Из тени

      — Может быть, стоит вернуться?.. — задумался Шингэн.       Эта мысль одолевала его уже некоторое время, но только теперь он к ней отнёсся с полной серьёзностью. Потому что впервые её озвучил… Того, что выражено словами, трудно было избегать с помощью юмора. Тем более, Шингэн не любил себя обманывать — касайся мысль не работы в психиатрической лечебнице, а чего-то другого, он бы сразу взялся ту анализировать. Но кто поверил бы в серьёзность желания вернуться к выматывающим душу пациентам? Это же глупо! И именно поэтому Шингэн не замечал, что его бессознательное не шутит. До сих пор.       Однако даже теперь он не спешил идти ему навстречу. Знал, что мысль могла появиться на фоне эмоционального состояния, которое во многих аспектах подвластно контролю. И что сначала нужно определиться с побудившими прийти к такому заключению причинами.       «Что же меня не устраивает в собственной практике? — спрашивал себя Такэда, пытаясь те обнаружить. — И чего такого привлекательного я нашёл в психиатрической лечебнице?»       Вопросы оказались неожиданно сложными. Вроде бы при такой жизни было невозможно думать о возвращении к прошлой работе. Сейчас у Шингэна имелись более, чем стабильный заработок, благодарные клиенты и свободное время. И менять всё это на среднестатистическую — достаточную впрочем для обычной жизни — зарплату, пациентов, готовых совершать что-либо неожиданное каждую секунду, и бесконечную усталость казалось безумием.       «Это верно, конечно. Безумие — иначе и не назовёшь. Однако есть же в нём что-то привлекательное, раз хочется, несмотря на все возможные трудности, вернуться…» — думал Шингэн. А чтобы окружение его не отвлекало, он прикрыл глаза.       Только даже так не нашёл ответа. И отложил поиски — раз ничего не выходит сейчас, значит, время ещё не пришло.       Решив пока размять ноги, Шингэн поднялся из-за стола. Обошёл тот и двинулся вдоль книжного шкафа до самой двери. Выходить же не стал. Впрочем мог прогуляться до кулера с водой, а может, даже до кафе. Или проведать коллег. Счастье, что первый этаж здания облюбовали психологи и психотерапевты. Вражды с ними не было, поскольку каждый работал в своём направлении и привлекал определённую категорию клиентов. Но и особой близости тоже не возникало — в основе лежали взаимное уважение и соблюдение личных границ, и только иногда случались душевные разговоры. Последний, возможно, помог бы найти ответ, но Шингэн избрал другой путь. А этот отложил на крайний случай. И пошёл обратно. Вдоль книжного шкафа до стола.       Прошёлся туда-сюда он семь раз. Может быть, даже продолжил бы мерить шагами кабинет, если бы телефон его не отвлёк. В очередной раз пожалев, что решил остановить свой выбор на металлическом трезвоне, Такэда поморщился. Но снова понял, что не изменит сигнал звонка — память о былых временах. Потому поспешил скорее ответить на вызов, даже не задавшись вопросом, кто звонит. Да и вариантов-то было немного.       — Слушаю, — сказал он.       — Отлично! Я боялся, что попаду ровно в тот момент, когда у тебя будет идти консультация. Но похоже, повезло.       — О, это ты, Кэншин. Не ожидал тебя сегодня услышать, — честно признался Шингэн. — Неужели всё-таки хочешь возобновить консультации? Или нашёл любопытные случаи, которые оказались бы новыми даже в моём портфолио?       — Нет, у меня появился, скорее, личный вопрос…       «Это часто не предвещает ничего хорошего, — Шингэн спрятал нарастающее волнение за молчаливым ожиданием. — Но увидим», — настроился он впрочем сразу на худшее.       — Вопрос мой касается Юкимуры,— продолжил Кэншин, кажется, ни о чём не подозревая. — Я не сомневаюсь, что он крайне понимающий юноша и обычно не упорствует много. Но… Не спрашивал ли он тебя о своей семье в последнее время?       