Как тебя покорить?

«Я хочу слизать блядское «Товарищ майор» прямо с его губ». Сергей остановился и, будто в трансе, на ватных ногах проследовал из боксёрской секции к тренажёрам, уселся на кожаную скамью, где стояла его бутылка с водой, и залпом сделал несколько больших глотков. Честно говоря, хотелось вылить холодную воду себе на голову, чтобы все мысли наподобие этой раз и навсегда покинули его распалённое сознание, ну или побиться головой о железку ближайшего спортивного снаряда – но Нечаев знал, что это бы всё равно нихуя не помогло. Откуда у него вообще могли возникнуть такие мысли? Как его разум мог даже допустить возможность поцеловать мужчину? Почему всё его существо не протестовало с горячим возмущением против фантазии, в которой он целует его – глубоко, с языком, взасос? Нет, Сергей абсолютно толерантно ко всему этому относился, более того – в актёрской среде у него были знакомые нетрадиционной ориентации, но, чёрт возьми, он никогда не замечал подобной склонности в самом себе. Ему всегда нравились исключительно девушки. Может быть, всё дело в том, что в последнее время он был одинок, со всеми этими карьерными неудачами и новыми проектами у него не было времени бегать по свиданиям да строить с кем-то серьёзные отношения, вот теперь и готов кинуться на первого подвернувшегося под руку человека? В таком случае, почему не на красавицу Катю? Он не чувствовал к Кате и малой толики того, что начал испытывать к Харитону. При одной мимолётной мысли о нём сердце билось сильнее. А ещё – замирало от какой-то непонятной нежности… — Ты чего такой потерянный? — мимо прошёл Сашка Кузнецов, владелец этого спортклуба да и просто хороший парень, бывший профессиональный боксёр, с которым они иногда спарринговались. — На тебе лица нет, нормально всё? Нечаев только отмахнулся, сбегая в раздевалку. Но навязчивые, назойливые, напористые мысли не покинули его и дома. Хуже всего стало, когда он устало завалился в кровать и подгрёб к себе подушку: стоило закрыть глаза, как подлое сознание услужливо напомнило, как он вот точно так же обнял Захарова на том чёртовом диване, а подлое воображение не менее услужливо нарисовало картинку, как он, засыпая, мог бы обнимать его в своей постели, сталкивая свою грудь с его в попытке раскрошить строгие границы между ними – и Сергей, громко ругнувшись, резко сел на кровати, откинув подушку и схватившись за голову. Нет, это уже слишком!.. Утром ситуация не изменилась даже с учётом того, что он хорошо выспался. И на следующий день. И на следующий. Наоборот, кажется, положение только усугублялось с каждым днём: Харитон Радеонович с присущим ему упрямством отказывался покидать его мысли. Харитон улыбался сдержанной улыбкой в его памяти, награждал неоправданно-нежным взглядом в его сознании, ласково произносил поощряющие слова в его фантазиях. Вспоминались мелочи, на которые раньше он не обращал внимания: как Харитон снимает очки и, вертя их в руках, в задумчивости проводит по линии нижней губы дужкой очков, иногда почти вбирая её в рот, как порой – так же задумчиво и рассеянно пробегается по своим губам пальцами в перстнях, когда вчитывается в текст на экране, как иногда скучающе или нервно вертит эти свои перстни на тонких пальцах, особенно на мизинце. Как он жестикулирует, когда озвучивает Чарльза – и когда просто разговаривает тоже. Как у него блестят глаза, когда он занят своей работой – и когда погружён в неё настолько, что даже не замечает, как Сергей снимает его на телефон исподтишка. Таких коротких видеозаписей у Нечаева уже набралось прилично. Он не спешил делиться ими с любопытным миром и выкладывать в свои соцсети, зато сам засматривал до дыр – особенно в дни, когда они с Харитоном не работали и тоска по нему становилась почти невыносимой – и таким образом, кажется, только сильнее проваливался в пропасть. В его груди, во всём его теле, хищно оплетая внутренности, стремительно и опасно разрасталось огромное, неостановимое, запретное чувство, название которому он – конечно же – знал, но боялся озвучить даже мысленно. Это уже слишком, это неправильно, это не поддаётся никакому логическому объяснению: Нечаев упорно не может понять, какого хрена его так торкнуло. Он не гей и никогда даже не смотрел в сторону парней, хотя в спортивных раздевалках и душевых с юности всегда имелся простор для разглядывания полуобнажённой натуры. Но его это просто никогда не интересовало: ну, накачанные спортивные мужики, ну и что, он сам такой же. То ли дело девчонки… И, он на 99 процентов уверен, Харитон Радеонович уж точно не имеет подобных сомнительных наклонностей и даже более того – осуждает их. Вспомнилось, как недавно во время записи они со вторым режиссёром, помощником Штокхаузена, с чего-то развеселились – как выражался Харитон, «словили смешинку»: Сергей упомянул термин «робосек», услышанный всё от того же Захарова, они воодушевлённо решили вписать