Это любовь, это семья

      — Скажи-ка мне, пожалуйста, Андрей, — радостно начал Леон Палыч. Рожков был готов рухнуть лбом на парту от досады.       — Андрей, Андрей, Андре-ей… — протянул учитель, раскладывая свои листочки и открывая журнал. Пришлось ждать, пока он доведет свою мысль до конца. Некоторые девчонки уже повернули к Андрею головы и захихикали, что смутило парня. — Итак, скажи мне! — воскликнул Леон Палыч. — Нет, сначала выйди к доске.       Делать нечего, Рожков вышел вперед. Он даже не особо чувствовал стеснение, скорее раздражение и усталость. «Неужели сейчас повторится история с физикой, и он опозорит меня?».       — Скажи мне, чему ты учился в предыдущей школе на уроках литературы?       Андрей немножечко опешил. Как это чему?       — Литературе и учился, а что? — вслух закончил он свой вопрос. Леон Палыч усмехнулся краем губ и посмотрел в журнал, как будто там было пособие по общению с новенькими.       — Расскажи поподробнее, как строилось ваше занятие? Как вел себя учитель? Не стесняйся и говори все как есть, даже если придется назвать его глупым.       Класс начал тихонько смеяться. Рожков поежился. Вспомнить бы еще, как звали русичку, ведущую у них литературу! Это была бабуля лет семидесяти, которой было глубоко все равно на окружающих. Что-то она пыталась объяснить, да только никто не воспринимал ее всерьез. Она просто бубнила теорию, глядя перед собой, а дети занимались своими делами. В конце четверти русичка ставила пятерки и четверки тем, кто мог ответить ей на прямой вопрос, а тем, кто не мог — тройки. У Андрея обычно ставилось по настроению и степени выспанности в этот день.       — Ну… Она была очень старенькой, — медленно начал он. Сидящие за первой партой девочки подавили смешок.       — Кто «она»? — терпеливо спросил Леон Палыч. — Потрудись вспомнить имя.       — Зоя… Зоя… кажется… Ивановна? нет… — задумался вслух Андрей. — Не помню, короче! Зоей ее звали.       — Печально. Продолжай.       — Она не обращала внимания на наше поведение. На уроках просто зачитывала лекции, а мы делали что угодно. Так было и на русском, и на литера… — Андрей запнулся, увидев, что Леон Палыч внимательно изучает его взглядом. Парень ощутил, как заливается краской.       — Ну так?       — Это все, — с внезапным негодованием ответил Рожков. Учитель сам мешает ему рассказывать, когда смотрит на него, как на экспонат! Зачем он вообще распинается, неужели эта Зоя Ивановна или Зоя Петровна так важна?       Леон Палыч взглянул в горящие глаза и неожиданно усмехнулся.       — Хорошо, хорошо, Андрей! — весело тряхнул он волосами. — Я смотрю, наши барышни соскучились без хлеба и зрелищ! — повысил учитель голос, смотря исподлобья на сидящих за второй партой Лену Винич и ее подругу. Девочки о чем-то шушукались, пока Рожков разговаривал с Леоном Палычем. Парень уже и забыл, что его речи о русичке слышал весь класс.       — Сейчас вам будет интересно, молодые люди! Я попрошу Андрея рассказать какие-нибудь стихи, а мы оценим — каждый сам. Мне нужно проверить, — произнес учитель непонятную фразу, и Андрей почувствовал, что последние слова были адресованы лишь ему.       Стихи, блин?! С чего бы это? Рожков откровенно боялся опозориться перед классом. Сейчас на него смотрели двадцать пар внимательных глаз, и внутри что-то сжималось в комок, будто он должен был бежать стометровку с гирями вместо ботинок. Но главное — выжидал Леон Палыч, а потерять нить их первого диалога было бы личным поражением Андрея. Все-таки это человек необычный и загадочный (при всей его болтливости!), и хотелось подобраться ближе.       