После дождя

I let it burn You're no longer my concern Faces from my past return Another lesson yet to learn

(Billie Eilish — No Time To Die)

                     — BlackBus, — зевает и читает название кафешки Дин, на которую засматривался, с прищуром от солнца, уже несколько минут, — а на парковке стоит белый почтовый грузовик. Как думаешь, название «Почта Денвера» было занято? Он уточняет у Сэма, который был слишком сосредоточен на входной двери кафе, чтобы оценить шутку. — Почему у какого-то кафе вообще стоят почтовые грузовики… И это был правильный вопрос, на которой они не могут ответить уже полчаса. Как стать миллионером только без вариантов ответа, а помощь зала состояла из периодических комментариев Сэма. Не утешительных. Когда это он утешал? Он, когда не надо (сейчас), говорил безнадежную правду. В их случае: черт его знает, как кафешка связана с почтой и узнать пока не суждено… Посетители заходят и выходят, почтовый грузовик стоит у заднего выхода без каких либо интересных движений вокруг него, кафе с черными досками выглядело как обычное кафе на окраине Денвера. Дорога поднималась к холмику, разъезжалась в обе стороны, а по центру — кафе, за которым только возвышалась стена из елок. Стильное, в конце-концов. Импала незаметно стояла внизу, на обочине, в начале дороги под углом. И если бы им была чуть-чуть интересна история кафе, то они бы узнали, что BlackBus это трансферная компания местного бизнесмена, которому лень было придумывать отличающееся название для своей кафешки. Но им не интересна сраная история сраного кафе в Денвере. — А на права сдают только местные шлюхи. Интересный город, жаль не по нашей части. Снова вздыхает Дин и плотно скрещивает руки на груди, устраиваясь поудобнее на пассажирском. Видимо, готовился прикрыть глаза и отключиться, пока день не успел испортиться. — Боже мой, — звучит у него над ухом. Ну вот и испортился. Дин приоткрывает сначала один глаз, нехотя, затем второй, уже активнее. Если что-то заставило Тринити на заднем сидении наклониться к ним и охнуть, это что-то явно стоит внимания. — Кайли. О, они все во внимании. Девушка в черном фартуке возникла в луче солнца на деревянном крыльце, чтобы переговорить с другой девушкой, снова не очень прилично одетой. Видимо, дальнобойщица. Видимо, та, которую видели ночью у мотеля. Кайли щурится, как живой, сука, человек, нежно улыбается и кивает, словно дома в Стэнфорде ее не оплакивали родители. Она же без вести пропавшая, это вообще она? У Трин скручивает живот. Выстраивается сложная цепочка, но ни начала, ни ее конца не видно. Только последствия не нашего выбора. Даже Кайли здесь оказалась, видимо, благодаря отравленному стакану Тринити. Неестественный отбор. Привет Кайли, еще одна выжившая. Лицо Кайли вызывало неприятный холодок в костях, словно она смотрела на свое воспоминание о ней (но это не правда, потому что такой хорошей и улыбающейся она ее не помнила, в ее голове она все еще член банды стэнфордских задир с Оливером во главе). Она не должна быть рада ее видеть, но… что-то вроде легкой улыбки касается лица, ведь она напоминала о Стэнфорде. Она выглядела как кто-то, кто был похож на Кайли, на замечательную актрису, призрака… раз полиция не нашла ее, то кто она? К сожалению, Трин не спутает с кем-то другим ее чересчур выпрямленные плечи, модельный рост, тонкие ноги, пристальные взгляды заводящий компанию смех, который доносился сквозь приоткрытые окна Импалы. Ее хотели, как самую сладкую конфету с привкусом рома. Рядом с ней можно было не пить, ее карамельные глаза опьяняли. Она запомнила ее черты, потому что такой в тайне хотелось быть. — Кайли? Та самая Кайли? — уточняет в недоумении Дин, разглядывая под лучами солнца женскую фигуру на холме. — Пропавшая из Стэнфорда Кайли Морган? — оборачивается на секунду к Трин. — Да, только она покрасила волосы в красный, — отвечает отстраненно. Действительно, у нее был темно-бордовый хвост, вместо черного. Привычка носить туго затянутый и зализанный хвост не исчезла. Все-таки, это точно Кайли Морган. И она уходит обратно в кафе, а другая девушка исчезает за домами справа. И теперь, все немного сложнее укладывалось в голове. Все мысли острые и весят по несколько килограмм. Как будто пытаешься уложить вещи в чемодан, а он, сука, не закрывается, как бы ты по нему не скакал. Придется открыть его и помолиться над вещами еще раз. И почтовый грузовик, который они увидели в километрах отсюда, и Кайли, которая почему-то работала в денверском кафе с этими грузовиками. Почему? Дин думал недолго, прежде чем коротко выдохнуть и хлопнуть дверью. Кислорода в Импале не хватало для усиленных размышлений. За ним через секунду вышли Сэм с Трин, как бы принимая приглашение Дина выйти на улицу. Руки упер в бока в ожидании, когда двое собеседников выйдут. — Все это… кажется странным, — начинает Дин про очевидное. — Подстроенным, как сказал Кас? — схватывает Сэм на лету недосказанную мысль брата. — Да, именно подстроенным, — крутится на месте и разворачивается от них к деревьям, потом обратно к кафе. — Сначала дело с египетской богиней, теперь Денвер с этой, — машет рукой в сторону кафе, — пропавшей, или уже не особо пропавшей Кайли, за которой мы изначально приехали в Стэнфорд. Мне от этого не по себе. — И что ты предлагаешь? — Сэм обходит капот и подходит к Дину, заслоняя солнце и вид на проклятое кафе своим ростом. — Не идти туда, потому что это ловушка? — Я пойду, — встревает Трин и чуть ли не поднимает по привычке руку, как на уроке, чтобы получить разрешение издать звук, но тут же неловко опускает руку обратно. Обе головы к ней поворачиваются. Одна голова не выражала ничего, естественно. Даже подозрительное спокойствие. Вторая же, Дина, повернулась со сдвинутыми бровями к носу. Потому что какого черта ты заговорила? или какого черта ты бросаешься в пекло? Дин уже начал открывать рот, чтобы возразить, — Если это ловушка, то она явно для вас, вы же