это в диалоги игры – как ранее уже добавили в лексикон Плутония его собственное излюбленное выражение про пироги – а затем, продолжая неприлично ржать, как-то стихийно переключились с темы «робосеков» на шутки про «гомосеков». Харитон некоторое время с явным неодобрением слушал всё это, опустив голову и вертя перстень на пальце, а потом довольно резко отчеканил: «Мне кажется, ваши обсуждения неуместны, товарищи. Давайте как-то посерьёзней». Нечаева уже привычно окатило змеиной холодностью, и тогда ему показалось, что голос Захарова впервые прозвучал настолько строго и раздражённо – очевидно, это почувствовали все в студии, поняли, что они слегка зарвались, и с лёгким смущением поспешили собраться и вернуться к работе. Сергей моментально присмирел, посерьёзнел, ощутил стыд за свои шутки – куда уж ему-то о геях шутить, если сам он на мужика заглядывается… Посмеялся тогда – а теперь, блядь, словно в отместку, судьба сама жестоко насмехалась над ним. И по тону, каким Захаров их тогда осадил, становилось очевидно: гомосексуальная тема ему глубоко неприятна и он, вероятно, даже может оказаться гомофобом. А что, рождение и воспитание ещё в эпоху Советского Союза вполне оправдывает консервативные взгляды. Если так, то Сергей попал так попал… Но вспомнилось и кое-что другое. — А вы только с кошкой живёте? — Да. Разве нужен кто-то ещё? — Ну… семья там, жена? — У меня другие предпочтения. Какие такие «предпочтения»? Конечно, Харитон потом аккуратно перевёл стрелки на свою работу, в которой лишь и видел смысл жизни, но Сергей, кажется, только сейчас осознал, насколько криво и странно это прозвучало, – что-то во всём этом решительно не сходилось. Кроме того, тот факт, что Захаров за свои почти полвека не был женат и нигде не значилось никакой информации о его личной жизни… Да, он не слишком известен и не имеет кучу фанатов, готовых следить за каждым его шагом и экзальтированно раскапывать все нюансы его романтических отношений, но должен же он был за всю свою жизнь засветиться хоть с кем-то, хоть где-то! Что, если?.. Нечаева терзало странное, мутное, необъяснимое предчувствие. С видом заправского детектива он снова принялся штурмовать поисковики. Как итог – ничего нового о его личном, сухие факты, пустота. Зато совершенно случайно выяснилось забавное: в конце девяностых Захаров озвучил персонажей-геев в двух довольно нашумевших в своё время зарубежных фильмах на гомосексуальную тему, а не так давно – ещё и персонажа игры, имеющего нетрадиционную ориентацию. Так, это уже что-то. Конечно, это ровным счётом ничего не значит, актёры дубляжа – люди подневольные, и дубляж – в первую очередь исключительно работа, никак не связанная с личным выбором и предпочтениями касательно ролей, но в этих фильмах Захаров значился ещё и режиссёром дубляжа. А значит, сам подбирал актёров на роли и право выбора имел. При остром непринятии гомосексуальной тематики он вряд ли стал бы, как он говорил, «проникать в состояние этого персонажа, понимать его психофизику, становиться им». А ещё через несколько минут глубоких копаний Сергей наткнулся на любопытную видеозапись с кусочком интервью об озвучке той самой игры. Молодой журналист и обзорщик игр, явно младше самого Нечаева, в яркой майке с дурацким принтом и нелепых роговых очках, отчаянно пытался пробиться сквозь предельно вежливую язвительность Захарова, но качество задаваемых вопросов никак этому не способствовало. — Скажите, сложно ли было озвучивать персонажа нетрадиционной ориентации? — важно поправив очки в толстой оправе, поинтересовался парень. — А разве персонажи нетрадиционной ориентации разговаривают как-то иначе, позвольте спросить? — немедленно вскинулся Харитон, поморщившись: на его лице явственно отразилось всё, что он думает относительно столь откровенно тупых вопросов и людей, их задающих. — Мне было интересно работать над этим проектом, потому что этот персонаж близок мне по духу. Следующий вопрос, — махнул он рукой слегка высокомерно и пренебрежительно. Ну и вот снова. «У меня другие предпочтения». «Этот персонаж близок мне по духу». Чем, интересно, близок ему по духу малоприятный колдун-некромант с подлыми намерениями и гомосексуальными наклонностями… Всё это походило на какую-то причудливую, идиотскую и бессмысленную головоломку. Харитон юлил, крутил, выражался туманными формулировками. И либо Сергей сходил с ума, либо в его словах действительно имелся какой-то лёгкий неуловимый подтекст, сквозящая недосказанность, тайна за семью печатями. Ну и каковы шансы, что Харитон Радеонович не только не гомобоф, но и..? Даже думать об этом странно. Сергей никогда не понимал желание некоторых личностей, в особенности настырных фанатов и журналистов, залезать к кому-то в постель, обсуждать, кто с кем и как, вытаскивать на поверхность тайное и постыдное, но сейчас сам чувствовал себя таким же – хотя он делал это не из праздного любопытства, а