Стихи. Какие он знает? Рожков вспомнил, как в начале лета читал Маяковского, поэтому постарался восстановить в памяти хоть несколько строк.       — Эээ… Дым… табачный… воздух выел… — высоким голосом начал он и сглотнул. Ох, все-таки Андрей боялся публики больше всего на свете.       — Комната — глава в крученыховском аде…       — Нет, — вдруг оборвал его Леон Палыч. От веселости не осталось и следа, учитель был недоволен. Почему? — Нет, Андрей, это не твой уровень — бубнить и спотыкаться. Вдохни в строки собственную жизнь!       Рожков так и застыл с разинутым ртом. Не его уровень? Вот как раз его уровень это и был! Откуда вообще ему знать про какие-то уровни, они впервые друг друга видят!.. И в то же время такие слова неожиданно успокоили Андрея. Если учитель литературы верит в него, значит, нужно выступить достойно. И он сможет! Просто сможет.       Вдохни в строки собственную жизнь. Собственную жизнь… Рожков вдруг мысленно увидел перед собой Марьяну Крылову, которая смотрела бы на него своим холодным взглядом. А он бы ничего не боялся, он бы рассказал о своих чувствах на весь мир, как Маяковский. И, между прочим, новые одноклассники тоже были для него незнакомыми слушателями. Дружба складывалась только с Санькой и Леной, а с остальными Андрей даже не разговаривал… Тогда чего ему бояться?       — Дым табачный воздух выел,       Комната — глава в крученыховском аде.       Вспомни — за этим окном впервые       Руки твои, исступленный, гладил… Получилось очень даже. Особенно третья и четвертая строки, их Андрей словно выдохнул с чувствами. Как будто действительно было что вспоминать… Только нужно не останавливаться!       — Сегодня сидишь вот, сердце в железе.       День еще — выгонишь, может быть, изругав.       В мутной передней долго не влезет       Сломанная дрожью рука в рукав…       Выбегу, тело в улицу брошу я,       Дикий, обезумлюсь, отчаянием иссечась!       Не надо этого, дорогая, хорошая!       Давай простимся сейчас! Голос Андрея звучал как никогда звонко, но уверенно.       — Все равно любовь моя — тяжкая гиря ведь, висит на тебе, куда ни бежала б!       Дай хоть в последнем крике выреветь горечь обиженных жалоб… Рожков перевел дух и понизил голос.       — Если быка трудом уморят,       Он уйдет, разляжется в холодных водах.       Кроме любви твоей, мне нету моря,       А у любви твоей и плачем не вымолишь отдых… Больно.       — Захочет покоя уставший слон -       Царственно ляжет в опожаренном песке.       Кроме любви твоей, мне нету солнца. — А я и не знаю, где ты и с кем! — с неожиданной силой выкрикнул Андрей. В другой раз он бы смутился своего порыва, посмотрел бы на учителя, ожидая реакции, и покраснел… Но сейчас что-то изменилось, какая-то грань безжалостно сломалась. Он больше не боялся ничего, он просто вошел в чужую роль!       — …Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг, — закончил Андрей и шумно выдохнул. Из той самой комнаты с табачным дымом, где напротив сидела Марьяна, он быстро вернулся в класс. Многие смотрели на него с неподдельным восхищением, и Рожков растерялся. Неужели получилось?!       Андрей повернул голову к Леону Палычу и увидел его высоко поднятые брови. Парень не успел понять, что за эмоции испытывал учитель, потому что он тут же отвернулся. Андреем овладел небольшой страх.       — Оставайся после урока, — отрывистым, но весьма доброжелательным голосом сказал ему Леон Палыч. — А сейчас садись, и мы наконец начнем.       — Это было клево! — оживленно зашептал Андрею на ухо Костя, когда тот наконец рухнул на свое место и перевел дух. — Ты прямо артист!       Рожков выдавил из себя мученическую улыбку.

