Вилирис

      Завод оказался окружен небольшим пролеском, возвышался над ним; крыши и трубы виднелись над верхушками деревьев, которые мешали подъехать к зданию ближе, так что Хао пришлось затормозить с визгом шин и запахом жженой резины неподалеку и выйти из машины. В руке — пистолет. На небе — почти полная луна.       Рождался какой-никакой план. Когда прилив адреналина закономерно остановился, остались лишь холодный расчет и решимость — такой неродной коктейль для Хао, обычно действующего по ситуации, однако и ситуация была не из стандартных. Несмотря на все бравады об отсутствии прочной связи между ним и Вилирисом и о работе в одиночку, он никогда не ввязывался в распри элит один — в этом банально не было смысла. Не ему, выходцу из трущоб без прошлого и будущего, тягаться с надутыми от чувства собственного превосходства богачами. Продажа собственной жизни разделила ее же на две неравные половины, которые, однако, имели одну весомую и противную схожесть.       Хао все также приходилось выживать.       Его существование началось не с рождения, а спустя целых пять лет: в тот день, когда мама Сяотин сжалилась над ним — забытым, оставленным или брошенным в трущобах ребенком — и приютила в обшарпанной квартире, в которой тесно было и троим. И тогда, и сейчас Хао было жаль людей, похожих на его опекунов. Доброта и тепло, отдаваемые ими безвозмездно, не поощрялись в Вэквоне. В этом городе человеку предписано прожить недолгую и полную бед жизнь, пусть и в ладах с собственным сердцем.       Мама и папа Сяотин так никогда и не стали родителями для Хао, и, должно быть, виной всему детское безрассудство. Хоть опекуны и печалились каждый раз, когда он звал их «господин» и «госпожа», язык попросту не поворачивался назвать их иначе. Казалось, стоило так сделать, и на голову упадет покрытый трещинами и плесенью потолок. Впрочем, и Сяотин не сразу стала ему сестрой.       Случилось это в день, когда ее мама и папа погибли.       Осиротевшая пятнадцатилетняя девочка-подросток зачем-то сдерживала слезы; по крайней мере, Хао ни разу не видел ее плачущей. Он, в общем-то, тоже не плакал. Это было излишком, не доступным детям, оставшимся без попечения. В двенадцать лет Хао пришлось познать такую сторону взрослой жизни, как работа. В каком-то смысле, с ней повезло: в трущобах многим приходилось связывать жизнь с проституцией или криминалом, а Хао-то всего-то нужно было около тринадцати часов в сутки мыть посуду в дешевой забегаловке. Денег это приносило мало — семидневной выручки хватало лишь на две банки консервы, однако Сяотин ясно дала понять, что на иную работу, более опасную, тяжелую, но щедро оплачиваемую, брата не пустит. Она тоже работала, много и упорно, так что виделись они нечасто, хоть и жили в одной квартире. Настолько нечасто, что у Хао не было времени спросить, в чем же заключалась работа пятнадцатилетней Сяотин.       И в этом тоже была его вина, ведь в той самой забегаловке, где ребенком работал Хао, он и познакомился с будущими «друзьями», с которыми впоследствии выпил не одну бутылку спиртного.       В пятнадцать он сменил место работы, попав на строительство в соседнем спальном районе. Через два года весь заработок упал на его плечи — Сяотин слегла с тяжелой болезнью, а для выздоровления требовались покой и деньги. Ни того, ни другого у жителя трущоб в достатке не было, и если до этого жизнь казалась трудной, то следующий год стал настоящим каждодневным адом. Мысли крутились только вокруг денег — на лекарства, еду, лечение в больнице; сны посещали только в те моменты, когда тело было настолько измотано тяжелой работой, что сознание попросту отключалось, однако Хао раз за разом пересиливал собственный организм и с гудящей головой, пустым желудком и такими же глазами продолжал работать за гроши. Гроши, которые не могли покрыть расходы.       Сяотин чувствовала себя виноватой — это было видно по ее глазам, но вслух она не признавалась. Лишь однажды ночью, когда Хао вернулся со смены и зашел проверить сестру, он обнаружил ее сидящей на кровати. Глаза ее были сродни треснувшему стеклу в оконной раме на кухне, а голос — сквозняку, проникавшему через роспись трещин.       «Брось меня. Я хочу умереть».       …       В восемнадцать лет Хао добровольно сдался делегации, занимающейся сбором людей для аукциона. От беспризорников, попадавших туда в качестве безвольного товара, его отделяла буквально одна ступень, а именно наличие сделанных опекунами поддельных документов с выдуманными данными. Может, при их создании даже угадали с днем рождения — Хао было невдомек; он не праздновал столь бессмысленную дату и попросту не знал, в какой день родился. Однако имя было другое — свое он точно знал. Это было единственное, что он помнил о себе, будучи пятилетним бродячим.       