знаменитые, — усмехается и тут же сглатывает усмешку обратно. Дин оставил попытку что-то сказать, — Логично пойти мне, Кайли знает меня, я знаю ее. Мы не очень хорошо общались, но она хотя бы не будет против поговорить. Я скажу, что ушла из Стэнфорда и ищу новую жизнь, у нас точно будут общие темы для разговора. А если что-то не так, я замечу. Запомню. И когда выйду, уже решим, что делать дальше. Дин совсем потерял желание прерывать монолог, тем более он уже кончился, а он с интересом его дослушал. Сэм тоже слушал, снова с подозрительным принятием, словно он успел смириться с намерением Тринити когда-то давно. Возможно, он компьютером просчитал ее возможные решения и теперь он не удивлен. Даже, можно сказать, он ожидал. С грустным пониманием, Дин кивает самому себе и смотрит в землю. На свои ботинки. Ищет там еще немного понимания, потому что внутри пусто. — Ты быстро учишься, Трин, — проговаривает достаточно громко, строго и двигается с места, начинает обходить машину к водительскому месту. — Мне это не нравится, — в заключение. Сэм шумно усмехается, дергает уголком рта. Трин дергает в его сторону головой, но тут же возвращает взгляд к Дину. — Это значит «да»? — Пятнадцать минут, — он складывает руки на крыше и пристально сверлит ее взглядом, заставляя его послушать. Внимательно послушать и поверить, — Пятнадцать минут и ты выходишь. Что-то странное, ничего странного — не важно, через пятнадцать минут ты возвращаешься к машине. Довольно строго, сложно такому приказу сопротивляться. Почти как указы родителей, недородителей, Тринити хорошо помнила их шипящие интонации, и они всегда означали одно — мы не любим тебя и вынуждены терпеть. Поэтому голова Трин вот-вот задымится, ведь… Дин вовсе не шипел и в его словах не было той самой знакомой нелюбви. Он был строг, но… в этом он и прятал любовь? Слишком сложное уравнение, хоть Трин и щелкала математические задания на парах, как орешки. Трин ничего не остается, кроме как решительно закивать. Убедить Дина, который тоже кивнул, посмотрел на Сэма, чтобы увидеть его кивок. Они все согласны, но Дин согласен меньше всех. Его кивок головой скрипнул, словно шея должна хрустнуть. Она не хрустнула. Даже когда Дин повернул голову, чтобы проводить спину Тринити взглядом. Ее сгибающиеся и разгибающиеся пальцы тоже не убедетельны. Она всем телом настраивала себя зайти внутрь. Сказать «я могу, без проблем» и потом сломаться пополам, так и не начав — ее стиль. Винчестеры еще не знали ее настолько, чтобы не отпустить. Они знали ее, как обычного человека, который по-прежнему нуждался в спасении, а смотреть, как она отчасти помогает им, в каком-то роде спасает… Смотреть противно. Стыдно. Как им может быть не стыдно?! Трин зашагивает на крыльцо, ощущая себя, как на Эвересте. Чтобы продолжить идти, нужна кислородная маска и специальные ботинки, чтобы не разложиться на пороге. Ее точно там не ждут. И нужно самой не выглядеть ловушкой для Кайли. Вдруг Кайли заподозрит в ней полицейского под прикрытием? А если Кайли смотрела новости и знает, какой фурор произвела Тринити перед уездом? Похвалит и похлопает по плечу? Скажет: ахуенно, все равно терпеть не могла этот Стэнфорд. Если рисовать все возможные варианты, то краски могут и не закончиться. Можно смешивать бесконечно и пугаться с каждым штрихом все сильнее. Можно простоять час перед дверью бара в прострации. Каждый ее шаг к двери, кажется, длится несколько часов. Замедленная съемка. Ей хочется обернуться перед нажатием на ручку двери, но глаза любого из них бы ударили ее в солнечное сплетение. Залезли бы внутрь и сжали ребра в кулаке, как засохшие ветки. Она заходит внутрь в мысленном одиночестве. В нос пробивается запах сырого дерева, мокрых тряпок (здесь недавно убирались), лука и, неизбежно, пива. Но пива вкусного, не такого, от которого хочется морщиться и махать рукой перед носом. Все запахи вежливо брали ее за руку и приглашали на казнь. Столики и скамейки из вылизанного блестящего дерева. Ноги сгибаются у ближайшего, и она проскальзывает на скамейке до стены. Взгляд торопливо оглядывает людей в фартуках. Пальцы, скрещенные в замке, постукивают по коже и отбивают ритм ноги, которая так же тряслась под столом. Бордовый хвост, где бордовый хвост? Занят еще один стол двумя парнями в углу бара, а остальные вокруг — сотрудники. Один натирал стойку, другая боком сидела на барном стуле, третья… третья выходила из подсобного помещения и у нее был бордовый хвост. Натирала его, видимо, той же тряпкой и тем же моющим, каким и столы. Блестели поверхности одинаково. Кайли не особо засматривается на новое лицо, берет блокнот из-за прилавка, не отвлекая коллег от разговора и идет к столу. Каждый шаг отдавал Тринити в висках, она сглатывает. Ей не нужно было открывать рот, чтобы поздороваться, потому что Кайли сама только что открыла рот и поднесла ручку к блокноту, как застыла каменной статуей. Несколько секунд ни один мускул на ее лице не двигался, кроме зрачков, которые прыгали из одного угла глаза в другой, рассматривая знакомое лицо. Ну, вы не подумайте, Трин ничем не лучше. Как бы она не пыталась морально подготовиться к лицу Кайли — к нему не подготовишься. В коридорах Стэнфорда она всегда появлялась, как яркая вспышка. Каким-то образом она выглядела лучше, вкуснее и злобнее, чем обычно. Сейчас, конечно, привычные напряженные провода между ними ослабляются за счет неожиданной встречи. Не Трин сбросила напряжение: Кайли словно схватилась за провода голыми руками и воспользовалась ими, как вспомогательными веревками, чтобы приблизиться к Трин и внимательно рассмотреть. Даже немного приятно встретить знакомого человека вдали от дома (какого дома?), пусть и не подругу? Немного врага? Сколько раз она сканировала ее взглядом в коридоре, сверху вниз? Ничего не меняется, все еще сверху вниз. Ее бровь выгибается в удивлении и одновременном принятии. — Тринити Паркер, — произносит ее имя так же четко, как в коридорах Стэнфорда. После озвучивания ее имени, она улыбалась, пришибала к шкафчикам или оставляла грязную работу друзьям (Оливеру и миньонам), чтобы не портить свежий маникюр. Почему? Тринити не принимала условия игры (учебы) в Стэнфорде. Они, блатные, заправляли группами студентов и использовали их, как цепных собак, но Тринити не подавалась. Ну, и, к тому же, все детдомовские друг друга недолюбливают. Словно они им напоминали о прошлом, а прошлое хотелось закопать. Поэтому они продолжали закапывать Тринити, но у нее иммунитет к нелюбви. Даже потребность в ней. Трин распахивает глаза и несколько секунд играет в удивление. — Боже, Кайли, это ты? — мы увидели тебя еще издалека, с Импалы, остается несказанным. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает со здоровым, детским интересом. — Что ТЫ здесь делаешь? — возвращает она бумеранг по лбу и ждет с наигранным восхищением на лице. Ее губы удерживают тяжелую, давящую на собеседника улыбку. Ее невозможно было обыграть в манипуляции, она чуть ли не выдумала этот термин. Внезапно Тринити становится объектом подозрения: карие глаза вместо ламп, хотя разыскивают Кайли, как пропавшую! Ладно-ладно, Трин тоже разыскивают, но это не суть… И Трин понимает, что схватку взглядов она не выиграет, тем более ее ногу под столом начало сводить, колено больно уперлось в дерево и застыло. Она якобы грустно усмехается и тяжело вздыхает, прежде чем начать свою ковбойскую историю. Была бы у нее шляпа, она бы драматично сняла ее, для эффекта истории. — Я бросила Стэнфорд, пару дней назад, — бросает глыбу, которая проламливает стол. По ощущениям, замолчал единственный занятый столик в углу, чтобы насладиться неловкой звенящей тишиной в баре. У Трин голова раскалывается от стука кружек, как будто окутанная в колокол. — Теперь катаюсь, ищу свое призвание, — вырезано из воспоминаний о мыльных операх, которые фоном были включены в гостиной Дженны. — Но у тебя же нет прав, — замечает Кайли все с такой же улыбкой, все так же громко на весь бар, оставив ручку в одной руке, блокнот в другой, и сложив руки на груди. В тяжелом ожидании. Давящем. Трин сглатывает, хотя у нее не было времени на это. — Конечно, нет, я пока передвигаюсь на автобусе, — усмехается. Она заслуживает от Кайли замедленный кивок, но кивок! Она верит, информация аккуратно укладывается в ее неправильной, острой голове. — Это невероятно, что ты зашла сюда, Тринити. Расскажи мне все, — она пушинкой касается скамейки напротив, складывает теперь руки на столе, оставив одну придерживать подбородок. Поза для слушания. И почему вдруг Тринити нужно рассказывать историю своей жизни? — Мне жутко интересно. — Это мне жутко интересно, — не выдерживает Тринити и не боится наклониться чуть-чуть к столу, пряча руки под столом, потирая их и сжимая пальцы от холода. — Тебя до сих пор ищут, что случилось? Почему ты здесь? Ее блаженная улыбка стирается с лица, словно ей дали пощечину, и Кайли мгновенно закатывает глаза, кривит и поджимает губы, выпрямляя позвоночник. — А, к черту этот Стэнфорд, ты сама сказала, — она продолжает громко разговаривать, пока Тринити пыталась максимально близко наклониться к столу, чтобы создать некую интимность. — Заебала меня до смерти бесконечная учеба и бесконечные упреки родителей. Они пытались вести себя, как настоящие, но их самое оригинальное наказание это забрать ключи от порше, — закатывает глаза, смеется и вдруг, Трин не замечает откуда у собеседницы взялась в пальцах сигарета, начинает курить. Кайли кажется смешной нелюбовь родителей, Тринити понимает, ей смешно точно так же. По другому и не заговоришь про травмы, но почему Кайли вообще говорит о чувствах? Из нее их топором не выбьешь; только если убить ее и вскрыть грудную клетку, и то… там скорее всего найдут склад окурков и отрывки из комиксов. Так она сбежала или нет? Знает ли она и помнит ли последнюю ночь в Стэнфорде? Знает ли, что в напиток что-то подмешали Трин, но выпила его Кайли, а потом отключилась. Если бы знала, наверно бы, зарезала уже за столом? Значит не знает? Но что же за волшебный «я уеду и начну новую жизнь» напиток она выпила? — Когда ты решила уехать? — ох, как же тонок лед под ногами, а ее осторожные шаги только усиливали тишину. Колкий взгляд, как наточенный нож, стрелял метко в цель, словно она всю неделю только и делала, что стреляла по банкам за баром в лесу. Дым с сигареты поднимается неспешно, но все искрение движения Кайли резкие; такие, что, моргнув, их можно не заметить. Через секунду Кайли уже пожимает плечами и трясет сигарету над пепельницей. — Да сразу же после той тусы «У Уилли», — не врет, говорит правду про последнюю вечеринку и про последнее место, которое посетила Трин, перед тем как ее бросили, как щенка, на заднее сидение Импалы. Проклятое место, видимо там портал в сверхъестественное. — Помнишь ее? Ты пришла с Мэттом. Метит, целится, попадает. Ждет, снова не двигаясь, и что самое отвратительное, не моргает. Дым сигареты медленно испаряется. Как бы сильно Трин не переносила сигареты, она даже не морщится, не чувствуя ничего вокруг. Кайли смотрела пристально, боялась упустить что-нибудь, чего так ждала от Тринити. Но Трин не такая сильная, чтобы уверенно врать и продумывать свои ходы в шахматах на несколько шагов вперед. Ее хватает максимум на один шаг пешкой, а Кайли, словно зная, что она хочет из-за пешки освободить слона, двигает ферзя вплотную. — Да, конечно, помню. С Мэттом мы расстались перед уездом, — пожимает плечами, — у нас всегда были разные цели в жизни. У него футбол, а я, — вдыхает весь прокуренный воздух в баре, как запах свеже скошенной травы, — пока не знаю. Надеюсь найти работу, лишь бы не учиться, — у Трин внутри кости ломаются, потому что она до одури любила засыпать в учебниках… У Кайли загораются глаза в отчаянном понимании, пока она затягивается. — И не говори! — довольно восклицает, как только отпускает дым. — Томми, налей нам