***

      Из класса выбежал последний ученик, и Андрей остался с Леоном Палычем наедине. Учитель откинулся на спинку деревянного стула и потер пальцами переносицу. Только что он провел блестящий урок, на котором с упоением рассказывал о русской прозе конца 19 века, то и дело прерываясь на шутки и воспоминания из практики. Но сейчас Леона Палыча было не узнать — за столом сидел уставший мужчина с серьезным лицом и отстраненным взглядом.       — Ты смотришь на меня и думаешь, почему? — вдруг выдал он. Сердце Андрея едва не выскочило из груди. Что?!       — Это же легко понять, друг мой. Я провел на твоих глазах всего один урок, но сегодня таких у меня было семь.       Рожков ошалело молчал.       — Каждый раз я выкладываюсь на всю, — с грустной улыбкой продолжил учитель. — Да, это требует много сил, но передо мной дети, они ждут… У них позади и впереди сотни скучных, ненавистных уроков с лицами брюзжащих учителей, двойками в дневниках и охотным желанием никогда больше не связываться с этими науками. От музыки до математики — сколько их таких, погубленных грубыми преподами талантов? — Глаза Леона Палыча подернулись пеленой задумчивости, а затем он наконец поднял их на Андрея. Рожков успел догадаться, что он не закончил какую-то важную мысль. — Я знаю, что тебе можно сказать такое. Не стесняйся, Андрей. Если ты до этого не слышал подобного от учителя, то не думай, что такого не бывает вовсе.       Он коротко вздохнул.       — Ты ведь из деревни? — вдруг прозвучал вопрос. Рожков в который раз растерялся.       — Да, а кто вам сказал?       — Мне никто не говорил, — пожал плечами Леон Палыч. — Но мне, юноша, не десять. Я умею различать людей хотя бы по таким банальным критериям.       — А… как вы это делаете? — с интересом спросил Андрей. Учитель усмехнулся:       — Это опыт. Но я делаю это так же, как пытаешься делать ты.       Рожков часто замигал глазами:       — Я?..       — Ты на всех смотришь изучающе. Так смотрят режиссеры, когда подбирают актеров на ту или иную роль, — отвечал Леон Палыч с явным удовольствием. — Именно таким взглядом ты смерил меня, как только увидел. Хотел понять, каков я на вкус и цвет.       «Фантастика…» — пронеслась у Андрея в голове рассеянная мысль. Интересно, а в больших городах все люди такие проницательные и красноречивые?       — Ты не хочешь стать режиссером, м? — взглянул на ученика Леон Палыч. — А то… мало ли.       — Нет, — довольно резко ответил тот. Грубить не хотелось, но сами собой вспомнились строгие разговоры с отцом о надежной профессии, и в душе всколыхнулась досада. К счастью, учитель никак не отреагировал на тон.       — Мхм… у тебя бы вышло. И вообще, — решительно заявил Леон Палыч, привставая со стула, — послушай мой совет, Андрей. В жизни необходимо использовать свои сильные стороны. Ты великолепно читаешь стихи, а по математике у тебя две тройки и четверка, я посмотрел. Что же это?       Рожков покачал головой. Ну откуда Леону Палычу знать о Крыловой?       — Дело… дело не в этом, — коротко ответил он после паузы. Пусть не считает его дурачком!       — Не хмурься так, — усмехнулся учитель. — Это твои личные проблемы, ты не на допросе. Лучше расскажи мне, занимался ли ты актерским мастерством в каком-нибудь кружке?       — Да, в общем-то, нет… — настороженно ответил Андрей. С чего бы это? — То есть… В начальной школе один месяц.       — А почему ушел?       — Выгнали, — проворчал Рожков. — Я стеснялся много, — поспешил он ответить на немой вопрос и притих, ожидая реакции. Вот и сказана вслух истина.       Учитель прищурился.       — Я бы не сказал, что сейчас ты много стесняешься, — твердо сказал он.       …Андрей не нашелся с ответом. О чем тут можно спорить? Леон Палыч видел его всего раз, и это был единственный удачный миг. Пусть не надеется, что во внешкольное время он рвет залы на сцене.       — Друг мой, я это все к тому, что у меня для тебя появилось предложение, — прервав молчание, серьезно и быстро заговорил учитель. Рожков напрягся. — Я веду здесь факультатив наподобие драмкружка, там, правда, не занимаются старшие, но одна девочка из вашего класса помогает мне и ставит сценки. Давай и ты как-нибудь приходи. Если понравится и захочешь — найдем тебе работу.       — Э-э… А какую? — ошарашенно брякнул Андрей первое, что пришло в голову.       — Я же говорю — найдем, — пожал плечами Леон Палыч. — Ты и играть можешь, у тебя лицо запоминающееся, выразительное. Все эмоции читаются, — улыбнулся он краем рта и опустил глаза.       Андрей едва не поперхнулся.       — Ну… — только и смог выдавить он. Все-таки учителя нельзя было ставить на место крепким словцом, даже если очень хотелось. Неужели он действительно не умеет держаться закрыто?       — Это еще одна из черт деревенских людей, и это естественно, — мягко сказал Леон Палыч. — Такие, как ты, весьма прямые и доверчивые. Смотри только, как бы тебе не вышло это боком.       Их взгляды пересеклись, и учитель вздохнул.       — И вновь я вижу, что ты злишься. Не нужно. Учись, пока тебе есть у кого, не торопись барахтаться сам. Рано или поздно все равно придется! А пока запомни — твоя открытость будет мешать не только в быту, но и на сцене. Там никого не волнуют твои настоящие эмоции, там необходимо переступать через них и делать то, чего ждут зрители.       — Кажется, я еще не записывался к вам играть! — не выдержал Андрей. Непонятной природы раздражение боролось в нем с волнением.       — Будем считать это мимолетным режиссерским советом, — протянул Леон Палыч, глядя перед собой отсутствующим взглядом. Рожков нетерпеливо затоптался на месте.       — Я могу идти?

