highway to hell

      Если бы Чуя писал книгу о себе, он, вероятно, начал бы её так: «Он всегда был один, потому что никто его не понимал».              И Чуя действительно считал себя человеком одиноким; знакомых было очень много, доброволец поговорить о погоде и просмотреть кучу одинаковых фотографий собаки в его телефоне всегда найдется… Но друг у него был один.              Этот человек не отличался разговорчивостью, всегда узнавал погоду заранее и на фотографии собак отвечал лишь коротким кивком. Однако именно он стал первым и последним сокурсником, которого Чуя пригласил к себе домой… Он был единственным, кому Чуя каждую среду и пятницу ночью отправлял и не удалял впоследствии тысячу и одно сообщение о том, как устал от подработки, и он был единственным, с кем Накахара каждую субботу позволял себе напиваться в стельку и курить, устало глядя друг на друга. Молча, под старые песни Эминема и Шакиры.                    И прямо сейчас в глазах этого человека был необъятный страх.              Акутагава, тяжело сглотнув, опустил взгляд на реку. Его глаза были полны тревоги, словно он оценивал свои шансы на успех, и результат его явно не радовал. Остальные «нечестные» люди переглядывались, тихо перешептываясь. Чуя, поджав губы, нервно обвёл взглядом всех присутствующих: Мори, Акутагаву, Гоголя и Дазая… Выбор был интересным. Чуя мог бы поверить, что Осаму в обычной жизни занимался не самыми благородными делами, но… Мори? Он ведь врач, спасает жизни и, в конце концов, давал клятву Гиппократа. Николай выглядел подозрительно, но не настолько опасно, чтобы совершить что-то сильно страшное. А Акутагава? Он всегда был честным человеком, пусть и грубым и холодным.              Поразмыслив, Чуя понял, что мало знал о детстве Акутагавы. Это могло бы объяснить, почему его причислили к «нечестным» людям. Он был сиротой. Никогда не хотел это обсуждать, но несколько раз упоминал, что ему было очень тяжело выживать самому и тащить на себе младшую сестру.       Сейчас это не так важно.       «Должен быть хоть какой-то выход…» — Чуя кусал губы, проклиная собственный ступор.       Если Акутагава намочит свою обувь, под весом воды она точно обломит ветки того дерева. Разве это вообще было справедливо — измерять тяжесть греха именно так? Чуя нахмурился, оглядевшись. Ему можно было пройти по мосту. Это уже делало ситуацию гораздо легче, и…       — Рюноске, — хриплым от волнения голосом позвал Чуя. — Разувайся, я понесу твою обувь.       А стоило ли вообще думать, если выход один?       Он поджал губы и нервно сглотнул. Собственное участившееся дыхание засвистело в ушах, раздражая ещё сильнее, и Чуя тряхнул головой, пытаясь прийти в себя.       — Ты… думаешь, так можно? — спросил Акутагава, подняв взгляд с реки на друга. — Разве это по правилам?       — Не-е-а, — протянул Дазай, с уверенной улыбкой закатывая рукава. — Ну, то есть… в таком случае Чу-у-уя рискует взять половину веса чужого греха на себя.       — Половину греха? — нахмурившись, переспросил Чуя.       — Да, — Осаму кивнул, не глядя на Чую. — А для такого малыша как ты, даже половина — неподъёмно много.              Услышав разговор, Рампо живо спрыгнул с камня и встал между ними, стремясь прояснить суть чужих слов. В опасные моменты он всегда ощущал свою ответственность за всех, и эта ситуация не стала исключением. Понимая, что в общении между Дазаем и Чуей явно не хватает посредника, Рампо решил взять эту роль на себя. Он был искренне готов помочь, рассмотреть и обсудить любые варианты, несмотря на то, что в обычной, не угрожающей жизни ситуации, услышав их пререкания, он бы с радостью бросил в них что-нибудь тяжёлое.       — Скорее всего, Дацуэ-ба повесит его обувь на две ветки — твою и Рюноске, — он объяснил, снова избегая взгляда Чуи. — Твоих оплошностей могло не хватить для того, чтобы посчитать тебя грешником, но на этом дереве они все равно будут иметь вес, к которому добавится вес ровно половины его грехов, — он кивнул в сторону Акутагавы. — Это может сработать, если вес его грехов изначально не был так велик, но…       — Но если не сработает, то… — Чуя зажмурился в напряженном ожидании.       — То она сдерет кожу с вас обоих.       Рампо прикусил губу. Он тоже ломал голову, пытаясь найти выход из этой сложной ситуации, но не смог. С тех пор как он прочитал об этом в книге, Эдогава пытался придумать, как им пройти. Думал, что они могли бы идти на руках, но, взглянув на расстояние от берега до берега, понял, что никто из них не сможет пройти так весь путь. Проползти на коленях тоже не получится — не позволит уровень воды, а нести обувь в собственных руках нельзя было по правилам.       Чуя снова задумался, отвел взгляд, что было бесполезно — он знал, что всё равно рано или поздно посмотрит на Рюноске, и тогда уж точно не сможет отказаться от своей идеи.       …он и не глядя не сможет.       — Разувайся, — кивнув самому себе, твердо сказал Чуя.       — Чуя, не… — Акутагава оборвался на полуслове. Ему хотелось отказаться от этого, он чувствовал, что не может позволить себе подвергать друга такой опасности, но… — Ты уверен?       Он здесь ради Гин.       — Уверен.       Им не нужно было много времени, чтобы решиться на первый шаг; никаких оптимальных выходов из ситуации здесь не будет — это было ясно для всех, так что очень скоро Николай ступил в воду. Она не показалась ему слишком холодной, и он спокойно сделал несколько шагов, прежде чем остановился и развернулся к остальным:       — Водичка — как парное молоко прямо из-под маминой коровки Галины Петровны! Заходите, не бойтесь!       Следующим пошел Мори. Перед этим он попробовал шагнуть на мост, но ему тут же преградили путь каменные статуи двух драконов, сидящие на поручнях: они, будто ожив, переплелись между собой и дыхнули огнём, едва не опалив его волосы. Мори послушно повернулся к воде и без лишних слов вошел в неё. За ним Чуя отправил Рюноске — опять-таки, исходя из логики правила «главное — идти и не первым, и не последним». Его обувь Чуя понес в своих руках.       Последним в воду вошёл Дазай. Он выглядел самым уверенным из всех, вёл себя совершенно спокойно и даже наклонился, чтобы прикоснуться к воде рукой, когда входил в неё, будто отдыхающий на курорте. Затем он расслабленно сложил руки в карманы и зашагал вперёд. Чуя внимательно проводил взглядом каждого из них, и… возможно, вода и небольшие волны как-то искажали то, что он видел, но на Дазае не было обуви. Оглянувшись, Чуя не заметил, чтобы тот оставил её на этом берегу, руки Осаму были пусты и спрятаны в карманы.       Что такое он выдумал?       Надеясь, что всё пройдёт нормально и за мухлеж с Дазая не сдерут шкуру, а Чуя, соответственно, не лишится глаза, он закинул обувь Рюноске в рюкзак и уже шагнул на мост, как вдруг… Маленькие лапки дёрнули его за штанину. Опустив глаза, он увидел мордочку Госпожи и снова заметил её осмысленный взгляд. Она запищала и подпрыгнула, пытаясь ухватиться за левую руку хозяина, с плеча которого свисал рюкзак.       — Игрушку хочешь достать? — он цокнул языком и неодобрительно покачал головой. — Не сейчас, Ди.       Он снова отвернулся и… ему опять не дали сделать шаг. Тетте, Рампо и Хироцу, идущие впереди, остановились, чтобы подождать его, а тануки громко, высоко запищала. Так жалобно, что сердце кровью облилось.       — Ну что такое? — Чуя нахмурился, присев перед ней на корточки. Тануки, не теряя времени, схватила лямку рюкзака и стянула с хозяйского плеча. Ловкими лапками расстегнула замок и вынула обувь Рюноске. — Что ты…       Накахара приподнял бровь, а после в изумлении раскрыл рот. Ди, сжав шнурки обуви зубами, потащила её через мост сама.       