Треснутая сталь

Больно быть самим собой,

Когда в душе ты не такой.

Определись, так кто же ты?

Где ложь, а где твои мечты?

Твои! Не чьи-нибудь ещё!

Не следуй слепо за своим отцом,

Не проживёшь его ты жизнью за него.

Услышь себя, увидь себя своим лицом!

Сделай то, что сделать должен был давно.

      Воскресенье с утра не радует. Чонгук просыпается уставшим. Голова болит отчего-то. Может, продуло после тренировки? Не понятно. Чонгук переворачивается на бок и понимает, что вчера даже не переоделся после занятий. Выползает с неохотой из-под тёплого одеяла, зевает, прикрывая рот ладонью. Тянется на ходу в смежную комнату. Включает свет в просторной ванной и принимается приводить себя в порядок. Пока чистит зубы, корчит дурацкие рожицы в зеркало. Не помогает совершенно. Настроение ни к чёрту.       Умывается, после вытирает лицо мягким полотенцем. Капли стекают по намочившейся тёмной чёлке, которая после обязательно распушится в разные стороны, когда подсохнет.       В воскресенье Чонгук должен сделать все уроки, чтобы освободить себе время на неделе по максимуму. Иначе не успеет за школьной программой. Недопустимо. Отец наказывает за плохие оценки.       Чонгук спускается вниз в столовую, замечает за столом Чондже. Атмосфера мгновенно сгущается. Отец недоволен, что отчётливо прослеживается по его плотно сжатой челюсти и напряжению, с которым он сжимает чашку в руке.       — Ты вчера не ответил мне, когда я спрашивал про тренировку, — отец отпивает свой кофе, смотрит в упор нечитаемым тёмным взглядом. Не очень приятно, если честно.       — Я уснул, — коротко отвечает парень, достаёт из холодильника уже готовую для него еду и садится с другого конца стола, молча открывая контейнер.       Тошнит от этих блюд. Хочется съесть самый сочный стейк, чтобы прям капли жира стекали от укусов. А не эту бредятину. Диеты — самый ненавистный круг Чонгука.       — Ты пропустил вечернюю пробежку.       — Потому что я спал... — нехотя фыркает, роется палочками в овощном салате с отваренной и практически несолёной куриной грудкой. Отец отставляет кружку, но смотреть на Чонгука не перестаёт.       — В последнее время ты совершенно забыл как себя нужно вести с отцом, — делает вывод мужчина, вставая из-за стола. Подходит к сжавшемуся Чонгуку, который делает максимально занятый вид, увлечённо ковыряясь в еде. Отцу эти потуги безразличны, он уже так привычно тянет сына за волосы, заставляя болезненно промычать. Тянет, тянет, тянет, с силой сжимая у корней. Кажется, всерьёз намеревается вырвать клок в качестве трофея. Чонгук падает со стула на колени, ударяется о белую плитку. Прикусывает губу изнутри, сидит молча и не движется. Отец насильно поднимает его голову, заставляет закинуть её назад. Кадык нервно дёргается от сглатывания.       — Кто так на тебя влияет, паршивец? Этот старый маразматик промывает тебе мозги или же школьные подружки кружат моему мальчику голову? — мужчина ухмыляется, смотрит на притихшего парня, подмечает с усмешкой его плотно сжатые кулаки. — Что? Хочешь ударить меня? — Чондже улыбается, наступает подошвой дорогой обуви на левую плотно сжатую ладонь, Чонгук шипит, а отец всё давит и давит. — Будешь дерзить, на соревнования выйдешь калекой... — мужчина резко отходит от сына, стряхивает с себя невидимую грязь после вынужденных прикосновений. — Ничтожество, весь в свою мать, — последнее, что он говорит, прежде чем выйти из кухни, а следом и из дома.       Чонгук впивается дрожащими пальцами в мрамор плитки, пытается ухватиться хоть за что-нибудь, чтобы не упасть в пропасть, но ничего подходящего попросту нет. Чонгук срывается на скалы вниз, в последний раз предсмертно выгнувшись, и испускает последний молчаливый крик, слышный, кажется, на всю округу. Но в наглухо закрытой душе стены оказываются непроницаемыми. Они не пропускают звук, сохраняя этот вопль отчаяния лишь для себя навечно.       Отец его не любит. Использует? Вполне. Не любит. Чонгук ему совершенно не сдался, тем более его чувства и мысли, которые он никогда и не замечал. И самого Чонгука ведь он тоже не замечал. Он же не состоит из одних тренировок, верно? Он же не может быть настолько пустым? Чонгук — личность со своими идеями и мыслями, интересами, желаниями. Чонгук — не средство достижения цели, не результат удачных или потерянных вложений. Чонгук же живой, ведь так? Почему отец тогда этого не замечает?       — Прости, мам... — шепчет, пытаясь вымолить прощение за невозможность переубедить отца, за невозможность поменять его мнение по отношению к ним.       Даже тот хрупкий искусственно вызванный аппетит пропадает. Чонгук возвращается наверх в свою комнату, плотно заседает за уроки. Штрудирует предмет за предметом, подмечает, что всё ещё уходит на несколько тем вперёд от общего плана обучения. Складывает на завтра рюкзак, подготавливает форму. К семи часам вечера полностью освобождается. До пробежки остаётся ещё два часа, а делать абсолютно нечего. Становится скучно.       Чонгук мотает ногами в воздухе, сам же лежит на животе, подставив под голову руки. Думает, чем бы себя занять. Резко вскакивает с постели и находит на полке проводные наушники, проверяет зарядку телефона. Почему бы и не подышать воздухом? Нужно лишь одеться потеплее.       Чонгук на этот раз надевает шапку, всё же середина осени и головная боль дело такое. Одевается вполне тепло, завязывает наконец свои берцы на высокой шнуровке, топчется на месте. Удобно. Подхватывает запасной рюкзак с самым необходимым по его мнению и выходит из дома. Закрывает калитку за собой и вдыхает воздух полной грудью.       Наконец-то.       Будто гнёт спадает. Может, так и есть.       Начинает темнеть, поэтому Чонгук держится освещённых переулков. Забегает в ближайший магазин за бутылкой воды. Маневрирует между прилавками, чтобы не терять время зря. Чуть не роняет бутылку воды, когда встречается взглядом с продавцом за кассой. Знакомые серые глаза... Это же линзы, да? Нужно будет поискать фото с более близкого ракурса.       