чего-нибудь! — кричит она парню за барной стойкой. — Пиво? — Нет, тут такая встреча, пиво не серьезно. Мы будем виски. Мы? Кто такие мы? Почему мы уже без пяти минут подруги? И почему так тяжело сказать «я не пью», словно Кайли могла приколотить взглядом к стене, вместо памятной фотографии? Трин не пьет, но она не осмелится прервать хорошее настроение Кайли. Тем более про почтовые грузовики у черного входа еще предстоит выяснить, интересно только, не прошло ли пятнадцати минут? Не хотелось бы, чтобы приятный разговор прервал хлопок двери, и все взгляды устремились на вошедших Винчестеров. Трин не хочет виски, но она вежливо молчит, когда еще один официант подходит и наливает им в рюмки виски. Как бы обстановка не располагала расслабиться (в кафе зашли мужчина и женщина, заняв места у барной стойки), Тринити не может перестать себя чувствовать пятиклассницей, случайно оказавшейся на домашней вечеринке студентов. — Смотри не переработай, Кайли, — бросает он через плечо, уходя. — Иди к черту, — говорит она с улыбкой до ушей и с рюмкой в руке, уже не смотря на спину Томми. Готовность Кайли вынуждает Трин тоже поспешить и взять двумя пальцами рюмку, неумело. Если бы кто-то сказал полгода назад, что однажды Кайли и Тринити будут пить друг с другом, ну… Вот они сидят с рюмками наготове. Губы Трин пытаются улыбнуться или что-то сказать, но максимум, что получается — дергаться. Зато у Морган, конечно же, гордо, решительно, с наслаждением улыбаться получалось всегда, словно в любой ситуации она — королева выпускного, даже если конкурс и не объявляли. Если что, пусть забирает корону, Трин все равно. — За новую жизнь. Приподнимает рюмку и больше не улыбается. Только внимательно смотрит, словно у Тринити на лице еще остались головоломки. Говорит серьезно, как на поминках. С оттенком конца, а не начала. Словно импровизация и спонтанность уже кажется сценарием. Слишком грандиозно и не в характере неблагодарной Кайли пить с серой мышью, хоть уже никто из них и не учится в университете. Может, роли и сценарий писались только для универа, а в реальной жизни они не ненавидели друг друга? Что бы не было правдой, Трин не может кого-то ненавидеть, даже Кайли. Даже сейчас. Тем более сейчас, но… невозможно контролировать сжатые зубы и короткие вздохи. Ее уверенность пугала и развивала бдительность. Прошло ли пятнадцать минут? Здесь нигде нет часов, чтобы не чувствовать течение (наводнение) времени. По ощущениям прошли сутки. Кайли запрокидывает голову и выпивает одним глотком. Не оставляет Тринити выбора, она медленно повторяет. И где-то посередине глотка, когда виски растекается по языку, она понимает, что не должна была. Он щиплет, он противный, он обжигает горло, и чтобы не терпеть вкус, сглатывает, когда возвращает голову вперед. И они снова смотрят друг на друга. Обе в ожидании продолжения разговора, но через несколько секунд, Трин уже смотрит вопросительно, но вопросы относит ко внутренним процессам, типа… глотка, легкие, какого черта? Брови сводятся к носу. Сглатывает еще несколько раз, хотя сглатывать больше нечего. Собственная слюна отравляла. — Я ждала этого почти две недели, — льется, как волшебная пыльца. Доносится из-под воды, снова из воды, как будто стены сейчас сломаются и в кафешку зальется волна, а все русалки начнут заливаться смехом над наивной Тринити, которая думала, что спаслась от озера. Если виновато все еще озеро, то все, в том числе и Тринити, уже не живы. По ощущениям — она задыхается. Натирает шею, словно это поможет избавиться от жжения в горле. — Ты знала, что я приду? — заикается без воздуха в легких, пытаясь удержаться за края уплывающего стола. Его размывало водой, и он превращался в мягкие водоросли. Ловушка все-таки не для Винчестеров. — Я не верила, честно, когда мне сказали, но… — она резко расслабляется, снова закуривает и скалится довольнее, чем обычно. Зубы сверкали. На «но» она глубоко и вдохновлено задумывается, пока взгляд снова не касается качающейся Тринити, и она резким движением наклоняется к столу. — Я не могла дождаться, когда ты наконец-то выпьешь свой ебанный напиток, — хлопает по столу, заставляя Тринити вздрогнуть и отдернуть руки от стола, звуки как во сне, но не заставляют ее проснуться. Силы ее покидали, голова падала на плечи. Оставаться в сидячем положении становилось невыносимым, словно каждая конечность по очереди отказывала и не поддавалась контролю. Глаза еле фокусируются на мутном лице Кайли, которая явно пыталась задушить без физический касаний. Пожирала ее взглядом (если бы Трин была едой, Кайли бы ела руками), словно не может по-настоящему, но что ей стоит? Трин червяком прилипала к спинке скамейки, только тыкни пальцем и она рухнет на блестящие доски. — Так ты знаешь, что взяла мой стакан… — доходит до помутненного сознания Тринити, что Кайли изначально врала. Тщательно приготовила ложь и подала ее горячей, в отличии от Трин, которая наспех сварила свою холодной. Где-то в пыльном, дальнем ящике головы валяется картинка: веселая Кайли по инерции хватает ближайший к себе стакан и выпивает, не до конца, но отраве хватило даже касания губ. Все мысли отдавали эхом и больно били по вискам. — Конечно, твой, Тринити. Кто еще будет пить вишневый сок на вечеринке футбольной команды? — все еще держится за стол, и, вроде бы, задает риторический вопрос, но ждет, словно Трин в состоянии ответить. Спойлер, она не в состоянии. Мысли разбегались, как муравьи… но в них плавал один лейтмотив: Кайли помнила все замашки своей универской неподруги. Даже не так. Помнила ее травмы, в которых не успела разобраться, чтобы окунать в них с головой при встречах в коридоре. Помнила так, словно успела разобрать ее на куски и сохранить каждый, как драгоценный камень, на лучшие дни. — А твой противный запах мыла и фруктовых духов я учуяла за километры. И когда ты зашла сюда, с бешеным сердцебиением, я поняла, что ты хочешь меня подловить еще раз. С