Ненависть по расписанию

      «Чимин-Чимин-Чимин…»       Собственное имя кажется чуждым. До боли знакомый голос раздаётся жутким трезвоном в ушах. Каждое произнесённое слово будто удар стали о сталь.       «Ты здесь? Со мной?»       Сыплющиеся на рассредоточенное сознание вопросы кажутся непостижимо сложными, чтобы дать на них внятный ответ. Хоть какой-то ответ.       «Всё хорошо… Всё будет хорошо»       Вкрадчивые, пронизанные вяжущей хрипотцой слова успокоения слышатся откуда-то сверху.       «Сейчас-сейчас…»       Всё причитает без устали человек.       Кое-как умудрившись распахнуть налитые свинцом веки, омега тут же жмурится, отвыкший от яркого ослепляющего света прожекторов. Не понимая, почему его тело словно парит в невесомости, фигурист пробует заново. Осторожно приоткрывает подрагивающие веки, отчаянно пытаясь сфокусироваться на одной точке.       Что Чимин понимает точно, так это то, что он оказывается в руках. В руках альфы. В руках Чон Чонгука, который и становится для рассредоточенного взгляда омеги точкой фокуса.       Распущенные смоляные кудри колышутся из-за лёгкого бега. Голубовато-бирюзовая чёлка ниспадает на лоб и веки, красиво подсвечиваемая холодным светом. У Чонгука, оказывается, очень длинные ресницы. Пак раньше не замечал. Россыпь родинок под виском тоже не замечал. Они похожи на крошечные звёздочки. Мило.       Второе, что бросается в глаза — окровавленный ворот толстовки хоккеиста.       Омега мычит что-то невнятное, с ужасом рассматривая багряные пятна. Вид крови всегда его страшил и вызывал панику. И этот случай не становится исключением.       В тот момент, когда Чимин размыкает пересохшие губы, чтобы уточнить причину столь обильного кровотечения, на языке ощущается противный металлический привкус. Склоняя откинутую назад голову, Пак чувствует, как из носа начинает что-то капать. Кровь. Горячая, густая и вязкая, она стекает ко рту, к подбородку и шее, бессовестно пачкая бледную кожу и горловину бадлона.              — Нет-нет, Чимин, откинь голову назад, — увидев, что фигурист пришёл в сознание, хриплым голосом произносит Чонгук.       Осторожно перебирая ногами по скользкому покрытию, альфа добирается до бортика у выхода на лёд. Перешагнув ограничительный выступ, быстрым шагом направляется в сторону скамьи, периодически поглядывая на травмированную ношу в своих руках.       — Вот так, — бормочет хоккеист, аккуратно усаживая омегу на твёрдую устойчивую поверхность. Самовольно отклоняет белокурую голову чуть назад, вынуждая упереться макушкой о стену позади. — Только не наклоняй обратно, — предупреждает Чонгук, отходя куда-то в сторону.       Пак, едва ли соображая, что происходит, моргает в знак согласия. Голова раскалывается от боли, перед глазами мельтешат надоедливые мушки. Кровь по-прежнему струится из носа, но уже не в таком ужасающем объёме. Стойкий металлический запах вынуждает подступить к горлу тошнотворный ком, который Чимин, пересиливая себя, проглатывает. Вид крови, как и запах, ему ненавистен.       Судорожно цепляясь пальцами за край скамьи, Чимин пытается дышать плавно и размеренно, используя дыхательную практику — панацея от всех его болезней. Потому что колотящееся как оголтелое сердце в груди вот-вот вырвется наружу, если он не успокоится в эту же чёртову секунду. Получается не очень, но омега взаправду старается.       Помимо этого, фигурист отчаянно пытается воспроизвести в памяти последние секунды перед падением. Частая практика с его строжайшими диетами и тренировками до тотального изнеможения. Но чтобы свалиться в обморок прямо на льду... Такое с ним впервые. Крайне опасное мероприятие. К такому выводу приходит Чимин. Как будто ему нужно было опробовать этот увлекательный аттракцион на практике, чтобы удостовериться в данности и так предельно понятного факта. Глупый омега.       Чонгук появляется так же скоро, как и отходит. В его руках Чимин замечает маленький чемоданчик и пакет с холодным компрессом. Укладывая всё содержимое на скамейку, альфа оперативно находит в аптечке всё необходимое для оказания пострадавшему первой помощи.       Блондин настороженно наблюдает за каждым его действием из-под полуопущенных ресниц. Как будто после того, как хоккеист, выбежав на лёд в простых кроссовках, подняв и донеся Чимина на своих собственных руках, сейчас мог сделать что-то недопустимое. Действительно, глупый омега.       Вставая между разведённых ног фигуриста и придерживая длинными пальцами за подбородок его бледное, с багряными разводами лицо, Чон осторожно вводит в каждую ноздрю по ватному тампону, чтобы полностью остановить кровотечение.       «Всё хорошо» или «Вот так» — это то, что говорит Чонгук после каждого проделанного шага. Чимину трудно признавать, но эти слова, сказанные невероятно мягким тоном, действительно успокаивают его, не позволяя лёгкой тахикардии перерасти в самую что ни на есть паническую атаку.       Устранив одну проблему, Чонгук принимается за разрешение другой: очищает уже успевшую запечься кровь спиртовыми салфетками. Осторожно проходится под носом, по перепачканным губам, подбородку и шее, откидывая одну испачканную салфетку за другой, пока лицо фигуриста не становится чистым. Пристально осматривая омегу на наличие других возможных открытых повреждений, склоняется чуть ниже, обдавая Чимина своим вкусным запахом.       В этот момент блондин отчётливо ощущает, как трепещут собственные ресницы из-за ничтожно малого расстояния между их лицами: всего несколько дюймов, и кончики их носов могут столкнуться.              Внимательно осмотрев милый маленький носик омеги с разных ракурсов, Чонгук говорит:       — Мне нужно удостовериться, нет ли перелома, — альфа произносит эти слова с таким знанием дела, что Чимин не мешкая чуть покачивает головой в знак согласия. — Прости, может быть немного больно, — сначала предупреждает, только потом принимается проводить пальпацию.       Пак непроизвольно прикрывает подрагивающие веки, когда длинные узловатые пальцы едва касаются ушибленного участка. Ладонь хоккеиста настолько увесистая и широкая, что Чонгук мог бы спокойно накрыть ею всё лицо блондина (тут назревает вопрос: почему Чимин вообще думает об этом?). Но, несмотря на огрубевшую мозолистую кожу, касания альфы очень деликатны, даже нежны. Поразительно.       — Хорошие новости: перелома нет, — совсем скоро умозаключает хоккеист. — Плохие новости: у тебя довольно сильный ушиб; есть отёк; не исключаю в скором времени появление гематомы, — поясняет альфа, подхватывая со скамьи холодный компресс и аккуратно прикладывая к повреждённому месту. Перехватывая маленькую ладонь омеги, остервенело вцепившуюся в угол скамейки, Чонгук подносит её к пакетику со льдом, заменяя.       Чимин послушно выполняет всё, что бы альфа ни сказал или ни сделал. Его быстрые, отточенные действия просто не могут не внушать уверенности в правильности каждого из них.       Садясь перед фигуристом на корточки прямиком между его разведённых бёдер, Чонгук показывает знак «V», спрашивая:       — Скажи мне, принцесса: сколько пальцев?       Пронзительный взгляд чёрных глаз приковывает к себе куда больше внимания, нежели стандартная проверка на сотрясение и брошенное вскользь «принцесса». Но Пак, собравшись с мыслями, всё же отвечает:       — Два.       — Правильно.       Альфа улыбается уголком губ, и Чимин готов поклясться, что эта крошечная улыбка — самая тёплая из всех тех, которыми его одаривал Чонгук за всё время их знакомства.       — Следи за одной точкой, — хоккеист указывает на подушечку указательного пальца, поочерёдно проводя в воздухе вверх-вниз и влево-вправо. — Сотрясения нет, — с уверенностью говорит Чонгук. — Ты легко отделался, честно говоря, — протирая ладони салфетками от оставшихся следов крови, откровенничает альфа. — Твоё падение могло привести к куда более серьёзным и плачевным последствиям, — говорит спокойным, ровным голосом. Однако вместо ожидаемых ноток укора — обеспокоенность. — На повреждённый участок наносить гель от ушибов и гематом плюс прикладывать холодные компрессы до тех пор, пока не сойдёт отёк. Сократить физическую нагрузку как минимум на две недели, — пакуя аптечку, диктует метод лечения таким медитативным тоном, будто практикует это каждый день. — И самое главное — больше есть. Твоя диета на воде и кофеине ни к чему хорошему не приведёт, принцесса, — обращая на застывшего, словно изваяние, омегу уличительный взгляд беспросветно чёрных глаз, произносит эти слова так мягко и осторожно, что у Чимина начинает щемить где-то в области сердца.       И даже злополучное «принцесса», слетевшее с губ альфы, не вызывает в фигуристе привычную агрессию.       — Ты профи, — бурчит блондин, послушно продолжая удерживать холодный компресс у носа, который, чуть закрывая нижнюю часть век, позволяет беззастенчиво разглядывать красивое лицо хоккеиста.       Смоляные кудри чуть растрепались, из-за чего Чимину хочется поправить их, заправив за уши с многочисленными проколами. Но он, конечно, мастерски сдерживает этот внезапно странный порыв, продолжая быть сторонним наблюдателем. Ватные тампоны, так кстати перекрывающие полноценный доступ к кислороду, помогают не вдыхать феромоны альфы, сохраняя рассудок в здравии.       Чонгук вновь улыбается. Улыбается той крошечной улыбкой, из-за которой у блондина предательски прихватывает сердце. Альфа красивый, когда улыбается. Красив сам по себе, но, когда улыбается этой искренней добродушной улыбкой, красив по-особенному. В такую улыбку запросто можно влюбиться. Не то чтобы Чимин собирался это делать.       — Хоккей довольно травмоопасный вид спорта, знаешь, — отвечает Чонгук, осторожно обхватывая ногу омеги в области тонкой щиколотки.       Чимин удивлённо вскидывает брови на касание.       — Тебе лучше не наклоняться, — поясняет альфа, завидев неоднозначную реакцию. — Я развяжу и сниму, — в утвердительной форме предлагает хоккеист, принимаясь расшнуровывать коньки, поочерёдно укладывая голени блондина на своё крепкое бедро. — У нас ни одна тренировка не обходится без наличия аптечки. К тому же наш тренер заставил каждого игрока на зубок выучить правила оказания первой помощи пострадавшему на льду, — рассказывает, сосредоточившись на шнурках.       — Хороший тренер, — щебечет Чимин, засматриваясь на неглубокую морщинку, пролёгшую между чуть нахмуренных бровей. Паку хочется разгладить её подушечкой пальца.       На его слова альфа в согласном жесте покачивает головой, замолкая.       Чимин затаивает дыхание, неотрывно наблюдая за длинными пальцами, проворно расшнуровывающими его коньки. Выглядит донельзя странно. Странно, непривычно и… правильно?       Почему?       Огибает крепкие предплечья, на которых из-за подкатанных рукавов толстовки прочерчиваются взбухшие венки, бегающие змейками под привлекательно бронзовой кожей. Тягучим взглядом скользит по широким плечам и крепкой шее с проступившей на ней испариной. Жадно впивается в лакомое местечко у пульсирующей жилки, источающей восхитительный аромат. Рот невольно наполняется слюной от возникшего желания припасть к ароматической железе, чтобы насытить лёгкие до отвала.       Нет-нет. Это не желание Чимина. Это желание его волка, слушать которого он и подавно не станет. Тот и так натворил слишком много глупостей за сегодняшний день.       — Готово, — с лёгкой улыбкой на губах произносит Чонгук, стягивая коньки с небольших ступней в забавных носках.       Чимин тут же подгибает пальцы на ногах, скрывая смущённую улыбку за пакетиком с холодным компрессом. Ну, носит он в свои двадцать один розовые носки с мордочками кроликов, что с того? Вот уж преступление!       — На всякий случай посети доктора, ладно? Во избежание осложнений, — натягивая на лезвия коньков пластиковые щитки, уточняет хоккеист.       — Хорошо, — соглашается блондин.       Здесь не лукавит, действительно собираясь навестить врача. Не то чтобы Пак сомневается в знаниях Чонгука, просто лицо — это не то, чем он может рисковать. Слишком Чимин его ценит.       — Можно твой ключ от шкафчика? Я принесу остальные вещи и помогу тебе обуться, — спрашивает Чонгук, неотрывно глядя в карамельные глаза.       Чимину хочется разрыдаться на месте.       Что на альфу нашло? Почему альфа такой? Вежливый и обходительный, приятный и не отталкивающий? Фигурист просто не может воспринимать его в этом амплуа. Зато внутренний зверь ликует от восторга. Весело припрыгивает по клетке, желая поскорее приластиться и поддаться чарам и обаянию хоккеиста. Конечно-конечно! Так Чимин и повёлся на подлую уловку. Один случай ничего не исправит: ни их отношения, ни восприятие фигуриста.       Правда ведь?       — Чонгук, ты не обязан мне помогать, — коротко отвечает блондин, отводя взволнованный взгляд в сторону.       Потому что бездонные чёрные омуты затягивают его так же, как живописный космос. Единственный способ не затеряться в них — перестать смотреть.       — Чимин, я бы сделал это, даже если бы ты сказал «нет». Это не наши дурашливые перепалки, а настоящая жизнь, с которой нужно быть осторожным, — парирует хоккеист.       Произносит эти слова так просто и легко, будто глаголет элементарную истину глупому ребёнку.       — Ключи, пожалуйста, — протягивает ладонь, продолжая смотреть на омегу своими округлыми блестящими глазами лани.       У Пака в голове диссонанс. Как это может сочетаться в одном человеке? Детские глаза и огромное накачанное тело. Очередной сбой системы.       Чимин протягивает альфе ключик. Не произнося ни слова.       Конечно, Чонгук прав. Нет никакого резона отстаивать свою точку зрения, зиждущуюся на таком пресловутом аргументе, как «У меня к тебе ненависть, поэтому я бы, в свою очередь, не стал тебе помогать. Прости».       Абсурдная ложь. Чимин не настолько прогнившая личность. Да и от былой ненависти, кажется, остались лишь крохи.       — Я быстро, — коротко говорит Чонгук, поспешно ускользая в раздевалку.       Оставаясь наедине со шквалом своих мыслей, Пак судорожно выдыхает, снова и снова прокручивая в голове разговор. Сказать, что он удивлён — ничего не сказать. Может быть, Чимин слишком предвзят? По факту они незнакомцы. Отношения, выстроенные на ненависти и неприязни, кажутся театральным спектаклем. Только сейчас омега приходит к такому выводу, припоминая все перепалки и ссоры, по большей части глупые и безосновательные.       Чимин и сам не подарок. Он прекрасно знает об этом. Как знает про все слухи и сплетни, которые ходят про его склочный, стервозный характер. Это как защитный механизм. Для него куда проще казаться холодной сукой, нежели позволять людям врываться в его жизнь, вороша чувства. В спорте довольно трудно найти друзей. Конкуренция и соперничество — рассадник токсичности. В своё время, нахлебавшись этого дерьма сполна, Пак пришёл к тому себе, который есть сейчас. Потому что так проще. Так безопаснее.       — Я здесь, — сообщает Чонгук спустя минуту отсутствия. — Ты как? Голова не кружится? — обеспокоенно спрашивает альфа.       Что вынуждает блондина сморгнуть жгучую влагу, скопившуюся в уголках глаз.       — Нет. Порядок, — бурчит в ответ, пряча за холодным компрессом раскрасневшееся лицо.       — Хорошо, — лаконично говорит альфа.       Протянув омеге бутылку с водой, абсолютно спокойно вновь садится перед Чимином, обувая ему на ноги кроссовки.       Внутренности стягиваются в тугой болезненный узел. Пак не может перестать на него смотреть, думать о его словах и действиях. Чонгук заполоняет собой всё: каждый нерв, каждую клетку, каждую мысль. Это ужасно. Ужасно хорошо. Ужасно правильно.       — О чём ты хотел поговорить? — тихонько спрашивает блондин.       Крайне необдуманно с его стороны. Потому что логика и здравый рассудок кричат прекратить — прекратить идти альфе навстречу. Но естество настаивает на своём, очевидно, стремясь быть порабощённым ненавистным хоккеистом.       Чонгук прекращает любые действия, поднимая свои округлые блестящие глаза на фигуриста. И впервые за долгое время Чимин не может прочитать его взгляд: он будто сквозит смятением и неуверенностью. Огромный грозный альфа, сидящий перед ним, выглядит ослеплённым фарами оленёнком. Пак никогда не видел его таким. Это пугает.       Губы хоккеиста растягиваются в горькой улыбке. Уводя взгляд вниз, к шнуркам на кроссовках блондина, Чонгук говорит:       — О нас.       Чимин недоуменно вскидывает брови. Каких таких «нас»? Нет-нет. В их отношениях не существует такого понятия.       Поспешно сморгнув наваждение, Пак порывается переспросить, но хоккеист опережает его:       — В тот раз, когда мы были на льду… — Чон прочищает горло, прокашливаясь. Ему, очевидно, трудно даётся это разговор. — Точнее, после...       Уже на этом моменте сердце в груди омеги замирает в одном неподвижном положении. Дышать становится сложнее. Горячие слёзы предательски щиплют уголки глаз. Он определённо не был готов к этому разговору сейчас. Как не был готов к тому, что Чонгук осмелится поговорить о чём-то подобном. Внутренний волк скулит и воет, готовый в любую секунду отобрать всю власть и контроль. Чимин слишком жесток к своей животной сущности. И, кажется, вот-вот нагрянет час расплаты.       — Я почувствовал кое-что, — признаётся альфа.       Фигурист едва ли может сдерживать раздирающие его нутро чувства. Хочется закрыть уши, чтобы не слышать всего того, что говорит Чонгук. То, как он говорит, не оставляет никаких сомнений в том, что его слова правдивы. Голос альфы серьёзен, тих и вкрадчив, как никогда. А бездонные чёрные глаза наполнены… печалью и тоской.       Чимин отводит отрешённый взгляд в сторону. Не может вынести ни своей боли, ни чужой.       Этого просто не может быть. Они не предназначены друг для друга. Вселенная совершила ошибку, столкнув их жизни между собой. Почему же она отказывается брать ответственность за свои проступки?       — Что ты почувствовал? — наперекор оставшимся крупицам здравомыслия, маячащим на периферии сознания, вопрошает Чимин.       Боится услышать тот ответ, который совпадёт с тем, что испытывает сам с того злополучного дня, когда понял, что альфа нужен ему: физически, эмоционально, весь целиком.       Сердце колотится как оголтелое. Хочется разрыдаться, как маленький капризный ребёнок. Та борьба, которая происходит внутри — между человеческой сущностью, питающей к альфе ненависть и неприязнь, и животной сущностью, ведомой инстинктами, — не оставляет ему ни шанса, ни выбора.       Одно ясно точно: Чимин не позволит глупому животному одержать верх. Каким бы ни был ответ от причины его персонального Апокалипсиса.       — Много всего, — уклончиво отвечает Чонгук.       Закончив со шнурками на кроссовках, принимается складывать коньки в чехол.       — Притяжение, желание, влечение, — откровенничает. — Все мысли об этом, — совсем тихо произносит альфа. — О тебе, Чимин, — уточняет, уводя потускневший взгляд в сторону.       Всё, что до этого туго сжималось внутри, с глухим стуком падает куда-то вниз. Подтвердились самые страшные опасения: Чонгук чувствует то же самое, что и Чимин.       Губы омеги подрагивают от переполняющих его эмоций. Негативных в большей степени. От страха в первую очередь. Хотя казалось бы, что проблема решена. Альфа, к которому его безбожно тянет, сидит перед ним чуть ли не в его коленях, признаваясь во взаимно испытываемых чувствах. Что сложного в том, чтобы ответить взаимностью?       Добро пожаловать в реальную жизнь, Чимин! Люди находят друг друга. Люди теряют друг друга. Люди встречаются и расстаются. Есть те, для кого снисходят предназначенные, а есть те, кому не суждено. Таковы правила игры. И игроки либо принимают и следуют им, либо катятся к чёрту, оставаясь у разбитого корыта.       Глупый омега. Упёртый и упрямый, он всегда выбирает второй вариант, когда дело касается сердечных дел. Самодостаточный и свободолюбивый Чимин отказывается принимать упразднённые правила, из раза в раз сетуя на несправедливую Вселенную. Во имя чего? Во имя собственного несчастья ради следования выдуманным в голове установкам?       — Ничего такого, Чонгук, — голос едва ли не дрожит от произносимой лжи. — Ничего такого я не почувствовал к тебе, — прогорклый ком застревает в горле, вынуждая слова прозвучать хрипло, надсадно и… притворно. — Извини, — бормочет омега, уже десять раз пожалевший о том, что первым завёл разговор. Разговор, из-за которого сейчас не испытывает ничего, кроме опустошения и жгучей боли.       Больно везде: внутри, снаружи. Больно человеку, больно волку.       Чонгук покачивает головой, как болванчик. И почему-то это злит. Всегда самоуверенный и бесцеремонный, сейчас альфа какого-то чёрта прилежен и тих. Совершенно не вовремя. Быть может, если бы Чонгук действовал по своей обыденной траектории нагло и хамовато, Чимин бы сдался. Чимин бы отрёкся от всех своих принципов, позволил бы альфе всё, что тому только заблагорассудится. Но сейчас он чёртов джентльмен, блюдущий правила приличия, как почитающий Божье слово священник.       — Твои феромоны, — поднимая взгляд на побледневшее лицо фигуриста, вспоминает хоккеист, — не могу почувствовать их.       Чимин затаивает дыхание от испуга.       С того злополучного дня омега стал принимать таблетки в удвоенной дозе, чтобы не случилось непоправимого. Как только он позволит альфе учуять свои феромоны, всё обрушится, словно хрупкий карточный домик. Сразу станет понятно, что Вселенная, в общем-то, не совершала никаких ошибок. Просто упрямый и заносчивый омега отчаянно отторгает реальность, изрядно заигравшись в собственных грёзах и притворной ненависти к человеку, которого не ненавидит вовсе.       — Я на таблетках, — поспешно отвечает блондин.       На что Чонгук смотрит на него… выжидающе? Ох.       — Не перестану их принимать, если ты об этом, — бормочет Чимин, проглатывая тошнотворный ком, из раза в раз подступающий к горлу.       Альфа пожимает плечами, отводя взгляд. И снова он отступает от своей нахрапистой стороны личности. Почему сейчас? Неужели потому, что ему важно то, что чувствует и испытывает Чимин? Ему важно знать, взаимны ли они? Внезапно проскользнувшая в закромах сознания мысль лупит по восприятию с таким размахом, что под полуприкрытыми веками начинает искрить.       Для Чонгука важны чувства Чимина. Это становится открытием.       — Да, я понимаю, — отвечает альфа. — Глупо было спрашивать об этом, — поднимаясь на ноги, поспешно проговаривает хоккеист. — Ты на чём планируешь домой? Тебя подвезти? Могу завести сразу в травмпункт, чтобы тебя как следует обследовали, — без умолку бормочет Чонгук, относя аптечку обратно.       У Чимина в голове: «Проваливай! Проваливай! Проваливай из моей жизни!»       У Чимина в сердце: «Поцелуй меня! Присвой меня! Забери меня себе!»       «Сделай что угодно, только не оставляй меня одного. Не оставляй меня воевать с самим собой»       — Хосоки-хён должен приехать за мной, — говорит блондин так просто и легко, будто битва внутри него подошла к триумфальному завершению.       Ни черта. Это только начало на самом деле.       — Чонгук, — мягко окликает мельтешащего туда-сюда хоккеиста.       — Да? — альфа тут же оборачивается на тихий голос.       — Что было бы, если бы я почувствовал? — вопрос срывается с губ сам собой. Чимин хотел спросить совершенно о другом. Но сердце в очередной раз опередило разум.       В раздумьях хоккеист не пребывает слишком долго:       — Пока у тебя ко мне ненависть, ничто из этого не имеет смысла, принцесса, — простодушно отвечает Чонгук.       И это становится финальным аккордом. Слова альфы раздирают его на куски, вынуждая внутреннего волка жалобно скулить, бессильно прибиться в угол клетки.       Чону неважны собственные чувства, идущие наперекор чувствам омеги. Чувства Чимина для него стоят выше. Поразительно. И больно до глубины души.       С каждым ответом альфы Паку становится всё сложнее контролировать себя, сдерживать слёзы и мольбы, звучащие из недр грудной клетки, где находящийся внутри израненный волк взывает о помощи.       — Твоя толстовка, — омега поспешно переводит тему, обращая взгляд на кровавые пятна у ворота брендовой вещи. — Позволь мне заплатить за химчистку, — говорит Чимин, аккуратно поднимаясь со скамьи.       Чонгук тут же оказывается рядом, подхватывая его за руку. Касание ощущается колким разрядом тока. Пак стоически игнорирует этот факт.       — Не заморачивайся, — коротко отвечает Чонгук на добродетельный порыв. — Я просто куплю себе новую, — уже порывается прихватить спортивную сумку омеги, но маленькая ладошка, цепляющаяся за подкатанную манжету, останавливает его.       Альфа устремляет не верящий взгляд на фигуриста. Чимин всегда касается его с пренебрежением, но в этот раз всё иначе. Чонгук осматривает стоящего перед ним омегу от белокурой макушки до отведённых в сторону карамельных глаз. Пак ему едва ли до плеча достаёт, настолько он миниатюрный, компактный, кукольный. Хоть вешай на шею табличку с надписью «Осторожно, хрупкое».       Разница в их росте и комплекции вынуждает Чимина больно прикусить нижнюю губу. Блондин сам не понимает, что делает. Мыслительный процесс будто атрофировался. Кажется, у него всё-таки случилось сотрясение лёгкой степени. Иначе почему он стоит перед альфой как вкопанный, не желая делать ни шагу назад.       Чонгук не помогает. Стоит перед ним такой огромный, красивый и вкусно пахнущий: ватные тампоны в носу перестали помогать где-то минут десять назад. Феромоны альфы, кажется, напрямую проникают в кровь, вынуждая кожу гореть пламенным огнём. Всё, чего ему хочется в данную минуту — просто уткнуться хоккеисту в шею. Разбитый нос не помеха. Ему бы хоть чуть-чуть вдохнуть, чтобы на время угомонить взбудораженного зверя.       — Ты в порядке? — чуть склоняя голову вниз, тихим голосом спрашивает Чонгук.       Длинными пальцами осторожно цепляет точёный подбородок омеги, вынуждая поднять глаза: они поблёскивают словно кубики льда в бокале с виски. Альфе нравится виски.       Чимин прячет заалевшее лицо за пакетом с компрессом, бурча:       — Да, просто… — мягко отстраняется от внезапно нежного касания. — Я настаиваю насчёт толстовки, — бормочет фигурист, снова разглядывая кровавые пятна на вороте. — В моём жилом комплексе есть химчистка, я занесу и оплачу. По готовности верну, — выкладывает, как на духу, свой «гениальный» план по приватизации вещи, насквозь пропитанной желанными феромонами.       В химчистку Чимин вещь, конечно, отдаст, но только тогда, когда на ней не останется даже флёра феромонов альфы. Как раз к концу грядущей течки. Снова думает только о своей выгоде. Похвально, ничего не скажешь.       Чонгук смотрит на омегу так, будто знал об этом плане задолго до того, как тот сформировался в остроумной белокурой голове. Чимин никак не может отделаться от чувства, словно альфа изучил всю его подноготную вдоль и поперёк. Это вынуждает невольно съёжиться.       Спустя несколько секунд истошного молчания, младший всё же соглашается:       — Если это то, что тебя успокоит, то никаких проблем, — подхватывая подол испачканной толстовки, Чон беззастенчиво стягивает с себя вещь.       Хвала Господу, под ней оказывается майка, иначе Чимин бы обрушился в обморок по второму кругу. Однако её наличие не отменяет того факта, что там по-прежнему есть на что посмотреть. Омега надсадно скулит про себя, жадно облизывая взглядом литые, красиво перекатывающиеся под бронзовой кожей мышцы. В них хочется вцепиться зубами, провести по ним кончиками пальцев, уткнуться носом, судорожно втягивая естественный запах кожи, словно самый заядлый токсикоман.       Чонгук либо мастерски делает вид, что не замечает обгладывающего его тело взгляда, либо он правда не видит в этом ничего из того, что видит в этом Чимин.       Аккуратно сворачивая вещь, альфа кладёт её в спортивную сумку фигуриста. Из своей же достаёт лёгкий бомбер с эмблемой хоккейной команды, поспешно натягивая на тело.       Нагружая себя всеми возможными сумками и спортивным инвентарём, хоккеист спрашивает:       — Можем идти?       Чимин покачивает головой в знак подтверждения, следуя за альфой по пятам. Тот будто продолжает оставаться настороже, не отходя от омеги слишком далеко.       Они недолго петляют по давно опустевшим коридорам: время около десяти вечера, и, кроме обслуживающего персонала, на ледовой арене ни души. Чонгук галантно придерживает для фигуриста каждую дверь, пропуская вперёд.       Блондин не может знать наверняка, но он буквально ощущает на себе его взгляд: маркий, цепкий, обжигающий. И почему-то от этого предчувствия где-то внутри очень приятно и тепло.       Когда они оказываются на улице, Чимин судорожно пытается вдохнуть прохладный осенний воздух, но ушибленный нос не даёт ему этого сделать в полной мере. Поэтому омега просто прикрывает потяжелевшие веки, наслаждаясь вечерним сумраком и тишиной.       — Хён будет через пять минут, — коротко говорит блондин, прочитывая входящее сообщение от Хосока.       — Хорошо. Я подожду, если ты не против, — отвечает альфа, вынимая что-то из заднего кармана джинсов. — Могу покурить? — спрашивает разрешение у фигуриста, прежде чем открыть пачку и чиркнуть зажигалкой.       Чимин коротко кивает. Ни для кого не секрет, что добрая половина хоккейной команды имеет эту вредную привычку. И вроде кажется, что профессиональный спорт и курение — несовместимые вещи. Но альфам, судя по всему, всё равно. Они как продолжали шифроваться от тренера, так и продолжают, покуривая на заднем дворе ледовой арены.       Из-под полуопущенных ресниц наблюдая за тем, как огонёк зажигалки освещает донельзя красивое лицо альфы всего на пару секунд, Пак даже не сразу понимает, что задерживает дыхание, будто это в его губах находится сигарета, а не в губах хоккеиста.       