highway to hell

«ВНИМАНИЕ! Конституция Японии не действует на данной территории».

      Чуя сощурился в попытке прочесть написанное на старой, потёртой табличке.       Он стоял напротив небольшого, явно заброшенного тоннеля. Сооружение поросло мхом, по стенам ползли трещины, а вход был загорожен бетонными плитами. Это место находилось посреди одной из горных развилок, в сторону которой не заворачивает никакой общественный транспорт, поэтому давно не видевший профессионального обслуживания асфальт потрескался, по дороге сюда встретилось несколько упавших деревьев. Внизу территория была оцеплена ржавой колючей проволокой, а позади Чуи остался жуткий, уже потёртый и выцветший, единственный в мире дорожный знак с предупреждающим текстом:

«ПРОКЛЯТАЯ ЗОНА! ВЫ ВХОДИТЕ ВНУТРЬ НА СВОЙ СТРАХ И РИСК!»

      Если верить тому жуткому сборнику кайданов, что Накахара выцепил в библиотеке несколько дней назад, то талона на её посещение он уже, можно считать, лишился; из этой деревни ещё никто и никогда не возвращался, поэтому вернуть книгу в срок не получится.       Он прочитал эту легенду трое суток назад и соврал бы, сказав, что она его не напрягла. Страна, в которой он живет, всегда была богата пугающими легендами, а мифология древней Японии и в современное время оставалась одним из главных факторов привлечения интереса туристов. Брат Чуи много лет назад переехал в Париж, но каждую осень возвращался сюда со своим другом Артюром, чтобы отправиться в популярный тур «По следам Кицунэ». Это самый востребованный маршрут среди множества других, представленных в ведущем турагентстве страны.       Сам Чуя в мифы и легенды не верил… По крайней мере, предпочитал говорить так. Этим можно было и оправдать его появление здесь, и, наоборот, задаться соответственным вопросом. Поднимаясь сюда, он и сам успел усомниться в разумности своих действий, но вовсе не из-за страха; тащиться в гору около полутора часов под палящим солнцем — дело гораздо более пугающее, чем абсолютно книжная история о заброшенной деревеньке в горах.       Согласно легенде, много столетий назад по ту сторону тоннеля поселились культисты. Они отказывались жить по законам Японии, поэтому никогда не покидали пределов своей деревни, пока не началось строительство того самого тоннеля; во время его возведения загадочным образом погибло три группы рабочих. Проект не стали утверждать официально, а через несколько лет постройку и вовсе оградили. В книге было сказано, что любой зашедший в тоннель человек уже на середине пути услышит дикий лай и скулеж, потому что члены культа Инугами, жившие здесь, регулярно приносили в жертву бродячих собак. Для пущего устрашения в рассказ добавили несколько намеков на то, что тела тех самых строителей были замурованы в тоннеле недружелюбными жителями деревни.       История с собаками и жертвоприношениями, как оказалось, была вполне реальна; в интернете гуляла целая куча фотографий гнилых скелетов и наткнутых прямо на углы ворот Тории черепов. Чуя быстро закрыл эту страницу, но воспоминания о ней по-прежнему вызывали у него то же отторжение, что и в первый раз, когда он её увидел.       Вздохнув, он бросил на землю докуренную сигарету. Стоящая рядом собака тут же наступила на окурок и втоптала в асфальт, растерев лапой. Это первая команда, выполнять которую Ди научил Альбатрос, и именно та, из-за которой Чуя был вынужден каждый месяц разоряться на самый дорогой защитный крем для лап питомца.       Ди, а вернее Графиня Ди, была собакой породы русская борзая, которую три месяца назад притащил в дом Чуи пьяный в стельку Альбатрос; его новая девушка запретила заводить животных в их съемной студии из-за своей аллергии, а оставить такую очаровательную бродяжку на улице он просто не смог. Накахара долго ворчал на друга, но тот очень уж убедительно рассказывал о том, что собака действительно умная, потому что за полчаса, проведенных ими вместе на улице, она нашла сертификат на месяц в любимую кофейню Чуи, бутылку хорошего гранатового вина и, если верить Альбатросу, написанную его рукой расписку с обещанием ежемесячно скидываться на содержание собаки пополам она тоже нашла самостоятельно.       — Страшно, да? — шёпотом спросил Чуя, глянув вниз на собаку. Та молча подняла на хозяина взгляд, который казался каким-то слишком осознанным. — Вечно ты меня игнорируешь…       Чуя присел на корточки напротив собаки и отстегнул поводок. Скинул с плеча лямку рюкзака и, расстегнув, положил его туда; он долго думал, будет ли опрометчивым решением взять собаку с собой, но оставлять было не с кем, а верить в то, что может произойти что-то страшное, Накахара, вроде как, не собирался, так что…       — Пойдём.       Он закинул рюкзак на спину и выпрямился, снова засмотревшись на тоннель. Уголок губ Чуи дернулся. Чем ближе он был к тоннелю, тем сильнее становилось странное чувство паники. Оно сжимало грудную клетку и щекотало под ребрами, заставляя нервно улыбаться. Причины Накахара не осознавал: вроде как, должно было быть страшно из-за жутких легенд о месте, в которое он направлялся, но его гораздо больше напрягала собственная наивность и то, что он позволил себе потратить столько времени впустую, когда мог бы заняться чем-то дельным.       В голове как-то лихорадочно закружились глупые шутки и заиграла «Highway to Hell», когда он шагнул под крышу тоннеля. Он с трудом протиснулся в одну из щелей в ограждении, брезгливо стряхнул с куртки пыль посыпавшегося от старости бетона, растрепал ладонью волосы, которыми вляпался в засохшую паутину. Графиня остановилась снаружи, просунув длинную морду в щель и как-то осуждающе взглянув на хозяина. Она прижала уши, а темные глаза снова сверкнули осознанностью.       — Ты можешь оставаться здесь, я не тащу тебя с собой, — сказал Чуя дразнящим тоном, сложив руки на груди.       Собака посмотрела на него ещё несколько секунд, тихо заскулила, но всё же протиснулась в щель вслед за хозяином. Графиня фыркнула и прошла мимо Чуи, подтолкнув того мордой в бедро.       В тоннеле было холодно. Температура там действительно сильно отличалась от той, что была на улице — тоннель находился прямо в скале, среди холодных камней, поэтому ничего удивительного в этом не было, но на коже Чуи всё же появились мурашки. Сделав несколько шагов, он остановился, чтобы осмотреться. Поначалу поднять взгляд было сложно, потому что во всех статьях, что он прочёл об этом месте, говорилось о том, что по стенам здесь бегают тени, а на потолке и вовсе видятся руки погибших строителей, пытающиеся схватиться за вошедшего и утащить его с собой.       Разумеется, ничего из этого Накахара не заметил. Лишь вздрогнул, когда по тоннелю эхом прошелся тихий всплеск, но почти сразу выдохнул с облегчением, увидев, что это просто Ди, наступившая в лужу, потрясла лапой, чтобы смахнуть капли.       