Как тебя покорить?

Дела шли хуже некуда. После нескольких бесконечных часов бесцельного хождения по комплексу «Вавилов» и, кажется, целой сотни покромсанных на куски роботов они всё-таки обнаружили предателя, только вот – мёртвым. Безголовое тело главного инженера секретного отдела Академии Последствий, устроившего глобальный сбой роботов на Предприятии, лежало в самом углу помещения, неловко привалившись к стене. Желтоватый свет от «Свечи», энергоэлемента, предназначенного для питания системы аварийного открывания дверей, находящегося у него в руках, неярко подсвечивал кровавое, поблёскивающее рубиновым месиво в вороте рабочего комбинезона на месте шеи. П-3 невольно ощутил, как к горлу подступает тошнотный комок, но сразу же взял себя в руки, как и подобает офицеру особого назначения на спецзадании. — Судя по биометрике, это и есть наша цель, — коротко и печально отрапортовал Чарльз. Сомнений не оставалось: нашивка с фамилией на груди на форменном комбинезоне погибшего подтверждала эти слова. Судя по всему, предатель погиб под колёсами роботизированного погрузчика, взбесившегося наравне с остальными роботами и машинами, которых тот сам же и запрограммировал на агрессию по отношению к людям. Надо же, какая ирония. Гадёныш хотел устроить сбой, превратив верных помощников человека в кровожадных убийц, чтобы советские роботы перестали считаться во всём мире абсолютно безопасными и эталонно надёжными, фактически ударил Родину в самое больное место, хотел лишить СССР репутации во всём мире, а затем преспокойно свалить за границу – но в итоге сам стал жертвой собственной зловещей задумки. Собственно, туда ему и дорога. Но это означает, что задание провалено. Плутоний должен был найти и доставить предателя живым – только так можно было остановить сбой экстренно и без лишней шумихи. Теперь же устранение сбоя займёт гораздо больше времени, за которое погибнет ещё больше людей, а информация о происходящем выйдет за пределы Предприятия. П-3 едва не взвыл от отчаяния. — Чарльз, соедини меня с Волшебником, — отрывисто бросил он. Это был позывной его шефа. Перчатка немедленно покорилась, заскрежетали помехи, а потом из неё раздался чуть обеспокоенный голос начальника: — Волшебник на связи! Ты обнаружил предателя, П-3? — Я обнаружил его труп. Тело обезглавлено, голову размозжило погрузчиком в кровавую труху. — У него в голове были коды, с помощью которых я рассчитывал прекратить весь этот кошмар быстро! Не увеличивая количество уже имеющихся жертв… — в каждой нотке обречённого голоса Волшебника отчётливо слышалась боль, заглушающая даже гнев на подчинённого за его ошибку. Неудивительно: он чувствовал косвенную вину за каждого человека, погибшего от стальных рук роботов – ведь именно он когда-то проектировал все эти механизмы, теперь превращённые в безжалостные машины для убийств, и Плутоний не представлял, каково это – жить с таким грузом вины на плечах, когда число убитых растёт в геометрической прогрессии прямо сейчас. — Простите, шеф, — он виновато опустил голову, как будто Волшебник мог его сейчас видеть. — Я опоздал. — Теперь придётся решать эту задачу другими способами, — впрочем, Плутоний не сомневался, что его умный начальник, настоящий гений и великий академик всея СССР, непременно что-нибудь придумает. — А пока отправляйся в комплекс «ВДНХ». Там тебя встретит мой помощник и поставит тебе задачу. Поторопись, дорога каждая минута! Как понял меня, П-3? — Вас понял, Волшебник! Выдвигаюсь. Когда связь с шефом оборвалась, Плутоний ещё некоторое время в задумчивости постоял над трупом. Что-то в этом всём не вязалось: то ли неестественная поза, в какой скрючилось у стены безжизненное тело, то ли кровавое месиво на полу, в котором совершенно не угадывалась перемолотая под колёсами погрузчика человеческая голова. Казалось, голову просто унесли – интересно, кому это нужно? Безмозглым «Вовчикам»? – а тело искусственно усадили у стены в углу. Странно всё это. Прихватив из рук мертвеца «Свечу», которая пригодилась бы, чтобы открыть главный выход из комплекса, и всё ещё раздумывая, Плутоний двинулся прочь. Однако просто так покинуть «Вавилов» было невозможно: на пути стояла аварийно заблокированная дверь главного выхода, для открытия которой энергии пары «Свечей» было недостаточно: чтобы выбраться из комплекса, сначала нужно было активировать «Берёзу» – местный полимерно-вегетативный генератор энергии, настоящее дерево под гигантским подсвеченным куполом, которое могло выживать в разных температурных режимах, самостоятельно вырабатывать электроэнергию и являлось, как выразился Чарльз, гордостью учёных комплекса «Вавилов» и первой ласточкой программы освоения далёких планет Солнечной Системы. Плутонию сейчас было глубоко поебать и на великие победы учёных, и на всяких там «первых ласточек»: главная проблема заключалась в том, что, чтобы генератор заработал, нужно было найти и притащить сюда четыре колбы из четырёх научно-производственных цехов комплекса – Альгоцеха, Горячего, Холодного и Пестицидного цехов – а это означало, что застряли они здесь надолго. Квесты один за другим выводились на его сетчатку, наслаиваясь друг на друга, маяча перед глазами и раздражая обещанием предстоящих трудностей. Бесило всё. Бесили ёбнутые учёные, придумавшие такой абсолютно идиотский способ открыть заблокированные двери комплекса при аварийной ситуации. Бесили колбы, которые никак не желали нормально доставаться ни в одном из цехов. Бесили заколебавшие роботы и – новая напасть! – култыши, бывшие работники комплекса, тела которых после смерти захватили мутировавшие побеги каких-то выращиваемых здесь растений, превращая их в уродливых ходячих зомбаков с листьями и корнями, проросшими через треснувший череп – этих, правда, было не так много, как роботов, но тоже хорошего мало, и П-3 уже заебался остервенело кромсать на куски то лязгающие железки, то гнилую плоть. — Товарищ майор… — сунулся к нему Чарльз, когда, наконец забрав колбу из Альгоцеха, они вбежали в лифт и хотя бы ненадолго перевели дух. — Тебе есть, что сказать по делу?! — грубо огрызнулся Плутоний: вот сейчас ему уж точно меньше всего хотелось, чтобы перчатка лезла к нему со своими заумными комментариями и бесполезными советами. — Я в чём-то виноват перед вами? Почему вы срываете на мне зло? — искусственный интеллект поинтересовался немного наивно, непонимающе и как будто даже обиженно. Так, что сердце Плутония неприятно сжалось – ну в самом деле, зачем он обижает ни в чём не повинную перчатку, которая на протяжении всей миссии искренне пытается ему помочь? Пришлось опустить голову – точно так же, как при разговоре с Волшебником, столкнувшись взглядом с вопросительно изогнувшимися нейрополимерными усиками – и нехотя произнести: — Извини! — хоть это звучало и пиздец как странно, обращённое к ИИ, которому он привык бросать только команды да оскорбления; а потом, секунду помолчав, тяжело признаться: — Твоей вины нет, я… на себя злюсь. — Из-за чего? Не вы убили предателя, его убило его же оружие – агрессивно настроенный робот. — Неважно! Я должен был взять его живым – и не взял. Более того: Волшебник мне жизнь спас, он мне вместо отца, сколько себя помню! А я его подвёл. — А сколько вы себя помните, товарищ майор? — осторожно уточнил Чарльз. — Ну… года два… Может, чуть больше… — озадаченно протянул П-3. — После того последнего серьёзного ранения я вообще мало что помню… Но я и до ранения его знал. Он мне вместо отца – я в этом абсолютно уверен! — Не спорю. Но нельзя же злиться на себя за то, в чём нет твоей вины! — если Чарльз и пытался успокоить его и убедить не переживать из-за проваленного задания, то делал это как-то уж чересчур рьяно, будто сохранение душевного равновесия П-3 – его первоочередная и главнейшая обязанность. Майор же продолжал упрямиться: — Конечно, есть! Я подвёл шефа в трудную минуту, когда он на меня рассчитывал! Теперь мне хреново от того, что он мною недоволен! — Ну, как раз за это можно было бы не переживать! Это обычная ситуация! — слишком едко и раздражённо для обычного искусственного интеллекта выдал Чарльз. — В смысле? — В прямом. Ваш обожаемый Волшебник вечно всеми недоволен, — едкость, с какой он выплюнул это «ваш», кажется, достигла апогея, но оставались загадкой причины такой неприязни перчатки к великому учёному и академику, который её, вообще-то, и создал. — Ему не угодишь, как ни старайся. Его перфекционизм общеизвестен. Окружающие его разочаровывают. — Да ну! — П-3 недовольно отмахнулся. — Это полная херня! — Нейрополимерные перчатки не умеют обманывать, не так ли? — кокетливо изогнулся проводами Чарльз, отчего-то слегка смутив его. — Ну… Да… — протянул он, и его нейрополимерный