***

      Андрей пулей вылетел на дорогу, перебежал ее и стремительно зашагал в сторону дома. В его голове барахтались размытые мысли. Да уж, школьный день получился как никогда насыщенным! Перед глазами Рожкова все еще стояло острое лицо учителя литературы, а в ушах звенел голос, уверяющий его, что тот должен стать режиссером… Или актером? Леон Палыч только запутывает своими советами! Кажется, он уже видит его на сцене, и это безумно бесило Андрея. «Так, стоп, спокойно! — мысленно прикрикнул он на себя. — Пригладь нервы, как выражался Ванька! Для начала нужно понять, почему эти похвалы и надежды не приносят радости, а раздражают…».       Парень даже пошел спокойнее, стараясь привести мысли в порядок. Он привычно отгородился от всего, что происходит вокруг, и позволил себе нырнуть в эмоции с головой. В каждой из них он считал своим долгом разобраться. Понять корень чувств означает понять себя, так когда-то сформулировал Андрей и даже немного гордился этим. Как звучало-то! Правда, на фоне речей Леона Палыча эта фраза уже не казалась такой грандиозной. «Ну и что, — огрызнулся сам на себя Рожков, — он-то закончил филфак!» Но в мозге сам собой предательски встал вопрос — а что вообще значит понять себя и для чего это надо? Впервые за долгое время, а может, и за всю сознательную жизнь Андрей чувствовал себя потерянной пылинкой в собственных мыслях.       …Душный подъезд освещался одной-единственной лампочкой, чье жужжание невыносимо раздражало всех жильцов. Парень устало шебуршил карман, пытаясь отыскать среди мелочи и леденцов ключи. Ему хотелось есть и спать, но хуже всего было то, что он чувствовал себя совершенно опустошенным. Ведь Андрей наконец понял, почему слова Леона Палыча о сильных актерских сторонах так болезненно зудели в его душе… Просто все это было бессмысленно. Он чересчур заслушался необычного человека и совсем забыл, что ни отец, ни мать не разрешат ему свернуть с дороги технического образования, а значит, никакого толка от его сомнительных способностей не будет. Никогда не будет.       Обида разъедала Андрея так, что хотелось броситься под поезд и больше не видеть и не слышать ничего. Он впервые испытывал такое отчаяние, такое неверие в собственное будущее. Вся его жизнь пройдет в обыкновенной квартирке с протекающим потолком, как здесь, от зарплаты до зарплаты, как у отца. Этого-то не радовало вообще ничего, он существовал только потому что мать родила! И от мыслей о том, что ему суждено стать таким же бесполезным, Андрей не удержался и со всей силы впечатался лбом в только что захлопнутую дверь. Боль пульсирующей волной разошлась по его лбу, и Рожков тоненько завыл. По лицу покатились горячие слезы. «Как же я сейчас глупо выгляжу… истеричный идиот…» — отрешенно думал он. Впервые в жизни парень ощутил тотальное, убивающее наповал одиночество. Даже лучшего друга сейчас не было рядом. Помнит ли он вообще, кто такой Андрей? Вряд ли.       В окно стучал косой дождь вперемежку с первым в этом сезоне снегом. Рожков же остался с первым днем серьезных проблем один на один.

