Треснутая сталь

Сам себе принадлежишь?

Кого ещё ты этим насмешишь?

Себе принадлежать, увы, непросто.

Нужно знать чего ты хочешь точно.

Свои желания, увлечения, мечты.

Что из этого успел познать ты?

Протяни руку в неизвестность,

Не ставь отца хоть раз в известность.

Живи жизнью полной хоть раз,

Любви безбашенной вдыхая газ.

Сжимая ладонь чужую в руке,

Судьбу свою увидь вдалеке.

Холодные звёзды в бескрайней реке

Не дадут забыться в печали.

А на фоне качели кричали

О молчаливой любви, точечных поцелуях луны

И треснутой стали в объятиях славы.

      Просыпается Чонгук почему-то в квартире тренера, сидя за столом. Тело неприятно ноет от неправильно выбранного места сна. Парень оглядывается мутным сонным взглядом. Неужели это был настолько реалистичный сон? Всё правильно, он у тренера в его двухкомнатной квартире где-то на отшибе города. Неизвестно почему тот вообще живёт в таком неблагополучном районе, всё же тренер он высокого уровня с соответствующей оплатой труда. Чонгук лениво разминает зажатые мышцы шеи находу и зевает непроизвольно. На часах ровно пять утра, а Чонгук уже накидывает большую дутую куртку, в которой слегка утопает, следом капюшон зипки на голову и выходит с перекинутой через плечо сумкой. Ловит себя на дежавю. Значит, нужно что-то поменять на этот раз.       Чонгук отходит от многоэтажки, сворачивает в какой-то сквер и присаживается на бордюр, не жалея тёмных джинс. Чонгук закрывает глаза руками, пальцами слегка надавливает на закрытые веки. Неприятно. Глубоко вздыхает и с отчаянием встряхивает головой. Хочется плакать от всей этой ситуации. Отец после такой выходки его не примет обратно, с тренером же сам Чонгук жить не сможет. Это бессмысленно.       Чонгук сидит на тротуаре, шмыгает замёрзшим носом, обхватив подрагивающие колени ладонями. Тёмная чёлка закрывает обзор, примятая капюшоном. Чонгук шмыгает громче, пытается подавить всхлипывания. Не будет плакать. Не станет.       — И что мне теперь делать? — усмехаясь, надрывным голосом шепчет в пустоту. Повсюду темно, сыро и холодно. Он сидит здесь чёрт знает сколько времени и даже дождь не мотивирует его хотя бы сдвинуться с места, чтобы найти какое-нибудь укрытие. Ботинки промокают, мокнет и куртка. Сам Чонгук мокнет как-то незаметно. Расклеивается даже как-то внезапно. А что делать дальше не знает.       Никуда не хочется. Ни к отцу, ни на тренировки, ни в школу. Хочется просто исчезнуть и даже не задумываться, что делать дальше.       При хаотичных выдохах в воздух просачивается пар, словно Чонгук и не человек с покалеченным сердцем, а и вовсе какой-то паровоз бездушный. Но это не так. Душа то есть. Где-то под пеплом отчаяния и боли. Затерялась, притаилась, но не исчезла. Нет. Не могла исчезнуть.       — Ты чего здесь сидишь, парень? — Чонгук не сразу реагирует на голос откуда-то сбоку, пока его не одёргивают за плечо. Он смотрит снизу вверх на склонившегося к его сгорбленному силуэту Тэхёна и выглядит жалким. Уничтоженным. В тёмных глазах угли жизни догорают, припорошённые пеплом отчаяния. Тэхён вмиг становится серьёзным и выпрямляется. Хмурым взглядом смотрит на отстранённого Чонгука и вздыхает чему-то своему. Парень не сразу понимает, что тот садится рядом, пачкая свои порванные на коленях чёрные джинсы.       — Ну и чего ты тут такой депрессивный сидишь? Случилось что-то? — Чонгук как-то потерянно разглядывает свою первую любовь и не понимает, почему тот остаётся с ним рядом.       — Увлекательной истории не дождёшься, — хрипит через силу Чонгук и выдаёт подобие улыбки. Возвращает чужую фразу владельцу. Пытается скрыть потерянный вид и желание исчезнуть навсегда. Но ему впервые не верят.       — Увлекательной и не надо. Просто расскажи свою, — предлагает Тэхён, вытаскивая из кармана кожанки, накинутой поверх чёрной худи, зажигалку с сигаретами. Крутит задумчиво в руках малиновый корпус, а после щёлкает колечком и подкуривает сигарету. Чонгук не разбирается с них, но выглядит те, как средней паршивости. Чонгук с завидной концентрацией следит за красивыми изящными пальцами своего невольного недособеседника, на то, как сигарета начинает тлеть, а Тэхён делает первую затяжку. Разве можно курить настолько красиво? Или это Тэхён настолько весь из себя невероятный и это правило действительно только в отношении его? Чонгук не знает, ему бы в пору истерично засмеяться. Почему? Потому что после встречи с Тэхёном последует и с отцом. Так гласит сон, так и будет обязательно, но не хочется. Хочется остаться на этой станции, пропустить следующую. Хочется, чтобы эта стала последней.       — Ты бледный такой, как мертвяк. Замёрз, наверное, — тихо хмыкает между затяжек Тэхён, а после в глаза покрасневшие Чонгука вглядывается, словно самую суть ищет. И совершенно не понятно находит ли.       — Почему Винсент? — через накрывающую с головой панику спрашивает хриплым голосом, сипит от заложенного носа. Замёрз зверски. Хочется, чтобы Тэхён продолжил говорить. Чтобы говорил с ним, Чонгуком. Говорил, говорил, говорил. И никогда не прекращал.       — Неинтересная история из детства и напоминание о покойной матери, — вновь хмыкает и тушит окурок о мокрый асфальт с небольшим шипением.       — Прости, — всё, на что хватает сил. Глаза против воли закрываются, но Чонгук не поддаётся, от холода весь трясётся, натурально стучит зубами и совершенно хрипит, едва разборчиво. Но его отчего-то понимают. Даже, наверное, больше, чем кто-либо.       — Это в прошлом, — задумчиво отвечает Тэхён, а после поворачивается к Чонгуку и теперь парень может рассмотреть не только чужой профиль. Кажется, у Чонгука помутнение на фоне усталости, переохлаждения и чёрт ещё знает каких оснований. А может и не всё это виновато в его состояние. Потому что оторваться от прямого взгляда Тэхёна у него не получается.       — Линзы? — шепчет посиневшими губами, не прерывая гляделки.       — Нет. Мой натуральный цвет, — Тэхён задумчиво отводит взгляд, впивается им в кирпичную стену какого-то из одинаковых зданий и спрашивает наконец-то: — Ты чего здесь сидишь? Извращённый метод суицида?       — А почему ты до сих пор со мной рядом сидишь? Тоже умереть хочется? — шипит Чонгук, его уже начинает трясти совсем ощутимо, глаза слезятся, и, кажется, поднимается температура, ибо его лицо резко начинает гореть в противовес окоченевшему телу.       — Я то? Смотрю вон на чужие попытки. Я же не невесть сколько сижу здесь, как, к примеру, ты, да и дом у меня в нескольких шагах с тёплой ванной, а не ледяной дождь и пасмурное небо над головой.       — Это не может быть правдой. Ты мне кажешься. Я просто сплю. А проснусь снова в квартире Рю. Этот круг никак не остановить, — в бреду шепчет и начинает таки смеяться. Хрипло, с проскальзывающим кашлем, но надрывно так. Сломленно.       — Эй, парень, ты чего? — Тэхён, кажется, пугается, судя по его взволнованности в голосе. Чонгук не слышит, впивается твёрдой хваткой в собственные промокшие волосы и тянет-тянет-тянет, словно хочет себе их вырвать окончательно. Может, эту цель он и преследует. Тэхён дёргает его за плечо, пытается расцепить чужие пальцы в волосах, но не может. Лишь ужасается ледяной коже и трясёт-трясёт-трясёт, пытается вытрясти крошечные остатки самого Чонгука, видимо. Как иначе объяснить, что Чонгуку становится хуже? Парень резко стихает и хватается за горло, задыхается натурально, широко раскрыв глаза, и хрипит, хрипит, хрипит. Тэхён не понимает, что делать, теряется, пока Чонгук то ли задыхается, то ли душит себя самостоятельно. Эти хрипы Тэхён запомнит надолго. Навсегда, если быть точнее.       Он с силой впивается в чужие ладони, пытается отнять их от покрасневшего горла, но не получается. Истерическая хватка не поддаётся. Тэхён от обречения даёт Чонгуку пощёчину, пытается привести в себя, но даже после внушительного хлопка о кожу Чонгук продолжает задыхаться и безучастно смотреть мутным взглядом мимо. Просто мимо, куда-то в неизвестном направление, будто не он и смотрит вовсе. Тэхён хватается за собственные волосы, вскакивает на ноги и делает несколько нервных шагов рядом, прежде чем резко подтянуть парня на себя, подняв за промокшую куртку. Тэхён всматривается в потемневшие, испуганные, абсолютно пустые безумные глаза и облизывает свои губы. Держит Чонгука безвольной куклой рядом. Вдох-выход. Кажется, проходит вся жизнь, на деле же — жалкие минуты.       — Ты можешь мне врезать после, если останешься жив, — шепчет Тэхён и целует с напором, пытается проникнуть в плотно сжатые губы и делится своим воздухом на манер искусственного дыхания. Тело в его руках резко дёргается, а после замирает. Тэхён смотрит в чужие глаза, видит как парень начинает приходить в себя, как мутность проясняется, и продолжает целовать. Знает, что ему могут врезать после, но не может себе отказать в этом. Не может заставить себя оторваться.       Этот парень ему ещё в их первую встречу понравился. Поэтому он его и избегать начал, чтобы не проросло глубже. Не все же такие, как Тэхён, не все. Даже не половина. У него просто нет шансов с ним, поэтому Тэхён пытается успокоить сердце, оправдаться перед ним благой целью. Проигрывает. Жалеет, но не сильно. Схватка изначально была нервной. Целует напористей, сжимая чужую талию в своих руках. Греет, делится своим теплом, своим кислородом и своим запахом, что раскрывается нейтральным парфюмом с древеснями нотками на вороте худи. Чонгук смотрит на него недоверчиво, но всё более осознанно. Перестаёт задыхаться, но и не отстраняется, а после и вовсе хватается замёрзшими пальцами за ворот кожанки и начинает неумело отвечать под учащённое сердцебиение. Чьё именно — непонятно. Кажется, общее.       Остраняются друг от друга нехотя. Чонгук пытается отдышаться и еле стоит на ногах, Тэхён его придерживает.       — Бить будешь? — тихо говорит Тэхён в чужое ухо, а сам замирает в ожидании. Да, ему ответили, но Чонгук был в состоянии аффекта, мог сработать чёрт знает на чём, может, он и не хотел вовсе этого всего.       — А ты меня? — Чонгук смотрит на всего такого смущённо-возмущённого Тэхёна и улыбается невольно. Правда, получается слегка криво.       — Не буду, — Винсент слегка неловко зеркалит его улыбку, и подхватив сбоку покрепче сообщает: — Пойдём ко мне, рано тебе ещё умирать, — Чонгук улыбается чему-то своему, пока ковыляет замёрзшими конечностями в какую-то из сторон, куда его ведут. Полностью теряется и в пространстве и во времени, а ещё, кажется, моменте. Губы пульсируют и горят от фантомных касаний и где-то к середине дороги Чонгук теряет сознание. Тэхён с матом на губах его успевает подхватить, предотвращая любые травмы.       — Блять, ну вовремя. Ничего не скажешь, — рычит сквозь зубы Винсент, пока пытается перехватить тело Чонгука, чтобы поднять его на руки. Как принцессу. Тяжёлую, между прочим, принцессу. — Так и знал, что доброта меня погубит, — он не с первого раза открывает дверь подъезда, а после смотрит на вывеску с извинениями, что лифт сегодня не работает. — Пиздец...       Тэхён подтягивает тело парня поудобнее и смотрит на уходящую ввысь лестницу. Никогда ещё третий этаж не был так недосягаем, как сегодня.       — Спасибо, блять, что я передумал жить на одиннадцатом! — бурчит себе под нос с каждой ступенькой всё больше и больше.       С трудом, но добираются. А там начинается самое интересное. Тэхён не с первого раза, но приводит Чонгука в себя и заставляет принять тёплый душ, пока сам заваривает им чай. Сам ведь замёрз, как собака, с этим парнем.       Когда даже спустя полчаса Чонгук не выходит Тэхён начинает нервничать. Вдруг он там у него помер, а Киму явно этого не нужно. Только не в его ванной!       — Эй, парень? — Тэхён неловко стучит костяшками по двери, но ничего не слышит в ответ. — Ты жив вообще там? — он сжимает дверную ручку в ладони и предупреждает: — Я вхожу! — открывает и видит переодевшегося Чонгука, заснувшего на унитазе. Щёки парня горят тёплым румянцем, может, даже слишком явным, и в принципе тот стал поживее что ли, пусть и спит. Непонятным остаётся только то, как тот умудряется спать сидя, к тому же в такой непонятной позе и месте, но это и не самое важное.       — Живой, — облегчённо слетает с губ Тэхёна и он подтягивает на себя парня, чтобы перенести его на диван. Вот вам и важная покупка оправдала себя. Он укладывает Чонгука, затем накрывает пледом и смотрит на этого милого ребёнка.       — А он же ещё школьник... За что мне это всё? — с досадой обращается Тэхён к потолку, видимо, взывая к кому-то, но ответа так и не получает. Как и оправданий того, что стоит и тупо пялится на спящего гостя. — Я ёбанный извращенец, но почему он так красиво спит?..       Тэхёну сегодня никто не отвечает на его вопросы. И, впрочем, не только сегодня. Потому что и завтра ответа или достойного оправдания он не нашёл. Зато вот нашёл Чонгук, проснувшись в чужой квартире с напрочь заложенным носом и трещащей, как поленья в огне, головой. Рядом на низком столике стоит стакан с водой и какие-то таблетки. Чонгук выпивает живительную жидкость сразу же, морщясь от боли в горле.       И Чонгук оправдывается тем, что заболел. А Тэхён ему помог почему-то. Но точно не потому, что они поцеловались. Нет. Хотя очень хотелось бы оказаться здесь при других обстоятельствах.       — Ты проспал двадцать часов, — в проёме появляется Тэхён и смотрит на заспанного и такого милого Чонгука. С трудом себя сдерживает от улыбки. — В школу опаздываешь.       — Прогуляю, — с забитым носом сипит парень и облизывает вновь пересохшие губы.       — Ты разве не отличник?       — Как ты...       — По тебе видно. Ещё в нашу первую встречу я понял, что ты, как минимум, перфекционист. Признаю, техника ударов у тебя неплохая, — Тэхен усмехается по-доброму и садится рядом с Чонгуком, совершенно не боясь заразиться. Чего уж? Сам ведь на себе волок. Считай, одни бациллы на двоих. И целовались тоже... Но об этом никто не решается заговорить первым.       — Повтори, — хрипло просит Чонгук, не разделяя чужой радости, смотрит внимательно на легендарного чемпиона перед собой и лишь хмурится.       — Ты молодец. Удары поставлены, как надо. Каким видом спорта занимаешься? — сердце пропускает удар на похвале от этого человека. Ким Тэхён ведь не станет врать? Он ведь действительно разбирается, так?       — Таким же как и ты, Ким Тэхён, — шепчет, не отводя взгляд. Парень заметно тушуется от раскрытия собственной личности и прерывает их гляделки. Опускает глаза на свои колени и как-то дёрганно отшучивается.       — Кто такой этот Тэхён? Я никогда ничем таким и не занимался. Я даже драться не умею, куда мне, — нервно тараторит и в конце неестественно пускает смешок. Чонгук замечает, как его ладони слегка подрагивают.       — Жаль. Я думал, что это именно ты. Чемпион и пример для подражания. Мне мой тренер про него рассказывал. Рю Шинхо, — Тэхён резко поднимает на Чонгука взгляд и не отводит его на этот раз.       — Ты знаешь Шинхо?       — Я то его знаю. А вот он знает этого легендарного Тэхёна. Но раз это не ты, давай не будем об этом?       — Ты прав, — спокойно соглашается Ким, а Чонгук, недовольный, что его выходка не сработала, спрашивает прямо:       — Почему ты отрицаешь, если я уже знаю правду? Я знаю кто ты, кем был когда-то, знаю твоего тренера. Я видел твои бои, Тэхён, — голос всё ещё хрипит и каждое слово даётся с трудом из-за першащего горла, но Чонгук говорит это, говорит и говорит. Не понимает, почему ему врут.       — Потому что Ким Тэхён мёртв. Он умер и его больше нет, — Чонгук пытается что-то сказать, но не успевает. Винсент уходит раньше, бросив напоследок просьбу выпить таблетки.       У Тэхёна не получается принять свою уязвимость перед Чонгуком. Травма — его слабое место. Легче похоронить себя прежнего, стать тенью самого себя, припорошённой пеплом известности. Легче перекрасить волосы, поменять стиль, пропасть из всех социальных сетей. Намного сложнее признаться, что он проиграл. Не сопернику, нет. Себе проиграл два года назад, когда после множественных операций позволил себе сдаться.       — Ты жив, Тэхён. Потому что легенды не умирают... — только вот его слов уже никто не слышит.