Крепко затягиваясь, Чонгук чуть откидывает голову назад, блаженно прикрывая веки. Длинные ресницы подрагивают от лёгкого порыва ветра, будто колышущиеся тонкие ветви деревьев. Выглядит это до того кинематографично и эстетично, что у Чимина просто-напросто из черепной коробки испаряются все мысли. Он уже предчувствует, как надолго этот образ Чонгука застрянет в закромах подсознания, как он будет приходить во влажных снах, терзать его падкую на красивую картинку душу.       Выдувая сизый дым в сторону, альфа внезапно открывает глаза, натыкаясь на наблюдающего за ним фигуриста. На его губах тут же проскальзывает маленькая улыбка, от лицезрения которой Чимин смущается до того очевидно, что ему приходится отвести взгляд в сторону. Иначе он сдаст себя с потрохами, если продолжит так открыто пялиться. Благо, хоккеист никак не комментирует эту неловкую ситуацию, хотя мог бы. Блондин в кои-то веки благодарен за то, что тот помалкивает.       Несмотря на атмосферу некоторой таинственности и недосказанности, Пак ощущает себя в безопасности. Что довольно странно, потому что раньше, находясь поблизости с Чонгуком, он испытывал абсолютно противоположное: его огромное сильное тело, самодовольное лицо и задиристый характер не то чтобы внушают доверие. Либо просто фигурист привык видеть его исключительно в таком амплуа, забывая о том, что у каждого человека может быть несколько сторон и масок.       Как будто этот случай взаправду смог перечеркнуть всё былое.       Украдкой поглядывая на курящего хоккеиста, Чимин переступает с ноги на ногу, не зная, как завести разговор. С происшествия прошло уже столько времени, а с губ фигуриста не сорвалось даже примитивного «спасибо».       Страшно представить, что было бы, если бы Чонгук не оказался рядом, проигнорировал падение омеги. У Пака и до этого приключались обмороки, но этот получился самым травмоопасным из всех. К тому же альфа очень оперативно оказал первую помощь, взяв всё в свои руки. По факту он спас Чимину жизнь. А что получил в ответ? Лишь гнусную ложь. Так мило с его стороны.       — Ты сказал ему? — хрипло спрашивает Чон, завидев паркующийся автомобиль хёна.       Бросает многозначительный взгляд на блондина, на лице которого довольно ясно написано «Не сказал». Затянувшись в последний раз, альфа отходит к урне, чтобы избавиться от окурка. Чимин не уточнил, что конкретно случилось. Поэтому он уже морально настроен к воспитательной беседе.       Припарковавшись, Хосок поспешно подбегает к парням, уже поодаль замечая, что с лицом друга что-то не так.       — Чимин-а, что стряслось? — первое, что произносит Хоби, когда оказывается рядом. Тон его голоса насквозь пронизан обеспокоенностью и ужасом. Фигурист судорожно оглядывает лицо блондина, к ушибленному участку на котором Чимин продолжает прикладывать холодный компресс.       — Хён, ты только не переживай сильно, — бормочет Пак, мягко перехватывая его руку, намеревающуюся подцепить подбородок и рассмотреть травму более детально.       — У Чимина разбит нос из-за неосторожного падения на лёд, — вклинивается Чонгук, рассказывая старшему произошедшее. Намеренно умалчивает, что реальной причиной падения стал голодный обморок.       Омега смотрит на него с безмерной благодарностью.       — Перелома нет, сильный ушиб, — глядя исключительно на блондина, говорит альфа. — Я оказал первую помощь, но всё равно нужно обследоваться. Хён, пожалуйста, проследи за этим, — уже переводя взгляд на Хосока, просит Чонгук.       Саднящий ком снова застревает в горле, только в этот раз его уже не получается сглотнуть. В уголках глаз снова собирается жгучая влага, только в этот раз её не получается сморгнуть. Чимину приходится отвернуться в сторону, чтобы за несколько секунд привести себя в чувство. Лишь его подобие на самом деле.       — Обязательно, — моментально отвечает Хосок, укладывая ладонь на плечо блондина, в успокаивающем жесте проводя верх-вниз по всей руке. — Спасибо тебе, Чонгук-и, — улыбаясь, благодарит старший. — Я сейчас же отвезу его в больницу, — говорит фигурист, порываясь перехватить из рук альфы спортивную сумку Чимина, но младший опережает его говоря:       — Я донесу до твоей машины, хён.       Старший в согласном жесте покачивает головой, утягивая Пака за собой. По пути Хоби болтает с Чонгуком обо всём подряд, будто они старые приятели.       В этот момент Чимину кажется, что единственный, кто не может найти общий язык с Чоном, только сам Чимин. Будто вся его ненависть изначально носила деструктивный характер, построенный лишь на преувеличении и выдумках воспалённого мозга.       Чонгук никогда не был плохим. Чонгук никогда не ненавидел Чимина. Осознание этой мысли лупит по восприятию с таким размахом, что под веками начинают кружить чёртовы звёзды.       Альфа укладывает спортивную сумку фигуриста на заднее сидение автомобиля, дверь которого распахнул хён. Даже тогда, когда они уже прощаются, Чимин по-прежнему не может пересилить себя. Не из-за горделивости и предвзятости, нет. Из-за страха. Из-за страха позволить себе впустить Чонгука в свою жизнь. Привязаться к нему, влюбиться в него.       Разве он не уже?       Упс! Вот это промашка.       — Гук, подожди, — тихо окликает Чимин. Отрывает ладонь от ручки двери машины, уже намеревавшийся сесть и забыть о произошедшем, как о страшном сне.       Альфа, не успевший отойти, оборачивается. Конечно, он оборачивается. Чонгук будто только этого и ждал. Ждал, пока Чимин осмелится.       Блондин бросает короткий взгляд в сторону хёна, который сразу же понимает его, усаживаясь за руль и оставляя их наедине.       Фигурист поспешно перебирает ногами в сторону альфы, останавливаясь в нескольких дюймах от высокой фигуры. Младший подтягивает лямку своей огромной спортивной сумки, посматривая на стоящего перед ним блондина мягким взглядом.       Чимин хочет провалиться сквозь землю от этого взгляда. А ещё лучше затеряться на глубине его беспросветно чёрных глаз, в которых видит своё успокоение. Или погибель. Или всё вместе — чёрт разберёшь.       Чонгук чуть склоняет голову вбок, говоря:       — Это совсем необязательно, принцесса, — тон не сквозит насмешкой или укором.       Однако это не отменяет предчувствия, будто альфа бесцеремонно пробрался Чимину в голову. Будто знает его как облупленного. Что ж, порой даже неприятели знают друг друга лучше, чем друзья.       — Обязательно, — канючит, смаргивая жгучую влагу. — Спасибо тебе, — губы подрагивают от наконец произнесённых слов благодарности своему спасителю. — Спасибо, что помог мне, не оставил меня… — тараторит фигурист, теряя всякий ориентир.       Внутренний зверь остервенело мечется по клетке, желая вырваться, чтобы в очередной раз наворотить дел. Подавляя в себе желание прижаться к крепкой груди альфы, опускает глаза вниз, не имея ни физических, ни эмоциональных сил бороться с натиском обезумевшего волка внутри.       — Всегда к твоим услугам, — простодушно отвечает хоккеист.       Для Чонгука, конечно, заметно, как сложно слова благодарности даются омеге, но это нисколько не удручает его. Они знакомы с Чимином не первый день, чтобы как-то предвзято или недовольно относиться к его привычному поведению вредной колючки.       — Поправляйся скорее, принцесса, — тихо произносит альфа, растягивая губы в мягкой заботливой улыбке.       