Эффект соглашения

Агата

      Интересно, как часто дежавю совсем не чувство, а стратегически необходимое решение? Я это к тому, что мысли о воткнутом в височную долю карандаше определённо точно посещали мою голову… Полгода назад?       — Как думаешь, снег сегодня тоже будет?       Привычная лёгкость в голосе Рэйчел добавляет к чувству заезженной пластинки новых оборотов. Скрипучих, словно эту кассету раза три уже разбирали, прежде чем вновь вставить в блок проигрывателя.       — Вот с чего ты вечно говоришь о погоде?       Она тряхнула подкрученными в идеальные пряди локонами и выглянула из-за собранной в зелёную папку документации.       — М?       Сжимаю на столе ладонь, умоляя себя не срываться беспричинно на единственном ни в чём не повинном за всю историю мироздания человеке.       Подобная злость из-за этого идиотского препарата, выписанного неврологом. Точно от него. Знала бы, что будет так тяжело прекращать приём — не начинала бы вовсе. И ведь дёрнул же Лукавый послушать эту женщину — доктора Ривьера.       Сначала выписывает свои препаратики, а потом сама оказывается на дне Гудзона, какая ирония. Если это сделал кто-то из её пациентов, не удивлюсь, честное слово. Почему? Да потому что если раньше я медленно погибала от съедающей головной боли, то теперь схожу с ума от лютой злости и невыносимых разрядов, пробегающих по каждой клетке тела, стоит резко дёрнуться. Синдром отмены, так они это называют?       Добровольно стала подопытным кроликом. Браво, Харрис.       Любой умник сказал бы, что я поспешила, бросив препарат. Но ждать уже невыносимо. Если должен был помочь — так почему не сделал этого сразу?       — Не слушай, — встряхиваюсь, и по телу вновь тянется отвратительный «токовый» разряд. — Как прошли праздники? Новый стайлер?       Рейчел просияла, коснувшись пальцами завитка волос. Документы сразу отлетели в сторону.       — Заметила, да? — Пригладила прядь и завела за ухо. — Родители подарили.       — Да, — соглашаюсь, пока буквы на экране гадко разбегаются по сторонам, — наверняка дорогой и… Не важно.       Линд привычно хмыкнула и забегала пальцами по клавиатуре, не то реально что-то фиксируя, не то копируя мою собственную извечную привычку уходить от диалога. Порой я плохо на неё влияю, мне кажется.       — Ты ведь не интересуешься подобным, — изящно и особенно громко клацнула кнопками, — не так ли?       Отодвигаюсь от рабочего стола и смиренно позволяю креслу медленно поворачиваться из одной стороны в другую. Не интересуюсь. И не отвлекаюсь от работы ради бессмысленных диалогов. И не пытаюсь по пять раз в час подглядеть, почему за широкими окнами офиса адвокатца по-прежнему не горит свет. Не накручиваю себе лишних мыслей, с чем может быть связано его отсутствие.       — Знаю, что нет.       Передо мной дело Келли Сандерс, а точнее… Конечно же Уилсон. Новая фамилия ей не идет, смотрится чужеродно. Будто сверкающий грамотной огранкой драгоценный камень поместили в дешевое грязное серебро.       Я более чем уверена, что таблетки, которые нашла в их семейной аптечке, ей не требовались. Принимала ли она их? Чего хотел добиться от неё Уилсон, этот ублюдок? Железное алиби подонка не даёт мне покоя, в то время как откровенно явное самоубийство супруги до смехотворности не выглядит натуральным.       Там был кто-то третий. Наверняка был. Только кто?       Еще и их далёкое знакомство с этой троицей. Хотя нет, не думаю, что Эшли вообще была знакома с Келли. А вот Нильсен и Стив…       Если всё происходящее — просто случайное совпадение, то я завтра же откажусь от поста прокурора Штата и уйду на раннюю нищенскую пенсию.       — Ну же, — придвигаюсь обратно к монитору и до боли в пальце стучу по мышке, раз за разом перечитывая детали давно выученного наизусть дела, — дай мне подсказку.       — Говоришь с собой.       Костяшки пальцев болят от того, сколь сильно я сжала мышь, едва Рэйчел приличия ради обратила на это внимание. На кой хрен ей было это делать? Я глухая, что, не услышу, как сама же что-то под нос бормочу?       Хватит, хватит, хватит, Агата. Хватит.       А может это всё из-за адвоката?       Вновь обращаюсь к окну. Да, явно из-за него. Какой же я была дурой, что вообще позвала чужого человека в дом. Я ведь знаю, что этого больше не повторится, так откуда столько волнения?       Оттуда, Харрис. Именно оттуда.       Глупая тупица. Всегда ведь знала, что не стоит этого делать.       «— Останься.       Александр не стал спешить с ответом. Думаю, ранее мне не выпадала честь получать столько откровенности с его стороны. Теперь уже не было попыток иронизировать или внести в произошедшее какую-либо ясность. Не было вопросов, с чего я решила озвучить подобную просьбу.       Лишь выдержанный, почти картинный глоток остывшего кофе и глухой удар стеклянной чашки о мраморный стол.       — Ты этого хочешь?       Ткань отцовского кардигана смялась под пальцами.       — Я попросила.       — А я повторяю вопрос.       В этот момент я была уверена, что почти ненавижу его. И вовсе не за бессчетное количество издевательств. Я ненавидела его за собственную просьбу. Как и за то, что он слишком верно её понял. Опять.       Правда в том, что я могла выставить его за дверь в одну секунду. Списать вечер на минутное помешательство и больше никогда не возвращаться мыслями о содеянном.       И правда в том, что если бы я это сделала, то попросту не выдержала бы оставшегося опустошения. С той самой секунды как не выжженная во мне предательская жажда успокоения была щедро подпитана чужим присутствием, всё рассыпалось в прах.       — Я хочу, чтобы ты остался.       Какая удивительная вещь — человеческая речь. Он знает, что мне нужно лишь спокойствие. На два дня, не больше. И делает это ради собственной будущей выгоды. Ради какого-то очередного сомнительного одолжения, в котором я, разумеется, не смогу уже отказать.       — Хорошо, госпожа прокурор, — кивнул, — но с одним условием.       