напарник, кажется, уловил это неясное смущение. Три из четырёх колбы уже были собраны. Но по пути к Пестицидному цеху их встретил коридор, буквально кишащий роботами – и один из них, лаборант ВОВ-А6 в чёрном корпусе, более мощный и технически оснащённый, чем его белые товарищи, появился в проёме лифта для робо-персонала и, пока Плутоний сражался с остальными врагами, алой иглой лазера резанул его по правому плечу, взрезав даже плотную ткань комбинезона и водолазки под ним и оставив на коже такой же алый, длинный и тонкий след. Всё тело пронзило невыносимой болью, перед глазами уже знакомо запульсировало красным цветом, сообщая, что его здоровье снизилось до критической отметки. — Да твою мать! — отчаянно выругался П-3, сжав зубы от боли. Топор, который он использовал в целях экономии патронов во время битв с не такими уж серьёзными противниками, выпал из резко ослабевшей правой руки, тяжело грохнувшись о пол; в это время на него налетел ещё один робот, подскочив и в полёте со всей силы лягнув его стальными ногами в бок. Майор чудом устоял на ногах. Поспешно вытащив пистолет, он в упор расстрелял чёртового чёрного «Вовчика», покончив с ним несколькими меткими выстрелами и, вернув топор в руки с помощью телекинеза перчатки, всадил острое лезвие в корпус его белого «собрата». — Их слишком много, нужно уходить! — снова ударился в панику Чарльз, почти не маскируя откровенно испуганные нотки в голосе. Роботы теснили их в тупике в самом углу коридора – их действительно было много; возможно, они где-то пропустили «Ромашку», притаившуюся в укромном уголке под потолком, заметившую их своим красным глазом и теперь созвавшую всех жестянок в этот сектор? Помимо всего прочего, вокруг замельтешили ремонтные дроны «Пчёлы», деловито принявшиеся чинить разрубленных «Вовчиков» – в том числе и того проклятого чёрного мудака, атаковавшего его лазером. Плечо всё ещё адски ныло и жгло, не позволяя замахиваться топором как следует. К счастью, одна из дверей впереди по коридору была не очередным монстром с дурацким замком на ней, а вела в спасительную комнату отдыха. Когда из-за угла впереди показалась ещё кучка новых роботов («Они что теперь, группами таскаются? Поодиночке ссыкуют ко мне соваться?!»), П-3 сделал ещё один рывок, резво расправившись со всеми врагами перед собой, и рванул к безопасной зоне. Комната отдыха встретила их атмосферой спокойствия и благополучия – словно и нет за её пределами всего этого кровавого ада с валяющимися по всему Предприятию трупами, словно и не гонятся за ними обезумевшие железки. За круглыми окнами безмятежно плыли облачка на голограмме ясного голубого неба, диван с клетчатой обивкой – не слишком удобный, но вполне сносный – так и приглашал на него сесть, на экране телевизора плясали мультяшки из «Ну, погоди!». Разве что ремшкафа Элеанора, в отличие от других подобных комнат, здесь не было – ну и слава богу. Её нелепые приставания, а также настойчивые увещевания избавиться от перчатки не на шутку напрягали и злили. — Теперь необходимо дождаться, когда роботы за пределами комнаты отдыха осозна́ют бесперспективность ожидания под дверями и разойдутся, чтобы мы могли продолжить путь, — высказал очередную до боли очевидную, а оттого бесполезную информацию Чарльз. — «Осозна́ют» они, как же… Осознавалка у этих железок ещё не выросла, чтоб они могли что-то там осознать. П-3 прижался спиной и затылком к двери и вздохнул. С той стороны слышался лязг, скрежет и отвратительный гудящий звук, ввинчивающийся в уши – роботы осаждали дверь, а возродившийся чёрный «Вовчик» (или, может быть, это ещё один?), судя по всему, использовал против двери лазер, пытаясь пробить её и добраться до врага – человека, в которых теперь перепрограммированные роботы видели боевую единицу. Но дверь комнаты отдыха была надёжной – на то она и «комната отдыха», чтобы хоть немного прийти в себя в безопасности и зализать раны, прежде чем двигаться дальше. Перед глазами продолжало багрово пульсировать и плыть, бок невыносимо болел, плечо будто резали по живому прямо сейчас. П-3 полез в инвентарь, чтобы достать капсулу с «непремом». Его ждал неприятный сюрприз. — Так, Чарльз, я не понял, какого хрена у нас ни одной «аптечки» в инвентаре? Ты что, не мог предупредить меня, что они кончились?! — взревел майор. Всё, чего душе угодно: куча железок для крафта оружия, чертежи для новых видов огнестрела, патроны, даже банка сгущёнки с бутылкой бухла и, конечно же, сраная колба, чтоб её – но, сука, ни одной «аптечки»! И как он теперь залечит увечья, если по ощущениям ему становится всё хуже и хуже, а в этой комнате отдыха даже нет Элеаноры, в которой необходимые капсулы можно было бы создать? Теперь отсутствие похотливого ремшкафа казалось уже не плюсом, а настоящей проблемой космического масштаба. И если он выйдет из безопасной комнаты в коридор – где гарантия, что не погибнет так бесславно и глупо от первого же нападения робота? — Почему вы постоянно пытаетесь обвинить во всём меня? — вопросил Чарльз ещё более жалобно, чем несколько ранее. Ну надо же, оскорблённая невинность. — Не моя вина в том, что вы не озаботились этим вопросом, не находили по пути капсулы с «непремом» и не обратились к встречающимся у нас на пути ремшкафам, чтобы самостоятельно изготовить их. Я честно выводил на полимерную сетчатку вашего глаза показатели вашего здоровья. Но вы вновь несправедливо срываете на мне свой гнев. — Если тебе понравилось, как я извинился перед тобой в прошлый раз, то не жди – в этот раз от меня извинений ты не дождёшься. — …Не понравилось, — бросил Чарльз после некоторой заминки. Он явно хотел сказать что-то ещё, но замолк. П-3 прошёлся туда-сюда по комнате по сбитым красным ковровым дорожкам – они казались по-настоящему кровавыми от алого марева перед глазами. Исследовал находящийся в углу большой сундук и, не обнаружив ничего полезного, остервенело пнул стоящий рядом телевизор на хлипкой трёхногой подставке, на экране которого Волк с Зайцем под ручку прохаживались по корабельной палубе – телевизор, впрочем, даже не покачнулся. — Ну и нахрена такие комнаты отдыха, если в них нихуя нет, кроме мультиков! — Комнаты отдыха предназначены для того, чтобы сотрудники Предприятия – или, в данном случае, вы – могли немного передохнуть, — смиренно пояснила перчатка, будто не понимая, что это был риторический вопрос. Пожалуй, и в самом деле не понимая – ну да, что возьмёшь с тупого ИИ… — Да уж скорее передо́хнуть! — Ваша рана не смертельна. — Пиздец обрадовал! Да ты вообще хоть представляешь себе, как болит? — Представляю, товарищ майор, — голос Чарльза вдруг зазвучал участливо и печально. — Напоминаю вам, что я подключён непосредственно к вашему мозгу и вашим органам чувств, что позволяет мне регистрировать показатели вашего здоровья и, соответственно, чувствовать абсолютно то же самое, что и вы. — Да ладно… — удивлённо протянул Плутоний, даже моментально присмирив свой гнев. — Что, серьёзно, всё-всё чувствуешь? Прямо как человек? — он поднял левую ладонь к своим глазам, и Чарльз, словно ощутив, что он хочет на него посмотреть, явил миру шесть своих нейросенсорных контактов, которые сразу же привычно заизвивались на руке и мигнули огоньками, будто тоже вглядывались в его лицо. Возможно, они даже молчаливо «кивнули» в ответ на его вопрос – но П-3 не очень хорошо уловил это быстрое мимолётное движение из-за сгущающейся пелены перед глазами, заставляющей его всё чаще болезненно моргать. Сложив обе руки «лодочкой» и поднеся Чарльза ещё ближе к лицу, он попросил: — Слушай… а ты можешь как-то убрать эту красную пелену перед глазами? Ну, то есть, не выводить эту херню на сетчатку моего глаза? Я, блядь, и без этого понимаю, что дела мои плохи. — Не могу, товарищ майор, — проводки с сожалением распались на две стороны, словно он разводил руками, но тут же собрались обратно. — Но я могу сделать кое-что другое. Для этого прошу вас обеспечить мне доступ к вашей ране на плече. Хмыкнув и пока ещё не понимая, что Чарльз собирается сделать, Плутоний прошёл к дивану и сел, затем, подумав, – расстегнул и снял верхнюю часть комбинезона и высоко закатал рукав водолазки. Поднёс к плечу левую руку в перчатке, откуда тотчас высунулись беспокойные проводки, которые хаотично покружили и зависли в нескольких сантиметрах от раны, словно бы осматривая её с видом заправского врача. Открытая рана, расположенная чуть выше шрама, где высокотехнологичный боевой имплант соединялся с плечом, оказалась довольно глубокой и выглядела без преувеличения хуёво. Плутонию захотелось покрепче взять в руки топор, пойти и угандошить сраного чёрного «Вовчика» ещё раз, а лазер выдрать и запихать его ему в жопу. — Без «непрема» вылечить порез не