Он глупо застывает, пока раздражённый голос Тэхёна его не одёргивает:       — Не задерживайте очередь, — Чонгук машинально кивает, следит за движением чужих губ. Дрожащей вдруг рукой протягивает наличные, а после так же заторможено забирает сдачу.       — Хорошего вам дня! Приходите ещё, — говорит Тэхён с напускной вежливостью сквозь стиснутые зубы. Чонгук не уходит. Держит в руке купленную воду и смотрит на Тэхёна, что раздражается от этого лишь сильнее.       — Я сейчас вызову охрану, — предупреждает, когда Чонгук делает шаг в его сторону. Люди в очереди возмущаются. И Чонгук сдается сегодня вновь. Отступает, как и в прошлый раз, молча. Смотрит на Тэхёна ещё с минуту и выходит из магазина, в котором, кажется, он теперь станет постоянным гостем.       Прохладный воздух раздражает согревшиеся в помещении лёгкие. Чонгук шмыгает носом, убирает купленную бутылку в рюкзак. Достаёт наушники, один вставляет в ухо, второй безвольно свисает вниз. Подключает всю эту конструкцию к телефону и включает какую-то грустную, но атмосферную песню.       Он заворачивает за угол, хочет перекантоваться на площадке. Детей уже нет и она пустует. Почему бы и нет?       Садится на лавочку сбоку, смотрит невидящим взглядом вдаль. Музыка добавляет атмосферы что-ли. Обволакивает. Но ненадолго. Вскоре ему звонит отец и всё вмиг рушится.       Чонгук, не задумываясь, принимает вызов.       — Ты где? — голос мужчины раздражен. Злится? Но на что?       — Решил погулять рядом.       — Про пробежку не забыл? Сегодня удвоение времени за вчера. Быстро домой.       — Я понял, отец.       Вызов завершается. В ушах снова стоит приятная и атмосферная музыка, только вот момент уже упущен безвозвратно. Сейчас она даже звучит как-то смешно.       Чонгук вытаскивает наушник из уха и убирает провод с телефоном в рюкзак. Ускоряет шаг до дома, а после под чутким надзором отца уходит в комнату переодеваться. Сегодня его два круга возрастают до четырёх. Что ж, многовато.       На конце третьего Чонгук выдыхается, но бежать продолжает через силу и плотно сжатые зубы. Если остановится, то получит штрафной пятый. Такая себе перспектива. Отец Чона засекает время каждого круга и к концу четвёртого оказывается просто в состоянии жгучей ярости и безграничного бешенства.       — Ещё медленнее не мог? И тебя мы хотим выдвинуть в кандидаты? Что за бред! Ты меня просто напросто опозоришь! — Чонгук стоит напротив отца в насквозь мокрой одежде, упирается ладонями в колени и дышит урывками. Перед глазами плывёт. Всё же нужно было пообедать и съесть этот недообед. Чонгук облизывает пересохшие от обезвоживания губы, поднимает взгляд на отца, что ходит рядом с ним кругами и возмущается, выливая словесные помои в сторону нерадивого сына. — Позорище! — Чонгук улавливает лишь последнюю часть предложения, прежде чем упасть на холодную землю. Всё же поесть нужно было хоть что-то.       Его, ожидаемо, никто не ловит. Даже не пытается.       Наконец-то Чонгук чувствует себя никак в густо окутывающей его темноте.       Это никак оказывается намного лучше, чем это извеченное и натянутое я в порядке. Оно оказывается более искренним.