У Чимина к щекам приливает жгучий жар от этого обращения. Лживая и ледяная. Разве что такой принцессой ему быть. Почему Чонгук не понимает этого? Разве кому-то могут нравиться такие принцессы?       Протягивая широкую ладонь к точёному личику, хоккеист осторожно цепляет острый подбородок блондина, вынуждая поднять взгляд. Альфа проворачивает этот довольно интимный жест второй раз за несчастный час нахождения вместе. И не то чтобы Чимин не позволяет ему этого сделать. Помимо того, что он позволяет, внутри себя он тайно жаждет большего. Больше прикосновений, меньше пространства между их телами, лицами.       Ошибочка. Этого желает внутренний зверь, ведомый исключительно животными инстинктами. Забавно, как омега старательно продолжает спихивать всю ответственность на животную сущность. И ведь не надоело ещё.              — Побольше ешь, ладно? Твоему телу нужны силы на восстановление, — говорит Чонгук, бегая тёмным взглядом от красиво поблёскивающих в сумраке карамельных глаз до пухлых губ, которые Чимин нервно покусывает.       Маленький, милый омега. И склочный до невозможного. Его ангельская внешность и скверный характер вызывают в альфе полнейший диссонанс.       Пак покачивает головой, как глупый болванчик. Что он может сказать в своё оправдание? Чонгук в который раз оказывается прав. Если бы Чимин нормально питался и не пренебрегал физическим состоянием, ничего бы из этого не было. Не было бы обморока, падения, разбитого носа и… альфы рядом.       — Тогда до встречи, да? — вопрошает, прожигая блондина своими бездонными глубокими глазами.       Сейчас, в полумраке плавно подступающей ночи, под мягко рассеянным светом фонарей и вывесок, взгляд младшего не кажется детским. Наоборот. Пронзительный и непреклонный, но в тоже самое время ласковый и нежный. Чимин готов слететь с катушек в эту же чёртову секунду. Раствориться в этом взгляде, разлететься в мелкодисперсную пыль. Это его единственное искреннее желание, планомерно порабощающее разум. Конечно, нельзя исключать причастность возможного сотрясения. Потому что это не то чтобы на него похоже.       — Хорошо, — соглашается всё же.       Хотя на самом деле Чимин не уверен в том, что это взаправду хорошая затея — видеться в дальнейшем будущем. Потому что вероятность справиться с собственными эмоциями и чувствами, обрушивающимися на него неподъёмной снежной лавиной, безбожно мала.       — Хорошо, — отзеркаливает Чонгук, медленно отнимая пальцы от подбородка омеги.       Прощается, но почему-то не торопится уходить. Почему?       — Иди, принцесса. Твой хён заждался, — мягко посмеиваясь, по секрету рассказывает альфа, сразу же заприметив, что Хосок наблюдает за ними в зеркало заднего вида.       Чимин тут же оборачивается, нисколько не удивляясь любопытству своего друга.       — Иду, — оборачиваясь обратно к хоккеисту, бурчит блондин.       Поглядывая на альфу в последний раз, отважно разворачивается к автомобилю, насильно удерживая брыкающегося зверя внутри, упрямо рвущегося обратно.       К Чонгуку. К своему альфе.       И даже садясь в машину, омега никак не может успокоиться. Вцепляется в несчастную ручку двери, как будто готовый в любую секунду распахнуть её, поддавшись животному естеству, и вернуться к человеку, к которому Чимина притягивает, как магнитом.       До скрежета стискивая зубы, блондин изо всех сил старается не разрыдаться. Мягко оттягивает ладонь хёна, ложащуюся на руль. Когда Хосок бросает на него недоумённый взгляд, Чимин вскидывает подбородок в сторону автомобиля Чонгука, как бы спрашивая: «Давай подождём пока он уедет, ладно?»       Хоби понимающе покачивает головой. Не уточняет причину. Потому что знает, что его другу тяжело. Потому что предупреждал, что не получится. Не получится вот так запросто проигнорировать своё сердце, которое Чимин отчаянно пытается запрятать за семью замками.       Чонгук не возится долго. Оперативно загружает свою сумку со спортивным инвентарём в багажник, садится за руль. Проезжая мимо автомобиля Хосока моргает пару раз ближними фарами, выезжает с парковки и скрывается за поворотом, оставляя после себя лишь эфемерное воспоминание.       Молчание не прерывается даже тогда, когда друзья остаются наедине.       Чимин устало откидывается затылком на подголовник, глотая рвущиеся наружу слёзы. Ворох мыслей обрушивается на гудящую голову, передавая бразды правления нахлынувшим чувствам.       — Чимин-и… — едва ли слышное срывается с губ Хоби, когда он замечает сотрясающиеся в рыданиях покатые плечи.       Чимин не слышит. Не хочет. Не сейчас.       Игнорируя всё и вся, фигурист оборачивается к заднему сидению, хватая свою спортивную сумку. Ему едва удаётся расстегнуть злополучную молнию судорожно трясущимися ладоням. Как хорошо, что искомая им вещь лежит на самом верху.       Вытягивая толстовку альфы, блондин усаживается обратно. Откидывает в сторону холодный компресс, избавляет нос от ватных тампонов. Будто в помутнении рассудка, зарывается лицом в расправленную вещь, испачканную своей же кровью и насквозь пропитанную восхитительными феромонами.       Жадно вдыхает, глотая воздух ртом. Нос безбожно болит от каждого соприкосновения с мягкой тканью, но Чимину всё равно.       Пак думал, что ему станет легче от этого. Что зверь, заполучив искомое, угомонится и оставит в покое. Но с каждым вдохом рыдание становится всё громче, отчаяннее. У него приключается самая что ни на есть истерика. Долго сдерживаемые эмоции и чувства прорывает, словно плотину.       В груди становится так больно, что нечем дышать. И как же хорошо, что в этот момент Чимин оказывается не один.       Хоби приоткрывает окна, чтобы в машину поступал свежий воздух. Укладывая ладонь на неширокую спину омеги, фигурист в утешающем жесте проводит по ней вверх-вниз, осторожно массирует плечи и шею.       — Всё будет хорошо, — всё причитает и причитает хён, давая другу возможность выплакаться.       Он, как никто другой, знает, что Чимину это нужно.       Невозможно на постоянной основе держать ум в холоде, а эмоции в осаде. Но это именно то, что пытается делать омега, убеждённый в том, что он какая-то механическая машина. Но это ведь не так. Чимин — живой человек, у которого есть чувства. И как бы он ни старался держать их в узде, контролировать свою внутреннюю сущность не всегда получается. В этом нет ничего плохого, но для Пака, зацикленном на совершенстве, чувства и эмоции — слабость и непозволительная роскошь, препятствующая достижению этого чёртового совершенства, как такового не существующего даже. Все установки только в его голове, не более. Сорвать бы их чёртовой матери, да вот, кажется, кишка тонка для этого действа.       Проходит ли пять минут, или десять, или час, Чимин не имеет ни малейшего понятия. Плакать больше нечем. Это становится тем единственным, что возвращает его в реальный мир. Помимо безбожной головной боли, отдающей в ушибленный нос. Такое ощущение, что его переехали катком. Тело и вовсе наливается свинцом, усталое и изнеможённое как физически, так и эмоционально.       — Отвезу тебя сначала в больницу, потом домой, ладно? — спрашивает Хосок, всё это время находившийся рядом.       С его стороны не прозвучало ни единого слова про альфу. Никакого укора или поучений, предложений разрешить возникшую проблему. Ничего, кроме поддержки и утешения. Чимин благодарен, как никогда прежде.       — Спасибо, хён, — коротко отзывается блондин, из последних оставшихся сил обнимая старшего.