***

      Леон Палыч хмуро оглядывал пришедших. Ситуация была не ахти: многие из детей давно наплевали на факультатив и перестали его посещать. Верными делу были лишь двое пятиклассников, трое четвероклассников, одна хорошенькая девочка из седьмого и старшие — Василиса и Андрей. Впрочем, со стороны Андрея было бы слишком уж позорно пропускать кружок, ведь он только начал сюда ходить. Сегодня был пятый раз.       Близился Новый Год, в связи с чем Леон Палыч выпросил у администрации разрешение на праздничную постановку. Она со скрипом дала его, но каждый в педсоставе и в кружке понимал — никому это в итоге не будет нужно. Дети давно потеряли интерес к подобным мероприятиям, предпочитая отсидку в столовой просмотру сценок. Андрей по приходе сюда быстро вошел в курс дела и всей душой сочувствовал Леону Палычу, к тому же вышло так, что он знал немного больше остальных.       Этот разговор случился очень просто. Учитель литературы в очередной раз просил Рожкова записаться к нему в кружок и рекомендовал хвататься за такую возможность. Слово за слово он рассказал парню о том, почему сам не стал работать в этой сфере.       — Я ходил в настоящий драмкружок при театре, жертвуя ради него общением с друзьями и банальным отдыхом от дел. У меня была болезненная сестра-двойняшка и двое совсем маленьких братьев, а отец умер, поэтому я помогал матери как мог… Театр стал для меня настоящей отдушиной, однако так продолжалось всего год. К нам пришла очень строгая женщина, и меня она невзлюбила одним из первых.       Андрей внимательно слушал каждое слово Леона Палыча. Та самая незавершенная история о неумелых преподах, видимо, сейчас обретала свой логический конец.       — Она убеждала меня в том, что я бездарность и недоучка, — вздохнул учитель и поморщился, словно вновь увидел перед собой эту женщину. — Я очень хотел пойти на режиссера, даже сам ставил спектакли в нашем кружке, но ей… Ей удалось отбить мое желание.       Рожков дернулся как от удара. Вот уже целых два месяца после того самого первого урока с Леоном Палычем он заранее горевал о загубленной судьбе! Неужели учитель сам прошел через это и теперь живет не так, как ему хочется?       — Я был силен в гуманитарных науках, поступил на филфак одним щелчком пальцев. Но я никогда не хотел быть специалистом в области языков и литературы! Поэтому я твердо решил, что не допущу таких случаев, не позволю другим детям ломаться, как сломался я. Единственной ошибки юности хватило, чтобы я отказался от мечты, которой жил. Теперь я пытаюсь научить школьников никогда, ни-ког-да так не поступать!       Леон Палыч в тот раз сильно разгорячился и даже не увидел заглянувшего в кабинет директора. Андрей тогда еще не знал, как он выглядит, а теперь пересекался с ним на каждом театральном занятии. Вот и сейчас этот мрачный человек с темными зализанными волосами был тут. Между ребятами из кружка ходил слух, что ему очень хочется прикрыть деятельность факультатива и отдать их зал под хоровое пение. Рожков относился к директору с легким подозрением, но безо всякого интереса — подумаешь, очередной правильный старикашка…       — Филиппенко, где твой младший брат? — с недовольством спросил Леон Палыч. Красивая семиклассница по имени Яна Филиппенко закатила глаза и передернула плечами.       — Ну я откуда знаю? Домой пошел, наверное, — лениво ответила она. Андрею не очень нравилась Яна, но у нее были выразительный голос и кукольная внешность, поэтому девочка стала украшением их небольшой команды. Ее брата, такого же белолицего и большеглазого, Рожков видел лишь один раз. Мальчишка явно не горел желанием посещать кружок, но, как говорили остальные, его заставляла мать. «Вот бы мне родителей, которые заставляли бы меня это делать…» — в который раз подумал Андрей и вздохнул. Дома он умолчал о своем новом увлечении, зная, чем может обернуться откровенность.       — Друзья, мы не можем ходить через раз! — горячо произнес Леон Палыч. — А уж тем более через пять или десять. Между прочим, нам уже неплохо бы начать репетировать новогоднюю программу, однако мы все еще не имеем на руках сценария!       За сценарии в кружке отвечали двое пятиклассников, Валерка и Вовка. Это были способные и веселые ребята, поэтому Андрею всегда нравилось слушать их идеи по поводу спектаклей. Но в этот раз мальчишки отмалчивались, пряча глаза от грозного взгляда Леона Палыча.       — Мы не можем придумать мораль, — жалобно подал голос долговязый Валерка. — Вы же нам сказали, что нужно свести все сценки к морали, а мы… не знаем, к какой.       Кругленький и румяный Вовка кивал каждому слову приятеля. В его огромных глазах стояло такое жалобное выражение, что Андрей недовольно покосился на Леона Палыча. Кого он решил построить из детей? Баснописцев?       Но как только он увидел лицо учителя, все вопросы мигом отпали. Рожков догадался, что мораль в новогодней постановке — очередная блестящая идея директора. Парень даже забыл о его присутствии, ведь тот сидел где-то на задних рядах в тени и совершенно не подавал признаков жизни.       Леон Палыч был заметно напряжен. Его глаза беспокойно сверкали под светом прожекторов.       — Вы, молодые люди, пионеры, — с не очень искренней строгостью напомнил он. «Перед директором выделывается!», — мрачно подумал Андрей, опустив взгляд в пол. — И вам ли не знать, что такое мораль, которую надо преподнести вашим товарищам!..       — Ну не идет, ей-богу, не идет тебе, — еле слышно прошептал Андрей.       — …поэтому, я надеюсь, мы хорошо справимся с задачей и превратим развлекательные сценки в поучительные, — твердо закончил Леон Палыч. Рожков брезгливо повел плечом и посмотрел на коллег по кружку. Пятиклассники сидели с грустным видом, четвероклассники — маленькие Олежка, Светочка и Танюшка — с абсолютно потерянным, будто с ними сейчас говорили по-китайски. У Яны Филиппенко сохранилось хладнокровное выражение лица, она смотрела в окно и явно думала о чем-то своем. Андрей искоса взглянул на стоящую в шаге от него одноклассницу. Крупная девушка с русским именем Василиса и толстой косой вдоль спины славилась своим вздорным нравом, поэтому он ожидал хотя бы от нее каких-то слов. Но в этот раз Мартынина промолчала. Правда, выражение лица у нее было столь недовольным, что это, наверное, оказалось и к лучшему.       — Итак, мне нужно, чтобы высказался каждый. Сначала вы, сценаристы, — кивнул Леон Палыч Валерке с Вовкой. Те беспомощно посмотрели на других детей, а затем на учителя.       — Ну… главный герой, например, капризничает и хочет, чтобы ему подарили приставку. Родители заставляют его учиться на одни пятерки. Мораль: для того чтобы получить дорогой подарок, нужно… э-э, трудиться… — неуверенно проговорил Валерка.       — То есть без дорогих подарков трудиться не нужно? — спросил Леон Палыч недовольным голосом. Пятиклассник вжался в стул.       — Н-нужно…       — Так, а Вовка что думает? — обратился учитель к другому мальчишке. Вовка захлопал ресницами и приоткрыл рот.       — А я не знаю, Леон Палыч, — с наивной честностью ответил он. — Мы до этого писали только про приключения. Там никакой морали не было.       Андрей расстроенно отвел глаза и вдруг наткнулся взглядом на директора. Когда же он успел подойти вплотную к сцене?! На лице у него было написано максимально презрительное выражение, губы скривились в ухмылке. Рожков приготовился услышать что-то наподобие «Приключения? Какие еще приключения? Это не по-пионерски, выметайтесь вон!». Но директор не спешил комментировать происходящее. Казалось, он выжидает большой прокол со стороны ребят, чтобы их было в чем упрекнуть перед лицом администрации. «Я не допущу этого!» — вдруг подумал Рожков. Не допустит… знать бы еще, каким образом!       — М-да, — помолчав, выдал Леон Палыч. — Иногда такое ощущение, что здесь детский сад, а не школа. — Он стремительно повернулся к стоящим в стороне Андрею и Василисе. — Ну а что могут сказать старшеклассники? Мартынина, например?       — Пусть герои отправляются спасать Снегурочку и Деда Мороза, совершают подвиги и побеждают зло, — пожала плечами Василиса. — Как в «Приключениях Маши и Вити», слыхали?       Леон Палыч исподлобья посмотрел на нее, и Андрей не смог понять, по душе ли учителю такое предложение. Тот медленно перевел взгляд на него самого.       — Идеи Рожкова?       Андрей уже знал, что нужно делать. Конечно, это было страшновато, однако он вдруг почувствовал себя главным героем какой-то истории, которому необходимо было высказаться. Парень коротко вздохнул, стараясь забыть о присутствии директора. Лишь бы Леон Палыч не выгнал его после этого!       — Я считаю, это все ерунда! — громко начал Андрей, успев заметить краем глаза, как резво развернулась к нему Василиса. Брови у учителя вопросительно поднялись.       — Никакой морали не надо! Новый Год — это праздник, Леон Палыч. Нужно дарить людям позитив, в конце концов, а не нагружать их нравоучениями! Пионерская организация и так занимается этим дни напролет, зачем нам внедрять это в кружок? Неужели наши сценки многое от этого теряют?       Андрей изо всех сил старался, чтобы его голос звучал твердо. Он не думал о том, что сейчас скажет директор, главное — донести мысль до Леона Палыча. Нельзя прогибаться, нужно гнуть свое…