***

      Просыпается Чонгук лишь под утро, за несколько часов до будильника. Трёт сонно глаза.       Одевается в школу неторопливо, оттягивает спуск вниз и неизбежную встречу с отцом. Но и это не может длиться вечно. Чонгук всё же тихо спускается и проходит на кухню, чтобы достать свой контейнер с едой, заботливо приготовленной домработницей. Оборачивается на голос отца через плечо.       — Какой же ты всё-таки слабак, — Чондже хмыкает презренно, выливает остатки недопитого кофе в раковину. Молча уходит, а Чонгук не оправдывается. Достаёт контейнер и садится за длинный стол в одиночестве. Неохотно ковыряет палочками еду, грызёт зелень через силу. Остатки возвращает обратно в холодильник, не съев даже трети.       В школу приходит даже раньше положенного. Садится в свой угол около окна и молча слушает сплетни жизнерадостных одноклассников. Ничего интересного. Парень отворачивается к окну, прикладывается грудью на парту, голову размещает на свои сложенные руки.       Новый круг повторяется каждый раз циклично.       После полного учебного дня слегка кружится голова. Чонгук идёт по тротуару неторопливо, балансируя на бордюре. Заглядывает неосознанно в тот самый переулок, где сейчас всё тихо и спокойно. Выискивает инстинктивно даже как-то. Только вот Тэхёна нигде не видно. Чонгук даже специально заходил в тот магазин, чтобы случайно пересечься взглядами, но парня нигде не получается найти. Словно испарился и вовсе.       Домой идти не хочется совершенно. А по-хорошему и на тренировку тоже. Но выбора как такового не представляется, поэтому идёт через силу по неизменному бордюру. Рюкзак уже привычно тяжёлым грузом висит на плечах. И не только он. Национальный чемпионат, к примеру, тоже. После всех этих соревнований с медальками и поощрительными призами, выйти на такой серьёзный уровень действительно очень важно, но оттого не менее волнительно.       Главное пройти в тройку призеров, которых отправят дальше — на Чемпионат Азии. Чонгук не совсем уверен в своих силах, колеблется в разгоне от мнений отца до тренера Рю. Чаще всё же выигрывает первый. Ну потому что страшно. Нельзя же судить человека за страх? Особенно, если сам ничего не добился в этой стезе.       Каждые соревнования подразумевают собой борьбу и, обязательно, травмы. Какие они будут, эти травмы, не известно. Кто-то отделывается испугом, моральным давлением или любыми другими моральными составляющими, кого-то сминает в прямом смысле — физически. Чонгук не знает, что из этого он сможет вынести легче. И сможет ли в принципе. Некоторых борьба ломает и вовсе безвозвратно. Это когда два компонента сходятся, образуя морально-физическую боль. Ей противостоять практически невозможно. В мыслях, как назло, вновь всплывает образ Винсента. У того как раз эта безвозвратная стадия. Где боль присутствует всякая разная. И как тот с ней справляется непонятно. Хотя, как это непонятно? Чонгук же видел эти таблетки. Значит, справляется не самостоятельно. Но и не ему Тэхёна судить. И вообще никому не позволено.       — Смогу ли я победить, не потеряв остатки себя? — шепчет задумчиво, цепляясь взглядом за знакомую калитку. Ответа не слышит, закрывая за собой железные ворота с небольшим щелчком. Переодевается к тренировке и садится в машину отца, что вновь его критикует всё занятие.       А у Чонгука мысли о другом: о высоком, духовном. Он считает чем сможет заплатить за победу, не обанкротившись окончательно. Только вот кроме себя самого ничего у него нет и никогда не было.       — Чонгук, чётче! — Чондже, не выдержав нерасторопности задумчивого сына, спустился вниз. Отец стоит чуть в стороне, руки на груди сложив, и хмурится с каждым ударом лишь сильнее. — Снова мимо! — чуть ли не рычит мужчина, не в силах совладать со своей вспыльчивостью. Задумчивый Чонгук не успевает среагировать на замах чужой руки, зато успевает Рю, закрывая собой парня. Удар приходится приблизительно в солнечное сплетение, но тот настолько несуразный, что тренер лишь хмурится от него. Чондже гневится, что совершенно не способствует его силе и итак отсутствующей технике, зато вот потери концентрации и эмоциональности — вполне.       — Господин Чон, я не разрешаю вам применять силу к своему ученику. Покиньте, пожалуйста, тренировочный зал до окончания тренировки, — твёрдо проговаривает Рю в глаза свирепому отцу.       — Выйди, Чонгук! Живо! — рявкает мужчина, заглядывая за спину тренера. Парень всё ещё не в себе, смотрит загнанно, а после дёргается как-то испуганно, делая шаг в сторону, чтобы выйти из-за чужой спины к своему отцу. Рю перехватывает его за руку, останавливая. — Быстрее! — Чондже нетерпеливо смотрит в испуганные глаза сына. Выглядит, как самый настоящий кровожадный зверь в момент расправы. Может, это сравнение и не далеко от истины.       Чонгук понимает, что ослушаться не может, но и отпускать руку Рю не хочет. Тот защитил его своим телом, приняв удар на себя. Удар, что предназначался вовсе и не ему изначально.       — Чонгук, ты можешь не делать этого, если не хочешь, — предостерегает тренер, отпуская его руку.       Даёт право выбора, что колотит изнутри, ломает Чонгука заживо.       Парень смотрит на часто дышащего отца и спокойного тренера. Задержав дыхание делает шаг. Назад. Заступает обратно за надёжную спину Рю и глаза опускает, чтобы не видеть гневное и перекорёженное лицо отца.       — Его ты выбрал, гадёныш? — мужчина усмехается, собирается дёрнуться в сторону провинившегося сына, чтобы совершить своё правосудие, но его останавливает вытянутая вперёд рука Рю.       — Чонгук сделал свой выбор. Уходите, Господин Чон. Иначе мне придётся применить к вам силу.       — Проклятый старик! Чёртова школа! Неблагодарный сын! Чонгук, вспомни кто я и кто они? Что будешь делать, когда поймёшь, что даже жрать тебе без меня нечего? Сдохнешь от голода, подобно жалкой шавке? Такой жизни ты себе хочешь? Да я столько денег в тебя вложил, скотина! — Чондже всё же дёргается в сторону сына вновь. Удар в шею заставляет мужчину резко осесть на пол, потеряв сознание.       — Помогите мне, — просит Рю у нескольких крупных ребят, что поднимают обмякшее тело мужчины и выносят в коридор с мягким кожаным диваном. Шинхо оборачивается на сжавшегося Чонгука и, положив руку на плечо, улыбается мягко: — Ты мне как сын стал. Если тебе нужна помощь, я всегда помогу. Можешь пожить у меня, если хочешь. Чонгук, главное никогда не сомневайся в себе.       Парень смотрит на тренера отрешённым взглядом и не знает, что и сказать. Он впервые пошёл против отца. Впервые ослушался. Рю хлопает его по плечу и просит присесть отдохнуть, чтобы, кинув на него взгляд, продолжить тренировку в гробовой тишине. Потому что никто не находит в себе сил спросить, да и ответить, собственно, тоже некому. Чонгук ложится на пол, не заботясь о чистоте своего белоснежного добока после этого опрометчивого действия. Резиновое покрытие зала слегка холодит непривыкшее тело, Чонгук подтягивает к себе ноги, обнимая их руками и закрывает глаза.       Он просто устал.       Нет больше сил бороться и дальше в одиночку.       Не хочется мешать Рю, но к отцу возвращаться ещё хуже. Поэтому после тренировки, когда его будит тренер, Чонгук просит ключи от кладовки, в которой пропадает инвентарь и обещает, что не задержится надолго.       — Это необязательно. Чонгук, я живу один, мне не сложно. Просто прими помощь и не думай о последствиях.       Тогда, сломленный тяжестью собственного выбора, Чонгук всё же согласился. Последовал за тренером до самой квартиры и отказался от еды, уснув сидя за столом.       Во сне принять сложившуюся ситуацию легче. Во сне Чонгук не чувствует боли, не видит свирепого взгляда отца и сжатых до боли кулаков. Лишь серые глаза Тэхёна, что улыбается ему и зовёт за собой.       Чонгук впервые делает своей собственный выбор, что приводит его в небольшую квартиру своего одинокого тренера, который нашёл в нем своего названного сына и искренне пытается помочь. Чонгук впервые ослушался отца, выбрав не яростные избиения, а тёплые и нежные ладони Рю, что чувствуются даже сквозь сон лёгкими поглаживаниями по плечами.       Чонгук выбирается из клетки жестокости, только вот как жить за пределами лезвий не знает. Слепо идёт на тёплый свет и надеется, что не обожжется. Надеется, что делает всё правильно. Надеется, что это не убьёт его, как мотылька свет лампы. Надеется. А что ещё, собственно, остаётся?       Чонгук делает выбор впервые в свою пользу, а не в сторону своего отца. И, кажется, что верный.