Рампо почувствовал, как его лёгкие сжались, а глаза мгновенно заслезились от шока и резкого разочарования. Как же так? Как он мог упустить… «Это было так элементарно», — думал он, провожая взглядом зверька. Сердце гулко забилось о грудную клетку, словно пытаясь заглушить все мысли, и парень, зарывшись трясущейся от тревоги рукой в собственные волосы, сильно оттянул их. Одна его оплошность могла стоить чужой жизни.       — Это страна мертвых для людей… — он прошептал без эмоций. Его голос звучал так пусто, что казалось, будто он не говорил вовсе. — …здесь ничего не действует на животных…       От отчаяния хотелось залезть себе в грудь и собственными пальцами вырвать всё, что было внутри. Губы Рампо задрожали, ногти руки, которой он прижимал к себе книгу, до боли сильно впились в ладонь, а зубы заныли от того, как он их сжал. «Очнись, очнись, очнись!» — лихорадочно билась мысль в его голове с такой силой, что, казалось, на следующий день на висках можно будет обнаружить синяки. Из-за того, что он сделал недостаточно, не обдумал все возможные варианты, Чуя мог погибнуть страшной, ужасающей смертью. Зачем ему нужны мозги, если он ни черта их не использует? Для чего он вообще оказался здесь, если собственное сознание уперлось всеми четырьмя и стоит на месте, не желая двигаться?       «Соберись. А если бы этот позор видел господин Фукудзава?»       — Ей точно ничего не будет? — спросил Чуя, догнав остальных.       Его восторженный взгляд внимательно следил за тануки, вдоль ключиц прошлось жарким ощущением гордости. Уголки губ почти успели дернуться вверх, но Чуя быстро помрачнел, переведя взгляд за изгородь моста. Парни шли медленно; Акутагава проверял дно перед каждым шагом, пытаясь нащупать потенциальную опасность ступнёй, прежде чем опустить на неё весь вес, Мори шел не торопясь, Николай даже не пытался себя как-то обезопасить, а Дазай внимательно всматривался в воду, как Рюноске. Конечно… ведь он тоже был босиком.       Чуя неприязненно оскалился.       «Если этот урод намеренно смухлевал…» — он тряхнул головой, пытаясь отогнать тревожные мысли.       Ему стоит научиться доверять Дазаю — и это не было бы проблемой, если бы Осаму был бы хоть немного менее… самим собой, наверное. Тому же Хироцу Чуя, например, понемногу начинал доверять. В такой-то ситуации для этого много не нужно, каким бы избирательным ты ни был в обычной жизни — то, что Накахару с утреца не поджарили на вертеле, уже много значило. Осаму в сторону Чуи, к счастью последнего, в ответ ни разу не посмотрел; иначе приобрел бы ещё один повод для своих мерзких шуточек.       — Ничего не будет, — тихо сказал Рампо, всё ещё приходя в себя. Он качнул головой, глядя себе под ноги. — Хачишакусама даже не обратила на неё внимания, так?              — Её не было со мной тогда, — промямлил Чуя, вдохнув через зубы. Он покрепче взялся за лямки рюкзака. — Ладно, здесь всё, вроде как, по легендам…                          — Всё будет хорошо, Чуя-кун, — утешающе сказал подошедший сзади Хироцу, легонько хлопнув юношу по плечу. — В книге было описано два случая, когда сюда приходили с питомцами.              — И как, все живы? — в разговор вмешался Тетте.              Хироцу, прикрыв рот ладонью, тактично откашлялся от ответа.                    — Животные живы, — за него ответил чуть приободрившийся, но оставшийся настороже Рампо. — Хозяева не особо.              — Заебись.       Кто-то хихикнул, но Чуя не разобрал, кто именно. Он поморщился, осознав, что снова выругался в присутствии Хироцу. С самого детства старший брат говорил ему, что он может говорить с ним и своими друзьями так, как хочет, но при пожилых людях и детях лучше держать язык за зубами. Однако старик, казалось, не заметил слов юноши. Он внимательно смотрел под ноги, медленно шагая по мосту. Накахара невольно задумался о том, зачем Хироцу мог прийти сюда. Будучи молодым парнем в отличной форме, Чуя и сам боялся даже оглянуться лишний раз. А мужчина в возрасте Хироцу… Он ведь даже не сможет толком постоять за себя. Если для всей компании здесь было очень опасно, то для него эта опасность умножалась вдвое, если не втрое.       На такие безрассудства обычно и идут ради родных.       Атмосфера вокруг всё ещё была гнетущей, и ожидание звенело в ушах. Чуя одновременно стремился и как можно скорее завершить это неприятное дело, и оттянуть момент «суда». Мост, казалось, был покрыт липкой слизью. Камень, нагреваясь от пара, разлагался и гнил в каждой, даже самой незначительной трещине. Мелкие поры бетона гноились, и из них сочилась отвратительная жижа, вызывая отторжение при попытке прикоснуться к мосту. У Чуи возникло неприятное, гнетущее ощущение, что здесь всё было живым. Казалось, даже булыжники, из которых был сложен мост, вздымались и опускались под его ногами, словно грудь живого существа. Чуя вновь проморгался, потер виски и попытался сосредоточить внимание на Графине, которая постоянно оборачивалась в его сторону.       — Я понимаю твои переживания, — Тетте остановился и подождал, пока Чуя его догонит. — Я потерял трёх собак на службе, это действительно страшно. Но, уверяю, эти три раза были скорее безвыходным исключением. Собаки умны до безумия, особенно когда рядом хозяин. Она у тебя давно?       В ответ Накахара кивал, на самом деле почти не слушая Тетте. Он, очевидно, пытался разбавить напряженную ситуацию, но едва ли тема смерти трёх собак была тем, о чём хотелось сейчас говорить Чуе. Хотя Тетте и сам сейчас, наверное, переживал настолько, что слова подбирать не особо получалось.       — Недавно.       По дороге к концу моста Чуя несколько раз выглядывал на реку, коротко переглядываясь с Акутагавой. Пока ситуация играла на руку, и они оба могли спокойно дышать хотя бы эти несколько минут. Тревожило лишь то, что задумал Осаму, но почему-то Чуя был уверен, что этот человек не станет действовать совсем уж безрассудно, когда дело касается его собственной жизни…       Или…       …ну, хотя бы глаза Мори ему точно было жаль.       По ту сторону моста разливался густой жёлтый туман, окутывая всё вокруг, кроме небольшого участка, где росло то самое дерево. Оно было небольшим и старым, а его ветви шевелились сами по себе, словно развеваясь на ветру, которого не было. Рядом с деревом сидела она — Дацуэ-ба. Её облик напоминал ожившую кошмарную фантазию: огромный скелет, нечеловечески широкие рёбра на фоне тонких рук. Синеватая обвисшая кожа, покрытая тёмными пятнами незаживающих гнойных ран, была тонкой, как пергамент, и в некоторых местах надрывалась, обнажая потрёпанные тёмно-жёлтые кости. На её теле почти не было одежды — лишь полупрозрачная шаль на плечах, спадающая на обвисшую грудь. Её белые тонкие волосы сплелись в спутанный ком ниток, а иссохший язык постоянно скреб тонкие губы. Она была невзрачной, почти сливалась с туманом… но её глаза горели. Они блестели, как стерильный скальпель, готовый к работе. Это был хищный, острый взгляд, на который было больно смотреть; казалось, эти блики в чужих глазницах режут глазные яблоки.       Чуя задержал дыхание, не в силах отвести глаз от ёкая. Ступив на песок, покрывающий эту сторону берега, он просто встал, не моргая. Ему хотелось отмахнуться, провести ладонью перед собственными глазами и смахнуть её, развеять руками, как густой дым, но её образ был слишком реальным, слишком хищным и продуманным. Таким, какой сам Чуя не смог бы выдумать.       — Старова-а-ата для меня, — почесав затылок, сказал Дазай, выйдя из воды. Он наклонился, приставив ладонь ко лбу, над глазами, и прищурился, вглядываясь. — Николай, тебе понравится!       — Ох, Дазай-кун, «девушки постарше» — это лет на десять постарше, а не… — выжимающий штаны Николай всмотрелся в сторону Ёкая. — Твою-то за ногу..!       Голос Николая внезапно оборвался, и он, моргнув, отшатнулся назад, едва не упав в воду. Акутагава, стоявший рядом, быстро схватил его за руку, чтобы удержать на ногах. Рюноске, покачав головой, прикрыл глаза и глубоко вздохнул, словно пытаясь избавиться от головной боли. Чуя, не осознавая своих действий, инстинктивно наклонился влево, ближе к другу. Он потянулся вниз, почувствовав через ткань брюк прикосновение пушистого хвоста Графини к своему бедру. Хотел схватиться за ошейник, как делал это раньше, но тут же вспомнил, что его собака… больше не собака.       — Ну и уродище… — Рампо потер щеку, с отвращением глядя в сторону Дацуэ-ба. Вздохнул. — Тем, кто прошел по мосту, необязательно туда идти, но я считаю, что надо бы, — сказал он, оглянув всех, кто шел с ним. Получив согласные кивки, он тоже кивнул собственным мыслям и посмотрел на Хироцу. — Хироцу-сан, кроме Вас. Передохните.       Все глянули в сторону мужчины. Его бровь едва заметно изогнулась; было видно, что он хотел поспорить, но быстро передумал. Рампо был прав, поэтому Хироцу согласно кивнул, сложив руки за спиной и сделав шаг назад, к мосту.       — Есть план по спасению, если кому-то перепадет? — спросил Акутагава.       Чуя поджал губы, понимая, что Рюноске боится.       — Не-а, — зевнув, сказал Рампо. Он старался выглядеть, как обычно, расслабленно, чтобы поддержать остальных. — Только на месте придумать получится, думаю. Но всем вместе — всяко лучше, чем по одиночке.       Мори хмыкнул, как-то совсем гадко улыбнувшись. Выражение его лица говорило о том, что слушаться приказов Рампо ему не хотелось. Чуя и Акутагава тоже не понимали, почему именно этого очкастого парня все единогласно решили сделать главным стратегом, но думать об этом было некогда. Приходилось, опять же, слепо доверять.       — Отли-и-ичная идея! — воскликнул Дазай, с неприязнью смотря на прилипший к мокрым ногам песок. — Дохнуть — так всем сразу. Здесь компанией и будем бродить, жаль, девчонок симпатичных нет.       — Тебе девчонки лучше этой, — Чуя кивнул в сторону Дацуэ-ба, — в любом случае не светят.       Дазай наклонил голову, насмешливо изогнул бровь и с неподдельным интересом стал изучать лицо Чуи. Хотя он стоял довольно далеко, Чуя ощущал на себе его взгляд — он был весомым, наполненным любопытством, как у учёного, который следит за первыми успехами в новом эксперименте, пока Накахара и сам не понимал толком, зачем выдал эту нелепую шутку. Это было совершенно ни к чему и даже абсолютно не в его стиле по отношению к незнакомцам, но почему-то к Осаму само по себе получалось относиться сразу так.       — Конечно не светят, Чуя. Особенно рядом с тобой, ты своей поразительной женственностью затмеваешь их всех. Очень жаль, что у тебя уже есть па…       Осаму едва успел перевести взгляд на Акутагаву, чтобы указать в его сторону.       — Заткнись нахуй…       Накахара дёрнулся в сторону Дазая, но оборвался, почувствовав на себе взгляд Акутагавы. Мори недобро вздохнул и встал позади Осаму, впялившись тому в затылок стерильным взглядом. И Чуя, возможно, не стал бы реагировать так сильно — уже жалел о том, каким идиотом выставил себя прямо сейчас, но это уже десятый раз, когда Осаму отпускал шуточки о его внешности. Чуя даже несколько раз проверял своё отражение в неработающем экране смартфона, и всё было в порядке, но Дазай почему-то всегда цеплялся именно к этому.       Несмотря на предупреждения с обеих сторон, они продолжали смотреть друг другу в глаза. Их зрительный контакт был настолько напряжённым, что, казалось, можно было бы схватиться за него пальцами, сжать и навалиться всем телом, но не сдвинуть ни на дюйм. Чуя прикусил щёки, его губы скривились от неприязни, а глаза сверкнули чистой, колкой злобой. Его плечи были плотно сжаты гневом. А Осаму… Он улыбался, и улыбка его была совсем неправильной, кривой, в ней звенела пустота.       Пустота была бы плотнее самого Дазая в этот момент. Так выглядит чувство отточенного превосходства.       Так несправедливо-легко, так нечестно-просто. Так хотелось сделать это «легко» невыносимым «тяжело».       Чуя тряхнул головой, скинув с лица упавшую челку, и повернулся к Акутагаве, высоко задрав нос. С такими, как этот, бесполезно бороться и спорить. Если и пытаться, то точно не сейчас.       Графиня поставила обувь Акутагавы прямо перед ним, за что тот наклонился, чтобы благодарно погладить зверька. Собак он никогда не любил, но для Ди все-таки всегда хранил отдельное место в сердце; видел, что она уже стала неотъемлемой частью Чуи.       — Пойдемте уже, — выдержав небольшую паузу, строгим тоном сказал Тетте. — По возможности, пожалуйста, держитесь за мной и не занимайтесь саботажем.       Чуя и Акутагава кивнули, направившись следом. Недовольный взгляд Накахары уперся в чужую широкую спину; зрение будто стало четче, он несколько секунд рассматривал бордовый велюр жакета Тетте, задранный на поясе из-за торчащей катаны, прежде чем отвел его в сторону Дацуэ-ба. Одно хорошо — постоянная нервотрепка помогает хоть немного забыть о страхе.       — Зачем всё это? — тихо, спокойно и почти незаинтересованно спросил Мори, когда остальные отдалились от него и оставшегося с ним Дазая. Они медленно зашагали вперед. — Совсем скучно стало? Занялся бы делом.       — Собираетесь приказывать мне и здесь, Бо-о-осс?       В ответе Осаму чувствовалась насмешка. Мори покачал головой, опустив взгляд на ноги. Глаз дернулся от слова, которым Дазай обратился к нему.       — Я говорю, что вы могли бы стать прекрасными напарниками, — бесстрастно сказал Ринтаро. — И ничего больше, Дазай-кун.              — Ты достаточно долго учил меня вертеть дела так, чтобы всё играло мне на руку, — приподняв бровь, заявил Осаму. Его тон был необычно строгим, а выражение лица демонстрировало холодную неприязнь. — Оставь меня хотя бы на том свете.              С этими словами он ускорился и за несколько шагов отошел от Мори достаточно, чтобы тот устало прикрыл глаза, не желая смотреть на его удаляющуюся фигуру.              — Ох, не зря мне мама всегда говорила в детстве, что обувь нужно выбирать лег-ку-ю! — вытерев холодный пот с лица плечом, трагично вздохнул Гоголь. Двумя пальцами он подцепил свои ботинки на массивной платформе за шнурки и крутил их. — Вот посмотрите только, сейчас какая-то бабка будет оценивать мои говнодавы. А ведь у неё вкусы явно от моих отличаются!              Николай, что странно, заговорил только сейчас. Он никак не прокомментировал перепалку Чуи и Дазая, что было абсолютно не в его духе, но никто не стал обращать на это внимание.                               Приблизившись к Дацуэ-ба, Рампо негромко попросил всех остановиться на секунду.              — Ёкаи страшные, но по уровню развития большая их часть не дотянет даже до Николая, — тихо сказал он, потупив взгляд в землю под звонкое «Эй, я слышал!». — Выворачивайтесь, как можете. Обманывайте, но делайте это убедительно. Приводите придуманные факты, вбивайте их в собственную голову, пытайтесь поверить своей же лжи. Ёкаи опираются на чувство эмоций, их несложно убедить в чем-либо, если сам будешь в этом уверен.       Рядом с Дацуэ-ба бегали невысокие… нечто. Они представляли из себя сгустки кожи и слизи, передвигающиеся на маленьких ножках; у них были головы, и каждый из них запрокидывал её, открывая рвущийся в немом крике рот. Кожа щек натягивалась и рвалась, давно превратившись в тонкие, полупрозрачные растянутые нити, едва соединяющие челюсти. Прислужники приносили Ёкаю одежды мёртвых, уже прошедших этот суд, а та перебирала их своими тонкими, мерзкими руками. Каждый из них выглядел страдающе; будто каждый шаг приносил им боль, но через эту боль они бежали, спешили выполнять обязанности.       