После дождя

Будильник звенит чуть раньше девяти часов. Тринити проспала два часа, так и не раздевшись. Джинсы, футболка, посыпавшаяся тушь, засохшая кровь на подушке. От вида красного пятна девушка почти взвизгнула, но потом вспомнила, от чего болела голова. Старый-новый шрам. Сквозь единственное окно над кроватью просачивался голубой свет. Луны или фонаря, Трин не знает, но понимает, что комната не похожа на ее. То есть она, конечно, ее, но ощущалась по-новому чужой. В первую очередь ею воспринимаются не краски и домашние растения на подоконниках, а… непривычная стерильность. Будто я в больничной палате. Нет, еще нет. Трин подскакивает и бросается к ящикам в столе. Открывает первый и видит, что тетрадки лежали не в том порядке. Переводит намеренно взгляд на рюкзак, стоявший на столе, — не закрыт на молнию до конца. Они рылись в ее вещах. Тринити смывает со своего лица всю грязь, которая могла прилипнуть к ней с утра: тоналка, тушь, плевки Оливера, помада Энди, собственная кровь. Ледяная вода помимо всего помогает очнуться и вспомнить еще раз. Она закрыла лицо руками и открыла глаза, склонившись над раковиной. Мэтт не в себе, и Бог знает, что от него ждать. Мне нужно к нему, но меня душат невидимые привидения в этой квартире. Почему ФБР делает обыск без ордера? Почему ФБР занимается пропажей Кайли и почему ко мне особый интерес, если кошмарила она помимо меня весь универ? Почему рамка в гостиной пустая? Укалывает, прям как в первый раз. Паркер переодевается в другие джинсы и ныряет в темно-красную толстовку, лишь бы быстрее оказаться снова в гостиной. Гостиная, теперь уже понятно, купалась в серебряном лунном свете. Тринити вышла точно в один из этих лучей и посмотрела в окно. Даже свет не требовалось включать. Хотя один источник света все-таки был: Дженна, уснувшая на диване под лампой. На полу рядом с ней, как обычно, краски, карандаши и бумага. Тринити аккуратно подходит к ней и накрывает пледом, попутно рассматривая наброски у своих ног. Взгляд цепляется за знакомые очертания. Она заправляет волосы за ухо и наклоняется ниже, чтобы рассмотреть галстуки и пиджаки, которые четко отпечатались в воспоминаниях (воспоминаний не хватало, теперь будут еще и рисунки). Один из пиджаков был срисован в момент рассматривания холста. Другой — в профиль, в полуобороте, с руками в карманах. Трин не задержалась на рисунке дольше, чем требовалось. Еще одна зарисовка лежала накрытой другими (Тринити пришлось пошелестеть): широкая спина, затылок, весь в темных тонах, а перед ним чуть дальше, миниатюрнее, изображена девушка с короткой стрижкой в солнечном луче, как будто под прожектором на сцене (допросе). Выступай и не напортачь с речью, ебаная дура, читалось между штрихами карандаша, все-таки не шекспировские стихи, можешь сделать лицо попроще. Это не ее голос. Надо будет вежливо намекнуть Дженне сжечь эти наброски, чтобы не помнить. Не хотелось бы еще одну стену позора в квартире. Стена. Паркер молниеносно сворачивает шею в сторону стены, обвешанной фотографиями из их домашней фотостудии. В полумраке Трин проводит кончиками пальцев по рамкам, как по клавишам, но в этих фото она давно не слышит музыки. Почти на всех фото — она, или Дженна, сделавшая снимки себя по таймеру. Глаза привыкают, тактильность больше не нужна. Трин прищуривается и находит ту самую пустую рамку, из которой убежала вторая Тринити, как в коридорах Хогвартса. И куда, почему? От кого? Ей хотелось верить, что на фото была не она, но в голове пульсирует (разбитый висок?) датчик тревоги. Невозможно игнорировать. Фото, которое было там всегда, исчезло