представляется возможным, — вновь озвучил очевидное Чарльз, снова всколыхнув в душе П-3 лёгкое раздражение. — Но я могу обработать рану полимерным коагулянтом, который синтезирую внутри перчатки так же, как я генерирую криогенный полимерный состав при использовании способности «Стужа»… — Блядь, ты можешь просто прекратить пиздеть и сделать всё, что нужно?! Проводки послушно прижались к зияющей ране, заставив Плутония зашипеть от новой порции боли от чужого вторжения, и принялись колдовать над ней, впрыскивая с кончиков какое-то вязкое бесцветное вещество, заполняющее полость раны, – все, кроме одного, который маячил прямо у него перед носом, видимо, исключительно затем, чтобы покачиваться перед ним с видом умного профессора, пока Чарльз продолжал пиздеть: — Коагулянт повысит свёртываемость крови и остановит кровотечение, антисептик продезинфицирует, а малая толика криогенного состава «заморозит» рану, что замедлит обмен веществ в тканях и будет способствовать сохранению анестезии, — механический голос звучал мягко, будто он разговаривал с ребёнком, которому нужно было обработать зелёнкой разбитую коленку и отвлечь, чтоб не капризничал. П-3 не особо вслушивался в его речь – тем более что нагромождение заумных слов вызывало у него медленное закипание мозга – поэтому просто позволил себе растворяться в этих нежных, ласкающих слух интонациях. А ещё грело душу то, что Чарльз по крайней мере объяснял, какие медицинские манипуляции он проводит с ним. Волшебник вот никогда ничего не объяснял – а ведь под его руками Плутоний после ранения провёл уж гораздо больше времени, чем под нейросенсорными контактами своего многофункционального напарника. И, что уж там говорить, этой журчащей заумной речью да мельтешением перед его лицом нейроконнектора, подрагивающего голубым светом, Чарльзу действительно удалось отвлечь его от боли. — Не волнуйтесь, до свадьбы заживёт, — заметив, что его внимание рассеивается, Чарльз наконец перешёл на более простой язык, сопроводив свою реплику почти человеческой усмешкой сквозь лёгкие помехи. А затем – вероятно, снова для того, чтобы его отвлечь – вдруг не к месту спросил: — А у вас есть жена или дети, товарищ майор? — Нет, — отрезал П-3 и вздохнул. — Никого у меня нет. С такой-то работой… «На земле не успеешь жениться», ну, сам понимаешь. — Да. «А на небе жены не найдешь». П-3 с любопытством вгляделся в одинокий подрагивающий перед его лицом усик, отделённый от «коллектива» остальных, всё ещё трудящихся над его раной. Интересный этот Чарльз всё-таки. Ещё и тексты песен и стихи знает, и при случае может продолжить строчку. Да уж, без него он действительно бы здесь пропал – не от нападений роботов, так со скуки. Зависнув взглядом на лазурном сиянии его светодиода, он не сразу заметил, как с благословенным мятным холодком, поселившимся на месте раны, алая пелена перед глазами практически отступила, скрутившись обиженной паутинкой лишь по самым углам поля зрения. Чарльз же отчего-то смутился столь пристального внимания к себе. Смутился этих голубых глаз майора, всматривающихся в одинокий нейроконнектор, вьющийся на уровне его губ. Смутился – и шестой проводок, как-то странно дёрнувшись у самой его бороды, поспешно и сконфуженно вильнул к остальным пяти, помогая им завершить лечение раны, впрыскивая прозрачный коагулянт на самый её край. — Вот и всё, — спустя ещё минуту наконец оповестил скрипучий голос. Все шесть проводков отлепились от раны и распались, пока ещё не собираясь воедино, а словно приглашая Плутония посмотреть на свою работу – рана теперь и в самом деле выглядела гораздо лучше и аккуратней, затянутая прозрачной корочкой, а всё тот же мятный холодок почти полностью изгнал боль. — Круто! — с уважением оценил Плутоний. Чарльз довольно распушил провода, а его следующая реплика прозвучала со смешком и весёлой кокетливостью: — Не благодарите. — И не собирался, — так же весело в тон ему ответил майор. Но то и была благодарность. Своеобразная, правда, но всё же. Деловито собрав проводки в пучок, Чарльз обратил их в сторону двери, словно прислушиваясь – сканировал местность за пределами комнаты. За дверью было тихо, только слышалось какое-то слабое гудение вдали. — Роботы разбрелись, товарищ майор, мы можем двигаться дальше, — наконец оповестил он. — Я поставил для вас отметку до следующего ремшкафа Элеанора, где вы сможете создать капсулы с «непремом», а до этого – будьте аккуратнее и старайтесь не пропускать новые удары от «Вовчиков», — помолчав пару секунд, пока Плутоний натягивал и застёгивал комбинезон, Чарльз осторожно добавил: — Однако, прежде чем мы отправимся в путь, я хотел бы также обратить внимание на ваше моральное состояние, которое, заметьте, не менее важно, чем физическое. — Чего? А что с моим моральным состоянием не так? — Вы всё ещё переживаете по поводу того, что не взяли предателя живым и не оправдали надежд своего шефа. Вас это гложет, что негативно сказывается на выполнении миссии. Напоминаю, что вы всегда можете поговорить об этом со мной. П-3 старательно подавил так и рвущееся наружу из глотки трёхэтажное матерное выражение, снова поднёс своего нейрополимерного собеседника поближе к глазам, прищурился и принялся изучающе разглядывать тончайшие проводки с огоньками на концах, замысловато вьющиеся на ладони. Чарльз от этого заметно занервничал и задёргался: — Почему… почему вы так смотрите, товарищ майор? — Да вот понять пытаюсь: в тебя вместо боевых навыков по ошибке загрузили пособие начинающего психолога, что ли?! — после этого П-3 недовольно встряхнул рукой, будто пытался смахнуть присосавшееся насекомое – усики тотчас утянулись в звезду – а затем, пока время ещё было, решил заняться пересчётом патронов в инвентаре. — Не лезь в душу, тебе сказано, бестолковая ты перчатка. — Почему же «начинающего»? — слегка оскорблённо вопросил Чарльз из звезды, не обидевшись, впрочем, на «бестолковую перчатку». — Я разбираюсь в психологии на достаточно продвинутом уровне. И лишь хочу оказать вам поддержку в трудной ситуации. К сожалению, даже ваш шеф требует от вас только беспрекословного исполнения задания в гуще агрессивных роботов, забывая о том, что вы – не такой же бездушный смертоносный робот, как и они, а в первую очередь человек со своими чувствами. Его волнует только устранение сбоя, а не ваше психологическое состояние. — Ты про шефа мне такое не пизди. Если бы ему было наплевать на моё психологическое состояние, он не выдал бы мне перчатку, которая постоянно пытается поиметь меня в мозг и атакует сраными психологическими приёмчиками! — Нет, товарищ майор, — донёсся из перчатки мягкий, почти нежный голос со снисходительной усмешкой, и после короткой паузы доверительно сообщил: — Шеф здесь ни при чём. Беспокоиться за вас – это моя личная инициатива. Сурово нахмурившись, Плутоний продолжал сосредоточенно перебирать патроны для дробовика и калаша. Чёрт, а ведь Чарльз в чём-то прав! Почему ему так херово от того, что он проебал задание и шеф им недоволен? Да потому, что он, как недолюбленный сын, отчаянно пытается не разочаровать человека, которого считает почти отцом, хочет услышать от него хоть какое-то доброе слово и похвалу, «Отличная работа, сынок! Продолжай в том же духе», но вместо этого – слышит только бесконечные команды, отдаваемые, словно бойцовскому псу: найди, поймай, убей, принеси… Быстрее, П-3, время не ждёт! Конечно, это его непосредственные обязанности, которые он должен выполнять на службе в качестве агента по особым поручениям – и всё же Волшебник мог бы относиться к нему как к человеку, а не как к бесчувственной боевой единице. Мог бы относиться к нему как к сыну, а не включать отцовскую заботу в голосе только тогда, когда ему от него что-то надо. Мог бы, в конце концов, отправить на это задание весь отряд «Аргентум» в полном составе ради спасения человеческих жизней, а не отправлять в порядке строгой секретности одного-единственного солдата ради того, чтобы информация о сбое не вышла за пределы Предприятия и не добралась до партийной верхушки. Поторопись, П-3, дорога каждая минута! Так почему бы, блядь, если дорога каждая минута, не отрядить на это задание чуть больше бойцов? И вот он, весь в кровище и грязи, уже несколько раз будучи на волосок от смерти, совсем один посреди гигантского комплекса, кишащего роботами и мутантами, – один, не учитывая, разумеется, Чарльза. Всё это время П-3 считал его бесполезной безделушкой, непонятно на кой хер ему выданной, безмозглым занудным ИИ, вечно лезущим под руку с идиотскими советами, беспрестанно огрызался ему и оскорблял почём зря – но именно Чарльз помогал ему в ожесточённых боях, подсказывал направление в завихрениях запутанных коридоров, развлекал