А вот и оно. Ткань кардигана съезжает по плечу, оставляя поверхностный след. Такой же искусственный, как наша с Нильсеном искренность по отношению друг к другу.       — Удиви меня.       Секунд десять он не сводил взгляда с пластиковых цветов в горшках на подоконнике, а затем неспешно отодвинул чашку и поднялся с места. Подошёл ближе. Ладонь опустилась на столешницу.       Возможно, будь я одной из тех простушек, которых он столь ловко впечатляет на каждом шагу, наверняка бы забыла всё на свете. Но я не смогла. Смотря в темнеющие зрачки напротив, я всё ещё думала о работе: о том, справится ли Линд с собственным первым расследованием; что я скажу Уилсону на следующем его допросе; как быстро этот занудный врач отправит мне официальный протокол анализов, подтверждающих отравление ребёнка Келли, и о том, что же, чёрт подери, значит этот «загадочный» адрес офиса по трудоустройству, надиктованный ей перед самой смертью.       — О работе не говорим.       Не знаю, отчего я вздрагиваю больше. От того, что этот говнюк решил поправить рукав моего кардигана, или от того, что прочитал чужие мысли.       — А о чем говорим?       Я никогда и никому не позволяла пересекать дозволенную линию. Интрижки? Да… Совершенно мимолётные и больше похожие на ещё одну задачу, поставленную самой себе. Но не близость. Не слабое прикосновение губ около скул, переходящее ниже… Не чужое дыхание у самой щеки и не попытка забрать у меня единственное, в чём я могу себе доверять — разошедшуюся рваной трещиной броню.       — Предлагаю вообще не говорить.       Ощущения, полученные лишь недавно вечером, были ещё свежи. И мне хотелось. Хотелось, чтобы хотя бы на два дня, пусть не головой, но чем-то, что всё ещё бьётся где-то в глубине, я перестала видеть окружающий мир. Давление, построенное обществом, усталость, гнетущим бременем удерживаемая на плечах… Сама вселенная. Я молилась, чтобы они пропали.       На два дня».       Меня не страшит ответственность, не пугает дальнейшее взаимодействие с адвокатцем. Он — положу руку на сердце — мальчик умный. Всё понимает.       Напрягает другое: взяв первый раз в руки сигарету, я прекрасно понимала, что невинное баловство перейдёт в зависимость; купив первую бутылку стоящего вина, я догадывалась, что после уже не смогу пить более дешёвую альтернативу, но, позволив адвокату Нильсену выбить из моей головы абсолютно всё, что так или иначе касается спасительной рабочей рутины… Я укрепилась в новой, до тупости предсказуемой зависимости.       Утром двадцать шестого декабря, проснувшись в пустой и давящей холодом квартире, я не придала особого значения молчаливому прощанию адвоката. На первые пять минут. Потому что стоило им пройти, внутри сомкнулось давно забытое ощущение.       Отвратительное осознание брошенности.       Долгие годы я прятала в памяти то, что умею радоваться мелочам, стирала до белизны одно лишь представление, будто бывает так, когда чье-то отсутствие причиняет мучительный дискомфорт. Позволив Александру прийти, я вернулась в безопасный и эгоистично-комфортный момент, схожий на тот, когда собирала «Королеву Викторию». Не воспрепятствовала его уходу — сделала то же самое, когда допустила продажу любимого макета.       Мог ли это быть любой другой человек?       — А я уже успела обнадежить себя, что всё это перерастёт хоть в какой-то небольшой курортный роман…       За полным сожаления придыханием со стороны Рэйчел потянулся шум передвигания старенького степлера по столу. Уйдя с головой в собственные проблемы, я совершенно умудрилась упустить, о чём она говорила.       — Зачем?       Брови приподнимаются, а заодно и аккуратно уложенная чёлка словно взлетает вместе с ними. Позолоченная заколка на макушке. Очередная встреча вечером?       — Ась?       — Зачем ты уделяешь этому время? — уточняю вопрос. — Погоди, не так. Ты вечно ищешь знакомства на стороне: то свидание вслепую, о котором как-то говорила, теперь знакомство с… Не суть. Не хочу задавать глупых вопросов, но у тебя буквально по соседству целый отдел полицейских — выбирай любого.       — Так-то оно так, — Линд отодвинула ящик стола и совершенно неожиданно достала из него пару сережек, принявшись до кинематографичности медленно надевать их, — но знаешь, это… Это как будто смотреть один и тот же фильм. Я знаю уже почти половину городских служащих, и до сих пор ещё ни разу не показалось, будто хоть один из них способен денек-другой поиграть в закрытую книгу. И уж тем более совершенно не хочется говорить на свидании о работе, так что, собственно... Думаю, не стоит пытаться искать тот самый неогранённый алмаз среди кучи давно изученных камней.       Забавно. А главное, как точно.       И вновь, не пересилив себя, возвращаюсь к окну. Почему-то захотелось узнать, как там себя чувствует наш мистер «алмаз». Уверена, он бы наверняка хотел, чтобы его так называли.       — А тратить энергию на случайных незнакомцев самое оно? — развлёк он меня или нет, но теперь диалог с ассистенткой однозначно поднял настроение. Гневаться перехотелось, убивать людей тоже.       — Это как рулетка, — одна серёжка наотрез отказывалась попадать в ухо, так что Линд раздражённо цокнула, — ты мало надеешься на достойный выигрыш, но какой-никакой азарт… Да и.. Ну что такое, ты собираешься вставляться или нет?! Да и всегда полезно взглянуть на саму себя с новой стороны.       — Как, например?       Рэйчел на секунду замерла, а затем громко ойкнула и схватилась за мочку уха. Серёжка угодила в самую цель.       — Ну, знаешь, — она потёрла стремительно краснеющий участок кожи, — никогда не думала, что я циничная стерва, пока не обиделась на того… Боже всемогущий, как его звали? Тим? Том? Тоби? В общем, пока тот парень, чьё дело мы вели в прошлом мае, не проигнорировал все мои попытки отхватить его снапчат. Но за день до того как я решилась устроить ему скандал, вспомнила, что вообще-то у человека сестру расчленили заводским станком для распила древесины, и вообще это наш клиент в каком-то смысле.       