***

      Зал в очередной раз взорвался аплодисментами. Ребята из всех старших классов от души веселились, глядя на то, что вытворяли юные артисты. Такого успеха у постановок драмкружка не было уже давно, как сказал Леон Палыч буквально минуту назад. А сейчас он теребил в руках сценарий, не замечая вокруг никого, и задумчиво бормотал себе под нос. Взволнованный Андрей чувствовал, как стучит кровь в каждой жилке тела, но сильнее страха было счастье. Счастье от того, что он все-таки выиграл!       Ребята и Леон Палыч вместе уговорили директора хотя бы попробовать — в последний, если не получится, раз. Он дал свое согласие только потому, как сказал сам, что не знал Рожкова и не имел причин не доверять парню. Девятиклассник обязался самостоятельно написать все юмористические сценки, при этом уверил Леона Палыча, что зрители будут в восторге. Андрей понимал — шанс подобного на самом деле очень мал. Ведь у него не было даже крошечного опыта… Но на помощь пришли Санька и Лена, которые обожали комедийные фильмы и недавно открывшуюся передачу КВН. Рожков знал о ней только то, что она шла незадолго до его рождения, однако теперь по телевизору начали крутить новые выпуски. Друзья уговорили его посмотреть, и Андрей проникся. Он написал несколько похожих сценок, показал их Саньке, а затем уже пошел к Леону Палычу вместе со своим творением. И тот одобрил… Сейчас казалось, что это было давно, хотя прошло всего лишь четыре недели. Андрей принимал непосредственное участие только в последнем номере и страшно переживал, тем более что в переднем ряду среди одноклассников сидела Марьяна.       …Рожкова буквально вытянул на сцену Валерка Долгоруков, пятиклассник, с которым парень успел сдружиться за время пребывания в кружке. Он играл в номере совсем небольшую роль, поэтому, выпалив текст, убежал обратно за кулисы. Андрей остался перед залом один — сейчас он должен сказать свои слова, и выйдет Яна. А пока внимание зрителей было приковано только к нему.       Девятиклассник бросил в зал быстрый взгляд. Он успел заметить класснуху, которая стояла у дверей, и отца то ли Валерки, то ли Вовки — с фотоаппаратом в руках. Повисла тишина, нарушаемая только частым биением сердца, а внутри как будто что-то натянулось. Андрей поднял глаза куда-то вверх, чтобы лампы у сцены не мешали ему своим ярким светом, и заставил себя забыть обо всех вокруг. Словно это репетиция в пустом зале, где он с Леоном Палычем и Янкой Филиппенко наедине. Словно никто и не смотрит.       — …Конкурс! Конкурс красоты 1986 года! — начал Андрей бойким, ненатурально высоким голосом. — Мне, как единственному члену нашего многоуважаемого жюри, придется попотеть и выбрать среди претенденток королеву! — Рожков прошелся через всю сцену и сел за стол. — Пожалуйста, первая!       Из-за кулис неторопливым шагом вышла Яна. На ней были огромная черная шуба — откуда только Леон Палыч выцыганил ее? — и уродливая шляпа на пол-лица. Девочка плыла по сцене нарочито медленно, на лице у нее было написано чопорное выражение. В зале начали посмеиваться.       — Здравствуйте! — громко сказал Андрей, изображая радость. На самом деле ему, отыгравшему это раз пятьдесят, было тошно смотреть на Яну. Семиклассница ответила парню томным взглядом.       — Здра-а-асте-е… — протянула она низким голосом. Послышался зрительский смех, и Андрей на секунду забыл, что нужно делать дальше. Но сразу вспомнил — и начал с новыми силами проговаривать свой текст.       