разговорами, которые по факту оказались не такими уж и скучными, а сейчас и вовсе подлечил в критической ситуации, когда сам он, дурак, проебался с «аптечками». На фоне глухого равнодушия со стороны Волшебника Чарльз за это время явно выигрывал, завоёвывая всё больше места в сердце Плутония. Чёрт побери, да Чарльз, кажется, сейчас вообще был единственным, кому он нужен и кто действительно переживает за него. И от этого осознания в его душе вдруг что-то на секунду незнакомо перевернулось и разгорелось – к Чарльзу. — Ладно, похуй… Если тебе так надо, то валяй, поддерживай, — как можно равнодушнее пробурчал Плутоний, махнув рукой. — Но душу изливать тебе я не буду. И без тебя херово. В этот момент произошло странное: Чарльз, выпустив провода из звезды, потянулся и плавно обвил ими запястье его левой руки, насколько хватало длины. Крепко сжал на некоторое время и ободряюще повибрировал, а затем всё тем же мягким и ласковым голосом оптимистично и бодро произнёс: — Ну-ну, майор. Всё будет хорошо. — «Ну-ну»? Это автоматическая фраза поддержки от тупой машины? — Плутоний поднял руку, с интересом осматривая тесно обвившие её на манер причудливого браслета тоненькие механические лианы. — А это – прописанная в твоём коде жалкая имитация объятий? — Вы стали неплохо разбираться в алгоритме моего программного обеспечения. Это похвально, — довольно промурлыкал Чарльз, и провода с сияющими светодиодами, завибрировав сильнее, сжали его руку ещё чуточку крепче. — Должен признать, мы с вами хорошая команда. И помните: в безумном мире вышедших из строя роботов нельзя доверять ни одной машине и ни одному человеку. Кроме меня. Мне – можно… — Нет, стоп! — неожиданно остановил процесс записи режиссёр, и Сергей удивлённо вскинул голову, отрываясь от текста – потому что впервые на его памяти так грубо и бесцеремонно останавливали и обрывали самого великого и легендарного Харитона Радеоновича Захарова, а не его. — Всё неправильно. Мы, кажется, с вами об этом уже говорили, Харитон Радеонович. Захаров поднял внимательный взгляд на режиссёра и устало поправил очки. Следует сказать, что в режиссёрском составе произошли некоторые изменения: Штокхаузен, числившийся в проекте главным режиссёром озвучки, временно снова умотал в свою Австрию хрен знает зачем, вероятно, по рабочим вопросам – и теперь его обязанности были по-братски разделены между сразу несколькими его помощниками и продюсерами, каждый из которых стремился вставить свой комментарий, внести какие-либо правки в текст или высказать замечание. Всё это значительно замедляло процесс работы – и с одной стороны, Сергей был счастлив, что они с Харитоном подольше будут работать вместе, но с другой – немного заёбывало бесконечно переписывать одни и те же куски только из-за того, что кому-то из когорты новых руководителей неожиданно приходила в голову блестящая идея, которая почему-то не могла прийти раньше, и которую они теперь непременно должны были воплотить в жизнь. — Вы делаете своего персонажа слишком живым, — поднявшись со своего места, начал объяснять один из режиссёров, активно жестикулируя. — А я напоминаю: он должен звучать как перчатка, машина, искусственный интеллект. Его голос должен быть роботизированным. Меньше эмоций, меньше! — Но так ведь будет неинтересно, — спокойно возразил Харитон. — Игроки не станут слушать массивы текста, зачитываемые пустым механическим голосом. Это скучно, особенно для молодого поколения. — О, поверьте, скучно точно не будет! — живо заверил его сидящий в стороне продюсер, добродушный и круглолицый, словно вечно чему-то улыбающийся, который всё это время торчал в своём телефоне, но на секунду оторвался от экрана. — Наша игра как раз и сделана так, чтобы игроку точно не дали заскучать: захватывающие боёвки, интересные боссы, интриги – в том числе и связанные с вашим персонажем – и в целом очень динамичный сюжет! «Ага, как же», – мысленно усмехнулся Нечаев, точно зная ещё по рассказам Виктора, что некоторые игровые задания – например, нудный провоз по рельсам жёлтого бидона для уничтожения Борщевика или платформы с переключением полярностей – будут настолько душными, что сдохнуть можно со скуки. Особенно без этого механического – и одновременно такого живого – голоса Чарльза на фоне. — Но помимо всего этого в игре должны быть интересные персонажи, которые привлекают внимание и вызывают у зрителя или игрока душевный отклик, — принялся неспешно втолковывать Захаров. — Чтобы это произошло, персонаж должен обладать хоть каким-то характером и иметь особые запоминающиеся черты. У Чарльза, по сути, нет ничего, что может передать характер – ни внешности, ни мимики – а есть только голос и интонации, но вы и живость речи хотите у него отобрать… — Никто у него ничего не пытается отобрать, Харитон Радеонович! — воскликнул режиссёр. — Просто он должен звучать… больше как ИИ, понимаете? — Даже учитывая тот… хм, спойлер о нём, о котором вы мне сообщили? — поинтересовался Харитон, прищурившись и почему-то с сомнением покосившись на Нечаева. — Вот как раз именно учитывая тот спойлер! — энергично закивал режиссёр. — Он не должен выдавать себя. Поэтому должен звучать как ИИ. Сергей не понял, о каком спойлере они говорят. Наверняка эти гениальные разработчики-сценаристы опять что-то намутили, а ему не сказали, как всегда. Вспомнились слова Петрова, невзначай брошенные ему ранее: «Перчатку твою переделывают, теперь это не просто твой болтливый напарник до самого финала игры, а всё гораздо интереснее!» Интриганы хреновы… Ну и ладно. — В таком случае не очень понимаю, зачем здесь я, — Харитон, озадаченно нахмурившись, недовольно скрестил руки на груди. — С таким же успехом вы могли бы загнать все реплики персонажа в первый попавшийся в интернете преобразователь текста в речь и не прибегать к услугам профессионального актёра озвучки, тем более, такого уровня, как я. А что – и дешевле, и полностью соответствует вашему виденью, — его голос заискрился уже знакомой насмешливой язвительностью с долей оправданного высокомерия. Сидящий рядом Сергей буквально всем своим телом ощутил исходящее от него опасное напряжение, как в наэлектризованном воздухе перед грозой – но молодые режиссёры, очевидно, плохо знали Захарова и за своим энтузиазмом совершенно не замечали приближения катастрофы. Второй режиссёр, до этого молча стоявший у стены, задумчиво потёр подбородок и благодушно изрёк, обращаясь к своему коллеге: — А мне кажется, нормально. Ничего так получается. Но его коллега, возомнивший себя главным, не собирался просто так отступаться от своей идеи сделать Чарльза скупой на эмоции холодной железкой. Поэтому, проигнорировав слова своего товарища, пристально посмотрел на Захарова, хитро сузил глаза и поинтересовался у него с явным подъёбом в голосе: — А может быть, вы просто не умеете – менее эмоционально? Потому что, извините конечно, но вы и в жизни… довольно эмоциональный человек. Прозвучало довольно обидно – как мог кто-то усомниться в способностях непревзойдённой легенды дубляжа? – но Захаров превосходно умел держать себя в руках. Он только смерил собеседника уничижительным взглядом и отчеканил: — Я умею всё. Я могу подстроиться под характер любого персонажа. И в студии у меня есть правило: слово режиссёра – закон, как скажете, так и будет. Но с Мишей – Михаэлем, то есть – мы записывали точно так же, как сейчас, и у него не было ко мне никаких претензий. А теперь пришли вы, с совершенно иным взглядом, и хотите, чтобы я делал иначе… — Просто Михаэль Генрихович вам боится слово поперёк сказать, — фыркнул режиссёр, кажется, окончательно потеряв страх. — Потому что вы — слишком большая фигура в сфере дубляжа. Мы тоже вас безгранично уважаем, но для нас самое главное – результат… — Для меня тоже, — вставил Харитон. — …И, на мой взгляд, Чарльз должен соответствовать статусу ИИ, а ваши живые интонации, извините… — Слушай, да нет, — снова влез второй режиссёр, отлепился от стены, подошёл и сел на стул рядом со своим коллегой. — Нормально, я тебе говорю. Тем более, если Михаэль не был против такого варианта – значит, всё хорошо, он у нас всё-таки главный, — благосклонно махнув Захарову рукой и прикрыв глаза, он любезно разрешил: — Записывайте так, как записывали, Харитон Радеонович. — Только чуть меньше эмоций, — упрямо не желая сдаваться, указал «главный». — Процентов на 50 меньше. От их указаний, так резко контрастирующих между собой, у Нечаева начинала медленно раскалываться голова. Эти два режиссёра озвучки, имеющие абсолютно полярные мнения по любому вопросу, вечно спорили, точно играли в перетягивание каната, находя какое-то особое удовольствие в том, чтобы не соглашаться друг с другом. Разве что один из них, уверенный