Это любовь, это семья

      Андрей стоял на верхнем этаже, где лестница покрылась толстым слоем пыли — так давно тут никто не ходил. Она поднималась в темный угол площадки, откуда был выход на чердак. Андрей еще никогда не бывал там.       Он стоял и задумчиво смотрел на эту лестницу, словно ждал, когда по ней спустится кто-то знакомый, способный щелчком пальцев разрешить все проблемы. А когда проблем не останется, они вдвоем пойдут пить чай и на ходу придумывать глупые, но смешные шутки. И этот человек обязательно примет Андрея таким, какой он есть… как в песне Чайфа. Поплачь о нем, пока он живой.       Здесь, на белоснежной лестничной клетке, было уютно и тихо. Пепельница на круглом подоконнике давно пустовала, и Рожков, слегка раздраженным движением вынув из кармана смятую пачку, закурил, будто попытался оживить это безмолвное место. Вся жизнь его как одно безмолвное место, пустая, но тесная. И все-таки он тащит ее, а заодно и свой «проклятый КВН», как с бешенством бросает отец. Андрей ничего не отвечает — тут не помогут объяснения. Он, может, сам не знает, откуда в его крови такое раскаленное упрямство, даже если все вокруг идет по швам.       С десятого этажа виднелся почти весь центр Екатеринбурга, известный Ражику до последнего кирпичика, до последней трещинки в асфальте. Удачный это был дом — вроде невысоко, но обзор отличный… Беленькие домики с сияющими на солнце заснеженными крышами пестрели до самого горизонта, а за ними синели корявые горы, словно их кто-то выписал акварелью на холсте. За несколько километров отсюда вверх поднимались трубы заводов, такие крошечные и тоненькие на фоне раскинувшегося за ними города… Андрей вдруг неожиданно для самого себя схватился рукой за пыльную ручку окна и с силой рванул вперед. С протяжным скрипом рама поддалась, открылась — и на площадку ворвался свежий морозный ветер. Яркий декабрьский полдень зашумел под ясным небом, до десятого этажа долетели звуки машин и гудки с железнодорожных путей. Андрей вдохнул чистый воздух и потушил недокуренную сигарету. Под этим углом Екатеринбург был по-особенному хорош, убегающий вдаль зимний город…       Такой одинокий и потерянный молодой человек начал вспоминать, какой путь он оставил за плечами с первой встречи с будущей командой Пельменей и до этого снежного декабря 1999 года. Вспоминать, усмехаться и вновь ругать себя за необдуманные поступки, за ошибки, зря начатые разговоры и зря сказанные слова.

***

      После той судьбоносной поездки в стройотряд — это был уже 1990 год — у Андрея быстренько завелась девушка на курс младше, но по возрасту старше его на месяц. Длинноногую рыжую красотку звали поэтичным именем Роза Цветкова, впрочем, медный оттенок ее волос был заслугой краски, а модные шмотки сняты с плеча щедрых подруг. Когда Рожков полностью изучил ее, стало неинтересно. С Розой можно было общаться только о деньгах и ментоловых сигаретах, в перерывах между диалогами посещая поп-концерты или киносеансы одинаковых американских драм. Андрей вежливо потакал девчонке, пока у него не кончились средства на билеты. Та заявила, что в таком случае у них не выйдет делить друг с другом вечера, и в тот же день ушла. Все получилось гладко. Рожков перевел дух.       Второй избранницей студента стала Алина Кинжигалиева, девушка с физмата полуказахской-полурусской внешности. Она привлекла парня сочетанием мягкой красоты и острого ума. Он дарил ей цветы с клумб, которые она принимала как дорогие букеты, им было о чем поговорить и над чем посмеяться, но искра не вспыхнула. Андрей не мог пересилить себя. Что чувствовала Алина — загадка. К старшим курсам он погрузился в свой стройотрядовский КВН, а она в свою учебу. Общение сошло на нет, на память остались лишь пара поцелуев «просто так» и несколько совместных фотографий. Главное, что в этих отношений не было того, о чем можно было пожалеть…       На четвертом году обучения в Политехе Андрей познакомился с симпатичной полненькой Сонечкой Ханенко, которую за любовь к сладкому дразнили Мармеладовой. У Рожкова к тому времени появились немногочисленные, но упорные поклонницы, и его смущало женское внимание. Однако Соня оказалась другой — заботилась об Андрее, пока тот мотался со своей почти невозможной мечтой о сильной КВН-овской команде, поддерживала как могла. Но Рожков не мог отделаться от угрызений совести. Во-первых, ему так и не