Голубоглазый пионер

      Антон стоял, тупя взгляд на вожатом, ещё всего лишь мгновение — каким же оно показалось долгим! — а потом опустил глаза вниз, себе под ноги. Он выглядел слишком знакомым, таким, что в его существование было невозможно поверить. На него хотелось посмотреть ещё раз, но Антон одергивал себя: «Так пялиться неприлично». Пока ребята расходились по своим местам — Катя попросила все обсуждения, касающиеся возвращения соотрядника, оставить на потом, — в руках вожатого вновь загорелся огонёк — пластмассовый фонарик.       Антон уселся сбоку от парня — Шастун не знал, как именно обозвать его в своей голове, потому что в то, что это Арсений, верилось с трудом, а для «мужчины» (в представлении Антона, естественно) тот был слишком уж по-юношески очарователен, — так что отлично видел, как мелко задрожали его руки, держа свечку, отчего её фигурное пламя дребезжало вслед за ними. Он заметил, как вожатый водил пальцем по кольцу, как то снимал, то натягивал обратно, переживая. Антон совладал с мыслями и позволил себе поднять взгляд, упиваясь видом на ясные голубые глаза, в которых отплясывал огонёк свечки. Зрачки то и дело метались по холлу, анализируя и проверяя, чтобы весь отряд успокоился и продолжил его слушать. Каким бы строгим не казался его взор, в нём чувствовалась капля тревоги.       Дождавшись тишины, вожатый заговорил:       — Ну, раз уж Антон вернулся, то это тоже нельзя не отметить. Я надеюсь, ребята тебе расскажут обо всех мероприятиях в ближайшее время, а ты подхватишь всё и поможешь. Дел у нас невпроворот, — он повернулся в сторону Антона и, улыбнувшись, кивнул уверенно и непринуждённо, будто общался один на один с ним, игнорируя двадцать человек в холле. Только они вдвоём. — Возвращаясь к тому, на чём я остановился... До конца смены осталось чуть больше недели, а время неумолимо и быстротечно, так что мы даже не заметим, как оно пролетит. Две другие уже позади, это значит, что сейчас мы выходим на финишную прямую перед итогами смены. И что хотелось бы сказать: вы замечательные, ребята, так что даже если вдруг такое случится, что мы не выиграем, не получим награду, то не расстраивайтесь. В любом случае каждый из нас провёл время с пользой, завёл новые знакомства и сделал для себя выводы. Вот я, например, — только один: мне будет очень грустно с вами прощаться, а особенно на последней свечке, поэтому я говорю об этом сейчас. Спасибо за каждый день, проведённый в «Космосе», ведь именно вы сделали нашу смену поистине космической!       На протяжении монолога вожатого со всех сторон слышалось трение ладошек — знак согласия со сказанным на свечке. Тем не менее по завершении речи звук стал громче: руки не тёрлись друг о друга, а хлопали. Аплодисменты укладывались в стенах корпуса как что-то правильное, сродни произнесенным словам. Они одновременно и вселяли надежду в победу, и заранее прощались — сентиментальный вожатый предпочёл собрать мысли в кучу сейчас, а не нервничая рассказывать об эмоциях потом, через неделю.       Каждое слово негой разливалось по телу, обволакивая и давая поверить в лучший конец смены; «Империя» ликовала и не утихала ещё тридцать секунд точно — так сильно их вдохновили слова наставника.       Почти вся «Империя». За исключением одного человека, нервно дышащего, схватившегося за грудь. Было тяжело радоваться со всеми, не зная повода. Последние полтора недели Антон провёл на смене десять лет назад, а то, что происходило здесь, не поддавалось пониманию. Неужели он всю смену отлеживался в изоляторе? Тогда почему же его не отправили домой?       Сидящий рядом Егор вдруг перестал ликовать, обращаясь к товарищу. Антон его не услышал: в голове звонким колоколом бились слова вожатого, его благодарности за проведённую смену, но что-то внутри Шастуна вспыхнуло и вмиг потухло, понимая, что они адресованы не ему. Его не было здесь, его не было и в изоляторе. Тогда где же он был? В две тысячи четырнадцатом — в две тысячи двадцать четвертом был не Антон. Может быть, и сейчас это был не он? Может быть…       Шаст как в бреду замотал головой, словно уворачиваясь от противной воды, такой мокрой и неприятной. Она показалась даже слишком реальной, на фоне последних пяти минут, проведенных где-то между пространства. Антон разлепил глаза (причём они и так были открыты, но до этого момента их словно скрывала тёмная непроглядная пелена), а потом сразу зажмурился. Вот в чём дело — вода, действительно, была самая что ни на есть настоящая. Это Егор набрал её в рот и оплевал его всего, чтобы привести в сознание. Мысли немного прояснились, хотя то, что произошло за этот мутный промежуток времени, показавшийся Антону секундой, всё ещё не было понятным. Шаст сидел на стуле, а рядом стоял Егор с открытой бутылкой воды, кажется, собираясь повторить процедуру пробуждения. А расплывчатое пятно слева от него постепенно обрело форму и превратилось в вожатого, будто заслонившего Антона от мира всего.       — Антон, ты как? — он настойчиво махал рукой перед лицом парня, проверяя реакцию зрачков. Первое время Шаст смотрел будто поверх вожатого, насквозь, даже не замечая его, а потом сфокусировал зрение и часто-часто заморгал. Тут же попытался подняться со стула, но крепкие чужие руки усадили обратно. — Посиди пока без резких движений, — Егор сел рядом с ним, кладя руку на плечо, выражая немую поддержку.       — Что произошло? — прочистив горло, спросил Антон. Он уложил руки на свои колени — как в детском садике на утреннике в ожидании Дедушки Мороза — и замотал головой по сторонам от Егора к оранжевому галстуку вожатого. Бейдж тот, как назло, не носил, судя по всему, решил, что раз дело к концу смены, то все уже запомнили его по имени. А Антон, получается, даже не знал. — Я… Я сознание потерял? Что… Извините, что произошло?       — Ты просто перестал реагировать на всё. Я заметил, что ты немного отстраненно сидишь, повернулся к тебе, спрашивать начал. А ты ни «бе», ни «ме», ни «кукареку». Потом Арсений, — знакомое имя обожгло уши, а живот скрутило от волнения — видимо, Антон оказался прав. Это он, — предложил дать тебе слово, пока все не разошлись, но ты не ответил. Тогда всех разогнали по комнатам, а мы вот минуты три — четыре уже стоим с тобой.       У Антона в голове лишь прокручивалось «Арсений», «Арсений», заслоняя проход другим мыслям. «Это не может быть правдой! Арсений, он же... Там», — Шастун погрузился в океан знакомых голубых глаз, утопая и опускаясь ещё ниже, пробивая дно. Ему сносило крышу осознание, что они снова встретились, но его ли это Арсений? Совпадения ведь случаются, может быть, они просто сильно похожи с тем, ради которого Антон был готов пожертвовать всем в меру юношеского максимализма. Или им действительно удалось преодолеть барьер в десять лет? А в таком случае, точно ли его Арсений — его?       — Антон, тебе в изолятор не нужно? Тебе не плохо? А вдруг станет, — твердил такой знакомый, но всё же изменившийся: возмужавший и взрослый — голос. Антон соврал бы, сказав, что не покрылся мурашками от приятного дикторского говора вожатого. А манера речи всё та же: он переживал ровно так же, как и вчера — десять лет назад, — и проносил заботу в каждом слове.       — Нет-нет, всё в порядке, правда! — Антон закрыл глаза на режущую головную боль и темноту, как только встал со стула. В остальном всё, действительно, было хорошо.       — Егор, вы там в комнате следите, чтобы он не упал, — попросил Арсений. — У нас сейчас пятое питание будет, Дима вот-вот вернётся из столовой, а потом отбой. Думаю, ему получше станет, может быть, это просто с непривычки: в изоляторе-то не было такого количества людей, — улыбнулся и, поддерживая Антона за локоть с одной, а Егор — с другой руки, провёл до комнаты, затем скрываясь в вожатской.       — Шаст, что там у тебя случилось? — крикнул Эд из угла комнаты, когда Булаткин усадил его на кровать.       — Говорят, ты там без сознания был, — вступил в диалог Андрей. — Чем же тебя напичкали в медпункте?       — Ой, да ребят, разнервничался просто, наверное. Вы все так сразу накинулись, когда я зашёл. Не ожидал, — Антон не планировал говорить, что его самую малость охватила паническая атака за счёт сбившегося осознания. Сейчас же Шастун очень старался, чтобы вновь не развить тему своих исчезновений в разных временных пространствах, а то его снова поглотит темнота.       — А что ты в изоляторе делал? Неделя это ведь очень много, обычно уже домой отвозят, — Саша поднялся со своего места и подсел рядом с Антоном. Ох, как же ему не хотелось думать о том, что тот своими светлыми волосами отдаленно напоминает командира «Комсомольцев».       — Ничего особого, — нагло врал своим товарищам. Ну а кто бы поверил, скажи Антон, что он не был ни в каком изоляторе, а спасал жизнь их вожатому (а может быть, и не ему, в таком случае, какому-то другому человеку — но спасал же!). — Таблетки пил, спал, ел, ничего примечательного. Температурил немного, поэтому и лежал там. Не знаю, о чём они думали, пока мучились со мной. Вдруг просто хотели, чтобы я на ночной дозор попал. Он же будет, ну, ночной дозор? — Не совсем корректно, но действенно Антон перевёл тему и надеялся ускользнуть от вопросов о времяпровождении. Иначе в следующий раз он не сдержится и скажет: «Влюблялся в вожатого, потом слушал его признание и не успевал ответить на него». За это, кстати, у него на душе кошки скреблись; было невыносимо осознавать, что маленький Арсений уехал в больницу, взвалив свои проблемы на кого-то другого, так и не услышав трепетное «Это взаимно, Сюш».       В корпус вернулся Дмитрий с двумя пакетами питьевых йогуртов и сухариков. «Наконец-то не кефир!» — наверняка, вся первая комната думала об одном и том же. Разве что Антон в формулировке иначе: «Удачно я всё-таки вернулся». А радость за обновление в ассортименте пятого питания была у всей «Империи» одинаковой.       Сухари вместо двух положенных разлетелись по три, а то и по четыре штуки. В частности, Эдик и Андрей стащили сразу восемь штук, не волнуясь о том, что кому-то не хватит, и отнесли их в комнату, приговаривая: «Всё в дом, всё пригодится». Правда, Антон, заметив, что нескольким девочкам из третьей комнаты не хватило сухариков — в «Космосе» по-другому никак, выживали только за счёт не кусаемых каменных сухарей, — немного расчехлил запасы соседей, пересёкся в коридоре с Ирой и из рук в руки передал свою добычу. Девушка, хлопая длинными накрашенными ресничками (кстати, Шастун уже успел отвыкнуть от современного макияжа, пока был вместе с «Комсомольцами», где из девчонок почти никто не красился), поблагодарила его и смущенно ретировалась в комнату, чтобы поделиться с подругами. Антон посмотрел ей в след, а потом вернулся к своим товарищам.       С немалыми проблемами Шастун столкнулся, когда понял, что кроме него в отряде немало парней, а душ, по-прежнему, всего один. А в такие моменты каждый сам за себя: кто первый занял место, тот и шёл. Затем, конечно, всё менялось, и в заветную комнату пробирались в порядке живой очереди, а потом долго-долго выясняли, кто же поступил как скотина и нарушил их договоренность с самого начала смены — сначала мылся кто-то из первой комнаты, потом — из второй, из первой, из второй и так далее; на следующий день менялись (как оказалось, она всё ещё действовала, Антон думал, что её нарушили ещё на первой неделе). К ним наведались соседские парни с листом бумаги, на котором был прописан график мытья и собраны все подписи участников, даже антоновская есть. Шастун очень старался не подавать виду, но он сочел очень смешным тот факт, что пока Макс — со смешным прозвищем Заяц — внедрял им, что сегодня очередь его комнаты быть первыми, Егор уже во всю тратил воду в душе, даже не думая, что за ним собрались уже несколько человек.       Антон стоял у заветной двери, чтобы точно никто не занял его место, размышляя: в отряде кого-то не хватало. В самом начале их было двадцать пять, но видимо за это время кто-то уже успел уехать. На свечке он не видел одну девочку и трёх мальчиков из той комнаты: «Их всё равно там слишком много было, а теперь пятеро, как нас», — среди которых, кстати, был и тот странный Федя, переехавший от них в первый день. Теперь получалось так, что их всего двадцать один и они вполне могли бы поместится в двух комнатах.       Ещё, пока тот самый Заяц мылся, стоявший за ним в очереди Антон подумал о том, что какое-то время будет бояться зеркал, таких же как сейчас висело напротив него. А ведь с другой стороны, рядом со второй комнатой, ещё и туалет тот самый... Антон откинул голову на холодную стену, решая, что ему легче и вовсе туда не ходить, чем вновь оказаться на месте происшествия. И хоть это всё шутки, окунаться в воспоминания ему не хотелось.       Дождавшись своей очереди, Антон зашёл в душ и, закрыв дверь на замок, облегчённо выдохнул. Теперь он вновь был один на один с самим собой, а ещё у него достаточно времени на самоанализ. Главное, вновь не выпасть из реальности, а то сюда Арсений уж явно не пришёл бы.       Развесив вещи на подобии полотенцесушителя (специальные крючки ребята сломали ещё в начале смены, а починить их никто не решился), он окунулся под струи холодной воды и сразу съёжился. Направил душ в другую сторону и ждал, пока температура станет хоть немного приемлемой для его прозябшего под этим льдом тела. Всё-таки в той реальности ему нравилось больше: эта кабинка сильно уступала той как в размерах, так и в удобстве. А ещё в вожатской никто не стучался ему в дверь, чтобы он побыстрее вышёл.       Намыливая кудрявые волосы под аккомпанемент выламывающегося прохода и криков «Антон, у тебя ещё три минуты!», он решил вернуться к своим рассуждениям. Итак, что Шаст имел: двух Арсениев (уточнив, что «имел» исключительно в метафорическом смысле) в разных вселенных — одного из которых спас, а второй появился только после этого — и, судя по всему, двух Антонов. Вожатая Катя рассказывала про помощника на их последней смене (а тогда четырнадцать лет было пределом), который, видимо, не на третий день появился, а был с самого начала. Тогда становилось непонятным откуда взялся ещё один Антон. Да и вообще связаны ли Арсений — Голубоглазый пионер и Арсений — Голубоглазый вожатый?       «Возможно, нужно узнать у него самого, — придумал Антон под гнётом стучащегося к нему Серёги из второй комнаты (судя по голосу). Его ребята вообще смешно звали — Горохом, — и Шасту одновременно и хотелось узнать предысторию, и не хотелось, боясь, что она может иметь не совсем ладный характер. — А как я себе это представляю? Арсений, привет, а я случайно не спасал тебе жизнь в четырнадцатом году? Ну да, мне шесть лет было, а шестнадцатилетний я не спасал? Нет, надо как-то по-другому...»       Антон залез в пижамные штаны, схватил остальную одежду с полотенцесушителя и пошёл в комнату, надеясь, что провёл в душе не слишком много времени. А то вдруг старшие вожатые придут и лицезрят не спящих после отбоя детей? Теперь-то у него режим был, теперь нельзя было пинать всё подряд, не засыпая до двух часов ночи.       В первой «обители» его ждали ребята: Егор на соседней кровати, перекидывающийся редкими фразами с Эдом, уже заснувший Андрей и дремлющий Саша. Антон ещё раз промокнул сырые волосы полотенцем, взъерошил их и прям так уложился на своё место. Особо не вникая в диалог, уже на грани сна он вдруг услышал своё имя, цитируемое Эдиком.       — А Антон все наши запасы потаскал, кстати, и девчонкам отдал, — будто бы с претензией или наездом говорил он. — Шаст, а Шаст, чё это ты Ирке все сухари отдал? Влюбился и пытаешься добиться сердца девушки через желудок?       — Именно, — не слушая вопроса, пробурчал полуспящий Антон перед тем, как окончательно погрузиться в сон.

