Истории ордена Рассвета [ИОР]

Легкие сгорают от недостатка кислорода. В уши бьет треск брони. Тело тяжёлое… Слишком тяжёлое. Он его не контролирует. Он не контролирует ничего, и горящие от боли и слез глаза устремлены лишь вперёд. Все заглушает надрывающийся крик, в сторону которого он бежит, практически падая, но продолжая стремится туда… К освещенному залу. Где знакомый мужской голос кричит знакомое ему имя… . . . Свет ударяет в голубые глаза, на мгновение слепит, прежде чем непослушное тело замирает… Реки… Моря крови… Она столь темная, что кажется черной. В ней плещутся электрические разряды, колыхающиеся все сильнее с каждым надрывающимся воем. Он не может контролировать ничего… Лишь ощущать как поднимается голова. Как взгляд ярко-голубых глаз останавливается на картине, от которой готово было остановиться сердце… Это был Арлан… Нет… Федерико… Он был в этой самой одежде, когда его привели во дворец. И это был его истошный, практически гротескно-звериный крик, что все сильнее сбивался на рокочущий хрип. Все его тела билось в дрожи, овеянное молниями, которые кажется не причиняли боль, но отчаянно пытались утешить своего хозяина… Его облик весь был залит кровью… Этой практически черной кровью… Кровью Ноктис… Становится нечем дышать. Он не контролирует ничего и не способен отвести взгляд от ее тела. Не мог перестать смотреть в широко распахнутые, с застывшими слезами и померкшим блеском алые глаза с голубыми прожилками. Не мог отвести взгляд от осколков кристалла, что, как и у любого иного дэрона, был в ее груди прямо над бьющимся под поверхностью плоти, костей и кожи сердцем… Был слабым местом и силой каждого дэрона… Он видел осколки этого кристалла на полу, разбитые… Раскиданные будто какой-то мусор. Из зоны кристалла, самым отвратительным способом, торчит копье, пронзившее насквозь некогда сильное и гибкое тело, что сейчас лишь тряпкой оставалось в руках Федерико, который видел это все… В его вечнозимых глазах он видит ужас, что не передать слова и не понять, не испытай его ты сам. Он буквально слышал отвратительный хруст костей и то, как рвалась плоть, когда один из шеакрийских жрецов, ныне лежащий испепеленным трупом, оборвал прекрасную линию ее бойкой и яркой жизни… Тело не слушается, но он подходит ближе, дрожа от боли в душе, не замечая боли, которые причиняли ему молнии, что были везде. Не способный отвести взгляда от ее потухших глаз… Глаз той, что недавно призналась, что он стал ей как старший брат, которого у нее никогда не было… И он сказал ей, что отныне есть. Всегда был и теперь будет-!... Навсегда… Федерико даже не видит его, не слышит как тот падает подле них на колени. Юстициар будто сам умер в тот момент, когда оборвалась жизнь искательницы, что стала ему дороже всего на этом чертовом и раздираемом войной свете. И те, кого он когда-то считал своими, забрали, буквально вырвали это нечто дорогое и ценное из его рук, и, не ощущая ничего, размозжили об пол на миллиарды зеркальных осколков, оставляя молодого мужчину лишь дрожать и захлебываться в собственных слезах. Его глотка содрана уже окончательно, а Силлиан не в силах не проронить ни слова. Лишь одними губами вырисовывать ее имя… Ноктис. Ноктис… … Нокт-… Он ведь рванул за ней на Флечче потому что на душе было неспокойно… … Силь. Чтобы проследить, чтобы она не натворила дел там, где обосновалась Шеакрия… Силь. Он обещал ее защищать. Следить. Оберегать. Любить искренне ту, которую с улыбкой на лице назвал в ответ младшей сестрой, как она назвала его старшим братом. Силлиан! Дэрон, которая однажды постучалась на порог его темной жизни, когда он нуждался в этом больше всего. Силлиан, пожалуйста! Искательница, поверившая в мир, вернувшая ему надежду, за что он поверил в нее в ответ…. Мальчик мой, ты должен проснуться! Тело, над которым он не властен, пронзает безумная боль, но, даже если бы он мог, он бы не двинулся с места… Он подвел ее… Подвёл… Это все, на что он способен… Подводить. ПРОСНИСЬ! На мгновение пред своим горящим от боли взглядом он видит похожие, но абсолютно другие голубые глаза, волосы, переливающиеся белым и золотом в солнечных лучах… Знакомое тепло рук, незнакомого человека… Которого он, кажется, знал вечность… … И кажется… … Кажется он уже видел этого человека однажды… … Когда он только получил Ш—... . . . Легкие резко наполняются воздухом. Жизнь возвращается в онемевшее от кошмара тело, заставляя то болезненно вздрогнуть. Ярко-голубые глаза горели, но ни единой слезы так и не появилось, лишь всхлипы, пока очнувшийся молодой король отчаянно хватал кислород ртом… Он переводит взгляд в сторону. Его ухо болело особенно сильно. Пред глазами копошение Силбера, что, увидев пробуждение своего человека, отпустил часть его тело из своего клюва, принимаясь бегать по кровати и обеспокоенно хлопать крыльями, издавая визгливые птичьи звуки, от которых Силлиан тихо морщится. Наконец, верная птица, совершив единый взмах крыльями, цепляется когтями за рубаху короля в районе груди, нервно топчется, прежде чем лечь, начать биться головой о человеческий подбородок, расчесывая перьями щеки и залезая ими в глаза… Он пытался стереть слезы, которые не шли. Которые, как казалось Силлиану, уже никогда не пойдут. В последний раз он плакал в свой двадцатый день рождения, так отчаянно и долго что, кажется, выплакал все. Больше в его теле просто не было. Но его дрожащие, деревянные после кошмара, пальцы осторожно тянуться, обхватывая, сжимая сильнее, чем требовалось, перья орла, прижимая его, не имеющего ничего против и замеревшего, ближе к себе, будто пытаясь слиться воедино с тем, кто выдернул его из этого кошмара. — … В последнее время кошмары становятся все более… Реальными… - голос Силлиана - хрип, пропитанный болью, ему приходится долго молчать, отчаянно глотать слюну, пытаясь убрать из глотки сухость и боль, во многом безуспешно… Но он знал, что Силбер выслушает его. Будет ждать столько, сколько нужно. — Иногда мне кажется, что это происходит взаправду… Может я схожу с ума?... Может. - он делает паузу, осторожно вновь открывая прояснившиеся ярко-голубые глаза, он видит тяжелую и плотную ткань палантина, покрывавшего его кровать. Темно-синего цвета, такого глубоко, как небо без звёзд, в котором хотелось утонуть. — … Потому что этот мир точно сошел с ума. - бросает он в тишину, не совсем уверенный, почему вообще он хотел это сказать. Спустя пару секунд эта фраза показалась глупой, заставила поморщится… Нет. Ладно. Он просто устал. Устал после кошмара, вот и несет подобный философии бред. Тело ноет, требуя отдыха, нормального отдыха, которого Силлиан в лицо, да и за глаза, не видел уже долгие месяцы, годы, однако король сначала садится на кровати, а потом, уперевшись голыми ступнями в холодный пол, встает. Силбер был все так же прижат к его груди, позволяя вести с собой как с безвольной, но столь дорогой и милой сердцу плюшевой игрушкой. Он знал, что Лютериану было это нужно, это был уже не первый кошмар, не он же последний. Король осторожно подходит к столу, на ощупь находит спички и зажигает свечу, освещая его. Перехватив птицу одной рукой, он вытягивает из ящика толстый дневник, который кидает на деревянную поверхность, отодвигая кресло и придвигая ближе письменные принадлежности, стоило ему сесть. Силбер плавно перемещается к нему на колени, приятным теплым весом сидя неподвижно, изредка гладясь головой о чужой живот, успокаивая, как мог. Это был уже девятый дневник. Кошмары начались, кажется, так необъятно давно, после того, как он впервые, в девятнадцать, взял в руки Шай Солар, который выкрал лорд Тадеуш из сокровищницы этого самого дворца, чудом уйдя от взора Эрхарда и его людей. С тех пор они его не оставляли. Сначала размытые и витиеватые, каждый пестривший собственным искателем. Иногда он даже не запоминал их лиц, иногда не мог найти в памяти их облик. Так же призрачны были и события тех кошмаров, единственной неизменно яркой и ясной вещью в которых была… Кровь… Он мог не помнить тех загадочных искателей, почему-то, каждый раз, новых, но помнил каждый брызг и всплеск крови… А потом кошмары стали яснее. Искатели, которых он не знал, не видел, не мог запомнить, постепенно исчезли из них, Силлиан будто начал проживать несколько других жизней в этих кошмарах. Он видел искателя с до одури зелёными волосами, что любил приложиться к бутылке, держась из последних сил и все вторя имя пропавшего Амана… Кажется в отчетах рыцарей ордена об Ардетайне был похожий молодой человек? В этих кошмарах он вновь увидел Ноктис. Улыбающуюся ему и смеющуюся, будто ничего ужасного никогда не происходило, будто никогда и… Он на мгновение замирает, тяжело вдыхает и выдыхает, переводя дух, прежде чем продолжить писать то, что он увидел по ту сторону бодрствования сегодня. Из этих кошмаров он знал Роланда раньше, чем тот вошёл в его жизнь. Прежде чем он предстал пред ним настоящим. Он видел Амана. Как тот убегает. Как тот ломается и крошится на куски под грузом мира. Он был знаком с Федерико, его идеалами, историей, он знал о нем больше, чем он сам сейчас знает о себе. Но узнает в личине Арлана. … Да, он знал многих из них до того, как они вошли в его жизнь. Но он никому и никогда об этом не расскажет. Единственные, кто будут знать: он, Силбер, Ядвига и страницы каждого из этих дневников. Он исписал уже сотни страниц за эти практически шесть