начали по-настоящему нравиться девушки, а во-вторых, он просто не воспринимал ее наравне с собой. Сонечка была доброй, однако чересчур наивной и простодушной. Когда Андрей заводил разговор о своей бесконечной неопределенности, тоске без причин и принципах собственной жизни, девушка… рассеянно смотрела на него, не находя смелости даже кивнуть. Ей ужасно нравились беседы о вкусной выпечке и домашнем хозяйстве, но они так же не откликались взаимностью в душе Андрея. Он первым сжал волю в кулак. При расставании Соня плакала, однако прошла через это с достоинством, не держа на парня зла. И признала, что им не суждено было стать парой — слишком разные люди и взгляды.       Это была единственная девушка, при воспоминаниях о которой Андрей сам был готов пустить слезу. Ему до сих пор было невероятно стыдно за то, что дал ей надежду, хотя прошло уже почти восемь лет. Рожков знал, что у Сони появился муж, но общие знакомые в один голос твердили — она несчастлива с ним. Если Роза Цветкова оставила в памяти Андрея только скуку, а Алина — приятное волнение, то третья избранница терзала его безграничной грустью. Грустно было все: и сама добродушная Сонечка, и ее неподходящий муж, и насмешки над ней в институте, и этот недлинный роман двух далеких друг от друга студентов, который был обречен. Не зря, как много раз думал потом Андрей, девочку дразнили Соней Мармеладовой. Звучит глупо, но Достоевский оставил в ее судьбе болезненный след, пусть и не настолько тяжелый, как в его романе… Хотя у Сонечки еще есть шансы, не так ли? Она обязательно встретит своего человека и будет счастлива, ведь она по праву заслужила этого.       После горького разрыва с третьей девушкой Андрей поклялся себе не заводить больше отношений. По крайней мере, с противоположным полом. Но стоит ли говорить, что для него это решение было равноценно клятвой остаться одиноким навсегда? Тем более тогда, когда только распался Советский Союз, и о гомосексуальности если кто и слышал, то лишь приглушенный шепот.       Да, в девяносто третьем году состоялась отмена уголовного наказания за подобное. На тот момент Андрею было всего двадцать два. Он окончил Политех, благодаря чему у него появилось больше времени, и в этом судьбоносном году состоялось важное событие — наконец официально «родились» Уральские Пельмени. Андрей был с ними с самого начала, положив, можно сказать, на КВН свою жизнь. Через два года ребята уже попали в Высшую Лигу, но об этом Рожков в последнее время старался не вспоминать, боясь пожалеть о том прорыве, перевернувшем жизнь каждого участника с ног на голову. Как же все тогда казалось замечательно! И какой в этом смысл сейчас?       Вот уже семь — Андрей любил округлять даты — лет существовала их команда, веселая и находчивая, где каждый находился на своем месте и был равноценной частью одного большого целого. Ребята были талантливее некуда! Да и Алена с Олей, конечно же, не отставали. Андрей порою искренне удивлялся, насколько ему повезло быть членом такого сильного коллектива, а затем еще и возглавить его. Да, они вырвались в Высшую Лигу, однако вот уже пять лет не могли продвинуться дальше. Дима Соколов, разумеется, был прав — это еще не срок, игра-то профессиональная, здесь не актовый зал Политеха. Но Андрей, несмотря на любовь к шуткам, был самым настоящим пессимистом. И отсутствие сдвигов воспринималось как полный провал, из-за чего хотелось опустить руки, забыть все эти потуги как сон.       А тогда все казалось легче легкого… Нет, конечно, время было не ахти, но свежесть молодых лет все сглаживала. Не так сильно били пустые полки, почти не задевали грустное двоевластие и беспорядки, а знаменитое «да, да, нет, да» до сих пор отзывалось в душе какой-то смешной ностальгией. На фоне политических аттракционов в уголках Екатеринбурга, еще недавно стоявшего под небом с красным именем Свердловск, рождалось нечто новое, нечто грандиозное. Как Димка Соколов под вечер в какой-то летний выходной притащил долговязого лохматого мальчишку и, гордо подняв голову, представил ребятам их нового друга Максимку… Как все бывшие стройотрядовцы собирались, чтобы просто пообедать вместе, а расходились крайне неохотно, зато с новыми шутками в голове… Как блестели у парней глаза, когда они, зеленые уральские рабочие, понравились самому Маслякову! и как Соколов вдруг сказал — я, ребята, даже боюсь это тянуть.