❦

      Чимин не расстаётся с толстовкой альфы ни по пути в травмпункт, ни сидя на кушетке в кабинете доктора, ни по пути домой.       От врача ничего нового он не узнаёт, потому что Чонгук с доскональной точностью определил степень травмы. Ему делают снимок, подтверждающий отсутствие перелома и сотрясения, прописывают болеутоляющее и мазь и, что самое главное, отправляют на больничный. Чимин без раздумий соглашается, несмотря на то, что по графику должен был это сделать только через неделю в преддверии течки.       Так даже лучше. Об этом фигурист думает, уже находясь дома. В своей тихой уединённой обители — единственном месте на всей планете, где Чимин чувствует себя максимально комфортно и безопасно.       Чистый и распаренный после долгожданного душа, блондин заваливается на свою уютную кровать. Ворох мягких подушек и одеял поглощают его измождённое тело на раз-два. Тусклый свет прикроватного торшера деликатно рассеивается по спальной комнате, погружая омегу в какой-то транс. Устало прикрывая налитые свинцом веки, Пак растягивается на постели, как кошка.       Приняв болеутоляющее и обработав мазью ушиб, Чимин на какое-то время вовсе забывает о происшествии. Голова на удивление пуста. Измученный борьбой внутренний зверь в конце концов угомонился. Но не потому, что сдался, а потому, что вымотался. Не осталось ни слёз, ни сил, чтобы выплёскивать негативные эмоции. Хоть какие-то эмоции.       К тому же сейчас, лёжа в своей славной постели, перед этим наконец приняв за целый день на воде и кофеине нормальную пищу, Чимин чувствует себя куда лучше. Осознание того факта, что за долгое время он может расслабиться, не думая о том, что завтра нужно спешить на очередную тренировку в зал, а после на ледовую арену, вынуждает его облегчённо выдохнуть.       Он ненавидит сбои в графике из-за тех или иных обстоятельств. Но в этот раз отдых ему действительно требуется. Отрицать уже бессмысленно. Тело просто-напросто не справляется с той бешеной нагрузкой, которую омега повесил на него, надеясь непонятно на что.       Укладывая ладони на торс, сокрытый восхитительно пахнущей тканью толстовки альфы, блондин осторожно проводит ими вдоль живота, медитативно перебирая вещь между пальцев. Ему нет никакого дела до того, что она испачкана. Единственное, что его беспокоит в данную минуту — как долго на ней продержатся феромоны Чонгука.       Омега ощущает себя на всю голову больным токсикоманом. Стойкий, но тем не менее ненавязчивый запах сырого после проливного дождя асфальта окутывает изнеженный разум с головы до пят. Блаженно прикрывая налитые свинцом веки, Чимин цепляет подол, задирая толстовку на уровень груди. Осторожно зарывается в вещь ушибленным носом, втягивая феромоны альфы нерасторопными порционными вдохами.       Прохладный воздух в комнате оседает на обнажённой коже колкими разрядами тока. Размеренно вздымающаяся грудная клетка и подтянутый живот заходятся пробирающими до самых костей мурашками. Бёдра, обтянутые домашними короткими шортами, чуть подрагивают от внезапно обрушившегося на омегу горячечного наваждения.       И вроде бы должно быть совершенно не до этого. Столько негативных событий за день априори должны были отбить всякое желание заниматься различного рода непотребными вещами. Но феромоны альфы, которые Чимин продолжает голодно и жадно потреблять, как долго воздерживавшийся от крови вампир, затуманивают разум до отказа. Отката, точнее будет сказать.       В голове снуют мысли только об альфе. Его альфе.       О его крепком теле, сильных руках, длинных пальцах… Они бы наверняка хорошо и приятно ощущались внутри…       Сама фраза «Мой альфа» какого-то чёрта воспринимается Чимином чем-то нормальным, обыденным. Как стучащая набатом мантра.       Чимин больно закусывает нижнюю губу от этой вскользь посетившей его голову мысли. Продолжая утыкаться носом в толстовку, принадлежащую хоккеисту, блондин не без труда приоткрывает потяжелевшие веки с трепещущими на них ресницами, чтобы, склонив голову чуть вбок, устремить взгляд в зеркальное отражение гардеробного шкафа.       Рассматривая своё чуть округлившееся в преддверии течки тело, Пак внезапно не чувствует себя каким-то не таким. Всё в нём складно: и тонкие щиколотки, и изящные голени, и подтянутые упругие бёдра, и накачанная упорными стараниями попа, и даже чуть припухшие из-за бушующих гормонов грудь и низ живота. Ненавистные щёки и короткие пальцы в кои-то веки не кажутся дотошному самокритику Пак Чимину мерзкими и отвратительными. Действительно поразительно.       Как поразительно и то, что омега, уложив ладони на подтянутый животик, вырисовывает на нём круги, задумываясь о… щенках. Он никогда не думал о щенках. О своих малышах. О беременности в принципе. Мысль об этом плавно перетекает в мысль о его альфе, который бы, несомненно, повязал его, называя при этом принцессой. Тайное желание, о воплощении которого он грезит, как какой-то зависимый.       Чимин не первый раз за прошедшую неделю задумывается над тем, какой Чонгук в постели. Такой же мягкий, нежный и обходительный, каким был сегодня, или же грубый, нахальный и самодовольный, каким был все три месяца до этого.       Внезапно блондин приходит к следующему умозаключению: он хочет обе его стороны. И нежную, и наглую; и мягкую, и властную; и обходительную, и грубую. Хочет всё и сразу. Хочет всего Чонгука. Без остатка. До чего жадный.       Не отдавая своим действиям никакого отчёта, Чимин тихонько поскуливает, продолжая наблюдать за собой в отражении зеркала. Одной ладонью удерживая у лица вещь хоккеиста и судорожно вдыхая его восхитительные феромоны, второй проводит вверх, к припухшей груди.       Мяукает, как зажатый в объятиях котёнок, щипая себя за чувствительные соски. Непроизвольно стискивает бёдра, ощущая, как вытекающая смазка впитывается в тонкую ткань домашних шорт. Собственные феромоны заполняют пространство комнаты, смешиваясь с феромонами альфы, имя которого Чимин бормочет безо всякого преувеличения как умалишённый. Течка ещё даже не началась, а омега уже сходит с ума от перевозбуждения.       Поспешно стягивая с себя промокшие шорты, при этом оставаясь в толстовке, блондин укладывается грудью на постель, упираясь коленями в матрас и вздёргивая попу кверху.       Испепеляя себя заволоченным дымной пеленой взглядом в отражении зеркала, Чимин прикусывает пропитанную феромонами Чонгука ткань, заводя обе ладошки за спину. Одной удерживает и оттягивает мягкую упругую ягодицу в сторону, второй собирает подрагивающими от нетерпения пальцами вязкую пахучую смазку.       Горячечное возбуждение лупит по рассредоточенному восприятию так сильно, что плотные узлы, опоясывающие низ живота, начинают приносить лёгкую боль. У него нет ни лихорадки, ни температуры, присущих течке. Но почему-то именно в этот раз предтечное состояние доводит омегу до полнейшего безрассудства, вынуждая думать, что течка, в общем-то, уже началась. Но это не так. И всё из-за альфы, его чёртовых феромонов, которыми Чимин в данную секунду отчаянно пытается надышаться как минимум на десять лет вперёд.       Спойлер: не получается.       Жалобно мяукая, блондин невесомо кружит одними кончиками пальцев вокруг влажного пульсирующего входа, раздразнивая себя донельзя. Его маленькие короткие пальцы едва ли могут принести удовольствие, но у Чимина не оказывается никаких сил, чтобы добраться до шкафа, в котором припрятана его замечательная коробочка с игрушками. Омеге достаточно толстовки альфы и его феромонов, чтобы в этот раз расправиться с возбуждением собственными неуклюжими пальцами.       Неспешно погружая в себя сначала один, омега плавно скользит им по изнеженным стенкам, медитативно растягивая себя для воображаемого члена своего альфы, для его плотного узла.       При склонности быть нетерпеливым во многих вещах — интимная близость и самоудовлетворение явно не входят в их число. Чимин обожает прелюдии, обожает дразниться до того момента, пока от сносящего голову возбуждения и желания в глазах не начинает устрашающе темнеть. Одна только мысль об альфе, о его крепком теле, о его бездонных чёрных глазах вынуждает омегу стенать и скулить, поддаваясь бёдрами навстречу крошечным пальцам.       Заплаканным, расфокусированные взглядом, прослеживая в зеркале за каждым толчком своих подрагивающих от нетерпения бёдер, Чимину думается о том, какой же он жалкий. Жалкий, глупенький омега. Если бы он только ответил на озвученный Чонгуком вопрос положительно… Уже сейчас бы у него была возможность объезжать его первоклассный член и задыхаться его восхитительными феромонами.       Жгучая влага, скапливающаяся в уголках глаз, рассекает пунцовые щёки и впитывается в толстовку альфы, подол которой фигурист по-прежнему удерживает зубами.       Двоякие эмоции перемешиваются в одну кучу: там и ненависть за принятое поспешно бестолковое решение, и опаляющее языками пламени от макушки до пят возбуждение.       Проскальзывая в хаотично сжимающуюся дырочку вторым пальцем, Чимин чуть увеличивает амплитуду толчков, намеренно проезжаясь по шероховатому покрывалу грузно вздымающейся грудной клеткой, стимулируя тем самым донельзя чувствительные соски. Совокупность стимуляции груди и чувствительной точки внутри вынуждает его надсадно скулить. Шлифуя эту убойную комбинацию частыми вдохами феромонов с толстовки альфы, Пак оказывается в грёбаном Раю.       Ему и хорошо, и плохо одновременно: хорошо от получаемого удовольствия, плохо от осознания, что, будь бы он менее упрямым и характерным, заполучил бы куда больше. Заполучил бы альфу, его член с узлом и восхитительно проведённую течку. Чонгук бы предоставил ему всё это на блюде, оттрахав строптивую задницу до невозможности сидеть ровно.       Мысли, мысли, мысли. Грязные и непотребные, они застилают собой последние остатки здравомыслия. Пак не может думать ни о чём, кроме как «хочу, хочу, хочу кончить».       «Альфа, альфа, альфа…»       «Пожалуйста, разреши мне кончить»       Будто прямо сейчас альфа присутствует здесь и наблюдает за всем этим непотребством, которое устроил Чимин.       Обилие смазки чавкает и пенится при каждом углублении милых пальчиков внутрь. Но из-за того, что те ничтожно коротки, бедному омеге приходится как никогда трудно. Приходится вылавливать маячащий на периферии оргазм, словно тот чёртов снитч.       По какому-то немыслимому стечению обстоятельств в этот же момент телефон, зарытый где-то в недрах бесчисленных декоративных подушек трезвонит от входящего сообщения.       Наверняка Хосок спрашивает о самочувствии. Так Чимин думает, не собираясь прерывать свои утехи и намеренный ответить хёну позже. Думает так до тех пор, пока следом не прилетает ещё два входящих. Хоби-хён никогда не пишет несколько сообщений, умещая все вопросы и ответы в одном.       Как оголтелое стучащее сердце готово вырваться из груди в ту же секунду, когда блондину приходит на ум, кто на самом деле может оказаться отправителем.       Дырочка пульсирует и сжимается вокруг перепачканных пальцев, которыми омега продолжает трахать себя, желая нагнать долгожданный оргазм.       Опуская вторую ладонь в ворох подушек, он судорожно нашаривает свой телефон, молясь всем богам, чтобы его предположения оказались правдой.       И они оказываются. Они, чёрт возьми, оказываются.

jjk97

как ты, принцесса?