***

      Теперь эта идея не кажется такой уж и правильной. Что делать дальше без отца Чонгук не знает. Тот ведь был прав во всём. Чонгук никто без него, ничтожество.       Парень молча забирает кинутую в прихожей сумку со снаряжением и тихо прикрывает за собой дверь. Чонгук мысленно настраивается на встречу со свирепым отцом, разглядывая редкие камушки под ногами. Тот будет взбешён, оно и понятно. Чонгук его ослушался.       Он идёт по тротуару, опустив голову к дороге, плечи зажаты, а темная чёлка едва позволяет видеть собственные ноги и путь, которому он, собственно, и следует. На тёмную макушку накинут капюшон любимой тёмно-зеленой худи, которую всё же получилось спасти от подсохших капель собственной крови. В плечо резко врезается прохожий, заставляя Чонгука поднять отрешённый взгляд. Перед ним взъерошенный Тэхён в кожанке поверх чёрной зипки, капюшон которой накинут поверх окрашенных пшеничных волос.       Чонгук смотрит в серые дымчатые глаза и вновь пропадает. Тэхён же раздражённо цыкает и пытается уйти, но замирает на месте, услышав тихий голос Чонгука:       — Ким Тэхён.       Чонгук наблюдает за смятением на чужом красивом лице и взгляд отвести себе не позволяет. Тэхён подрывается к Чону, хватает за ткань худи и подтягивает к своему взбешённому лицу. Они так близко, что могут ощутить дыхание друг друга.       — Что за хуйню ты несёшь? — Тэхён слегка встряхивает потерянного Чонгука, что залипает на движения пухлых губ, неосознанно облизывает и свои. — Откуда, блять, ты знаешь это имя!? — Тэхён, не выдержав, бьёт Чонгука в живот кулаком, заставляя согнуться. Хватает за тёмные волосы и тянет, поднимая взгляд на себя. Чонгук его по доброй воле и не отводит, лишь шипит от удара и вновь в запавшие черты всматривается.       — Ты — это и есть Ким Тэхён, Винсент, — шепчет Чонгук хрипло, улыбаясь, и тут же получает следующий удар по лицу. Видно, что парень не сдерживается, бьёт в полную силу. Чонгук шипит, стирая с уголка лопнутой губы кровь. — Я хочу тебя поцеловать, — срывается с языка неосознанно. Видимо, удар и вправду был достаточно сильным.       — Совсем ебобо? Настолько приложило? — Тэхён аж злиться, видимо, перестаёт, начиная осматривать лицо Чонгука. Дотрагивается к нежной коже своими прохладными пальцами и губы эти свои прикусывает. Пытка, честное слово.       — Ты мне нравишься, кажется, — зачем-то продолжает, но чувствует, как пальцы Тэхёна замирают, а серые радужки глаз сканировать душу начинают, не иначе.       — И почему же ты не увернулся от такого простого удара, если с тремя отморозками справиться смог. И за что мне это всё? — Тэхён сокрушенно выдыхает, отходя от парня на шаг назад. Чонгук смотрит на него, как на знаменитость, не меньше. Но по факту Ким таковым и является.       — Если ты сможешь предложить мне только удар, я приму и его, — Чонгук и сам не понимает своих действий и фраз, лишь улыбается глупо и совершенно не контролирует себя.       — Ты тупица? Мы никогда не будем вместе. В больницу сходи. Скорее всего сотрясение, — бросает небрежно Ким, разворачиваясь. — Хотя проблемы с головой вряд ли лечатся у таких, как ты. Даже бить тебя больше не захочется, жалкий, — говорит не оборачиваясь и уходит. Правда картинка размывается, но Чонгук уверен, что тот уходит от него.       Парень смотрит вслед Тэхёну и всё так же глупо улыбается. И всё-таки проблемы у Чонгука не с головой, а с нервным сердцем, что маячит о стенки рёбер до того, как Тэхён скрывается за слишком расплывчатым, словно иллюзорным, поворотом. Да даже после не успокаивается, отбивает бешеный ритм до самого дома Чонгука.       Парень смотрит на ненавистную калитку и глубоко вдыхает, прежде чем сделать шаг вперёд. Звучит привычный скрип и Чонгук возвращается в свою клетку добровольно, не найдя себе места на свободе. Просто потому что не умеет.       