после визита агентов. Аптека, улица, фонарь… Девушка отстегивает замок на своем девчачьем велосипеде, ловко запрыгивает на него и едет к своему любимому университету. Сегодня он отталкивал, как никогда, начиная примерно с последнего урока. И именно сегодня нужно подойти к нему еще раз, словно урок был не выучен с первого раза. Трин обдувает ледяной ветер. Она поднимает голову и видит подозрительно черное небо. Еще чуть-чуть, и от половины луны не останется и кусочка. Прокрутка педалей против ветра ускоряется. Стэнфорд вечером выглядел довольно жутко: из-за старинных стен и окон можно было подумать, что это что-то вроде калифорнийской престижной тюрьмы. Высокий забор с шипами защищал кампус от нежданных гостей, но если ходить сюда каждый день, забор покажется не страшнее перегородок на грядке. Тем более охранник всегда сидел на входе и читал газеты. Даже сейчас издалека Трин подмечает Джима на стуле, вытянувшего ноги. Внутрь самого Стэнфорда не попасть после 21:00 даже на тренировки. Но всем студентам известно, как и кому можно было попасть на футбольное поле в запретное время. Кому нужно тренироваться — тот без проблем может тренироваться, и информация была общедоступной. Не зря шипы на заборе исчезли в одном конкретном месте, за главным корпусом, у футбольного поля. Трин проехалась по главной дороге и завернула за главный корпус, к безопасному переходу на футбольное поле. У места без шипов даже фонари не горят, естественно, поэтому Паркер бросает велик рядом и хватается руками за верхушку забора. Подтягивается, закидывает ногу, вторую и оказывается приземленной в лужу. Наверно, сегодня уже восьмой раз? За забором ровно то место, на котором обычно свистит физрук. Красные беговые дорожки, на которых проходит летняя физкультура, выглядят не так зловеще. Днем при солнечном свете есть только один путь — бег по кругу. Шаг влево-вправо, и последует наказание в двадцать отжиманий. Сейчас же Тринити осторожно шагает поперек, чувствуя скрип мокрой резины под подошвой. Отчасти наслаждается мертвой тишиной, но прижимает к себе плечи и прячет руки в карманах. Ветер леденел с каждой секундой. Света больше не было. Даже лунного. Шаг — и под подошвой мокрая (после утреннего дождя) трава футбольного поля. Его целиком сложно охватить взглядом, приходилось оглядываться и присматриваться, ведь и вдаль было видно метров на десять, а дальше — мрак и слабые очертания ворот, скамеек, человека… Человек? Трин ускоряет шаг. — Мэтт! Шаг срывается на бег. Темная фигура целилась в ворота, разбегалась, и… мяч в воротах. Трин бежала в его сторону. Слышит смех того, кто бил в ворота, и того, кто пытался поймать мяч. Два разных человека, и, естественно, теперь их трое и они смотрят друг на друга в упор. На одного больше, чем ожидала Трин. — О, Трини, — разворачивается Оливер с улыбкой во все зубы. — Наконец-то. Тот маленький блеск на лице Трин в представлении чего-то хорошего смывается первыми каплями дождя. Как всегда. Брови опускаются, уголки губ опускаются. Она громко и продолжительно выдыхает, понимая, что сегодняшний день не кончается. — Вы мне писали? — схватывает девушка несказанное признание на лету, переводя стрелочный взгляд с лица Оливера на лицо его приближающегося друга, с мячом под мышкой. — Где Мэтт? — Не знаю, Трин, он не в настроении. Даже подраться нормально не смог. Обронил телефон и пулей в раздевалки, — парень издает звук пролетающей пули и указывает рукой в сторону корпуса раздевалок, — а ты, — делает акцент на ты, — не знаешь, где Кайли? Ох блять, опять она, опять круговорот с ее именем, а круг походу