из личного вполне понятного интереса, сжигающего его изнутри. И за это перед Харитоном было не менее стыдно, чем за грязную дрочку на его голос. Но что, если..? Предчувствие постепенно разгоралось, не давало покоя, шептало демоном-искусителем на ухо, что его абсурдные, дикие, с пустого места возникшие предположения могут оказаться верны. Сергей решил прощупать почву. И у кого же интересоваться личной жизнью Захарова, как не у человека, который считал себя его другом, с которым они «многое прошли вместе и вместе начинали»? Который со своей словоохотливостью и отеческой добротой к Нечаеву точно бы всё ему рассказал. Недавно Сеченова уговорили не просто озвучить его персонажа, а ещё и подарить ему свою внешность с помощью технологии захвата движений. Статный, представительный и обаятельный Сеченов по типажу идеально подошёл на роль известного советского академика и непосредственного начальника П-3, и это, честно говоря, потешило его самолюбие. Сегодня он явился на работу в чёрной водолазке и элегантном чёрном костюме, сразу привлекая внимание окружающих, в особенности молоденьких сотрудниц. На первом этаже позади большого зала, оборудованного системой Motion Capture, располагалась небольшая зона для сотрудников, наиболее привлекательным отделом которой являлся холодильник – к счастью, не красный и не похотливый в отличие от ебучего ремшкафа Элеанора из игры, с которым рано или поздно пришлось бы столкнуться многострадальному майору П-3. Обычный холодильник с кучей вкусной еды, куда периодически в перерывах между работой заглядывал Нечаев, в последнее время из-за своих самокопаний совсем не находивший время и вдохновение на то, чтобы что-то готовить дома. И сейчас он увлечённо рылся в недрах холодильных полок, надеясь найти что-то сытное и одновременно полезное для быстрого перекуса. — Посмотрите-ка, а кто это? Голодающий наш вечный? — услышал он позади себя насмешливый голос Дмитрия Сергеевича, который, засунув руки в карманы пиджака, неспешно подошёл к нему, с улыбкой наблюдая за этой картиной. — И кого ты за эту пельмешку убил в этот раз? — Да вот, Дмитрий Сергеевич, голодный с утра… — комично-горестно пожаловался Нечаев. — Блинчики с творогом хотел найти. Или с ветчиной! — А мы же вроде за здоровое питание, какая тебе ветчина? — продолжал посмеиваться Сеченов. — Я с творогом лучше возьму, — принял решение Сергей, выудив из холодильника один из пластиковых контейнеров с каким-то весьма заманчивым содержимым. — Во-от, возьми с творогом. Повыковыривай творог, блинчики оставь на месте. — Чо, есть поесть чо? А чо есть? А выпить есть? — с весёлым ажиотажем вопросил Нечаев, обращаясь куда-то внутрь холодильника, и снова начал увлечённо копаться там. — Молоко, что ли? — Кетчуп, кетчуп бери, — со смехом «посоветовал» Сеченов, указывая пальцем на полку, где по соседству с бутылкой с молоком стояла точно такая же красная бутыль с изображением томатов на этикетке. — Отлично заходит… с творогом. Выбрав жертву для расправы, Сергей закрыл холодильник, опёрся бёдрами о деревянную столешницу рядом, с пластиковым треском распаковал контейнер и занялся до невозможности вкусными блинчиками с творогом и малиновым джемом. Поблизости кроме него и Сеченова никого не было, а значит, можно было использовать это время не только для перекуса, но и для того, чтобы осторожно выведать интересующую его информацию. — Вам очень идёт костюм, Дмитрий Сергеевич, — решил зайти с лести Нечаев. — Спасибо, сынок, — Сеченов, заметно приосанившись и поправив лацканы пиджака, присел на край стола, начиная походить на бизнесмена с обложки делового журнала. Идеальная подтянутая фигура и осанка, уложенные каштановые с проседью волосы и аккуратно подстриженная борода, тёплые янтарно-карие глаза с лёгким оттенком зелени, уверенность и достоинство в каждой позе. Прямо-таки модель, а не актёр озвучки! Или – и в самом деле знаменитый на всю страну великий академик и глава научного Предприятия 3826. Харитон – более приземлённый, не задумывающийся о внешнем лоске, в этих своих вечных свитерах и пуловерах, немного растянутых, но таких уютных – был совершенно другим, и оставалось только удивляться, как такие разные люди могли дружить столько лет. — Дмитрий Сергеевич, а вы давно знаете Харитона Радеоновича? — Можно сказать, бо́льшую часть жизни, — с явным удовольствием отозвался тот бархатным голосом. — Мы учились вместе, только он – на три курса младше. Забавный такой, постоянно какие-то шутки и хулиганства выдумывал… — Правда?! — прихуел Нечаев, сейчас поверить было невозможно в то, что такой строгий, серьёзный и невозмутимый человек может выдумывать какие-то «хулиганства». Хотя, он всегда подозревал, что поговорка про «В тихом омуте…» Захарову подходит как никому другому. — А так и не скажешь… — Конечно! — как ни в чём не бывало воодушевлённо продолжил Дмитрий Сергеевич. — На его первом курсе его назначили