***

      Тогда наступил тот самый звездный час для каждого. Непонятно, почему, но во всех вдруг как по команде проснулось желание взять власть в свои руки. Андрей был искренне уверен, что капитаном так или иначе будет Брекоткин — ну а кто мог быть лучшим претендентом? Смелый и решительный во всем, очаровывающий других с полпинка, Феликс был главным, в общем-то, везде, что в стройотряде, что в КВН. Когда Соколов еще являлся полноправным капитаном молодой команды, его младшего тезку все равно было шиш переубедить в чем-либо. Среди друзей — верного Сереги Исаева и непосредственно Ражика — Димка пользовался большой властью. Зачастую они могли послушать его, а не Диму Соколова, вот тот и засомневался в позициях. Андрею тогда и до сих пор было неловко за это, ведь старший товарищ из-за своего добродушия нередко не мог постоять за себя. Безапелляционный Феликс же пер как танк.       Окончательное решение договорились принять на одной из репетиций. Кажется, тогда было начало августа, в который незаметно перетек бешеный июль. После работы парни собирались в полуразрушенной теплице, где за неимением крупных средств тогда приходилось репетировать. Пока царило лето, с этим не было никаких проблем. Все, помнится, как раз жили неподалеку, на выселках Екатеринбурга… Да, здесь было чудесно, и Андрей с особой нежностью вспоминал время, проведенное именно в этих глухих уголках. Длинными вечерами улочки, ведущие к разветвленным речкам и прудам, становились бледно-розовыми, и повисал густой зной. Ничего не хотелось делать, только лежать на мокрой траве и смотреть в небо, медленно догоравшее после жаркого дня. Жизнь виделась тогда чем-то сладким, тягучим, как жевательные конфеты, а особенное блаженство наступало, когда парни притаскивали с бахчи свежие арбузы. Помнится, Феликс больше всего любил тягать их с места на место и потом сам же все и съедал. Затем же, как только прогорали закаты, наступала светлая и сырая ночь с какой-то особенно большой луной, озарявшей все прибрежные домики янтарным сиянием. Клево было, поймав такой момент, — а вечеров этих было без счету — прыгать втроем ли, вчетвером в лодку и сквозь сумерки отправляться из пригорода в лес. Природа там царила повсюду, стоило сунуть нос чуть дальше конечной остановки или перейти железную дорогу. Даже не верилось, что это все еще Екатеринбург, огромная уральская столица… И вот ребята, зачастую вчетвером — Андрей, Серега, Димка и Макс — плыли между высоченными стенами из сосен и берез, а у самой воды, хорошо помнил Ражик, густо росли всякая крапива и осока. Потом становилось темно, холодно, и Брекоткин обязательно должен был всех напугать какой-нибудь мрачной историей из жизни. Мол, вот так же его дядя катался на байдарке по озеру, заблудился в потемках и едва не утонул. Ну или… просто утонул. Все очень досадовали и ворчали на Димку, но в конце концов все оборачивалось нормально. Андрей до сих пор мог вживую представить, как появлялись в сумерках фары грузовика какого-нибудь колхозника, и он быстро подбрасывал ребят по домам. Вообще дома никто и не сидел, то работали, то гуляли все вместе, иногда брали знакомых девчонок. Рожков общался с ними ничуть не хуже остальных, но душой хотел бы сблизиться с каким-нибудь парнем… А вообще он часто любил гулять один. Спускался, бывало, к прудику, садился в высокие заросли, жевал травинку, а вокруг такая красота! Слева город уходит вдаль, только небо прорезает дым из труб в нескольких местах, справа виднеются в тумане речка, мост через нее, и в обе стороны тянутся тоненькие, как паутина, железнодорожные провода, а метрами десятью повыше иногда проносятся поезда, и гудят так протяжно, так одиноко… Потом возвращаться домой полями, заполненными косыми золотистыми лучами солнца. Тишина вокруг, только ЛЭП монотонно о чем-то жужжат — красота! И на всякие проблемы и жизненные склоки в этих полях становится как-то фиолетово. Да, отлично проходило на окраинах время. Все было спокойно и легко, все было хорошо.       