***

      Утро началось необычно. Отвыкший от общих подъёмов Антон уже был готов накричать на разбудивших его ребят (к хорошему — просыпаться по будильнику, а не от громкого топота Эда и звонкого Егора, говорящего в полный голос — привыкается быстро, а забывается оно со слезами на глазах), но, вспомнив о нынешнем положении дел, отставил своё желание на задний план. Соседи, как и было оговорено их первым общим утром, будили всех за пятнадцать минут до официального подъёма, чтобы выиграть немного времени на сборы. Кто первый проснулся, тот всех и разбудил. Антон с удовольствием проспал бы до полдника.       Нехотя волоча свое бренное после сна (который он забыл сразу же по пробуждении) тело к раковинам, Шастун задумался о том, что вожатым, наверное, в этом плане легче. В каком таком «этом» он не решил, а потом и вовсе решил не продолжать мысль, вспоминая, как нелегко им приходилось, например, во время подготовки вожатского концерта, когда бедный Сергей Лазарев сидел с двумя отрядами сразу.       Антон выходил из комнаты с раковинами, когда по «Космосу» раздался заветный горн, не меняющийся, видимо, с появления лагеря. Не успел он сделать и шаг в сторону своего жилища, как дверь в вожатскую открылась и перед ним появился Арсений, едва не врезавшись в него.       — Антон, доброе утро, ты как после вчерашнего? — Шаст завел руки за спину, теребя зелёную фенечку, и кажется покраснел ушами, задумавшись о другом контексте фразы в меру подросткового пубертата. А потом и вовсе смутился, сам не понимая почему. Может быть, потому что этот Арсений ещё красивее того?       — Нормально, как будто ничего и не было.       — Отлично, — Антон не видел его лица, но, кажется, смог различить улыбку в голосе. — У вас все проснулись? Могу не заходить к вам?       Шастун тихо угукнул, и Арсений обошёл его, направляясь в следующую комнату.       Антон благодарен всем, кто придумал лагерные зарядки. Нет, ему, конечно, очень уж сильно не нравилась утренняя активность, он с удовольствием провёл бы лишние десять минут в кровати, но во всём ведь надо искать плюсы: это была отличная возможность поглазеть на красивого до невозможности Арсения, не утаивая надежд на то, что это тот самый. Он сам проснулся, по ощущениям, намного раньше, потому что по-другому его внешний вид не объяснялся ничем. Сравнить только его укладку — Антон случайно представил его с огромными бигуди на голове, как изображают мамашек в комедиях — и птичье гнездо Шаста, который забил на свои кудри ещё вчера. «Надо будет хоть причесаться, — поразмыслил он, пока вожатые вместе со спортинструктором разминали ноги, — а то ничего мне не светит с Арсением».       Линейка тоже заставила напрячь свои мозги и после командирского «Наш отряд!... Наш девиз!...» постараться не крикнуть «Комсомольцы!», выжженное где-то в подсознании, норовящее вырваться изо рта. Но ребята бы не поняли.       Империя Первого отряда       Всегда видеть вас рада!       Не смотрим на трудности жизни       И верно мы служим отчизне!       Как же всё это «Первый отряд, строимся на завтрак!» казалось до боли родным — не передать словами. Лето в «Космосе» это не трехнедельная смена. Лето в «Космосе» — маленькая жизнь, это целая вселенная. Это Космос. Это дом. И Антону, привыкшему к тому, что собирать всех ребят должен он, было будто бы в новинку самому становиться по парам — с Егором, конечно, как в старые добрые! — но всё новое — хорошо забытое старое. Приятным, сводящем где-то в животе чувством отдался хлопок по руке от Арсения, пересчитывающего отряд. А ещё приятным оказалось случайное совпадение — Эд снова остался без пары!       — Ну ёп твою мать! — надулся Эдуард, смотря на первую четверку — на его прекрасных и любимых соседей — в колоннах.       — Эд! — воскликнула Катя вожатая, резко обернувшись в его сторону. — Десять слов на букву «ё»!       — Какие десять слов на «ё»? Я на «ё» знаю только ёжика, ёлку и ёперный театр.       — Оперный, — вздохнула Катя, смирившись, — оперный театр.       — Не расстраивайся, — из конца колонн к парню вышёл Арсений, — со мной пойдёшь, — улыбнулся, схватив того под руку. — Научу тебя словам на «ё».       Антон прыснул и развернулся на Егора, подавляя смешки от выдуманного им смысла фразы. Правда, в глубине души что-то неприятно кольнуло от досады: если бы он знал, что за неимением пары следует прогулка с Арсением чуть ли не за руку, то при первой возможности предложил Эду идти вместе с Егором.       Антон же не ревнивый, да?       По дороге до столовой Андрей вдруг попросил Катю придумать им букву, на которую ребята всё это время называли слова. Договорились без «ё» — это прерогатива Эда — и в итоге сошлись на самых простых. Антон с ними согласен не был: на «п» у него паспорт, на «а» — Антон. Ему игра вообще не понравилась, а вот шедшие рядом ребята с удовольствием выдавали самые неожиданные слова, которые Шаст не то чтобы использовал в жизни, так некоторые он даже не слышал.       В столовую, как и обычно, было непросто попасть: пришлось ждать все младшие отряды, а уж только потом «Империя» удосужилась построиться у входа, вбежать в стеклянные двери и обязательно помыть руки. У стола Дима ещё раз всех просмотрел, посчитал, а потом крикнул как бы на всю столовую, но исключительно для своих: «Первый отряд, приятного аппетита!»       А после благодарностей, естественно, послышалось ответное пожелание для их вожатых. Кроме того, за ними начали повторять другие группки, и тогда остановить поток доброжелательности и гостеприимности было уже почти невозможно. Почти. Всех прервал громкий голос повара и его «Космос, приятного аппетита!»       За это «Космос» и любят: за лучших детей и такой же персонал!       Дальше по плану «Империи» были репетиции к вечернему концерту. «Точь в точь» — конкурс, где каждый отряд должен сделать пародию на выбранную звезду шоу-бизнеса.       — Антош, ты нас, конечно, прости, мы тебя сейчас загрузим, — лепетали девочки в один голос, когда все собрались в холле на новую тренировку перед генеральной в клубе, — но ты не мог бы попробовать выучить роль в нашей постановке? Егор рассказывал, что вы уже играли что-то подобное в том году.       «Здрасьте, приехали», — ему бы хоть знать, кого они играют, а про своё участие он вообще молчал!       — Я очень попробую, но неужели нет никаких других желающих? Я бы уступил, тем более, вы наверняка репетировали с кем-то уже, так что... — Нет-нет, Антон! Мы, на самом деле, единогласно решили, что эта роль твоя и не иначе, — убеждала Оксанка. — Её, конечно, выучил Саша, но она ему не подходит. Мы очень надеялись, что ты успеешь вернуться к выступлению.       — Ну так ты же сможешь нам помочь? Антон, вы будете с Журавлём вместе, там танец лёгкий, мы сейчас всё покажем! Ты нас очень выручишь! — хлопала ресничками Ира. — Пожалуйста!       — Ладно. Если никто точно не против, — Антон огляделся по сторонам, — то я сыграю. Постараюсь выучить ваш танец за тихий час. Показывайте.       