заведующим институтским радиоузлом, а по совместительству ещё и диктором. По утрам он читал новости нашего института, ректорские приказы, а иногда, по субботам, даже ставил радиоспектакли, что больше всего нравилось ребятам. И я тогда страшно ему завидовал: считал, что у меня голос для этого подходит лучше, для чтения новостей по крайней мере, ведь правда? – но Харитон был таким пронырой… Так вот, эта должность позволила ему постоянно объявлять в эфире какие-то идиотские новости этаким «левитановским голосом» и со всей серьёзностью! Такой фантасмагоричный бред! Но, чёрт возьми, как же убедительно! Мы поверим, перепугаемся, горячо обсуждаем всем институтом – а это шутка, оказывается… Эк ему потом от ректора доставалось за такие проделки! Сергей не удержался, рассмеявшись: ему представился первокурсник Харитон с такой лучезарной хитринкой во взгляде, какая и сейчас у него иногда проскакивала, с видом отпетого злодея наклоняющийся к микрофону, чтобы поставленным суровым дикторским голосом зачитать какую-то выдуманную ересь. При мысли о нём, отчаянно-юном, буйнокудрявом и шаловливом, по сердцу отчего-то солнечным светом разлилось тепло. — Ну, в общем, после очередной такой особо серьёзной проделки, сейчас не вспомню уже какой, ему велели сдать ключи от радиоузла, хорошенько отчитали, и на этом его карьера институтского радиоведущего завершилась, — тоже развеселившись, заключил Дмитрий Сергеевич. — Если он такой хулиган был, то, наверное, весёлая у вас была юность в перерывах между учёбой… — мечтательно протянул Нечаев, очень осторожно подбираясь к интересующей его теме. — С вечеринками там, с прогулками, с девушками… — Да нет, знаешь… — Сеченов задумался. — Харитон такое не любил, он ведь и хулиганил всегда как-то исподтишка, а вообще был довольно замкнутым, нелюдимым и погружённым в себя. Не бывал он никогда в шумных компаниях, сторонился всего этого, и девушек тоже. Даже презирал все эти студенческие попойки, и не стеснялся при случае высказывать своё пренебрежение. Его за это многие не любили, думали, что он считает себя выше остальных – и, пожалуй, были недалеки от истины. Обсуждали его за глаза, хорьком обзывали… — «Хорьком»? — нахмурился Нечаев, и если бы его руки сейчас не были заняты контейнером с блинчиками, то они снова тотчас автоматически сжались бы в кулаки, даже если умом он понимал, что те люди, чьи морды он сейчас от души хотел бы начистить в защиту Харитона, давно растворились в неумолимом течении времени. — Не волнуйся, Харитон умел за себя постоять, язык у него острый что надо. А потом и отомстил некоторым – всё-таки после учёбы мы пересеклись со многими бывшими однокурсниками уже в профессиональной среде, и он, возымев кое-какой вес как режиссёр, мог влиять на творческие судьбы своих давних недоброжелателей. Хотя из-за этого мы с ним часто ссорились… — печально протянул Сеченов, задумчиво почесав пальцем бровь. — Я много раз говорил ему, что не нужно быть таким злопамятным и рушить чью-то карьеру только из-за того, что в юности они, будучи дурными студентами, по легкомысленности его обижали. — Ну а я солидарен с Харитоном Радеоновичем, — дерзко высказался Нечаев. — Если эти дурные студенты своей башкой не думают, то пусть вот и ощущают последствия в дальнейшей жизни. Заслужили. Правильно Харитон Радеонович всё делал, так им и надо. Сеченов только философски пожал плечами: — Может быть, ты и прав. За свои поступки надо отвечать. — Ну да и х… фиг с ними. А вот он… потом, после учёбы, так и остался таким, замкнутым и нелюдимым, и, получается, так ни с кем никогда и не заводил серьёзных отношений? — у Сергея отчего-то гулко заколотилось сердце, когда он задал вопрос. Страшно, до тянущей боли в груди страшно было услышать от Дмитрия Сергеевича какую-нибудь инсайдерскую информацию о длительных отношениях Харитона с женщинами. Уж Дмитрий-то, как самый близкий друг, должен был знать. — В связях, порочащих его, замечен не был, — отшутился тот цитатой из «Штирлица». — Мне иногда вообще кажется, что Харитон испытывает неприязнь к людям в своей общей массе и к каждому в частности. Неудивительно, что с ним трудно ужиться, вряд ли кто-то сможет терпеть его сложный характер и довольно нетипичные взгляды как будто назло всему миру… Ну, я, пожалуй, исключение, — в голосе Сеченова засквозила нескрываемая гордость, словно он был невыносимо доволен тем, что умудрился удержаться возле Захарова на долгие годы и считаться его другом. Было очевидно, что, несмотря на «неприязнь к людям, сложный характер и нетипичные взгляды», Харитон определённо стоил того, чтобы побороться за звание близкого ему человека и заслужить законное право находиться с ним рядом. Сеченов, можно сказать, выиграл эту жизнь. Его тон вызвал в Нечаеве какую-то мутную смесь зависти и ревности, а ещё – невнятную тоску от мысли, что ему уж точно никогда не удастся стать для Харитона кем-то настолько близким.