Андрей вздохнул — его буквально пробирала ностальгия. Конечно, помнить каждую деталь из лета 1995 года он не мог, но тот день отпечатался в памяти просто великолепно. Тогда они, ребята и их верная боевая подруга Аленка, собрались в своей полуразрушенной теплице после работы, и каждый в тот вечер думал лишь о том, кто станет капитаном…       — Давайте начнем, — Брекоткин уже непроизвольно занял позицию лидера, встав четко посередине и заговорив первым. — Наше собрание можно считать открытым. Кто хочет высказаться в первую очередь?       — Я, — поднял руку Нетиевский. У него был деловитый вид. Димка, отчего-то помедлив, кивнул.       Сергей встал со своего места, откашлялся и начал спокойным голосом:       — Я считаю, раз уж Дима Соколов не справился со своими обязанностями, то нового капитана просто страшно назначать. С предыдущим, я считаю, нам повезло больше некуда. Он был примером для всех нас, вкладывал в Уральские Пельмени всю свою душу и, в конце концов, являлся основателем нашей команды, а не случайным прохожим с улицы.       — Серега, ты так говоришь, как будто ты меня хоронишь, — с добродушной улыбкой перебил его Соколов. Нетиевский краем глаза взглянул на товарища.       — Я надеюсь, что наша утрата будет полностью компенсирована, — невозмутимо продолжил он. — Но изо всех нас я не вижу достойного преемника Димы. Извините.       «И он затянул все это только для того, чтобы сказать, что нихрена не может предложить?» — мрачно подумал Андрей. Его порой раздражал всегда правильный и хладнокровный Нетиевский, а сегодня так и подавно, потому что обстановка получалась нервной. Словно дружные Пельмени вот-вот набросятся на друга ради капитанского звания. Ну неужели Димка Соколов не мог придержать его?       — Что ты предлагаешь? — по-разбойничьи прищурился Брекоткин.       — Ну… с вашего согласия я бы взял это в свои руки и провел бы жеребьевку, — ответил Сергей и по очереди обвел каждого глазами. Ражик, не выдержав, увел взгляд. Не нравилось ему все это.       — Все в свои руки? — переспросил Феликс. Кажется, его тоже не устроило такое предложение. — Может, и команду ты сразу возглавишь, Сер?       — Ну почему, пусть выскажутся другие, — усмехнулся Нетиевский, хрустнув костяшками пальцев. — Алена, например.       Все знали, что он давно ухлестывал за единственной девочкой в команде, хорошенькой Тиглевой. Она вроде как не давала ему согласия, но стеснялась ужасно. Вот и сейчас Аленка покраснела и сжала губы, отвечая Сергею молчанием. «Не нервничай ты так», — сочувственно подумал Андрей. — «Клоунада какая-то все это…»       — Я… не знаю, будет ли жеребьевка удачным выбором, — осторожно проговорила она. — Не всякий человек может возглавить… своих друзей… Только не обижайтесь, ребята, пожалуйста! Но я бы… предложила того, кто уже проявлял себя как лидер. Давайте каждый назовет такого человека… Я бы назвала… я бы назвала Брекоткина, — быстро выпалила Алена и села на свое место. Парни переглянулись между собой.       — Я тоже за Брекоткина, — решительно сказал Максим. Исаев повернул голову в сторону своего друга и задумчиво поцокал языком.       — И я, — подался вперед Рожков. А чего медлить? Чем быстрее Димка возглавит команду, тем лучше для собравшихся.       — Я тоже, — подал голос Ершов.       — Присоединяюсь, — вздохнул Исаев. Андрей внимательно посмотрел на Серегу — что так обеспокоило его?       Феликс выглядел очень хмуро. Остальные пока не спешили высказываться за него или против. Попов и Калугин о чем-то тихо переговаривались, Нетиевский с каменным лицом молчал. Ражик начал терять терпение и заерзал на своем неудобном стуле.       — Ребят, ну хватит, — наконец сказал Брекоткин, морща лоб. — Хватит, все, не шуршите, послушайте лучше, раз вы меня выталкиваете. Я, конечно, непобедимый-неотразимый и все дела, но это ж только в сценках, ребят… Да я вам всю команду разнесу и Маслякова до сердечного доведу, если мы когда-нибудь еще с ним увидимся, — начал хихикать Феликс со слегка виноватым видом. Кто-то тоже улыбнулся, кто-то все так же внимательно слушал. Андрей нервно облизывал губы и смотрел на Диму цепким взглядом. Тот поймал его, ответил таким же и коротко вздохнул, переставая смеяться. — Ладно вам, серьезно. Какой из меня капитан?       — Тогда кто? — прямо спросил Нетиевский, не меняя своего бесстрастного лица. Брекоткин несколько секунд безмолвно смотрел в пол, затем вскинул голову.       — Я хочу видеть в этой роли Андрея. — Сергей чуть не свалился со своего ящика, когда резко крутнулся в сторону Рожкова. — Ну… это у нас все-таки человек, который всем несет добро, да и вообще мистер ответственность в людском кожаном мешке. Не так ли, ребят? Скажите?       — Да, — отозвался прежде молчавший Соколов. — Я согласен. Тот, кого я хотел бы видеть.       — Фел… — растерянно произнес Андрей одними губами, чувствуя на себе пристальные взгляды товарищей. Вся команда сейчас сверлила глазами Ражика, по обыкновению старающегося не привлекать ненужное внимание к себе. — Ты… вы… вы серьезно сейчас?       — Вполне, — проурчал довольный Димка, едва не подпрыгивая на носках ботинок от радости — вон как ловко все устроил. — Ребят, ну давайте, а? Выберем Рожкова в капитаны и будем на коне потом. Ребят!       — Я за, — поспешно подняла руку Тиглева. Через секунду к ней присоединилась рука Сереги Исаева.       — Согласен, — сосредоточенно кивнул Ярица и тоже вытянул руку.       Андрея прошиб пот. Он измученно обводил взглядом каждого из команды. Вот через несколько секунд руки подняли и Сашка Попов с Калугиным и Ершовым, и из Сергеев остался только Нетиевский. Неторопливо прокашлявшись, он встал со своего ящика и бросил как-то лениво:       — Единогласно.       И это стало сигналом для всей команды. Ребята зашумели, бросились поздравлять Андрея с новой должностью, а затем быстро прощаться друг с другом и так же быстро расходиться. Ражик стоял как оглушенный, в его голове вертелась только одна понятная мысль. На самом деле все были за Брекоткина, но когда тот отказался, все просто подчинились его мнению. Сопротивляться было скучно, да и собрание затянулось, поэтому парни обрадовались простому решению проблемы и возможности наконец улизнуть по своим делам. Последним к Андрею неспешно подошел Феликс, всеми силами демонстрируя свой довольный вид. Исаев и Ярица стояли тут же, искренне радостные за своего друга. Вот только самом Рожков был не очень-то счастлив после такого поворота событий.       — Скажи мне, зачем? — строго спросил он. Брекоткин нисколечко не смутился, только еще шире расплылся в своей неповторимой щербатой ухмылке.       — Да потому что только ты не дашь нашей тусовке сесть на мель, Рыжик, — с важным видом заявил Димка. — Тут трезвая голова нужна, а не я, бомба с тараканом. Ну не хочу я с официальной частью возиться, вот и ткнул в тебя, пельменище! — заржал Феликс и пошел к выходу, тут же о чем-то зацепившись языкам с поспешившими вслед Максом и Серегой. Андрею ничего не оставалось, кроме как догнать друзей и влиться в беззаботную беседу. Он понимал, что не узнает никогда истинные мотивы безумного Брекоткина, и правду тот ни за что не скажет, но и важно ли это было? Минуту назад лучший друг был невероятно серьезен, а сейчас орал что-то бессвязное на куст шиповника, который якобы его обидел — с этой неуправляемой торпедой проще было вообще не связываться. Что сделано, то сделано, и Андрей Рожков теперь капитан Уральских Пельменей. Надо это… отметить, что ли.