Место было завораживающе некомфортным. У Чуи перехватывало дыхание каждый раз, когда тишина, которая здесь казалась особенно гулкой и пустой, нарушалась хоть чем-то. В тоннеле было сыро, пахло затхлостью и плесенью, а каждый звук отражался от промозглых стен особенно звеняще, подкрепляя неосознанное, но острое желание постоянно оборачиваться и смотреть, нет ли кого сзади. Здесь было темно, свет проходил лишь из небольших проёмов в начале и конце тоннеля, но этого было достаточно, чтобы увидеть, как много здесь мусора и граффити на стенах. В особо темные углы Чуя старался не вглядываться, чем напрягал себя самого ещё больше.       Подходя к концу тоннеля, он расслабился. Даже Ди больше не была так напряжена и сосредоточена.       — Ну и всё, а ты боялась, — Чуя хмыкнул, потрепав собаку за ухом. — Сейчас глянем, что за херня в этой деревне творится, и вернемся домой.       Сказав это, Накахара полез в карман штанов, чтобы глянуть расписание автобусов на ближайшее время; с собаками пускали не на каждый, и именно на тот, что был им нужен, было необходимо заранее забронировать билет. Он остановился у самого конца тоннеля и разблокировал телефон, надеясь, что здесь достаточно сигнала для оплаты билетов. Однако, как только экран осветил тоннель, Графиня внезапно вскочила. Совсем рядом с ними стоял среднего размера пёс. Всё это время он молчал, но сейчас громко гавкнул и побежал к выходу из тоннеля. Ди оскалилась и, издав громкий рык, бросилась вслед за ним, не обращая внимания на крик хозяина.       Сердце Чуи подпрыгнуло в груди, а кровь, кажется, совсем престала циркулировать от страха. Он быстро сунул телефон в карман и побежал за собакой.       — Ди! — он закричал, осматриваясь, когда выбежал из тоннеля. — Ди, ко мне! Ди! Блять…       Собака не отзывалась, нигде поблизости её не было видно. Пёс тоже скрылся из поля зрения.       Чуя вздохнул и согнулся, пытаясь отдышаться. Голова немного закружилась от испуга. Он вдохнул поглубже — в открытом пространстве воздух, после тоннельного, казался донельзя вкусным и свежим — и запустил руку в волосы, убрав их с лица. Немного успокоившись, он выпрямился и ещё раз огляделся.       Перед его глазами возникла деревня. Она была именно такой, какой её представлял Чуя: дороги, которые раньше были аккуратно вымощены камнем, теперь покрылись трещинами и сорняками. Традиционные дома минка с треугольными крышами сильно покосились, опоры и перекладины почти каждого из них были выломаны и испорчены, целыми окнами могли похвастаться только несколько зданий.       Дорога была только одна, она вела вперед и вниз, к озеру. Веками растущие без человеческого вмешательства деревья склонились над домами, их ветви сплелись с двух сторон, образовывая подобие потолка. По земле ровным слоем стелился туман, плывущий к домам из длинной реки, тянувшейся так далеко, что её конца Чуя не видел.       — Ди! — снова позвал он. Чуя пошел вперед, оглядываясь, стараясь всматриваться во все углы и кусты, которые могли заинтересовать двух собак. — Графиня!       Собака не отзывалась.       Накахара вздрогнул, затылок покрылся мурашками. В этом месте было ещё более дискомфортно, чем в ведущем сюда тоннеле. Конечно, никаких черепов собак он не видел, как и сгнивших скелетов, но, пройдя чуть дальше, наткнулся на несколько алтарей. Чуя испуганно поджал губы, заметив, что у алтарей стояли недавно зажженные благовония.       В статьях, что он прочел, было написано, что вход сюда запрещен. Он своими глазами видел эти предупредительные знаки и таблички перед тоннелем, так кто же следил за алтарями?       В голову мигом полезли самые страшные мысли.       Для посещения этого места у Чуи были свои мотивы, но они были призрачными, Накахара оценивал в ноль шанс того, что всё сработает именно так, как описано в старинных легендах, но… неужели это правда? В голове закружилась целая куча мыслей. Они мешались с сомнением, непониманием и страхом, мешая здраво мыслить. Чуя просто стоял, не двигаясь, и невидящим взглядом смотрел на тлеющую палочку благовоний. Его пробила ледяная дрожь, в момент стало до боли холодно, по кончикам пальцев прошелся ток.       По одной из легенд — той самой, в которую Чуя хотел и не хотел верить одновременно, деревня Инунаки — врата в Ёми, царство мёртвых. Недавно Накахара узнал о сказании, согласно которому человек, чей близкий погиб не естественной смертью, а был убит, может добровольно отправиться в мир мёртвых и вернуть к жизни того, кто был несправедливо лишён её. Заявиться в указанное место было решением иррациональным, но почти машинальным, моментальным. Все перечисленные в легенде ужасы и жутчайшие последствия не пугали только потому, что Чуя вовсе не собирался верить во всё это с самого начала. Но вот он здесь.       «И я здесь не один», — думал он, пусто глядя на горящие свечи и благовония.       Его нервная система и психика, ранее не испытывавшие такого ужаса, кажется, дали сбой. Чуя просто замер без чувств, стоя напротив алтаря. В ушах долго стоял тихий, полый звон, вокруг было спокойно, и место начинало казаться всё более нормальным. Он не понимал, зачем пришёл сюда, не осознавал, как решился на этот шаг, и не представлял, что будет делать дальше. Не понимал, не осознавал, но точно знал, потому что вопреки своему же недоверию подготовился и к такому исходу событий.       Нужно идти дальше. Но оторвать ноги от земли сейчас казалось непосильной задачей, о которой даже думать было страшно. Он сцепил зубы, напряженно обвел взглядом местность вокруг себя и решил идти точно по вымощенной разбитым камнем тропинке. Она вела вниз, к реке, и Чуя подумал, что собаки рано или поздно придут к водоему, чтобы попить после бега. Более того, у воды деревьев не было, и солнце светило ярче.       Над ступенями кривились перекошенные ворота Тории. Сейчас это выглядело довольно устрашающе, сама атмосфера деревни будто насмехалась над тем, что свято; священные ворота, которые, по поверьям, не пропускали никакую чернь, были сломаны, завалены и измазаны в грязи. С каждой ступенькой Чуя чувствовал немое предупреждение, нарастающую угрозу.       Пу. Пу. Пу.       Пугающий, низкий настолько, что отдавался вибрацией по земле, голос. Чуя застыл на месте. Он едва не подавился воздухом, резко вдохнув и задержав дыхание. Поворачиваться на звук стало страшно, поэтому он замер и какое-то время просто смотрел себе под ноги, но долго стоять на месте не получилось; нависшая над ним со спины тень, которую он видел на лестнице перед собой, заставила двигаться вперед. Тень была огромной.       Пу. Пу. Пу-у.       Накахара прекрасно знал, кто именно мог издавать этот звук, но верить собственным ушам не хотелось. Кончики пальцев закололо холодом, плечи парня задрожали. Он зажмурился и прикусил щеку, пытаясь хоть немного собраться. В висках забилось острой пульсацией. Он не ожидал, что это правда, но всё же знал, на что идет.       