лет. Каждая пестрила историей очередного кошмара, размытым или знакомым искателем, обещаниями, тёплыми чувствами от проведенного времени и разделенного вместе… И смертями. Каждая из этих страниц была вместилищем смерти… Ведь каждый кошмар, всегда, неумолимо, заканчивался смертью искателя. Казалось сам мир был против их существования, иногда Силлиан гадал, было ли Руфеону, к которому он никогда не обращался в молитве, хоть какое-то дело до всех этих детей Акрасии, что погибали, стараясь спасти им же созданный мир… И он не знал ответа на этот вопрос. Он мог лишь из раза в раз записывать новый кошмар, вспоминая обещания, что его “Я” из кошмаров давало. И это всегда было одно и то же обещание. Что он защитит их. … И он никогда его не выполнял. Силлиан, тяжёлой рукой, возвращает письменные принадлежности на место. В тусклом свете свечи он всматривается в текст, в исповедь собственных мучений, от которой ломало кости, рвало плоть и выворачивало душу наизнанку. Иногда ему хотелось кричать. Бить. Рыдать. А потом кричать еще больше и сильнее. Но из раза в раз он лишь выливал это все на бумагу… Надеясь, что, однажды, кошмары закончатся… Как мантру повторяя про себя обещание, что давал каждому из искателей. Обещание защитить. Он уже не задавался вопросом, почему видел все это. Шай Солар был слишком загадочен, древен, но невероятно умён. Он хотел что-то показать и сказать, просто король сам пока не был готов понять что, не был готов ухватиться за правду. За правду, которая изменит все. … Он вновь смотрит на исписанные дрожащим почерком страницы, где-то он надавил слишком сильно и страница порвалась, как ничто иное показывая внутреннее состояние Силлиана. Он привык к кошмарам… Но те, где была Ноктис… — … Видимо я даже в кошмарах не могу сдержать свое тебе слово… Я могу лишь продолжать подводить тебя… - кошмары с ней всегда будут выбивать из его легких воздух, а из глаз свет. — … Прости своего брата-неудачника, сестренка… пожалуйста… - Силбер осторожно поднимает голову, слегка расправляет крылья, курлыча. В его искристых голубых глазах король видит удивительно человечное сочувствие, желание помочь, как и понимание того, что он - лишь птица… Но Силлиану этого достаточно. Ему было важно лишь то, что он любил эту птицу всем сердцем. И она любила его в ответ. Лютериан убирает дневник обратно, берет птицу в руки и обнимает, нежно целуя ту в макушку, после чего встаёт, осторожно вышагивая сквозь несколько комнат, прочь из собственных покоев. В коридоры ещё спящего замка. — Пойдем перекусим, Силб… - тихо хрипит король, на что орёл ему, так же тихо, курлычет в ответ. Вокруг было тихо, лишь изредка раздавался треск доспехов дежурящих рыцарей, что, уже видели эту картину десятки раз, делали вид, что не замечают короля. Они знали, что ему тяжело, и знали что все, что они сейчас могут сделать - хорошо выполнять свою работу и не задавать вопросов тому, кто желал переварить все в одиночку. На кухне находится хлеб и начинка для бутерброда, приготовленное мясо для орла. Нет желания даже заварить любимый чай, Силлиан способен лишь вгрызаться в сухомятку с начинкой, глотая через боль в глотке. Силбер ест более охотно, но, время от времени, жертвует своими кусочками мяса, принося их Силлиану в руки и замирая, пока мужчина, через не хочу, не съедает. Орёл будто говорил ему: “Ты же король, ты должен быть сильным, защищать всех, а для этого нужно хорошо кушать.” - и, иной раз, сердце Лютериана сжималось от этого посыла, и он вновь отправлял в рот кусок жареной свинины или говядины, не легче было и от того, что орёл приносил ему самые большие, сытные и аппетитные куски, ероша перья, если мужчина пытался отнекиваться. Иногда он вел себя излишне человечно… Но об этом Силлиан тоже не спрашивал. Он принял это, отодвинул на задворки сознания, боясь, что может разрушить хрупкую и столь ценную магию. Ведь Силбер был ему семьёй, которую он встретил недавно, но, кажется, знал вечность. После этого подобия завтрака королю становится немного легче, он даже умывается с помощью воды, что была на кухне, приводит растрепанные блондинистые волосы в подобие порядка, приглаживая их влажными ладонями, приглаживает и перья Силбера, что довольно жмурится. Когда потомок Лютерана уже больше похож на человека, который, правда, в моменте осознает, что все это время ходил босиком, он, закрыв глаза на вышеупомянутый факт, позволяет орлу забраться на его левое плечо, отправляясь гулять по замку. В нем было особенно мирно в столь ранний час, когда улицы только начинали покрываться предрассветной дымкой. И, ещё полгода назад, это место откровенно пугало Силлиана. Оно было столь огромным и… Пустым… Первое время не удавалось спать, тогда именно ночные прогулки и исследования помогли прижиться, обосноваться, на самом деле полюбить этот замок, пропитанный великой историей… Было в нем лишь одно место, что потомок эсдо не признавал… Он до сих пор не мог вынудить себя переселиться в покои, где когда-то жили его родители, все прошлые короли и королевы, Лютериан даже не мог посмотреть на дверь от комнаты без боли в глазах и душе… Но, помимо чего-то столь болезненного, в замке было и любимое Силлианом место… Он с тихим скрипом отворяет дверь в галерею, на уставшем лице наконец-то сквозит нежная улыбка, даже Силбер встрепенулся, вспархивая с плеча короля и, с любопытным видом, садясь на стол, на котором нынешние художники оставили множество набросков и заметок. Молодой король вышагивает вдоль стен, каждый раз замирая подле очередного портрета королей и их королев прошлого. Краски передавали весь тот блеск в глазах, радость, счастье, умиротворение, что эти люди испытывали подле друг друга… “Орлы рода Лютериан влюбляются единожды и навсегда.” Эту фразу он, ещё будучи ребенком, вычитал в одной из баллад прошлого, о Лютеране. Кто знал, что она применима и к нему? И, если честно, Силлиан был рад, когда это понял. Вот он замирает перед портретом предка, благодаря которому история этого королевства когда-то началась. На душе сразу становится тепло, будто вновь загорается та связь, что, сквозь века, тянул Шай Солар между каждым потомком рода Лютериан. И на этом портрете, в отличие от множества баллад и легенд… Лютеран был человеком. Не героем, до которого никогда не дотянуться, не первым эсдо, а просто влюбленным по уши в свою королеву мужчиной. Улыбка с зубами, широкая и яркая, изображенная на портрете, была иной, чем требовал этикет, она отражалась в его кристально-голубых глазах, взъерошенных волосах, искрящихся на солнце. Стоял он вовсе не ровно, а наклонившись к креслу, практически прижавшись к той, кто на нем сидела. Аурелия Лютериан. Первая королева Лютерии. Это была самая загадочная фигура истории их рода, пришедшая из ниоткуда, как некогда появился и сам Лютеран, длинные волосы, напоминавшие цветом топленое молоко и чарующие лиловые глаза. Она смеялась, сцепив пальцы с мужем, на которого, в ответ, и был направлен ее взгляд. Художник начинал заново этот портрет семь раз, но, вновь и вновь, эти двое теряли всякое самообладание, нарушая всякие правила позирования для картин. В конце концов творец сдался, написав, наверное, лучший портрет за всю историю рода Лютериан. Люди, искренне и самозабвенно любившие друг друга, положившие начало своим потомкам, и давшие пример всем последующим о том, что за любовь стоит бороться. Люди, что отныне наблюдают за каждым своим ребенком и заботятся об их орлиных душах, когда ветра возносят их ввысь, в их чертоги. И ни один из последующих монарших портретов не был похож на предыдущий, они были живыми, как и люди на них. Они были самыми разными, орлы и орлицы Лютерии, несшие тяжкое бремя защиты и заботы о столь большом королевстве, но в их лицах неизменно читалась тихая поддержка, слова о том, что, кто бы сейчас не занимал некогда их место - он все преодолеет. Ярко-голубые глаза Силлиана скользят в дальнюю часть зала. Там, с уже натянутым холстом и готовой рамкой, стояло пока что пустое полотно. Их, с его королевой, полотно. И его окончательно отпускает одеревенение после кошмара, ведь он знает, кто будет с ним рядом на этом полотне. Чьи кристально-зеленые глаза станут истинным украшением, радостью, этого холста и его всей последующей жизни, когда, наконец-то, все препятствия будут позади. Когда он сможет громко, четко и ясно, без утайки, сказать всем, насколько сильно любит эту женщину, пахнущую яблоками и бережно заботящуюся об его уставших сердце и душе. Скорее бы пришел рассвет, утро, прошел завтрак. Он уже хочет оказаться на фестивале Проводов осени, хочет поскорее увидеть свою ненаглядную Куницу и обнять как можно крепче, чтобы постараться хоть как-то выразить все те неописуемые чувства и благодарность, что он к ней испытывает, насколько сильно он желает ее защищать и радовать. Но вот, Силлиан останавливается подле иного портрета… Мужчина с глазами цвета мягкого неба, его, слегка вьющиеся и лучезарно-светлые, длинные волосы были собраны в высокий хвост, на лице его было выражение, пропитанное глубокой мудростью, которая, однако, постепенно уступала место его грохочущей радости. Подле него женщина, чьи волосы, черного цвета, но отливающие на солнце благородной медью, мягкими кудрями лежали на ее плечах, в ее зеленых глазах, похожих на молодую траву, читалось спокойствие и тихое счастье. И внизу портрета приписка, каждый раз