Снежный ком

      

***

      В раскрытое окно номера отеля ворвался свежий воздух. Темнело быстро и уже в четыре часа после полудня небо начинало поблескивать россыпью звёзд. Вороны, рассевшись важными тушками на голых ветвях деревьев, громко каркали. Чуть поодаль виднелись частные территории с ветряками, размашисто делая обороты лопастями.       Комната, где расположилась Моника, выглядела вполне уютной. Из-за стены доносился гул машин и автобусов, но их было значительно меньше, чем в городе. В самом углу номера разместился старый резной комод, словно с блошиного рынка; напротив, с другой стороны, стоял мини-холодильник, а рядом с ним — скрипучая кровать. Мысленно женщина представила, что делали с этой кроватью завсегдатаи, и поморщилась в отвращении. Но это не было страшным: в Лаппеэнранте всё обстояло хуже. По крайней мере, здесь было всё необходимое и даже вполне чистый душ.       В Лаппеэнранте ей пришлось соседствовать с каким-то арабом и делить с ним общий душ, осторожно забегая туда, дабы не попасться ему на глаза. Видимо, сразу приняв женщину за неместную, он умыкнул её пахнущее розами мыло и с упорством осла делал доброжелательный вид.       — Представляешь? — жаловалась Моника Аймо, когда отзванивалась каждый вечер. — Ты представляешь, что он мне предложил?       — Ничего приличного, как я понимаю, — потирал переносицу Аймо.       — И законного тоже, — женщина недолго думала и отвечала: — И хоть чего-то хотя бы напоминающее самоуважение.       — Ты мне скажи лучше, что там по делу?       Первой мыслью Моники было рассказать о неудачной поездке в Лаппеэнранту, где один из бывших коллег Аймо честно признался о бесполезности поисков сразу же в порту, у парома. Второй — повременить с выводами о неудаче и поведать о планах на Хельсинки. В них Моника задумалась над звонком в порт и аэропорт, а заодно — выведать перевозчика.       Всё заходило в тупик не успев развернуться.       В Лаппеэнранте снега практически не было, лишь маленькие снежинки опускались хлопьями и путались в волосах. Чего Моника не могла сказать о Хельсинки.       Снег здесь шёл постоянно, шлепал по лицу в порывах ветра и подмораживал кожу. Она укрылась в холле отеля, где остановилась. Не пять звёзд, но для трёх немного помпезный. Тёмная и чистая плитка на полу без трещин, стены украшены фотографиями счастливых постояльцев, а потолок усеян множеством лампочек. Чуть левее от стойки администрации находился бар, а за ним — ресторан.       Моника заехала в номер утром и арендовала его на два дня. К середине дня она успела поспать, привести себя в человеческий вид после перелёта и, некрасив губы любимой алой помадой, вышла гулять. Гулять, общаться, собирать информацию и встречаться с людьми по наводке из Лаппеэнранты. Перед выходом Моника размеренно вбивала в поисковик план офиса аэропорта, за ним следовал порт, и уже потом звонил телефон.       — Эй, привет, это Трейси с шестнадцатого этажа, — тараторила женщина в трубку, дабы оппонент не успел призадуматься. — Слушай, тут такое дело… Мне пришли бумаги на подпись, а я не знаю, в какой кабинет относить. Сказали директору. Да. Да. Спасибо, ты моя спасительница! С меня должок!       