На негнущихся ногах он продолжил спускаться по лестнице. Мир перед его глазами плыл, поэтому Чуя держался за ветки склонившихся над лестницей деревьев, чтобы не упасть. В горле запершило от вставшего в нем кома, но прокашляться он не рискнул, будто если будет вести себя тише, то опасность минует. Ему нужно лишь дойти до конца лестницы, не покатившись с неё от ужаса, и вспомнить, что нужно было делать при встрече с ней.       Пу. Пу-у-у. Пу-у.       Чуя читал об этом ёкае. Это была Хачишакусама — ёкай, часто принимающий облик пугающе высокой женщины около восьми футов ростом. По легенде она преследует одиноких людей или детей, истощая их жизненную силу, изводя и пугая, а потом похищает и пожирает их тела. Накахара не поворачивался, чтобы посмотреть на неё, но видел, как медленно она плывет за ним. Её длинные волосы расползались по воздуху, будто жили своей жизнью.       Спустившись к воде, Чуя часто задышал. В голове снова пронесся лихорадочный поток мыслей, и среди них не нашлось ни одной полезной. Он был ужасно напуган, но ещё сильнее боялся за Графиню. Если играть по правилам, о которых он знает, то собаки при хозяине здесь становились хорошим оберегом. Они отгоняли большую часть злых духов, к ним относились с почтением, как к местным священным животным… А бездомных собак, как известно, убивали и приносили в жертву. Накахара очень боялся того, что, если здесь и впрямь творится эта чертовщина, Графиню сочтут за бродячую собаку.       Его губы затряслись. В момент душная погода сменилась легким дождем. Солнечный свет, который здесь был ярче, исчез. Солнце будто отвернулось от места, куда пришел Чуя, за которым следовал ёкай. От этого вокруг стало ещё более мрачно и холодно. Чувство безысходности обнимало его, но Чуя уверенно открещивался от него, пытаясь собраться и взять себя в руки. Он сжал кулаки, зажмурившись, чтобы сосредоточиться, и судорожно пытался понять, что ему делать. По легенде, чтобы откреститься от Хачишакусамы, нужно быть не одному. Но Чуя здесь был совсем оди...       — Эй, ну и пого-о-одка, да? — присвистнув, спросил человек, появившийся за спиной Чуи. — Я дождь-то люблю, но когда он в такой духоте…       Накахара нахмурился и рефлекторно повернулся в сторону появившегося. Это был молодой человек его возраста, но выше ростом. У него были темные вьющиеся волосы, и выглядел он уставшим, но голос звучал по-детски бодро. Парень беспечно прогуливался, сунув руки в карманы, и направлялся, кажется, к лестнице, с которой только что спустился Чуя.       — Ты здесь… живешь? — с непонятными эмоциями спросил Чуя. Он старался не отнимать взгляда с незнакомца, потому что за его спиной стояла… — Осторожно, она..!       За его спиной в прямом смысле слова возвышалась призрачная, полупрозрачная фигура Хачишакусамы. Локоны её длинных черных волос развивались по несуществующему ветру, словно змеи, а длинное белое платье скрывало ноги. Она парила в воздухе, будто не имела веса, словно сама была тенью, которую отбрасывают тусклые лучи солнца. Глаза, темные, словно бездна, не мигая вглядывались в Чую.       Чуя запаниковал, впервые увидев её устрашающий облик вживую. Первым порывом было схватить парня за руку и рвануть куда подальше, но тот стоял на месте совершенно спокойно. Он даже не удивился тому, как занервничал Чуя. Незнакомец оглянулся назад, и Накахара уже мысленно готовился ловить его, если он потеряет сознание от страха, но…       — Меня Осаму зовут, — совершенно спокойно сказал он, развернувшись обратно к Чуе. Осаму сцепил руки за спиной и перекатился с пятки на носок. — Ты так сильно боишься госпожу Хачишакусаму?       Накахара опешил. Он раскрыл рот, часто заморгал, пытаясь найти хоть какое-то объяснение спокойствию собеседника.       — Ты…       — Я её не вижу, — Осаму кивнул. — Она выбрала тебя, поэтому видишь её только ты, — он горестно вздохнул. — А жаль. Знаешь, когда я только пришел сюда, госпожа Хачишакусама уже почти утопила меня в этой самой реке, но, к сожалению, вмешались остальные.       — И…       — Ох, только не сердись на меня! — он выставил ладонь, по-актерски стыдливо опустив взгляд. — Я пытался убедить всех позволить хотя бы тебе умереть с этой прекра-а-асной женщиной, но этот нудный старик Хироцу начал капать мне на мозги, как только заметил, что кто-то вышел из тоннеля, поэтому я должен спасти тебя. Только без обид! Если я позволю тебе умереть, то Хироцу из меня всю душу вытрясет.       Чуя тряхнул головой, пытаясь осознать хотя бы часть рассказанного незнакомцем, но ничего не получалось. Он нес несусветную чушь, и делал это так быстро, что Накахара и в обычной будничной обстановке понял бы его не сразу. Но выцепить несколько главных слов даже помутневшему сознанию всё же удалось.       — Ты собираешься меня спасать?       — Так ты не знаешь, как это работает? — сомнительно усмехнувшись, спросил Осаму. — Стра-а-анно. Ты, похоже, действительно самоубийца, раз пришел сюда без должной подготовки.       — Я знаю, как это работает! — рявкнул Чуя. — Сделай уже что-нибудь!       — Ну-ну, тише! Я понимаю, что ты можешь быть заведен сейчас, — он пожал плечами и развернулся к лестнице. — Любой на твоем месте был бы в шоке от того, какой красавчик примчался спасать твою жизнь. Но нужно ведь иметь хоть чуточку самоконтроля.       Чуя, пропустив мимо ушей чужую бесполезную болтовню, собирался уже пойти следом, но остановился, снова зацепив взглядом нависшую над ними фигуру ёкая. Её огромные черные, пустые глаза следили точно за ним, будто второго человека здесь не существовало. Чуя раздражённо фыркнул. То, что происходило, изначально было каким-то абсурдом, но это было тем абсурдом, к которому он готовился. Другой реакции быть не могло — в подобных ситуациях остается только смириться с новой реальностью и играть по новым правилам. Но реакция этого… Осаму? Почему он так спокоен, почему он шутит, и кто эти «остальные»?       Зажмурившись, он сжал зубы и заставил себя сделать несколько шагов вслед за новым знакомым. Ноги едва гнулись. Чуя чувствовал на себе жуткий взгляд чёрных глаз Хачишакусамы. Этот взгляд был настолько пустым, холодным и потусторонним, что ощущался ледяным вакуумом, понемногу высасывающим всё позитивное, что оставалось в Чуе, и замещая это животным страхом. Он был как на ладони, под огромными софитами и с красной точкой прицела лазерной винтовки прямо по центру лба.       Учитывая это, он всё равно не мог заставить себя не смотреть в сторону ёкая. Опасность завораживала, сковывала в груди ледяными цепями, и Чуя просто встал на одной из ступеней, заметив, как Хачишакусама начала очень медленно наклоняться в его сторону.       — Поторапливайся, малыш! — крикнул опередивший его на несколько ступеней Осаму. — Я понимаю, что с высоты своего роста ты запросто можешь подглядеть под юбку госпожи Хачишакусамы, но, уверяю, ничего особо возбуждающего там нет, поэтому не пялься.       