видя которую, Силлиан морщился от боли в груди, а дыхание перебивалось… “Вейлор II Мудрый и Миранда I Лютериан” … … Его родители… … Силбер, видя реакцию хозяина, тихо вспархивает, приземляясь ему на плечо, мягко ластится к его голове, позволяет королю обнять его правой рукой и прижать поближе к себе, отдаться трепетной поддержке любимой птицы. Силлиан не знал этих людей, не помнил их тепла и любви, ведь был практически месяцем от роду, когда остался сиротой, сокрытым в глубинах Западной части Лютерии. И тем не менее… Он каждый раз чувствовал их трепетное тепло, он чувствовал их любовь. Благодаря которой появился на свет. С которой родители держали его на руках… С которой дали имя, что он носил… История его родителей была иной, нежели у многих других монарших пар рода Лютериан. Его отец был вынужден жениться, понимая, что уже его отец, дед Силлиана, был слишком слаб здоровьем и нуждался в отдыхе. В отдыхе, что смог бы позволить себе лишь тогда, когда увидел бы, что его сыну есть на кого положиться. И да, то шло вразрез с мантрой рода Лютериан, о том, что они влюбляются единожды, но Вейлор сам, из чистых побуждений и любви к родителю, что постепенно угасал после смерти их с Эрхардом матери, сделал этот выбор. Выбор, что стал самым лучшим его принятым решением. Вейлор некогда выбрал Миранду потому, что из всех вариантов невест она была спокойнее всех… И от того ему было спокойнее всего с ней, с ее тихой, но такой трепетной меланхолией, а ей, теплее всего с его горячим сердцем, с наибольшем чувством безопасности в его всегда горячих руках, сжимавших тогда Шай Солар. Это было сотрудничество, уважение, забота, которые переросли в тихую и одновременно яркую, нежную и одновременно пылкую любовь, о которой Силлиан был готов сутками слушать из уст Гедрюса, который видел все это своими глазами много лет назад. Воевода рассказывал, как в глазах его родителей постепенно появлялось, а потом и разгоралось бушующее пламя, поглотившее, в конце концов, их обоих, давшее начало чему-то большему, нежели сотрудничество. Большему, благодаря которому Силлиан сейчас ходил по этой земле. Большему, что стало не просто любовью с первого взгляда, а следствием большого количество работы, доверия, поддержки. Большему, с которого Силлиан брал пример и в своей с Ядвигой любви. Он не знал этих людей… Но он любил их так же, как его любили они. Он мог иногда злиться на них, за то, что они не разоблачили замыслы дяди, предаваться отчаянию и печали об их судьбе, думать о том, как могла сложиться их общая судьба, не случись трагедии… … Он любит этих людей, и знает, что они любят его, наблюдая с вышины чертогов, где расправляются крылья каждого из рода Лютериан, когда ветра уносят их души ввысь… И однажды, когда придет и его с Ядвигой время, они наконец-то встретятся.

***

И, как и желал того Силлиан, орден наконец-то покидает пределы дворца, направляясь в Таёжный увал. В этот раз, за отсутствием необходимости показать Арлану Лютерию, они используют портал, собравшись у него ни свет, ни заря, после плотного завтрака. Наконец-то можно было надеть не доспехи, но куда более простую и удобную одежду. И этим воспользовались все… Кроме Роланда. Шталдрахэ наотрез отказался снимать свою прекрасную и сияющую броню, будто она уже намертво к нему приросла… А может так и есть, раз он в ней и спит нередко? Король в последний раз обводит своих рыцарей глазами, поочередно пропуская их вперед себя к порталу, его голубые глаза лишь на мгновение задерживаются на лице Ноктис, на ее губах уже знакомая алая помада. По мужскому лицу скользит быстрая тень, он не знал что именно, но что-то случилось, когда она была в Озерной деревне в последний раз. Иначе бы она ее не нанесла. Вспышка света. Ландшафт столицы сменяется гудящим и живым таежным лесом, что приветствовал гостей пушистыми ветками-лапами сосен и ёлок. Постепенно желтеющей травой и хрустом остывающей земли. Роланд припускается вперёд, а маг, вынуждено, ускоряет шаг за ним, чтобы напарник не наделал дел по пути, что предстояло проделать пешком. Пользуясь этим, Силлиан ловко хватает Ноктис за локоть, притормаживая ее. — Что-то случилось? - спрашивает он не без доли серьезности, заглядывая ярко-голубыми глазами в сильмаэлево-руфенитовые. — Нет. С чего ты взял? - хмурится ассасин, вырывая локоть обратно и, ловким движением руки, поправляя плотную ткань сарафана цвета красной коры. — У тебя помада на губах. — Праздник же. — Не ври мне. Ноктис. - хмурится король, чуть ближе наклоняясь к девушке, что уже начала скалиться. Ее реакция отвечает на его вопрос лучше, чем что-либо иное. — Хватит, Силлиан. Не лезь, куда не надо. Мы уже решили, что ты потерял эту привелегию. - шипит дэрон, а ярко-голубые глаза распахиваются шире, после чего выражение короля приобретает печальный оттенок. — Ноктис… — Пошли. Не надо заставлять всех ждать, вопросы будут. - ее тон звучит холоднее, так, словно она вновь проводит меж ними острую черту, и он, в который раз, режется, пытаясь ее пересечь. С каждым разом лишь сильнее. И, даже так, он будет пытаться вновь и вновь, даже если изрежет всего себя в процессе. Он поднимает глаза, смотря ей вслед, выражение печали сменяется тихой решимостью, как и обычно. В радужках, вместо отражения отстраненного дэрона, мелькает маленькая девочка с взлохмаченными волосами и очень яркой улыбкой… … — Николо? Дариус? - Арлан на мгновение замирает на месте, увидев пред собой знакомые лица, на входе в деревню. — О! Арлан! - Николо, широко улыбнувшись, подходит ближе, заключая мага в объятия, на что Роланд хмурится. — Э! Это кто? — Это мои знакомые собеседники. - отвечает маг, делая шаг назад от довольного рыцаря, Дариус лишь подходит ближе, кивая в знак приветствия. Паладин скользит между ними прищуром, после чего, показав двум рыцарям, по его мнению способных увести у него друга, что он следит за ними, удалился искать Урма. — И что это с ним… - протягивает маг шёпотом, на что раздается тихий голос полуседого рыцаря. — Роланд очень трепетно относится к своим друзьям и делиться ими не любит, особенно если это члены ордена. А ещё он насторожен, потому что опасается, что вас могут обидеть за ваше происхождение. — Оу… — Но, ничего страшного, он скоро свыкнется, всегда так. - продолжает Дариус, после чего, наконец-то, Арлан задаёт вопрос, что крутился у него на языке. — Что вы здесь делаете? — А! Так мы отсюда родом! Попросили у лорда Бельбрина отпускной за день до фестиваля, чтобы приехать и помочь. А ещё, ах~, я приехал увидеть свою ненаглядную.~ - отрапортовал Николо, постепенно его лицо принимает мечтательное выражение, а Дариус, наоборот, вздергивает брови. — “Ненаглядную”? — Ты что забыл!? - порывается рыжий, услышав слова друга. — Моя прелестная, длинноносая, чернобровая смугляночка, ты-... Ты! — Я забыл, извини. - Николо тормозит, услышав спокойный ответ полуседого напарника, а Арлан лишь тихо смеётся, отвлекая их от маленького подобия спора. — Ну вот~, кажется кто-то чувствует себя уже гораздо комфортнее. Я рад. - сзади раздается голос короля, Ноктис же проходит мимо мужчин, лишь кивнув им, ненамеренно, маг подмечает что-то не то в ее настроении, после чего поворачивается к Лютериану. — О, а вот и Силлиан! - улыбается Николо, по традиции, идя обниматься. — Здравствуй. - звучит голос Дариуса, который, в этот раз, все же протягивает руку для рукопожатия. — И вам хорошего фестиваля. И, ну наконец-то по имени, а то я уже устал от “Ваше Величество”. - улыбается ярко-голубоглазый, на что все четверо тихо хихикают. — Ладно, идемте, дел еще немало. - деревня постепенно просыпалась, начинались последние приготовления и, несмотря на прохладную погоду, столы стояли на улице, чтобы поесть всем вместе в разгар проводов осени. Каждый занимался своим делом. Арлан, как и обещал в прошлое их посещение, увлек за собой детей, показывая им чудеса магии, тем самым освобождая благодарных взрослых от тех, кто путался под ногами. Роланд, вместе с женщинами, корпел на кухне, и, опираясь на рецепты матушки, выдавал невероятно вкусные блюда, которыми правда, можно было целую семью одной тарелкой накормить, на что Шталдрахэ лишь задирал нос, говоря, что он сам несколько таких съест и не наестся. Силлиан и многие другие помогали со столами, немногочисленными, но придающими атмосферу украшениями, изредка, правда, становясь вешалкой для детей, что желали послушать что-нибудь из уст короля. А Ноктис, скрывшись из виду, в последний раз тщательно проверила всю местность вокруг деревни, так чтобы никакие твари не посмели побеспокоить их миг веселья и отдыха. — Мои милые жители Озерной деревни, и наши гости, я с радостью на душе хочу поздравить вас с тем, что мы пережили ещё один год. Год этот был непростой, но наш фестиваль от того лишь знаменательнее, ведь, с этого года, не властен над нами более тиран. Трон снова у потомка Лютерана, а жизнь наша постепенно налаживается. - голос старосты Янора разносится по деревне, когда он выходит в центр, с широкой старческой улыбкой на лице. Немного позади стоял отец Димитриан, державший трость старосты и, молча обводивший всех внимательным взглядом. — Давайте же радушно примем конец этой осени, умаслим ее, да проводим в дальний путь, ознаменовав скорое начало зимы. Объявляю фестиваль От-Кры-Тым! - староста резко поднимает руки к небу, тут же, правда, хватаясь за больную спину. К