С аэропортом не повезло, но говорящая по ту сторону женщина из порта хорошо подсобила. Поисковик выдал все имена сотрудников и только на восемнадцатом этаже в сто тридцать седьмом кабинете управлял директор Ильмари Сусси.       Сделав ещё звонок Аймо, она вышла на улицу. В снег, холод и ветер.       Таксист остановился возле пристани. В небольшом прибрежном ресторанчике сидел человек. Человек, который по мнению информатора из Лаппеэнранты, знал всё. Или чуть больше, чем ничего.       Подавляющее большинство предпринимателей и их юристов обедало именно там. Моника переступила порог и увидела, как двое мужчин повернули головы в её сторону. Она сделала вид, что не заметила их взгляды и спокойно ждала у порога, когда менеджер обратит внимание на её скромную персону. Его долго ждать не пришлось.       С широченной улыбкой и выученной вежливостью он подошёл, помог снять искусственную красную шубу и проводил женщину к столу с нужным ей человеком.       — Элейн Бенес, — поздоровалась Моника, нагло солгав. Она наградила мужчину самой очаровательной улыбкой, на которую была только способна.       — Да ну? — усмехнулся мужчина, мягко пожимая женскую ладонь. — Ильмари Сусси.       — Родители были поклонниками «Сайнфелда», а фамилия отца идеально сходилась с именем «Элейн», — последнее слово она произнесла полушепотом, как бы небрежно вздохнув.       — И что забыла в наших краях сама Элейн Бенес?       Его речь звучала елейно, словно мед, а говорил мужчина с лёгкой улыбкой, незлобной усмешкой на губах.       — Я управляю студенческой газетой и собираю информацию на следующий семестр, — вновь солгала Моника, тряхнув волосами.       — И что же Вы хотите узнать?       — Со мной на «ты», — заверила женщина, располагая мужчину к себе.       — Со мной тоже, — согласился Ильмари, защурясь.       — Я знаю, что ты занимался поставками художественных произведений, Ильмари. И одни из них касались убитого эстонского художника.       — Откуда ты?..       — Я умею общаться с людьми, — улыбка не заставила себя долго ждать.       — Это конфиденциальная информация, — засобирался мужчина, вставая. — Мне пора.       Его остановило касание на предплечье. Моника мягко, словно пушинка, задержала ладонь и пронзительно посмотрела.       — Ильмари, я не осуждать тебя пришла. Мне нужна помощь. Так может ты… поможешь даме в беде? Я заплачу, не переживай.       Его плечи расправились и он остановился, возвращаясь на место.       — Хорошо, — побеждённо вздохнул он и бросил заинтересованный взгляд. — Что конкретно тебя интересует и зачем?       — Весь следующий семестр детишки будут придумывать идеальное убийство. Криминология, всё такое. Хочу показать им лично, как нужно работать, — она убрала ладонь с предплечья и осторожно провела к запястью. — Ты можешь рассказывать только то, что сам захочешь, Ильмари. Мне не нужны все подробности.       «Вообще-то очень нужны, поэтому вывали мне всё грязное бельё. Давай-давай, не стесняйся».       — Что ж, Элейн, обсудим это вечером, — сталью прозвучал Ильмари, но Моника всё равно ощущала в тембре снисхождение. — Оставь мне свой адрес. В восемь я за тобой заеду.