Но Чуя не отреагировал. Он даже не моргал, широко распахнутыми глазами таращась на приближающееся к нему лицо ёкая.       — Эй! — Осаму остановился и повернулся к Чуе. — Ты чего встал? Я же сказал, что не дам тебе умереть. Мне эти задушевные болталки о совести и сопереживании с Хироцу уже надоели.       Заметив, что реакции нет, он тяжело вздохнул. Если посмотреть на происходящее его глазами, то Чуя просто пялился в пустоту, поэтому оценить опасность ситуации Осаму не мог. Пришлось спуститься вниз и резко одернуть юношу, развернув его лицом к себе. Накахара встрепенулся, его побледневшее лицо стало более живым. Он часто задышал, инстинктивно вцепившись в предплечья Осаму, на что тот, с холодной сосредоточенностью проверив чужие глаза на наличие в них трезвого рассудка, стряхнул с себя руки Чуи, вместо этого схватив того за локоть и быстро потащив за собой наверх. Нельзя позволять ёкаю подумать, что её жертва хоть на секунду останется в одиночестве.              На какое-то время лицо Осаму стало серьезным, а в движениях ощущался вес рухнувшей на плечи ответственности. Его сердце успело пропустить удар и сбиться перед тем, как он наконец дотащил Чую до алтаря. Не отпуская руки того, Осаму опустился на колени и раскрыл дверцы буцудана. В нос ударил уже знакомый до тошноты запах ладана и жжёной травы, щёки опалило вывалившимся на них облаком дыма благовоний, но это его не остановило. Ругаясь про себя, он нащупал лежащие в кармане спички и дрожащими руками поджёг свечу. Капнув растаявшего воска на поверхность алтаря, Осаму поставил свечу так, чтобы она держалась крепко, и открыл крышку одной из курильниц, стоящих на позолоченной подставке, чтобы вынуть оттуда образовавшийся из пепла благовоний круглый камень с отверстием посредине.              Поднявшись, он вручил его Чуе, который инстинктивно сжал его в руке.              Накахара ясно почувствовал, как его с ног до головы окатило теплом. Ощущение было такое, будто на него опустилась большая волна тёплой, мягкой воды. Он часто заморгал, окончательно придя в себя, а когда открыл глаза, Хачишакусамы он уже не видел. Стоящий сзади Осаму взволнованно заглянул в лицо Чуи, перегнувшись через его плечо, но когда тот развернулся к нему, спаситель смотрел на него тем же беспечным взглядом, какой был у него несколько минут назад.              Чуя с недоумением смотрел на лицо Осаму, а затем, не говоря ни слова, опустил взгляд на камень в своей руке. Он сжал его в пальцах и покрутил, пытаясь сфокусироваться на объекте. В глазах двоилось, а в висках пульсировала боль, не давая осознать произошедшее. Как можно осознать то, чего не должно быть в природе? То, чего никогда не существовало и не должно было появиться?              Осаму молчал. Он дал Чуе время осмыслить всё, что только что произошло. Парень напротив него, в любом случае, сейчас не мог сказать ни слова. Он открывал рот, но не издавал никаких звуков, кроме пораженного хрипа. Подавившись воздухом, Чуя поднял взгляд. Его глаза панически забегали по чужому лицу в неудачной попытке зацепиться за что-то, что могло бы помочь прийти в себя.              Вскоре взгляд Осаму снова стал серьёзным, даже жестким. Он забрал оберег из рук Чуи и, развернув того лицом к лестнице, прижал камень к его левому глазу так, чтобы Чуя мог видеть через отверстие в камне. Второй глаз парня Осаму прикрыл своей ладонью. Плечи Чуи содрогнулись, когда через отверстие в прижатом к глазу камне он увидел Хачишакусаму. Она брела по берегу, больше не обращая никакого внимания на людское присутствие. После этого Осаму убрал ладонь с чужого глаза, и живот Чуи судорожно поджался от удивления.              Хачишакусамы снова больше не было.              — Такие дела, — легким тоном сказал Осаму, закинув камень в карман куртки Чуи. Он отошел от него на несколько шагов и снова склонился над алтарем. — Я понимаю, что слова сейчас мало чем помогут, но тебе лучше взять себя в руки. Сам понимаешь, волочить тебя таким бесполезным за собой никто не станет.              Его голос казался серьезным, хоть он и говорил это без какого-либо напряжения. Звучал убедительно, и Чуя действительно попытался успокоиться. Он выпрямился, потер щеки ладонями и, зачесав волосы назад, заговорил.              — Это оберег? — Осаму кивнул, подтверждая. — Как ты его сделал?              — Прозвучит глупо, но они делаются сами, — он улыбнулся и показался Чуе совсем юным. Мельком глянув на него, Осаму снова зарылся в алтаре. — Это буцудан, — он хлопнул ладонью по алтарю, напоминающему небольшой шкафчик с открывающимися наружу дверцами. — Старики регулярно читают здесь молитвы, а мы с Рампо-саном следим за свечами и благовониями.              — Как понять «делаются сами»? — спросил Чуя, заглянув в алтарь, а затем снова мельком обернувшись назад. Никого. В голове все ещё не было ничего, кроме болезненной пульсации, в груди все сжалось распростертой пустотой. — Здесь есть ещё люди?              У Чуи было очень много вопросов, и задавал он их по наитию. Сердце мерзко кололо, и он неосознанно сжал ткань своей одежды на груди. Осаму дернул бровью, но ничего не сказал. Скоро его в любом случае отпустит.              — Мистика? — насмешливо ответил Осаму. — Или до сих пор не веришь?              Осаму выпрямился, сжав что-то в пальцах, и мило улыбнулся, уставившись на Чую. Заметив заинтересованный предметом в его руках взгляд, он завел их за спину. Накахара нахмурился, неприязненно глянув на собеседника. Его поведение было неприятным, и в обычной жизни Осаму давно был бы отправлен по всем скверным направлениям, которые знает Чуя, а знает он их много. Но сейчас ему, в любом случае, было совершенно не до ссор с незнакомцами.              А ещё он спас ему жизнь. Но это вторично.              — Слушай, ты очень загадочный и всё такое, но у меня убежала собака, и мне срочно нужно…              — Ага, собака… Собак здесь я видел, — Осаму кивнул, изобразив заинтересованность и участливость. — Черная такая, на длинных лапах? Ты, кстати, крови не боишься?              — Да! — Чуя вскрикнул, в груди затрепетало от возгоревшейся надежды в лучшее. — Где она была? С ней всё хорошо? Кровь? С Графиней что-то… АЙ!              Накахара вскрикнул и отдернул руку, которой ещё мгновение назад активно жестикулировал. Осаму резко кольнул иголкой его мизинец и сжал, выдавив каплю крови. Когда Чуя выдернул руку, он закатил глаза.              — Мальчик, верь тому, кто спас тебе жизнь, — Осаму быстро протараторил и проткнул уже свой палец той же иглой.              Чуя возмущенно поморщился.              — А если у меня ВИЧ?              — У нас здесь девушек нет, а из парней ты самым смазливым будешь, поэтому я заразился бы в любом случае. Это же половым путем передается? — он нахмурился, отшутившись. — Ах, ладно. Просто дай уже мне свою руку.              — Я не дам, пока не расскажешь, зачем тебе моя, блять, кровь! — Чуя рявкнул, старательно пропуская мимо ушей неуместную шутку.              Осаму закатил глаза и вздохнул.       — Каждого, кто сюда приходит, спасает от Хачишакусамы тот, кто пришел до него. Так же, как я тебя, — нехотя объяснил Осаму, зажав свой палец, чтобы кровь не запеклась. — После этого два человека должны дать клятву «Юбикири дэнман», в курсе, что это значит? — Чуя кивнул. — Ну вот, по итогу у каждого есть два человека, с которыми он связан этой клятвой. Тот, кто спас его, и тот, кого спас он. Давай сюда свою руку..       «Юбикири дэнман» — это древняя клятва верности, которую могут приносить не только друзья, но и возлюбленные, в особо опасных случаях даже незнакомцы. Принося эту клятву, человек обещает хранить верность другому и защищать его даже ценой собственной жизни. Если один из участников клятвы допустит смерть другого, имея возможность спасти его, то тот, кто не сдержал обещания, будет лишен глаза. Согласно легенде, эта клятва берёт своё начало в истории одной супружеской пары, которая поклялась быть верной друг другу. Однако однажды муж изменил своей супруге, и она, не выдержав предательства, в гневе выколола ему глаз с помощью швейной иглы.              — Что будет, если не дать клятву?              — Никто не знает, — Осаму снова расплылся в гадкой улыбке. — Возможно, тебя и твою собачку разнесет в фарш небесной карой за неповиновение местным законам.              Накахара нехотя протянул руку, и Осаму прижал свой окровавленный палец к его.              Незнакомцу верить пока что не получалось, да и не хотелось вовсе. Хотя он и спас Чую, не было никаких гарантий, что он сделал это не с целью перерезать ему горло и выпить кровь. Или, как в той же легенде, отрезать его голову и насадить её на угол ворот Тории вместо собачьей. Может, Осаму вообще был одним из тех самых культистов, которые жили в Инунаки. Ужасающих вариантов развития событий у с детства любящего ужастики Чуи было бесчисленное множество.              Но такой роскоши, как выбор, Чуя сейчас не имел.              — Клянусь, — прошипел Чуя, презрительно глядя на Осаму.       — Клянусь.       По дороге к «остальным» Осаму ответил на интересующие вопросы. Разумеется, не на все, но дальше, после его рассказа, Накахара всё понял сам. Здесь всё было точно так, как должно было по легенде, из-за которой он и пришел сюда. Совпадение с тем, что он себе представлял, немного заземлило и вернуло его в реальность, но он всё ещё не был уверен, что не проснется от этого странного сна через несколько минут. Чуя не знал даже, хотел ли бы он сейчас проснуться в другом, своём, реальном мире, потому что, если легенда правдива до конца, то…       Встретили Чую не то чтобы дружелюбно… Его встретили никак, и он не мог осуждать людей, которые находились здесь уже несколько дней, за безрадостность. Он сам до сих пор не мог собраться до конца. По дороге сюда мысли путались, с дикой скоростью врезаясь в голову одна за другой, но больше всего Чуя переживал за Ди. Раньше она никогда не сбегала и даже не отвлекалась на других собак, на прогулке всегда ходила рядом с хозяином. Страшнее всего было думать о том, что в этом месте такие случайности, похоже, вовсе не случайны.       Оставшаяся группа людей расположилась на центральной площадке деревни, которая находилась на возвышении. Отсюда был виден участок, куда Чуя вошёл из тоннеля. Кроме него и Осаму, здесь обосновались ещё пять человек. Они провели здесь уже несколько дней. Это был забавный коллектив из абсолютно разных людей. Самым первым, ещё пять дней назад, сюда пришёл молодой человек по имени Тетте. За ним последовали двое взрослых мужчин: Мори и Хироцу. И, наконец, два парня, которые показались Чуе его ровесниками. Одного из них звали Рампо, а второго он не запомнил, но его имя не было японским, да и сам он был высоким и светловолосым, не азиатом.       Это была живописная площадка, вымощенная камнем. Здесь располагались две скамейки, старый полуразрушенный фонтан, от воды в котором исходил запах плесени и затхлости, ворота Тории, к которым были прикреплены качели, и солнечные часы, которые, к удивлению, всё ещё работали. Этому уголку деревни её заброшенность была даже к лицу, придавала особую гармонию и атмосферу. В своем состоянии Чуя не мог уделить этому месту достаточно внимания, но, оказавшись в обществе людей и в более-менее комфортной обстановке, он почувствовал, как на подсознательном уровне его охватило облегчение.       Перед площадкой возвышался храм. Небольшого размера и скромного убранства, он, тем не менее, выглядел гораздо лучше, чем остальная деревня. Красная краска на опорных столбах облупилась, обнажив светлую древесину, некоторые дощечки на полу были шаткими, но крепко забитыми, а одно из окон было выбито и прикрыто белой тканью. Было заметно, что за храмом ухаживали так, как это было возможно в пределах заброшенной деревни. Чуя нахмурился, в очередной раз подумав, что попал в логово ужасных культистов, а одному из них ещё и кровную клятву принес.       Среди собравшихся людей Чуя не заметил особой паники. Двое взрослых мужчин неспешно прогуливались вокруг храма, что-то обсуждая. Однако это не было похоже на лёгкую непринуждённую беседу — они оба были настороже, и Чуя даже не хотел задумываться о предмете их разговора. Тетте, используя лестницу как тренажёр, в сотый раз бегал вверх и вниз, за чем с лёгкой брезгливостью наблюдал Рампо. Дазай лежал на скамье, прикрыв лицо книгой, а рядом, на бортике старого фонтана, сидел тот самый иностранный юноша. Когда Чуя перевел на него взгляд, тот снял резинку с круглым помпоном, распустив длинную косу белоснежных волос, и бросил её в сторону. Внезапно появившийся тануки рванул за цветастым пушистым шариком, сжал его в зубах и принялся трепать, словно хищник свою добычу.       При виде зверька сердце Чуи сжалось и гулко, туго забилось от тревоги. Сейчас ему следовало бы переживать за самого себя, но уделить этому должное внимание никак не получалось. Внутри было неспокойно и тоскливо, чувство такое, будто рваная рана всё ноет и кровит, никак не затягиваясь. Он думал о Ди. О том, что могло с ней случиться. Накахара сильно переживал за собаку. Пусть она стала его другом не так давно, он успел привыкнуть к ней и полюбить так, как раньше даже не думал, что умеет. Каждый вечер, возвращаясь с подработки, он заходил в зоомагазин и покупал для Графини какое-нибудь лакомство на развес. Он всегда выбирал что-то новое, чтобы порадовать её разнообразием. Хотел, чтобы его возвращение домой было для неё самым радостным событием. На учёбу Чуя вставал на час раньше, чтобы провести побольше времени на улице. Понимая, что прогулки — самые радостные моменты в жизни собаки, он старался сделать их максимально интересными для неё. Натягивал улыбку на уставшее, невыспавшееся лицо и бодро бегал за Ди, пытаясь отнять у неё мячик.              