и даже в какой-то степени хамоватый, постоянно отстаивал собственные взгляды, а второй, трусоватый и ведомый, привык во всём придерживаться мнения Штокхаузена. Но обычно они прикапывались к репликам Нечаева и, отчаянно поспорив некоторое время, как петухи на заборе, в итоге вместе с ним успешно приходили к консенсусу. Сегодня же они замахнулись на работу самого мэтра – и теперь Сергей молча переводил взгляд с одного режиссёра на другого, с интересом ожидая, к чему всё это приведёт. — И что же, Чарльз половину игры будет эмоциональный, а потом резко нет? — иронично усмехнулся Харитон. — Это же предыдущие сцены переписывать придётся, — протянул задумчиво – и снова зачем-то мазнул неясным косым взглядом по Нечаеву. — В самых первых сценах там всё нормально, кстати. Звучит как ИИ, — оповестил второй режиссёр. — Правильно, — весомо кивнул Захаров, — потому что Михаэль сказал мне записывать так. Ведь в начале происходит знакомство П-3 и Чарльза, он ему не доверяет, не раскрывается. А потом по нарастающей… — Не нужно было по нарастающей! — всплеснул руками режиссёр. — С самого начала нормальный же ритм взяли! Идеальный ИИ. А теперь Чарльз трясётся над своим П-3, как, извините, заботливая жёнушка-наседка, — и скривился в гримасе, принявшись нелепо сюсюкать и передразнивать: — «Ой, милый, не болит? Я могу ввести полимерный коагулянт! Я могу провести диагностику! Ой, не расстраивайся, дорогой, все будет хорошо!» Харитон вдруг резко изменился в лице – Сергею даже показалось, что он чуточку покраснел – и поднялся со своего места. — Так, друзья мои, — спокойно произнёс он, словно выносил какой-то вердикт, и обвёл тяжёлым взглядом из-под очков обоих режиссёров и мирно сидящего в углу на диванчике продюсера. — Мне это не нравится: куча режиссёров, и каждый со своим собственным мнением, и каждый пытается перетянуть одеяло на себя. Для меня должен быть только один режиссёр, — показал он, подняв указательный палец. — Выберите одного режиссёра, которого я буду слушать. Все остальные меня не интересуют. Принимаете мои условия – я буду работать, не принимаете – я не буду работать, до свидания, я вас очень люблю, вы хорошие, замечательные, успехов вам, но я ухожу. Так что определитесь, а пока у меня нет никакого желания вступать в эту бесполезную полемику, — и с чувством собственного достоинства, гордо подняв голову, степенной поступью вышел из студии, несильно, но твёрдо хлопнув дверью, будто поставив точку. В помещении на пару долгих минут повисло гнетущее молчание. — Ну вот, что ты наделал! — наконец ожил второй режиссёр, накинувшись на первого. — Его Сеченов и Шток так долго уговаривали – и ещё дольше ждали, лучше него на роль Чарльза нет никого во всей стране, а он сейчас возьмёт и уйдёт! Да ещё нажалуется, что мы недостаточно почтительно разговаривали с ним! Нам пиздец, Шток просто убьёт нас! — и нервно заметался по студии, широкими шагами меряя помещение от стены до стены. Его коллега мрачно наблюдал за его перемещениями из-под густых нахмуренных бровей. — Да не паникуй ты. Никуда он ещё не уходит, он всего лишь выставил нам условия и дал время подумать, — наконец произнёс и, тяжело вздохнув, устало провёл рукой по лицу. — Блядь, вот какое ему дело вообще, как там этот Чарльз говорит? Эмоционально, безэмоционально – какая разница, он актёр озвучки, тем более постоянно твердит, что у него принцип – беспрекословно подчиняться режиссёру, ну тогда вот и знай себе озвучивай по тексту и не спорь! Так нет же – надо характер показать! — А у Захарова характер сложный, — вклинился продюсер со своего дивана, снова на секунду оторвавшись от телефона. — Сеченов предупреждал. — Профессионал… Они все такие, — вздохнул второй режиссёр, покрутив пальцем у виска. — Им не похуй на их персонажей и не похуй, как их персонажи будут звучать. — Да он просто хочет, чтобы вокруг него побегали, поуговаривали, поуламывали, — совсем уж разъярился «главный», — а он ломается как девка на выпускном и не может снизойти до нас с высоты своего невъебенного опыта! Вот же сука! — Так, ребят, вы полегче, — сжав руки в кулаки, низким голосом предостерегающе рыкнул до этого хмуро молчавший Сергей. — Да я не на него… На ситуацию, — сразу присмирел режиссёр, очевидно, поняв, что действительно перегибает палку, и снова вздохнул, усевшись на своё место, задумчиво сцепив пальцы в замок и уложив на них подбородок. И тут он будто впервые увидел перед собой Сергея: — О, Нечаев. Сходи-ка за ним. Найди и верни сюда. Скажи, что мы извиняемся и принимаем его условия. — Я вам вообще-то не П-3 такие квесты выполнять, — Сергей насупился, всё происходящее вызывало у него в душе какое-то смутное мерзкое чувство. Режиссёришки эти – дебилы, и ни их возраст (они были примерно того же возраста, что и он сам), ни честное желание добиться идеального результата в озвучке игры не были для них смягчающим обстоятельством: нельзя так обращаться с его Захаровым, нельзя-нельзя-нельзя. — «Сходи, найди, уговори»… Сами дров наломали – вам самим и расхлёбывать. — Впрочем, чуть подумав и сменив гнев на милость, он неуверенно протянул: — Нет, я могу конечно, но… — Серёг, ну ты-то чего характер показываешь, нам ещё тебя тут уламывать? Хочешь с новым партнёром все реплики с самого начала перезаписывать? Тогда ты здесь у нас до Нового года сидеть будешь. Уже игра будет готова выйти, а мы всё будем ебаться с русской озвучкой. — Так а нахуя? К моим репликам у вас вроде сейчас претензий нет. — Если надо, и у тебя косяки найдём. Блядь, Нечаев, ну будь человеком, спаси нас, — заканючил режиссёр, и оба они с мольбой во взгляде уставились на него, как на свою последнюю надежду. — Нас Михаэль прикончит, если Захаров покинет проект! Да это вроде и не в твоих интересах тоже, у вас с ним такой отличный тандем, тебе же нравится работать с ним. — Что есть то есть, — было приятно слышать, что со стороны они с Захаровым кажутся «отличным тандемом». Правда, вряд ли так считал сам Захаров. — Ладно, придурки, так уж и быть, спасу вас, — Сергей хлопнул ладонями по коленям, принимая решение, и поднялся из-за стола, с удовольствием отмечая, какая бесконечная благодарность заискрилась в глазах режиссёров и продюсера, кажется, сейчас готовых сделать для него всё, что угодно. — Только извинитесь потом перед Харитоном… Радеоновичем, ясно? И действительно определитесь там уже, кто из вас будет ему команды давать. И если вас интересует моё мнение, то мне больше нравится эмоциональный Чарльз, а не сухой ИИ. Так действительно неинтересно будет, Харитон Радеонович прав. Я как геймер вам заявляю, — не то чтобы Сергей часто играл в компьютерные игры – а в последние годы так и вовсе времени не было – но прозвучало веско и убедительно. — Да ладно, мы на коленях перед ним ползать будем… ты только позови его сюда, — умоляюще проговорил первый режиссёр, а второй торопливо подсказал: — Он в курилке, скорее всего. Нечаев кивнул, направляясь к выходу из студии, провожаемый всё такими же полными мольбы и надежды взглядами. Когда он уже переступил порог и вышел в коридор, то услышал, как в студии началось тихое, преисполненное отчаянием и безнадёгой обсуждение: — Не, бесполезно. Он Серёгу слушать не станет. Нам конец. — Надо Сеченова позвать, вот уж кто Захарова уговаривать мастер. Один раз уговорил – и сейчас уговорит. Они же так дружат! Тем более Сеченов сейчас здесь, давай… Сергей не стал слушать, что там «давай», и решительно двинулся по коридору. Не хотелось бы, чтобы в это дело впутывали Сеченова. С другой стороны, режиссёры, в отличие от вездесущего пронырливого Штокхаузена, конечно, не знали и не могли знать, насколько Сергей и Харитон за это время в какой-то степени – наверное? – стали близки (а близки ли?), поэтому и не верили, что Нечаев тоже сможет его уговорить. Он сможет. Захаров действительно нашёлся в курилке. В комнатах отдыха курить было запрещено, поэтому курящим полагалось бегать на этот открытый полубалкон второго этажа с задней стороны здания, который некоторые называли «курятник» – от слова «курить», конечно. Хотя Нечаев не догадывался раньше, что Харитон курит. Сейчас он, впрочем, не курил: просто стоял здесь, оперевшись руками о перила балкона и глядя на улицу, на летнее голубое небо, на покачивающиеся от лёгкого ветерка верхушки деревьев, на крыши находящихся в отдалении соседних невысоких зданий и на раскинувшуюся под балконом тихую безлюдную аллею. Снова выглядел странно уязвимым, почему-то без очков, сегодня в кои-то веки без вечных свитеров и пиджаков, а только в тонкой рубашке, острые плечи были чуть приподняты, словно он ёжился от прохладного свежего воздуха, такой трогательный, что хотелось прямо сейчас сбегать за пиджаком и накинуть его ему