Близко от тебя пройти позволь И запомнить голос твой Пройти, не поднимая глаз, Пройти, оставив лёгкие следы, Пройти хотя бы раз По краешку твоей судьбы

Пройти по краешку его судьбы, закончить работу над общим проектом, набраться опыта – а после они, перестав быть коллегами и так и не став друзьями, навсегда разбегутся в стороны, сотрётся из памяти это лето, и единственное, что останется – вспоминать его голос. Вспоминать совместные часы работы. Вспоминать. — А тебе зачем знать-то это всё про Харитона, Серёжа? — внезапно вывел его из мрачных раздумий Сеченов, по-лисьи прищурившись, и Нечаев моментально стушевался: — Да так, просто любопытно, — просипел, подавляя смущённый кашель. Повторил отмазку, ранее озвученную и Захарову: — Харитон Радеонович – очень интересная личность, я бы хотел брать с него пример. — Только не бери с него пример касательно отношений с людьми, уверяю тебя, в этом пример с него брать точно не стоит, — усмехнулся Сеченов, поднявшись со своего места, подойдя к нему и отеческим жестом похлопав его по плечу. — Хотя я и так вижу, что ты совершенно другой человек. Открытый, искренний, общительный. Да и с Катей у вас, вроде бы, что-то получается, да? Нечаев внутренне отчаянно выматерился. Да ебучие пироги, сколько можно! Ну вот при чём здесь вообще она?! Пожалуй, и правда всё было бы в тысячу раз легче, будь он простым качком-дубиной, каким его видят со стороны, и стопроцентным гетеросексуалом, нормальным парнем, не пропускающим ни единой юбки и уж точно не пропустившим бы кое-чьей балетной пачки, готовым сграбастать худенькую, стройную, изящную Катерину в свои медвежьи объятия и поскорее затащить её в постель. Насколько всё было бы проще! А может, он таким и был раньше? До встречи с Харитоном?.. Неопределённо мотнув головой в ответ, Сергей отставил в сторону опустевшую пластиковую упаковку из-под блинов и вытер рот салфеткой. — Я доел, Дмитрий Сергеевич. Да и перерыв заканчивается, вернёмся к работе? Говорить с кем-либо про Катю он больше не собирался – пусть думают что хотят. А про Харитона он спросил у Сеченова всё, что мог, только вот это ни на миллиметр не приблизило его к разгадке тайны этой удивительной личности. Звёздочка его Храза оставалась такой же закрытой и загадочной, как и раньше.

***

Солнечные дни сменились ветреной погодой и затяжными дождями, словно лето в разгаре июня неожиданно решило поиграть в осень; теперь, приходя на работу, прежде чем подняться на второй этаж в студию звукозаписи, Нечаев первым делом спешил в так называемую комнату отдыха на первом этаже, где можно было оставить свою куртку и зонт – так же поступали и другие сотрудники, иногда чуть дольше положенного задерживаясь в этом уютном тёплом пространстве, чтобы просто посидеть, погонять чаи и пообщаться между собой, слушая мерно моросящий дождь за окном. Пустоватая комната с каждым днём становилась всё более обжитой: на вешалке у входа висели лёгкие куртки и ветровки, на подоконнике появился принесённый кем-то электрический чайник, тут и там лежали чьи-то вещи, а этим утром – первым, что увидел Нечаев, зайдя в комнату, был пышный букет красных роз в фиолетовой обёртке, красующийся в центре стола в высокой футуристично выглядящей кубической вазе. У зеркала крутилась Лариса, которая, кажется, уже собиралась уходить – её часы записи закончились, следующими в студии должны были работать Нечаев с Захаровым. Сегодня, насколько было известно Сергею, она отчитала последние реплики своего персонажа, которых у неё было не так уж и много – в отличие от майора и его чёртовой говорящей перчатки – и теперь была абсолютно свободна, как ветер, гуляющий за окном. Перед зеркалом она, уже накинувшая лёгкий приталенный бежевый плащ, повязывала на шее прозрачный шифоновый шарфик, который никак не хотел завязываться ровно и красиво, топорщась своими кончиками и заставляя её недовольно хмуриться. Увидев вошедшего Нечаева, она оторвалась от своего занятия и прямо без приветствия эмоционально воскликнула: — Представляешь, Харитон Радеонович берёт меня ученицей в свою школу! — Да? Поздравляю! Сергей знал, что Захаров разглядел в Филатовой потенциал, когда они записывали вместе совсем короткую сцену – но и этого было достаточно, чтобы тот своим намётанным взглядом профессионала оценил её талант, несмотря на всю её неуверенность и отсутствие опыта. После этого он пару раз задерживался в студии, чтобы помочь ей со сложными моментами, и очень скоро взял её под свою нежную, но строгую опеку. Приглашение её в его школу дубляжа было делом времени. Нечаев посмеялся с того, что «старшие товарищи» в итоге таки выбрали себе подопечных: Сеченов по-отечески относился к нему, Захаров избрал ученицей Ларису. Сергей не завидовал ей, разве что совсем чуть-чуть: ему хотелось внимания и одобрения Харитона, хотелось его мягких наставнических слов, хотелось проводить с ним больше времени, но приходилось довольствоваться малым – установленными часами записи, воспоминанием о его уверенных пальцах на его плечах, фантомным запахом древесного парфюма в полусне. — А тебе он ничего такого не предлагал? — Видимо, я слишком туп и бездарен по его