бешеным сердцебиением? Эта фраза высвечивается у Трин главным заголовком в разбегающихся мыслях, но напоминает главу, которую она уже читала в прошлой, нормальной жизни. Дежавю, осталось вспомнить откуда? Почему так колит вспоминать про учащенное сердцебиение и как хорошо его может быть слышно. Наверно, потому что обычные люди его не слышат издалека. И обоняние у них не как у собак. — Но сейчас моя очередь ловить, Трин. Моя. Конечно, вместо нависающей над столом Кайли она неизбежно рисует Мэтта. Тяжело вспомнить очертания, его лицо уже смазано, как в очередном фильме ужасов. Она успела забыть его, чтобы не давиться едой. Мэтт, который не был настолько уверен в себе, когда говорил, что слышит природу и остро чувствует запахи. Скорее, он был в ужасе, в отличие от Кайли, которая чуть ли гордится не своими суперспособностями. Вселенная, ты отдала их неправильному человеку, ведь дар она использует против вас. Никогда не во благо. Хотя, разве быть монстром — дар? Уже кажется, что да. Трин вспоминает, почему Мэтт перестал быть человеком. Вспоминает, что говорили Винчестеры в мотеле, что-то про «его обратили»… Вспоминает, что Сэм был тем, кто срубил голову, как засохшую, ненужную ветку, так может, Сэм, самое время выйти на бис. Самое время Винчестерам зайти внутрь, черт возьми. Самое время, пожалуйста. Я нашла странность, нашла аномалию, поняла больше, чем планировала, наконец-то мы больше не в нулевой гравитации, теперь мне нужно уйти, а не пытаться держать глаза открытыми, чтобы не отключиться. Если я отключусь, я не смогу вам ничего рассказать и вам придется гадать с самого начала, но уже на смертельном уровне сложности, потому что я буду без сознания. — В рюмке была вампирская кровь? — пытается догадаться пьяной интонацией, ведь было бы логично, зуб за зуб, выпила Кайли, выпьет и Тринити, чтобы баланс вселенной восстановился… — В твоем? — оборачивается как ни в чем не бывало Кайли, почему-то уже стоявшая рядом со столом на ногах и готовая заниматься более важными делами, от которых Трин ее словно отвлекала. — К сожалению, снотворное. Клофелин. Мне не разрешили обращать тебя, — задумывается и зажигает снова внутри пожар. — Представляешь? — на повышенных нотах оборачивается и облокачивается на стол. — От одних извергов сбежала к другим, прям проклятие какое-то, — если бы Трин слышала слова более четче, а не теряла воспринимаемые буквы с каждой секундой, она бы усмехнулась и поспешила бы перебить новоиспеченную подругу, и доказать, что ее ноги тоже в кандалах. Тоже выжила и в подарок проклятие. Какое из них хуже: быть на стороне зла или постоянно впитывать. — Интересно, почему оно за тобой не увязалось? — увязалось-увязалось, посмотри, я же сейчас сдохну. — Даже сейчас, даже спустя столько лет тебя любят родители! — как же Тринити хотелось кричать, царапать горло вопросами, что же она имеет в виду, каких нахер родителей, каких из, и что в ее понимании любовь, если Трин одна уже десять лет. А еще, Кайли явно не человек, потому что выражать такие сокровенные чувства, как зависть, она бы смогла только через свой труп, что ж… так и получилось. — Да, любят по-своему, блин, никто не идеален, но тебя искали и нашли, — вопросов все больше, но язык не поддается. Она говорит про родителей, которые ее любят и нашли, найти связь невозможно, хочется спать. И почему на Тринити кричат? — Но какого-то черта я выпила твой блядский вишневый сок с вампирской кровью, а мои родители не отвечают на звонки, чтобы получать компенсацию от государства. Что в тебе, блять, такого, что даже Мэтт выбирает тебя? — зависть переходит границы адекватного. Имя Мэтта ей больше не снится. Его кричат в лицо, винят, осуждают, но Кайли опоздала, Трин уже давно себя винит. Получить подтверждение со стороны приятно, только Трин не в состоянии осознать, в чем ее обвиняют. Не в смерти Мэтта, а в его любви. Блять, еще одна травма, которую придется проглотить. Ее поднимают с лавочки за воротник куртки и дышат, шипят прямо в губы. Обдает отвратительным сигаретным дымом. Даже никакой фруктовой нотки не чувствуется, потому что чувства обострены, Кайли тошнит от любого вкуса. Взгляд рыскает в почти закрытых глазах Тринити и ищет, видимо, ответ на единственный вопрос Кайли: почему Мэтт выбирает ее? Если присмотреться, то этот вопрос светился в лисьих глазах весь разговор. Только он, только Мэтт, только мертвый Мэтт, который почему-то все еще обсуждается и ставится в упрек… Это мысли, которые только предстоит обдумать, потому что сейчас Трин плавала в невесомости. — Кайли, указание доставить ее живой, — монотонно произносит Томми, натирающий барную стойку. — Заебали указания, — шипит все еще в лицо Тринити, бессовестно пользуясь ее кукольным состоянием. — Остынь, покусаешь ее на базе. Выносите ее. Обращение к двум парням, сидящим в углу бара. Трин уже не видит, но с обеих сторон ей подставляют плечи и уводят куда-то в новое место. Мелькает дверь, мелькает коридор, мелькает лицо Сэма, которое должно вот-вот появиться, как бы она не раздражала его, он бы размазал их головы по стене, а потом взял ее на руки, по традиции. Сложно признаваться, но остатки мыслей зовут его по имени. Трин пытается переставлять ноги, но они начинают запинаться друг об друга, пока совсем не повисли и не потащились по доскам. Когда вспышка света больно накрывает закрытые глаза, Трин все равно морщится и мотает головой. Запах свежей улицы. Солнечный свет. Явно не главный вход, потому что главный вход все время был у Трин за спиной, а место, куда они вышли, по количеству шагов находилось не так близко. Яркая вспышка быстро сменяется темнотой, а плечи человека — твердой неподвижной поверхностью. По ощущениям, ее бросили в ящик, но… захлопываются двери. Сначала одна, потом вторая, звук слишком металлический. Последний раз глаза приоткрываются. Грузовик (почтовый?), коробки, пятилитровые бутылки с красной жидкостью. Похоже на вишневый сок… Она отключается.