Чуя прикрыл уставшие глаза, всеми силами стараясь игнорировать тошнотворный запах гнилой плоти.       Всё будет хорошо.       — Госпожа, — идущий впереди Тетте поклонился, встав перед Ёкаем, а остальные повторили его жест. — Мы держим путь в Ёми-но-Куни.       До этого безустанная, цикличная работа остановилась. Бегающие вокруг нечто резко остановились, замерли каждый на своем месте, пространство погрузилось в полную тишину, которую не нарушал даже треск деревьев. Один из нечто медленно повернул голову в сторону Акутагавы; дыхание парня задрожало, он сжал похолодевшие пальцы в кулаки, наблюдая за тем, как рвутся натянутые куски кожи на щеках этого создания. Его рот был широко открыт, и плоть создавала до дрожи мерзкий треск, когда надрывалась от попыток открыть его ещё шире, будто чудище хотело закричать, встретившись взглядом с Рюноске.       Чуя хотел шепнуть ему «не смотри», но вместо этого шепнул строгое «беги», обращаясь к Графине.              Она послушалась, скрывшись в лесу.              Глаза ёкая сверкнули лезвием, быстро переметнувшись с одежды, которую она держала в руках, на Тетте. Он слегка отшатнулся, но взял себя в руки, тяжело сглотнув, вернул своему телу опору и равновесие. Дацуэ-ба смотрела оценивающе, её взгляд стал чуть менее острым — по крайней мере, так казалось, потому что глазницы перестали сверкать, когда она оглядела всех присутствующих.       — Жи-и-вы-ы-ые, — гадко улыбнувшись сгнившим ртом, прохрипела она. Её хрип был звенящим, режущим, до боли скрипучим и ледяным. Равнодушным не остался никто; у Осаму дрогнули губы, Мори поджал свои. Акутагава и Чуя переглянулись уголками глаз, не поворачивая головы, а Рампо с Тетте пытались держать лица. — В Ё-ёми-и-и…              Рампо наскоро кивнул.              — Мы здесь за своими близкими, госпожа Дацуэ-ба, — спокойно сказал он, стараясь звучать уважительно. — Нам нужно пройти дальше.              Повисло молчание. Стоящие впереди парни успели переглянуться, а потом…              — ВХА-ХА-ХА-ХА!              Дацуэ-ба гремуче захохотала, задрав голову. Её обтянутый кожей, но не имевший никаких органов внутри живот надувался шаром и сдувался, вновь обтягивая гнилые кости. Воздух проходил через прогнившие дыры в её плоти, заставляя серо-зеленый гной сочиться через них.              Чуя поджал задрожавшие губы. В голове снова заметалась целая куча мыслей, в носу засвербело. Его разум упрямо твердил, что Чуя не здесь, всё это происходит не с ним, а с кем-то другим. Это не он собственными глазами наблюдал отвратительный, оживший кошмар. Не он был вынужден сдерживать рвотные позывы от невыносимой вони, не у него в ушах звенит чужим омерзительным смехом.              Единственное, о чем он мог заставить себя думать, — то, как же сильно ему хотелось бы, чтобы Графиня исчезла отсюда вместе с Рюноске. А ещё… Ещё леденящее кровь желание и самому оказаться дома. Почувствовать знакомый запах ладана — так пах его любимый аромат для дома; ощутить кончиками пальцев шероховатую древесину мольберта в зале, отключиться под утро в любимом кресле, чувствуя теплую мордочку спящей Графини, уложенную на его колени.              — Намерения светлы-ы-ы, — она снова растянула рот. Тетте нашел в себе силы кивнуть. — А души гре-е-ешны…       Ёкай сухо прокашлялась, отложив рубашку кого-то из своих жертв. Она резко махнула длинным костлявым пальцем без ногтя, указывая своим подчиненным на обувь Николая. Тот резко расширил глаза и выронил ботинки, в ужасе прикрыв рот ладонью. Подбежавшие к нему нечто быстро схватили его обувь и понесли к дереву.       Несколько сопереживающих взглядов метнулись к Николаю, и два из них снова встретились. Чуя и Осаму.              Сейчас оба были искренними, и даже неприязни друг к другу не показывали. Дазай медленно моргнул, проведя взглядом по испуганно выгнутым бровям Чуи, потом скользнул по его напряженной шее и чокеру. Мышцы шеи Чуи напряглись под ремешком, когда он нервно сглотнул.       Осаму медленно моргнул.       — Сюда-а-а, — хрипло протянула Дацуэ-ба, тем же пальцем поманив к себе Николая.       Несколько мгновений он стоял в оцепенении, потом панически зашарил взглядом по лицам Рампо и Тетте. Первый прикусил губу, но кивнул, одними губами сказав «слушайся». Пока что это было… почти безопасно. Всё же, незаметно для остальных, Тетте двинул руку за пояс, ближе к спрятанной в ножнах за поясом катане. Его пальцы дрогнули впервые в жизни, крепко сжавшись вокруг рукояти, когда Николай на негнущихся ногах приблизился к ёкаю.              Она осмотрела его с босых ног до головы, играя мерзкими, хрустящими пальцами прямо перед его лицом. Пока её помощники забирались на дерево, чтобы поставить на ветку обувь Николая, тот крупно задрожал, почувствовав прикосновение ледяной руки в ссадинах и занозах к собственной щеке. Прижавшись к похолодевшей коже парня, её ладонь издала мерзкий чавкающий звук, слизь, будто растаяв от тепла тела Николая, потекла вниз по его подбородку, но он упрямо пялился в глаза ёкая.              Ветка хрустнула под весом его обуви, когда нечто сбросили её туда. Дацуэ-ба резко обернулась на звук, хищный взгляд моментально выловил надлом у основания ветки. Он расходился сильнее, древесина медленно трещала, заставляя сердца наблюдающих за этим обливаться кипящей кровью.              — Гре-е-ешен, — скрипуче заключила Дацуэ-ба, повернувшись к Николаю.              Единственным пальцем, на котором ещё остался коготь, она с нажимом провела вдоль щеки парня, пустив струйку крови по бледной коже. Николай стоял неподвижно, он даже не моргнул, когда кровь закапала с его лица на землю. Он был заворожен взглядом приблизившегося к нему ёкая настолько, что не чувствовал ничего, кроме двух лезвий-зрачков, устремленных в его глаза. Дацуэ-ба мрачно хихикала, но хихиканье её было больше похоже на цокот.       Ветка не прекращала разламываться.       Старуха наклонилась к Николаю, снова царапнув когтем по его коже. Срез оказался глубоким, и она поднесла палец ко рту, слизав чужую кровь и частичку кожи. С гадкой улыбкой на лице ёкай повернулась к дереву и махнула ладонью, словно отдавая приказ своим слугам. Они быстро подхватили обувь с ветки и, спрыгнув на землю, поставили её перед Николаем. Дазай с трудом оторвал взгляд от происходящего, чтобы посмотреть на ветку. Трещина на ней начала затягиваться сразу же, как только с неё спустились эти существа.       — Чистая кровь, — прохрипела она, будто едва сдерживая рвоту. — Ступай.       Огромные камни повалились с плеч каждого. Николай резко вдохнул, будто подавившись воздухом, и быстро закивал, всё ещё глядя в глаза чудища. Рана на его щеке ещё не начала затягиваться, поэтому он рефлекторно прижал ладонь к лицу, прикрыв её, и, подняв свою обувь, отошел в сторону компании. Он встал рядом с Дазаем и напугано уставился на него.              — Аку, ты следующий, — Чуя, опомнившись первым, подтолкнул друга. Не стоило заставлять её ждать. Его ладонь задержалась на чужой спине, чтобы как можно дольше не позволить ему чувствовать себя одиноким. — Всё будет хорошо. Я здесь.              — Всё будет хорошо, — Рюноске кивнул, повторив слова Чуи. — Но лучше всех будет ближайшему к твоему дому зоомагазину, потому что за эту услугу я скуплю для Ди весь ассортимент.              Акутагава кивнул, исподлобья глядя на Ёкая. Он выглядел максимально, насколько позволяла ситуация, решительно, и Чуя знал, что Рюноске действительно сделает всё, чтобы выжить. Обычно он был ко всему безразличен, но не когда дело касалось его близких; сейчас он хоть зубами в шею этой Дацуэ-ба вцепится, но дойдет до конца и вытащит отсюда Гин.       — Не стоит, — Чуя ободряюще улыбнулся. — Просто спаси мою будущую жену, и мы в расчете.       Акутагава закатил глаза от слов друга. Когда Гин было двенадцать, а Рюноске и Чуе — семнадцать-восемнадцать, она была влюблена в Накахару. Каждый день она спрашивала брата, придёт ли сегодня его рыжий друг к ним в гости, и очень старалась нарядиться, когда получала положительный ответ. Она сидела на кресле рядом и с интересом наблюдала, как друзья играют в очередную хоррор-игру на ноутбуке, который Чуя всегда брал с собой. Когда они учились, она заботливо приносила им чай и кофе. Когда Гин узнала, что Чуя начал встречаться с девушкой из университета, она сильно расстроилась. Когда же пара распалась, она была настойчивее всех, кто утешал его. Именно тогда Накахара пообещал Гин жениться на ней, когда вырастет.              Девчонка горела этой идеей ещё около полугода, а потом переросла детскую влюбленность, но хорошие отношения с Чуей сохранила.              Рюноске, поджав губы, засунул похолодевшие руки в карманы расстёгнутого бушлата и направился к Дацуэ-ба. Она выделила его из толпы своим острым взглядом, как только он пошевелился, но сразу же отвернулась, чтобы встряхнуть ещё одну белую рубашку, запачканную кровью. Никто из присутствующих не хотел задумываться о том, кому принадлежала эта вещь, но краем глаза каждый заметил, как шайка её прихвостней уносила в кусты чей-то сорванный скальп, оставляя за собой тёмно-красную дорожку.              — Чуя, — тихо позвал Акутагава, не оборачиваясь. Накахара взволнованно уставился на его затылок, понимая, что если друг сейчас начнёт прощаться, то его уже ничего не сдержит. — Она больше не хочет за тебя замуж.              Идиот.              Чуя насмешливо хмыкнул и с горькой улыбкой на лице пошёл вперёд, неосознанно последовав за Акутагавой.              Рампо, стоявший впереди, с неприязнью сморщил нос, когда рядом с ним остановился Чуя. Он понимал, что нельзя показывать свои эмоции, и старался держать себя в руках, но не мог избавиться от мысли, что это существо ведёт себя так, будто сдирание кожи с живых людей — это обычное дело. Она не обращала внимания на лужицы свежей крови, её не пугали влажные звуки раздираемой плоти; её движения были механическими и безостановочными.              Да, именно это и вызывало страх. Больше всего пугало то, что для неё это обычное дело.              И она ни на секунду не задумается, прежде чем превратить кого-то из них в безжизненный кусок мяса и костей.              — Не верю, — Чуя качает головой, сунув руки в карманы штанов.              — И не надо, — Акутагава поворачивается к нему на секунду. — Я сделаю так, чтобы она сама тебе это сказала.              Накахара выдохнул; от его слов стало легче, но взгляд все равно сам по себе напряженно следил за каждым движением друга. Нервно вздернутые плечи Акутагавы опустились, он выдохнул, готовясь к встрече лицом к лицу с кошмаром. Дазай, стоящий в другом конце небольшого столпотворения, то и дело выглядывал из-за плеча Николая, косясь на Чую. Сейчас его лицо не выражало тех эмоций, которые были ему свойственны: ни усмешки, ни пустой улыбки — наоборот, если бы Чуя встретился с ним взглядом в этот момент, то был бы удивлён, потому что бровь Осаму слегка выгнулась, губы были поджаты, а глаза бегали. Он был взволнован, и кто угодно подумал бы, что Дазай переживал за собственную шкуру.              Но он смотрел на Чую и Акутагаву, а не на угрожающего ему ёкая.              Акутагава, поклонившись, поставил свою обувь на землю, но смотреть в глаза ёкаю не спешил. Глядел на дерево, к которому нечто тут же понесли его ботинки; едва ли напряженный взгляд скользил по веткам, цеплял узоры на ветхой коре, но никогда не спускался к ёкаю. Рюноске держал руки за спиной, учтиво высунув их из карманов, пока его рассматривала пара хищно блестящих глаз. На лице ёкая была непонятная смесь эмоций. Она не тянула к парню гнилые когтистые лапы, не приближалась к нему и, кажется, вовсе не горела к нему азартом, который был виден в её заинтересованности Николаем. Она даже перебирать складки рубашки прекратила, оставив её лежать на прогнивших до дыр в мясе коленях. Акутагава приоткрыл губы, испуганно вздохнув, когда она наклонила голову, вглядываясь в его устремленное в землю лицо — её шея издала влажный скрип костей; такой, будто сами кости двинулись, царапнув друг друга, и были готовы вот-вот прорвать запёкшуюся падалью кожу и выглянуть наружу. Дацуэ-ба приоткрыла рот, и Рюноске сдержался, чтобы не сморщиться от окутавшего его запаха труповщины.              Она резко выставила руку назад, вперед ладонью; её голова и корпус тела при этом не повернулись вовсе, отчего полуразложившийся скелет снова затрещал. Заметившие её жест нечто остановились, не успев закинуть обувь на ветку. Акутагава испуганно поднял взгляд, а Дазай быстрым шагом приблизился к Чуе. Он встал сзади, готовясь в любой момент остановить его; этот взгляд Осаму знал на собственном опыте, и выражал он полную готовность вмешаться, даже если шансы помочь стремились к нулю. Накахара нервно оглядывался, не понимая, в чем дело. Сердце снова прихватило.              Из леса вышла Ди. Она виновато взглянула на хозяина, прежде чем целенаправленно приблизилась к ёкаю, которая тут же резко протянула к ней длиннющие руки.              Чуя, не успев даже почувствовать хоть что-то, не думая, дернулся вперед, но вставший рядом Дазай остановил его, схватив за плечо и потянув назад. Накахара его хватки, кажется, даже не заметил — будто ослепший и лишенный чувств, он зашаркал ногами по земле, пытаясь пройти вперед. Осаму прикрыл его рот рукой, прежде чем тот успел бы сделать что-то непоправимо глупое, и быстро увёл его назад, за спину Тетте.       — Заткнись, — он фыркнул, наклонившись над ухом Чуи. — Ты этим лучше не сделаешь.       Он чувствовал, как под его руками трясется и извивается тело Чуи — смотреть на то, как эти двое стоят перед лицом смерти, и не иметь возможности помочь им для него было настоящим страданием. Он крупно задрожал, ноги стали ватными, и Осаму пришлось поддержать его на весу. Накахара дергался, цеплялся за чужие руки своими ослабшими в попытках от них освободиться, мычал в ладонь Дазая.       — Уёбок, отпусти! — он начал дерзко, но потом его голос стих и ослаб до безнадежного всхлипа. — Они единственные…       — Я знаю, Чуя. С ними всё будет хорошо.       Дазай прикрыл глаза, поджал губы, но хватки не ослабил. Он прекрасно знал, что значит для человека тот, кого он может назвать «единственным». Осаму внимательно наблюдал за всем, что происходит перед ними, пока Чуя слепо пытался вырваться: Ди остановилась в метре от ёкая и поклонилась ей, уткнув мордочку в землю. Дацуэ-ба, протянув свою жуткую костлявую руку… погладила зверька по голове и повернулась к Акутагаве.       — Животные не ручаются за нечестных, — она прохрипела нехотя, вздохнув, будто ей было грустно признавать невиновность Акутагавы. — Ты свободен.       «Ч-что…» — Чуя растерянно прошептал, резко прекратив сопротивляться.       Осаму тут же отпустил его и сделал шаг назад, не переставая внимательно наблюдать за юношей, готовый в любой момент снова броситься к нему. Дазай постоянно ловил себя на мысли о том, что проявляет слишком большую сентиментальность, но, несмотря на это, сравнение ситуации Чуи со своей собственной, которую он всё ещё не смог пережить и вряд ли когда-либо сможет, всплывало в его сознании само собой.       