мнению, — отмахнулся Нечаев, — так что на обучение меня даже силы тратить нечего. Ну да ладно. — Ну что ты, не говори так, Серёж. Наоборот, мне кажется, он просто без ума от тебя. Сергей проглотил язык и подавился воздухом. Лариса стрельнула в него плутоватым взглядом, наконец повязала шарфик так, как нужно, подошла к столу и вынула букет из вазы, которая, очевидно, была тому временным пристанищем. Взяв цветы в руки, она не удержалась от того, чтобы вдохнуть аромат роз, блаженно прикрыв глаза и едва не зарываясь носом в алые бутоны. — Ты лучше скажи, от кого презент? — отойдя от первоначального шока, накрывшего волной от её слов, ухмыльнулся Сергей, хотя и подозревал, что имя её ухажёра ему прекрасно известно. — Кто это тебя охаживает? Она смутилась сразу, опустила голову ниже, опять почти зарывшись лицом в цветы, – но в это время дверь комнаты открылась и вошёл Харитон, пронзительно пахнущий летним дождём. Несмотря на зонт в его руке, его волосы казались влажными, более волнистыми и более тёмными от поселившихся на них дождевых капель, да и в целом он напоминал важного воробушка, трогательно нахохлившегося под гнётом непогоды. — Доброе утро, Лариса Андреевна. Прекрасные цветы. Сергей засуетился сразу: — Харитон Радеонович, а вам какие цветы нравятся? — Незабудки. Снова пытаете? — впрочем, насмешливый добродушный тон говорил о том, что сейчас Захаров находится в удивительно безмятежном расположении духа. У вешалки он устроил свой зонт сохнуть на свободное место и принялся снимать куртку. — Вспомните, что я вам говорил о личных границах. Пытайте лучше Ларису. — Есть, сэр, приказ получен, будем пытать Ларису! — Сергею никогда не нужно было особого повода, чтобы подурачиться да поржать, поэтому, легко переняв его приподнятое настроение, он налетел на Филатову, со смехом начиная щекотать её – но аккуратно, чтобы не помять красивый старательно повязанный шарфик и букет: — От кого цветы, спрашиваю? — Ай! Ну от Михаэля, от Михаэля! — Порочная связь с фрицем, значит? — мгновенно войдя в образ бравого советского агента П-3, грозно забасил Нечаев, не прекращая щекотки под её звонкое хихиканье и отчаянно стараясь не рассыпаться тоже оглушительным хохотом. — Очень плохо, доктор Филатова, осуждаю! Чего это он повадился? — А ты сам, Серёж, разве не повадился? Постоянно вижу тебя с тортиками, — при этих словах они оба заметно напряглись; у Харитона заострились плечи, он так и замер у вешалки с курткой в руках, а Нечаев выпустил Ларису из своей щекотальной хватки и растерянно отступил на шаг. Но она беззаботно продолжила: — Ты не забывай, что Катя всё-таки балерина, ей за фигурой следить нужно. А ты её тортиками бомбардируешь чуть ли не каждый раз, когда здесь бываешь. Ещё и что-то про меня с Михаэлем говоришь. Сергей не нашёлся что сказать и покраснел. Харитон же, повесив куртку и подойдя к Филатовой, по-родительски приобнял её за плечо и наставительно произнёс: — И всё же, вы не поддавайтесь его обаянию так сразу, Лариса Андреевна. У вас должна быть гордость. А то, может быть, у него к вам – это просто какая-то блажь, не более, — в упор глядя не на неё, а прямо в глаза Сергея. — Природу которой ещё предстоит выяснить. — А может, наоборот? Чего это сразу «блажь»? Михаэль всё-таки человек серьёзный, и за свои действия наверняка готов ответить. И насчёт природы этой вашей тоже понятно всё. Может, ты, Лариса, ему так вскружила голову, что он покой потерял, — немедленно парировал Сергей твёрдым и непривычно-серьёзным низким голосом, тоже глядя на него с вызовом. Говорили они вдвоём сейчас точно не о Михаэле и Ларисе. Нечаев уже успел прочухать про излишнюю любовь Захарова к иносказательности, двусмысленности и подтекстам, и был готов сразить его тем же оружием. Харитон смущённо поправил очки и опустил взгляд. Но Лариса не заметила никаких двойных смыслов в их словах и резко заискрившего между ними напряжения. — Ой, да ну тебя, — она посмеялась лёгким девичьим смехом, отмахнувшись от Сергея. Поудобнее перехватила в руках большой букет и аккуратную светло-бежевую, подходящую под цвет плаща сумочку. — Ну ладно, я пойду. И да, Серёж, там тебе наши дорогие разрабы какой-то подарок оставили где-то в шкафу. — В шкафу, говоришь? Мне? Ну, значит, исследуем ящики, поищем лут… Жаль только, у меня в реальности перчатки нет, чтобы помочь мне в этом, так было бы быстрее, — посетовал Сергей, вытянув руку вперёд и имитируя пальцами «сосущие» движения жгутиков нейрополимерной перчатки, которая в игре таким образом легко и быстро обшаривала все ящики, бесконечные вереницы шкафов и огромные сундуки, собирая необходимые предметы в инвентарь. — Ну почему же нет, — Лариса пожала плечами и указала на Захарова, — вот же твой верный помощник Храз… ой, Чарльз… — «Храз», значит? — Харитон прищурился. — Ну, это Серёжа вас так называет. Вы же Харитон Радеонович Захаров, так вот по инициалам… — Лариса, блин! — вспыхнул Сергей; он вообще не хотел, чтобы Харитон хоть когда-нибудь узнал об этом прозвище, а она тут всё так сразу и вывалила, паршивка такая!.. — Всё-всё, убегаю! — захихикав и шурша букетом, та торопливо выскочила за дверь, снова