арс!), который пострадал из-за этого и который сам очаровал Шастуна. Вот что с ним? «Живой, здоровый, надеюсь, — думал Шаст, уткнувшись в окно — это единственное развлечение в изоляторе, врачи не разрешили ему делать что-либо ещё, — ну или хотя бы просто живой...»       На обед ему принесли суп, где плавали кусочки мяса, изображая из себя фрикадельки, с вермишелью и картошкой, и гречку с подливой. Антон быстро съел еду, к своему же удивлению, организм потребовал чего-то съедобного, словно перед этим его неделю морили голодом. Тем не менее силы на восстановление, по словам тех же врачей, ему очень нужны; можно подумать, это его оставили на грани смерти в туалете! До уборной в медпункте, кстати, Шаст добирался ещё несколько раз: лицо в какой-то момент начало неистово гореть, оттого было найдено решение — умыться холодной водой. Она освежала, помогала некоторым мыслям встать по местам (например, вернула к нему память о конце этой ночи: Антон ведь потерял сознание!), но что-то в голове по-прежнему не укладывалось. Совсем как Комсомольцы на тихом часу, когда Шастуну уж очень хотелось поспать. Комсомольцы. Именно они и не укладывались, а ещё Ида, Серёжа и, наконец, Арсений.       Потом медсестра ему посоветовала лечь спать, снова измерив температуру — тридцать шесть и восемь — Антону явно становилось лучше. Но спать вовсе не хотелось, по крайней мере самому Шасту. А вот его организму — да. Кажется, он растерял всю свою выносливость, раньше и при тридцати восьми ещё нормально функционировал.       Ровно два часа к нему никто не заходил и не тревожил. Зато из коридора постоянно слышались шаги и чьи-то разговоры. Из них дремлющий Антон понял, что в изолятор привели девочку из второго отряда и что у неё перелом пальца из-за прошедшей игры в пионербол. После слова «перелом» его знатно пробило, снова вспомнился Попов и его лиричное признание.       «Арс, Арс, Арс... Везде этот Арсений! Ёк-макарёк, почему я думаю только о нём?» — мольбы «Арсений, уйди, пожалуйста» не помогали. В мыслях Антона исключительно он. Попов прочно засел внутри и занимал почти всё время, что Шаст думал о чем-то (получается, о ком-то). Больше всего интересовало: сможет ли Антон найти его по окончании смены? Да и вообще будет ли он нужен ему, когда восстановится? А сам Шастун так ли сильно нуждался в парне, что был готов пойти на всё, чтобы хоть номер узнать и потом списываться... Только вот номер-то Арс поменяет. Не будет же он ради какого-то пришельца из будущего десять лет стоять на месте, ожидая, пока Антон Шастун две тысячи восьмого года рождения прибежит к нему в объятия. Несколько активизированная фантазия подкинула несколько сюжетов, где они находят друг друга через много лет, строят отношения уже будучи взрослыми людьми и даже просто живут вместе. Такого никогда не случится, как минимум, потому что они из разных вселенных, а будь они в одной и той же (Антоновой — из две тысячи двадцать четвертого), то разница в возрасте была бы не утешительной. Ну и даже если бы такое произошло, то захотел бы взрослый Арсений Сергеевич иметь что-то общее с Антошей Шастуном? Нет.       В своих навязчивых грёзах он засел чуть ли не на весь оставшийся день. Каждый раз, когда казалось, что решение их проблемы нашлось, за ним обязательно находилась какая-нибудь маленькая загвоздка, мешающая Антону. Эх, вот нужно было им с такой разницей появиться на свет — были бы одногодками, сейчас бы вместе ставили очередную сценку для Империи.       «Империя. Точно».       Вечером Антону сообщили, что после ужина он сможет вернуться в отряд. В медпункт еду приносили чуть позже, поэтому свой «камбэк» Шастун предположительно отнес к восьми часам.       