***

      Всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Чонгук шмыгает сопливым носом, когда выходит из квартиры так добродушно приютившего его Тэхёна.       — Если хочешь, можешь остаться. Если станет тяжело, всегда можешь вернуться, — в спину на самом пороге говорит Тэхён, а Чонгук оборачивается на него и улыбается треснуто, но благодарно. Глаза красные то ли от надвигающихся слёз, то ли от повышенной температуры.       Чонгук выходит из квартиры, не оборачиваясь больше ни разу. Потому что уходить не хочется. Парень крепче сжимает лямку сумки, которую вместе с его одеждой Тэхён высушил, пока Чонгук благополучно спал.       Что ж. Сон должен проиграться. Чонгук старательно обходит лужи на пути к дому, смотрит себе под ноги и дышит прерывисто. Понимает, что его начинает накрывать, когда поднимает взгляд на калитку. Воздух словно заканчивается во всем этом грёбанном мире и вздохнуть кажется самым настоящим преступлением.       Чонгук хватается в онемевшее горло холодными пальцами, сдавливает гортань, чтобы протолкнуть этот невидимый ком, но не помогает. В уголках глаз скапливаются слёзы, но Чонгук не плачет, нет. Он задыхается. А слёзы и не они вовсе. Это боль струится, вырывается изнутри любыми способами. Чонгук с отчаянием хватается за железные прутья калитки и не знает, что ему делать.       У него нет рядом Тэхёна, который его поцелует и успокоит.       Паника накрывает с новой силой. Чонгук сипло выдыхает и хрипит. Падает на землю, голова кружится от недостатка кислорода. Мир идёт чёрными пятнами, а Чонгук подпирает калитку собственным телом. Подтягивает к себе колени и совершенно не беспокоится, что может отморозить себе задницу о мокрую щебёнку. Парень хрипит неразборчиво, губы мгновенно пересыхают и трескаются, кажется, по ощущениям, взрываются изнутри. Чонгук смотрит мутным взглядом перед собой и тянет из последних сил руку навстречу силуэту матери.       — Дыши, сынок, — ласковое прикосновение к волосам отрезвляет мгновенно. Чонгук с содроганием делает вдох полной грудью. Голова кружится от этого лишь сильнее. Парень хаотично вбирает в лёгкие кислород и оглядывается по сторонам.       — Мама... — Чонгук шепчет, уткнувшись в колени и мочит чёрную ткань слезами. Стыдно, безусловно, но по-другому не может. Боль изнутри рвёт и пересиливает любые остальные чувства.       Боль, боль, боль.       Везде. Внутри, снаружи, в сердце, душе и голове. Больно.       Ну и ещё чуть-чуть страшно.       Чонгук сидит так ещё где-то час, пока не слышит звук подъезжающего к воротам автомобиля. Отец выходит из машины в строгом сером костюме-тройке, поправляет наручные часы и смотрит своими тёмными глазами с неприкрытой ненавистью и презрением.       — Я просил прислугу вынести весь мусор. Но они снова что-то напутали, — Чондже проходит мимо скрюченного сына, закрывая калитку изнутри.       Тогда Чонгук понимает, что он оступился непозволительно сильно и обратного пути ему нет.       — Но... Я же твой сын, отец, — шепчет надрывно, утыкаясь носом в джинсу. Рвать изнутри на клочья начинает лишь сильнее. Чонгук не понимает, почему это происходит именно с ним. За что? — Я же делал всё... Я побеждал ради тебя... — Чонгук смеётся на грани истерики глухо, отчаянно. Он опирается лопатками на железо и натурально обжигается от бессилия, но даже не пробует отстраниться.       Чонгуку идти больше некуда.       Парень прикусывает нижнюю губу и даже не замечает, как на языке начинает ощущаться металлических привкус. На самом деле и не больно особо. Совсем не больно, когда немеет всё изнутри. Чонгук прикусывает свою ладонь до лёгкого пощипывания. На коже остаются следы зубов. Не больно.       Больно внутри.       Чонгук смеётся, тянет в истерике волосы, в пальцах остаётся часть их. Не больно. Парень не выдерживает и кричит, покачиваясь из стороны в сторону.       Теперь больно.       Лёгкие обжигает, горло немеет, в глазах стоят слёзы, а Чонгук понимает, что ему больно. И осознает как-то резко, что именно в этот момент он лишается всего.       Чонгук не чувствует холод, не чувствует, как подрагивают заледеневшие ноги и, почти в прямом смысле, примерзает задница к земле. Не чувствует и надрывного кашля, вырывающегося из собственной груди то ли от болезни, то ли от пролитых слёз. Чонгук как-то вообще враз перестаёт чувствовать. И становится пусто. Тихо. Мёртво. Но это пугает лишь сильнее.       Тишина сводит с ума. Больше он не чувствует стук собственного сердца и передвижений внутри живой души. Отказ от него отца ощущается на губах вкусом крови и отчаянием. Чонгук же с самого дества старался лишь для него. Все его многочесленные медали, что висят в комнате, его победы — всё лишь для отца. Чтобы тот наконец-то гордился Чонгуком. Но они резко обесцениваются с вырванным из груди сердцем. Больше побеждать Чонгуку не для кого.       Он ничего и никогда не делал для себя. Чонгук потерял всё, что имел. Он вконец потерял себя.