Акутагава не растерялся вовсе. Когда прислужники Дацуэ-ба поставили его ботинки перед ним, Рюноске взглянул на Ди; ему не верилось, что животное может быть таким осознанным, но вопреки этому он кивнул в сторону остальных, как бы спрашивая, пойдет ли Графиня с ним. Тануки, поднявшись из низкого поклона, вильнула хвостом, бросила виноватый взгляд на стоящего поодаль хозяина, опустив уши, и побежала назад, в лес.       — Что это, блять, было? — Чуя схватился за грудь и повернулся к Дазаю. — Она теперь какой-то ёбаный учёный, или что?              Дыхание Чуи дрожало, он всё ещё пытался прийти в себя. Ответа от Осаму он толком и не ждал, но по наитию повернулся именно к нему. Было бы разумнее спросить об этом Рампо — и Чуя обязательно сделает это позже, когда они окажутся в более-менее безопасном месте. Если окажутся.              Он запустил руки в волосы, дёрнув назад упавшие на лицо пряди. Оттянул, пытаясь хоть как-то опомниться; он всё ещё слышал собственную кровь, шумевшую в ушах, всё ещё трясся и не мог восстановить дыхание. В этом бреду он поднял взгляд на Дазая. Удивлённый, взволнованный и абсолютно растерянный.              — Я не знаю, Чуя, — Дазай сказал спокойно. — Возможно, в этом мире животные ведут себя по-другому.       Его голос и выражение лица были серьезными, но довольно мягкими, будто успокаивающими. Чуя нахмурился, его губы приоткрылись, не выдавая ни звука, лишь судорожно ловя воздух. Он пытался думать, собрать мысли в слова, а слова в предложения, но ничего не получалось. Пару секунд они молча смотрели друг на друга; Чуя, несмотря на свое состояние, пытался быстро выхватить в чужом лице хотя бы тень ответа на вопрос «Почему?», а Дазай не прикладывал никаких усилий к тому, чтобы этот ответ скрыть. Чуя всё равно не поймет, через несколько секунд отвернется и бросится в объятия этого своего Рюноске.       По крайней мере, так должно было быть. Должно же?       Но Чуя не делал этого. Он отвел глаза, нахмурился, и снова поднял их на Дазая, чтобы обменяться взглядами: один — с вопросом «зачем?», второй — с чем угодно, кроме честного ответа.       По лицу Накахары заскользили мысли, и Дазая начало накрывать колким желанием отпустить какую-нибудь неуместную шутку, он даже задуматься успел: по классике или наступить себе на глотку и пройтись по наивной готовности Чуи кинуться на амбразуру ради Рюноске?       Но пошутить он не успел.       — Я не знаю, зачем ты держал меня, — сказал Чуя будто в оправдание. — Но спасибо.       «Это выглядело, как забота», — осталось несказанным, и Чуя развернулся в сторону Рюноске.       А Дазай так и остался смотреть в точку, где только что стоял Чуя. Мори, поддерживающий всё ещё шокированного Николая, в этот момент глянул в сторону Осаму и довольно улыбнулся; парень был в настоящей, искренней растерянности. Он был уверен, что Чуя отреагирует на помощь молча и будет слишком горд, чтобы благодарить его. По-другому быть просто не могло, но… Но смогло.

«Какой чудесный молодой человек. Ввел тебя в замешательство, да? Такой искренний, и…» — призрачный шепот пронесся над ухом Осаму.

Ледяной ветер коснулся плеч, провел тонкими женственными пальцами по его щеке, но Дазай не дрогнул. — «В отличие от меня, живой».

      Дазай кашлянул в кулак и отвел взгляд, в очередной раз делая вид, что ничего не слышал.       «Спасибо за помощь, жёнушка», — тихо прошептал Осаму.       Так, чтобы никто не слышал.       Чуя разговаривал с Рюноске. Дазай, задумавшись чем-то пустым, слепо глядел куда-то между стоящих друг напротив друга парней и размытым взглядом наблюдал за тем, как Накахара сжимает одежду на быстро поднимающейся и опускающейся груди, всё ещё переводя дыхание. Даже сам Акутагава на первый взгляд выглядел менее взволнованным, скорее шокированным.       Отложить свои эмоции на потом у Дазая почти всегда получалось прекрасно, и этот раз не стал исключением; откинув свои мысли в сторону, он проморгался и обвел взглядом стоящих впереди, остановившись на Дацуэ-ба. Она вновь занялась своими делами и даже не оглядывалась в сторону тревожного шёпота, проносящегося мимо ушей Осаму.       — Похоже, она замечает людей только когда они достаточно близко к ней, — он поделился своим выводом с Рампо, подойдя к нему. — Что-то типа радиуса зрения. Около пяти…              — Семи, — Рампо перебил его и вздохнул, важно уперев руки в бедра. — Не меньше семи метров. У тебя что, со зрением совсем плохо?              — Семи, — Осаму согласился, сунув руки в карманы. Он не отрываясь смотрел на ёкая, к которому уже направлялся Мори. — А-ах, а я ведь хотел пойти первым и как следует разозлить её перед тем, как старый пойдет туда, — он вздохнул. — Так она его точно прикончила бы.              Дазай грустно улыбнулся, прикрыв глаза. Ему не было нужды следить за Мори — он не сомневался, что тот вернётся живым. Этот человек никогда не совершал грехов собственными руками, а жизнь несправедлива даже в царстве смерти, поэтому никакого наказания он не получит. Осаму знал, что Ринтаро даже не испытывал настоящего страха. Он был настороже, но не испытывал того дикого ужаса за свою жизнь, который испытывал каждый. Дазаю за это было до тошноты горько.              Всё происходящее пролетало мимо него, словно ветер, развевающий волосы. Он ловил его опаленными жаром щеками, не замечая картины перед глазами, чем привлек внимание окружающих. Тетте удивленно выгнул бровь, но решил промолчать, а Чуя, отвлекшись от Акутагавы, растерянно вгляделся в лицо Осаму.              Сейчас, после того как он, казалось, искренне говорил о том, что понимает его страх за близкого человека, это безразличие было непонятным и неестественным. Но Накахара не стал долго обращать на это внимание. Сейчас важнее был Рюноске.                    Спокойствие Мори ввело в ступор каждого; даже Рампо в смятении наклонил голову вбок и поправил очки, будто пытался что-то рассмотреть. Мужчина стоял перед ёкаем, сдержанно сцепив руки за спиной, и безразлично смотрел прямо перед собой. Так, будто его жизнь не зависела от решения Дацуэ-ба. Его обувь уже висела на ветке, которая под её весом надломилась чуть сильнее, чем под ботинками Николая, но всё же не сломалась. Осаму надул губы.              Жаль, конечно.       Ёкай выглядела слегка растерянно; долго смотрела на Мори, наклонялась и вглядывалась прямо в его глаза. Тетте, всё ещё стоящий впереди всех и внимательно следящий за происходящим с сомкнутыми вокруг рукояти катаны пальцами, подумал, что даже это чудище впало в ступор от холодного вида Ринтаро. Рампо понимал, что причина в чем-то другом, а Дазай — знал. Акутагава, которого Чуя неосознанно пихнул за своё плечо, будто готовясь защитить в случае опасности, смотрел на это пустым взглядом, всё ещё отходя от собственного ужаса.       — Ему б хотя бы притвориться, что боится, — тихо сказал Рампо, подняв косой взгляд на Дазая.       Он не повернулся в сторону Осаму полностью, но то, насколько изучающим был этот взгляд, чувствовалось даже так. Дазая откровенно сверлили, вскрывали и изучали под лупой, но ему было все равно. Если бы Рампо спросил напрямую, Осаму сам выдал бы каждый известный ему секрет Мори, но Эдогава предпочел другой подход.       — Может, оно и к лучшему, — он пожал плечами. — Разозлится и сожрет его.       Рампо приподнял брови, а потом удивленно усмехнулся.       — Так вот что вас связывает, — он кивнул в подтверждение своим же мыслям. — Мерзость.       Отвечать на это Дазай не стал.       Дацуэ-ба, тем временем, разрезав Мори взглядом и собрав обратно, впервые повернулась к остальным. Те, кто стоял первыми, отшатнулись, но Тетте быстро пришел в себя, шагнул вперед и влево, закрыв собой Рампо; послышался лязг катаны, скользнувшей по черствым ножнам.       