***

      Андрей уже не помнил, отметил ли он все-таки свое вступление в должность или нет. Он вообще в последнее время многое начал забывать. Какая-то смутная усталость пришла вместе с холодами за окном, и КВН стал отнимать сил больше, чем придавать. Дима Соколов поговаривал, что это кризис среднего возраста и что он бывает у каждого. Наблюдая за друзьями, Андрей все чаще убеждался в собственном одиночестве. Похоже, никто из них не разделял эти проблемы. Может быть, Феликс… Но он никогда не покажет этого, скорее уйдет с головой в работу и начнет убеждать себя и других в том, что все в порядке. А вообще да, Димка в последнее время стал дерганым даже больше, чем был всегда. Хотя с ним бесполезно заводить о подобном разговоры. Макс казался вполне обычным — такой же аккуратный и сосредоточенный воспитанный мальчик, как и раньше. Наверное, ему еще рано переживать такие проблемы, ведь он младше. Но и Серега Исаев, например, тоже ничуть не изменился. Жизнерадостность была его вторым я еще десять лет назад, когда они с Ражиком только начали общаться. А ведь раньше учились в одной школе и даже не были знакомы лично…       О школьных годах Андрей в последнее время тоже часто задумывался. С высоты какого-никакого опыта они приобрели особый вкус. В выпускном альбоме, который Рожков до сих пор бережно хранил, навсегда остался флер наивности и романтичности юных лет… И такими же детскими глазами, как в 88-м, смотрели оттуда на него Санька, Ленка, красавица Марьяна — все те, кого уже сто лет не слышно. А когда-то ближе них не было ни души! С Санькой, правда, Андрей все-таки поддерживал какое-никакое скудное общение, потому что тот остался поклонником КВН и болел за Уральские Пельмени. Последний раз они звонили друг другу на Новый Год, стало быть, целый год назад. Нужно не забыть поздравить его и в этот раз, подумал Ражик.       Ленка Винич, с которой Томаровский когда-то встречался, рано вышла замуж и родила. Почему-то вышло так, что у них с Андреем считай не было общих знакомых. Периодически он вспоминал о ней и намеревался отыскать какие-то контакты, но после двух единственных сходок выпускников в самом начале девяностых Лена как в воду канула. А жаль, ведь такой подруги у Рожкова больше не появилось. Все-таки дружба с женщинами была для него совсем иным уровнем общения.       Марьяна Крылова, в которую Андрей был страстно влюблен в девятом классе, вообще уехала из Екатеринбурга. На сходки, следовательно, она тоже не являлась, и Ражик немножко жалел об этом. Нет, тогда ему было показательно все равно, но сейчас он ощущал какую-то лукавую заинтересованность в ее судьбе. Где-то сейчас роковая Марьянка, плевавшая на чувства окружающих? Выросла ли она из этого образа, завела ли семью, детей? Старые детские интриги и обиды Андрей давно забыл, да и Крылова, наверное, тоже должна была оставить это далеко в прошлом. Какая святая простота тогда царила в их душах!..       А ведь не девчонка какая-нибудь, а Санька Томаровский, помнится, первым поцеловал Ражика! С тех пор началось это долгое и мучительное чувство отдаленности ото всех остальных, будто совершил преступление и не способен признаться в этом даже самым близким. Никто, ни одна живая душа из Пельменей ли, из родственников не знала о том, какой секрет хранил Андрей все эти годы. Это было ужасно стыдно — тайком смотреть на парней и оценивать их как своих партнеров… Наверное, как-то так ведут себя шестнадцатилетние девчонки, перешептываясь о пацанах с подружками. Им-то везет! В отличие от них, Андрей не мог позволить себе такую роскошь — делиться подобными мыслями с кем-либо. А так хотелось дарить кому-нибудь заботу, растрачивать свою подвешенную в воздухе любовь на конкретного человека, который нуждался бы только в нем и ни в ком другом. Эгоистично? Может быть. Но брала горькая зависть по отношению к друзьям. Брекоткин женился, помнится, еще в Политехе, до того, как его выгнали за неуспеваемость. У тех, кто не был женат, обязательно была девочка, а у Ольги и Алены мужья. Все были у дел… И проблема заключалась не в факте «отставания от коллектива», как любил выражаться отец, заядлый коммунист и человек старой закалки. Нет, Андрей таким не был, влиться в массы уже не стремился — зачем? Это ведь не достижение. Дело было в другом…       Он всегда знал, что единственное его настоящее призвание — заботиться о ком-то. Подогревать чай сразу на двоих, когда дома холодно, срываться с работы за таблетками, если родной человек болен, укладывать его спать поздними вечерами и только затем думать об отдыхе самому… Была лишь одна проблема. Не было рядом этого человека. Андрей чувствовал душой, что он должен быть, что без него вся жизнь, сколько бы игр в КВН они ни отыграли, пройдет зря. Но где его найти? Девушка, увы, не подойдет, а парень никакой и никогда не согласится. Ну почему Андрей родился таким неправильным?! Отстал от лучших друзей не абы в чем — в самом главном лично для него. Исправить ситуацию невозможно, просто невозможно. Факт, упрямейшая вещь. Бесполезно.       …Рожков бросил еще один взгляд в окно. Хотя он стоял и думал о своей серой жизни довольно долго, минут двадцать, Екатеринбург, конечно же, нисколько не изменился за это время. Все то же голубое небо, все то же яркое солнце и тот же веселый зимний день. Сейчас люди начинают готовиться к Новому Году как к прекрасному празднику, кто-то составляет планы, кто-то уже даже купил подарок и теперь с улыбкой думает о том, как обрадуется любимый получатель. Все это замечательно, конечно. Но мимо.       На белой лестнице в полной тишине раздались торопливые шаги. Андрей Рожков быстро спускался с десятого этажа на седьмой, где снимал квартиру Макс. Сейчас ребята сидели у него перед тем, как поехать на одну из последних в этом году репетиций Пельменей. Их с давних пор всегда было четверо — Брекоткин, Ярица, Исаев и Рожков. Для Андрея это была настоящая семья, но лишнего с парнями он себе никогда не позволял. У каждого своя судьба, свои проблемы и радости, зато не было никого дружнее, когда они собирались вместе. Не описать, насколько сильно Ражик ими дорожил. Может быть, и сильнее, чем они…       Было уже около часа, когда засидевшиеся приятели наконец выбежали все вчетвером во двор. Максим и Феликс тут же начали бросаться друг в друга свежим снегом, как будто никогда прежде его не видели, но Андрею не передался их щенячий восторг. После тех размышлений на последнем этаже он ходил с грустной улыбкой на лице, и единственным, кто подметил его печаль, был Серега. Он неспешно подошел к Рожкову, приобнял за плечо и тихо, наклонившись к уху, спросил:       — Что-то случилось, Андрей?       Ражик отвел глаза.       — Нет, — выпалил он, щуря глаза под ослепительным солнечным светом. — Нет, правда.       Исаев тактично кивнул.       — Что бы ни было, не кисни. Ребят, давайте пойдем уже! — крикнул он барахтающимся в сугробе Брекоткину и Ярице, которые, видимо, решили всерьез прикончить друг друга. Сергей всегда был голосом рассудка для своих друзей. Когда наспех отряхнувшиеся от снега парни наконец-то пошли рядом с Исаевым и Рожковым, он сказал:       — У нас, кстати, теперь будет репетировать какая-то новая команда. Из лестеха студенты.       — И че нам твои студентики? — нахально спросил Феликс, с оглушительным треском пиная какую-то банку из-под пива. Макс же, напротив, заинтересовался:       — А как они называются? Что-то я про них не слышал ничего.       — Думаешь, я слышал? — пожал плечами Сергей. — Вот придем, спросим. Может, они сами как раз там будут.       — Да блин, это наш зал, — скривился Димка. — Че я, делиться с ними должен?!       — Мы будем репетировать в разное время, — буркнул Исаев.       Андрей шел по обочине, особо не вслушиваясь в болтовню друзей. Его в последнюю очередь интересовала какая-то команда юных студентов, о которой никто даже толком ничего не знал. Он опять погрузился в свои мрачные мысли.       ...Когда ребята добрались на троллейбусе до здания, где обычно репетировали, было уже почти что полвторого. Вместе они обрадовались тому, что не опоздали вопреки всем пробкам, и поспешили внутрь. Стоило Андрею начать снимать куртку, как к нему откуда-то подобрался Серега, толкнул локтем и прошептал:       — Смотри, это же те новенькие! — и махнул рукой куда-то в сторону лестницы.       Ражик посмотрел. Там стояли четверо или пятеро совсем молодых парней, но лиц с такого расстояния было не увидать. Андрей повел плечом и пробормотал что-то невнятное. К плохому настроению добавилась головная боль, поэтому ему было совсем не до лесотехнической команды.       Вчетвером друзья ввалились в зал как раз в тот момент, когда Нетиевский и Соколов начали репетировать свой номер. Они быстро метнулись за кулисы в подсобку, где обычно переодевались, и через минуту уже разбежались по своим делам. Кто-то отправился на сцену, кто-то отлучился в туалет, кто-то исчез вообще непонятно куда. Словом, Андрей остался в комнатке один. Сейчас был не его номер, значит, есть минут десять на то, чтобы побыть в тишине. Он устало плюхнулся на деревянный ящик, заменявший им кресло, прислонился затылком к холодной стене, закрыл глаза, намереваясь посидеть так немножко, и… неожиданно уснул.