***

      Несколько часов самоистязаний кажутся парню вечностью. Он даже не сразу слышит шаги около калитки. Зато чувствует, как та открывается, отбивая ему спину. Недостаточно больно. Хочется попросить ещё. Чонгук падает по инерции вперёд, раздирает ладони о мелкие, но острые камушки. Он шмыгает замёрзшим заложенным носом и смотрит красными глазами на своего отца.       Тот, скривившись, кидает в его сторону школьный рюкзак и несколько сумок.       — До помойки сам дойдёшь, — и разворачивается, закрывая калитку с щелчком. Теперь уже навсегда. Чонгук чувствует в этот момент себя мусором по-настоящему. Мерзко.       — Я тоже люблю тебя, папа, — впервые говорит нежно об этом человеке, убрав извечное «отец». Потому что правда любит, несмотря ни на что. Просто потому что он ему родной, потому что родитель.       Чонгук поднимается на дрожащих ногах с земли, понимает, насколько сильно замёрз. В его организме трясётся каждая мышца, голова так вообще кружится от резких движений. Спину жжёт от сильно удара, но Чонгуку не привыкать. Он тянется к первой сумке и находит там скомканные второпях вещи, спутанные наушники и фотографию своей мамы. Во второй сумке — сорванные со стен грамоты и медали, несколько кубков, всё то, что Чонгук мог предложить отцу взамен на любовь. Сделка не состоялась. Сверху свалены его контейнеры с однообразной едой для диет, видимо, отец избавлялся от него подчистую. Вырывал с корнем.       Чонгук всхлипывает, проводит окоченевшим пальцем по наклейке у крышки бокса и улыбается печально.       Вот и всё? Так закончится его семейная история?       Чонгук находит в тренировочной сумке, которую притащил из квартиры Тэхёна с собой, упаковку жвачек и забрасывает в рот сразу несколько. Он не ест ничего уже второй день. Живот крутит привычной и такой желанной сейчас болью, но Чонгук не обращает на это внимания. В полностью забитом школьном рюкзаке он находит учебники и пенал, внутри которого обязательно обнаружится стикер звезды. Чонгук пообещал себе стать ею ещё в детстве. Тогда он мечтал, чтобы отец гордился им. Впрочем и сейчас мечтает. Но старается, видимо, недостаточно.       Парень вытягивает наушники, запихивая зарядку подальше, и закрывает сумки. Терпеливо распутывает провод, непослушными пальцами, которые щиплет от движений. Вставляет наушники в уши, подключает к почти разряженному телефону и включает первую попавшуюся в плейлисте песню. Смотрит отсутствующим взглядом вдаль и улыбается, наверное, хоть слёзы и не перестают течь по щекам. Бесконтрольно, по правде говоря. А уже и без разницы на это.       Чонгук чувствует, как подсыхают солёные дорожки, раздражая нежную кожу, чувствует, как влага холодит щёки. Но совершенно ничего не предпринимает, чтобы успокоиться или хотя бы стереть свою слабость. Без разницы. Плевать. Пусть текут, если им так хочется. Потому что Чонгуку не хочется больше ничего.       Он не сразу находит в себе силы подняться с земли, чтобы уйти. Потому что всё же надеется, что отец передумает и впустит обратно. Но ни через час, ни через два этого не случается. В кромешной темноте Чонгук принимается навешивать на себя сумки. На экране разряженного на морозе телефона три утра.       Три утра — время, когда Чонгук понимает окончательно, что лишился дома и семьи.       Парень бродит по улицам города в гордом одиночестве в свете фонарей. Когда идти уже не получается, Чонгук замечает поблизости детскую площадку и заворачивает туда. Квартал отчего-то кажется знакомым. Но Чонгук не обращает на это внимания. Он смотрит воспалёнными глазами на детскую горку, выполненную в виде домика и взрослый Чонгук забирается туда, чувствуя себя брошенным ребёнком. Он садится на деревянные доски и пригибается, чтобы не задевать головой выкрашенную в лиловый цвет крышу своего убежища. Подкладывает сумку с одеждой себе под голову, остальные рядом с собой. Изо рта в воздух взметается клубами пар, а Чонгук смотрит через прорези в крыше на звёздное небо и мечтает оказаться там, а не быть здесь. Ведь если бы он стал холодной и мёртвой звездой, ему же не было бы больно, правда? Чонгук не обращает, когда по щекам вновь начинают течь беззвучные слёзы.       Телефон пищит в кармане куртки, оповещая о скором отключении, а Чонгук улыбается бездумно, пока вглядывается в тёмное небо.       — Я остался совсем один, — шепчет, прикрывая воспалённые покрасневшие глаза. Горло болит нещадно, то ли от надрывного крика, то ли от простуды. Без разницы. Живот жжёт тоже недвусмысленно, а Чонгук совершенно не беспокоится об этом. Потому что ему это не делает больно. Это помогает ему почувствовать себя всё ещё подобием живого, ведь после всего он, кажется, омертвел изнутри. Тело живо, оно продолжает функционировать.       Чонгук же растворился где-то под отцовской калиткой. Где-то там Чонгук закончился безвозвратно.       Ветер бьёт в стены его укрытия. Холодно. Чонгук на боку подтягивает к себе колени, пытается сохранить оставшееся в теле тепло. Нервная система не выдерживает перенагрузки и Чонгук теряет сознание или же засыпает резко и незаметно. Дыхание становится ровнее и тише, а тело перестаёт трястись от холода.       Чонгук не выдерживает.       Чонгук не в порядке.

***

      — Папа, посмотри, — ребёнок шести лет взбудораженно бегает вокруг нахмуренного отца и размахивает из стороны в сторону нарисованной в садике калякой-малякой. Мужчина останавливает сына, схватив за руку и смотрит зло даже как-то на поникшего мальчика. — Тебе не нравится мой рисунок? — тихо спрашивает, своими тёмными широкими глазами смотрит на отца, а у самого слёзы обиды подступают и он шмыгает красным носом.       — Это уродство, Чонгук, — Чондже огорчённо выхватывает рисунок сына и рвёт перед ребёнком на части, а затем снова и снова. Он скидывает обрывки цветных клякс на пол и с неприкрытой агрессией кричит на плачущего сына: — В слёзы, серьёзно? Да какой из тебя мужчина вырастет, сопляк! — Чондже встаёт с кожаного кресла и надвигается на сжавшегося сына, что смотрит на него испуганно и трясётся. Чонгук всхлипывает едва слышно и глазами своими смотрит на отца, что незамедлительно даёт мальчику пощёчину.       Кожу обжигает болью, а Чонгук продолжает беззвучно плакать, чтобы не злить отца ещё сильнее.       — Ты так похож на свою мать. Из тебя никогда не вырастет нормальный мужчина, нюня! — Чондже опрокидывает кофейный столик. Стекло разбивается вдребезги. Чонгук сжимается ещё сильнее, голову в плечи втягивает и пошевелиться не может. Страх его парализует. Перед глазами навсегда застывает грозный отец, что ругается и крушит вещи вокруг.       Той ночью Чонгук не спит, плачет в подушку. И следующей тоже. Потому что страшно.       Чонгук боится своего отца, который, казалось бы, должен его защищать, а не бить.