Движения и правда оказались очень лёгкими: в основном, девочки сказали, они с Димой могут импровизировать, но все равно договорились о синхронности на некоторых строчках. Журавлю вообще досталось: посередине номера он должен был успеть запихнуть руки в пиджак и отыграть другого персонажа, а потом скоро-скоро скинуть с себя все атрибуты и вернуться к первой роли. Антону в этом плане легче: он, по задумке девочек — организаторов, в этот момент просто отходил в сторону, ожидая своего нового появления.       К одиннадцати часам утра Дима и Арсений пошли с отрядом в клуб на генеральную репетицию. Антон всё ещё был немного не в теме, но уверенно поднялся на сцену сразу, как оказался в огромном помещении. Дима забрался туда же вслед за ним, и они встали посередине, ожидая указаний художественных руководителей.       — О, Антон, ты вернулся! — в микрофон произнесла Ляйсан, сидящая на втором ряду, где специально для них расположили стол с компьютером и множеством разноцветных кнопочек, отвечающих за прожекторы, громкость звука и всего-всего прочего. — Ребята на прошлой репетиции говорили, что ты бы отлично вписался в концепцию, и, как я вижу, ты уже в курсе. Знаешь хоть, что они без тебя поставили?       — Я очень старался запомнить всё. Там, кажется, несложные движения, — отвечал Шастун, пока сзади них в ряд выстроились девочки на подтанцовке, повторяя некоторые элементы. — Нормально будет.       — Тогда начинаем. За кулисы!       И как только ребята скрылись за шторами, заиграла музыка. Антон и Дима, придерживаясь образов, вышли на сцену, «покривлялись» — точь-в-точь как артисты, которых они показывали, — и так несколько раз. Получалось просто замечательно — по меркам Антона, буквально сегодняшним утром узнавшего о выступлении — и «на твёрдую четвёрку» — по субъективному мнению Димы. Хотя, если честно, Шаст не видел Позова, внимательно следящего за каждым движением. Даже если он вышёл из клуба во время их репетиции, Антон бы не сильно удивился. Зато абсолютно всё время за ними наблюдал — или скорее аж следил — Арсений. Не отрывая взгляда, он гипнотизировал своими сапфирами; Антону очень не хотелось думать об этом, но случайная мысль о том, что вожатый мог смотреть только на него, заставила нервно ковырять заусенцы на пальцах.       И когда Ляйсан предложила прогнать выступление в последний раз, Антон решил проверить свою теорию о «ненаглядном» Арсении. Поэтому, в очередной раз выходя из-за кулис уже отточенными движениями, одновременно плавным и грубым, соответствующим образу шагом синхронно с Димой, он тут же опустил голову чуть ниже обычного, просматривая первый ряд. И в этот самый момент, когда в голове автоматически шёл счёт битов перед началом их пародии, Антон столкнулся взглядом с теми самыми глазами. Их он видел во сне в разбитом зеркале, в них утопал в четырнадцатом году, их с болью, тоскою и особенным огоньком созерцал в изоляторе ночью, когда едва прикоснулся к щеке своими губами. Антон так не хотел потерять их, но та роковая ночь решила всё за него: и вот теперь Шаст снова здесь, в двадцать четвёртом, а Арсений…       Арсений смотрел в упор на него. Не на Диму, в течение сценки дважды меняя персонажей, не на девочек сзади, плавно танцующих свою отдельную постановку, дополняющую их представление. Он не сводил взгляда именно с Антона, и, стоя на сцене, это пьянило и заставляло ладошки потеть ещё сильнее.       Если бы мог, Шаст и к нему бы прикоснулся губами, только, наверное, думать об этом нужно было не во время последнего припева песни.       По завершении репетиции Ляйсан поблагодарила всех и пожелала удачи на концерте. Теперь у «Империи» был целый час свободного вре.…       — Первый отряд, строимся на квест!       И все прекрасно знали: чем быстрее квест закончится, тем быстрее они попадут на обед. А ещё результаты обязательно фиксировались, даже если все уверяли, что это нигде не скажется, то на завтрашней линейке обязательно начнут раздавать грамоты за эту беготню.       Квесты в «Космосе» — это весело, здорово… Но не когда из ангара приходилось бежать в медпункт, потом к столовой, к клубу, в кружковые, а потом узнавать, что следующая подсказка в «корпусе двенадцатого знака зодиака» — то есть, у них. А носиться по жаре, когда уже сто потов сошло и ещё сто сойдёт, — не очень увлекательная перспектива.       — Антон, где головной убор? — к середине квеста Арсений, помечая в табеле о прохождении заданий, заметил, что один из подопечных пренебрег одним из важнейших правил. «Ужас какой!» — подумал Антон, кладя руку на свои кудри.       — Вот я один раз за всю свою жизнь без кепки вышёл, — возмутился Шаст, — и именно сейчас это так необходимо?       — Всегда, Антон, всегда, — Арсений стянул с себя светло-розовую кепку и нацепил на Антона. Обескураженный, он зажмурился, так что не увидел, как вожатый улыбнулся, прежде чем отойти от него к отряду: «Что-нибудь придумали? Не решили, где следующая подсказка?»       Антон поднял голову, проморгался, снял арсеньевскую кепку и, осмотрев ее со всех сторон, напялил обратно. Широко улыбаясь, он присоединился к обсуждению подсказок, а на душе стало теплее. Не жарче из-за палящего солнца, а теплее.       На обед, до которого «Империя» всё же добралась спустя ещё несколько контрольных точек, подали вермишелевый суп и плов. Антон уныло водил ложкой по тарелке с первым. Он попросил передать чёрный хлеб с другого края стола и неторопливо жевал его, смотря на других ребят. Плов на него не принесли: где-то на медкомиссии перед лагерем он упоминал про аллергию на рис, им с мамой даже пришлось справку делать, — а суп оказался не очень привлекательным на вид. Так что кроме горбушки чёрного хлеба для него не осталось вкусностей.       Перед тихим часом, как и всегда, вожатыми было позволено взять что-то из своих запасов. Антон с Егором отстояли нескончаемую очередь, а потом к ним ещё и Эд завалился: «Пацаны, вы же мне занимали?», — шедший напролом сквозь нескольких парней из другой комнаты. В конце концов Шаст вытащил из своего мешочка пакетик яблочного сока и упаковку печенья, уже предвкушая, что из всей этой массы ему достанется штучки две от силы: остальные растащат соседи.       В то же время в вожатской сидел Арсений, якобы контролирующий процесс выдачи сладостей (по идее, набирать много было нельзя, иначе еда останется на руках у детей, которые не захотят её возвращать, а это противоречило правилам «Космоса»), но на самом деле он даже не смотрел в ту сторону. Разве что всё-таки обернулся, чтобы посмотреть на Антона, уронившего сразу три пакета с общего крючка в попытках повесить свой и не вывалить печенье. Арсений, вкушающий до этого вафли с какао из ВкусВилл, хихикнул и подошёл к подопечному, помогая поднимать сумки. Антон отступил назад, тихо ойкнув, когда их пальцы соприкоснулись на одних и тех же ручках пакета, а вожатый просто улыбнулся и повесил его на место. Антону вмиг стало жутко неловко, и он поторопился выйти из комнаты, но Арсений его остановил:       — Хочешь? — протягивая упаковку вафель с какао.       — Спасибо, — Антон вытащил одну штучку.       — Я думал, ты всё возьмёшь.       — Ой, ты чего, не надо, — у Шаста дрогнул голос, и он сам удивился такому раскладу, — лучше поделись ещё с кем-нибудь, — Арсений кивнул, и Антон вышёл из вожатской.