***

— Думаешь, Кроули подстроил? Разряжает обстановку и накаленный воздух Дин, когда просидел с Сэмом в машине целую минуту. Согнутый локоть он держал на открытом окне, а пальцы в районе губ. Рядом проезжают машины, ничего интересного не происходит. 3 минуты. Сэм отвлекается от пристального наблюдения за кафешкой и не сразу осознает, что Дин разговаривает с ним. Он тоже смотрел вперед и не повернул головы к водителю. — Это кафе или?.. — Нет. Кайли, тот парень, Тринити. Организовал вампирский кружок в Стэнфорде. Нет, изначально, вернемся к истокам. Вампирская цепочка берет свое развитие еще в Стэнфорде. — Ты думаешь, мы пошли по ложному следу Кроули? — Я уже не знаю, что думать, — спокойно разговаривает Дин с лобовым стеклом, потирая губы кончиками пальцев. 5 минут. — Дин, он ищет альфу. И ждет, что мы поможем с этим. — Или он уже нашел альфу, а нам пускает пыль в глаза? — разговаривает ровно и монтонно, но не выдерживает и поворачивается к Сэму с слегка покачивающейся головой. Сэм смотрит в недоумении, отрицательно усмехается и хочет перебить брата. — Дает детям игрушки, а сам большой папочка заперся у себя в комнате, — тыкает пальцем куда-то в сторону, — и проворачивает дела, о которых нам нет времени думать. Взглядом бегло ищет в Сэме хоть капельку собственных, разумных мыслей, а не сухо сгенерированный код. Пытается просверлить в нем дыру, чтобы хотя бы кровь полилась. Хоть что-то живое и осязаемое. Но он опять усмехается в негодовании и сужает глаза, подыскивая подходящую иглу для укола, но долго искать не надо. — Ты говоришь так, потому что Кас так сказал? Теперь Дин отворачивается, мотает головой и разочарованно улыбается. — Нет, я говорю так, потому что думаю своей головой. — И что ты придумал? — упрек за упреком, но упреки Сэма пролетали сквозь грудь собеседника, не рикошетили, и на секунду спирали дыхание, потому что искусной манипуляции у Сэма не занимать. Дина терзали сомнения по поводу добросовестности Кроули, уже практически раздирали (и да, Кас неизбежно повлиял), а Сэм слепо выполняет работу, даже перерабатывает без сверхурочных, успевая задавать Дину вопросы и слушать молчание. Потому что Дин ничего внутри не вырастил, кроме недоверия. — Мы еще никогда не были настолько близко к разрешению, — указывает в сторону кафе. В кафе заходили мужчина и женщина, — Может, именно в Денвере прячется альфа? — злит Дина еще немного, потому что вдруг действительно… — И у Тринити наконец-то появится шанс стать полезной. Прямой и напряженный взгляд сквозь лобовое стекло на кафе меняется. Нарушается, словно Сэм влез в его личное пространство, толкнул в плечо, но на самом деле он переворошил правильно сложенные мысли в голове. Проходит минута. Что значит Трин станет полезной? Что значит «наконец-то», словно… Сэму было невыносимо ждать, когда же девчонка исполнит свое предназначение полезности. 10 минут. — Говоришь так, будто это единственная причина, по которой она с нами, — усмехается самому себе, отчаянно не веря в сказанное, и тут же прерывая самого себя. — Смотри. Невозможно было не прерваться, ведь двери белого грузовика открылись, наконец-то что-то интересно. Открывшееся двери заслонили черный вход. То есть, если бы кто-то вышел и не открыл грузовик — они бы увидели, но сначала открылись двери, а пытаться разглядеть под ними количество ног… прищура не хватает, Импала слишком далеко, да и времени тоже не хватало. Двери грузовика захлопываются также быстро, как открывались. — Я поехал за грузовиком. Ты жди здесь, — торопливо командует Дин и заводит машину, не сводя глаз с парня, который садился за руль. — Если она… — Да, пять минут и я захожу, — Сэм выходит из машины и захлопывает дверь уже тогда, когда машина тронулась. Время утекало, грузовик уезжал, Дину нужно было сохранить его в поле зрения. А Сэм, ну… Он выдохнул и прислонился плечом к ближайшему стволу елки, чтобы с руками в карманах наблюдать издалека за кафешкой, как плохо замаскированный маньяк. Солнце светило в лицо, но он не щурился, не ощущая себя живым, не чувствуя от него угрозу…Вряд ли солнце вообще грело его серебряную кожу. Скорее он отражал лучи, как снежный покров. Он не видел смысл в попытках слиться с окружающим миром, потому что он его не пугал. Ни он, никто в нем. Он готов торчать красной ниткой, лежать неправильным пазлом, просто потому что был уверен в себе, и если кому-то не понравится… Вы знаете, уже видели. Честно говоря, все это цирковое представление с Тринити и наблюдением он бы пропустил, если бы работал один. Он бы не рисковал временем, доверяя дело девчонке. Он бы зашел внутрь, поймал Кайли за хвост, ударил головой об барную стойку, и только тогда начал разговор. Ну, чтобы не затягивать с ответами… Дин с грузовиком уехали, но вот следующая аномалия: из кафешки выходит только женщина, без мужчины, с которым заходила внутрь. Тринити не выходит. Молодая женщина, как после ночной смены, с помятым лицом, потекшим макияжем, и злая. Легкого, романтического смеха как не бывало. Прошло больше пятнадцати минут. Возможно, Трин просто не смотрела на часы, настолько занимательная беседа происходит в BlackBus. Звонит телефон. Сэм достает его одним движением руки, не отрывая взгляда от крыльца. — Что у тебя? — задает вопрос первым. — Похоже, ничего, — задумчиво тянет голос Дина в трубке, потому что его взгляд фокусировался на доставщике, — обычный почтовый грузовик, развозит почту обычным людям. Не понимаю. — У них хорошее прикрытие, — отстраненно отвечает Сэм, теряет контакт с деревом и поднимается вверх по дороге. — У кого «у них»? — У тех, кто работает в кафе. Я захожу внутрь, проверю Тринити. — Понял, перезвони. Прошло больше пятнадцати минут, почти двадцать с чем-то. Хоть у кого-то из них троих должна быть зацепка, или их втроем водят за нос по кругу за собственным хвостом? Почему куда не посмотри, везде нормальная обстановка? Слишком нормально означает, что все пиздец как ненормально. Сэму лишь было интересно узнать с первого скрипа входной двери — знают ли их, Винчестеров. Видели ли по телевизору, слышали ли через демонические каналы, чувствовали ли при вампирских медитациях… Первый скрип двери ему ни о чем не говорит, но пистолет в джинсах заряжен, не волнуйтесь. Глаза сканируют помещение и выводят информацию перед ним красным шрифтом. Информации много, нужно отсеять и найти ключевую. Например, одна важная деталь уже найдена. Мужчины, который заходил сюда с женщиной — здесь нет. И… Тринити Паркер здесь нет. И как будто не было. Если бы он показал любому из официантов ее фотографию, он готов поспорить на багажник с оружием Импалы, что в ответ ему бы пожали плечами. Ему бы соврали. Он видит ложь в их усиленном молчании, когда входит внутрь. Он щелкал их лица без разговора, точно так же мог и головы, но пока только технический анализ. Все люди для него как