нему тут же подходит отец Димитриан, начиная отчитывать старика, напоминая, что в его возрасте уже поздно так резко двигаться, попутно взмахивая посохом и накладывая лечащее заклинание под хриплый смех Янора. Дети разбегаются кто куда, начинают играть музыканты, кто-то пускается в пляс, уже слышится как Роланд и Урм начали свою попойку, разнося повсюду грохочущий гогот, а кто-то, проголодавшись после последних приготовлений к фестивалю, идет сразу к столам, наслаждатьсь вкусной и горячей пищей. Вот и Его Величество, с довольным видом уцепив себе куриную ножку с картошкой, направляется прямо к определенному столу, где виднелся силуэт столь милой ему зеленоглазой особы. — Какая удача, что здесь есть свободное место, надеюсь я не помешаю. - услышав знакомый голос, в глазах Ядвиги рассыпаются искры, а сама она, тем не менее делая вид, что ничего особенного не произошло, мило улыбается. Может они и были вместе уже практически пять лет, однако, все же держали определенный уровень секретности, принимая во внимание окружающие опасности. — Ох, ну что вы, Ваше Величество, конечно вы мне не помешаете. - с такой же долей наигранности, что и он, произносит она, слегка отодвигаясь, чтобы Силлиан мог поудобнее устроиться рядом, после чего шепчет. — Я так рада тебя видеть… Прости, совсем на кухне замоталась, удалось вырваться только когда фестиваль начался… — Ничего страшного, милая, я сам был занят, да и повсюду сновала куча любопытных мелких хорьков, что выдали бы нас взрослым с потрохами. - шепчет он в ответ, после чего они оба смеются. Еда и наслаждение ей отходит на второй план. Незаметно, под скатертью, они сцепляют руки, переплетая пальцы, снаружи активно делая вид, что они просто хорошие друзья, выросшие вместе, прекрасно друг друга знающие. Вовсе не по уши влюбленные, что только и ждут момента пропасть из под поля чужих глаз, чтобы наверстать всю упущенную за время очередной разлуки нежность. — Я думала мы встретимся позже. Наедине. - вновь тихо шепчет она, подцепляя ложкой кусочек мяса в супе. — Говорят, если поесть подле юркой Куницы, она одарит тебя своей любовью… А ещё я уже не мог терпеть, остаток утра о тебе только и думал. - сначала в его тоне читалась шутка, однако, по мере того, как Силлиан говорил, она услышала не только явную усталость, но и что-то более тяжелое. — … Тебе опять приснился кошмар…? — Они меня не оставляют. - с усмешкой констатирует король, слегка расслабляясь, когда ощущает как ее ладонь сильнее сжимает его. — Сегодня ты будешь спать хорошо, я тебе обещаю. - говорит она с уверенностью, что вызывает на чужом лице улыбку, однако, когда Силлиан уже хочет сделать какое-нибудь замечание, что заставит ее краснеть, Ядвига широко улыбается, тихо тараторя. — Мы приготовим молоко с медом, а еще теплый хлебушек, и я недавно выбивала одеяла, поэтому они жутко мягкие. Ещё! Я недавно наконец-то доделала игрушку в виде Силбера, я тебе ее тоже дам, кстати, а где Силбер? - Лютериан в процессе ее речи отворачивается, чтобы не рассмеяться, однако на душе становится особенно тепло и приятно, пока в голубых глазах расходятся лучи рассветного солнца. — Он успокаивал меня после кошмара, так что я отпустил его отдохнуть, полетать, потерроризировать народонаселение леса… Кхм. Он вернется к вечеру. - Ядвига хихикает, зачерпывая очередную ложку супа. Проглотив и прожевав, он хочет сказать что-то ещё, однако ее выражение лица быстро становится напряженным, когда она видит кого-то за спиной Силлиана. Мужчина даже не успевает отреагировать, лишь ощутить как возлюбленная одергивает руку, когда между ними, с какой-то долей остервенения, опускается тарелка с курицей и печеными овощами. — А ну-ка молодежь, двигайся, дай папке подле дочери опуститься. - Лютериану даже голову поднимать не надо, чтобы понять кто это. Григор. Сразу становится напряженнее, Ядвига отодвигается на свой конец скамейки, начиная активнее есть суп, а молодой король скалится, откусывая мясо от куриной ноги как взбешенный зверь. Под черной бородой Григора мелькает победная улыбка и, конечно, потомку эсдо стоило догадаться, что отец возлюбленной ему продыху не даст, не говоря уже о том, чтобы дать время наедине с ней. А ведь когда-то, кажется, они были близки… — Что же вы, Ваше Величество, снизошли до нас. Вам здесь разве не худо? Разве работы не много? — Отец! - порывается уже было Ядвига, однако Силлиан лишь мягко трясет головой, показывая, что все хорошо, после чего выпрямляется, поворачивая лицо к собеседнику. — Силлиан. Я здесь как Силлиан, который тут рос, Григор. И нет, не много, нет, не худо. Это. Мой. Дом. - оба зубоскалят, ощущаясь скорее как хохластые дикие псы, рыскавшие по таежному увалу, нежели как люди. — А твое происхождение об этом не говорит, мальчик. — А мое происхождение сейчас никого не должно интересовать. Ваша трусость просто жалко выглядит. — Пф, “трусость”? — Да, трусость. - огрызается неожиданно Силлиан, сжимая край стола до побелевших костяшек. Это не было чем-то новым. Когда происхождение Силлиана было открыто, их отношения с Григором… Сильно испортились. Это было, кажется, нескончаемое противостояние отца, что считал дворец слишком жестоким и несправедливым местом для дочери-простолюдинки, и короля, выросшего как простолюдин, который не был намерен отступать из-за каких-то богом позабытых норм и манер. — Вы трус, который предпочтет лишить дочь всего, ради иллюзорного шанса уберечь ее. Может под замок еще посадите? — Я лишь делаю то, что должен делать любой нормальный отец. Я защищаю своего ребенка от твоего провального плана, ты… Эгоист. - их голоса становятся громче, и Ядвига, с опаской, осматривается, она понимала что не остановит их, но, вот, ее глаза мерцают, когда она видит того, кто сможет. — Считаете, что я не способен ее защитить? — Ха!? Ты? Ты никого не способен защитить, Силлиан. Ты даже этого дэрона того не смог-... — Лютерана ради, заткнитесь Григор, иначе я за себя не ручаюсь. Оставьте. В. Покое.- — Хватит вы оба! - мужчины тут же смолкают, когда между ними, как в дежавю, на стол, с громким стуком, опускается кружка яблочного сока. Сверху звучит грозный женский голос, вынуждающий обоих поднять глаза вверх. — Любовь моя… — Мама! — Здравствуйте… Тетя Марта. - мать семейства складывает руки на груди, с разгневанным взглядом наблюдая как мужчины, повесив головы, отворачиваются друг от друга. Ещё несколько раз смерив обоих карим взглядом, Марта, поправив густые светло-русые локоны, настойчиво, тыльной стороной ладони, хлопает мужа по руке. — Яда, милая, если ты поела, поможешь, пожалуйста, Славе с яблоками? Боюсь она сама не управиться, и Силлиан может помочь, смотрю ты уже доел. - женщина улыбается дочери, чье выражение лица прояснилось. Немного неловко, быстро, выскочив из-за стола, Ядвига целует маму в щеку, после чего, подхватив молодого короля за руку, они скрываются в толпе. — Марта… — Григор, ну вот что ты к мальчику цепляешься? Он же наш мальчишка, свой, мы его знаем лучше, чем самих себя, право слово. - на придыхе произносит она, садясь подле мужа. Мужчина лишь морщится, потом сводит брови, потом и вовсе, со вздохом, отворачивается. Повисает молчание, во время которого Марта сначала осторожно касается плеча мужчины, а потом, обвив его руку своими, укладывает на него свою голову. — Ох, Григор… Мой прекрасный и поспешный Григор… Ведь Силлиан прав. Наша дочь - не птица, чтобы ей сидеть в клетке. Ты лишь отобьешь ее от себя, если будешь мешать им. — Он - король, Марта… Дворец погубит ее… — Но дворец не погубил его, хотя он вырос здесь. Почему же он должен Яду погубить? — Ты не понимаешь, Марта. Они вынудят его выбрать кого-то… Правильного. Тьфу ты! - на последнем слове, пусть он и пытается это скрыть, она слышит в его тоне печаль. Даже если он ставил дочь на первое место, делая все во имя ее блага, он не мог стереть все те годы заботы и любви к этому упертому юноше, которого они ласково звали Силь. И она это знала, а он это рьяно, в силу характера и ответственности, отрицал. — Ты ведёшь себя как ребенок. - цокает Марта языком, смеясь. Ее реакция заставляет мужчину нахмуриться и повернуться к ней лицом, чтобы возразить, однако он не успевает, замолкая и замирая, после неожиданного и короткого поцелуя со стороны жены. — Григор, прекрати цепляться к нему и Ноктис, во имя Лютерана. И дай им просто… Справиться. Орлы рода Лютериан влюбляются единожды, однако ты не убедишься в этом, если не дашь мальчику расправить крылья. - произносит она с теплой улыбкой, пока ее пальцы мягко касаются щеки мужчины, который вздыхает, льнет к ее коже, однако не отступает, пока что. — И все же я считаю, что ты не права Марта… Прости. — Это не страшно. Мы не всегда должны сходиться во мнениях. Просто не груби ему… Григор, это дитя и так слишком много потеряло, и я лишь прошу тебя не забирать у него больше. - она заглядывает в его темные, практически черные глаза, смотрит долго упорно, после чего дополняет. — И ты также извинишься перед Ноктис. Она мне как вторая дочь, а с каких пор я позволяла тебе оскорблять моих детей?. — Никогда, любовь моя… — Вот и решили. - она улыбается, напоследок целуя все ещё немного хмурого мужчину в висок. Марта не сомневалась, что он ещё не раз захочет помесить эту грязь ногами, но, для того она и была нужна, и, раз за разом, продолжит вытаскивать из передряг этих детей. Своих детей.