***

      В клубе было ещё светло, когда «Империя» оказалась в его стенах. Они быстро перешли на самые последние лавочки с надписью «первый отряд» и заняли свои места. Девочки, участвующие в представлении, несколько раз переспросили у Антона, был ли он готов, помнил ли. Конечно, помнил: они весь тихий час кривлялись и повторяли их сценку, — но об этом он решил промолчать. Лишь уверенно кивнул.       Когда в клубе оказалось ещё несколько отрядов, свет, как и ожидалось, погас, а на сцену выбежали некоторые вожатые. Из первого отряда там оказалась Катя, так что с ребятами сидел Арсений. Девчонки уже пустились в пляс, повторяя незаурядные движения — флешмобы «Космоса».       — Вы чего не танцуете? Смотрите, вон, девочки уже все поголовно, — вожатый не придумал замену слову «танцевать», так что оборвал предложение и кивнул на женскую часть отряда.       — Арсений, а ты почему не танцуешь? — к нему подсел Егор, и чуть поодаль разместился Антон. — Ты пока на сцену не выйдешь, мы не будем танцевать, — и, как бы выражая немой протест, парни из первой комнаты даже не думали вставать с мест.       — Да я плохо движения знаю, я не учил флешмобы эти, — отнекивался Арсений, разворачиваясь к ним. — А там, смотрите, Стас даже танцует; он меня на планёрке расчленит, если я, не зная движений, выйду танцевать.       — Да знаешь ты всё! — и Эд вставил своё слово. — На первых днях смены же отжигал и ещё как! Стас даже завидовать тебе будет, попросит тебя придумывать новые флешмобы.       — Нет, ребят, я не пойду. На кого же я вас оставлю? А если случится что?       — Ничего не случится, ты уйдешь, а мы танцевать начнём, — и Егор наступил в атаку. Он попытался вытолкнуть Арсения с лавочки, а потом и в сторону сцены. И когда у того, кажется, не осталось выбора, Булаткин победно улыбнулся, помахал ему и пожелал удачи.       — Арсений танцует, — впервые заговорил Антон за всё время диалога с вожатым, — пацаны, поднимаем задницы и идём танцевать тоже.       На самом деле, Шаст и вовсе не нуждался в помощи: он эти движения знал так, что если бы его подняли ночью и попросили станцевать, он бы во сне подскочил и начал прыгать под воображаемую мелодию «Everybody dance-dance-dance in the disco». Да и вообще, он, грубо говоря, ещё несколько дней назад танцевал их с этой же сцены, высматривая в конце зала Арсения… И пока они с парнями танцевали, наверняка, лучше всех — так, что сразили Стаса наповал — Антон вновь искал его глазами, но уже сверху. Где-то среди скопления вожатых, среди оранжевых галстуков и бейджей на сцене танцевал Арсений. С улыбкой на пол-лица и максимально отточенными движениями, потому что он соврал ребятам и знал их на уровне создателя. И Антон, когда зацепился за него взглядом, хоть и не понял, куда тот смотрит, был уверен: одна из улыбок всё-таки была адресована ему.       Когда на часах уже показывало начало девятого часа, все отряды собрались, а вожатые вернулись к ребятам, на сцену вышла Ляйсан:       — Ну что, добрый вечер «Космос»! — в ответ послышались громкие аплодисменты и крики. — Давайте проверим, Восьмой отряд здесь?       Откуда-то из начала зала послышались детские визги. А затем и Седьмой, и Шестой, и всё остальные отряды дали знать о себе.       — И-и-и... Первый отряд! — это любимый момент Антона. Так как они самые старшие, то всегда последние во время проверки на наличие. Каждый раз, что в двадцать четвертом, что в четырнадцатом — да и в целом на всех антоновых сменах, когда он был среди младших ребят — первый отряд завершал череду громче всех. Поэтому пока сбоку кричал «Второй», «Империя» залезла на лавочки, а потом кричала оттуда.       — Вы как обычно, — улыбнулась Ляйсан скорей только ребятам, чем «Космосу», но затем продолжила для всех: — Все знают, что сейчас будет происходить?       И всё же, думал Антон, если около двухсот человек одновременно закричат «Точь-в-точь!», будет очень громко. Именно поэтому он и его соседи по комнате промолчали, но всё равно похлопали в ладоши.       — Чудесно! Вы все на протяжении нескольких дней, — Шаст и сидящий рядом с ним Дима Журавлёв усмехнулись, глядя друг на друга, — готовили свои номера. Давайте попробуем угадать, кого покажет нам каждый отряд! Начнём с младших и постепенно будем переходить к старшим. Итак, Восьмой отряд выступает, Седьмой отряд бежит за кулисы готовиться!       Ребята почти искренне хлопали другим, смеялись над шутками и поддерживали всех: перед каждым номером их «Давай, давай, оп!» и после «Ваще огонь!» раздавалось громче всех по залу и эхом отскакивало не только артистам, но и старшим вожатым и директору лагеря, присутствующим на представлении. Оно обязательно скажется на итоговом рейтинге смены — об этом знал каждый.

***

      Второй отряд выступал; кажется, они пародировали Глюкозу. Первый в то же время сидел за кулисами: девочки репетировали свой танец, Дима тренировался быстро надевать пиджак и потом сбрасывать, а Антон нашёл пыльное зеркало и, ничуть не испугавшись его, как в туалетных комнатах их корпуса, рассматривал себя в нём. Ему нашли смешные очки с шипами по краю и странный комбинезон, будто бы светоотражающий. А Катя вожатая вообще вытащила сухой шампунь и перед их выходом распылила его на волосы в немалых количествах так, что они стали белыми.       Со сцены сошёл второй отряд, а это могло значить лишь выход первого. Ляйсан вновь что-то сказала в микрофон, представила их, и актёры начали свою игру.       Антон и Дима вместе вышли на центр, пряча микрофоны за спиной. Отсчитав несколько битов, Шаст достал его и сделал вид, что произнёс в него первую часть названия «их группы». Дима за ним повторил. А сразу после на сцену выбежали девочки из массовки, и они вместе начали танцевать то, что Антон так усердно учил весь сегодняшний день.

Ловим лютый кин,

Поднимите вверх кулаки…

      Да, оно определённо того стоило. С первых же строчек зал взорвался, некоторые поднялись со своих мест и начали повторять за Димкой и Антоном. На них направили свет из прожектора, и он очень органично вписался в концепцию номера. В какой-то момент Шаст даже почувствовал себя настоящим артистов, а выступление «Точь-в-точь» это не менее чем их с Журавлём концерт. Кажется, даже Стас улыбнулся, глядя на них. «Это не надолго, — усмехнулся про себя Антон во время проигрыша, — сейчас реп-партия Журавля, и нас сразу после неё депортируют из лагеря».       Дима при помощи танцоров напялил на себя пиджак и прилепил накладные усы. Вышёл к краю сцены, а за ним две девчонки, и продолжил:

Наше время настало,

Раскачаем актовые залы…

      Вот теперь Антон на полном серьёзе задумался о том, как бы их не выгнали. Хотя даже если их первым же рейсом отправят домой, то они уйдут красиво. На последнем припеве весь «Космос» поднялся со своих мест, подпевая и пританцовывая с ребятами. Все вожатые и те, у кого были телефоны на руках, устремили их вверх с включёнными фонариками и махали в такт песне. Но Антон видел: один из наставников, что стоял позади всех, опёрся о стену клуба и поднял телефон без огонька — он их снимал. После концерта Шаст и Дима обязательно попросят показать, что получилось.       Это было грандиозно. На пятое питание все отряды отправились сразу после мероприятия, в костюмах и образах. Многие ребята разных возрастов по дороге подбегали к Антону и Журавлю с просьбой «дать пять», как бы поддерживая их негласную игру в певцов. И они, не выходя из ролей, сдержанно улыбались, обнимались и пожимали руки своим «фанатам».       А ещё Антон слышал, как к их командиру отряда — Олесе Иванченко — подходили другие девочки из отрядов помладше и спрашивали, как найти такую же дружную команду. То была третья группа из «Козерога», которая за последнюю неделю — по рассказам ребят из комнаты — прославилась своим недопониманием и разделением на несколько частей: и каждая отказывалась работать с другими! Отряд сильно поссорился и, хоть раньше особо и не имел шансов на победу в смене, сейчас даже не претендовал на звание «лучшего». Антон когда узнал об этом, сначала ухмыльнулся, мол, минус один противник, но потом проникся ситуацией и горестно сочувствовал ребятам. Ему уже однажды рассказывали об опыте с недружным отрядом — несколько лет назад вместе с ним в «Космос» ездил его знакомый возрастом чуть-чуть помладше, — так что он отчётливо знал, каково это — не общаться ни с кем дальше своей комнаты, а если и пересекаться, то заходиться в злостном и бессмысленном споре.       На все вопросы Олеся отвечала с улыбкой и гордо поднятым подбородком. Антон не услышал, что же девушка представила как формулу «лучшего отряда и идеальной смены», но зато сразу после этого она подошла к его компании, где стояла вся первая, часть второй и некоторые девочки из третьей комнаты и рассказала о пришедшем откуда не ждали успехе. В глазах других «Империя» выглядела непобедимой. Да так было и на самом деле.       А ещё во время ожидания своей очереди — эти десять минут, пока семь других отрядов заходили в столовую, уже стали родными — кто-то подал идею стать ещё более дружным отрядом и устроить собственный флешмоб, отличный от танцев перед всеми событиями. Тогда они начали перебирать варианты: можно было придумать новые название и девиз на один день и удивить всех на завтрашней линейке, но фантазия ограничилась забастовкой против рыбы на завтрак, обед и ужин — и то условные, — а над этим уже шутили все, кому не лень. Значит, нужно было думать в другую сторону.       — А если, — уже сидя на своих местах за столом, вдруг предложил Егор, — мы завтра на линейку придём в пижамах?       — А-а, такие, типа сонные, — поддержал Эд, — а потом Олеся выйдет сдавать рапорт, крикнет: «Наш отряд!» — а мы начнем храпеть! — откидываясь на спинку стула и поднося во рту пакетик молока, сказал он. — Мне нравится эта идея.       — Надо предложить девочкам, а потом вожатым. — Андрей допил содержимое упаковки и кинул куда-то в сторону подноса, где складывали мусор. Повернулся к сидящей рядом Марине, ткнул её в руку и привлёк внимание всей третьей комнаты. — Слышали, что ребята предложили? Говорят, давайте на линейку придём в пижамах, похрапим, поспим и уйдём! Как вам мысль, а?       Итогом общего обсуждения по дороге от столовой до корпуса стало решение: все согласны. И оставалось лишь посоветоваться с вожатыми, стоило ли вообще организовать что-то такое. Так что, сидя в ожидании своей очереди в душ — сегодня Антону не повезло, и он там чуть ли не последний, — было решено, что Шаст и должен был отправиться на переговоры с высшими инстанциями.       — Да почему я? — крикнул Антон, когда вернувшись в комнату после чистки зубов (хорошо, что раковина не одна на всех, а их несколько, так что время до своего визита душевой кабины можно было провести с пользой) его с порога встретили фразой: «Ты идёшь предлагать нашу идею вожатым!».       — Да потому что ты любимчик Арсения, ты с ним больше нас всех вместе взятых общаешься, — крикнул в ответ Саша. Щёки Антона заметно порозовели, хоть он никогда не замечал различий в общении вожатого с отрядом по сравнению с собой. А ещё ему льстило то, что со стороны оказалось заметным какое-то особое отношение к наставнику — так, будто все знали об этом и просто согласились, что раз есть Антон, то есть и Арсений, — но в этом плане лучше быть поаккуратнее: опыт легенды Голубоглазого пионера повторять не хотелось. Вообще с ним можно было посоветоваться, но это Антон додумал уже в шутку — он все ещё не был уверен, что это тот самый Арс, хотя все факты складывались в одно.       Когда Шаст вышёл из комнаты, в холле уже стояла Олеся вместе с Ирой, а на одном из стульев сидел Арсений и слушал девочек. Они уже занялись предложением их общей идеи: Иванченко рассказывала о том, что именно они планируют сделать, а Ирина, скорей, выполняла роль «пойдем со мной, я одна не хочу» — или как это у девушек работало… Арсений, как только Олеся закончила повествование, сразу выдал вердикт: они с Димой и Катей и так думали, что же «Империя» могла бы устроить, чтобы навести суету в «Космосе», а тут решение пришло самостоятельно! Он согласился и попросил девочек предупредить всех о том, что завтра на линейке им разрешено поспать — с важным уточнением, что спать придётся на линейке, а не во время! Олеся и Ира счастливые выбежали из холла и сразу же зашли в четвертую комнату — им было по пути.       Арсений увидел Антона в дверном проёме, так и не вышедшего к ним, и подозвал к себе. Сам встал со стула, чтобы сократить разницу в росте, и спросил:       — А ты чего, Антон? У тебя тоже есть идеи какие-то? — и посмотрел так по-доброму, что Шаст сразу растерялся. Арсений сложил руки у груди и стал ждать, пока он ответит.       — Да я вообще хотел про пижамную вечеринку на линейке рассказать, но девочки видимо опередили меня, — отвёл взгляд, потому что смотреть в его чистые глаза стало невыносимым. В холле было относительно тихо, все споры из-за душа, очереди и потерянной одежды почти что заглушались закрытыми дверьми. Как-то неловко сделалось.       — Видимо опередили, — усмехнулся, раскрывая свой «ручной замок» и одну из ладоней кладя на плечо парнишке. Арсений тут же убрал её и извинился за прилив своей тактильности. — Что-то ещё?       — Нет, больше ничего, — Антон собрался уходить. Наверное, это был самый странный их диалог. Хотелось поскорее избежать напряжённой атмосферы, поэтому он напоследок бросил: «Спокойной ночи, Арсений», — и поспешил ретироваться.       — Погоди-погоди, спокойной ночи я ещё скажу вам, когда вы все уляжетесь по кроватям. Ты мне лучше скажи, ты уже мылся или они тебя в конец очереди запихнули?       — Второе, — вздохнул Антон. Кажется, сбежать не получилось, — Я по…       — Давай, иди бери свои вещи и помоешься в вожатском душе, а то я знаю их: пацаны наши сейчас до двенадцати будут себе сиси — писи намывать, а добропорядочные Антоны — их ждать.       — Эй, ну! Я так не могу, я стесняюсь, — процедил сквозь зубы, пока Арсений стоял у входа в первую комнату, ожидая, когда он соберёт вещи.       — Ой, да чего там стесняться! Дима на планёрку ушёл, Катя в мужскую точно не пойдёт, из детей я никого не впущу, — смотря с презрением, словно Арсений каждый день разбрасывался подобными предложениями.       — А ты? — как-то слишком фамильярно для данной ситуации прозвучало, но Антон отпирался как мог: ещё чего, как он будет мыться в вожатской, это же что-то вообще из ряда вон выходящего!       — А я — что? Ну даже если и зайду, что произойдёт? — Антон очень сильно старался не подавать виду, что уже представил себе несколько пикантных сцен, так что зашёл в комнату, остановился у шкафа и быстро достал сменную одежду, полотенце и шампунь. Ребята, к превеликому счастью, вопросов задавать не стали. Антон вернулся к компании вожатого, и тот чуть ли не за руку отвёл его в душ.       Шаст ошибся, когда думал, что их словесная перепалка в холле была самым неловким разговором. Гораздо хуже стало, когда Арсений запустил его в душевую кабинку, помог разложить вещи так, чтобы ничего не намокло, а потом остался внутри, словно хотел что-то добавить, но никак не мог вспомнить что именно. Антону пришлось пересилить себя и, собрав всё своё мужество в кулаки, попросить его выйти. Вожатый извинился и покинул душевую.       А ещё Антон очень старался не думать ни о чём, пока распределял шампунь по кудрям, чтобы смыть «белый ужас» от Кати. Но сквозь все его воздушные баррикады всё равно то и дело просачивались мысли разного характера. «А ведь в этом же душе моется Арсений... Интересно, а что было бы, если бы он остался тут...» Антон всячески отгонял от себя любые фантазии, но кажется сила мысли оказалась сильнее.       Арсений мог бы приблизиться к нему со спины, обнять за талию и притянуть к себе. Шаст уложил бы голову на его плече, а тот бы расцеловал ему всю шею, покрыл бы собой, одновременно с этим поглаживая бока, щекоча рёбра. Антон бы тяжело дышал прямо на ухо Арсению, а ногтями впивался бы в его кожу, потому что он невозможный! Его руки поднялись бы чуть выше до груди и остались бы там, горячими следами въедаясь в тело парня. Арсений бы спустился губами до плеч, он бы целовал-целовал-целовал, а потом резко укусил бы, вызывая с каждым прикосновением все больше и больше новых чувств. Антон бы закусил ребро ладони, чтобы лишний раз не скулить, потому что услышал бы, как кто-то ходит за стенкой. Он бы увеличил напор воды, чтобы заглушить все звуки и лишить их доказательств на свои действия, а после этого потянулся бы рукой вниз и…       Антон непроизвольно пискнул, надеясь, что его не было слышно последние пару минут. Он как можно быстрее смыл с себя остаток наваждения и постарался избавиться от мира грёз перед глазами и их последствиями наяву. Ещё раз ополоснулся, выскочил из душа, вытерся полотенцем и, запрыгнув в спальную одежду, поспешил сбежать с места преступления. Напоследок он ещё раз поблагодарил Арсения, которого встретил в коридоре корпуса (в голове появилось два варианта развития событий: либо Антону повезло, и тот, выйдя из вожатской, ничего не слышал, либо он как раз таки и услышал, поэтому долго в комнате не задерживался, — узнавать правильную версию не хотелось), за то, что позволил ему вне очереди помыться, а потом, сменив шаг на медленный бег, оказался в комнате. Тут же закинул смятую футболку и такие же штаны в шкаф, на дверцу повесил мокрое полотенце, а сам укутался в одеяло и поскорее заснул. Даже разговоры соседей показались не столь интересными, сколь его привлекала мысль погрузиться в другой мир и забыть о последних десяти минутах этого дня. Желательно, на всю жизнь. Арсений — взрослый человек, а Антон…       «Чёртовый пубертат!»