***

      — Ты никогда не станешь художником, — холодно говорит отец на седьмой день рождения сына, когда Чонгук просит купить ему краски. Мальчик искренне любит рисование и хочет научиться, но ему молча дарят боксёрские перчатки и белоснежную форму.       — Но я не хочу драться, пап... — ребёнок искренне не понимает своего родителя, сжимая в руках неугодный подарок. Чондже смотрит на него с призрением, но никак не любовью.       — Ты ещё заплачь, сопляк. Лишь этот спорт сможет сделать из тебя настоящего мужчину.       — Но... — ребёнок с покрасневшими глазами шмыгает носом, сдерживается. Заплакать он сможет только в своей комнате, когда отец заснёт. Сейчас нельзя. Чонгук сжимает в пальцах добок, но отец его мямленье прерывает бескомпромиссно:       — У тебя нет выбора, Чонгук, — мужчина подходит к мальчику, надвигается на него тёмной тенью. Закрывает собой свет. — Ты будешь заниматься тем, чем я скажу, и когда я того захочу. Ты будешь лучшим там, куда я тебя приведу. Ты должен выигрывать. Ты должен оправдать вложения.       — Но мне не нравится это...       — Тренировка завтра. Я тебя отвезу, — мужчина прерывает боязливое мямление и уходит. Он оставляет сына рассыпаться в осознании о несбыточности своей мечты.       И на следующий день Чондже правда ведёт мальчика на тренировку за руку насильно, больно сжимает, до синяков. Чонгук знакомится со своим тренером, усатым мужчиной, что смотрит на него оценивающим взглядом и кивает его отцу.       С этого момента Чонгук больше сам себе не принадлежит.       С этого момента он живёт чужой мечтой и чужими указами.       Мальчик забывает о своих желаниях, следует указке отца, угождает ему и всячески терпит избиения за любое место ниже первого. Даже за первое. Потому что Чонгук недостоин его. Потому что Чонгук — ничтожество.       Полки в комнате постепенно наполняются наградами. Душа Чонгука с каждой новой безвозвратно истощается.       На теле прорисовываются всё новые шрамы. Возле лопатки из-за второго места, когда отец отхлестал сына недостойной медалью, еле видный на щеке, когда кинул в него серебрянный кубок. Их множество, даже чуть больше, чем проигрышных мест.       Но больше всего, кажется, их на обливающемся кровью сердце.

***

      Чонгук просыпается из спасительной темноты от судороги. Тело сводит болезненным спазмом, а парень лишь морщится и выдыхает сквозь потрескавшиеся губы.       Когда отпускает, Чонгук подползает к окну своего домика и оглядывается. На улице светает, значит проспал он не очень долго. Горло першит. Хочется пить. Чонгук копается в тренировочной сумке и жадно глотает ледяную воду из найденной бутылки. Не самое лучшее решение с больным-то горлом, но сейчас это волнует в последнюю очередь.       Чонгук выискивает среди своей скомканной одежды шапку, которую впринципе носить не особо любит, но сейчас смиренно надевает, потому что холодно. Очень холодно.       Живот пронзает болью в области желудка и Чонгук сдаётся, достаёт контейнер и ест прям так, без приборов, которых в общем-то, у него и нет. Он наклоняется к миске с куриной грудкой и легким салатом и подцепляет еду губами, медленно прожёвывая. На долго его не хватает. После первого же куска начинает тошнить. Чонгук закрывает контейнер от греха подальше и делает вместо еды ещё несколько глотков воды.       Чонгук сгребает все свои вещи и скатывается по горке вниз. Находит детские качели и умещается на них.       Интересно, его отсутвие хоть кто-нибудь заметит? Вряд ли. Чонгук слишком тихий для того, чтобы его отсутствие бросалось в глаза.       Парень раскачивается на детской конструкции, в упор рассматривая табличку с возрастными ограничениями. Но Чонгуку тоже хочется. У него и не было того самого детства в обычном понимании этого слова, так почему он не может покачаться хотя бы сейчас?       Парень раскачивается, шмыгая заложенным носом и понимает, что такими темпами он сляжет с пневмонией как минимум. Но особо что-то делать не спешит. Да и что собственно сделаешь в этой ситуации? У него теперь нет дома. Стоит бы найти какую-нибудь подработку, но это будет проблематично из-за того же возраста. Чонгук раскачивается, отталкиваясь ногами от промёрзшей земли, и прячет красный нос в ворот тёплой куртки.       Он напевает себе какой-то незамысловатый мотив, чтобы не оставаться в тишине. Кажется, её Чонгук начинает по-настоящему бояться. Потому что его мысли губительны. Они разрушают остатки жизни в нём.       Чонгук резко останавливается и, прикрывая рот ладонью, шатаюшимся шагом доходит до кустов с оградкой. Куриная грудка не приживается. Вода вперемешку с желчью обжигает глотку изнутри. Плечи парня трясутся, пока он пытается отдышаться, а после Чонгук распрямляется и стирает с губ слюну.       Прекрасно.       Чонгук нетвёрдым шагом доходит до своего временного пристанища и ищет в голове пути решения хоть одной из навалившихся проблем. Приходит к выводу, что ему точно нужна подработка и скорее всего не одна, но где ему жить до первых выплат он так и не придумывает.       Его плеча касается чья-то ладонь, а Чонгук резко дёргается, падая с качели. Отбивает себе задницу, но опять же не больно в том самом понимании. Кажется, вообще понятие боли для него стирается.       Перед ним стоит сонный Тэхён, смотрит с непониманием на замершего парня и хмурится спустя какое-то время.       — Снова умереть захотел? — Чонгук лишь опускает взгляд в пол, не находя сил ответить. И горло дерёт нещадно. — Эй, так не пойдёт, парень, — Тэхён за подбородок приподнимает его лицо, заставляя вновь посмотреть на себя. Почему Винсент вообще так о Чонгуке печётся, если парень даже собственному отцу не нужен? — Ну ты чего? И почему так много сумок? Тебя погнали что-ли откуда-то? — пытается пошутить Тэхён, но хмурится лишь сильнее, когда Чонгук взгляд отводит. — Правда что-ли выгнали?       — Почему ты вообще беспокоишься об этом? — всё же хрипло спрашивает Чонгук, но взгляд не поднимает. И не встаёт с холодной земли, впрочем, тоже.       — Потому что когда-то в похожей ситуации мне помогли.       Чонгук недоверчиво хмурится и не сразу понимает, что его поднимают с земли и усаживают обратно на качели. В общем то, Чонгук и тело-то своё плохо ощущает.       — Ты ледяной весь, — ужасается Ким, не выпуская замёрзшие ладони из своих тёплых. — Как долго ты здесь сидишь? — Чонгук молчит и Тэхён понимает, что довольно продолжительное количество времени. — Пойдём со мной, — Ким тянет парня за руку, а тот как-то неосознанно, даже для самого себя, следует за Винсентом. А впрочем и выбора-то у него особо и нет.       Как Чонгук оказывается в уже знакомой квартире забывается воспалённым сознанием. Тэхён закрывает за ними дверь и скидывает половину сумок Чонгука в коридоре, которые добровольно повесил на себя ещё на площадке, затем помогает с этим справиться и отсутствующему парню.       — Ну... — неловко тянет Ким, почесав затылок. — Будь как дома? — Тэхён оборачивается в тот момент, когда тело Чонгука безжизненно падает на пол с громким стуком. — Блять! — шипит Ким, подбегая к парню, что неплохо так приложился носом о паркет. Тэхён видит кровь на своих руках и замирает, широко раскрыв глаза. Дыхание учащается, а парень видит себя в тот самый последний день жизни Ким Тэхёна. Бедро простреливает адской болью, а сердцебиение стучит где-то в глотке.