Он спрашивал у Яны, как ее зовут и почему она решила стать королевой красоты. Девочка отвечала ленивым басом, изображая старую высокомерную тетушку. В итоге выяснилось, что она знаменитая певица, считающая, что другой королевы красоты просто не может быть. Андрей сердито спорил с ней и в конце концов принял решение не давать тетушке первое место. Затем на сцену вышла гламурная девица в мини-юбке — та же Яна, только снявшая с себя шубу и шляпу. Из нее тоже не получилась королева красоты, ведь девочка по сюжету оказалась слишком ненатуральна и вульгарна. Третьим и последним на сцену выкатился Вовка Стрельников, переодетый в девчонку. Восторженный зал взорвался аплодисментами, когда увидел это чудо, радостно прыгающее вокруг Рожкова. Член жюри конкурса задал «участнице» все те же вопросы, и Вовка задорно оттарабанил свой текст. Он повернулся к Андрею и замолчал в ожидании. А Рожков, набрав в грудь воздуха, вдруг понял, что… забыл слова.       Сердце ухнуло куда-то вниз. Размалеванный как девчонка Вовка смотрел на Андрея и ждал, зрители затихли. А проклятый текст все не приходил в голову! Девятиклассник заерзал на своем неудобном стуле, прокручивая в мыслях репетиции. Он помнил, как завершалась сценка, но для перехода к концу требовалось произнести какую-то фразу. И он забыл ее…       — Ну… ну-у, — пробормотал Андрей, пытаясь осознать, что только что сказал Стрельников. «А мама говорит, что я самая красивая в мире! Она называет меня котенком и заинькой!». Нужно было срочно что-то придумать, ответить, главное — не молчать как чурбан.       — Ну и… мало ли, что мама говорит! — выкрикнул Рожков, скривив лицо. — Я тебе не мамочка, я тебя не рожал! У меня вообще детей нет, а если бы они были такими, как ты, я бы… я бы их в детдом сдал! На другом конце города, чтобы не видеть больше никогда, а то перед обедом, как только вижу, тошнит.       Он нес восхитительную чушь, но сидящие в зале ничего не заподозрили! Напротив, все начали смеяться и громко аплодировать. Андрей еле удержался от облегченной улыбки, откинулся на спинку стула и скосил глаза на Вовку. Тот обалдело хлопал глазами.       — Ну что? Что молчите, дамочка?!       — А-а-абидно очень, — заикаясь, выдавил из себя Стрельников. У него был настолько потерянный вид, что Рожкову стало жалко мальчишку. Зрители же верили! Они продолжали верещать от восторга, думая, что все идет по сценарию.       — Ладно, пора подвести итоги нашего несчастного конкурса, — вздохнул Андрей, переставая импровизировать. На сцену вышла Яна, до сих пор пришибленный Вовка тонким голосом пропищал свой текст, Рожков подвел итог какой-то бородатой шуткой… Он даже не заметил, как на сцене собрались все юные актеры. Надо было кланяться.       — Мо-лод-цы! — кричали зрители, словно болея за футбольную команду. — Мо-лод-цы!       Андрей оказался с левого края и взял руку маленькой Танюшки. Он окинул взглядом всех, кто стоял на сцене. Раскрасневшийся Вовка, вымотанная, но счастливая — давно он такой ее не видел! — Яна, Василиска в смешном костюме Деда Мороза… Парню показалось, что весь мир сжался до одного-единственного актового зала, а остальное потеряло всякий смысл. Тут артисты все вместе сделали шаг вперед и дружно поклонились зрителям. Андрей буквально ощутил на себе ту радость, которой дети встречали своих соучеников, и впервые в жизни почувствовал простую уверенность и непринужденность. Он вел себя так, как хотел и как должен был, наконец-то отбросив стеснение! И с этого момента Андрей будто бы очнулся от размытого сна, отныне ясно зная, что ему делать и как.       …Санька с размаху приложился к плечу друга. — Молоток, Рожков! — проорал он, стремясь перекричать толпу в коридоре. Рядом вмиг выросла фигура Лены Винич, которая схватила Андрея за руку и потащила в сторону.       — Затопчут еще, — с легким раздражением сказала она, как только они оказались в свободном углу. Через мгновение из потока людей выскочил и Томаровский.       — Ну артист! Я и не думал, что наш скромный Ражик может отжечь на сцене! — радостно тараторил он. — Слушай, может, тебе на телевидение сразу?       — Как ты меня назвал? — давясь от смеха, переспросил Андрей. — Такого я еще не слышал. Но мне нравится…       — Мальчишки, не орите так! — прервала их Лена. — Давайте подождем, пока толпа схлынет, и пойдем все вместе в буфет.       — Я не хочу в буфет!       — Пойдешь, как миленький. Там все и обсудите в спокойной обстановке, — непреклонно ответила Винич, и в ее глазах замерцали веселые искорки.       — Правильно, — подхватил Рожков. Санька вмиг ощетинился.       — Преда-атель!       — Да знаешь… — со смехом начал парень, но ему не дали сказать. До боли знакомый голос крикнул сзади:       — Андрей!       Рожков побледнел.       — Андрей!..