оставив их наедине. И после прошлого раза, когда так нелепо уснул на его плече на диване, и после всех крамольных мыслей, терзающих разум, Сергей чувствовал себя наедине с ним ещё более неловко. Чувствовал себя безнадёжно влюблённым идиотом, не знающим, куда деть себя. Харитон сделал мягкий шаг по направлению к нему и елейно промурлыкал: — Ну а что, товарищ майор, быть «Хразом» мне вполне нравится. И если вам требуется моя помощь, я всегда рад оказать вам услугу и быть для вас полезным. Какого хрена это прозвучало настолько провоцирующе сексуально? Какого хрена подтекстом слышались какие-то тщательно завуалированные намёки? Он точно не сходил с ума, ему всё это не чудилось: Харитон вкладывал в свои слова ровно столько осознанного эротизма, сколько считал нужным. Да с такими интонациями услуги совсем иного плана предлагать можно, сука… У Нечаева неконтролируемо заалели уши и резко потяжелело внизу живота от внезапного прилива непрошеных, чужих, чуждых мыслей и видений, напоминающих наркотический дурман – как он сейчас сядет на диван, пошире расставит ноги и достанет отяжелевший член, а его Храз будет оказывать ему услугу и быть для него полезным – поэтому он поспешно повернулся к шкафам, чтобы скрыть своё состояние, и хрипло пробормотал: — Да н-нет, я… спасибо, я сам найду, здесь же всего пара полок. Так, что тут у нас… В шкафу на нижних полках за закрытыми дверцами не обнаружилось ничего интересного – ненужные степлеры, пачка офисной бумаги в зелёной обёртке, какие-то старые пыльные награды игровой студии… Ничего, что можно было расценивать как подарок. — Не думали открыть кондитерскую, Сергей Алексеевич? — между тем деловито поинтересовались сзади – к счастью, уже совсем обычным будничным голосом без всяких непристойных ноток. — В смысле… — Я просто поражаюсь, как у вас тортов на всех хватает – и для Екатерины, и для меня… — А я ж это, я ж их из Лимбо тащу! — стараясь не показать своего смущения, нарочито весело отозвался Нечаев, всеми силами цепляясь за рассеивающиеся остатки шутливого настроения между ними, пугающе не готовый перейти к опасной серьёзности. — Там, судя по концептам, и леденцовые горки, и шоколадные какашки, и яблочки наливные с тортиками, всё что угодно на любой вкус! — А Михаэль почему незаслуженно обделён? — А Михаэль получил билеты в театр. — Те самые, которые вы мне загнать пытались? — Да в каком смысле «загнать»… Я хотел пригласить вас, — буркнул Сергей обиженно. И с отчаянной решимостью глухо и задиристо признался: — А торты я только вам дарил, чтоб вы знали. В первом шкафу так ничего и не обнаружилось. Пришлось перейти ко второму. — Почему мне, а не Екатерине? — Харитон неслышно подкрался сзади. Он всегда ходил так по-кошачьи бесшумно. Сергей напрягся, чувствуя широкой спиной его обжигающую близость и не понимая, зачем он подошёл почти вплотную, но Захаров, потянувшись через него, замершего внизу перед шкафом, и почти касаясь рукой его плеча, всего лишь достал с верхней полки свою кружку, которую некоторое время назад принёс на работу и которая теперь ютилась на самом верху особняком от остальных; в отличие от других сотрудников, он не был любителем чаепитий в компании дружного коллектива, но во время записи и после неё от бесконечного чтения реплик часто пересыхало горло. А этим утром он, вероятно, собирался выпить горячего чаю перед записью, чтобы отогреться после дороги на работу под проливным дождём – и перестать, наконец, быть похожим на намокшего воробушка. Кружка была с изображением белой пушистой кошки с розовым бантом. Ну конечно. Из-за этого она немного походила на девчачью, блин, принцессину. Отойдя к подоконнику, где располагались электрический чайник и «Липтон» в пакетиках, Харитон принялся сосредоточенно варганить себе чай. — Сами же слышали, Катя балерина, ей за фигурой следить нужно, — уклонился Сергей от ответа. Между тем на самой нижней полке всё-таки обнаружился искомый подарок – большая, определённо его размера, тёмно-синяя толстовка с надписью «Atomic Heart» и логотипом студии – рыболовным крючком в качестве подвески на бегунке молнии, а также дизайнерским изображением одного из игровых роботов на спине. — О, кажется, нашёл! Смотрите, чё мне подогнали, круто? — освободив толстовку от шуршащего прозрачного пакета, в который та была упакована, Нечаев расправил её и приложил к своим плечам, примеряя, а потом воззрился на Харитона с таким по-детски счастливым выражением лица – будто для полного счастья ему не хватало только его одобрения. Захаров, придержав двумя пальцами дужку очков, просканировал толстовку прищуренным взглядом и вынес вердикт: — Вполне прилично. — Вы извините, я тогда прям щас… переоденусь… — Да, конечно… Сергей вовсе не собирался устраивать перед ним стриптиз. Ему действительно хотелось просто-напросто примерить обновку – но когда он, вскинув руки, стянул через голову своё любимое фиолетовое худи, оставшись с голым торсом, и перехватил случайный взгляд Харитона, то только тогда внезапно осознал, что делает. Голову обдало жаром на контрасте с тем, как плечи и лопатки ощутили гуляющий в помещении прохладный воздух. Кроме