***

      Утро едва ли не впервые за смену проходило расслаблено, не торопясь. Олесе и её девчонкам удалось выпросить у вожатых не приходить на зарядку. И хоть по их словам, им потом вычтут баллы в рейтинге на смене за прогул, Катя легко уговорилась и уже вскоре писала Лёше Столярову — физруку, проводящему комплекс утренних упражнений — о том, что сегодня отряд займётся физической нагрузкой под присмотром чутких вожатых. В ответ он посмеялся, спросил, неужели они просто захотели поспать на пятнадцать минут дольше — Катя ответила уверенное «Да».       Зарядку действительно проводила она и Арсений — на все вопросы о том, куда делся Дима, они переглядывались, добавляя, что не знали никакого такого Дмитрия, — но ни один человек, кроме их самих, не был заинтересован в этом от слова совсем. Будто бы все как вчера договорились, что на линейку придут сонные, так вошли в образ, и уже не вышли. Вообще-то это должно было быть профессиональной актерской игрой, но, видимо, спать все хотели и без масок театралов.       На самом деле, «Империи» не сильно помогло отсутствие так таковой зарядки, но зато они успели немного убраться в комнатах после сна. А на территории при корпусе перед линейкой все, как и договаривались, встретились в пижамах. Антон вышёл в чем было: в растянутой серой футболке и в лёгких клетчатых штанах. О том, что нужно причесаться, он напрочь забыл, но, в целом, эта копна волос лишь придавала его образу особый шарм.       Пока первый отряд ждал всех, на площадке уже появился кто-то из младших. Как обычно бодрые и всё ещё не догадывающиеся, какое представление заготовила старшая группа.       На линейку они никогда не строились, но пересчитать всех никогда не было лишним. Пока Катя заправляла всеми и вела учёт за каждого сонного ребёнка, к Антону подошла Ира и протянула ему повязку.       — А можешь надеть? Мне кажется, тебе подойдёт, — хихикнула она и смущенно прикрыла рот ладонью. Антон взял вещичку, покрутил по сторонам и осмотрел: самая обычная повязка с бантиком, светло-розовая. Он часто видел кого-то из девочек по утрам в таких, кажется, они убирали ими волосы. Шаст, предварительно проверив других пацанов на наличие приколов от девушек — ещё одним подопытным оказался Димка, которому нарисовали огромные синяки под глазам! — натянул её на голову и выправил своё гнездо сверху.       — Ну как? — наверное, он выглядел очень забавно, раз все стоящие рядом девушки заулыбались и повели его показываться Кате:       — Смотри какой красавчик!       Вожатая сделала несколько комплиментов, уточнила, что он выглядел в разы лучше, чем она сама, когда только проснулась, а потом к ним подошёл Арсений и указал, что другая половина отряда уже отправилась на площадку. Дима так и не появился.       Первый отряд, как и обычно, громко вёл себя на линейке, но в самом хорошем смысле для данного мероприятия: они поддерживали каждую команду и аплодировали всем после сдачи рапорта так, словно слышали эти девизы впервые (они успели выучить их). Разве что незадолго до того, как на сцену поднялся Павел, кто-то из «Сонной Империи» предложил кричать не «Ваще огонь!!!», а «Баю-бай» и «Сладкий снов», поддерживая их легенду. Собственно, ровно семь раз никто не понимал, к чему были эти пожелания (кстати, без косых взглядов на пижамную вечеринку первых тоже не обошлось), зато когда к Старшему Вожатому на сцену вышла Олеся в розовом костюмчике с барашками, рассказала вступление к сдаче рапорта, а потом, развернувшись, зевнула: «Наш отря-яд?», а в ответ «Империя» лишь сложила руки и подпёрла ими щёки, всё сразу стало ясно.       — Наш деви-из? — так же деланно протянула Иванченко, прикрывая глаза. И вот теперь пришло время выполнения самой сложной задачи: нужно было начать храпеть, но смеяться категорически нельзя! А Антону, резко вспомнившему образ накрашенного Журавля, сделалось в разы сложнее.       С одной задачей справились: пришли на линейку — захрапели — теперь нужно было отстоять всю речь Паши.       — Итак, на повестке дня у нас... Второй и Первый отряды идут в бассейн! Турниры у Шестого и Пятого отрядов, а результаты вчерашнего концерта вы узнаете немного позже!       «Бассейн!» — Антон уже и забыл, что в «Космосе» есть и такое. Наверняка он пропустил один из походов туда, пока «был в изоляторе», но ему очень хотелось хоть раз за смену оказаться в той части ФОКа, куда ни под каким предлогом не пускали, не будь у тебя резиновых тапочек, как сменной обуви.

***

      Антон очень хотел скрыть то, что был несказанно рад, когда узнал, что в роли мужского сопровождающего с ними будет Арсений, но казалось, что у него на лице всё и так было написано. Ну и ладно, единственное, что волновало в данную секунду, так это вожатый, расхаживающий в одних плавках по раздевалке. Антон забился в дальний угол и там стащил с себя всю лишнюю одежду, а потом быстрым шагом нагнал Егора и Эда, ждавших его, чтобы вместе пойти на медосмотр перед посещением бассейна.       А когда все ребята были готовы, их вначале заставили ополоснуться в душе перед заходом в воду, а потом провели небольшую разминку, во время которой Антон даже почти не смотрел на Арсения. Из интересных наблюдений: у него было много родинок по всему телу, а ещё виднелись небольшие шрамы, которые словно соединяли тёмную россыпь — были невидимыми линиями, что часто рисовали от звезды до звезды, выявляя созвездия.       В бассейне было здорово. Антону удалось отвлечься от разглядывания торса вожатого, пока ребята неожиданно устроили состязание с девчонками с другой стороны: они перекидывали надувные шары между собой, будто бы турнир по волейболу. Да и в воде это было гораздо интереснее. А ещё Антон, никогда до этого не находивший поводов восхищаться своими телом, совершенно позабыл о своих сгоревших абонементах в фитнес зал.       Но как это и было на всех его предыдущих сменах, по закону подлости после бассейна, где всегда прохладно, а вода охлаждала и затуманивала рассудок, на улице несусветная духота! Дышать было невозможно вовсе, а про функционировать речи и не шло.       Уже было время обеда. Пока Антон и немногие другие переобувались ещё в зале, с улицы послышался горн. Повезло, что ФОК располагался совсем близко к столовой; не повезло, что мощность солнца будто выкрутили на максимум, так что оно палило и жарило абсолютно всё. И как раз сейчас находилось где-то высоко-высоко над их головами в зените: тени было нигде. Шаст со своими товарищами присели на лавочку, но и те были раскалены и сродни с магмой, а навес не спасал вообще. С сумками, где лежали мокрые вещи после бассейна, наперевес, они попытались укрыться на веранде перед столовой, но толку, как и раньше, было мало. Хотелось прямо так окунуться в ту ледяную воду, которой они боялись в комплексе, или, по меньшей мере, запрыгнуть в пожарный водоём (и то, что он полностью зацвел, так таковой проблемой уже не казалось).       Спасательным кругом стал материализовавшийся из ниоткуда Дима, крикнувший: «Первый отряд, заходим!». В столовой было прохладно. Оттуда и уходить не хотелось, но, судя по времени, до начала тихого часа оставались считанные минуты, поэтому «Империя» сразу после трапезы рванула в корпус, чтобы не попасться на глаза какого-нибудь Стаса. И опять жара!…