на плечи. Или крепко обнять со спины, плотно укутывая собой. Позаботиться. Особенно учитывая, что он недавно болел, да ещё и был расстроен сейчас этой дурацкой ссорой с режиссёрами. Сергей подозревал, что эти конфликтность и капризность Харитона и нежелание подчиняться требованиям – остаточное явление болезни, потому что раньше он был более сговорчивым. А может, просто всё так совпало: отъезд Штокхаузена и появление этих молодых режиссёров, которые ни во что его не ставили. Уж Михаэль-то в отличие от них понимал, кто есть кто и как нужно обращаться со звёздами дубляжа. Вообще-то они были неправы насчёт того, что Михаэль боялся Харитону слово поперёк сказать: он указывал, как правильно, но делал это с огромным уважением, используя своё умение разбираться в людях и познания в психологии, точно зная, где нужно иногда польстить, а иногда прогнуться, чтобы всё шло как по маслу. Тоже – в своей сфере – настоящий профессионал. Скорее бы он вернулся… Разумеется, эти долбоёбы не шарили в таких тонкостях, а теперь, всё сломав и похерив, благополучно свалили операцию по возвращению единственного и неповторимого Храза на Нечаева. Это действительно выглядело как квест, операция особой сложности, задание со звёздочкой. Что, если Харитон по-настоящему сильно обиделся? Ему высказали замечания, да ещё и при Сергее, фактически унизили в глазах младшего коллеги, и те мерзкие слова про «жёнушку»… Ну да, П-3 и его верный Чарльз иногда действительно звучали как женатики – с этими их беззлобными подъёбами друг друга, понятными только им двоим локальными шуточками по ходу выполнения задания, мягкой лестью Чарльза и их трогательной заботой друг о друге – но, в конце концов, ведь не Захаров прописывал всё это в репликах своего персонажа! Эти диалоги писали сценаристы – которые, кажется, и сами не могли совладать с уровнем неуёмной химии между бравым офицером и его льстивой перчаткой – но сегодня претензии несправедливо высказали только Харитону, который всего лишь читал реплики Чарльза. Не его вина, что в этих репликах столько – нежности, трепетного волнения, тревоги за своего майора, дружеской поддержки… А может быть, это как раз-таки его заслуга? И химия между П-3 и Чарльзом – отражение химии актёров, их озвучивающих? И если бы эти реплики читал другой человек, смог бы он вложить в них всё то же? Стал бы так яро сопротивляться требованиям режиссёров и отстаивать право Чарльза быть таким отчаянно живым, настоящим, харизматичным? Сергей уже не в первый раз задумывался, что было бы, если бы его перчатку озвучивал кто-нибудь другой. И – уже не мог представить чей-то чужой голос. Не мог представить, что в студии рядом с ним сидит другой человек. Не мог и не хотел. А поэтому – нужно во что бы то ни стало уговорить Харитона продолжать работу над проектом. Но что если Харитон сейчас, после всех этих необоснованных претензий, снова спрячет все свои эмоции в панцирь, вновь став сосредоточием холодности, как в самом начале?.. — Харитон Радеонович… — Нечаев, осторожно ступая, подошёл сзади и встал рядом. Острые плечи едва заметно дрогнули, но Захаров не обернулся. — Знаете, Сергей, иногда мне хочется убить Диму, — ровно заговорил он после небольшой паузы, не глядя на него и продолжая смотреть куда-то вперёд себя. — Он с поразительной стабильностью втягивает меня в такие проекты, об участии в которых я впоследствии очень сильно жалею. Согласился же на свою голову по старой дружбе… — Жалеете?.. — Сергею было почему-то обидно слышать эти слова. Но, как это часто бывало, он попытался скрасить ситуацию ненавязчивым юмором и беспечным оптимизмом: — Но взгляните на это с другой стороны, есть ведь и плюсы: благодаря тому, что вы согласились, мы с вами познакомились! — Плюс ли это… — философски усмехнулся Харитон, сощурившись и подняв глаза в небо. На некоторое время между ними снова воцарилось молчание. Сергей проследил полёт его взгляда и тоже посмотрел на небо, но не обнаружил там ровным счётом ничего интересного – ни облачка, ни пролетающей птицы. — Вы правда хотите уйти из проекта и бросить меня тут одного? — наконец, не выдержав, нарушил молчание он. — Я в раздумьях. — И как я без своего Чарльза? Без своего… Храза? Я уже так привязался к нему. И без него и без его голоса уже не смогу, честное слово. — Они вас подослали, чтобы вы подлизывались? — Харитон наконец удостоил его взглядом, повернувшись в его сторону и улыбнувшись. — Нет… да. Да, подослали, но… Но я искренне говорю, — чистосердечно признался Нечаев, слегка смутившись. — И вообще-то я уже всё разрулил. Они больше не будут вас обижать. Выберут только одного режиссёра, с которым вы будете работать, а там, может, и Михаэль вернётся. И извинятся перед вами, я вам обещаю. Ползать на коленях будут, сами сказали. — Как вы этого добились? — Харитон насмешливо приподнял брови. — Надеюсь, не избили их? И когда я вернусь, не увижу их лица, расквашенные в мясо? — Было очень сложно не избить их, у меня руки чесались им рожи растворожить, но мне так-то с ними ещё работать, — хохотнул Нечаев, но только после этого уловил информацию, которую хотел услышать больше всего. — Стоп, а вы вернётесь? — Только ради вас. Сергей заулыбался. Харитон, перехватив его сияющий взгляд, мягко сдержанно улыбнулся тоже и полез в карман брюк, доставая пачку сигарет. Вытянул одну тонкими пальцами. Но прежде чем он успел хоть что-нибудь с ней сделать, Сергей, подстёгиваемый всё тем же неконтролируемым горячим желанием позаботиться о нём, позволил себе аккуратно забрать сигарету из его пальцев: — Вы бы не курили, Харитон Радеонович. Вы же после болезни только. Да и для голоса вредно. Харитон удивлённо смотрел на него, всё так же приподняв брови. Смотрел, как он вкладывает сигарету в рот. И уже когда он её поджёг, приподнялся к нему и двумя пальцами ловко выдернул сигарету из его губ: — Тогда в вашем случае это ещё более вредно, — и сам обхватил губами фильтр, которого только что касались губы Нечаева. Это у него получилось удивительно сексуально. Сергей немного прихуел, не отрывая от него загипнотизированного взгляда и ощущая, как внизу живота стремительно наливается тяжесть. Пиздец. — Ну да, куда уж мне ещё сильнее усугублять свое положение. И так таланта никакого нет, а буду курить – ещё и голоса не будет, — стараясь отвлечься от этого ненужного возбуждения и от вида так соблазнительно курящего Харитона перед ним, мрачно усмехнулся он. — Вы ведь считаете, я бездарь. Нет-нет, не отрицайте, — поспешил он остановить Захарова, заметив, что тот собирается что-то ему возразить. — Я же вижу. Мне даже до Ларисы далеко, а уж до вас – тем более. Харитон некоторое время помолчал, словно о чём-то задумавшись, между его бровей залегла тонкая складочка, пока он продолжал сосредоточенно, с ленивым изяществом курить – какого чёрта это получалось у него настолько красиво? А затем не спеша заговорил: — В начале я думал, что я мог бы дать вам… парочку уроков, — ну и вот нахрена он сделал эту паузу в таком… двусмысленном месте? Или Сергей совсем уже крышей поехал, пока возбуждение, так и не унявшись, от низа живота медленно пускало корни по всему его телу, пронырливо забираясь в мозг. Скорее всего, так и было: он просто сходит с ума. Харитон же, окинув его с головы до ног игривым прищуром, продолжил: — Но впоследствии я понял, что вы в этом не нуждаетесь. Если вас взяли на главную роль в этой игре, как видите, люди оценивают вас по достоинству. И претензии у них теперь не к вам, а ко мне. А вас – я уверен – ещё ждёт большое будущее. — Люди, может, и оценивают… но не вы. — А вы только на моё мнение полагаетесь? — Харитон красиво выдохнул дым и пожал плечами: — Странно, что вас интересует мнение заносчивого высокомерного сноба, считающего, что все остальные ему в подмётки не годятся. Какого-то там душнилы с отвратительно нудным голосом вредного старикашки, от которого П-3 с таким голосовым помощником добровольно захочет расстаться с жизнью при встрече с первым же роботом, как и все игроки. Сергей внутренне похолодел. Харитон цитировал с лёгкой насмешкой, спокойно и почти дословно (разве что изящно пропуская присутствовавшие в тексте маты), Хразовским механическим голосом, точно его попросили проиграть эти записи – блядь, это были голосовые сообщения, которые Нечаев тогда, в самом начале, несколько недель назад, под пиво сдуру наговорил в диалоге с Петровым, жалуясь другу на Захарова после их первой не самой приятной встречи! И ведь самое забавное, что эти сообщения из диалога он удалил в тот же день, как они с Петровым поссорились. Но Виктор, программист херов, очевидно, оказался проворнее и успел сохранить их, чтобы иметь козырь в рукаве, компромат невиданной силы – а потом