Удивлённый вздох готов был вырваться из горла, но Шингэн смог совладать с собой. И убедить себя в том, что когда-нибудь до этого всё равно бы дошло. Кэншин даже на консультациях показывал свои дотошность и целеустремлённость — труднее казалось представить, как он сдаётся. Что ж, прогноз оказался верен. Но единственная радость Шингэна заключалась не в подтверждении своей правоты, а в искренности собственного ответа на заданный вопрос:       — Нет, не спрашивал.       — Хорошо…— протянул Кэншин. И стало ясно — ответ его не обрадовал. — А не спрашивал ли он о своей семье у Саскэ? Или нет… Скорее — не говорил ли о ней с ним?       — Не могу знать, — три слова, которые будто вытянули из Шингэна все силы. Он обошёл стол и обрушился в рабочее кресло, уже не заботясь о том, что может выдать своё волнение. Оно было сейчас вполне уместным… Таким, вероятно, казалось и со стороны. — Но и представить, для чего ему говорить о своей семье с Саскэ — тоже, — а эти слова предназначались уже скорее для себя.       — Правда? Тому есть объяснение?       — Да… Семейная история Саскэ. В подробности вдаваться не буду, но счастья в ней не было однозначно. Юкимура же вышел из любящей семьи. Он может опасаться уязвить Саскэ тем, чего тот оказался лишён…       «А ещё лишний раз сталкиваться с правдой, — мысленно добавил Такэда. — Правдой, в которой человек, ставший ему братом, является убийцей, пусть и непреднамеренным».       Но на самом деле, в последнем Шингэн не был уверен. Он разговаривал с Саскэ о переломном дне — желал снять с того чувство вины за свершённое. И ощутил напряжение, когда узнал, что нож уже какое-то время лежал под кроватью. Для чего, Шингэн поостерёгся спрашивать. Потому что иногда лучше слепо довериться и позволить другому скрыть нелицеприятную правду за одобряемой ложью, чем насильно вытаскивать нечто уродливое наружу. Да… Возможно, так он тогда и думал. А скорее всего, Шингэн просто хотел жить в красивой иллюзии, где Саскэ убил своих родителей, превысив меры самообороны, и совершенно не планировал этого делать. Нож же… мог лежать под кроватью, потому что случайно закатился туда во время очередной пьянки в квартире. Было ли это самообманом? Пожалуй, да. И Шингэн почти слышал упрёки совести, корящей за нарушение собственных же убеждений. Пусть и знал, что предался самообману только по принуждению психологических защит.       «Сколь долго ещё я мог не видеть собственного лицемерия?» — задавался вопросом он.       — Тогда это прекрасно,— вернул его в реальность Кэншин. И голос того показался куда более недовольным. — Прости, что напрасно взволновал тебя. Я всё ещё топчусь на месте в расследовании, поэтому решил просмотреть прошлые дела. Наткнувшись же на семью Санад, подумал, что Юкимура находится как раз в том возрасте, в котором обычно хочется узнать о смерти родителей больше. Вот мне и пришло в голову поинтересоваться, не говорил ли ты чего ему.       — Если ставить вопрос таким образом, то кое-что я всё же говорил. Но тогда Юкимуре было, кажется, пятнадцать — даже скорее, ближе к шестнадцати. Он спросил меня, почему его родителей убили. И я ответил, что Масаюки писал статью о преступнике, а тот решил не позволить ей увидеть свет. Потом же уверил, будто этот преступник всё ещё отбывает наказание, — признался Шингэн.       — Ложь во благо?— понимающе усмехнулся Кэншин.       — Скорее неполная правда. Масаюки оговаривался в редакции, с которой в то время сотрудничал, что наткнулся на нечто ужасающее. А вот что это, мы уже не узнаем.       — Да… Но ты, похоже, много знаешь о его смерти.       