***

             Мужчина её начал утомлять сразу. Стоило ему лишь появиться на пороге отеля, как Монике с первой секунды стало дурно. Объективно привлекательный, статный и умный, но его объективная привлекательность была прямо пропорциональна самоуверенности явной самовлюблённости. Любой бы хороший мужчина, рассуждала Моника, хотя бы дождался ответа и уже потом делал выводы. Также, продолжала мысль Моника, он бы не расхаживал в дорогущем костюме и длинном двубортном пальто из качественной шерсти. Насмотренность Моники буквально кричала обратить внимание на очевидное, но она, как и Аймо, ведомая жаждой знаний, периодически предпочитала не замечать ничего на поверхности.       Мужчина казался опасным. Нет, от него буквально разило нелегальщиной. Или он был попросту женат. Послевкусие от первых и вторых всегда было тошнотворным.       Восемь лет назад, когда Моника познакомилась с Аймо, они быстро вошли в общий поток и подхватили волну. Аймо с лёгкостью мог выносить неспокойную натуру коллеги, а она терпеливо относилась к личным границам, что холодом воздвигались вокруг его личности. Она могла перечислить его любимые фильмы, писателей, музыку и процитировать классиков, на которых он молился, но никогда, вообще никогда ей не удавалось разгадать его тайну: Аймо молчал о семье. Всегда. Постоянно.       Когда в жизни Моники случались «всегда» и «постоянно», она захлебывалась от эмоций. Чаще всего слабость брала над ней верх. Однако Аймо Хейккинен, мужчина сорока трёх лет, журналист, борец за веру и правду, набитый, будто огромный чан, моралью и честью, её окрылял.       Его «всегда» и «постоянно» звучали надёжностью и пониманием.       Аймо Хайккинен, завершала полёт мыслей Моника, хороший мужчина.       Ильмари мог подбросить парочку ценных идей по их делу с Аймо и, недолго думая, Моника, вооружившись лестью и ложью, бросилась в омут. И уже во время свидания поняла, как всё на самом деле грустно.       Присланная машина Ильмари отворилась, когда шофёр вышел наружу. Он пропустил даму на заднее сидение и запер дверь. В машине, к счастью, было тепло, поскольку одетая не по погоде для холодной страны Моника начала замерзать сразу в холле отеля. Платье цвета чайной розы было скромным, если не считать неглубокого выреза, красиво подчеркивающего округлости и приоткрывая ложбинку груди. Скромность покроя не рассеивала внимание смотрящего.       — Итак, — Ильмари учтиво отодвинул стул для женщины и после сам сел напротив. Он подозвал официанта и потребовал самое лучшее вино. Моника решила, что он выпендривается, живя на широкую ногу. — Что ты хочешь знать, Элейн?       — Ты когда-нибудь контактировал с убитым художником? — сходу начала она и тут же провела пальцем по ножки бокала, бросая заинтересованный взгляд на мужчину.       Ильмари, прислонившись спиной к разному стулу, поглядел на женщину из-под опущенных ресниц, разглядывая её не без сальных намёков.       — Нет, ни разу, — изрёк он серьёзно. — Думаешь, я убил его?       Женщина засмеялась.       — Нет, что ты, мне вообще плевать, кто убийца. Я же не полицейский.       — Но держишься ты уверенно.       Моника ненадолго задумалась, меняя тактику. Сначала она думала, что Ильмари фривольно полезет к ней, но нет, он был профессионалом.       — Когда ведешь с подростками газету, то привыкаешь задавать много вопросов, — она отпила вина. — Понимаешь, с ними порой очень трудно и чтобы что-то выведать — нужно знать, что говорить.       Ильмари кивнул и его взгляд на мгновение зацепился за вырез платья, но мужчина тут же собрался, прочистил горло. Он уже открыл рот, как завибрировал телефон.       — Если не возражаешь, — бросил он и вышел из-за стола.       