подло, гнусно, исподтишка переслал их Захарову… — Блядь… Петров… Ну, ссука… Да я ему! Это он отомстил мне так! Предатель ёбанный! Ну я его урррою! — вызверился Нечаев, от души долбанув кулаком по ближайшей стене так, что едва штукатурка не посыпалась. Харитон удивился такой реакции, наблюдая за ним немигающим взглядом, и припечатал холодно и жёстко: — Оставьте Петрова в покое. — Да он..! — Помолчите, — Харитон устало поморщился. — Честно говоря, я удивлён. Казалось бы, взрослый человек – и такое немыслимое ребячество, не говоря уже о том, как это низко и глупо, — Сергей внутренне сжимался всё сильнее от каждого произнесённого им слова, когда Захаров, выпустив облачко дыма, невозмутимо договорил: — Разумеется, я высказал ему всё это в лицо. Делиться со мной вашим частным мнением без вашего же разрешения, даже если это мнение касается меня – это по меньшей мере неэтично. А, так он говорил не о нём, а о Викторе… Что ж, это несколько меняет дело. — А по большей – предательство это! Так. Успокоиться. Вдох-выдох. Сергей всеми силами отчаянно пытался совладать с гневом. Он не думал, что Виктор окажется настолько мелочным, чтобы из-за той давней глупой ситуации со Штоком и Ларисой идти на такую подлость. Да он и сам хорош: плакался тогда своему дружку, Харитона за его спиной обсуждал, бессовестно поливал грязью человека, которого на тот момент совсем не знал – вот теперь и получай последствия! Но сейчас – кажется, что с тех пор прошла целая вечность, будто всё это было в другой жизни, и его первые негативные чувства к Захарову за это время успели стремительно трансформироваться из настороженной неприязни в огромную и прекрасную любовь. На смену яростной злости на Петрова пришёл удушливый стыд перед Захаровым. Стыдно было после такого посмотреть ему в глаза – насмешливые, прищуренные, колкие. Но Нечаев усилием воли всё же заставил себя отвернуться от стены и взглянуть на него: — Мне жаль, что… кажется, участие в этом проекте действительно принесло вам много неприятных моментов, — долго удерживать зрительный контакт он не смог, практически сразу с виноватым видом низко опустив голову. — Скорее привычное разочарование в людях, — Харитон равнодушно пожал плечами. По его безразличному виду невозможно было определить, насколько сильно его на самом деле задела эта ситуация, и Сергею не хотелось даже задумываться об этом. — И вроде за столько лет уже пора бы смириться, но каждый раз удивляет. Как говорится, чем больше узнаю́ людей, тем больше нравятся мне кошки. — Там вроде про собак было, — очень осторожно заметил Нечаев. — Кошки, Серёжа. И эта ласковая насмешливая мягкость в его голосе, и то, с какой интонацией он произнёс его имя, и это благодушное спокойствие – всё заставило Сергея всё-таки поднять на него взгляд, встретившись с такими обезоруживающими серо-голубыми глазами. Харитон имел полное право разочароваться в нём. Чёрт возьми, да поведение Нечаева, пожалуй, и вовсе должно было вызвать у него ступор, ведь с точки зрения Харитона всё выглядело максимально странно и нелогично: представьте, сначала ваш новый коллега по проекту крайне нелестно отзывается о вас в беседе со своим другом, а практически сразу после этого – начинает задаривать вас тортиками, зовёт посидеть в кофейне, приносит огромную подарочную корзинку, предлагает проводить до дома… Подумать и предположить можно было что угодно – от какого-то необъяснимого розыгрыша до глупого спора, какие бывают в заезженных сюжетах американских фильмов про старшую школу. А ведь Петров, судя по всему, переслал эти сообщения довольно давно, наверняка ещё в тот далёкий день, когда в пылу ссоры пообещал отомстить, ляпнув какую-то очередную дурацкую фразу в стихах, – и всё это время яд этих сообщений медленно, но верно разъедал душу Харитона и его отношения с Сергеем? — Получается, вы всё это время так херово относились ко мне из-за этих сраных голосовых сообщений? Харитон недоумённо поднял на него глаза: — Я вовсе никогда не относился к вам, как вы говорите, «херово». С чего вы это взяли. Наоборот… я очень к вам лоялен. Даже непозволительно лоялен, Серёж. Разве вы не заметили?.. Он игриво изогнул бровь, лукаво наклонил голову набок и сделал шаг ближе к нему, вновь – порочно – затягиваясь сигаретой. Сергей почувствовал, как его опасно плавит, но – постарался взять себя в руки и бросился пылко убеждать его: — Харитон Радеонович, на самом деле я вовсе так про вас не думаю! — снова бесцеремонно вторгся в его личное пространство, схватив своими руками его тонкую сухую руку. — Ну, то есть, я раньше думал, в самом начале… Но это в прошлом. А теперь я вижу, что вы другой. И голос у вас… то есть, у перчатки… ну, у вас… И моему П-3 перчатка вообще-то очень нравится! Чарльз, конечно, тот ещё надоедливый чёрт, но если бы не он, П-3 там в одиночестве вообще с ума бы сошёл! Захаров коротко улыбнулся. — Вы правда так думаете? Что ж… Чарльз без своего товарища майора тоже никуда. Он в каком-то смысле его батарейка. — Пусть вот сам тогда и скажет это Плутонию. — Скажет, скажет, не сомневайтесь. Попрошу, чтобы это вписали в диалоги. — Спасибо. А «ебучие пироги» он может сказать? — нельзя было упускать такой шанс. Вдруг прокатит? — Это уже перебор, — строго осадил его Захаров, но его глаза, обрамлённые ласковыми лучиками-морщинками, при этом добродушно смеялись. — Знайте свои пределы. Не прокатило. Но Сергей всё равно ощутил в груди счастье, тонко трепещущее крыльями бабочки и переливающееся робким рассветным солнцем, – несмотря на попытку Виктора сделать ему гадость, его отношения с Захаровым от этого не разладились, Захаров оказался достаточно мудрым, чтобы не обидеться на него по-настоящему, а теперь и вовсе так тепло улыбался ему, глядя на него снизу вверх, держа в правой руке почти докуренную сигарету, а левую – всё ещё не спеша вытягивать из плена его больших бережных рук. — Вы точно не злитесь за то, что я раньше так про вас думал? — решил на всякий случай уточнить Нечаев, глядя на него глазами виноватой собаки, пытающейся заслужить прощения и преданно виляющей хвостом. — Людям свойственно менять своё мнение и становиться на путь истинный. Харитон докурил и затушил окурок в стоящей здесь, на бортике балконного ограждения, жестяной пепельнице. Задумчиво заговорил снова: — И если так, то, наверное, я тоже когда-то был неправ и должен извиниться перед вами за ту излишне резкую рецензию и тот отказ, когда вы около года назад пробовались на роль молодого боксёра в мой сериал, думаю, вы помните, — «Ещё бы не помнить», мысленно усмехнувшись, невесело подумал Сергей. Сейчас не хотелось вспоминать те ужасные пробы, действительно без грамма таланта – теперь-то, с высоты нынешнего опыта за плечами, Сергей видел, что он может гораздо лучше – и уж тем более не хотелось вспоминать то ядовитое уничижительное письмо Захарова как бескомпромиссного кинорежиссёра – но Нечаев понимал, что рано или поздно им всё равно придётся об этом поговорить, и Харитон сегодня сам поднял эту тему. — Но у меня были… свои причины вам отказать, — продолжил он, почему-то засмущавшись и опустив глаза, тень ресниц красиво легла на скулы. — Видимо, тогда это действительно сильно ударило по вашему самолюбию. Вот, я извиняюсь. Этого вы хотите? — Нет, не этого. — А чего же вы хотели бы, Серёжа? — подняв к нему голову и сделав ещё один шажок вперёд, спросил Харитон, хрипло, с хитроватой откровенно-флиртующей интонацией, уже зная и ожидая. Намекая даже. Предлагая. Ну же, покажи мне, чего ты на самом деле хочешь. И снова между ними – тот удивительный, чарующий, почти нереальный момент: когда время останавливается в томительном ожидании, когда весь мир замирает и звенит, когда хочется сократить расстояние между – стремительно и навсегда. Точно такой же момент, какой уже был ранее в комнате отдыха, неосторожно вспугнутый Ларисой – только сейчас вряд ли кто-то мог разрушить эту магию. Точно такой же, какой уже был в аудитории его школы дубляжа, когда прикосновение губ к горячему лбу запустило заполошный сердечный ритм, и стоило склониться чуть ниже – они соприкоснулись бы губами. И Сергей, кажется, только сейчас наконец ясно и отчётливо понял, чего конкретно он от него хочет. Смелее. Прямо сейчас – или никогда. — Вот чего, — и он сорвался. Порывисто притянул Харитона за плечи и неловко прижался своими плотно сомкнутыми губами к его губам. Харитон и без того стоял слишком близко, так что уничтожить расстояние между ними не составило особого труда. После предыдущего раза с поцелуем в лоб вторгаться в его личное пространство становится чем-то почти обычным, тем более когда явственно чувствуется, что Харитон ему – позволяет. Но он, наверное, ошибся, что Харитон ждал этого, намекал