газетные завлекающие заголовки. Ему достаточно заголовка, а читать газету целиком нет смысла: он уже знал, о чем соврет человек. Он знал, что Тринити будет врать на первой встрече, но не знал, почему. Так и не понял, если честно. По-моему, врожденная болезнь с утаиванием чувств, у Дина такая же… Что ж, если Тринити здесь нет, значит она либо мертва либо скоро умрет. Если она мертва, то он обязательно склонится над ней, как над очередным его неудачным экспериментом, смахнет волосы с лица и скажет: Трин, ты упустила свой шанс стать полезной и заслужить мою симпатию. Твой утешительный приз будет Дин, который в одиночестве пропустит пару бокалов. Ну или три максимум, в твою честь. За барной стойкой стоит молодой парень с слегка кудрявыми волосами. Такое тупое и потерянное лицо, как будто его имя Луи или Томми. Эти кудрявые волосы… нет, точно Томми. Далее один стол был занят двумя парнями, сидящими с напряженными выпрямленными спинами. Усердно старались не смотреть на вошедшего, но все равно косились: цепные псы, подставные, работают по свистку, вырубаются с двух ударов. До блеска натерты доски на полу. С учетом остальных нюансов, подозрительно. Видимо, им есть что оттирать. Сэм наполовину садится за барную стойку, оставляя одну ногу на полу. Выглядит расслабленным и дружелюбным, но готовым сломать Томми нос. Не знаю, как его зовут, но он выглядит как Томми. Так вот, об отсеянной важной информации: Тринити здесь нет, для кого именно готовилась мышеловка еще предстоит узнать, баром целиком похоже заправляют монстры, Кайли явно блядская сука и Сэму не терпится схватить ее за волосы и… Вот она Кайли, вышедшая из подсобки, вежливо улыбнувшись посетителю, взяла два стакана пива и понесла к занятому столику. Понять, знает ли она Сэма — тяжело. Вряд ли бы, узнав, она вцепилась в него черными ногтями. Тринити продержалась в кафе без криков, значит ее обрабатывали аккуратно и вешали вкусную лапшу на уши, но почему же умная Тринити не поняла сразу, не ощутила неприятный холодок на коже и не вышла? Да, Сэм в лицо ей говорил что-то вроде тупая, не умеющая врать, дура, но на самом деле он не мог не оценить ее быстро функционирующего мозга, который ловко генерировал ложь. Она тупая дура, потому что врала ему, но объективно, черт возьми, у нее хорошо варила голова в стрессовых ситуациях. Так хорошо, что ей всегда удавалось выглядеть милой, в меру неловкой, собранной, не подозрительной, так почему же Трин проебалась с Кайли? Здесь, видимо, мастерски работают профессионалы, скальпелем, что ж… они еще не видели настоящего хирурга-манипулятора. — Красное вино, пожалуйста, — улыбается он и кивает парню за барной стойкой. Тот смущенно улыбается в ответ, словно чувствовал себя мужчиной ровно до того момента, пока не вошел мужчина выше и сильнее его. Он взял где-то снизу бутылку, открыл ее, с полки взял бокал, налил вино… Никаких лишних, резких движений под внимательным, острым взглядом Сэма не происходило. Движение одной его рукой будет резче, если Томми или как его там, захочет повыебываться. А дальше череда продуманных действий: ему наливают красное вино, Сэм делает глоток, Кайли возвращается с подносом к барной стойке, Сэм разворачивается к входной двери, словно что-то привлекло его внимание, в моменте разворота задевает Кайли и обливает ее красным вином. Инстинктивно она отпрыгивает и оставляет поднос на стойке. Рот шокировано открыт, а глаза рассматривают испачканную одежду. Прежде чем материть гостя, она снимает мокрый фартук и остается в белой рубашке, которая розовела по бокам и вокруг шеи. — Черт возьми, прости, — играет в неловкое удивление Сэм и подносит вытянутую руку к бармену, в ожидании. Через несколько секунд в руке появляются салфетки, которые он подносит к рубашке с пятнами. Кайли злилась со рванным дыханием, брезгливо держа свои руки в воздухе и готовая была сказать «отстань», но Сэм был настолько настойчивым, приятным и аккуратным, что никакое плохое слово так и не слетело с губ. Даже больше. Она немного успокоилась, пока он прижимал к рубашке салфетки. — Прости, я не увидел тебя. Настолько успокоилась, что почти пожала плечами и промолчала, потому что все оскорбления повылетали. Он высокий, он помогал, его глаза блестели и нагло смотрели в ее глаза. Его наглость опережала ее, похвально. — Вряд ли это омыть, — мягко усмехается она, но не останавливая его движения. — Честно говоря, тебе идет, — сводит ситуацию в шутку, вынуждая серьезную Кайли улыбнуться в непонимании. Комплимент, но она пока не знала причины его возникновения. — К волосам, — поясняет, и тогда Кайли окончательно улыбается и пожимает плечами типа ах да, у меня красные волосы, действительно. Он отстраняется и оставляет мокрые салфетки на подносе. — Только мне надо работать в чистом. — Я знаю, что поможет, — изображает идею, возникшую к голове, словно придумал ее только что. Задумывается, поворачивается к парню за барной стойкой и вновь протягивает к нему руку, в этот раз с намерением вежливо обратиться. — Извини, эм… — Томми, — заканчивает предложение Сэма, заставляя его с замедлением кивнуть. Он не мог не потратить несколько секунд, чтобы не усмехнуться над своим остроумием и экстрасенсорной способностью. — Томми, извини, у вас не найдется сода? И соль? — небрежно роняет вопрос тяжелым камнем, вынуждая воздух застыть. Людей вокруг него — застыть и подумать. Но в каком баре, да и вообще доме не будет соды и соли?.. — Отличное средство против вина, — разряжает воздух, пока что не пистолет. Честно говоря, хотелось какую-нибудь из этих тупых мордашек ударить. Слишком озадаченно они реагировали на каждую реплику Сэма, словно он говорил с ними на китайском и это он идиот, а они. О, это они идиоты, раз пытаются мухлевать в чужой игре. — Не знаю насчет соли, — тем временем сода уже стояла на барной стойке. Голова Сэма недовольно поворачивается к Томми. Теперь точно Томми. — Разве у вас нет соли для текилы? Снова затыкает официантам рот и вынуждает помолчать несколько секунд, постоять в углу и подумать о своем поведении… — А! Для текилы точно была… — смеется Томми и как бы изображает удивление, шутливо бьет себя по забывчивой голове, а в ответ Сэм также неестественно улыбается, поддерживает парня, типа да, ебать ты забывчивый, Томми… — Вот она, — и он явно касается соли, которая прилипала к солонке. Его кожа не зашипела. Но вампиризм все еще не исключен. Осталось найти причину спросить у них про серебрянные приборы, и если их нет, то достать свое серебро и прислонить к шее. Ну, просто ради проверки. — Не стоит, правда, я найду, во что переодеться. — Я настаиваю, — забирает одной рукой и банку и соды и соль. Странно, что соль не сработала на коже Сэма, он же, все-таки, не совсем ангельский посланник. Они жадно смотрят друг на друга, с желанием, и не совсем понятно, где начинались и