Чувство ожидания — самое худшее, что можно было вообразить. Время неумолимо медленно тянулось, вместо минуты проходил час, а вместо десяти — целый день. Антон и не знал, чего ему ждать от своего появления. А точно ли он провел в медпункте день? Может быть, он провалялся в коме всю смену, а сегодня уже двадцать восьмое — конец. Может быть... А ждал ли его кто-нибудь в «Рыбах»? Скрестив пальцы, надеялся, что он вот-вот зайдёт в корпус, снова пошутит свои глупые шутки... Арсений бы ждал. И Антон его ждал, но, наверно, напрасно. Глупо полагать, что, зайдя в корпус, на Шастуна налетит его Голубоглазый и обнимет так, как хотел этого Антон. Что к нему подойдёт Игорь, протянет руку так, словно ничего не было. Ему улыбнётся Дима, и рядом сидящая Катя ему помашет одной рукой, пока другой будет сжимать ладонь Позова. Серёжа сбоку Арса уверенно закивает головой, а потом зашепчет что-то своему товарищу. А потом к нему подойдут Сергей и Ида, укажут на «Комсомольцев», и они втроём, как лучший отряд и не менее прекрасные наставники, завершат эту смену, получив главный приз.       Всего этого не будет. Антон всё выдумал, пока ждал врача, который проведёт его в корпус. К нему вышла та черноволосая медсестра, которая периодически заходила к нему в течение дня. Она вынесла небольшой пакет с вещами Шастуна — он сразу же взял его самостоятельно, чтобы девушка не напрягалась — и слабо улыбнулась ему, приговаривая: «Ну вот, уже возвращаешься, а ты переживал, что всю смену пропустишь».       Антон переживал до сих пор. А что он скажет остальным? А если произойдёт что-то непредвиденное? Тогда он решил, что всё-таки слишком сильно себя накручивает, поэтому попытался не думать ни о чём. Но как бы Шаст ни старался, стоя у задней двери в корпус, сердце забилось быстрее, а ладони вспотели. Он потянулся к ручке и опустил её вниз.       — Возвращаем вам вашего ребенка, — улыбнулась медсестра. Антон зашёл в тёмный холл, наполненный людьми.       — Антон? — послышался знакомый голос откуда-то сбоку. — Это Антон!       Несколько человек подорвались с мест, но Шаст зацепился взглядом за трёх людей, сидящих прямо напротив него. У одного из них — посередине — в руках маленькая пластмассовая горящая свечка. Получается, Антон своим приходом прервал таинственное мероприятие.       Четыре парня подбежали к нему и начали обнимать, что-то говоря, нарушая тишину в холле. В тот момент Шастун внезапно понял: перед ним ребята, из-за которых он вначале решил, что он всё ещё спит.       Егор, Эдуард, Андрей, Саша.       Антон быстро заморгал, чувствуя, как крепко его обнимали. Он снова с ними, он в Империи.       Остальные ребята поднялись со своих мест и столпились вокруг него. Шастун привык к темноте и будто бы прозрел. Поздоровался со всеми, улыбнулся каждому. Соотрядники тут же начали задавать вопросы, что с ним произошло, как он проводил время в изоляторе и скучал ли по ним. Другие начали вводить в курс дела: «Молодец, что вернулся, нам как раз не хватало мальчика для постановки на завтрашний танцевальный концерт», «Мы выиграли все спортивные соревнования! Без тебя было сложно, но мы справились!» и подобное.       А потом они расступились, и Антон увидел вожатых. Дима и Катя подошли вплотную, уложили по руке на плечо и ласково прошептали: «С возвращением», — будто бы не видели его несколько лет, а не неделю, честное слово! Шастун обхватил их в ответ и, наверное, всё-таки почувствовал подступающую к глазам влагу. Он снова дома, он снова в Империи.       А потом вожатые разошлись по сторонам, и к Антону подошёл ещё один мужчина. Третий наставник, но не Серёжа. Он гораздо выше, с едва вьющимися темными волосами и светлыми глазами. Вожатый передал горящий огонёк стоящей сбоку Екатерине и притянул Шаста к себе: «С выздоровлением». Ровно пять секунд длились их объятия — хотя казалось, что минуты две, не меньше, — а потом он отпустил парня, потянулся рукой к его кудряшкам и заправил одну из них за ухо. Всё это время перед глазами Антона маячило изящное запястье вожатого, на котором двумя узлами была затянута знакомая голубая фенечка. Неужели он снова с ним, но в Империи?