И впрямь интересная точка зрения. Однако… Однако достаточно логичная.       — Не переживай об этом слишком сильно, — отпускаю формальную фразу, хоть и сама понимаю, что очередное расследование на листе бумаги уже не выглядит в той степени привлекательным, каким казалось до Рождественских праздников. — Такова наша работа.       — Да-да, большой босс, — к этому времени она уже отпустила ухо и вернулась к компьютеру, — но в том-то и дело, что именно тогда я поняла, какая это проблема. Не в плане «пробле-е-е-е-ма»‎, а в плане… Знаешь, почему ещё я ни за что не стану искать себе партнёра из органов правопорядка? Только представь, проходит лет пятнадцать, мой воображаемый муж возвращается домой, и на глазах наших детей разворачивается следующая картина: «Дорогой, как прошёл твой день?..»‎ «‎О, прекрасно, милая, сегодня мы полчаса гонялись за очередным наркодилером, пока его мустанг не встретился с одним из городских столбов. Ничего страшного, все три литра крови уже успешно смыло в первую же стоковую канализацию, а у тебя как?..»‎ «‎И у меня всё чудесно: психопат, утопивший всю свою семью, не смог доказать, что у него были проблемы с головой, так что сладкий анестезиологический сон ему обеспечен». Уже вижу, какие сочинения придется читать школьным учителям. О нет, уволь, пожалуйста!       Сколь бы сложно ни было довести меня до истерического хохота, но Линд сегодня это удалось.       — Что-то мне подсказывает, что ты преувеличиваешь. — А улыбка не сходит с лица.       Рэйчел суетливо подняла со стола папку и направилась в мою сторону.       — Дорогая, я ещё как преуменьшаю, поверь мне, — заявила со всей серьезностью, — но и проблема не в этом. Вот взгляни, пожалуйста, тут пара листов о той девушке, дело которой я нагло присвоила. Короче, я просто пытаюсь сказать, что… Одно дело, когда ты осознаешь о ненормальности, в которой приходится жить, и совсем другая ситуация, если очередной кретин, решивший пострелять на площади города, с самого детства не выглядит для тебя аморалом по той лишь причине, что твои родители каждый день имеют дело с чем-то подобным… — А затем возвращается к документам. — Ну? Что думаешь? Знаю, ты всегда сама проверяешь все улики, но… Это дело выглядит совершенно отличным от того, над которым ты работаешь сейчас, так что… Ну… Я, собственно, хотела окончательно присвоить его под своим именем, вот.       Слова на бумаге окончательно разбегаются перед глазами, пока мозг упорно не выпускает слова Линд из цепких лап. Что-то есть в том, что она только что сказала. Что-то…       Что-то очень тонкое и прямолинейное одновременно.       «Да потому что братец Янг сказал, что его точно не поймают, а если поймают, то не в нашем городе».       Либо я спятила, либо… Ну неужели не странно звучит от подростка, ни разу не имевшего с чем-то подобным дел?       Что ты собирался этим сказать, а? Стив?

***

      Не прекращающийся ветер явно решил замучить этот город с самого утра. Где-то к двенадцати дня по улицам скромно пробежал мелкий моросящий дождь. И те остатки наледи, которые сохранились с прошлой недели, лишь укрепились в намерении переломать самым экстремально настроенным жителям города руки и ноги.       Количество туристов порядком поредело, а украшения на каждой магазинной витрине пропали, будто их и не было. Весна не станет заявлять о правах ещё с несколько месяцев, так что Нью-Йорк по полной вступил в привычные ряды «одного из самых пасмурных городов Штата».       — Я уже говорил, что ты…       — Слишком сильно ушла в себя? Да, Стив, раза три.       Меня не раздражает, что он пытается использовать заезженные фразы. Возможно, это не касается одной лишь моей компании, так что… Если ему так нравится, то пусть.       Для злости есть другой объект: в кармане третий раз за последний час вибрирует сигнал мобильного, и будь я проклята, если это не очередная назойливость от адвокатца. Даже спрашивать не стану, что такого случилось именно сегодня, что он вспомнил обо мне. Как и отвечать.       Всю неделю не появлялся в поле видимости, а как наступили законные выходные — его персона тут как тут. Если будет надо — подстроишься под чужое расписание, мистер адвокат.       Янг облокотился о холодное и местами мокрое ограждение на мосту.       — Прости, — в достаточной степени искренне продолжил, — я теряюсь, когда приходится быть кем-то… Я ведь могу говорить откровенно?       — Другого я и не жду, Стивен.       Меня никогда не пробирала погода Нью-Йорка. Вот так, чтобы до костей. А сейчас хочу бросить всё, найти первый попавшийся камин и греться, греться, греться…       — Это всё не мое, — прямо признается, — поддерживать беседу, вести себя, как напускной джентльмен, и прочее. Агата, я не собираюсь ходить вокруг да около, честно. Просто не вижу смысла во всей этой припыленной красоте, как у… В общем, я просто хочу сказать, что я… Ну типа неплохой парень. Реально.       Где-то под ногами шквалисто ударились о берег волны Ист-Ривер. Не собираюсь и представлять, насколько холодная там вода.       — О нет! — почти не наигранно выбрасываю слова в наледь ниже. — Мои надежды подцепить откровенного обманщика были разбиты в пух и прах.       Одёргиваю себя, едва понимаю, насколько легкомысленную вещь только что сказала. Адвокат не стал бы воспринимать её неправильно, но и Стив — не Нильсен. А делать вид, что ударилась в поверхностный флирт, я с самого начала не планировала.       — Я другое хотел сказать, прости, — теперь же, когда Янг тоже не обратил на это внимания, становится действительно странно. — Имею в виду, что обычно я не настолько скучный кретин, каким выгляжу, когда… Ну, вот как сейчас, — он поправляется, а я внимательно слушаю. — Эшли как-то ляпнула, что взросление нас убивает. Я не особенно задумывался, пока не понял, что в чем-то она права.       Провожу ладонью по узору ржавчины на ограждении и словно чувствую этот сыроватый металлический запах. Разумеется, в одном лишь воображении.       — Стив, я чего-то не понимаю, — не совсем тот момент, чтобы тянуть на себя леску, но в каком-то смысле я всегда была нетерпелива, — с чего ты решил, что я ищу в людях что-то другое? С кем ты меня сейчас сравниваешь? Или себя?       Не уверена, что вопрос звучит в нужной степени приемлемо и не переходит границы, однако, уж если я и собралась встретиться с Янгом-старшим, то последнее, чего бы хотелось, что бы разговор прошел впустую. А я уверена, что он явно знает больше, чем говорит. Не только о ситуации с Джексоном — о нём он не обмолвился ни разу, если верно помню. Скорее, об их странноватой «дружбе до гробовой доски» с Нильсеном. Ну не может обманывать шестое чувство до такой степени, чтобы я была единственным человеком, который не особенно-то и замечает эти готовящиеся доски.       Стивен сосредоточился на огромном сером облаке, аккурат решившему проплыть мимо нас, и чуть сильнее сжал ограждение ладонью. А ведь оно холодное. Достаточно холодное, я хочу сказать.       — Не воспринимай это к сердцу, но по тебе всё видно, Агата, — ответил он в итоге. И ведь не обернулся, чтобы была возможность заглянуть в глаза.       — Вот как? — Кутаюсь в плотное пальто и прижимаюсь ближе. Плечом к плечу. — Что ж, давай, рассказывай, что же такого по мне видно?       — Кретин, ясно, — тут же опустил голову, — так и знал, что лишнего ляпну. Извиняться поздно?       Ну почему всё так сложно? Боже правый, я словно не с тренером по бейсболу общаюсь, а с юнцом, едва покинувшим школьную скамью. Понимаю, что личный тренер и школьный — абсолютно разные понятия, но если бы Ларри хоть раз в жизни дал такую слабину, он бы попросту растерял всех клиентов.       Стив, ну вот с какой целью ты пытаешься показать якобы «характер», а через минуту мнешься, словно на первом свидании?       — Извиняться нежелательно, Стивен, — на один момент почудилось, будто плечи его всё же расслабились. — Во-первых, я уже сегодня слышала все возможные сожаления, во-вторых, что мне с твоими извинениями делать?       Пустое. Ясное дело, что всё пустое. Напрасно потратила время.       Последующий за вопросом короткий смешок поначалу выглядел так, будто я с полной уверенностью выдумала его собственным уже слегка шальным мозгом. Но за ним потянулся второй. Жестковатый. До неприятного холодка по спине.       — Забавно, — протянул с явным сарказмом, — а что насчёт извинений Нильсена? Нашлось применение?       Я ослышалась. Я точно ослышалась. На все сто уверена, что ослышалась.       — Кажется, что тебе нечего сказать, Агата. Это не так уж и плохо, с другой стороны. А я буду благодарен, если перестанешь подбирать слова. Разве это не первое правило твоей же профессии: доверять глазам больше, чем словам?       Я не должна перед ним оправдываться. Знаю и верю, что не должна. Тогда откуда столь сильное онемение в пальцах?       — О чём ты, черт возьми…       — Агата, хватит, хватит, — он обернулся и облокотился спиной прямо об ограждение, рискуя по случайной неосторожности перевалиться за идиотские перила. — Я вас видел в тот вечер.       — Стив, ты…       — Я прекрасно помню своё имя, — он не кричал и не обвинял. И чем спокойнее продолжил диалог, тем менее приятно сжимался под рёбрами комок. — И поверь, я уже не первый раз в подобной ситуации, чтобы вести себя, как несмышлёныш. Я про тот вечер, когда Нильсен припёрся на нашу встречу. Мать одного из лидирующих в команде детей сорвала меня, потому что малец попал в больницу с вывихом сустава. Ей срочно надо было знать, сможет ли он восстановиться к матчу или нет. Я, как тупой осёл, полетел к ним, чтобы на середине пути получить сообщение, что никакого вывиха не было, и вообще оказалось, что её драгоценное дитя кричит больше, чем ломает себе конечности. Я ведь могу не продолжать?       — Можешь.       Ясно. Стивен развернулся обратно и застал нас с Александром. До великолепия вовремя.       — Агата, пойми правильно, — Янг лениво мазнул ладонью по карманам, но передумал, — я не тот человек, который устраивает сцены. Я просто вот сейчас стою и не совсем понимаю: чего ты от меня хочешь?       Ответила бы, если бы знала, Стив.       — Так вот откуда эта сцена «милого парня»? — собираю пахнущие сталью снежинки и разминаю в одеревеневших пальцах. — Стив… Ты что… Ты пытался проверить меня? Не играю ли я сразу на две стороны?       Господи, ну до чего же… Глупо? Кажется, с такими историями я скоро свой возраст забуду. Уже почти уверена, что закончила университет только вчера.       — Нет, — качнул головой, — нет, думаю, что нет. Мне стало всё ясно ещё в момент твоего отказа.       — Что ж, — а как же жаль, что в руках нет стаканчика белого, — тогда задам тебе твой же вопрос: а чего ты сам от меня ждешь в таком случае?       А ведь это очень интересная ситуация. С одной стороны, мне совершенно не нравится, сколь быстро Стивен изменил настроение, а с другой — до чего же интригующая перемена. Неужели нет?       — Честно? Ты первый человек, с которым я могу поговорить об этом без лишнего недопонимания.       — Например?       — Я считаю Алекса всё равно что за брата, — вновь потянулся ладонью к карману и в этот раз достал сигарету, — но вот уже порядка десяти лет, хотя, нет, уверен, что больше, мы оказываемся в одной и той же ситуации.       Стивен покрутил сигарету в пальцах и точечно щелкнул зажигалкой. Обдумал, что собирается сказать.       — Ты ведь уже не меньше ста раз слышала тупые шутейки от Эш про то, что… Ну, ты в курсе в общем. Знаешь, откуда они вообще появились? Стоит его высочеству хотя бы на минуту подумать, будто та или иная девушка не падает в обморок от его обаяния в первые две минуты, сразу начинается сценарий, достойный голливудской премии. И не важно, свободна дама либо за ней уже ухаживают.       Потираю переносицу, искренне стараясь взвесить внутри себя, насколько я вообще готова это выслушивать. Да меня эти душевные страдания вообще не интересуют, к чему столько слов?       — Да, да, — крепко затянулся, — знаю, о чём ты сейчас думаешь.       — О, не уверена, — поднимаю ладони повыше, чтобы показать абсолютную чистоту намерений и мыслей.       — Ты думаешь, зачем тебе всё это знать, если флёр отношений тебя интересует чуть больше, чем степень прожарки фасоли в вегетарианском ресторане, не так ли?       Ну… Теперь я больше думаю, откуда он нахватался таких фраз, так что уже не бинго.       — Вот примерно отсюда и началось, — признался, потушив едва начатую сигарету об ограждение, — Нильсен — давно не мальчик. У него есть работа, у меня есть работа, у Эш, черт подери, есть работа. Мы давно не то самое трио, совершающее безумства ради безумства.       — Стив, погоди, — чтобы остановить поток речи, приходится положить ладонь на его грудь, — я потерялась в идее того, что ты хочешь сказать. Ты можешь… Ну попроще, что ли?       — Еще одно сравнение, и я закончу, обещаю, — усмешка прерывается кашлем, — ты слышала что-то о моей семье? Я хочу сказать, биологической, не той, что родители Эшли. Наверняка нет, не пытайся вспомнить. Мать я никогда не знал, а вот мой отец, настоящий отец, любил заниматься охотой. У нас была целая свора псов. Так вот, мой отец очень любил поговаривать, что, если щенка воспитывать в ласке, на охоте он будет никакой. Гончему нужна цель. И славно, когда дозу дофамина в свою собачью голову он отхватит, только после того как цель эту настигнет.       — Допустим…       Клянусь, последняя минута этой бессмыслицы, и я сама уйду.       — Когда меня привезли в Балтимор, Нильсен был первым ровесником, с кем я нашёл общий язык. Просто так совпало, что меня тянуло на приключения, а ему заняться было нечем. Примерно тогда я и заметил, что в их доме немного нестандартная модель поведения. Не в том плане, что родители прессовали или типа того. Скорее… Им было вообще всё равно. Однажды мы случайно застряли в болотной местности за пригородом и припёрлись по домам грязные, словно сами черти. Мне влетело по первое число, а вот Нильсены… Сомневаюсь, что они вообще заметили, что сын пришел домой ближе к часу ночи, и за ним тянется вонючий след грязи. Такая же история с чем-то позитивным. Первые года три я реально считал, что он не празднует день рождения, потому что им в семье денег не хватает. Ближе к пятнадцати он сам признался, что сомневается, будто его родители помнят про эту дату. Ну а денег у них всегда навалом было.       — Стивен, прости, но я всё ещё ни черта не понимаю. А особенно того, с какой стати ты так свободно рассказываешь кому бы то ни было личные вещи о своем, на минутку, друге.       — Начнём с того, что ты не «кто-то», — жестко осадил, — и да, я почти закончил. Просто пытаюсь сказать, что… Нильсен — всё равно что пёс. Разве нет? Дай ему цель — он поле перекопает, чтобы её выполнить, сама ведь знаешь.       Ладно, допустим, в этом он прав. Знаю. Вижу.       — А девушки-то тут при чем?       Бывает так, что перейдя к слишком интимным подробностям в диалогах, мужчины пытаются сменить акценты на тактильных вещах. Нельзя сейчас об этом думать, но и Александр любит этим пригрешить.       Но не Стивен. Стивен продолжил держать вежливую и до абсурдности деликатную дистанцию.       — При том, Агата. В таких вещах не бывает неважных мелочей. Знаю, что с тобой такого не случится. И понимаю, что тебя это никак не тронет. Но есть вещь, которая не меняется за все те годы, что мы знакомы: Нильсен всегда добивается своего. Если Нильсен не добивается своего, вспомним первый пункт.       — Как мило. А это обо мне забота или о нём?       Я не хочу разбивать все предположения Янга о собственной связи с Александром. Он может считать так, как ему удобно. Единственное, чего я не приемлю — когда люди вешают свою точку зрения на других, будто это реально их ответственность.       — Это просьба, — и вновь находит, чем удивить.       — В чём?       — Прости мне мою наглость, но если это в твоих силах: не подпитывай игру с его стороны. Многие девушки поддавались ей и многие потом….       — Искали утешения на твоём плече? Так у тебя платки закончились?       Расчёт на то, что Стивен наконец разозлится, и мы прекратим обсуждать другого человека, пусть им окажется ненавистная душа адвокатца, провалился.       — Типа того, — вынужденно улыбнулся, — но не только в этом дело. Мы знаем, что ты никогда не сможешь дать ему то, чего он так хочет, а значит, ваша погоня рискует превратиться во что-то маниакально неприятное. Повторяю — он не остановится. Это как первое расследование, в которое Алекс ввязался по глупости лет. Не смог остаться в стороне в тот раз, уверен, что не оставит это дело и сейчас.       О, наконец-то мы заговорили о чём-то более интересном. Ну неужели.       — Ты ведь про дело Джорджа Джексона, не так ли? — тревога, мелькнувшая в карих глазах, лишь подтвердила догадки. — А ведь мы ведём его прямо сейчас. Точнее… Мы ведём дело, в котором его имя фигурирует с завидной частотой. Только, Стив, опустим, что я могу показаться грубоватой, поскольку меня это не волнует, но разве не ты был тем самым человеком, который натолкнул его на это дело лет эдак… В пятнадцать?       В какой-то момент Янг, ожидаемо, реагирует так, как мне того хотелось. Он сжимает одну ладонь в кулак и берёт минутную передышку, явно чтобы подобрать слова. Но и это вскоре заканчивается.       — И как там дела с расследованием? — совершенно непоколебимым тоном и словно с усмешкой интересуется. — Много подозреваемых, кроме того, на кого нацелил свой орлиный взор наш «мистер совершенство»? Сильно помогает его «объективный» взгляд в решении дела?       Молчу. Вот здесь Стивен прав совершенно — не помогает никак. Более того, я и сама уже окончательно запуталась в том, кого мы ищем.       А вот тут остановимся.       — Стив, а разве… Разве я говорила что-то про то, что он именно «подозреваемый»? Я лишь сказала, что…       — Что имя фигурирует, ага. А то так трудно догадаться. Мы же говорим о моём друге, господи. Если эта фамилия вновь всплыла, уверен, что он попытается его засадить за один только взгляд не в ту сторону. Сама подумай: Нильсен, который ринулся в адвокаты прикола ради. Который играет в игру «кто доказал, тот и прав». И такое кардинально обратное желание лишить человека свободы. Откуда бы ему взяться, если это не что-то личное? Не безрассудная жажда оставить за собой след единственно-правого?       