Взгляд Моники устремился за ним через окно, ведущее на вымощенную плиткой улицу, где вокруг здания уже были высажены веточки ёлок, образуя композицию так, словно вместо веток растут прямиком из клумб маленькие полноценные ёлки. Подготовку к Рождеству начали в этом году совсем рано, чтобы дольше продержалась предпраздничная суета.       Ильмари смотрелся нахмуренным, когда держал телефон около уха. Он стоял неподвижно, разве что как-то странно подрагивал, пока говорил. Не нервно, а будто бы, не повышая голос, раздавал указания и даже злился. Его костюм был слишком хорош для того, кто занимается бизнесом: в таких не ходят даже на Уолт-стрит. Это высочайшего качества шерсть в перемешку с нитями льна. Возможно, ткань домотканная, иначе как объяснить такие широкие петли? Туфли мужчины после костюма уже не играли никакой роли для оценки — и так было ясно, какова их цена.       Платье Моники напротив было с распродажи, а обувь, вся исполосованная маркером, дабы скрыть царапины, выглядела дёшево. Однако Монике не нужно было становиться слишком кем-то другим — ей достаточно оставаться собой. Бедной, уставшей путешественницей в поисках интересных разговоров и мест.       — Работа, сама понимаешь, — выдохнул Ильмари, заходя в помещение. — Так на чём мы остановились?..       — На мне, — ухмыльнулась Моника, покручивая бокал меж пальцев. — Мы говорили о моей уверенности. Почему ты решил, что я подумаю о том, что убийца — ты?       — Потому что ты задаёшь много вопросов, — как-то грустно приподнял уголки губ мужчина.       — Я любопытная.       — Я заметил.       — Но знаешь, не во всех делах важен убийца, — подхватила тему женщина, обдумывая дальнейшие слова. — Убийца — инструмент для достижения цели. Он может вообще не знать мотивов. Ему могут платить. А те, кто платят, всегда важнее. Это даже… интереснее. Так вот. Мне важно понять, кто дёргает за ниточки и оставляет всё так, будто след заметается прям в процессе… бега. А это самый настоящий бег. А ещё точнее, это — беговая спираль. Ты мог быть выше в кольце спирали, поэтому не знал о перевозке картин. Да? Да.       Ильмари даже не дернулся, не выдал себя, не напрягся. Он внимательно слушал.       — Значит есть люди, которые с лёгкостью подставили тебя, — продолжила Моника. — При обыске дома художника нашли субутекс. Партии субутекса, как мне известно, переправляются из Эстонии и Финляндии.       — Из какой газеты ты говоришь?..       — «Brainwave», — не задумываясь сообщила женщина и склонилась к столу. — Ильмари, у тебя есть риск стать постоянной игрушкой в чужих руках. Поэтому расскажи всё, что знаешь.       — И ты поможешь мне? Преподша из студенческой газеты? — усмехнулся он.       — Нет, что ты. Ты поможешь себе сам. А я помогу детишкам на твоём же примере. Реальная практика лучше выдумки, — женщина решила, что такая фраза может лишь оттолкнуть, и продолжила более игриво. Её нога коснулась его лодыжки и двинулась вверх. — Начнёшь свой рассказ?              Колеблясь, Ильмари опустил глаза. Нога женщины его успокаивала и возбуждала. Наконец он изрёк:       — Это был частный заказ. Ничего необычного, просто очередная перевозка картин и скульптур.       Про скульптуры Моника слышала впервые.       — Какие? Какие скульптуры?       — Ну… Например, фигурки ангелов. Маленькие такие, знаешь? Вот их я перевозил, — он умолк, думая. — Ничего криминального, всё обыденно. В порту пограничники всё осмотрели и ничего подозрительного не заметили.       — А кто с тобой связывался?       — Я напишу тебе имя. Утром, — он подмигнул. — Хочешь поужинать?       — Нет. Может сразу десерт?       Ухмылка залегла в уголках губ Моники.       Утром она нашла имя на тумбочке, пока Ильмари мирно спал, оплетая женское тело руками.       Потом он узнал, что никакой Элейн Бенес не существовало в школьной редакции дальше старомодного сериала.       Было поздно.