и предлагал. Всё было не так. Он всё неправильно понял. Захаров определённо не ожидал поцелуя, вздрогнул всем телом, издав какой-то то ли шумный вздох, то ли мучительный стон, глаза шокированно расширились, руки вскинулись – но так и замерли растерянностью в воздухе. Если бы он сейчас начал его отталкивать, а потом бы обругал и отчитал, как он умеет, то Сергей вообще бы этого не пережил и не только сбежал бы нахрен из этого проекта, но и вообще уехал бы в другой город и там сбросился с первой попавшейся самой высокой крыши от позора, только чтобы наверняка. Но Харитон его не отталкивал и не отстранялся. Впрочем, его абсолютное бездействие не помешало Нечаеву внутренне запаниковать – он совершил ошибку, очередную непростительную ошибку в отношениях с ним, и если бы можно было повернуть время вспять, то он не стал бы его целовать, честное слово, не стал бы – хоть и хотел больше всего на свете всем своим существом, как путник жаждет в пустыне воду. А теперь он и не знал, как всё это закончить, потому что если отстраниться, то придётся что-то говорить и объясняться, а Сергей этого не умел, он сначала делал, потом думал и отвечал за свои дурацкие поступки. И вот стоял так, прижимаясь губами к сухим губам, придерживая Харитона за впалые щёки и не позволяя отстраниться, совершенно не представляя, как вести себя дальше, но – Но потом Харитон закрыл глаза и слегка приоткрыл свои губы, словно на что-то решившись, позволяя несмело проникнуть в его рот и углубить поцелуй. Сам, на правах старшего, притянул его руками за шею и приподнялся на носочки, почти вешаясь на нём, прижимаясь грудью к его груди, пропуская его язык внутрь и разрешая делать с ним всё, что он хочет. Вот так. Давай же. Ты можешь, Серёжа… можешь… Сергей не верил, что ему позволили. Это невозможно, немыслимо, нереально, такого просто не может быть!.. Но – чуть осмелел, чувствуя, что ему отвечают и невесомо надавливают руками на его шею и спину с лёгким намёком, чтобы он склонился ниже и не останавливался. И Сергей не собирался останавливаться – точно не теперь. Переложил ладони с его щёк на спину и талию, крепко сжимая его худое тело, прижимая ближе к себе. Харитон от этого грубоватого действия ахнул в его губы, разорвал поцелуй, но только затем – чтобы ткнуться в его губы снова, ласково и игриво захватывая своими тонкими губами под щёточкой усов то его верхнюю, то пухлую нижнюю. Сергей распалился от его инициативы сильнее, но долго такой дразнящей игры не выдержал – с голодной хищностью впился в его губы и поцеловал нормально, крепко, жадно, как следует, разделяя с ним одно на двоих дыхание и слегка наклоняя голову набок, чтобы его собственный нос не сталкивался с его ровным, утончённым, чуть длинноватым носом. По спине бежали мурашки, всё тело охватывало жаром и стягивало ожиданием большего, в висках безумно пульсировало, внизу живота становилось всё тяжелей и горячей. В мыслях было только – я целую его. Я целую Его. Толкаюсь языком в его рот. Чувствую его губы на своих губах. И он тоже целует меня. Он тоже хочет. Это было неправильно, это было безумно, это было страшно, это было правильно… Наклоняться из-за разницы в росте было не очень удобно, его охватило почти осязаемым желанием приподнять и усадить Харитона на какую-нибудь ближайшую поверхность, чтобы их лица были на одном уровне, но здесь не было ни стола, ничего, не на балконные перила же его усаживать, разве что можно прижать к стене и целовать, легко удерживая на весу. От этой мысли стало жарко. Сергей с рыком вклинился в податливый влажный рот глубже, сминая губы и снова сталкиваясь с ним языком. С талии рука соскользнула совсем немного ниже – всё ещё каким-то чудом оставаясь в рамках приличия, а вторая перелегла ему на затылок, зарываясь пальцами в кудри и не позволяя отстраниться. Но Харитон и так всё ещё не пытался отстраняться первым. Обнимал его обеими руками за шею, был так тесно рядом, отвечал и впускал его так глубоко, словно давал обманное иллюзорное ощущение надежды. Целовался с закрытыми глазами, явно наслаждаясь – а Сергей не мог закрыть глаза, потому что казалось, что если он закроет глаза – всё исчезнет. Ему нужно было визуальное подтверждение того, что Харитон в его руках, перед ним, с ним. Они оба словно не могли – и не хотели – отрываться от губ друг друга; казалось, что если они сейчас остановятся и разомкнут поцелуй, то их настигнет что-то страшное – может быть, осознание. Поэтому продолжали целоваться жадно, мокро и молча, не прерываясь на какие-то ненужные разговоры. От ощущений и нереальности происходящего сладко и терпко кружило голову, как от хорошего вина, горячее возбуждение пожаром разгоралось внизу живота, и если бы не выдержка Сергея, в его джинсах уже давно стало бы нестерпимо-тесно – особенно когда Харитон подался к нему вперёд, чтобы раздразнивающе огладить его бритый затылок кончиками пальцев, и словно бы невзначай задел своим пахом его. Сергей с трудом сдерживался, чтобы не перевести поцелуй во что-то большее, совершенно забывая о том, где они находятся, теряя рассудок и упиваясь полным отсутствием всякого сопротивления. Мир вокруг приглушил громкость, и оставались только звуки их тяжелого дыхания и влажной жажды насладиться друг другом. Поцелуй отчаянно пах сигаретным дымом и дурящей сладостью. Он не знал, сколько прошло времени. Может, вечность. И не знал, что будет дальше, когда всё это закончится – оттолкнут его или позволят когда-нибудь повторить, но на всякий случай целовал как в последний раз. Запоминая. Отчаянно. Навсегда. Но внезапно в их разделённый на двоих мирок вдруг резко и оглушающе вторглись чужеродные, чуждые, чужие, слишком громкие звуки: шорох, отдалённое скупое покашливание, шаги. Кто-то шёл по направлению к их балкону. Сергей сразу же испуганно отпихнул Захарова грубоватым движением и отвернулся, низко опустив голову и засунув руки в карманы джинсов. Боковым зрением заметил, как покрасневший Харитон торопливо достаёт из кармана очки и водружает их себе на нос непослушными пальцами. Как будто это поможет скрыть шальной блеск в глазах и нездорово заалевшие щёки. Балконная дверь осторожно, со скрипом, будто спрашивая разрешения, открылась – на пороге появился Сеченов. Похоже, коллегия режиссёров всё-таки не поверила в способности Нечаева к возвращению капризных легенд озвучки и решила позвать на подмогу тяжёлую артиллерию. И сейчас Сергей был всецело солидарен с Харитоном в озвученном ранее желании «убить Диму». Слишком невовремя! Какого чёрта их постоянно прерывают! Но если бы не прервали, неизвестно, чем бы это закончилось – возможно, от поцелуев у него так бы сорвало крышу, что он бы его… он бы… Чёрт. Лучше об этом не думать. — Вот вы где… Харитон, я тебя ищу. Вы, кажется, разговаривали… Сынок, разрешишь? — получив от Нечаева какой-то неопределённый кивок, Дмитрий Сергеевич, как всегда выглядящий солидно и во всех отношениях идеально, аккуратно взял Захарова под локоть, вместе с ним направляясь к двери. — Да, пойдём, Дима. Чего ты хотел? — произнёс Харитон несколько раздражённым тоном, но покорно позволил себя увести, больше даже не смотря в сторону Нечаева. И не скажешь, что только что безрассудно и безоглядно целовался с ним. — Да вот, говорят, ты из проекта уходить собрался, — оповестил Сеченов, когда они уже вышли в коридор. — Всё в порядке? Выглядишь взволнованным. Что ответил Захаров, Сергей уже не услышал. Так и продолжал в растерянности стоять, тупо глядя им вслед, закусывая бешено горящие губы, чувствуя разогнавшуюся пульсацию в висках, не понимая, что теперь делать и как это вообще произошло… А произошло ли? Сейчас, когда он не чувствовал под своими губами мягкие губы Харитона, а под своими руками – его напряжённое худое тело, ему не верилось, что этот поцелуй случился на самом деле. Проще было поверить, что ему всё это приснилось, показалось, привиделось в галлюцинации – но никак не укладывалось в голове, что его строгий, высокомерный, неприступный и недосягаемый Харитон Радеонович Захаров позволил ему… Осознание наконец настигло свою жертву – и это действительно было страшно. Сергей уселся прямо на пол, закрывая лицо руками. Спустя, наверное, час – нервно закурил. Спустя два, когда небо над его головой мягко тронули пастельно-нежные оттенки первых сумерек – поднялся и на нетвёрдых ногах добрался до студии звукозаписи. Никто за это время его не искал, никто его не хватился, а сейчас студия была заперта – точно так же, как и соседний кабинет для брифингов. Ни команды режиссёров, ни Сеченова, ни Захарова здесь уже не было. Послав всё к черту, Сергей пошёл домой, стараясь унять так и не успокоившееся глупое влюблённое сердце, совершенно не зная, что будет дальше.