***

Конечно, помощь Славе была лишь предлогом Марты, чтобы Ядвига и Силлиан смогли уйти сухими из воды, никто из них даже близко не шел в предложенную ее матерью сторону, они лишь, как можно быстрее скрылись от чужих глаз среди деревьев, оставшись один на один друг с другом и тайгой. И, когда это происходит, Силлиана словно срывает с цепи. Ядвига не успевает ничего сказать или сделать, лишь ощутить как ее вжимают в ствол ближайшего дерева, целуя так, словно это действительно был их последний раз, словно пытаясь слить их тела воедино. Она чувствует в этом поцелуе все: отчаяние, злость на ее отца, злость на самого себя из-за того, что Григор, возможно был прав, и огромное, просто невероятное количество тепла. Он не хотел ее терять, не хотел отпускать. Может он и вправду был эгоистом из-за этого, но Лютериан предпочел бы сложить собственную голову на плахе, нежели позволить разрушить эту прекрасную женщину, которую сейчас с такой силой прижимал к себе. Он любит ее. И он никого и никогда больше так не полюбит, как ее, показывая это в каждом движении рук, в том как его зубы мягко впиваются в ее припухшие губы, в том как горячий язык проскальзывает внутрь, углубляя поцелуй. Силлиан до ломоты в костях скучал по этим ощущениям, по ней самой. Он столько всего хотел рассказать, столько обсудить, слушать ее истории о том, как проходили эти недели в разлуке, однако эта перепалка с Григором и собственная ненасытность лишь отодвигают возможность тихого и мирного времяпрепровождения куда-то прочь, туда же, кажется, задвигается и благоразумие. Голос Ядвиги отдает хрипом, когда Силлиан наконец-то отникает. Легкие горели от недостатка кислорода, лица - от жара, а в обеих парах глаз был лишь беспросветный туман. Они смотрят друг на друга с мгновение, прежде чем он рвано вдыхает носом поглубже, покрепче обхватывает ее тело, принимаясь целовать чужую шею. Хотелось оставить следы, истерзать в собственную радость поцелуями и укусами эту нежную кожу, однако Лютериан строго держится черты, что себе сам нарисовал, он зарекся причинять ей неудобства своими действиями, и сейчас не будет, как бы не хотелось. И она лишь что-то непонятно шепчет, позволяя себе откинуть голову назад и зажмурить глаза под влиянием приятных ощущений, вцепиться пальцами в сильные и такие теплые плечи, дарившие ей чувство любви и безопасности. Что бы кто ему не говорил, и что бы он сам о себе не думал… Она искренне и самозабвенно была готова доверить ему свои сердце и жизнь, зная, что он сохранит их в безопасности. Силлиан в последний раз проводит языком вдоль изгиба ее шеи, выбивая из Ядвиги крупную дрожь, рвано хватает ртом воздух, собираясь вновь затянуть в поцелуй, к которому сама девушка уже тянется… Когда где-то сбоку трещат кусты. Влюбленные замирают, а молодой король инстинктивно прячет свою Куницу, прижав ее к своему плечу, попутно осторожно отступив за дерево, в которое они вжимались ранее. Зеленоглазая замерла, пытаясь угадать, что будет дальше, однако, постепенно, ощущает как Силлиан расслабляется, отпуская ее, жестом показывая быть тихой. Постояв так ещё немного, он, неожиданно, утягивает ее за собой, на корточки, так что оба выглядывали сквозь лысеющие ветки кустов на одинокую поляну с поваленными деревьями. Источником шума оказался Арлан, из-за бирюзовой рубашки он слегка сливался с сосновыми и еловыми ветками. Маг, держа в руке тарелку с чем-то и кружку в другой, пробирался сквозь поваленные деревья… К Ноктис. Ассасин сидела совсем одна, скрестив руки на груди, вытянув ноги и нехарактерно сгорбившись. Услышав шум, она лишь безучастно обернулась назад, отворачиваясь вновь, поняв, что это лишь ее друг. — Я принес тебе этих загадочных яблочных штук, похожих на пышки, и сок. А то дети скоро все сладкое съедят. - мягко произносит Арлан, наконец-то садясь подле дэрона и ставя тарелку между ними так, чтобы она не упала с широкого ствола. — Спасибо. - Ноктис хватает лишь на это, после чего она переставляет тарелку себе на колени, забирая из чужих рук кружку, гипнотизируя все это взглядом. Потом, однако, поднимает лицо на мага, все так же молча. — Ты… — Я не ухожу. - отвечает Бенэлораж с легкой улыбкой и скрещивает руки на груди. Ноктис лишь морщится, но ничего не говорит, возвращаясь к рассматриванию еды. Она действительно была погружена в свои мысли, Силлиан знал наверняка, иначе бы давно заметила его и Ядвигу, наблюдающих за ними из кустов. Брюнетка, осторожно постучав по плечу короля, с искрящимися глазами мотнула головой в сторону Арлана и Ноктис, однако король лишь пожал плечами, мол “Не знаю, что между ними.” Да, не знал он. В каждом из кошмаров, где была Ноктис, там был и Арлан, точнее Федерико, где был Фео, там была и Нокт. И их всегда связывало нечто большее. И он это знал. И он не собирался этому препятствовать. — Погода сегодня хорошая. - неожиданно произносит маг, за что ассасин на него косится. — Разговоры о погоде? Если тебе не ловко, лучше вернись на фестиваль, Арлан. - произносит она, вгрызаясь в одну из пышек. — Силлиан дал мне задание говорить с людьми, чтобы вспомнить каково это, этим я и занимаюсь. Поэтому, да, погода хорошая. - дэрон, пережевывая пищу, поворачивается к мужчине лицом, с четким намерением сказать что-нибудь такое, чтобы отвадить его… Но натыкается лишь на искреннюю улыбку. Ворох внутри нее вновь колыхается, грозясь поглотить все, вывернуть наружу… Однако Ноктис неожиданно понимает, что бессмысленно пытаться ускользнуть от Арлана. Он ее видит. И каждый раз это заставляет ее теряться, а он, пользуясь этим, подходит ближе, налаживая дружеские отношения. Он был вежливым, интересно рассказывал о магии, у него было много черт хороших и немало плохих, вроде того, что он часто надумывал лишнего, и, самое главное… С ним было просто приятно находиться рядом. Был ли то приготовленный им завтрак, короткие диалоги в Ардетайне, даже тот странный на подъемнике, как они играли в шахматы против Силлиана, сейчас, когда он принес ей поесть… Федерико. Арлан. Не важно… Он просто был хорошим человеком. Человеком, которого она могла попробовать пустить немного ближе, чем остальных, потому что дэроны для него были чем-то столь же привычным и нормальным, как и дышать… Потому что в общении с ним ее разум дэрона и душа человека, впервые, не конфликтовали. …

“Дэрон, выросший среди людей, обречен на смерть, потеряв уверенность в том, кто он есть.”