Взять Графиню с собой было обдуманным решением; оставить особо не с кем, а бегать по горам она очень любит. Чуя не рассчитывал на то, что легенда окажется правдой, но позаботился о том, чтобы даже в этом случае всё было хорошо — прочитал все статьи и печатные версии, чтобы точно убедиться в том, что собак, имеющих хозяев, тут почитают. Но сейчас Графиня одна, а её хозяин вот-вот начнет вырывать себе волосы от переживаний.              Осознать весь ужас происходящего у Чуи тоже не получалось. Так же, похоже, это не получалось и у остальных… А может, они просто смирились. Что им оставалось? Если жизнь хватает за горло, поневоле покажешь ей язык. Вот и им всем дружно предстояло послушно принять новую, жуткую реальность, в которую ещё совсем недавно никто и со всем желанием не смог бы поверить. И пусть Чуя всю жизнь ненавидел «смиряться», здесь ему… придется. Единственное, что его утешало — это то, что он сам вызвался на эту роль, даже если на самом деле не был готов к ней.              «Как вообще можно хотя бы думать о том, что это всё — реальность?» — всё думал Чуя.              В голове не укладывалось, упорно не укладывалось ничего из того, что нужно было осознать так срочно. Это было действительно необходимо, потому что чем быстрее придет осознание, тем скорее Чуя сможет сосредоточиться, но, опять же… Это слишком много для принятия. Мысли Чуи панически шли по кругу. Нужно было остановиться и ухватиться за хоть тончайшую соломинку объективности, чтобы заземлиться и прервать этот круговорот, но попытки были тщетны. Накахара медленно начинал ненавидеть самого себя за несобранность, пусть и понимал, что на его месте по-другому было просто невозможно.       — Он твой? — спросил Чуя, кивнув в сторону тануки. Зверёк ловил помпон и подкидывал его. — Выглядит как дрессированный.              Накахара сбросил лямку рюкзака с левого плеча и присел рядом с иностранцем. Общаться не хотелось, но стоять в стороне и клубками вытягивать из самого себя последние нервы не хотелось ещё сильнее. С фатальным разочарованием он понял, что «сохранять хладнокровие», как обычно пытались делать главные герои книг ужасов для борьбы с нечистью, у него не получится — Чуя и в обычной-то жизни не мог похвастаться особой сдержанностью.              — Приве-е-ет! А где мой «привет»? — парень наклонился к Чуе, едва не уложив голову на рюкзак, который он поставил на свои колени. — Вы все тут такие хмурые, будто призрака увидели, ей богу, хах!              Чуя с неприязнью посмотрел на юношу, сощурив глаза. Затем с недовольным вздохом брезгливо поднял его косичку двумя пальцами и, оттянув его голову от себя, с силой дёрнул в сторону. Иностранец громко закричал и, схватившись за волосы, выдернул их из руки Накахары, обиженно надувшись. Чуя, смерив его удручённым взглядом, открыл рюкзак и начал оценивать его содержимое. Он мысленно поблагодарил Артёма, который научил его даже в недолгие поездки брать с собой всё необходимое. В рюкзаке лежал походный нож, зажигалка и спички, самые нужные таблетки, бинты, салфетки и пластыри, фонарик, верёвка, бутылка воды, поводок, еда для Графини и даже несколько ореховых батончиков для него самого. В отдельном кармане лежала пачка сигарет «Парламент» и три небольших светящихся мячика, которые так любила Ди.              Сменной одежды он с собой не взял. Промах. От жутких монстров придётся убегать в грязных носках.              — Местный клоун, да? — хмуро спросил Чуя, намереваясь достать сигарету. Выудив из рюкзака пачку, он развернулся к новому знакомому, не заметив, как выронил один из мячиков. — Куришь?       Ответить парень не успел; тануки, до которого докатился мигающий мячик, громко запищал, выронил из лап помпон и сломя голову понесся к парням. Уже через мгновение, запыхавшийся, енот отчаянно пытался залезть на колени Чуи, но каждый раз скатывался вниз по штанине. Парень нахмурился, непонятливо глядя вниз, а затем с вопросом перевел взгляд на юношу.              — О-о, — парень неподалеку хихикнул, подорвавшись с места и встав перед Чуей. — Лучший вопрос — тот, что задан молча! — Он хлопнул в ладони и прижал их к щеке. — Я просто о-бо-жа-ю разгадывать этот интерес в чужих глазах..! Ах, эта тяга к жизни, когда тебе что-то интере…              — Заткнись уже, — Чуя перебил его, и парень резко изменился в лице. Приподнял бровь, важно выпрямился, уперев руки в бока. — Что с енотом?              — Е-но-том?! — по слогам повторил молодой человек.              Накахара, вздохнув, поднял енота и посадил его к себе на колени. Сигареты пришлось отложить, а рюкзак поставить на бортик фонтана рядом с собой. Однако животному было мало просто сидеть на руках, он начал прыгать, растопырив лапки, и усердно пытался ухватиться за плечи Чуи, оттягивая ткань его одежды.              — Да, е-но-том, блять, — прошипел он, сковеркав чужую манеру разделять слова по слогам. — Что с ним?              — Ох, что с ним? — парень притворно нахмурился, наклонившись, чтобы рассмотреть тануки. — Ну, с ним… только шерсть, кажется. А, нет! Ещё парочка пы-ли-нок и небольшая веточка застряла в шерсти. Прямо вот тут, в хвосте! Видишь, ви-дишь?              Чуя скрипнул зубами, подхватил енота под лапками и поднял над собой, чтобы осмотреть и остановить это издевательство цепких лапок над его одеждой. Тануки выглядел абсолютно нормально. Он осмотрел его: мягкая пушистая шерсть, длинный хвост, небольшие лапки и хитрые… глаза. Нет. Они не были хитрыми, они показались ему очень… осознанными. Чуя мысленно отправил себя к психиатру, но ничего не смог поделать с ощущением того, что енот смотрел на него так, будто пытался что-то донести.              — Он… — Накахара прервался, нахмурившись. — Что-то не так.              — О, у нас тут объявилась диснеевская принцесса, понимающая язык животных? — слева послышался мерзкий голос. Чуя напрягся, зубы сжались. — О-очень хорошо, а на твое пение птички по утрам случайно не слетаются?                    Осаму, лежащий на скамейке, убрал книгу с лица и продолжил, как ни в чем не бывало, читать её. Он закинул ногу на ногу, а свободную руку подложил под голову. В сторону парней он не смотрел вовсе, и Чуя понял, что тот, кажется, всё это время не спал. Почему-то это его разозлило. Ощущалось так, будто этот пацан нагло подслушивал его разговор с другим человеком.              — Дазай-кун, ты не вежливый! — встрял светловолосый юноша, развернувшись в сторону Осаму.              Дазай, значит.              — Никола-а-ай, издеваться над мальчишкой начал не я.              — Я тебе не мальчишка, а на принцессу больше ты похож, хиляк ебучий, — прорычал Чуя, злобно зыркнув в сторону Осаму. Тот приподнялся и сел, потянувшись. — Вы в такой ситуации ещё и издеваться, блять, собираетесь? Что происходит?              — На твоём месте я попробовал бы подумать сам, — Дазай беспечно пожал плечами. — А ещё на твоем месте я не заявлялся бы сюда, зная о своём слабоумии. Опасно ведь.       Чуя снова прикусил щеку. Мерзкое поведение Осаму выводило из себя. Ещё больше раздражало то, что такое отношение к нему было совершенно необоснованным. С Дазаем Чуя вел себя даже более уважительно и учтиво, чем с остальными, в благодарность за спасение, в остальном абсолютно не выделяя его из толпы. Он не грубил ему первым, даже ни разу не глянул косо в его сторону, более того, Накахара абсолютно забыл о существовании Осаму почти сразу после того, как они пришли сюда. Другие люди мигом выбили из головы мысли и опасения на его счет, а остальные переживания поставили окончательную точку.              Но Дазай вел себя так, будто Чуя уже был его врагом. Он делал странные комментарии, за эти несколько часов отпустил не меньше пяти странных шуток про его рост, длину и цвет волос, что казалось совсем уж по-детски глупым. Чуя не был глупым и однозначно понимал, что Осаму только и делает, что добивается его реакции, поэтому на провокации он долгое время абсолютно не велся… пока желание заткнуть ему рот не стало нестерпимым.              — Ты поклялся меня защищать, — переведя дыхание, напомнил Чуя, а потом поднял взгляд на Николая. — Будь человеком, а? Скажи, что здесь происходит.              На несколько минут Николай замер. Он выглядел так, будто задумался о чём-то, и в Чуе уже затеплилась надежда на честный ответ без издевок, но…              — За-гад-ка! — воскликнул он, хлопнув в ладоши. — Не пугайся, она совсем несложная! Слушай внимательно, и, — повернулся к Осаму. — Дазай-кун, чур без подсказок!              Осаму безразлично пожал плечами, а Николай откашлялся. «В дом чужого не пущу», — с важностью произнёс он, гордо задрав нос и выпятив грудь. «Без хозяина грущу», — добавил он, театрально понурив плечи и склонив голову.              Чуя напрягся, сердце сильно сжалось. Его пальцы сжались в густой шерсти енота, пока тот с настоящей надеждой во взгляде смотрел на человека, у которого сидел на руках.              Мячик. Загадка. Этот взгляд.       Но разве такое возможно? Накахара не сводил потерянного взгляда с Николая, который прикрыл ладонью широкую улыбку и захихикал, а наблюдающий за этим Осаму поднялся со скамьи и неспеша подошел к месту, где раньше стоял тануки, чтобы поднять с каменного пола святящийся мячик. Он встал позади Николая и принялся рассматривать игрушку со странной улыбкой.       — Что это значит? — спросил Чуя, хмурясь.       — Ответ неверный! — воскликнул Николай. — Знаешь, Чуя-кун, один мой милейший друг сказал мне, что если я ищу ответ на что-то, то правильным почти всегда будет тот, который мне кажется самым неправильным. Может, тебе тоже начать пользоваться этим советом? Федя очень умный, он не посоветует пло…       — Всрались мне ваши советы, — фыркнул Чуя, перебив Николая. — Я не сбежавший с продленки второклассник в теле взрослого мужика, в отличие от тебя.       Николай понуро склонил голову, а Чуя вздохнул.       — Эх, снова неверно! — юноша опечаленно схватился за грудь, а потом повернулся к Осаму. — Дазай-кун, это ты виноват. Дал Хачишакусаме его напугать, теперь бедный Чуя-кун совсем обескуражен и не может думать!       — Я не..! — Чуя резко выдохнул, подавившись воздухом. — …обеску…       Он прервался и замер, широко раскрыв глаза; Осаму бросил мячик, дав команду «Ди, лови!», и енот подорвался с колен Чуи. Зверек быстро добежал до игрушки, вцепился в неё зубами — зубами, несмотря на то, что еноты умеют держать предметы передними лапами, — и, развернувшись, побежал к…              Тануки побежал к Чуе. Тануки направился к Чуе, спеша отдать ему мячик, несмотря на то, что отдал ему команду Дазай. Накахара вновь ощутил приступ паники: смесь облегчения и страха сплелась в тугой комок сомнения, который застрял где-то между ключицами. Его взгляд быстро скользнул по маленькому тельцу енота, и, не в силах сдержать эмоции, Чуя обнял его, снова усадив к себе на колени. Пушистый с удовольствием потерся мордочкой о щеку своего хозяина, будто действительно понимая, что его наконец-то признали.              Ответ на загадку — собака.              — Хачишакусама априори не способна напугать японца сильнее, чем эта твоя активная демонстрация славянского менталитета, — зевнув, сказал Осаму, вовсе не обратив внимания на трогательное воссоединение.              — Демонстрация менталитета? Ха-ха, Дазай-кун, хорошая шутка! — Николай схватился за живот, смеясь. Ни Чуе, ни Дазаю не было ясно, издевается он сейчас или нет. Осаму, тяжело вздохнув, сунул руки в карманы и направился в сторону храма, когда иностранец поспешил за ним. — Стой-стой, дорогой Дазай-кун, я хотел рассказать тебе шутку про дракона!              — О, про дракона, значит? Что же он сделал в этот раз? — нарочито незаинтересованно спросил Осаму, даже не замедлив шаг.              Николай на несколько секунд заметался, остановившись. Посмотрел на Чую, потом на Осаму, и снова на Чую, прикусив губу. Выглядел, как перевозбужденный ребёнок, который не может выбрать, с какой игрушкой ему поиграть прямо сейчас. Через несколько секунд он, вздохнув, активно помахал Чуе рукой и побежал вслед за удаляющейся фигурой с искренне восторженным криком:              — Он поймал русского, украинца и еврея... Дазай-кун, я так люблю общаться с тобой! Так приятно, что ты меня слушаешь!              Накахара будто был не здесь. Реакции на происходившее перед ним не показал никакой; он просто уткнулся носом в пушистую макушку и обнимал зверька крепко-крепко. Ощущая враждебность этого места, он хотел защитить Ди, взять и спрятать там, где она будет в полной безопасности, но пока что самым безопасным местом, что он мог ей предложить, были его объятия. Чуя улыбался, глядя на Графиню, хоть и через силу. Последнее, чего ему сейчас хотелось бы — позволить Ди понять, что её хозяин сейчас в ужасно потерянном состоянии.                    Он знал, много читал о том, что животные, по легендам, могут превращаться в волшебных зверьков, а тануки как раз-таки был таким, но… это было возможно только в одном месте, и от одной лишь мысли о возможности того, что они находятся именно в этом месте, у Чуи свело скулы.              — Неужели мы действительно в Ёми…              Около десяти минут спустя Чуя решил пройтись. Он обошел храм, осмотрел местность и наткнулся на довольно-таки пугающее открытие: весь периметр площадки, на которой стоял храм, был увешан оберегами. Это были ярко-желтые, неаккуратно, будто наспех сшитые якуёкэ — разновидность омамори, именно желтые, которые лучше остальных защищали от злых сил. От увиденного у Чуи сжался желудок, и его затошнило. На площадке не было ни сантиметра свободного места, где не был бы прикреплен амулет. То, что «защита» была развешана именно здесь, по периметру храма, должно было сделать это место безопасным, но Чую это лишь ещё больше напрягло. Если люди так отчаянно пытались обезопасить хотя бы клочок земли, значит, было от чего спасаться.       