***

      Аймо сидел у Винченцо недолго. Эрнесто выглянул из своего кабинета обеспокоенным и тут же снова исчез за дверью, оставив журналиста в приёмной. В какой-то момент ему всё осточертело настолько, что ему захотелось перекинуться парой фраз с женщиной экстравагантной наружности, явно с запоя и, вероятнее всего, с работы древнейшей профессии.       — Не смотрите так на меня! — заважничала она. — Я актриса, я только что из театра!       «Ну да, ну да», — подумал Аймо, но через время её слова подтвердились.       Он задумался, насколько обманчиво первое впечатление. Да и второе тоже. Не будь рядом труппы, Аймо и дальше думал бы о женщине как о проститутке. Даже кокни идеально попадал в нужный образ, хотя, именно в этом случае мужчина засомневался, мол, действительно ли это часть игры.       Эти размышления его натолкнули на отсутствие звонков Моники. В последний раз она жаловалась на холода и рассказывала про тупик в Лаппеэнранте. В Хельсинки, судя по пингу телефона, ей повезло больше.       — Так, Хайккинен, — вновь выглянул озадаченный Винченцо и подозвал к себе в кабинет журналиста. — За мной.       Аймо воодушевлённо проследовал за детективом и, стоило двери закрыться, как на него обрушился тяжёлый, полный растерянности взгляд.       — Что случилось, Эрни? — спросил он, с прищуром поглядывая.       В кабинете все бумаги были хаотично раскиданы по столу, а грязная кружка для кофе стояла прямиком на фиолетовой папке. В таких Винченцо держал материалы для себя, которые мог забирать домой.       — Пока не могу сказать точно, — Винченцо почесал затылок, — но вы роете там, где нужно.       Убеждённый в своей безошибочности Аймо сел в кресло.       — Это мы и без тебя знали. Может немного конкретики?       Детектив махнул головой, отгоняя тень задумчивости, и облокотился руками на стол.       — Да… да. Всему своё время, Хайккинен. Лучше скажи, — он нахмурился. — Почему вы с Миллер вообще взялись за это расследование?       — Стандартная коррупция. По крайней мере, всё начиналось с неё. Утечка финансов при идеальных закупках, — Аймо вздохнул. — В том плане, что закупки происходили в момент утечки. У Моники есть своя теория на счёт кражи.       — Мы не можем строить догадки вокруг теории.       — Ты — нет. А мы можем. А ещё мы можем от теории отталкиваться. Тем более, к нам пришёл солдат с жалобой на… — он замешкался, подбирая слова. — На снайпера. Везде, где он был, рядом находился и субутекс.       — Значит всё куда хуже.       — Винченцо, так что случилось?       Он действительно выглядел нетипично. И даже не усталость в купе с бессонницей выдавала это — подобное уже стало привычным. На Эрнесто будто бы небо свалилось и он держал его из последних сил.       — Субутекс перевозился вместе с картинами, — он неловко почесал затылок и поднял покрасневшие веки. — И, скорее всего, его перевозят с другими произведениями искусства. В том числе и скульптура.       Аймо застыл с немым вопросом и выгнул бровь, однако Винченцо его прервал, продолжая размышления.       — Со мной связался один хороший человек из военных структур и попросил присмотреться к выставкам. Любым. Старым, новым, прошедшим и всем, которые будут. Нужно проследить, откуда ведутся поставки, какими путями перевозят произведения искусства, кто отвечает за них и что происходит на КПП при поступлении. Вы с Миллер будете на правах информаторов, расследование неофициальное. Всем помалкивать и ничего не печатать пока дело не раскроется. Понятно?       — Без проблем.       — А где Миллер? — В Хельсинки. Как раз всё выясняет.