Вспоминая эти слова, каждый раз, когда ее “Я” начинало рваться на части, Ноктис лишь бессильно закусывала губы, ощущая на них помаду. Когда-то давно, когда она оказалась в Леонхольде, когда потеряла уверенность в том самом “Я”, пара женщин постарше и вручили ей один флакон, со словами, что она запомнила на всю жизнь. Что это придаст ей уверенности в себе. И была ли то сила самовнушения или люди действительно смотрели на нее иначе, но дэрон, кажется, уже не могла покинуть пределы некогда родного королевства, без яркой красноты на губах, что сочеталась с ее алыми глазами. И сегодня она нанесла ее из-за того, что тогда сказал Григор, из-за того, что это выбило землю из под ее ног, лишило последней уверенности в том, что здесь ее видят в первую очередь как “Я”, а не как дэрона. Но это кажется не так, и она, оставшись маленькой и беспомощной, жалкой, как в день, когда дотла сожгли ее деревню, могла лишь вновь нанести помаду и уйти подальше от людей. И тогда он снова ее нашел… Как когда-то, когда Ноктис была маленькой, ее находил… Неважно. Все это уже неважно. Все это прошлое, что было слишком хорошим, чтобы длиться вечно. — Ноктис? - она отходит от своих мыслей, услышав голос мага, она поворачивается к нему, неожиданно ощущая прикосновение теплой кожи к губам. Дэрон моментально делает теневой рывок назад, готовая оскалиться, однако видит след от помады на тыльной стороне ладони мага. Яркий, смазанный, который будет очень тяжело оттереть, однако Арлан был абсолютно спокоен, он даже встает вслед за Ноктис, в пару шагов вновь оказываясь перед ней. — Это что ещё значит…? - тянет она, водя взглядом между чужой рукой и лицом. — Давай я скажу одну вещь, а ты не будешь меня бить, пока не дослушаешь, хорошо? - восприняв чужое молчание как согласие, маг вздыхает, осторожно снимая и вторую перчатку, чтобы не заляпать ее помадой. — Когда я был маленьким и только очутился в Фейтоне, я часто таскал при себе книгу, которую мне подарил гранд мастер, в качестве маленького приветственного подарка. Она была о героях, от того я чувствовал себя спокойнее, держа ее при себе. И тогда Сайка, понявший, что это начинает доходить до фанатизма, начал учить меня как обращаться с кинжалами. И, как ты знаешь, драться кинжалами нормально я так и не научился, однако мысль Сайки была в другом. - тут маг замолкает, чистой рукой, мягко, толкая девушку меж ключиц. Конечно ее сердце было ниже, но ему просто воспитание и собственный стыд не позволяли коснуться женской груди вот так просто. — Уверенность не в книжках, или красной помаде, она там. И тебе не нужен никакой краситель, чтобы выглядеть увереннее в чужих глазах, Ноктис. Ты прекрасный воин, ты выглядишь грозно, ты способна исчезнуть из чужого поля зрения в белой броне и красном металле, при этом не прикладывая практически никаких усилий… Тебе это не нужно. - дэрон распахивает глаза, приоткрывая рот, но Арлан заговаривает быстрее. — Я очень хорошо умею складывать два плюс два… А ещё я подслушал как Силлиан и Григор ссорились о чем-то, и отец Ядвиги упомянул дэрона. Либо это ты, либо Аман, однако Амана здесь нет, а ты, ни с того ни с сего, нанесла помаду, которую наносишь только за пределами Лютерии, где много неизвестного, и это учитывая, что ты поехала в Озерную деревню после нашего проигрыша в шахматы несколько дней тому назад. - Бенэлораж улыбается, а Ноктис способна лишь зажмурить глаза и вцепиться в собственные губы, понимая, что он, без каких-либо усилий, разгадал что-то столь, казалось бы, непростое. — Ты невероятен… — Почту за комплимент. Однако это моя работа, раз вы сами назначили меня руководить орденом на миссиях. - он тихо смеется, поднимая руку, измазанную в помаде, после чего, осторожно, вновь проводит ей по прохладным губам дэрона. Этими тёплыми руками, на которых она оставила шрамы, что с ним навсегда, однако, от того, не приобрели ненависти, наоборот, кажется стали лишь теплее, потеряли холод, что заставила перенять их Шеакрия. Руки, что, возможно, были для нее слишком горячи, и, тем не менее, она была готова остаться, а не избегать их прикосновений. В этот раз Ноктис не сопротивляется, позволяя беловласому, слой за слоем, полностью стереть пигмент, что остаётся полосами на его левой руке, пока не остается ничего. И он делал это с такой сосредоточенностью и улыбкой, будто занимался чем-то действительно важным, от чего щемило сердце и тянуло глупо улыбаться. Жест не казался ей чем-то странным, он был теплым, заботливым, как когда кто-то помогал вытереть грязь с лица, или наносил мазь на ушибленную щеку. Это был жест со стороны человека, которого она была готова назвать другом. — Ох, кого я вижу. Здравствуй, Ноктис. - смеётся маг, стоит ему закончить. — Здравствуй, Арлан… Спасибо. — Тебе это правда не нужно. - повторяет маг, демонстрируя ей свою руку с тихим смешком, дэрон переводит туда же алый взгляд, после чего и сама хмычет, прикрывая глаза. — Не обещаю, что последую этому совету, ты вряд ли сам сразу бросил носить с собой книжку. — Ты права… Но, пожалей мои руки, Дэммерун, подожди, пока я не найду платок на такой случай, потому что Сайка просто загонял меня заниматься. - они вместе смеются, поднимая с земли упавшие пышки, что свалились, когда Ноктис сделала теневой рывок. — Арлан. Почему ты пришел? - неожиданно спрашивает она. И он долгое время молчит, прежде чем ответить с улыбкой в тоне. — Я подумал что тебе грустно, одиноко и, скорее всего, голодно. Печально, когда не получается насладиться таким хорошим мероприятием… А ещё… Ещё мы друзья. - последнюю фразу он произносит не так уверенно, косясь в сторону Ноктис, но та лишь улыбается, кладя пышки обратно в тарелку и потом ставя ту на ближайший пенек. — Да. Мы друзья. То-ва-ри-щи~. - он улыбается ей в ответ, кивая головой, на душе становится теплее от осознания того, что, в этот раз, она не стремится убежать. — Ладно, теперь пойдем обратно, а это пускай птичкам останется. — Многовато для птичек, не находишь? — Это ты ещё не видел некоторых лютерийских птичек, Ал. — … Учту… — А теперь давай возвращаться и идём танцевать. - произносит дэрон с усмешкой, когда встаёт, на что маг распахивает глаза, запинаясь. — Вдвоем? Я… Я не умею… — Конечно вдвоем, а ещё Силлиана, Ядвигу возьмём, Роланда. И там не нужно уметь, это же не бал, там нужно хотеть~. - перечисляет Ноктис беря друга под чистую руку. — Погоди, это пять человек, не много? Ноктис!? - тараторит маг, когда девушка уже, практически, утаскивает его прочь, так что Бенэлораж еле поспевает за ней. — Это еще не много. Лютерийцы знаешь каким скопом способны на танцы собираться? Вот скоро и узнаешь. - звучит ее тихий смех и, лишь когда он затихает, Ядвига и Силлиан встают, покидая свое импровизированное убежище. — Ты думаешь о том же, о чем и я? - протягивает Ядвига с сияющими глазами. — Да… Пойдем танцевать, пока без нас не начали! - слегка наотмашь произносит король, не спуская глаз с места, где ещё недавно стояли его рыцари. Если Арлан смог сложить такой пазл из обрывков разговора и деталей, что заметит не каждый… То он и о другом может начать очень быстро догадываться. Это плохо. — А… Ну, да!... Я об этом. - Силлиан видит как она отводит взгляд в сторону с этими словами, слегка кашляет, после чего, отодвинув ненужные сейчас мысли в сторону, наконец-то прерывает паузу. — Я думаю о том же, о чем и ты. — Правда!? - зеленоглазая поворачивается к Лютериану, широко улыбаясь и берясь за его ладонь, на что тот лишь густо смеётся. — Да-да~, но танцевать мы тоже идём.~ — Конечно идем! - подхватывает девушка, берясь за предложенный ей локоть с тихим и довольным смехом.