***

      В комнату трижды постучали, как странно! Все «свои» были на месте, даже лежали по кроватям и просто переговаривались с разных углов, тут же перекидываясь разной едой из «запасов» на тёмные времена (они были сделаны на случай, если в столовой опять устроят день ненавистной рыбы), когда неожиданно их дискуссия была прервана. Эд сразу же метнул взгляд в окно, будто если бы это была проверка, он смог бы увидеть их, но, по факту, пропустил этот момент. Всю еду попрятали, кровати расстелили, а свет выключили — как этого и требует кодекс «Космоса» во время тихого часа. Стук повторился, и Саша неуверенно протянул: «Заходите».       Дверь отворилась, и на пороге появился Арсений: «Мне сколько раз повторять, а? На тихом часу мы…»       — Мы двери не закрываем, — в один голос закончили ребята. Вожатый улыбнулся: правило знали все, выполнял примерно никто, — а потом вмиг переменился в лице. Каким-то печальным взглядом окинул комнату и, остановившись на одном единственном человеке, совсем тихо попросил: «Антон, выйди в коридор, пожалуйста».       Прогибаясь под несколькими парами глаз, он выбрался из лабиринта кроватей и, затащив ноги в сланцы, медленно придвинулся к вожатому. Вокруг была тишина, никто не решался ничего сказать, так что Антон мысленно уже погиб, рассуждая, как громко были слышны протяжный скрип пола под ним и «чавканье» резиновых тапочек.       Шаст не думал ни о чём. Последние несколько дней он был уверен в том, что однажды у них всё-таки состоится какой-никакой разговор, и Антон искренне верил, что это поможет ему выяснить, что именно произошло, во-первых, когда он оказался там, а во-вторых, когда вернулся сюда. Множество вариантов развития этого диалога металось у его голове, а тысячи ответов на всевозможные вопросы были продуманы; но именно в те самые пять секунд, пока Арсений уже не такой гордой походкой вёл их в вожатскую, абсолютно все мысли испарились. Он лишь надеялся, что интуиция его не подвела и они действительно обсудят эту воистину легендарную ситуацию.       — Антон, приходи, присаживайся, — Арсений указал ему на свою из двух кроватей, вновь предложил вафли с какао (Антон тут же вспомнил про пакет сухариков, спрятанный под одеялом, пока было непонятно, кто стучался), а затем и сам сел. — Послушай… Это всё странно как-то, не находишь?       — А-а, что именно? — Антон потянулся к тумбочке, где нашарил упаковку любимых вафель вожатого и достал одну из них. Сразу стало неловко: обычно никому не представлялось возможности находится в святой святых — в самых грязных комнатах корпуса — в вожатских, а он ещё и ел запрещёнку.       — Ну-у… Антон, мы не могу с тобой видеться где-то… вне этой смены? — интуиция не подвела.       — Насколько далеко «вне» этой? Вполне могли.       — Если ты не понимаешь, о чём я говорю, так и скажи, пожалуйста! Не томи меня ожиданием; я не вижу здесь никакой логики, но если я просто ошибся и обознался, то хочу знать сразу.       — Арс, — обратиться именно так казалось необходимым. Если они думали об одном и том же, тогда это нельзя было оставлять, — ты про четырнадцатый год?       — Да! Боже, Антон! — слишком эмоционально вскрикнул вожатый, схватив того за руки. — Я не верю, Антон! Оно же, ну… — Язык заплетался, а нужные слова никак не появлялись. — Как это возможно? Это же было десять лет назад и-и-и… Мне показалось, будто у тебя на руке, — он совершенно по-детски взялся за запястье Шаста, где раньше висела фенечка, — был же, да? Браслет. Зелёный.       Антон неловко улыбнулся: забыл достать её из сумки после бассейна, но объяснит это потом. Он неуверенно кивнул, а потом по-собственнически приподнял рукав рубашки Арсения, из-под которого торчал точно такой же браслет голубого цвета. «Неужели до сих пор носит?»       — Я долго думал, Антон, но никак не мог объяснить это. У меня в голове не укладывается: ты был помощником вожатых на смене десять лет назад, а сейчас, совершенно не изменившись, сидишь передо мной, вновь жизнерадостный шестнадцатилетний пацан. Как такое могло произойти? Это был ты? Правда-правда? — и перед Антоном вновь оказался его Арс, с которым они ходили парой до столовой, которого он спас от придурошных соотрядников, в которого влюбился и, кажется, был влюблён до сих пор — спустя десять лет, показавшихся одним мгновением.       — Я не знаю, Арс. Я сам не верю в то, что ты это ты, а я был с тобой там, а вот теперь мы тут и… — Антон не договорил. Арсений перебил его тихим «Можно?» и крепко-крепко обнял, будто бы пытался компенсировать прошедшие года.       И Антон рассказал. Как в «Космос» приехал, как ему поведали легенду о Голубоглазом Пионере, как вмиг загорелся желанием предотвратить смерть мальчишки, а на следующей день очутился не на своём месте. Как тяжело ему было видеть знакомых вожатых ровесниками, и каким недосягаемым казался ему, общающийся с командиром на равных, всеми любимый в отряде Арсений Попов. Про сны свои рассказал, как страшно было засыпать по ночам, боясь вновь испытать на себе судьбу легендарного мальчика — а потом и про связь видений. Как от своего лица посмотрел и от лица главный действующих героев. И страшно всё это было — а наяву ещё хуже. И весь тихий час он потратил на свой пересказ, а Арсений слушал и ужасался. Ситуация стала в разы запутаннее, но один из миллиона узелков всё-таки развязался: Антон — тот самый Антон и Арс — тот самый Арс.

***

      — Серёжа! Серёженька! — завидев вожатого второго отряда у столовой, вместе с группой ожидающего полдника, Арсений отделился от «Империи» и кинулся в объятья к другу. Они не виделись аж два часа с обеда! И в целом ребят сильно смешили отношения двух наставников, то и дело подшучивающих друг над другом.       — Арсений! Арсеньюшка! — Матвиенко прыгнул на него будучи уверенным, что тот поймет. И не прогадал. — Что случилось, солнышко моё?       Вот актёры! Какие только сценки они не разыгрывали! И всё публике интересно — минимум три отряда косились на них, предполагая, что же будет дальше. Но Арсений сразу же прошептал что-то Сергею, тот непонятливо удивился, и они вместе подошли к компании первого отряда, выцепляя оттуда лишь одного единственного парня и отводя его ото всех остальных.       — Серёж, это он, ты можешь себе представить? — Арсений положил руки Антону на плечи и едва ли не пропищал. — Тот самый Антон, понимаешь?       — Не-а, но я, видимо, очень рад за тебя, — округлив глаза, проговорил Серёжа, — вас. Рад за вас, — поправился.       — Э-э, здрасьте, — не совсем вникший Антон тоже хотел бы поскорее получить объяснение.       — Шаст, это Серёга, ну товарищ мой, Серёж, это Антон, тот самый помощник который!       Не то чтобы они не узнали друг друга, но наблюдать за счастливым Арсением, неожиданно нашедшим Антона, было очень интересно. Вообще он радовался по-особенному, не как другие: когда радовались другие, Шастуну хотелось радоваться за них; а при виде пищащего от восторга Арса хотелось пищать с ним, и повод не важен. Он и в целом был не нужен, Антон поймал себя на мысли, что был готов трепетать лишь от самого Арсения и факта его существования.       Они ещё совсем немного побеседовали, хотя скорей Серёжа просто отрицал возможность Антона быть и там, и тут, когда к их кружку по интересам прибилась девушка из второго отряда. Блондинка попыталась что-то сказать своему вожатому, но он её не услышал, смеясь над очередным каламбуром Арсения. Девушка не отступала:       — Серёжа! — резко встряла посреди разговора, раскинув руками так, что случайно соприкоснулась с Шастом. — Ой, Антош, прости, пожалуйста, — развернулась в его сторону и заморгала, будто собиралась улететь на своих длиннющих ресницах. Антон кивнул ей и старался не думать о том, откуда она знала его имя: в лагерях под конец смены обычно все друг другу уже духовные братья, так что не мудрено, — а ещё почему она показалась очень знакомой. — Серёж, там наш отряд успокоиться не может, а уже наша очередь заходить.       Вожатый отвлёкся и, извинившись перед первыми, пошёл вслед за светленькой девчушкой. Арсений ещё какое-то время посмотрел им вслед, а потом развернулся, предлагая:       — Пойдём к своим, мы следующие в столовую.       — Арс, а что за девочка была? — спросил, пока вожатый направлялся ко входу в здание. — Серёгу у нас забрала, противная!       — Так это Зарецкая, конечно, противная. Ты ей нравишься сильно. А мне, кстати, второй отряд теперь ни один секрет не доверит, — подмигнул, легонько толкая в бок. — Ты только не говори никому, что я сказал тебе об этом. Если что, ты сам догадался — там сложно не понять.       — Да Бог с ней, с этой Зарецкой, мне тоже много кто нравится, — как-то невзначай даже не задумываясь, ляпнул Антон. — Знакомая фамилия у неё, но не могу вспомнить, у кого такая же была…       — Так Игорь — командир наш был. Не помнишь его разве? Ни за что не поверю. Игорь — Зарецкий он. А Юлька — его младшая сестра.