Чонгук добровольно возвращается в логово зверя, ложно именуемое домом.       Чонгук тихо проходит в комнату, скидывая сумку у входной двери. Продвигается вглубь просторного помещения, следуя на кухню. Знает же, что отец неприменно сейчас там. Впрочем, как и всегда.       Чондже сидит во главе пустого стола с неизменной чашкой крепкосваренного кофе и читает новости в планшете. Чонгук садится напротив отца, с другого конца, и молча поджимает губы.       — Что, так быстро приполз? — мужчина делает небольшой глоток, поправляя свои очки для работы за тонкую золотую оправу. Только вот тот никогда не надевал их дома. На сына не смотрит. Чонгук сжимает ладони на бёдрах и не знает что сказать.       — Извини.       — Извини? — Чондже раздражённо снимает очки и смотрит исподлобья на сына. — И это всё, что ты мне скажешь? Ты выбрал какого-то старика вместо родного отца, а сейчас заявляешься в мой дом и чего, собственно, добиваешься? — степенный уверенный мужчина определённо пугает Чонгука больше яростного. Оттого, что непривычно. Словно не по-настоящему.       — Прости, я...       — Хватит оправдываться, Чонгук. Ты меня разочаровал.       — Но я... — парень пытается что-то сказать, нижняя губа начинает мельком дрожать. — Я просто устал и...       — И променял родного отца на тренера, — Чондже вновь делает несколько больших глотков кофе. Ставит кружку со стуком на стол. — Хочешь, чтобы я проникся тяжестью твоей судьбы, сынок? Или же раскаялся перед тобой, ничтожеством? Зачем ты пришёл, Чонгук?       — Я не... — слеза всё же скатывается по щеке. Чонгук не успевает её стереть, отец её видит. Он видит его слабость.       — Ты даже сейчас мямлишь и ничего внятно ответить не можешь. Весь в свою мамашу. Знаешь, я всё же рассчитывал, что спорт сделает из тебя мужчину. Но даже я могу ошибаться. Ты ничтожество, Чонгук. Самое бесхребетное создание в этом грёбанном мире, — мужчина откладывает выключенный планшет и встаёт из-за стола. Обычно тот никогда не читал на планшете. — Хоть где-то ты стал лидером. Можешь гордиться собой, — спокойно проговаривает Чондже и собирается уходить. Чонгук вскакивает из-за стола и подходит к отцу, хватает его за руку и падает на колени перед ним.       — Прости, я сделаю, что угодно! Прости меня... — кричит в истерике, пока мужчина хмыкает на его жалкое поведение и брезгливо выдёргивает свою руку из чужих.       — Говорю же, ты совершенно не отличаешься от своей матери. Когда-то она стояла передо мной на коленях, как ты, и молила простить измену, — Чондже смотрит на замершего всхлипывающего парня и улыбается как-то грустно. Чонгук не слышит, а если слышит, то не может понять, что именно. Мама никогда не изменяла отцу, изменял всегда он. Чонгук не слышит, не понимает, пропускает всё мимо, лишь жмётся беспомощно ближе к родному. — Тогда я пообещал себе никогда не совершать больше подобных глупостей.       — Прости меня.       — Если ты ещё раз ослушаешься...       — Никогда, — в бреду жмётся к отцовским ногам и плачет, сжимая ткань брюк.       — Тогда вставай, сынок, — мужчина хлопает сына по плечу с непринуждённой улыбкой. Никогда прежде он так не делал. — Впредь я буду предельно ласков с тобой, — с сарказмом и через зубы цедит, оставляя на щеке парня след от пощёчины, стоит тому нетвёрдо встать на ноги. Чонгук щёку изнутри прикусывает до крови, чтобы не сказать ничего, сдерживает боль и глаза опускает в пол. Слёзы душат, за них стыдно. Потому что парень испугался. Побоялся, что отец от него откажется. Поэтому сейчас стерпит любое издевательство, не поднимая взгляд.       — Ты опаздываешь в школу. А прогуливать уроки нельзя, — Чонгук кивает едва заметно и поднимается по лестнице в свою комнату, чтобы собраться в школу. Отец его, кстати, сегодня подвозит сам. Хотя никогда не делал этого.       Решётка захлопывается с отчаянно громким щелчком.