***

Остаток фестиваля проходит очень хорошо и весело. Множество вкусной еды, смеха, игр, песен, плясок. Жители деревни сполна показали осени, насколько были ей рады и благодарны за урожай сезона, сочных и вкусных яблок, что еще долго будут их радовать. Но вечер все же наступает, ветер становится холоднее, однако расходится никто не планирует. Дети начинают носиться по улицам с банными вениками, смех и посиделки становятся более локальными, пахнет горячим чаем и пирогами с разнообразными начинками. И Силлиан, подхватив под руки довольного Роланда, успевшего протрезветь от пива, и Арлана, что не успел протрезветь после атмосферы плясок, от чего путался в ногах, пообещав что-то Ядвиге напоследок и махнув Ноктис, уводит их куда-то в лес. — Силлиан, зачем именно мы идём в лес? - наконец-то замечает маг, крутя головой, а потом поднимая ее к темнеющему небу. — Мы, мой друг, идем исполнять вторую часть фестиваля. — Купаться в озере! - заканчивает начатую королем фразу полу-умар, вытаскивая из-за пазухи две бутылки пива и калач. — И пить!... А тебе калачик, Арлан, дети выпили весь сок. - с этими словами Роланд отдает беловласому вкусность, на которую тот смотрит с непонимающим взглядом, однако не отказывается. Его куда больше интересовало другое. — Что значит, “купаться в озере”?! Холодно же! — Это тебе так кажется. Просто, посовещавшись, мы с Роландом коллективно решили, что соваться в лютерийскую баню тебе рано. - с широкой ухмылкой хихикает король, на что маг обиженно вздергивает брови, встряхивая короткими волосами. — Вздор. В Шеакрии есть бани, и ничего страшного я в них не вижу! — Потому что у вас там все чинно и мирно, Арлан… А это не про Лютерию. - тон Силлиана заставляет Бенэлоража на мгновение зависнуть, однако, спросить он не решается, скорее принять как данность, ведь всему свое время. Наверное. — Пришли. - голос потомка эсдо отрывает от раздумий, вынуждая поднять голову. Чистейшая и прозрачная гладь воды переливалась отражениями окружавших озеро хвойных деревьев, что контрастировали с темнеющим небом, игравшего оттенками цветов заката, что уже начал стучаться в двери, знаменуя наступление темноты более быстрое, чем они того ожидали. Это было зрелище, от которого дух захватывало, от того Арлан зависает на долгую минуту, стараясь полностью проникнуться ощущениями вокруг. Ничего подобного он не видел ни в Фейтоне, ни когда жил во власти Шеакрийской империи… Лишь в той самой книжке о героях, что сейчас стояла на самом видном месте в его комнате. Кажется он наконец-то нашел одно из мест, откуда, возможно, автор черпал идеи. Тем временем Роланд, времени не теряя, по-быстрому стягивает все кроме белья, с размаху прыгая в озеро, так что гладь воды пошла крупной рябью и волнами. Брызгами, что взмылись вверх, заблестев в лучах уходящего солнца подобно самым драгоценным из камней. Вынырнув на поверхность и освободившись от собственных налипших длинных волос, он вскидывает руки вверх, громко гогоча. Силлиан, не желая отставать, оставляет ботинки подле места, где паладин раскидал одежду, после чего стягивает рубаху темно-синего цвета. И тут маг наконец-то отвлекается. Шесть глубоких и длинных рваных полос шрамов пересекали спину короля вдоль позвоночника, по три с каждой стороны. Явно старые и порядком выцветшие, где-то перекрытые шрамами более свежими, но они порядком выделялись на общем фоне. Их явно сделали с остервенением, раз за разом впиваясь и прорывая плоть когтями, однако, судя по размеру, и тому, что Силлиан был ещё жив, зверь был не взрослым, скорее подростком, но взгляд дымчато-голубых глаз куда сильнее привлекло другое - след от клыков, оставленный подле места, где начинался изгиб шеи блондина, с левой стороны. Точнее даже не то… А то что след напоминал смесь от укуса от животных и человеческих зубов. Острые и глубокие в передней части челюсти, однако, с пятого по седьмого, судя по шраму, они больше напоминали тупые человеческие, предназначенные для перетирания пищи… Они напоминали. — Арлан, ну ты чего? Давай сюда! - поток мыслей теряется, прерывается, когда звучит голос Лютериана. Звучит напряженнее чем обычно, или ему кажется, и слух просто не прочистился после ухода в себя? — Так красиво, вот и впал в прострацию... - король улыбается услышав это, после чего, кивком головы, показывает на озеро, где паладин, вовсю, демонстрировал грацию плавания в стиле “А-ля пивная бочка”. Зрелище поистине стоящее. Бенэлораж подходит ближе к воде, заранее сняв ботинки, однако не спеша снимать все остальное, сначала, осторожно, пробуя температуру воды ступней. Правда тут же ее одергивая. — Холодная! — Тю~, неправда. Она просто прекрасная. Даже горячая, учитывая, что сейчас практически конец ноября. - смеётся потомок эсдо, спускаясь в воду, давая магу заметить что, да, действительно, похожие полосы шрамов были и на груди. Ее ему тоже драли, но не так активно как спину, скорее, как если бы некто, оставивший это все, пытался вырваться из хватки мужчины, оттолкнуть его от себя. — Да не бойся ты! Давай сюда! - тут уже отвлекает голос Роланда, а вскоре, из-за температуры воды, маг и вовсе забывает о чем думал, пытаясь сообразить лишь как бы не превратиться в ледышку. Озеро было искусственным, некогда прорытое жителями деревни для своих нужд, вроде того же купания, в отличие от своих природных собратьев, оно набирало глубину практически сразу же с одной из сторон, где и устроились трое мужчин. Роланд продолжал плескаться во всю, проделывая трюки не хуже какого-нибудь дельфина, и это учитывая, что паладин панически боялся морскую живность, но на то озеро и не было морем. Король лишь, с парой неразборчивых звуков, откинув голову с зачесанными назад мокрыми волосами к берегу, закинув на него руки позволяя себе расслабиться, пока холодная вода вызывала из тела остатки напряжения. А Арлан все же снизошел до того, чтобы забрать штаны повыше и опустить ноги болтаться в озеро, создавая на водной глади рябь и мелкие волны и жуя ранее всученный калач. Было на удивление спокойно, даже говорить особо и не хотелось, лишь предаваться тем мгновениям рутины, что им предлагала жизнь, прежде чем настало время вернуться к работе или подошло время отправления в следующую миссию. И маг никогда бы не подумал, что может, что будет проводить так свободное время. В компании некогда незнакомых людей, но которые теперь так много значили, с таким комфортом и теплотой в воздухе, так что даже вода начинала казаться теплее, обволакивая усталость как одеяло и превращая ту с дремлющую силу, к которой позже можно будет обратиться. — Как тебе Николо и Дариус? - спрашивает Силлиан, заваливая голову на бок и приоткрывая один глаз, чтобы видеть расслабившегося бывшего юстициара. — М? А. Это оказалось на удивление интересное знакомство. В первый же день они повели меня пить квас в таверну, а потом-... — Кто-то сказал “пиво”? - с широкой улыбкой вопрошает вынырнувший неожиданно из под воды Роланд, на что король лишь густо смеётся. — Нет, мы говорим про квас. — А жаль. Нет ничего лучше пива! - Лютериан приоткрывает глаза, приподнимая голову, после чего, резким движением, обливает Шталдрахэ волной воды, что заглушает его громкий смех. — Я отомщу! За пиво! - рокочет Роланд, с размаху кидаясь на Силлиана, и толкая его под воду. — Эй, эй, стойте! Не утопитесь! - порывается маг, однако, не успевает он ничего сделать, как пара сильных рук хватает его за шиворот бирюзовой рубашки, рывком стаскивая под воду. Всюду разлетаются брызги воды, звучат голоса, смех, недовольный крик, однако подобие битвы наконец-то заканчивается и все трое оказываются на поверхности, жадно глотая воздух ртом и пытаясь вытереть с глаз лишнюю воду. Маг был промокшим до нитки, одежда липла к нему неприятным комком, пока он, вцепившись в берег, отплевывался от лишней воды пытаясь, сквозь полузакрытые глаза, рассмотреть Силлиана и Роланда. Звучит лишь протяжная тишина, нарушаемая разве что всплесками воды и тяжёлым дыханием. Последние лучи заката касаются воды, и ветер становится уже откровенно холодным. И, наконец-то, кто-то из них троих, никто не уверен кто, издает сдавленный смешок, который подхватывают другие, пока все не перерастает в полноценный, ребяческий и громкий смех. И никто из них не был уверен, почему смеется, от абсурдности ли произошедшей ситуации, а-ли от того что атмосфера располагала? А может и потому, что смеялись остальные и было весело. Но это было неважно. Ничего не имеет значения, когда на сердце так легко и вольно. — И все же, какой квас тебе больше всего понравился. - продолжает запятую раннее тему Силлиан, когда все трое начали вылезать из воды, чтобы скорее добраться до деревни, сменить одежду, особенно магу, и согреться за чашкой чая у печи. — Хм… Клюквенный. - после недолгих раздумий отвечает он, широко улыбаясь. — Хороший выбор. — Тебе надо попробовать фруктовый, его подают в таверне летом. Он такой чудесно сладкий, прямо такой же вкусный как фруктовое пиво! - тараторит Роланд, на что беловласый кивает, показывая, что так и сделает. — Эх, и все же, нет ничего классического яблочного~. - протягивает Силлиан, не обращая внимания на чужие хихиканья. — Классический же самый обычный, разве нет? - улыбается Бенэлораж, растирая тело руками и переминаясь с ноги на ногу, чтобы окончательно не окоченеть на суше под потоками тихого ветра. — А у нас в Лютерии еще яблочный. - звучит пауза, после чего, переглянувшись, все трое кидаются в сторону деревни, продолжая наполнять вечернюю тишину искренним смехом и гоготом. Будто они снова в счастливом, пусть и не идеальном, детстве.