Поддельные документы быстро оказались утилизированы. Они нужны были лишь затем, чтобы отделить гражданина от бродячего, чтобы в дальнейшем превратить в товар без права на голос и мнение. Хао был готов стать таковым, если бы не Вилирис. Спасением они являлись или проклятьем, рассудить трудно, как и сказать точно, почему Хао присоединился к ним, хотя помощь его сестре Тэрэ и без того гарантировал. Вилирис, по его словам, уважали выбор человека быть проданным в рабство, однако не могли позволить этому случиться, потому безвозмездно готовы были покрыть расходы на лечение Сяотин в хорошей больнице.       Может сам факт безвозмездности и оказался решающим фактором для Хао при вступлении в Вилирис.       Пробираясь через пролесок, он думал, в какой день своего существования мог свернуть на другую дорогу, чтобы избежать полученного исхода. Стоило перерезать собственную глотку еще в десять или продавать свое тело иным способом в пятнадцать — все равно то было уже грязным и запятнанным и могло приносить лишь деньги. Однако самым губительным решением казалось, безусловно, вступление в Вилирис. Оборачиваясь назад, мог бы он не связываться со столь опасной организацией?       Вопрос риторический и глупый.       В глубине души теплилась надежда, что один Хао все же не остался. Между тем, он и так полагался на Вилирис, вернее, на ту информацию, которую дал ему Гонук. Тот, наверное, и соврать мог, когда говорил о заводе, якобы принадлежащем с недавних пор Хюнинам, однако другой зацепки у Хао все равно не было. Что ж, если он не найдет на этой огромной территории следов богатой семейки или Сяотин, Гонук хотя бы знает, куда нужно приехать, чтобы выбить из него всю дурь.       Скрытый ночью, Хао с легкостью проник на территорию, отмечая отсутствие охраны по всему периметру. Завод действительно казался абсолютно заброшенным и неиспользуемым, что стало понятно и по антуражу внутри, когда Хао залез через окно без стекла. Широкие коридоры с высокими потолками, покрытыми плесенью и разводами, как и выкрашенные в потускневший зеленый стены, полнились мусором, бетонными обломками и разбитым стеклом. Во тьме, разрушаемой лишь ярким светом почти полной луны, дальше собственного носа видеть было невозможно, из-за чего Хао периодически наступал в лужи; старые кроссовки тонули в тухлой воде, но ему до этого дела, конечно, не было. До слуха не доносилось и шороха или чужого голоса, лишь собственное дыхание нарушало тишину. Тогда Хао замер у одной из уцелевших дверей, закрыл глаза и, задержав дыхание, пытался услышать хоть что-то. Шум ночного ветра, плач цикад и…       Шаги за той самой дверью.       Хао отскочил, с громким хлюпом наступая в одну из луж, и приготовился к драке. Лицо возникшего в коридоре человека было любезно спрятано ночной вуалью, однако попытка броситься вперед на Хао прекрасно демонстрировала его намерения. Рукопашный (возможно только с одной стороны) бой в темноте — самый худший из возможных вариантов. Конечно, в забинтованной руке все также покоился пистолет, но стрелять из него сейчас — значит привлечь слишком много внимания, а Хао почему-то не сомневался в том, что нападающий был не один в здании. От первого удара, чем-то напоминающего тот, который прилетел в скулу на последнем аукционе, увернуться удалось, пригнувшись. Хао предпринял попытку ударить по коленям, но противник профессионально выставил блок и в следующую секунду, схватив за плечи, пнул колено под дых, отбрасывая пытающегося вздохнуть через боль Хао на пол. Спину пронзило острой болью, и дело не только в столкновении с бетоном — противник кинул его на осколки стекла и, похоже, пара из них врезалась в кожу. Скорее рефлекторно, нежели обдуманно, Хао перекатился, роняя пистолет и уворачиваясь от захвата; ладони от порезов спас бинт Даен. Ему даже удалось пнуть противника в бок, упираясь руками в пол, однако тот лишь шикнул от неожиданности и легким движением перехватил лодыжку Хао, выворачивая до искр в глазах. В следующую секунду противник склонился над ним, хватая за шею, и поставил на ноги, одна из которых пульсировала болью. Передавливая глотку плечом, недостаточно для того, чтобы убить, но достаточно, чтобы держать в узде, противник принялся заталкивать пытающегося сопротивляться Хао в ту самую комнату, из которой и вышел ранее.       При каждом шаге лодыжка отзывалась болью, спину жгло от порезов стеклом, вздохнуть получалось с трудом из-за хватки на горле. Противник не был мил, волоча Хао к стулу у стены полутемной просторной комнаты, которую так же, как и коридор, освещал лишь яркий лунный свет, бьющий из пустых оконных рам. Здесь тоже всюду валялся мусор, где-то в стороне пищали крысы, а в полу виднелись дыры, ведущие, похоже, в подвал. Из-за отсутствия отопления и проветриваемости помещения, холодно было до жути, однако едва ли это беспокоило Хао, когда его усадили на потрепанный жизнью деревянный стул и завели руки за спину, сжимая запястья. Предприняв очередную неудачную попытку вырваться, он получил новый удар под дых и оказался дезориентирован темнотой в глазах. Спустя несколько секунд к напавшему присоединился еще кто-то, грубо связавший запястья Хао между собой и привязавший их к спинке стула; то же было проделано с лодыжками, оказавшимися в итоге намертво прикованными к ножкам.       — Шелохнешься еще раз — ушатаем, — пригрозил кто-то из них. Хао вскинул голову с остервенелым взглядом, ощущая неприятное чувство дежавю.       — Суки, где моя сестра?       Ответа он не получил, и эти двое принялись обсуждать полученные в ходе потасовки раны Хао, как будто это что-то безумно интересное. Опухшей лодыжке они уделили особое внимание, споря, была ли она сломана или попросту вывихнута.       Замолчать их заставили двое новоприбывших. И их Хао смог узнать даже лишь при свете луны.       — Не думал, что ты действительно прибежишь сюда в одиночку. Ты действительно идиот, Гуанруй. Или лучше сказать Хао?       Сиблинги Хюнин — Кай и Бахи.       Оба выглядели почти идеально и от того столь не вписывались в общую обстановку, как если бы их вырезали с какого-то светского мероприятия и переместили сюда силой мысли. Однако странным казался даже не их внешний вид, а сам факт действий и поступков сиблингов.       Проще говоря… что им вообще нужно?       — Выглядишь потрепанно, — с притворным сочувствием Кай склонился, обхватив его подбородок. — На мероприятиях ты более ухоженный и уверенный.       Недолго думая, Хао оскалился и плюнул Хюнину в лицо. Бахи взвизгнула, пара подчиненных тут же оказались рядом, и один из них влепил Хао звонкую пощечину. Кай с очевидным отвращением стер слюну со своей щеки при помощи платочка. Конечно, золотые детки носят с собой платочки на всякий случай.       Хао скривился: даже Рики не страдал подобным пижонством.       — Стоило сразу догадаться, что ты не из наших. Отвратительные манеры, — стиснув зубы, пробормотал Кай, выкидывая платок прямо на пол. — Невежливо плевать в лицо человеку, который просто хочет немного поговорить.       — Верни мою сестру, и мы обязательно поболтаем, — недобро усмехнулся Хао. — Попьем чай, поедим печенье, я выбью тебе пару-тройку зубов.       — Боюсь, ты не в праве диктовать правила, — прищурившись, заметил Кай. Шестерка принес ему другой стул, и тот уселся прямо напротив, задом наперед, уложив руки на спинку. — Мальчик-обманщик, без происхождения, но притворяющийся другом семьи прокурора. Интересно, а Шэни в курсе о твоем лицемерии?       Хао хмыкнул собственным мыслям: не так уж долго прослушка стояла в его квартире, раз Хюнины не в курсе и об этом.       — Мне больше интересно, что господин Шэнь скажет, когда узнает о вашей выходке.       — О, поверь, прокурор — последний человек, с которым я бы хотел враждовать, — Кай вскинул руки, как бы демонстрируя свои мирные намерения. — Я рискую, посягая на твою сохранность, знаешь ли? Если ты действительно близкий друг для его сына, боюсь, мне будет несладко — прокурор лично убедится в этом, — он рассмеялся; смех мерзким гоготом погас в ночной тишине. — Поэтому я и предлагаю тебе просто поговорить. Это выгодно для нас обоих.       — Где моя сестра? — чеканя каждое слово, Хао абсолютно игнорировал пафосные речи, однако не предпринимал новых попыток вырваться — шестерки все еще стояли по бокам от него, а щека все также горела от недавнего удара.       — Ты такой занудный, — Кай закатил глаза и пару раз хлопнул в ладоши.       Через несколько секунд другая дверь распахнулась, и в комнату зашли еще двое шестерок, под руки волоча ее. Руки Сяотин были скреплены скотчем за ее спиной, как и у Хао, но на ее губах также был кусок скотча, мешающий ей что-либо сказать. Впрочем, судя по ее выражению лица, говорить она и не собиралась. Ее глаза были прикованы к Хао. В них не читалось волнение или страх, вовсе нет — взгляд был уверенным и спокойным, вселяющим те же чувства в ее брата.       Она жива. Она не напугана и не ранена. И она хочет, чтобы Хао оставался здравомыслящим.       — Доволен? — скучающе спросил Кай, когда двое шестерок остановились метрах в пяти, усадив пленницу на грязный бетон. — Жива-здорова… ах да, не совсем здорова, но это уже не моя заслуга.       — Ебало завали, — рыкнул Хао, не сводя с сестры глаз. Сяотин медленно кивнула, и понятен этот жест был только одному человеку. — Зачем вам понадобилось похищать ее и выманивать меня на разговор?       — Неужели ты наконец-то готов слушать? — хмыкнул Кай, подперев подбородок рукой. — Да, кстати, не думай, что сможешь заболтать меня, хоть ты и хорош в этом. Ты — лишь аперитив перед основным коктейлем. Мы все еще ждем кое-кого.       Хао сощурил глаза.       — Имя «Сон Ханбин» тебе о чем-то говорит? — Кай усмехнулся, замечая едва видимую тень, мелькнувшую в чужих глазах. — Конечно, говорит, можешь не отвечать. Я и так это понял по вашим печальным разговорам о мертвых матерях, сексе на подростковых вечеринках и прочей чуши. Вы, кажется, сблизились, ребята.       — Ближе к делу, — холодно бросил Хао.       — Тебе было интересно, почему вы с сестрой стали нашими мишенями? Что ж, можешь сказать спасибо своему благоверному, — на губах Кая заиграла мерзкая улыбка. — У нас с Сон Ханбином свои дела. Вы — инструмент достижения нашей цели только потому, что ты, идиот, лег под него.       — Твой отец отрезал бы тебе язык за такие словечки, — засмеялся Хао, отмечая отсутствие манер у, казалось бы, воспитанного золотого дитя. — И что с того? Думаешь, любой, кто трахается с сыном оружейника, может стать его слабым местом? Не смеши меня. Сон Ханбину плевать на то, что будет со мной и моей сестрой. Ты попросту теряешь время.       — Вот как мы запели? — хмыкнул Кай, сжав губы в тонкую линию. — Забавно. Ты сейчас кого пытаешься защитить: себя и сестру или же Сон Ханбина? Пока что больше похоже на второе. Что, настолько понравилось быть окруженным заботой?       — Ага, — голос Хао сочился сарказмом. — Но еще больше мне понравился его огромный член.       В повисшей тишине раздалась лишь приглушенная скотчем усмешка Сяотин. Выходцы из высших слоев общества всегда тушевались перед комментариями из разряда «ниже пояса», в отличие от тех, кто вырос в трущобах или спальных районах.       — Эй, вы двое, — Кай кивнул шестеркам, стоявшим по бокам от Хао; выражение лица его было нечитаемым. — Принесите то интересное устройство, — они мигом удалились. — Посмотрим, как ты теперь запоешь.       Вновь поймав взгляд Сяотин, Хао медленно вдохнул и выдохнул. Если Хюнинам неизвестно о подробностях связи Гуанруя с четой Шэнь и о причине, по которой эта личность в принципе существует, значит и про Вилирис ему невдомек. В таком случае, у него должно быть много вопросов непосредственно к Хао. Может изначально он и хотел использовать его и Сяотин в качестве приманки на Ханбина, однако теперь не упустит шанса воспользоваться возможностью узнать побольше о двуликой персоне — если, конечно, он не идиот, что вовсе не исключено.       Шестерки вернулись; в руках одного был небольшой деревянный стол, в руках другого — странное устройство, представляющее собой металлическую пластину с двумя ремнями, которые, кажется, служат для того, чтобы приковать руку к пластине. Там, где по логике должны располагаться пальцы, был прибор, напоминающее что-то между плоскогубцами и щипчиками для ногтей. Стол шестерки поставили перед Хао, скотч на его правой руке разрезали и, пока тот не успел взбунтоваться, привязали ее ремнями к пластине. Только в тот момент, когда бинт с его руки сняли, а указательный палец поместили аккурат к щипцам, Хао осознал суть механизма. Его глаза широко распахнулись.       — Дошло наконец? — рассмеялся Кай, убедившись, что ноготь на указательном пальце Хао находится под щипцами. — Говорят, вырывание ногтей — одна из самых распространенных пыток, к которой прибегали чуть ли не во всем мире. Даже в наши дни таким занимаются во время допросов. Боль должна быть сильная, но терпимая, не переживай. Правда, если ты правша, то некоторое время не сможешь пользоваться своей главной рукой.       — Кай, это… — впервые подала голос Бахи, до этого стоявшая у стены и наблюдавшая за происходящим со стороны.       — Заткнись, — рыкнул Кай, не оборачиваясь. Затем он снова улыбнулся Хао. — Хотелось бы конечно твой грязный язык вырвать, но, боюсь, тогда ты нам точно ничего не расскажешь, — и добавил, обращаясь к шестеркам: — Снимите скотч со рта этой девчонки.       Те подчинились, давая Сяотин возможность говорить, однако та не издала и звука, тяжело дыша и глядя только на Хао.       — Проверим тебя, дрянь, — Кай обернулся к Сяотин и усмехнулся. — У твоего братца язык подвязан, будет нас кругами водить, в итоге ничего не расскажет, даже если мы дуло к твоему виску приставим — он это умеет. Но вот, гляди, он в наших руках абсолютно беззащитен, так что отвечай на мои вопросы, иначе твой братец останется без ногтей, а в такой грязи обязательно заработает себе инфекцию.       — Не слушай его, — вмешался Хао, обращаясь к сестре. За это один из шестерок отвесил ему пощечину так, что голова дернулась в сторону. Сяотин лишь вздрогнула и продолжила хранить молчание.       — Ну-ну, давайте обойдемся минимальной кровью, — притворно ласково проговорил Кай. — Тем более у твоего братца и так спина поцарапана, — он поднялся со стула и обошел Хао, проводя по порезам от стекла указательным пальцем и заставляя втянуть воздух через стиснутые зубы. — Видишь? — Кай поднял руку, демонстрируя Сяотин кровь на пальце. — Я же знаю, что тебе известно многое о твоем братце — иначе ваша связь просто не имеет смысла.       Сяотин медленно вздохнула и наконец подала голос:       — Что тебе нужно?       Ее вопрос едва разрушил повисшую тишину и заставил Хао вздрогнуть. Пока внимание Кая оказалось приковано к ней, Хао предпринимал попытку освободить левую руку из-под слоя скотча, чтобы шестерки этого не заметили. Кожа покрылась потом, из-за чего липкий слой уже не казался таким цепким. Ему необходимо была всего пара минут, так что он поймал взгляд Сяотин и едва заметно подмигнул. Не оброни он пистолет в коридоре, у него было бы весомое преимущество, а без этого вероятность победы над сиблингами Хюнин и их шестерками в одиночку была до сумасшествия крошечной. Почти призрачной.       — Как зовут твоего брата и сколько ему лет? — начал Кай, подходя ближе к Сяотин. Получив едва заметный кивок от брата, та ответила с уверенностью:       — Хао. Девятнадцать лет.       — Интересно, — кивнул Кай, хотя, конечно, и так обладал этой информацией. — Всем в высшем обществе он представлялся как Гуанруй, друг сына прокурора. Что связывает его с Шэнь Рики?       — Дружба, — не раздумывая, ответила Сяотин, выдерживая зрительный контакт снизу-вверх. Хао бы хмыкнул на такое громкое заявление, если бы не был занят попыткой освободиться.       Липкий слой совсем ослаб, позволяя запястью свободно двигаться туда-сюда. Предстояло самое сложное — вытащить перебинтованную левую ладонь.       — Две высокомерные и самолюбивые выскочки? Звучит, как классическая дружба в высшем обществе, — усмехнулся Кай. — Хочешь сказать, Шэнь Рики знал о том, что Гуанруй на самом деле не тот, за кого себя выдает?       Сяотин помолчала, но, уловив одобряющий взгляд Хао, кивнула, подтверждая.       — Вот оно как, — Кай покачал головой, склоняясь над девушкой. — В таком случае, зачем твой брат обманывал высшее общество?       — Мне неизвестно, — с прежней уверенностью ответила Сяотин, хоть она и знала правду. Однако раскрывать что-то настолько серьезное было не в ее праве.       — Ложь, — прошипел Кай, щелкнув ее по лбу как-то даже по-детски. Тем не менее, это заставило Хао напрячься и действовать активнее в попытке освободить руку. — Но я прощу тебе это. Один раз. Просто потому, что я знаю о братско-сестринских отношениях изнутри. Верно, Хи? — упомянутая не отреагировала, безучастно глядя в сторону, но Кай и не был заинтересован в ее ответе. — Тогда задам другой вопрос: как думаешь, что связывает твоего брата и сына оружейника, Сон Ханбина?       Хао нахмурился и скривил губы, а Сяотин посчитала это ответом.       — Мне этот человек не знаком, но, думаю, брат и сам не знает точного ответа.       — Почему же? — с любопытством спросил Кай, присев рядом с ней на корточки.       — Думаю, вам стоит спросить моего брата об этом.       — Если я спрошу у него про Сон Ханбина, он опять выдаст вульгарную чушь, — Кай с деланным интересом разглядывал свои ногти. — Его способ защиты личного мне понятен. О, кстати насчет защиты, — на его губах заиграла мерзкая улыбочка вкупе с гадким смехом, будто непослушный ребенок задумал сломать чужую игрушку. — Похоже, твой братец не слишком-то доверяет тебе, если не рассказал чудесную историю своего пятнадцатилетия.       Хао замер, побледнев.       — Не смей…       — Брось, я же вижу, твоей сестре интересно, — Кай вскинул брови, с наслаждением рассматривая замешательство в глазах Сяотин. — Итак, пятнадцатилетний подросток напился до беспамятства и уснул, пока остальные веселились. Они хотели продолжать веселье, и знаешь, как они решили это сделать?       В глазах Сяотин что-то надломилось. Она перевела взгляд на застывшего Хао и обратилась к нему, хоть у него и не было смелости посмотреть на нее в ответ:       — Это правда?..       Вопрос ударил, как хлыст. У Хао не было права врать, но и подтверждать не хотел. За него это сделал Кай.       — О да, он сам об этом рассказал своему благоверному. Представляешь, от тебя скрывал это пять лет, а сыну оружейника выложил через… два месяца после знакомства, я прав? — он поднялся и подошел к Хао, занося руку над щипцами. Тот и бровью не повел, ошеломленный. — Как думаешь, из-за этого неудачного первого опыта он так зациклен на членах?       — Я думаю, твоей матери следовало сделать аборт.       Новый голос, вклинившийся в разговор, трудно было спутать с любым другим. Замерли все, но Хао был единственным, кто в конце концов выдохнул с облегчением.       Сон Ханбин стоял в дверном проеме, через который притащили Хао, облокотившись о косяк плечом. В руках он крутил пистолет — тот самый, который некоторое время назад выпал из перебинтованных ладоней. Взгляд был нечитаемым, направленным только на Кая, чья рука замерла над щипцами.       Рассвет еще не коснулся темного неба; луна все также была единственным источником света, проникая через пустые оконные рамы.       Он действительно пришел за Сяотин.       Он сдержал обещание, не предавая призрачное доверие.       — Ты пришел, — Кай неровно усмехнулся. Его рука, занесенная над щипцами, опустилась, повисая вдоль тела.       — Моя принцесса в опасности, созданной ею же. Я не мог не прийти, — холодно ответил Ханбин — злился. Хао не посмел закатывать глаза или фыркать, прекрасно понимая свое положение.       Жизнь его в руках этих двоих выходцев высшего общества. Ему бы поменьше рыпаться.       — Так значит я был прав, — самодовольно проговорил Кай, будто пятилетний ребенок ожидал одобрения от родителей за кривой рисунок. — Он пытался убедить нас, что тебе плевать.       — Ближе к делу, Хюнин, — со сталью в голосе потребовал Ханбин. — Ты сказал, чтобы я пришел один. Отпусти их, поговорим как взрослые люди.       — Ты, кажется, такой же непонятливый, как и твоя подстилка, — на грани сумасшествия хихикнул Кай.       В следующую секунду шестерки вскинули пистолеты — четыре дула оказались направлены в сторону Ханбина, который все также отрешенно крутил оружие в руках.       — Сон Ханбин, ты не та крупная рыба, на которую мы охотимся, — начал Кай, подойдя к нему ближе. — Наша цель — твой отец. Но его в городе нет, так что пока мы довольствуемся малым.       — Для своего возраста ты достаточно наивный, — безразлично хмыкнул Ханбин. — В чем твоя идея, пустоголовый? Убить меня и моего отца и прибрать к рукам оборот оружия… и все ради чего? Чтобы твой папочка похвалил тебя? Наверное, обидно быть нелюбимым средним сыном, малыш Хюнин? Старшей сестре доверено расширять влияние отца за пределами Вэквона, младшая пока слишком юна, чтобы с нее был спрос… Да ты сплошное разочарование.       Послышался щелчок снятия пистолетов с предохранителей. Хао вздрогнул, не сводя взгляда со спокойного лица Ханбина.       — Закрой рот! — крикнул Кай, сжимая руки в кулаки. Похоже, его задели за живое. — Ты ничего не знаешь обо мне и о моей семье!       — Как и ты о моей, — Ханбин вскинул бровь. — Один-один. Мне наскучил этот разговор.       Стоило ему сказать это, мгновенно раздались выстрелы. Хао зажмурился, боясь столкнуться с реальностью, но все же заставил себя осмотреться, из-за чего озадачился только больше. Двое, что стояли рядом с Сяотин, и двое, что были рядом с ним самим — все мертвым грузом лежали на полу, а из дыр в их головах бурным потоком по грязному бетонному полу текла кровь. Бахи вжалась в стену, закрывая глаза руками; Сяотин на ее фоне выглядела пугающе спокойной, и даже вздох удивления не слетел с ее губ. Сам Хао чувствовал, как сердце бьется быстрее обычного, а воздух пропитывается кровью. Найдя в себе силы посмотреть в сторону, он увидел живых Ханбина и Кая.       И — вот незадача — пистолет последнего был направлен в сторону Хао.       — Думаешь, мне есть дело до этих рабов? — безумно скалясь, выдал Кай. Его глаза были прикованы ко все такому же спокойному Ханбину, чей пистолет дулом уткнулся в грудь Хюнина. — Можешь даже мою тупую сестру застрелить — мне плевать! Я заставлю тебя страдать, сука!       — Ты больной, — констатировал Ханбин, следя за тем, как палец Кая на спусковом крючке пистолета подрагивал.       — Заткнись! Ты ничего не знаешь обо мне! — беспорядочно кричал Хюнин.       Одна секунда понадобилась, чтобы его предплечье разрезало металлической звездочкой, оставшейся наполовину в плоти. Кай вскрикнул от боли и, дернув рукой, выстрелил в бетонный пол прямо под ногами почти не дышащего от страха Хао. Он не успевал понимать, что происходит, когда Ханбин уже повалил Кая на пол, встав одной ногой на его грудь, заставляя с хрипом хватать воздух ртом.       — Я бы каждое твое ребро по одному вытащил из вспоротой спины, пока ты был бы жив, — холодно проговорил Ханбин, наставляя пистолет на Хюнина. Не отрывая от него взгляда, он добавил: — Но у нас мало времени. Хао, смотри, пожалуйста, на свою сестру.       И он не смел ослушаться. Переведя взгляд туда, где была уже освобожденная Сяотин, стоящая на ногах благодаря Мэттью, он не видел, как Ханбин выстрелил Каю меж бровей, убивая моментально.       — Вот это заварушка, — из-за спины послышался еще один отдаленно знакомый голос, и Хао обернулся.       Через пустую оконную раму в комнату забрались двое мужчин со снайперскими винтовками в руках. Понадобилось несколько секунд, чтобы узнать в них тех самых подчиненных оружейника, которые месяц назад позарились на ангар Хикару.       — Здрасте, Делви, — хмыкнул тот, который, кажется, раньше был лысым — теперь его волосы отрасли под тройку, и Хао совсем запутался.       — Мы тут вам поможем немного, — сказал второй, принимаясь вытаскивать руку Хао из жуткого устройства, пока новый «тройка» разрезал скотч на ногах и левой руке. — У вас тут спина чуть-чуть… эээ, поцарапана.       — Джим, Джек, отойдите, — приказал Ханбин, подходя ближе. Осмотрев порезы на спине Хао, он снял свою кожанку и накинул ему на плечи. — Прости, придется подлатать тебя позже, — с сожалением сказал Ханбин, заглянув Хао в глаза. — Нам надо уходить.       Тот был только рад, но стоило ему подняться, как лодыжку пронзило болью. Колени подогнулись, из груди вырвался вскрик, и он бы упал, если бы Ханбин не придержал его за локоть. Быстро глянув на опухшую ногу, он нахмурился.       — Прости, ангел, нам надо спешить, — и, взяв Хао под колени и плечи, поднял его.       Хотелось бы сказать «я и сам справлюсь», однако это было бы ложью чистой воды, и пришлось смиренно обхватить шею оружейника, цепляясь взглядом за сестру и Мэттью. А Сяотин ему почему-то улыбалась.       Ну конечно.       Среди всего этого балагана с трупами и кровью, сестра видела лишь то, с какой осторожностью Ханбин держал раненое тело Хао, совсем не беспокоясь о том, что его кожанка испачкается в крови.       — Эту тоже пришлось, — Мэттью кивнул в сторону. У стены сидела Хюнин Бахи — вернее, так казалось только на первый взгляд. На деле ее шея была вывернута под неестественным углом, на коже проступили синяки. Мгновенная и почти безболезненная смерть.       — Приятно познакомиться, Сяотин. Жаль, что при таких обстоятельствах, — обратился Ханбин.       — И правда, — она повела плечом, но постаралась выдавить из себя улыбку через усталость. — Держи моего братца крепче, Сон Ханбин.       — Давайте поболтаете потом и без моего участия желательно? Нам валить пора, — вклинился Мэттью.       — Не думал, что скажу это, но я согласен с ним, — добавил Хао, впервые спустя очень долгое время чувствуя стеснение, и все из-за единственного человека в этом мире, способного вызвать в нем это неприятное чувство. К сожалению, этим человеком была его сестра.       Они двинулись на выход в тишине, оставляя позади убитых сиблингов Хюнин и их шестерок. Ханбин шел первый и на выходе спросил у Хао ключи от машины, на которой тот приехал, а затем и сам достал их из кармана чужих джинс. Ключи были переданы Джиму и Джеку, которым Хао указал дорогу, по которой те смогут выйти к автомобилю — их задача была в том, чтобы отогнать его после завершения другого задания.       У порога завода уже стояла пара заранее приготовленных канистр с горючим. Мертвые тела сегодня сгорят в огне, уничтожая как можно больше улик.       Хао старался не оглядываться, уткнувшись в грудь Ханбина. Тело немного дрожало, не то от холода, не то от ран, не то от постепенно накатывающего осознания произошедшего. Сяотин жива. Ханбин жив. Он сам жив. Однако цена была слишком высока — шесть трупов оставлено позади. Это должен был быть первый раз, когда Хао видел убийство вблизи, но казалось все знакомым.       Холод пробирался под ребра, вынуждая прижиматься ближе.       — У него лихорадка, — бросил Ханбин, ступая через пролесок.       — Неудивительно, — фыркнул Мэттью, идущий позади и помогающий передвигаться слабой Сяотин. — Мадемуазель, вы как? Не хотите прокатиться с ветерком, как ваш брат?       — Боюсь, Ханбин нас обоих не выдержит, — игнорируя дешевый подкат, хмыкнула Сяотин, упрямо идя вперед, но держась за локоть Мэттью.       — Ну точно брат и сестра, — пробурчал тот недовольно, на что Ханбин усмехнулся.       Через пролесок они вышли к машине, на которой, очевидно, приехали спасители. Та была не такой дорогой и вычурной, как обычные автомобили богачей, что, впрочем, было неудивительно — к их ситуации привлекать внимание не нужно. Мэттью помог Сяотин забраться на заднее сидение, после чего Ханбин посадил рядом с ней Хао. Всего секунду сиблинги смотрели друг на друга, прежде чем девушка притянула брата к себе, стискивая в объятиях крепко, но бережно — руки на его раненную спину не давили вовсе.       Мэттью сел за руль. Оба благоразумно хранили молчание, пока сиблинги обнимались в тишине.       — Куда сейчас?       — Вторая продольная. Сейчас там должно быть минимально людей. Выезжай через пустырь, — проговорил Ханбин. — Финальную точку знаешь.       Без дальнейших обсуждений Мэттью завел машину и вывернул, выезжая к пустырю. Хватка на плечах Хао медленно ослабла — Сяотин уснула в его объятиях. Его пальцы нежно и осторожно касались ее волос, не тревожа сон. Сам Хао бессмысленно боролся с организмом, желающим отключиться и погрузить его в беспамятство, уберегая от пережитого кошмара. Он поднял голову, все также держа сестру в объятиях, и посмотрел вперед, тут же ловя на себе взгляд Ханбина через зеркало заднего вида. В чужих карих глазах прочитать хоть что-то было практически невозможно, впрочем, и сам Хао не понимал, о чем хочет сказать оружейнику своим взглядом.       Почти бесконтрольно из уголка глаза вытекла одинокая слеза, оставляя лицо безэмоциональным. Хао отвел взгляд к окну, все же засыпая через несколько минут с высохнувшей дорожкой от глупой соленой капли на щеке.

***

      Рассвет коснулся неба едва-едва, солнце пока не показалось на горизонте, однако уже светало. Машина остановилась у знакомого Хао дома, и, наверное, будь он в сознании, обязательно удивился бы этому факту. Однако он все также спал крепким сном, обнимая такую же спящую Сяотин на заднем сидении, пока Ханбин и Мэттью стояли у капота, облокотившись на него бедрами. В руках тлели сигареты — далеко не первые, если быть честным.       Мэттью молчал всю поездку и еще десять минут после, но Ханбин точно знал, что ему хочется высказаться. Ему действительно всегда есть, что сказать, и порой это утомляло.       — Говори уже.       — А есть смысл? — фыркнул Мэттью, затянувшись. Взгляд его был прикован к чему-то вдалеке или ни к чему вовсе. — Хотя знаешь, да, я скажу, — он повернулся к другу, недовольно хмурясь. — Если ты подохнуть решил, предупредил бы заранее. Я бы хоть матушке письмо с завещанием оставил.       — Не собираюсь я подыхать, — последнее слово он произнес, скривив губы и проведя рукой по лицу. Затянулся и выпустил дым через нос. — К тому же, нечего тебе в завещании писать.       — Спасибо, что напомнил, — сарказм сочился из голоса, когда Мэттью демонстративно поклонился. — У тебя-то, надеюсь, завещание составлено.       — Да мне, в целом, тоже нечего там писать.       — Ханбин, — с нажимом и строгостью в глазах. — Я серьезно, — он вскинул руку, останавливая. — Я знаю, что ты скажешь. «Я тоже серьезно, Мэттью», — передразнил, шепелявя. — Это не повод подставляться настолько сильно. Мы убили детей очень влиятельного человека, — он перешел на шепот. — И все из-за него.       Ханбин не сдержался, закатив глаза.       — Дело не в Хао. Хюнин Кай — сумасшедший ребенок богатого отца, который решил впечатлить его, убив главного оружейника города и его сына. Я защищал честь своей семьи.       Запрокинув голову, Мэттью звонко рассмеялся, затем вытер воображаемые слезы.       — Ты уж мне-то не ври, — и снова сделался серьезным. — Я тебя с пеленок практически знаю. Сколько раз мы вместе избегали проблем, не прибегая к убийствам? Признайся: ты сделал это, потому что спятил из-за этого языкастого пацана.       — Язык у него правда длинный.       — Ты даже говорить начинаешь, как он! — цокнул Мэттью, вздохнув. Он, как никто другой, знал, что пробиться через броню показушной загадочности и беспечности Ханбина — сложная задачка даже для самых близких.       Что ж, эта черта в определенной степени помогла ему дожить до своих лет. И спеться с другим показушником тоже.       — Что сделано, то сделано, — Ханбин пожал плечами, туша окурок о подошву и тут же поджигая следующую сигарету. Время тянулось, как горячая резина. — Хюнинов к жизни не вернешь.       — Прости, но самое время подумать о последствиях, — напомнил Мэттью. — Теперь не только нам грозит пиздец, но и твоему дорогому Хао, и его сестре, и всему Вилирису.       — Если бы мы их не убили, последствия были бы такие же, — процедил Ханбин, постепенно выходя из себя. К его сожалению, это то, что и нужно Мэттью, потому что адекватно разговаривать со стеной, состоящей из пафоса и юмора, не входило в его планы.       — Хоть Хюнин и плевать хотел на своих младших, — продолжал давить он, — он просто так это не оставит, ты понимаешь? Да и что на это скажет твой отец?       — Ты прекрасно знаешь, что уже сказал мой отец. И его приказ я выполняю идеально, — хмыкнул Ханбин. — Я прекрасно понимаю, что ты хочешь от меня услышать, Мэттью. Если бы я не «спятил», как ты выразился, то и не был бы втянут во все это. Но даже без этого факта меня бы втянули именно из-за того, о чем просил меня отец перед своим отъездом, ты же понимаешь?       — «Даже без этого факта»? — повторил Мэттью. Он склонил голову, изогнув бровь со взглядом «что и требовалось доказать». В такие моменты Ханбину особенно хотелось ударить его, но он лишь позволил себе снова закатить глаза.       — Тебе сколько, напомни?       — Двадцать четыре, как и тебе.       — А иногда кажется, что на десять лет меньше. Может, следует в следующий раз отвести тебя на пижамную вечеринку к семиклассницам в элитный район? Ты будешь в восторге от того, как много они обсуждают влюбленности и прочую чушь.       — Оказывается, злой ты похож на… — закончить ему не дали, Ханбин раздраженно прервал:       — Тебя послушать, так мы с Хао чуть ли не братья-близнецы.       Лицо Мэттью внезапно утратило черты садистского наслаждения от успешного доведения Ханбина до раздражения и сделалось серьезным — даже серьезнее, чем при обсуждении Хюнинов. Похоже, его не очень-то беспокоили последствия.       — Конечно, я его не так давно знаю, но… — он прищурился и прикусил нижнюю губу, задумавшись. — Вы оба большую часть жизни росли без родителей. Не горите желанием подпускать людей близко, саркастичны и… с недавних пор оба любите шутки ниже пояса, хотя раньше ты таким не был.       — Кошмар, он плохо на меня влияет, — язвительно заметил Ханбин, устало потирая шею. Спать, честно, хотелось до жути.       — Еще вы оба — не дети элитного района Вэквона, — продолжал Мэттью, как будто и не обращая внимания на друга. — То есть… он вырос, кажется, в трущобах, а ты — в принципе за пределами города. Забавно, что встретились вы именно на светском мероприятии элиты.       — Закончил? — бесцветно уточнил Ханбин. — И с чего ты такой осведомленный о его жизни?       — Спасибо тебе, я следил за ним достаточно долго, — фыркнул Мэттью. Зевнув, он прикрыл рот рукой и потянулся. — Особенно интересно было часами сидеть в баре или тусоваться возле него. Этот Ким Джиун только и делал, что смеялся надо мной, — похоже, он болтал все подряд, только чтобы не заснуть. — Зато пару раз он наливал мне виски за счет заведения. Говорил, я интересный собеседник. Но кстати в экарте он постоянно проигрывал и сразу мрачнел. После этого я уже не казался ему таким хорошим собеседником…       Его последние слова потонули в шуме работающего двигателя и трения шин об асфальт. Солнце едва показалось из-за горизонта, даря свои первые лучи, но пока что не грея, когда машина остановилась у дома на встречной полосе от автомобиля Ханбина.       Еще на ходу пассажирские двери дорогой иномарки распахнулись, и из них почти выскочили сын прокурора Шэнь Рики и его телохранитель Ким Гювин.       Блондин оказался рядом с Ханбином и Мэттью первым, почти задыхаясь, как будто пробежал марафон. Однако заглянув ему в глазах, оружейник понял: дело не в физической нагрузке, а в эмоциях, что беспокоили Шэнь Рики.       — Он цел? — первое что спросил он, обращаясь к Ханбину. Голос дрожал и сочился беспокойством.       Как и было обещано, на рассвете Хао и его сестра были в безопасности и вместе, потревоженные, разве что, не самым трепетным пробуждением от Шэнь Рики, но наверняка самыми неожиданными объятиями от него же.