***

      — Тэхён, как настрой? — Рю подходит со спины и хлопает своего спортсмена по плечу. Ким оборачивается на тренера, переставая разминаться.       — Золото будет нашим, — парень продолжает тянуться, а Шинхо отходит слегка назад, чтобы не мешать. Ким растягивается, разогревает мышцы и накидывает несколько пробных связок ударов.       — У тебя первый бой с Кинэро Рики, — задумчиво бурчит Рю, а Тэхён хмурится.       — Тот самый японец?       — Он опасный соперник, Тэхён.       — А я разве нет? — Ким обиженно фыркает и хмурится, когда не получается ударить бандэдоличаги в прыжке безупречно. Нога слегка косит и слетает с нужной оси.       — Я вообще-то серьёзно, — делает замечание Рю, Тэхён на него оборачивается.       — Я тоже.       — В тебе играет сейчас азарт. Все бои выиграл и забыл, что нельзя обесценивать соперника.       — Разве ты сейчас не пытаешься обесценивать меня? Я видел бои Кинэро, мы разработали почти под каждого возможного соперника идеальную тактику, — Тэхён останавливается возле тренера и с плохо скрываемой детской обидой спрашивает: — Почему ты не веришь в меня?       — Я верю, — Рю вздыхает и потирает заднюю часть шеи. — Просто я почти уверен, что японцы не будут честными. Я просто хочу, чтобы ты был осторожен, — просит Рю с отеческим волнением. Тэхён кивает ему задумчиво.       — Я принесу нам эту победу, просто верь в меня, — просит Ким серьёзным тоном.       — Я всегда в тебя верю, — искренее делится Рю и хлопает Кима по плечу. Он смотрит на потуги Тэхёна изменить траекторию удара и цыкает. — Пятку недокручиваешь, — подсказывает и Ким исправляется тут же. Тэхён закручивает торнадо, пытается не задеть остальных участников, что разминаются рядом. На соревнованиях всегда так. Толкучка, трепетное и напряжённое ожидание и жгучий адреналин. Тэхён готов поклясться, что он зависим от всего этого. В голову бьёт ещё как.       Тэхён вышел на хороший уровень. Он, можно сказать, знаменитость в кругах данного вида спорта. А ещё легенда своей страны, как самый молодой спортсмен, взявший такое количество золота на столь масштабных соревнованиях.       Ким стряхивает напряжение с мышц, бьёт по лапам Рю, уклоняется. Конечно же, не в полную силу, а просто как разминка. Адреналин начинает циркулировать наравне с кровью, наполняя каждую клеточку тела.       Ким делает очередную связку: выброс доличаги, закручивает бандэдолю, как в него что-то врезается. Траектория положения тела сбивается и парень валится на пол с болезненым мычением. Ким слышит крик Рю, чувствует его руки, но лишь хмурится, прижимая к себе пульсирующую лодыжку.       — Тэхён, ты меня слышишь? — Ким не с первого раза, но кивает. От боли невольно слезятся глаза. Парень рядом с ними бледнеет на глазах, впрочем именно из-за него и была получена травма.       — Извините, я не хотел! Мне так жаль! — Рю отмахивается от надоедливого спортсмена и его ломанного английского языка, ощупывая припухшую ладыжку шипящего Тэхёна. Они уже не видят, как парень ухмыляется, отбивая по ладони Кинэро.       Рю помогает Киму дохромать до медицинских столов. К ним сразу же подбегает медик и просит спортсмена присесть. Врач прощупывает ладыжку и хмурится с каждым шипением Тэхёна лишь сильнее.       — Мне нужно с вами поговорить, — сообщает врач тренеру и они молча отходят в сторону. Тогда Ким понимает, что травма серьёзная. И ещё он понимает, что он должен выйти на этот бой во чтобы то ни стало. Больше такого шанса ему может и не выпасть. Это же такой уровень. Ким слишком долго к этому шёл. Он просто не может развернуться сейчас.       Рю возвращается к нему слишком задумчивым.       — Я буду выступать. Пусть мне вколят обезбол и обработают ногу заморозкой.       Рю смотрит на Тэхёна молча. Значит дела совсем плохи.       — Врач сказал, что возможен перелом. Без рентгена нельзя точно узнать, — тихим голосом рассказывает тренер и добивает: — Если ты выйдешь на бой сейчас и усугубишь эту травму, то есть вероятность, что профессиональный спорт тебе будет навсегда закрыт.       Тэхён смотрит на Рю с болью во взгляде. Ну не может он отступить. Слишком много пройдено на его пути для того, чтобы оказаться здесь. Это просто не может так закончиться. Это не может стать его последним боем в успешной карьере, это же немыслимо! Тэхён же никогда не проигрывает, не проиграет и сейчас.       — Значит я буду осторожен.       — Я и не надеялся на другой ответ, — и почему-то Рю на него смотрел ещё тогда с каким-то непонятным сочувствием.       