Хорошо. Допустим, убедительно.       — А сам ты что думаешь?       Нет, действительно. Если Стивен у нас такой знаток, то было бы полезно послушать и его наблюдения.       — Что я думаю? Ты серьезно?       Мысль о том, что еще какие-то полчаса назад Стивен был привычным легковесным добряком, поднялась на самый верх и вновь потонула. Не понимаю, строил ли он себя таковым ранее либо пытается выглядеть сейчас не тем, кто есть. И не понимаю, действительно ли его совершенно не оскорбляет моё поведение.       — Да, — повторяю сказанное, — мне важно это знать.       — Ну, раз важно…       Не успеваю толком моргнуть, как ноги мои силком отрываются от земли, а ладонь, ведомая чувством страха и остатками самосохранения, цепляется за абсолютно ледяное ограждение.       — Стив! Стив, что ты…       — Что ты сейчас чувствуешь, Агата? — в голосе не осталось интереса или попытки что-то доказать.       Между мной и перилами всего-то пару сантиметров расстояния. Случайное движение, и попросту провалюсь спиной назад. А напротив — равнодушный, едва ли теплее речных волн взгляд Стивена, который словно наглядно демонстрирует, что от этого самого падения на самом деле отделяет не расстояние. А его и только его слабое желание сохранить чью-то жизнь.       — Стивен, поставь меня. Ты можешь оступиться.       Никто не смог бы почувствовать в этой просьбе страх. Даже я. Уверена, что уж для этого во мне достаточно равновесия.       — Могу, верно, — тем же безразличием отвечает. — Так что ты чувствуешь? Ты волнуешься? А может, злишься? Агата, ты уже представила, что будет, если я сейчас сделаю неосторожное движение?       Сжимаю окаменевшие пальцы на ткани чужой куртки.       — Пожалуйста, — глотаю холодный ком, — опусти меня на землю. Ты слышишь? Стив, ну же!       Я не вскрикиваю, когда ладони подо мной дергаются, хотя, возможно, он бы этого хотел. Понятия не имею, какой конкретно урок Стивен пытается преподать, но учитель из него откровенно на грани. Что-то между гениальностью и идиотизмом.       — Сразу после ответа. Давай, прокурор Агата Харрис.       Вода определённо ледяная, так что, если уж падение не оставит серьезных травм, то доплыть до берега своими силами шансов точно нет. Никто, никто в здравом рассудке не стал бы проворачивать подобный трюк.       — Стивен… — размерено дышу, понимая, что сказать мне всё ещё нечего. Разве что… Разве что…       Если он начнёт топить меня собственными руками, я ведь ничего не почувствую. За что я вообще цепляюсь?       Горькое осознание вгрызается в шею, но не заставляет и отдалённо щипать глаза. На самом деле, мне будет всё равно, если он отпустит.       Я просто хочу, чтобы этот «урок» закончился. Неважно как.       Его руки крепко сжимают пальто, да так, что я чувствую их на собственных бёдрах, несмотря на плотную ткань. Он качает головой.       — Да что это я? — шепчет в ринувшийся к нам ветер.       Спустя пару секунд ноги чувствуют долгожданную для них опору, и колени подгибаются, так что приходится ещё какое-то время хвататься за ограждение.       — Прости, прости, — Стивен, нет, человек, который только что чуть не спустил меня на корм рыбам, вновь тот самый Янг, столь заботливо интересующийся чужим самочувствием. — Прости, Агата, я…. Господи, прости. Ты в порядке?       Воздух определённо холоднее, чем пять минут назад, иначе как объяснить, что дышать стало больнее? Я не хочу признавать этого, но… Возможно, пока лишь возможно, что я действительно в какой-то момент испугалась. Но всё ещё не понимаю, отчего. Знаю лишь, что совершенно явно не собираюсь рассказывать об этом инциденте Александру.       Потому что это повлечёт последствия? Или… скорее от того, что их не будет?       — Мне ждать объяснения? — чтобы отдышаться, приходится приложить руку к груди, иначе не получится. — И не надо спрашивать, Стив. Я в полном порядке. Просто… Я буду надеяться, что с этой минуты у меня есть веские основания ожидать, что так ты больше не поступишь. Ни с кем, слышишь меня?       — Нет, точно… нет, — активно предлагает помощь в виде протянутой руки, — я не смог проконтролировать это. Моя ошибка. Но теперь ты знаешь, что и я умею злиться.       — Молодец, — отряхиваюсь, игнорируя его ладонь, — ты умеешь злиться. Круто.       — Ладно, — проводит по волосам, — я мразь. Понял. Бываю. Иногда бываю. Почему-то показалось, что лучше один раз показать, чем сто раз объяснять. Идиотская привычка после общения с этими двумя.       — О, так ты теперь лестно выражаешься не только про друга, но и про сестру?       Нормальный человек уже давно бы ушел. В какой-то степени смешно. Вот и появилась черта, объединяющая нас с адвокатом: докопаться до истины важнее, чем остаться на суше.       Но то, с каким рвением Стивен пытается обвинить всех вокруг себя… Неужели и это нормально?       — Мне надоело повторять одно и то же, а потом видеть, как люди игнорируют эти просьбы, — взмахнул руками, — просто… Раздражает, понимаешь? Бесит до невозможности.       — Угу, вот ты и решил провернуть со мной этот прикол, чтобы… Что?       — То, что я чувствую по отношению к этому вашему… Расследованию. Слегка напоминает попытку зависнуть над обрывом моста. Прежде чем кидаться в ледяную воду, неплохо сверять хотя бы прогноз погоды. Но нет: люди делают всё, что им вздумается, а потом ищут этому оправдания. Ну нельзя рыть по следу, не убедившись, что там хотя бы клок шерсти завалялся, понимаешь?       Либо я начинаю сходить с ума, либо у меня сегодня день язвительной токсичности:       — Философски, ничего не скажешь. Отец научил?       Почти ненавижу себя за вырвавшуюся фразу, но не чувствую, будто нахожусь в том положении, чтобы забирать её обратно.       — Именно, — учтивость Янга вновь сменилась процеженным сквозь зубы ответом. — Хочешь знать, что с ним стало? Решил, что не стоит проверять охотничье ружье, перед тем как почистить его.       — Давай закончим этот разговор…       — Нет, ты что? Это же, с твоей точки зрения, должно быть очень интересно. Один раз проигнорированная техника безопасности и пуф…       — Стив, хватит!       — Я не понимаю, чего ты злишься, Агата, — чем дальше он переходит границы, тем скорее хочется скрыться в салоне автомобиля и уехать к чертям, — это ведь так весело: совершать незначительные ошибки? Как там люди любят говорить? Все порой ошибаются?       Выставляю ладонь и едва не поскальзываюсь, когда делаю шаг назад. Поведение Янга действительно начинает пугать.       — Стивен, — осаживаю со всей крепостью, которую получается в себе найти, — еще слово, и я пойму твои слова неправильно!       — Что? О чём ты?       Нет. Нет, это бред какой-то. Фокусирую взгляд на трясущейся ладони, но Стивен точно не настолько близко, чтобы была необходимость удерживать её таким образом. Минуту назад казалось, что мы стоим совсем рядом, но сейчас вижу, что расстояние не меньше метра точно.       Его лицо осунулось в считанные секунды. В глазах неприкрытое беспокойство.       — Агата, с тобой всё в порядке? Я сделал что-то не так?       И он ещё спрашивает? Что за…       — Извини, я не должен был… Вешать на тебя свои проблемы, прости…       Опирается на ограждение, голова опущена вниз. А я едва дышать могу. Какой, мать вашу, «вешать проблемы»?       — Ты только что… Стив, ты уж прости, но это нельзя назвать… Нельзя это так назвать. Ты напугал меня до чёртиков.       — Да, это всё моя вина, — поднял голову и мягко улыбнулся, — я не хотел. Но… Агата, это ты напугала меня. Может… Мне подвезти тебя домой? Или если хочешь…       — Нет!       Ладони рассекают воздух, и правая сильно ударяется о ограждение. Режущей болью начинает ныть почти затянувшийся шрам.       Стивен моментально оказывается рядом и протягивает руки, чтобы взглянуть, но отталкиваю его. Ледяной воздух режет горло, в глазах сильно мутнеет.       — Не спеши, — от слов глотку сильно дерёт. — Ты… С тобой что-то не так.       Ни следа, ни намёка, ничего. Почему он ведёт себя так, будто ничего не произошло?       — Но… Постой, слушай, давай оба успокоимся, Агата. Я правда не понимаю. Я ведь… — виновато усмехается, — Ну да, Алекс прав, я слишком опекаю порой Эшли, просто… Я думал, ты поймешь, если я расскажу, что переживаю о ней. Я просто хотел услышать другую точку зрения, не более.       Звон в ушах. Крепкий, сильный. Словно только что по затылку огрели чем-то серьезным. О чем он говорит?!       — К-какая Эшли? — истерика толкается внутри и заставляет с надрывом усмехнуться. — Ты же… Ты только что мне про отца рассказывал, что… Про то, как он… Ну ты понял меня.       — Отца? — тёплая ладонь моментально оказывается на лбу, и я скидываю её. — Агата, я не понимаю… Давай ещё раз. Ты спросила меня, что я обо всём этом думаю, так?       Не совсем понимаю, к чему он клонит, но киваю. Глотать трудно. Держаться на ногах тоже.       — А я рассказал тебе про то, что не хочу, чтобы в этой паранойе Нильсена участвовала ещё и моя сестра. Да, мы с ней не родные, но поверь, что… Я никогда не планировал её контролировать, это просто беспокоит меня.       Кровь пульсирует в висках с такой частотой, что вот-вот пробьёт кожный покров.       — Стоп, — убираю ладонью чёлку и на всякий случай смотрю в бушующие воды, — нет. А что насчёт этой твоей выходки? Ты зачем меня чуть… Ты же только что чуть не столкнул меня… Ты…       Янг неловко бегает глазами и пытается удержать словно естественную непонимающую улыбку. Поднимает ладони вверх и отходит назад, демонстрируя полную безоружность.       — Воу, стой, стой, — пытается успокоить, словно это я тут с ума схожу, — я сделал что?       Со стороны отвлекает гул проезжающих машин. Очень медленно и неохотно понимаю, что если бы мои обвинения были правдой, то сомнительно будто, никто из водителей не остановился бы… Так ведь?       Но ведь это было! Это… Это было?       Да и автомобили проносятся слишком быстро, чтобы что-то разглядеть. Разве нет?       — Я понял, — вновь врывается Стив, вызывая яркое желание ударить его, что мне как будто не свойственно, — ты устала и задремала на ходу, пока я ныл тебе тут о своей жизни. Понял-понял, больше не стану так занудствовать.       Задремала на улице? Правда, что ли?       — Ладно, Агата, я вижу, что ты устала и замерзла, — приближается, и я послушно стою, чтобы не вызывать ещё больше подозрения своим поведением. Пока рано. — Поехали, я подвезу тебя. Ты же на такси приехала, кажется?       — Да, и на нём же уеду, спасибо за предложение.       Стивен нахмурился. Он явно метался между желанием сказать что-то ещё и принятием, что меня необходимо оставить в покое. Это видно.       Мне же больше нечего сказать. Пульс всё ещё чувствовался где-то в шее и висках, лицо горело огнём. Просто успокоиться и подумать обо всём.       В первый попавшийся автомобиль я не просто запрыгиваю, а буквально влетаю, с трудом удерживая у груди правую ладонь. Место, где ранее находился порез онемело, но и так сквозь кожу толчками пробивалась пульсирующая реакция. Стивен не стал преследовать. Продолжил смотреть вслед этим щенячьим взглядом, но не преследовать.       Мне не за что оправдываться. Я была права, и я это знаю.       Закрываю глаза, опасаясь, что уже через минуту разговор вновь всплывёт в голове, каждая его деталь. Перемены собственного настроения, безосновательное раздражение, а теперь… Теперь этот странный инцидент.       Я никогда не сомневалась в том, что вижу собственными глазами. Но… Но я никогда и не злилась попусту на людей. Так почему одна аномалия не могла бы потащить за собой другую?       — Отличная погодка, не правда ли, мисс?       Я не сразу понимаю, что вопрос был от водителя авто. Слишком кружится голова. Опять этот чёртов эффект от таблеток.       — Что, простите?       