***

Он, кажется, проделывал это уже сотни раз, старательно избегая чужих любопытных глаз, нередко держа в зубах охапку цветов. Ногу сюда, руку сюда, другую ногу сюда, обязательно немного правее, иначе будет громкий скрип. Еще пару раз перекинуть конечности, прислушаться, все ли в комнате чисто от посторонних, и, лишь после, подтянуться. — Силлиан! - они встречаются лицом к лицу, когда макушка короля показывается в окне Ядвиги, что сидела за столом, как раз напротив него. — Тук-тук~, если одна прелестная Куница не против. Мне было поручено передать ей письмо. - смеётся Силлиан, ловко взбираясь внутрь и, продолжая шептать, протягивая возлюбленной конверт, который та с искрами в глазах принимает. — Ха!~ Спасибо, чудесный Василёк. Передайте написавшему, что я прочту его как только вы меня покинете. - она, удивительно точно следуя правилам этикета, делает реверанс, протягивая мужчине руку в грациозном жесте. Тот ее сразу же ловит и целует, склоняясь в ответном поклоне. Звучит тихий смех, после чего, спрятав письмо в ящик, где виднелись и прошлые конверты, девушка слегка хлопнула в ладоши, с улыбкой заговаривая. — Мы можем говорить спокойно, мама у Слави. И папы нет. Староста Янор пожаловался, что отец Димитриан с ним не пьет, вот ему и пришлось согласиться на уговоры старосты. — О~, тогда это надолго, милая. У старосты сегодня ночуют Арлан и Роланд. Пьянка будет ого-го~. Ещё и под молитвенные чтения… Если только эти двое не сдадутся, и не решат спать с Ноктис под открытым небом. - они, выглянув в окно, смотрят в сторону дома, где горел свет и откуда уже доносился гогот и отчаянные попытки двух причастных к вере людей все происходящее успокоить. — Но нам это только на руку~. - с коварной улыбкой тянет король, откровенно радуясь тому факту, что, в этот раз, от Григора бегать не придется. — Ах, и ещё! - резко вспоминает девушка, осторожно кладя руку на плечо короля, так что тот вновь смотрит на нее с теплом в глазах. — Когда вы ушли к озеру, мы с мамой и Ноктис сели пить чай, да в игры играть… И отец извинился перед ней, прежде чем уйти к старосте. Перед Ноктис. Представляешь? - блондин вскидывает брови, вновь косясь на дом Янора, после чего обратно на Ядвигу, что кивнула, подкрепляя свои слова. — А она…? — Ноктис сказала, что подумает… Знаешь, мне могло показаться, но, по-моему, отец был рад, что она не сразу его простила. - выражение брюнетки смягчается, в нем даже есть какая-то небольшая доля печали. Но печали столь теплой, что становилось ясно, что это была тоска по прошлому. Прошлому, где сам мир был тяжелее и злее, но взаимоотношения и чувства были куда проще. И тем не менее, все двигалось дальше. И это было хорошо. Сложно. Но стоя того. — Ах~, вот ещё. - словно пытаясь отвлечься от тяжёлых мыслей, девушка, подходит к укромному уголку книжного шкафа, выуживая оттуда множество листов. — Я практиковалась в свободное время. - Ядвига бережно раскладывает листы, демонстрируя Силлиану всю ту старательную учебу, что она прятала от других. Листы, исписанные практически каллиграфическим почерком, с переписью различных текстов из книг, цитирования из писаний, закона, на некоторых листах мелькали задачи из списка самых разных дисциплин. Вместе с тем, вперемешку, лежало немало листов, что привез ей сам молодой король. Это были различные старые и уже неактуальные документы, на каждом из которых его ярко-голубые глаза подмечали множество пометок, разборов, пояснений, что она делала сама для себя. Его пальцы касаются листов, подхватывают один из них, поднося ближе к лицу и, вчитываясь в написанное столь кропотливо и аккуратно, пока хоть никакой, но свет, бивший в окно, позволял рассмотреть написанное. В каждой строке он видел упорство, желание научиться, множество долгих размышлений и рассуждений, часы, битые часы, очень трудоемкой работы, которая, к тому же, держалась в секрете. Много лет назад, будучи еще совсем юным, Силлиан, печальный, что его одного столь упорно учат таким сложным вещам, вроде математики или чистописания, пожелал разделить этот несгрызаемый гранит науки с девочкой, что стала ему очень важной. Потом же, став старше, это стало уже привычкой, приносить все знания с уроков ей и рассказывать все до мельчайших подробностей. И, учившие его люди, не были дураками, они, конечно же, все поняли, однако, видя, что это заставляет юного наследника действительно учить материал, они дружно закрыли на то глаза и ни словом не обмолвились Тадеушу, отвечая на любые вопросы Силлиана, и делая вид, что это вовсе не странно, как он маскирует интерес к женскому этикету тем, что это, якобы, поможет ему в будущем отличать благовоспитанных дам от убийц. Ну а теперь это стало неотъемлемой частью их плана. Преимуществом, что сделает Ядвигу в глазах возможных несогласных не просто простолюдинкой, а обученной девушкой, способной составить может, пока что, и не полную, но серьезную конкуренцию. — Что скажешь?~ К сожалению это все, что у меня здесь есть, большая часть хранится у отца Димитриана, ему будет легко объяснить наличие подобных листов, если кто-то найдет. - произнесла она, с улыбкой наблюдая, насколько завороженно, с гордым блеском в глазах, возлюбленный рассматривал ее труды. Лютериан весьма долго молчит, после чего, с невероятной осторожностью, будто то были самые хрупкие и ценные письмена во всем мире, собрал труды Ядвиги, возвращая их на законное место. Она лишь наблюдала за ним своими кристально-зелеными глазами, не мешая, позволяя осуществлять задуманное. А Силлиан, покончив с этим, и все еще не произнося не слова, мягко берет ее ладонь в свою, увлекая к кровати. Раздается тихий скрип и ее смех, когда блондин заваливает их вниз, прижимая в объятиях столь крепких и теплых, что вот-вот могли затрещали кости. Но Ядвига была не против, он лишь широко улыбалась, ощущая множество поцелуев которыми осыпали ее волосы и макушку. — Я думаю, что ты - одна из лучших вещей, что случались в моей жизни, Яда. - шепчет он неразборчиво, между поцелуями, путая теплые пальцы в густых локонах цвета дуба, мягко гладя и перебирая их. — И иногда я столь много хочу тебе сказать, насколько благодарен за… За все это. Но, в итоге, получается лишь нещадно тебя зацеловывать, так как язык заплетается от обилия мыслей. - они смотрят друг на друга и он улыбается особенно тепло, глубоко вздыхая, следующий поцелуй приходится на ее щеки, нос, губы. Теплые и нежные, они передавали все то, о чем он говорил, о чем думал, что испытывал, по отношению к ней, как не желал отпускать никогда, никуда и не при каких обстоятельствах. Последний поцелуй он оставляет на ее лбу, прежде чем прижать поближе, уткнувшись щекой в родную макушку. Ярко-голубые глаза довольно жмурится, а потом и вовсе расслаблено закрываются, ощущая ее нежные пальцы, перебирающие еще влажные пряди его волос, маскирующие скальпель, спускаясь ниже, к шее, плечам, останавливаясь на спине, где сжимают ткань рубахи. Ядвига зарывается носом в его грудь, прячется в этих сильных и теплых объятиях, как маленькая куница спряталась бы в теплом оперении большого орла, непроизвольно иногда хихикая от действительно переполнявших ее эмоций. Чтобы не ждало впереди. Неважно какие трудности: ее отец, Михан, совет, многое другое - все это не остановит их. Они не расцепят своих теплых рук, добравшись до счастливого, обоюдного, финала. И именно ради этого каждый из них столь отчаянно работал, становился лучше, был опорой и поддержкой для другого, тепля и позволяя разгораться и крепнуть любви, что они хранили и делили все эти долгие годы. Они ещё долго говорят одновременно ни о чем и обо всем. О своих днях, о его кошмарах, о том, как менялась природа вокруг нее. Прошлое, настоящее, и даже будущее, пронизывало их речи, переплетаемые с воспоминаниями, впечатлениями и рассуждениями, догадками, мыслями. Никто точно не знает, сколько проходит времени, но из открытого окна начинает дуть холодный ветер, заставляя короля неохотно встать, чтобы закрыть его, после чего сразу вернуться в объятия кровати и любимой. По комнате расходятся густые тени, обволакивая все и готовя ко сну, деревня затихает практически полностью, и их голоса тоже, неосознанно, переходят на шепот. Когда Ядвига зевает уже в четвертый раз, Силлиан, ловким движением руки, накидывает на них одеяло, вновь мимолетно целуя девушку в губы, мягко намекая, что сон и усталость начинают побеждать, причем у них обоих. Кончики ее пальцев проводят вдоль следов под его глазами, от чего мужчина тихо жмурится, после чего влюбленные еще раз о чем-то хихикают в последний, на сегодня, раз. — Я люблю тебя. - ее голос совсем тихий, приглушенный его объятиями, но вызывает на лице короля нежную ухмылку. — И я люблю тебя. - и может сейчас их встречи были мимолетны, но каждый из них знал, что скоро все переменится, а пока они будут урывать как можно больше от каждой совместно проведенной минуты. Постепенно дыхание затихает, становится глубже и размереннее, и устоявшуюся тишину, лишь ненадолго, нарушает вернувшаяся Марта, заглянувшая в комнату дочери, после чего, с улыбкой, закрыв ее покрепче, чтобы не мешать детям отдыхать и набираться сил, что им однозначно ещё понадобятся. И пусть молодой король и спал как убитый, впервые за последние пару недель, где-то на задворках сознания он знал, что сегодня, как бы он не противился, этот сон ненадолго придется прервать и покинуть любимую, чтобы совершить то… Что должно.