Но Ёкай не обратила внимания ни на него, ни на Рампо. Её взгляд не зацепился за них вовсе, не задержался ни на секунду. Её интересовал один конкретный человек — Осаму. Она, хрустнув проехавшимися друг по другу костями, подняла руку и выставила палец, указав на него.       Дазай не был удивлен, зато остальные — да. Чуя даже успел шатнуться вперед и выставить руку в неуверенной попытке схватить его за плечо, когда тот шагнул вперед. Почему-то Накахара считал, что должен, обязан как-то помочь Осаму, потому так и встрял на месте с протянутой рукой. Его не окатило паникой при виде Дазая, вставшего напротив чудища, как было в случае с Акутагавой, но Чуя тяжело задышал, пытаясь успокоить закрутившиеся вихрем пустые мысли.       Помочь он никак не смог бы, даже у Тетте с его навыками и здоровенной катаной было больше шансов сделать хоть что-то. Плюсом к тому, Осаму нельзя было назвать совсем уж безрассудным, каким он отчаянно пытался показаться — по крайней мере Чуя теперь точно это знал, поэтому немного утихомирился, но встал все же в первом ряду.       Рампо наблюдал с интересом, пытаясь сопоставить факты. В такой атмосфере делать это было сложно даже ему, но в этом случае всё было очевидно; ёкай всё ещё не отпустила Мори, но уже перешла к Осаму. Если добавить к этому то, что Эдогава понял несколько минут назад, причина становится ясна как день.       Они были сообщниками или просто работали вместе.       Осаму подошел к ёкаю, поклонился. Её слуги подбежали к нему, остановившись у ног, и замерли. Обошли по кругу, внимательно разглядывая, и вернулись к хозяйке. По их изуродованным бесконечными страданиями лицам нельзя было различить ни единой эмоции, но Дазай знал, что они растеряны. Навряд ли в их сознании осталось хоть что-то человеческое, так что жизнь состояла лишь из круговорота действий: подбежать к человеку, забрать обувь, повесить, вернуть. Бывал ли здесь хоть один человек, не принесший её с собой?       Их хозяйка хмыкнула, будто всё понимала. Встретилась взглядом с Дазаем, и тот странно улыбнулся, хотя сцепленные за спиной, как и у Мори, руки подрагивали от волнения.       — У ва-а-ас, — Дацуэ-ба прохрипела, и, стоя так близко, Дазай услышал бурлящую в её глотке вонючую жижу, — грех на двоих один, — Осаму то ли кивнул, то ли просто опустил голову и снова поднял, зафиксировав взгляд на ёкае, а та опустила взгляд на его босые ноги. — Где?       В её тоне чувствовалась злость. Голос стал ниже и резче.       — М? — Осаму приподнял бровь. — А, обувь. Пришел без неё, не смел ступить на свято место в грязной обуви.       ««Свято место…» — усмехнувшись про себя, подумал Чуя. Он не понимал, но очень хотел спросить, куда на самом деле Дазай дел свою обувь. Если Осаму не продолжит вести себя как идиот, дальнейшая динамика их взаимоотношений будет это позволять, он обязательно спросит.              Так или иначе, сейчас казалось, что Дазай полностью контролирует ситуацию.              Дацуэ-ба наклонилась к Осаму, её руки вытянулись, и одна легла на его плечо, а вторая коснулась лица. Гнилой, сухой, кривой коготь прошелся по щеке и уперся в нижнее веко, будто ёкай собиралась вот-вот выткнуть ему глаз. Дазай старался казаться непоколебимым, но едва заметно нахмурился от вони гниющей плоти и ощущения опасности. Это не чувствовалось как страх, но пальцы рук быстро похолодели.       Потерев под глазом гнилым пальцем, она усмехнулась и убрала руку.       — Зо-о-оркий, — она захохотала, отодвинувшись от него, — скоро будешь хуже видеть. — Дацуэ-ба стукнула когтем по своему глазному яблоку, слизь из которого потянулась за её пальцем. После этого она глянула за плечо Дазая, будто увидев за ним кого-то, и нахмурилась. — Вот как… ступайте.       Мори и Дазай, переглянувшись, пошли в другую от ребят сторону — свернули влево, туда, где был виден явный проход. Ребята пошли за ними, все, кроме Тетте, который вызвался сходить за Хироцу. Николай, всё ещё напуганный, шел очень медленно и боком, прижавшись спиной к кустам и неотрывно глядя на уже совершенно не замечающую его Дацуэ-ба.       — А если в кустах кто-то прячется? — шустро наклонившись к нему, спросил Осаму. На его лице заиграла гадкая улыбка, когда Николай резко ахнул и отскочил от кустов и обнял предплечье идущего рядом Акутагавы. — А если в него кто-то вселился?              — Дазай-кун! — Николай всхныкнул, даже не заметив, как Рюноске отцепил его от своей руки. — Прекрати издеваться, ты бы знал, какой стресс я пережил!              Он возмущённо свел брови и нырнул в проход первым, получив веткой по лицу.              Чуя был в замешательстве. Он и, как минимум, его лучший друг только что пережили самый настоящий кошмар, но почему-то теперь хотелось смеяться. Это что-то вроде нервного тика, скорее всего, потому что сдержать улыбку было очень трудно. Новая реальность била по глазам слишком быстро и слишком сильно, не позволяя толком привыкнуть, и — Чуя напоминал себе — весь ужас Ёми ещё даже не коснулся его напрямую, не протянул мерзкие, прогнившие и вздутые руки в его сторону. На этот раз ему очень, очень повезло.              Когда в проход вошли последние — Хироцу и Тетте, он быстро захлопнулся; уменьшился, сжался и взорвался с громким истошным визгом. Чуя успел оглянуться — как раз в этот момент к Дацуэ-ба поползли измученные оболочки людских душ, вылезших из воды. Река в прямом смысле перемолола их с такой силой, что тела были больше похожи на мешки с костями: тазобедренная кость какой-то… кажется, женщины, протаранила грудную клетку; у кого-то была переломана шея и череп, так что держащаяся лишь на коже голова тащилась по песку, пока бедолага карабкался навстречу своей участи.              — Какой же пиздец, Аку, — Чуя прикусил губу и зарылся рукой в волосы, оттянув их с побледневшего лица. Вздохнув, он потер лоб ладонью. — Просто ужас, нахуй.              — Стоило ожидать, — так же нервно вгрызаясь в собственные щеки, ответил Акутагава.              Обоим было важно показать друг другу, что они в порядке.              Да ладно, переживать вовсе не о чем, весело даже. Ты только сосредоточься на себе, потому вот за тебя-то я очень, очень боюсь.       Пространство за проходом было более привычным глазу, и оттого всем вошедшим стало спокойней. Здесь не было так много пустынного, берущегося не с неба, а будто из самого тумана света, как в месте, откуда они только что пришли. Это было небольшое поселение; не такое узкое, как деревня Инунаки, и уж точно не такое жуткое. Было тихо, но тишина эта казалась мирной, а не пустой и оглушающей — она нарушалась приятным шелестом высокой травы, стрекотом цикад и плавным течением воды в искусственном источнике. Воздух был наполнен запахом цветущей сакуры и свежестью близлежащего вечернего леса. После запаха пустого, густого и тяжелого воздуха, это казалось первым полным вздохом после долгого удушья. Красные крыши деревянных минка радовали глаз; после серости, в которой было проведено так много тянущегося безумно медленно времени, простой яркий цвет заставлял душу радоваться, а плечи обнадеженно и расслабленно опускаться. У каждого домика была веранда, на которой стояли разные предметы. У кого-то — стол и стул, кресло-качалка и большая ваза, у кого-то, прижавшись к стене, стоял сямисэн. Дома обрамляли деревья сакуры; они склонялись, а ветки сплетались над крышами домов. Деревня казалась настоящим оазисом среди окружающего мира.       — А это тоже наебка какая-то? — спросил Чуя, повернувшись к Рампо.       