Они молча дожидаются начала соревнований. А после узнают время их спарринга. Тэхёну вкалывают обезболивающее в сопровождение сочувствующих взглядов, что порядком уже бесят. Припухшую лодыжку обрабатывают обезболивающим спреем за пять минут до самого боя.       Ким наскоро проверяет снаряжение и идёт с тренером к доянгу. Судья приветствует спортсменов и подходит к каждому, чтобы удостовериться в полном обмундировании.       Рю Шинхо смотрит на Тэхёна, сцапав его с силой за плечи.       — Я буду в тебя верить, просто будь осторожен. Кинэро знает о твоей травме.       — Всё будет хорошо, вот увидишь, — Ким обнимает тренера и открывает рот, чтобы тот помог ему с капой. Рю даёт сделать глоток воды, чтобы было не так неприятно и подает её. Ким смачивает полость рта и дёсна жидкостью, а затем проглатывает остатки. Он кусает капу от нетерпения, знает, что так раздражает дёсна лишь сильнее, но не может побороть эту давнюю привычку.       Его охватывает адреналин. Ким трясёт головой и разминает мышцы. Под лютым лекарством боли совершенно не ощущается, поэтому парень пружинит на ногах несколько раз от нетерпения. Когда судья приглашает их на доянг, соперники кланяются оценивающей комисии, судье, а после друг другу.       Раздаётся сигнал начала поединка и Ким отбивает по чужому кулаку скорее по привычке, чем из-за того, что так требуют правила.       Кинэро сразу же делает выпад, отчего Тэхёну приходится уклониться. Удар пролетает вскользь. Вокруг чёрного пояса Кима повязанна красная лента. Почему-то парню всегда везёт на этот цвет.       Тэхён делает ответный выпад, пытается вытянуть соперника на удар, но японец медлит. Они расходятся и кружат друг вокруг друга, примеряются.       Судья делает им первое замечание.       Тэхён бьёт первым, попадает в шлем соперника нериочаги, но и сам получает юпчаги в живот. Снова расходятся.       Счёт в пользу красного три-один. Ким обходит японца, пытается закрутить связку, но Кинэро бьёт наопережение. Доличаги обжигает рёбра. Ким на отходе обороняется твио твитчаги, но его ногу сбивают в сторону и Тэхён пропускает бандэдолю, благо Рики второпях сбивает уровень полёта ноги и попадает в грудь, а не в голову.       Теперь по баллам лидирует синий.       Тэхён осторожно избегает чужих ударов, больше делает упор на уклонах. Японец отчего-то медлит. Будто выжидает. Ким делает вброс юпчаги, который благополучно сбивают в сторону, не разрешив претворить в жизнь задуманное. Ким в последний момент успевает вернуть телу баланс, чтобы не открыться противнику.       От большой нагрузки травмированная нога начинает ныть неприятно и Тэхён понимает, почему его соперник медлит.       Нужно срочно выгрызать победу, пока боль не вернулась окончательно.       Ким сбивает чужую атаку и попадает боковым ударом руки в шлем, следом же бьёт ногой нэриочаги. Пока Кинэро слегка дезориентирован удачной связкой, Ким смелеет, бьёт горычаги, захлёстом пятки выбивает себе лидерство. Рики отшатывается от него и разрывает дистанцию, чтобы отойти от неприятных ударов. Ким сквозь стиснутые зубы чувствует пульсацию в лодыжке. Ему нужен нокаут, иначе никак.       Ким вновь дёргается на пробу, пытаясь вытянуть на удар, но Рики на этот раз не реагирует, пытается зайти в спину. Тэхён вовремя успевает увернуться.       Ким не знает как подступиться к тому, кто старательно избегает этого. Они просто ходят кругами, за что получают второе замечание судьи.       Кинэро пытается сбивать удары Тэхёна, со всей силы попадая по травме. Ким терпит сквозь стиснутые зубы. Тэхён понимает, что времени не осталось и делает рискованный разворот на бандэдолю в прыжке, а японец пользуется секундным разворотом и делает самую нелепую вещь на свете: бьёт опчаги в спину разворачивающегося. Поясницу простреливает болью, а Ким с прыжка валится на твёрдый мат в совершенно беззащитном положении тела. Правое бедро хрустит и Тэхён, кажется, даже теряет сознание на мгновение.       Судья подбегает к Киму и экстренно останавливает поединок.       Японец ухмыляется, рассматривая чужие мучения. Судья присваивает ему победу из-за полученной травмы соперника.       Технический нокаут.       Несчастный случай.       Бригада скорой помощи экстренно госпитализирует моментами теряющего сознание, Кима. Доянг окрашивается кровью. Омывает последний бой в карьере Ким Тэхёна и восхваляет чужую жестокость, но никак не честность.       Тэхён был сильным соперником, поэтому нашлось много желающих его устранить.       Несчастный случай, стоящий кому-то слишком дорого.