Чуя хмуро глядел вдаль. Площадка, на которой он стоял, находилась на возвышении, и отсюда действительно было видно всю Инунаки, но тоннеля, из которого он пришел, уже не было — его затянуло плотной пеленой тумана, как и всю местность за пределами деревни. Туман был таким плотным, что казалось, будто он не скрывает ничего. Будто единственное, что осталось от природы в этом месте, — жуткая деревня, а дальше лишь бескрайняя пустошь. Ему не верилось, что до этого тумана можно было дотронуться, не верилось, что в него можно было шагнуть. Он выглядел искусственным.              Легкий ветер невысоко приподнял опавшие листья клёна. Они затрепетали в воздухе над землей, и Ди, стоящая рядом, начала прыгать, пытаясь поймать их. Чуя, заправив вылетевшие из хвоста волосы за ухо, с теплотой смотрел на зверька. Теперь она для него — единственное живое напоминание о мире по ту сторону тоннеля. Горло кольнуло мыслями о… настоящем мире, но Чуя не позволил себе задуматься об этом. Он не мог представить, чем сейчас занимается Альбатрос или кому жалуется Рюноске на посетителей книжного магазина, в котором работает. И строже остального он запретил себе думать о том, как сейчас себя чувствует совсем увядший в последнее время Артюр.              Чуя тряхнул головой, не позволяя себе снова упасть в эту воронку мыслей. Нельзя позволять этим бесконечным мыслям занять рассудок, который сейчас нужен был Чуе, как никогда, чистым. Его радовало только то, что Ди не угрожала никакая опасность; по легенде, Ёми — страна желтых вод, была пристанищем для душ умерших людей, которые, после смерти и выхода из тела, спускались к воде, как к символу умиротворения и упокоения. Души людей, не животных.              Однако это не сильно помогло. Чуя упрямо молчал, не хотел знакомиться с кем-либо и не говорил даже со слоняющейся за ним Ди, хотя раньше на прогулках с ней его было не заткнуть. Ему было душно; ужасное ощущение тяжести, будто у него на груди лежит булыжник весом, как минимум, в тонну. Чуя ненавидел то, что ему нужно просто смириться. Это беспомощность. Он не мог изменить ситуацию и, что самое важное, не хотел ничего менять, потому что, если верить легендам, то в конце…              — Чуя, я бы не советовал, — за спиной заговорил Хироцу, когда Чуя закатал рукава и пригнулся к реке, намереваясь освежиться. — Это река мертвых, можешь посмотреть через свой амулет.              Его голос звучал ровно и уверенно, излучая уверенность с каждым словом, слетавшим с его губ. Этот голос привлекал к себе внимание, но в то же время излучал нежную теплоту, как будто слова были предназначены для того, чтобы направлять и лелеять тех, кто их слышал. Из всех присутствующих Хироцу, вопреки жалобам Дазая, импонировал Чуе гораздо больше остальных.              Прислушавшись, Чуя кивнул и дрожащими пальцами заскреб по карманам тонкой куртки. Созданный Дазаем амулет нашелся быстро — Чуя нащупывал его каждые несколько минут, боясь потерять. По словам Осаму, этот амулет помогает видеть всю чернь, скрытую в лучах солнца; и ёкаев, и призраков без него здесь можно было увидеть только ночью, когда те обретали полную силу. До наступления сумерек они бесцельно скитались, не привлекая к себе внимания, за редким исключением вроде Хачишакусамы, встречающей гостей.              Руки Чуи задрожали, когда он сжал небольшой амулет в пальцах и, затаив дыхание, поднёс его к левому глазу. Скованный страхом, он даже не вздрогнул, увидев сквозь амулет речные воды, в которых скользили призрачные силуэты душ. По извилистой, буйной реке, протянувшейся меж скал, неслись полупрозрачные оболочки душ усопших. Теперь Чуя ясно видел и даже слышал, как они метались по волнам, ударяясь об острые камни в отчаянной попытке ухватиться за что-то невидимое, цепляясь за призрачную надежду избежать своей участи. С каждым ударом новой волны они теряли свою человечность; от «живого» обличия отпадали куски плоти, будто они плыли в кислоте, а не в чистой горной воде. Души тянули костлявые руки вверх, расставляли пальцы, меж которых тянулась расплавленная плоть. Мученики в отчаянии причитали, их гулкие стоны наполняли воздух жалобным рокотом, отражаясь от скал и превращаясь в пробирающий вой. Они словно пытались найти среди мрака путь обратно, вернуться в мир живых, но их надежды ускользали от них, словно вода сквозь пальцы.       Чуя смотрел в ошеломлении, чувства застыли в нем, когда он убрал амулет от своего лица, желая избавиться от этого мучительного зрелища. Он побледнел, как стеариновая свеча, глаза широко распахнулись, а дыхание участилось. Накахара не смог произнести ни слова, застыв в оцепенении перед тем, что увидел, и лишь через некоторое время сумел обрести способность говорить, хотя голос его дрожал от волнения и страха.              Он всегда был эмоциональным человеком, но сейчас не смог бы выжать из себя хоть какие-то эмоции, даже выкрутив свое сердце, как тряпку.              Хироцу, наблюдавший за Чуей, с уважением кивнул, когда тот убрал амулет в карман, пусть парень и не видел стоящего за его спиной мужчину. Он понимал, что перед ним не просто испуганный молодой человек, а тот, кто увидел вещи, которые могут навсегда изменить его мировосприятие. Хироцу спокойно молчал, давая Чуе время, чтобы справиться с эмоциями и придти в себя. Его взгляд был теплым и понимающим, словно мужчина прекрасно знал, что именно сейчас происходит внутри молодого человека. Когда тот наконец смог выдохнуть, Хироцу мягко произнес:              — Ты справишься, Чуя, — он подошел ближе, поравнявшись с Накахарой. — Не пытайся сразу понять и принять всё, что тебя окружает. Уговори самого себя дать себе немного времени.              Чуя смотрел на песок под ногами. Он не хотел ни давать себе времени, ни осознавать ничего из того, что здесь происходит. Самым легким решением было бы впасть в панику или начать отрицать, позволить естественной реакции психики сыграть свою ноту и просто замылить сознание, но он упрямо стоял на своем.              — Почему мы не двигаемся дальше? В ч-чем... — Чуя прервался, его голос дрогнул. — В чем смысл прижать жопу в увешанном якуёкэ храме? — он спросил, прозвучав грубее, чем ему хотелось бы.              Хироцу отнесся к проявлению переживаний Чуи с принятием. Он завел руки за спину и вгляделся в реку, на которую юноша рядом с ним поднять взгляд был уже не в состоянии. Мужчина давно начал относиться к смерти как к части жизни, поэтому напугать его могла лишь несправедливость этого явления, забирающая не тех людей.              — Врата на ту сторону, — Хироцу кивнул в сторону реки, — куда они направляются, открываются каждое третье число. Мы выходим завтра ночью.