пожалуйста, не говори, что я облажался с предположениями о твоей травме

это разобьёт мне сердце

      «Альфа, альфа, альфа»       Одно-единственное слово ярким светом от неоновой вывески больно лупит по сетчатке глаза. Буквы расплываются, влажные пальцы скользят по экрану, тыкая на иконку с горящим рядом зелёным кружочком.       Открывая фотографию профиля, Чимин мяучит задушенным тоном. Впивается жадным голодным взглядом в красивые черты лица хоккеиста, продолжая стимулировать себя пальцами.       Глубокие чёрные глаза на селке сканируют блондина таким взглядом, будто Чонгук прекрасно знает, чем в тайне ото всех занимается заносчивый фигурист. Каждая деталь на серьёзном мужественном лице приводит перевозбуждённого Чимина в неописуемый восторг: длинные ресницы, созвездие родинок, небольшой шрам на точёной скуле, губы с отчётливым купидоновым луком, слегка нахмуренные брови с небольшой морщинкой посередине. Омега зацикливается конкретно на этой детали, вспоминая тот момент, когда Чонгук расшнуровывал его коньки, сидя перед ним на корточках. Паку тогда хотелось разгладить морщинку меж его нахмуренных бровей подушечкой пальца.       Чимину становится интересно: хмурится ли Чонгук во время секса? Хмурился бы Чонгук, если бы Чимин, сидя перед ним на коленях, жадно заглатывал его член, царапая ноготками литые бёдра? Хмурился бы Чонгук, такой огромный и сильный, нависая над хрупким телом омеги, словно неприступная скала, и проталкивая тяжёлый венистый ствол в его тугую задницу? Хмурился бы Чонгук, до отказа накачивая Чимина своей спермой, горячо причитая на ушко: «Моя принцесса так хорошо справляется»?       Безумие. Чёртово безумие.       Нисколько не стесняясь громких надсадных стонов, блондин роняет телефон с открытой фотографией альфы рядом, добела впиваясь взмокшей ладонью в несчастное покрывало.       Зарываясь лицом в толстовку Чонгука, омега уже тремя пальцами проскальзывает в как никогда нуждающуюся дырочку. Липкая пахучая смазка стекает по внутренней стороне бёдер, безжалостно пачкая постельное бельё, но Чимину всё равно. Конкретно сейчас для него в приоритете стоит только одно желание — желание кончить.       Чонгук как будто чувствует. Это одновременно и удручает, и обнадёживает.

jjk97

принцесса?

      Чимин, устремляя помутнённый взор на всплывающее окошко, сотрясается в оргазменных судорогах. Он принцесса Чонгука. Принятие этого факта взрывает воспалённое сознание, словно хлопушку с разноцветным конфетти.       Миленький маленький член сочится вязким семенем, наводя между бёдер ни то что беспорядок — настоящий хаос. Трепещущая дырочка жадно засасывает в себя короткие пальцы, желая взять от стимуляции по максимуму. Совокупность феромонов, которые, кажется, пропитали каждый уголок комнаты, кружит голову. В данный момент времени для Чимина не существует ничего, кроме сладострастного удовольствия, пронизывающего его разгорячённое тело вдоль и поперёк.       Блондин не имеет ни малейшего понятия, сколько проходит времени, прежде чем густой туман внутри черепной коробки начинает потихоньку рассеиваться.       Осоловело сморгнув истомное наваждение, омега максимально осторожно вынимает из себя липкие влажные пальцы. Жалобно шмыгнув носиком из-за отвратительного ощущения пустоты внутри, Чимин кое-как переворачивается на спину, укладываясь на чистую сторону постели. Грудная клетка вздымается и опускается так грузно, будто он только что закончил бежать чёртов кросс.       Понуро пялясь на красиво рассеянные по потолку блики, фигурист тянется к телефону, на экране которого по-прежнему открыта фотография профиля альфы. Рассматривает её ещё добрую минуту, прежде чем закрыть и перейти в диалоговое окно. Зелёный кружочек, оповещающий о том, что пользователь в сети, к превеликому сожалению Чимина, уже не горит. j.m в этот раз твоё сердце останется в целости ㅋㅋㅋ я в порядке уже лежу в кровати спасибо, что спросил       Блондин, не понимая, чем руководствуется, открывает фронтальную камеру пока отправленные им сообщения остаются собеседником непрочитанными.       Его растрёпанный, взмыленный вид не оставляет никаких сомнений в том, какого рода непотребством он только что занимался: румяные щёки, взъерошенные волосы, блестящий от слюны и слёз подбородок. Утирая тот рукавом чужой толстовки, которым и прикрывает распухшие, искусанные губы, Чимин делает фото. Мягкий свет красиво падает на заалевшее лицо, подчёркивая игривый блеск карамельных глаз и длинные кисточки ресниц, отбрасывающие витиеватую тень на пунцовую кожу.       Напрочь забывая о том, что в кадр попадает вещь, принадлежащая Чонгуку, которую Чимин, в общем-то, выпросил с куда более благородной целью, нежели из собственной выгоды, блондин снова заходит в диалоговое окно. Пялясь на по-прежнему непрочитанные альфой сообщения истошные пять секунд, омега без задней мысли скидывает селку.       Один вопрос: зачем? Нет-нет, не так. На черта?       Осознаёт Чимин всю степень катастрофы только тогда, когда зелёный кружочек у иконки профиля хоккеиста загорается снова. Происходит это почти моментально с момента отправки фотографии.       Судорожно выдыхая от собственной бестолковости, Пак поспешно удаляет последнее сообщение, несмотря на то, что Чонгук уже прочитал его. Чонгук уже увидел его: лежащего на кровати, всего раскрасневшегося, будто после отменной порки, в вещи, принадлежащей альфе.       Как можно было настолько нелепо оплошать? Чимин сам себя не узнаёт. От былого здравомыслия остаётся разве что эфемерное воспоминание. Вместо него — бурлящие гормоны и полный раздрай двух сущностей, которые никак не могут примириться между собой, прийти хоть к какому-нибудь консенсусу. Однако в последнее время определённо точно начала лидировать животная сторона. Потому что, пребывая во вменяемом состоянии, не ведомый инстинктами, омега ни за что бы в жизни не сделал того, что сделал сейчас, отправив злополучное фото ненавистному альфе. Как ему в глаза теперь смотреть? И стоит ли вообще? Чимин не уверен.       Так и не дождавшись ответа, Пак ни то злостно, ни то удручённо откидывает телефон в сторону. Чонгук, наверное, думает, что он какой-то больной фетишист. Кто так делает вообще? Кто в здравом рассудке надевает на себя чужую грязную вещь и ложится в ней на чистую постель? Разве что только какой-нибудь идиот, к которому Чимин с недавнего времени стал причислять и себя. Видимо, удар был достаточно сильным, раз все мозги отшибло и думать стало нечем.       Когда после десяти минут истошного самобичевания раздаётся трезвон входящих сообщений, Пак не верящим взглядом окидывает рядом лежащий телефон. Сердце моментально ускоряет свой относительно мерный ритм. Кровь приливает к щекам, заливая их куда более спелым румянцем. Пальцы подрагивают так, будто омега страдает тремором.       Страх обуревает помутнённый рассудок, но любопытство как и всегда берёт над ним верх. Поэтому Чимин судорожно подносит смартфон к лицу, снимая блокировку.

jjk97

тебе идут мои вещи

рад, что всё хорошо

сладких снов, принцесса

      У омеги внутри всё туго сжимается и глухо падает куда-то вниз. Чимин перечитывает сообщения до тех пор, пока в глазах не начинает рябить.       «Тебе идут мои вещи»       «Сладких снов, принцесса»       Он знает. Альфа, чёрт возьми, всё знает про него. Знает про все его деяния и непотребства. Знает про чёртову предтечку и про то, как омега справляется со своими низменными желаниями.       Это становится концом. Концом той битвы, которую Чимин самоотверженно вёл внутри себя, сражаясь с заложенной в него природой инстинктами. Вселенная никогда не ошибалась, столкнув их с Чонгуком жизни. Просто омега смотрел на эту ситуацию под той призмой, которую выдумал сам в своей голове. К такому выводу приходит Чимин. Наконец-то.       Знать бы ещё, что со всем этим делать. Чонгук дал сегодня шанс во всём разобраться — спросил прямо. Пак не придумал ничего лучше, чем этот шанс упустить. Чимин никогда не считал себя глупым. Но, кажется, в этот раз он действительно сглупил, солгав альфе на заданный им вопрос. Во имя чего? Во имя мнимой безопасности? Во имя притворной ненависти? Во имя душевных мук и терзаний? Браво! Овации!       Чимину не находится что ответить: ни на сообщения Чона, ни на вопросы в собственной голове. Переполненный не самыми радостными событиями день в совокупности с тотальной усталостью и фантастическим оргазмом, до которого омега довёл себя фактически с помощью альфы, изматывают настолько, что кроме как на то, чтобы быстро принять душ и поменять постельное бельё, сил у него просто-напросто не оказывается.       Когда он засыпает, вещь Чонгука по-прежнему на нём. Нельзя исключать тот факт, что именно она является причиной его впервые за долгое время глубокого спокойного сна.