того, пришлось, оставаясь без верхней части одежды, потратить ещё некоторое время на то, чтобы изловчиться и расстегнуть застёгнутую молнию на новой толстовке, держа ту на весу, и только потом – напялить её на себя. Краем глаза заметить, что Харитон продолжает смотреть. Нет, даже не так – пялиться. Хоть и делает вид, что пьёт чай, уткнувшись взглядом в кружку. Но от Сергея не укрылось, что он, чёрт побери, смотрел. И, наверное, за это время успел как следует рассмотреть всё – его широкую спину, внушительные бицепсы, раскачанную грудь с обозначившимися чётче от прохлады горошинами сосков, крепкие кубики пресса и даже тонкую дорожку волос, тянущуюся от пупка вниз, заметную из-за довольно низкой посадки джинсов. Смотрел жадно, заинтересованно и оценивающе. Так, как нормальные мужики точно не смотрят. Его друзья по спорту всегда поглядывали на него максимум восхищённо и завистливо, желая когда-нибудь добиться таких же впечатляющих форм упорными тренировками. На него никогда ещё – ни девушки, ни тем более парни – не смотрели так, будто хотят его всего и сразу прямо сейчас. Голодно. Вожделенно. Чертовски неприлично. Будто до одури хотят прижаться, ощупать ладонями идеальное тело и заполучить как можно скорее одну конкретную часть этого тела в себя. Блядь… Значит, Захаров всё-таки не такой уж и «нормальный мужик»?.. И если так, то теперь понятно, почему он недовольно кривился, когда они со вторым режиссёром ржали с тупых шуток про «гомосеков» – неприятно было слышать про таких, как он сам. Теперь понятно, почему он яро оскорбился с невинного вопроса журналиста об озвучке гомосексуального персонажа игры. Понятно, почему никогда не был женат. Предчувствие не обмануло, и сейчас заходилось в истеричном экстазе от осознания правдивости своей догадки. — Ну как? — неспешно застегнув молнию, спросил Нечаев, немного красуясь. Харитон невольно проследил за тем, как мощная грудь постепенно скрывается в вырезе сомкнувшейся застёжки, с трудом поднял глаза с груди на его лицо и наконец произнёс скрипуче-хриплым голосом Храза: — Впечатляюще. Вам очень идёт, товарищ майор. — Правда?.. — Сергей, оправляя на себе толстовку, сделал шаг по направлению к нему, словно желая, чтобы он получше рассмотрел, но опрометчиво оказался как-то слишком близко. — Да, товарищ майор… Харитон, явно всё ещё под впечатлением от его форм, неотрывно смотрел на него чуть снизу вверх, грея руки о кружку и держась за неё, как утопающий за соломинку. С него в один миг слетела вся уверенность и заносчивость, во взгляде даже плескалась какая-то непонятная, мутная затравленность. Как будто он понял, что Сергей заметил его пожирающий взгляд. Как будто понял, что оказался – раскрыт, застукан, уличён в каком-то грязном пороке, пойман с поличным на месте преступления. Неосторожно выдал себя, а Нечаев моментально сложил два и два: да, Харитон, тебе нравятся мужчины – и я тебе нравлюсь. Харитон невольно, так неаккуратно и глупо, безмолвно выдал ему свой самый главный секрет, который много лет успешно скрывал от всего мира и даже от своего лучшего друга Сеченова. Его броня дала трещину, он впервые на памяти Сергея был настолько уязвим и растерян. Но всё равно не мог отвести от него зачарованный взгляд. Время кинематографично замерло, как это бывает в фильмах про любовь, когда два персонажа вот-вот должны романтично поцеловаться. В воздухе повисло вязкое, остроосязаемое ощущение, будто они оба напряжённо ждали друг от друга чего-то – возможно, следующего шага. И Сергей, резко посерьёзневший, как загипнотизированный, решил сделать этот следующий шаг – в прямом и переносном смысле, почти прижать его к стенке, сам ещё не зная зачем и что из этого выйдет, – когда дверь комнаты отдыха вдруг резко распахнулась, и туда в сопровождении лёгкого сквозняка влетела запыхавшаяся Лариса с чуть растрепавшимися фиолетовыми волосами. — Я свой телефон тут на зарядке не оставляла?.. Ой, точно, вот он! — она подлетела к розетке, отстёгивая от зарядки айфон. — А я уж думала, потеряла с концами, я в последнее время такая невнимательная… О, Серёж, прикольная толстовка! Ну, пока! — показав ему палец вверх и крепко сжимая телефон в другой руке, она унеслась фиолетовым ураганом так же быстро, как и заявилась сюда. Магия момента была утеряна навсегда. Сергей отступил на несколько шагов назад, опустив голову, а Захаров, откашлявшись и твёрдо поставив свою опустевшую кружку на подоконник, неумолимо и почти сердито произнёс: — Хватит лясы точить. Идёмте в студию, — и вышел первым, вынесясь из комнаты отдыха почти на той же сверхскорости, что и Лариса. — Бллять… — прошипел себе под нос Нечаев. Его остро пронзили горячая неловкость и непонятная, беспросветная неудовлетворённость, словно только что сорвалось что-то, чего он и сам не знал, но точно знал, что это было чем-то очень важным. Словно он не получил приглашение на роль, которая навсегда изменила бы его жизнь. Или упустил один шанс на миллион, после которого судьба вряд ли уже так когда-либо ему улыбнётся. Проебался по всем фронтам. И оставалось только уныло поплестись вслед за своим коллегой по проекту, засунув руки в карманы новой толстовки.