***

      Снега Лапландии ненавидели Монику Миллер. Облачённая в длинную красную шубу из искусственного меха, она пробиралась с таким ощущением тяжести в ногах, словно вместо собственного веса несла мешок кирпичей. Идеально уложенные волосы в причудливую причёску старого Голливуда сейчас сбивались от крошева падающих снежинок. Ничего от яркой лондонской дивы не осталось, даже осанка выдавала в ней слабость и усталость. Но именно этот, казалось бы, образ не к месту, мог сконцентрировать всё внимание именно на женщине, которая, как и хотела, выглядела приезжей и ветреной особой.       Кроны деревьев в Пелло покрылись белоснежной толстой коркой, а под ногами похрустывал наст. Моника никак не могла объяснить даже себе, как оказалась посреди леса. Изначально план был таков: пообщаться с общиной, возможно, даже разговорить главу. Всё шло идеально, хотя глава общины не очень радостно воспринял столь шумную особу, больше похожую на клубничный рожок.       «Ты туристка, Миллер. Туристка, которой хочется просто посмотреть на родину Санты. Разве можно выглядеть как-то иначе, чтобы тебе доверяли и считали тупой?».       Стратегия прикидываться неразумной ветошью всегда была выигрышной, если Аймо не появлялся рядом. С ним в команде можно было играть на контрасте умного и серьёзного знатока деталей и, возможно, не гениальной, но открытой и чувственной женщине. Откуда-то хорошо знающей тайны человеческих душ.       Глава общины направил Монику к Йоулупукки. Или культурно послал, или дал след. Он предложил ей машину и за лишние несколько сотен евро — ночлег. Моника согласилась, но прежде решила прогуляться немного и поболтать с окружением. Сама того не заметив она заблудилась, озябла и погрузилась в мрачные мысли. Связь не ловила, а снег сыпал и сыпал.       Она забралась повыше и осмотрелась, как взгляд зацепился за вышедшего из машины мужчину.       — Здравствуйте! — на английском крикнула Моника и широко улыбнулась.       На неё недоверчиво уставился мужчина лет тридцати пяти, одетый по-зимнему в тёплую спортивную куртку, тактические перчатки и грубые ботинки с антискользящей подошвой. Этим мужчиной был Туомо Виртанен — бывший сослуживец лейтенанта Гоуста, с которым они по сей день поддерживали, если можно так выразиться, тёплые отношения. На свой только им известный манер. Туомо поселился егерем в лесу Лапландии после того, как получил непригодное ранение для службы.       Егерь объезжал собственные владения, коими он считал лес, и ещё днём наткнулся на схрон. Он давно наблюдал издалека за сооруженной совсем недавно базой НАТО, где-то в ста километрах от леса, и часто видел следы присутствия военных здесь, рядом с домом. А сегодня узрел схрон, полный оружия.       — Эй, стойте, подождите, остановитесь! — вновь воскликнула Моника, спотыкаясь о свои же ноги.       Туомо не реагировал, забираясь в машину.       — Ну куда же Вы, эй, прошу, стойте! Я хочу поговорить, выбраться, купить колу, лес и финскую водку!       Забравшись не без труда на пригорок, Моника смотрела сверху на мужчину. Он уже собирался заводить мотор, как вдруг, нечто красным пятном покатилось по склону.       — Твою ж мать, — выругался Туомо и хлопнул ладонями по рулю.       Крепко зажмурившись он вздохнул. Тяжело. С раздражением. Как будто не торопясь он вынырнул из машины и подошёл к упавшему телу, на голове которого проступила кровь. Женщина дышала ровно, словно не падала, но потеряла сознание и отрубилась.       — И какие черти тебя погнали сюда? — сказал он, убирая липкие от крови пряди с женского лица.       Туомо бережно, как умел, отнёс женщину к машине. Уложив её на заднем сидении, сам сел за руль и недолго подумал. В больницу пришлось бы добираться через Рованиеми, а времени было немного перед обещанной синоптиками снежной бурей. Туомо хотел переждать её дома, в тепле и, судя по всему, в уходе за жертвой несчастного случая.

***

      Доехали быстро. Быстрее, чем Туомо ожидал. Он вытащил тело и, вогрузив его на руки, занёс в дом. Положил на кровать, подрубил генератор и свет с теплом озарили уютное гнёздышко. Смочив чистый бинт и продезинфицировав рану, Туомо сел рядом, рассматривая женщину. Не юна, вокруг глаз уже пролегли тонкие паутинки морщин, вероятно была аккуратно накрашена, но снег всё размазал. Мужская ладонь скользнула под одежду, ощупывая тело в поисках оружия или хотя бы документов. И он нашёл. А потом нашёл диктофон. Запись ему не понравилась. Ни одна из шести.       — Значит, ты ищейка, — вслух произнёс Туомо и женщина, словно слыша, зашевелилась.       Она не очнулась или, по крайней мере, не выдавала себя, думал он. И пока не очнулась, он написал сообщение лейтенанту Гоусту о странной особе нуждавшейся в субутексе.

***