заканчивались их роли. — Как тебя зовут? — Джесс. Джессика. И глаза Сэма, которые блестели желанием, вдруг сверкнули красным, терминаторским. Губы дрогнули, стерев соблазнительную улыбку с лица. Первое: Кайли нагло соврала о своем имени, соответственно очередная дура. Второе: второе объяснить сложнее, особенно бездушному Сэму, но памяти о прошлой жизни хватит, чтобы просто понять. Понять, что Кайли играла незнакомку недостаточно хорошо. Или так сильно напрашивалась на серебряный нож под сердцем, раз захотела подерзить с выбором фальшивого имени. — Джесс, я помогу. Где здесь туалет? Неизвестно, кто из них двоих врал отчаяннее и кто выдержит до конца? Пока что Кайли без капли смущения ведет Сэма в подсобку и в коридор, эх, Сэм, если бы ты умел читать мысли и пришел на десять минут раньше… Но сейчас коридор до черного выхода пустой. У одной стены дверь в туалет, у другой стояло ведро и швабра. Одного взгляда перед тем, как зайти в туалет хватило, чтобы заметить на швабре бордовую половую тряпку. В темноте тяжело разглядеть, но у Сэма работало кошачье ночное зрение. Им точно было, что оттирать от досок… Можно было бы отрубить этой Кайли голову прямо в туалете, но как же важная информация? Сначала доводим до полусмерти, а потом задаем вопросы. — Можно рубашку? — уточняет у Кайли, приблизившись вплотную и сохраняя интонацию мягкой. Сама Кайли не выражала намерений убегать или драться, значит — не сдается, поэтому и Сэм не планировал прерывать шахматную партию. Шизанутой Кайли стало весело. У нее явно перепады настроения (эмоции обострены), потому что испытать всю палитру за двадцать минут сможет не каждый. Ее улыбка теперь довольная, уверенная, и ожидающая чего-то. Пальцы медленно расстегивают пуговицы, а взгляд не сводится с глаз мужчины напротив. Сэм еще не сдавался, он удерживал зрительный контакт так, как хотела эта дура… Отдает ему смятую рубашку и остается в черном кружевном лифчике. Он не смотрит, лишь забирает рубашку и бросает ее в раковину, как самую ненужную вещь, не отрывая взгляда от Кайли. Если вы еще не поняли, рубашка и вино были предлогом, и то, что будет дальше, тоже всего лишь предлог, подводящий партию к логической развязке. Ее грудь быстро поднималась и опускалась, пока глаза впитывали черты его лица. Скорее всего, Сэм ее уже слегка ненавидит, терпеть не может, но как ненависть связана с сексуальным влечением? У него никак. Тем более, он бы ни за что не потянулся первым, потому что ему нахер не надо приставать первым, а ответить на поцелуй не составит труда. Сама тянется, сама обнимает за шею, сама пускает пальцы в мягкие волосы, вдыхает древесный аромат парфюма с куртки, Сэм позволяет и не двигается, только позволяет. Затем она прижимается телом, лезет с языком в рот и Сэму остается только ответить, что он и делает, когда встречается с настойчивым языком. Хоть она и начала, но контроль оставался у него. Он выше, а она всего лишь тянется к нему, как и все остальные до нее. Его руки обхватывают за талию так, что если сжать посильнее, позвоночник мог хрустнуть, но все девушки будто бы были не против. Скукотища. Только сейчас он поймал себя на мысли, что хотел бы, чтобы Тринити была не мертва. Если не мертва, значит у него еще будет возможность посмотреть ей в глаза и увидеть, как она отворачивается. Ему скучно даже прижимать Кайли к стенке, потому что она больше прижималась к нему, чем к стене: грудью к груди, бедрами к ремню, и он обещал не сдаваться, пока не сдастся она, но ведь он уже выиграл. Что бы Кайли не задумала, он уже выиграл. Ему не терпится остановиться, вопреки ее желанию и развести руками в знак победы. Ему не о чем беспокоиться, нет нужды останавливаться, трахаться с дурами или с дурами, которые хотят его убить — какая разница, если он быстрее? Единственное, что он не мог оценить в ее возбужденном состоянии — сердцебиение. Он не слышал ее сердцебиения, потому что она давно не жила. И, конечно же, никакая соль на ней не сработает, он знал. Он проверял Томми. Рука, которой она гладила его спину под футболкой, исчезает с кожи. Сэм не дурак, замечает. Его рука исчезает с ее челюсти, которую он переодически сжимал. Кто быстрее? Уже известно. Игла впивается в шею Кайли, пока их губы все еще соприкасаются. Она хрипло вздыхает, охает и перестает двигаться. Под кожу вводится красная жидкость, но Кайли не нужно видеть, чтобы понять. По ее лицу разбегаются красные вены и несколько секунд пульсируют, пока она пытается надышаться перед смертью. О, смерть, лучше бы она наступила мгновенно, но шприц не опустошается до конца. Раздается характерный звон, что-то упало на туалетную плитку. Сэм аккуратно опускает взгляд под ноги и видит маленький кухонный нож, который выпал из руки Кайли. Все-таки, она знакома с Винчестерами. — Часто встречаешь гостей с ножами? — Сука, кровь мертвеца, — рвано проговаривает Кайли по словам и без воздуха. Голос моментально осип. Кровь мертвеца действовала пагубно. Вызывала что-то вроде аллергической реакции, атрофировала легкие, отключала и включала зрение. Кайли не могла думать о чем-то, кроме собственного состояния. — Как ты узнал? — ей даже пришлось похвалить соперника. Сэм красиво рассмеялся. Шприц все еще был воткнут в шею, а палец был готов нажать на него последний раз. Угроза убедительная, Кайли не будет играться, но как же, сука, интересно, как узнал? Она же так профессионально играла в игру, делая вид, что не знает Винчестеров, но Сэм без души не любит проигрывать. Соответственно проиграть он не мог. — Везде есть камеры наблюдения, Кайли, — шепчет ей в губы, на которые больше не смотрел. Ее состояние ухудшилось, но осталось стабильным, потому что маленькая доза крови мертвеца не смертельна для вампиров. Она обмякла в его одной руке, которой он придерживал ее за голую талию. — В следующий раз, когда захочешь обратить кого-то, выбирай не крыльцо Стэнфорда. Кого-то. Кто единственный обращенный в Стэнфорде, кому Сэм снес голову? Конечно, Сэм проверил все камеры наблюдения, высосал из Стэнфорда всю возможную информацию, и даже больше (трупы), и, к сожалению, принял решение не говорить Дину про Кайли, которая не пропала. Которую обратили, которая обратила Мэтта из-за обостренной влюбленности, и к которой бы Дин не разрешил подпускать обычную девчонку… Но как иначе приблизиться к вампирам? Как найти альфу? С Тринити задача упростилась, ее предназначение стать полезной исполнилось, даже если она уже не жива. Хотя, Сэм бы немного расстроился, что не смог зарезать ее сам и последний раз посмотреть в глаза. У нее единственной бы не было вопроса «почему». Она бы знала почему. Черт, он уже скучает по ее тупому выражению лица, нажимает на шприц еще немного, потому что какие-то твари (кроме него) посмели тронуть ее. — А теперь главный вопрос, самый важный в твоей жизни. От меня. Где Тринити Паркер?