Теперь он, как и остальные, делал это неосознанно: если появлялся вопрос — все поворачивались к Рампо. Дело было точно не в одной лишь книге, которую он держал при себе, было что-то ещё; может, его уверенный тон, а может, то, что этим тоном произносятся действительно правдивые, дельные вещи.       — В книге не написано про конкретно эту деревню, но здесь сказано, что если нам нужно будет передохнуть, — он всмотрелся в текст открытой рукописи, поправив очки. — Нужно найти самый близкий к алтарю дом. Алтарь есть в каждой деревне, а ближайший к нему дом должен быть жилищем местного каннуси. Там безопасно.              — Я все ещё в шоке с того, что мы доверяем какой-то книженции, — заявил пришедший в себя Николай, уперев руки в бока и согнувшись над Рампо, чтобы заглянуть в книгу. — А если её писал какой-нибудь суперглавный ёкай, который просто хочет приберечь наши сладенькие молодые тела для себя?              — У нас в любом случае нет выбора, господин Николай, — спокойно сказал Мори.              — Ну, если речь о «молодых телах», то тебе, старик, беспокоиться действительно не о чем, — усмехнувшись, сказал Дазай. Мори на его заявление лишь слабо кивнул, а Хироцу хохотнул в сжатый кулак. — Предлагаю идти на звон фурина! Деревенька старая, в то время просто так их не вешали, а у каннуси по-любому должен быть.              — Ты где-то колокольчики слышишь? — выгнув бровь, спросил Чуя.              Когда их взгляды встретились, Осаму снова смотрел на него гадко. Это даже в каком-то смысле разочаровало Чую; Осаму только-только начал казаться нормальным, даже немного интересным.              — Обяза-а-ательно услышу, если один маленький оранжевый гремлин заткнется!       Дазай фальшиво улыбнулся и повернулся в сторону деревни. Когда все замолчали (для чего Чуе определенно понадобилась помощь Акутагавы), из глубины деревни послышался слабый звук нежного колокольчика. Осаму, усмехнувшись, подмигнул Чуе, на что тот закатил глаза, и все двинулись вперед.       По пути Чуя рассматривал дома. Они не выглядели так, будто их забросили несколько столетий назад; в них все ещё теплилась душа, человеческое тепло и забота. В окна позаглядывать почти не вышло, но из того, что удалось увидеть, Чуя сделал вывод о том, что деревня заброшена не так давно; это странным образом не вязалось с версией Дазая, но отказаться от своего предположения Чуя мог бы только с закрытыми глазами — настолько это было очевидно.       — Эй, научная надежда человечества, — шепнул Чуя, поддев Рампо локтем. — Разве это всё не может быть обманом? Выглядит слишком хорошо, всё будто вылизано специально.       — М? — Рампо задумался, приложив палец к губам. — Не думаю. В книге ведь написано, что таким деревенькам можно доверять. Да и во всяком случае, мы ж будем в доме священника, там всегда куча оберегов, а их здешние чудища подделать не могут.       Дом священника был последним в поселении. Он был большим, красная треугольная крыша была обвешана бумажными оберегами, а изгородь — печатями. Все немного нервничали, заходя в дом, — было бы странно быть спокойными здесь, но внутри вовсе расслабились. Заглянули в комнаты; по всему периметру дома, прямо под потолком, были плотно навешаны офуда, на столе стояла фигурка манэки-нэко, а из окна одной из комнат был виден небольшой заросший пруд с ещё живыми карпами кои. В доме пахло пылью от благовоний, но запах не был отталкивающим.       — Мне кажется, я даже в храмах не видел такого количества оберегов, — сказал Тетте, растерянно осматривая убранство. Он снял свою фуражку и потрепал заломанные волосы. — Здесь… будто бы действительно безопасно.       — Ага, — согласился Рампо, сидящий за столом, снова уткнувшись в книгу. — Для полной уверенности не хватает только письменного подтверждения безопасности именно этой деревни в рукописи.       В итоге заметок найдено так и не было, но, осмотрев весь дом до деталей, все решили остаться здесь. Настороже на этот раз остался Тетте — стоило лишь взглянуть на бледные лица спутников, и он предложил свою кандидатуру сам. Спать, всё ещё опасаясь, все решили в одной комнате, и Чуе наконец-то стало спокойно. Ди, слонявшаяся по лесам, под вечер прибежала к хозяину сама, чем ещё больше его расслабила; они полежали, обсуждая всё произошедшее с Акутагавой — разговор был ни о чем, парни просто делились своим шоком друг с другом. После поиграли с Ди в мячик в свободной комнате — Чуя всеми силами пытался делать то, что делает ежедневно в своем обычном, живом мире, и это успокаивало, но ровно до того момента, как его взгляд цеплялся за царапину на щеке Николая или кучу оберегов; было панически страшно даже представить себе, от чего люди спасались, раз их понадобилось так много.       Рану Николая Чуя обработал, удивив всех своими запасами самых нужных медикаментов. Спокойно отреагировал один только Акутагава; у него самого в рюкзаке лежало столько же, если не больше. Обычно он распихивал обезболивающие везде: в кошелек, карманы джинс и пальто, под чехол телефона, в ключницу. Сейчас же его запасы были готовы ко всему.              — Да ты и тех бедолаг переломанных из реки залатать смог бы, мини-доктор, — подметил Осаму.                    Он сидел за столом, закинув на него перекрещенные ноги, и читал книгу. Она казалась довольно тонкой… Сколько раз он успел перечитать ее?       — Должен же хоть кто-то додуматься взять с собой то, что действительно нужно, а не книжку, — ответил Чуя. Света не было — были свечи. Много свечей, и зажжены были почти все — с наступлением сумерек становилось жутко, высоченные тени просачивались в дом через окна и скользили по полу. Чуя старался не обращать на них внимания, а вот Акутагава, видевший это впервые, растирал покрытые мурашками руки. Этой ночью он, скорее всего, не заснёт, и Чуя должен будет находиться рядом, поэтому, пока никто ещё не улёгся и Рюноске отвлекался на людской шум, Накахара быстро проскользнул в ванную.              В руках у него была большая свеча на блюдце, а комната — в кромешной тьме. Чуя не сказал бы, что свеча делала ситуацию хоть немного лучше, потому что языки пламени плыли по стенам так же жутко, как и тени, но из-за неё он хотя бы смог рассмотреть в пошарканном зеркале своё лицо, которое показалось чужим; Чуя здесь всего два дня, но истощение от постоянного ужаса и недосыпа уже было явным. За дверью ванной шумели голоса; такие непринуждённые и активные, что, если закрыть глаза хоть на минуту, то можно представить, что Накахара вот-вот выйдет отсюда, и за дверью его встретят уже изрядно поддатые Альбатрос, Док, Айс и Липпман. От одной мысли на бледное лицо Чуи скользнула мимолетная улыбка.              Так горько было вспоминать о том, что раньше он видел каждый день. Видел каждый день и определённо ценил, но только сейчас понял, насколько недостаточно. В груди саднило от желания просто узнать, как там его друзья, что с Артюром, навещает ли его Коё. Присутствие Акутагавы здесь должно было сделать ситуацию хоть немного лучше, но… нет. Увидев его в этом проклятом месте, Чуя понял, что хотел бы видеть своих близких там, где безопасно, где им хорошо и ничего не угрожает их жизни. А он тут и один справился бы.              Чуя умыл лицо и тело ледяной водой, которую негде было нагреть. Ничего хотя бы отдалённо напоминавшего шампунь или мыло не нашлось, поэтому волосы пришлось тоже просто облить водой из большого деревянного ковша. Температура здесь, опять же, чувствовалась по-другому; Чуя ощущал, как кожу жжёт холодом, но он не мёрз. Ещё немного посидев на деревянной лавке в ванной, Чуя ждал, пока его тело хоть немного обсохнет. Он подогнул ногу, уткнувшись носом в колено, и наблюдал, как с закрутившихся кончиков волос по рыжим спиралькам катятся вниз капли воды.