Заглядываю в зеркало заднего вида и замираю. Я уверена, что в нём совершенно знакомое перекошенное инсультом лицо. Уверена, что вижу Джексона.       — Дождь закончился, — водитель разворачивается в мою сторону, пока стоим на светофоре, и по телу проходит вернувшийся электрический заряд. Не он. Это вообще не он — всего лишь трещина на зеркале, которую я отчего-то не разглядела раньше.              Кожа мужчины намного смуглее, чем у Джексона, да и с лицом определённо всё в порядке. Разве что усталый взгляд и небольшой шрам на щеке, к слову, давно затянувшийся. Какой идиот смог бы их перепутать?!       Ты. Только что.       — Да, — сжимаю ушибленную ладонь, чувствуя липкость на свободной. — Это прекрасно.       По пути в окне мерещатся и другие лица. Кажется, что люди следят за мной. Что все оглядываются вслед автомобилю, что если мы застрянем на очередном светофоре дольше пары секунд, кто-то ворвется в салон. Что мы вот-вот выскочим на встречную полосу. Я почти уверена, что водитель только этого и хочет, что он намерен убить нас обоих, врезавшись в первое же ограждение.       — Выключите музыку! — приказываю, потому что не могу смотреть, как этот человек подпевает какой-то слишком слащавой попсовой песне, пока мы едем. — Немедленно!       Мужчина обеспокоенно оглядывается на меня через зеркало, но приглушает радио. Дышать становится полегче. Просто водитель, так отчего я так заволновалась?       Не думай, Агата. Не думай. Ещё немного.       Домой. Пожалуйста, быстрее домой. За два замка, закрытые шторы. В одиночество. Только бы скорее.       Считаю минуты, пока, наконец, автомобиль не притормаживает, а я, не запомнив толком, как сунула водителю купюру, вылетаю в промозглый колющий воздух. Теперь я вовсе не понимаю, с какой целью хотела встретиться с Янгом. Я ведь не получила ровно никакой информации.       И, господи, как же хочется заткнуть внутренний голос. Тот, что шепчет, требует, настаивает, будто надо копнуть глубже. Уверяет, что я права — и все, точно все люди, которых я знаю, связаны с этой историей.       Вот только зачем мне это нужно? Я ведь могу просто отпустить все. Оставить как есть. Передать дело в окружную прокуратуру и забыть о нем навсегда.       Останавливаюсь. Ответ на вопрос сам собой цепляется в сознание мелкими паучьими лапами. Александр. Я согласилась помочь. Я ведь слово дала.       И могу слово это вернуть!       От последней мысли становится спокойнее. Завидев тихий и привычный двор, я почти совсем пришла в себя. В безопасности. Теперь в безопасности.       — Говорят, что интуиция — штука обманчивая, но вот как всё обернулось. Знал ведь, что ты не дома.       Дверь одного из автомобилей за моей спиной хлопает. Слышу медленный шаг позади.       Есть вещи, которые не победит и напрочь искажённое сознание. Чтобы узнать ироничный тон Нильсена, мне не потребуется даже слышать его голос. Успокоение, только-только подступившее к сердцу, разрастается дальше, как быстрорастущие корни дерева. Вот что поможет мне забыть этот день. Прекрасно.       — Не говори, что ты проторчал здесь целый день.       Разворачиваюсь, чтобы прочитать привычную уверенность в его поведении. Если Стивен прав — я знаю, почему Нильсен решил приехать. Если же нет… Я никогда в это не поверю.       — Нет, последние три часа, — пожимает плечами. — Ты не отвечала на сообщения, так что решил, что… — Моментально щурится и без всякого спроса хватает за руку, на которой, как оказалось, вновь расползлась дорожка крови. — Это что такое?       Чёрт. А ведь я могла запачкать салон такси. И как только не заметила? Придется докинуть водителю на чай. Но после.       — Ударилась, — Позволяю Нильсену внимательно рассмотреть след и почти смеюсь от того, как забавно очерчивается линия его скул.       — Сказал же, что надо было наложить швы, — он осторожно берет только за запястье и тянет к автомобилю, — идем.       Упираюсь ботинками в землю и, словно маленькая девочка, кренюсь в другую сторону.       — Куда?       — В госпиталь, — опять огрызается, не оглянувшись. — Наложим тебе такой гипс, чтобы даже киркой не…       — Швы не помогли бы, — спокойно отвечаю, — я сильно ударилась.       Нильсен не реагирует, но вполне притормаживает, когда поверх уже его запястья кладу свободную ладонь и медленно провожу вверх, почти коснувшись локтя.       Оставив где-то в параллельной вселенной ненужные теперь вопросы, мы стоим всего в двух шагах от его автомобиля, но я-то знаю, что ни в какой госпиталь мы не поедем. По крайней мере, в моих силах сделать для этого всё возможное.       — Мне кажется, я схожу с ума, — пока он не реагирует, высвобождаю раненную ладонь и поднимаю выше, совершенно бестактно марая его шею собственной кровью, — уже совсем сбрендила.       В его глазах миллион отговорок, сарказма и острых замечаний, что логично для человека, привыкшего оставлять последнее слово за собой. Ничего из этого он уже не выскажет.       Приподнимаюсь, чтобы коснуться щекой его щеки, и медленно опускаюсь, пока не встретимся губами. Вот моё лекарство на сегодня. Ничего другого не нужно.       — Просто хочу вина, — капризный шепот, но лишь в той степени, в какой могу себе позволить.       Пользоваться чужой беспомощностью — аморально, неправильно. Но и отказать сейчас — непростительно. А если Нильсен сейчас же не воспользуется ситуацией, уверена, что прокляну.       Знаю, что он понимает это, и улыбаюсь, когда чужие руки касаются талии, а мы медленно, шаг за шагом отходим от автомобиля. Выдерживаю дистанцию ровно так, чтобы Александр знал: если мы откроем двери моей квартиры, никакого вина не будет. По крайней мере, в ближайший час.       — Тебе не удастся избежать новой повязки.       Такая забавная строгость с его стороны. Лишнее. Он обещал, что мы не будем говорить. Поэтому, если обычный вечер января и сможет чем-то запомниться, пусть это будет отвоёванный у негодяя Нильсена вкус губ.       До тех пор пока аромат морозной мяты не станет для меня невыносим.