прокляли, и он замкнулся с главными героями в нем. Теперь варитесь, пока кто-нибудь не дотянется до другого и не пырнет ножом. Как будто неделю назад Кайли перед уездом поставила готовиться суп, а закипел он только сегодня. Точнее, закипел он сегодня в квартире, а сейчас горит вся кухня. Эффект двухчасового сна исчез, и на замену пришло ощущение, что девушка не спала сутки. Она бы развернулась и ушла в указанном направлении, но сзади проход перекрывают. Окей, поговорим. — Она ваша подруга. Почему ты меня спрашиваешь? — приходится прибавить громкости, так как трава начинала шуметь под давлением дождя. Недалеко от них капли били по крышам. Друг с мячом обхаживает жертву кругами, и ей было бы страшно, если бы подобные стрелки не забивались каждый день. Если бы они не заканчивались так же быстро и внезапно, как начинались. Внимание Трин сконцентрировано на Оливере, который стоял в паре метров, ведь остальные его миньоны никогда не разговаривали. Только обнюхивали. Искали, что можно забрать у жертвы. Или закрывали пути отхода. Как его собаки на привязи, честное слово. — Потому что копы завалились КО МНЕ домой, — рявкает Оливер так, что голос неприятно скрипит на окончании и Трин морщит лоб. Его огорчение неубедительно. — Перевернули МОЮ комнату, — его указательный палец стукается об его грудь. Где-то между шумом дождя и отчаянным криком Трин находит в себе силы сочувствовать не только себе. Кажется, эта история выходит за рамки ее комнаты, обретая вселенские масштабы.— Расспрашивали маму про кокаин в матрасе, заставили волноваться. Ты без родителей, тебе не понять, каково это. Попытки наточить лезвия и воткнуть Тринити в район шеи заканчивались так же, как и всегда. Лезвия слишком тупые, а шея дубовая. Просто сухие порезы. Пора Оливеру писать новые стендапы, тема родителей устарела. — Они приходили и ко мне, — заключает Тринити так же громко, чтобы парень со сжатыми кулаками услышал. Черные волосы липнут к глазам и щекам. От родившегося желания обменяться правдами Трин забывает убрать их с лица. — Задавали вопросы. Его кулаки хрустнули. — Так это ты послала их ко мне? — Я не посылала, — усмехается Тринити, зная, что говорила правду. Почему же ее правда всем кажется ложью? — Они были у тебя раньше, — ее правда растворяется в дожде, и собеседник не слышит. — Ты послала, зная, что они найдут у меня. Зная, кто последний видел Кайли в отключке, — он усмехается тоже, но очень самоуверенно. — Ну и тварь. — Оливер, — в кои-то веки непохоже на Тринити, чей голос съезжает с нот. Поле пустое, на улице ночь, они могли ее убить. Поэтому слабое и тоненькое «Оливер» было попыткой остановить его ускоряющийся шаг. Ее ноги пятятся (скользят по траве) назад, но всем телом она врезается в миньона, который хватает ее за плечи. Буквально держит ее, как боксерскую грушу для хозяина, и, честно говоря, Трин была готова блевать кровью. Не в первый. Не в последний раз. Умереть? Что ж, однажды все равно придется, какая разница… Кухня горит. Начинает гореть квартира. А ведь это всего лишь ебаный суп. — Оливер, — последнее, на рваном дыхании. Бабах пролетел мимо них. Эхо раздавалось еще несколько секунд, создавая свистящие пульсации в голове. Все схватились за уши. Тринити же инстинктивно упала на колени, ощутив мокрый холод сквозь джинсы. Было похоже на взрыв или на провал крыши. Еще один выстрел сильнее предыдущего. Теперь уже понятно, что это выстрелы, но непонятно откуда и куда. Непонятно, попали ли пули хоть в кого-то: раз мы все еще дышим, значит, стрелок промахнулся или не хотел попадать. Ни один из вариантов не успокаивал.