После этих слов Шингэну показалось, что его мир поставили на паузу. Он погрузился в мёртвую тишину. А потом услышал собственные мысли. В их ворохе отчётливее всех звучала одна, самая уничижительная: «Старый же ты дурень — не разглядел собственную стратегию!» Сколько раз Шингэн переключал внимание клиентов на менее значительные вопросы, чтобы потом получить ответ на то, что действительно важно? Не счесть. И работало это всегда безупречно. Клиенты оказывались шокированы открывшимся, но быстро к тому привыкали, поскольку сами делали признания.       «Почему же нельзя было догадаться, что настолько изящная стратегия станет безупречным оружием капитана полиции?» — тут-то Шингэн и поймал себя на бесцельном самообвинении. Заключил все упрёки в воображаемый пузырь и позволил им улететь. Ощущение тока времени сразу же вернулось к нему.       — Я тесно общался с Масаюки. Мне и самому нужны были объяснения, чтобы справиться с несправедливостью произошедшего, — ответил Такэда. И понадеялся, что успел вовремя.       — Пожалуй,— не стал упорствовать Кэншин. — Что ж, я забрал у тебя много времени. Прошу за это прощения. И благодарю за ответы на все вопросы. А!— от того, как повысилась интонация голоса того, Шингэн невольно вздрогнул. — Присмотри за Юкимурой. Ему не стоит более интересоваться своими родителями. Я действительно очень волнуюсь…       Можно ли было не ощутить леденящий ужас в этот момент? Особенно, когда стрелки настенных часов встали. Вот и Шингэн выдал себя. Вздохнул громче, чем того требовалось.       Но Кэншин просто отключился.       — Всего лишь нужно поменять батарейки в часах, — старался приободрить себя Шингэн. — И пройтись, чтобы привести мысли в порядок… Наверное, стоило сразу идти в кафе. Без телефона. Хотя нет… — он бессильно улыбнулся, обнаружив нелицеприятную правду, от которой столь долго стремился сбежать. И ведь даже сейчас попытался… — Если человека гложет вина, ему не удастся подготовиться к такому разговору и за сотню лет.       Правда заключалась в том, что вопросы о ноже остались не озвученными, потому что они с Саскэ похожи. Всё это время Такэда избегал сталкиваться со своим преступлением. С тем фактом, что он — друг и человек, вызвавшийся помогать другим, — стал косвенным убийцей.       «Я должен был тогда сделать хоть что-то, а не покорно наблюдать за происходящим бесчинством…»       О, Шингэн хорошо запомнил выражение лица Масаюки, когда тот понял, что он пришёл с теми людьми не просто так. Гремучую смесь шока и отчаяния невозможно забыть. Так же, как и понимание, появившееся в ходе попыток убедить отказаться от печатания статьи. А стереть из памяти прощальную улыбку, преисполненную гордости за избранный путь, и подавно не представлялось возможным. До сих пор Шингэн хранил взаперти воспоминания о своём переломном дне. И теперь, когда выпустил то наружу, не понимал, как Масаюки вообще смог доверить ему своего сына. Пусть и отчётливо слышал последние слова того:       — Позаботься о Юкимуре.       Следующей убили пытающуюся убежать с материалом верную жену Масаюки, Яманотэ. И Шингэн снова ничего не предпринял.       — Похоже, время всё-таки пришло… — принял свершённое Такэда. — Я же неосознанно хотел отсрочить этот момент, сбежав обратно в психиатрическую лечебницу. Безопаснее ведь думать, что собственные воспоминания — навязанный бред сумасшедшего, — смеялся над собой он. И всё-таки был доволен, что понял, почему захотел вернуться именно в психиатрическую лечебницу, а не в психо-неврологический диспансер, который был первым местом его работы. — Что ж, осталось ещё немного подождать, чтобы узнать итог. Интересно, каким он будет…       С лёгкой улыбкой на губах Шингэн поднялся. От мысли пройтись до кафе он всё-таки не отказался. Зачем, если «немного» не означало «в сей же момент»? Но начать ему захотелось с совершенно другого. Шингэн отодвинул ящик стола и принялся в нём что-то искать.       — Мне ведь нужно следить за временем, чтобы не упустить момент, когда придёт мой гость, — так оправдал перед собой свои действия он.