Ненависть по расписанию

      Вдох…       Выдох…       Инструментальная музыка, вливаясь в кровь, словно наркотик, разносится по венам с той же скоростью, что и заточенные лезвия коньков, испещряющие измученный длительной тренировкой лёд.       Отточенные, выверенные годами упорного труда движения настолько плавны и грациозны, будто грядущее соревнование проходит в эту же чёртову секунду. Будто трибуны переполнены болеющими за него зрителями, а откатывает фигурист перед консилиумом жюри. Но ни болельщиков, ни жюри, ни тренера на ледовой арене и в помине нет.       Тотальное слияние с музыкой и профессиональное внедрение в придуманный под композицию образ вынуждают потерять всякий счёт времени. В голове изредка мелькают заученные связки, оставляя место для нечто более глубинного. Ведь тело давно приучено двигаться с доскональной точностью, будто каждый элемент фигурного катания был заложен в спортсмена ещё в утробе. Это именно то, что из раза в раз пытается внушить себе Чимин. По правде же говоря, мастерство столь изысканного вида спорта настигло его спустя долгие-долгие годы изнурительных тренировок и череду как взлётов, так и неудач.       Однако даже это не отменяет одного простого факта: лёд — вся его жизнь.       То чувство свободы и умиротворения, которое всякий раз обволакивает сознание фигуриста, словно жидкий шёлк, ни с чем невозможно сравнить, ни на что невозможно променять. То, как холодный воздух обжигает щёки, стоит только переступить за борт и влиться в продуманный образ, отпустив себя и свои эмоции. Каждый откат, каждая программа для него — словно маленькая смерть, после которой неминуемо следует восстание из пепла.       Зачастую Чимину думается, что это болезнь. Что невозможно гореть делом, спортом так, как горит он: до жгучих слёз от переполняющего грудную клетку чувства освобождения — освобождения от самого себя в первую очередь. От той части натуры дотошного перфекциониста, которая порой не позволяет функционировать как нормальный, не зацикленный на достижении совершенства, которого как такового даже не существует, человек.       Вдох…       Выдох…       Звучат завершающие аккорды, расходящиеся пронзительной дрожью по заалевшей коже щёк и кистей рук.       Фигуристу остаётся исполнить последнюю связку и замереть в стойке, в которой и заложен глубочайший смысл этого маленького представления: возрождение после долгих лет мученических скитаний и обретение чёрным лебедем долгожданного покоя. Это то, с кем он ассоциирует себя в реальной жизни, поэтому внедриться в образ, прочувствовать его с доскональной точностью и передать вложенный посыл не составило особого труда.       Зашедшееся, словно пташка в клетке, сердце вот-вот вырвется из груди, а от испытываемой эйфории, кажется, за спиной вырастут крылья. Чимин бы и впрямь взлетел, как воображаемая им птица. Но…       «Эй!»       «Маленькая злючка!»       «Выметайся на выход!»       Музыка резко обрывается, а приглушённый свет становится настолько ярким и ослепляющим, что непременно режет привыкшие к полумраку глаза.       Омега, тяжело дыша, изо всех сил пытается возобладать со здравым рассудком. Получается не очень. Если уж быть более достоверным, то не получается совсем.       Жмурится, отказываясь воспринимать реальность происходящего. Стискивает кулаки с такой силой, что ногти больно впиваются во внутреннюю часть ладоней — рассадник маленьких ран, — травмируя нежную кожу. Своеобразный способ справляться со стрессом, к которому Пак прибегает не первый год подряд.       Чимину отчаянно хочется разрыдаться: с криками и воплями, как маленький ребёнок, не отдающий собственным действиям отчёта. Но ещё более отчаянно хочется расцарапать самодовольное лицо ненавистному всем сердцем хоккеисту, который в очередной раз позволил себе прервать его упорную тренировку.       — Чон Чонгук! — звонкий голос разносится громким эхом по обширному пространству ледовой арены. Произнесённое имя болезненно лупит по вискам.       Оборачиваясь, фигурист разлепляет влажные от всё-таки не сдержавшихся слёз ресницы, устремляя свирепый взгляд на заносчивого альфу, стоящего у бортика арены с такими же быками, как и он сам. Парни из хоккейной команды весело хохочут, наблюдая за представлением, как будто не делают этого уже третий месяц подряд.       Каким надо быть идиотом, чтобы, закрыв хоккейную арену на реконструкцию, перевести свору этих потных вонючих щенков на арену для фигуристов? Чимин проклинает этот день. Вселенная, очевидно, решила знатно потрепать ему нервы, послав по его душу демона в лице капитана незаурядной хоккейной команды.       Рассекая лезвиями коньков затёртый лёд, омега скользит к борту, чтобы всыпать мелкому засранцу по самое не хочу.       Впрочем, ничего сверхъестественного. По расписанию обычный четверг.       — Богом клянусь! Я перережу тебе глотку, Чон! — озлобленно пыхтит Чимин, встречаясь с насмешливым взглядом голубоволосого парня, спешащего вылететь на лёд.       — Когда догонишь меня, тогда и поговорим, принцесса, — торопится ответить альфа, игриво подмигивая блондину.       Оставив на хранение кому-то из парней свою клюшку и шлем, Чонгук, наворачивая круги, успевает размяться.       Набирая бешеную скорость, хоккеист лавирует по льду с отточенным мастерством. Он, может, не так плавен и грациозен, как заносчивый фигурист, но это не отменяет того факта, что для него лёд — такая же родная стихия, как и для Чимина. Правда, у Чонгука есть подозрения, что Пак его вид спорта не то чтобы воспринимает всерьёз. Ничего удивительного. Потому что для этого склочного омеги, кроме обожествлённого им фигурного катания, в принципе-то ничего не существует. Будто вся его Вселенная крутится вокруг тренировок и льда. Зануда, в общем-то говоря.       Пак, в аккурат тормозя у бортика, перехватывает клюшку у одного из парней, не успевшего даже опешить. Бросается в погоню, ведомый безудержным желанием поколотить нахального альфу.       Они наворачивают круги истошные пять минут, пока Чон не оборачивается к блондину, вопрошая:       — Чимин-и, неужто ты выдохся, м? — в своей привычной манере забавляется Чонгук.       Скользит по льду спиной вперёд, лицом к омеге, перебирая коньками почти лениво. Что старшего злит донельзя.       Наблюдая забавную картину перед собой, альфа не сдерживает заливистого хохота. До чего нелепая ситуация: за ним гоняется фигурист-омега с хоккейной клюшкой в руках и настолько хмурым выражением лица, что не рассмеяться в принципе не получилось бы, даже не имея Чимин в своём арсенале чёртовой клюшки.       — Вместо того, чтобы болтать без умолку, ты бы лучше думал о том, как не отбить свой дрянной зад, — растягивая губы в зловещей улыбке, даёт дельный совет мелкому засранцу: лёд сейчас далеко не в самом приемлемом состоянии, чтобы устраивать на нём игру в догонялки.       Как будто Чонгук станет его слушать. Но в это-то и суть. Потому что глупый альфа, совершенно позабыв о том, что ледовое покрытие, испещрённое вдоль и поперёк, настолько затёрлось, что в некоторых местах образовались довольно ощутимые неровности и борозды, цепляется лезвием конька об одну из них, непременно заваливаясь назад и больно падая на задницу.       Чимин, предвидев этот исход событий, резко тормозит подле распластавшегося хоккеиста: ледовые стружки из-под лезвий коньков летят прямиком в его наглое лицо. То-то же.       Пак победоносно улыбается и, не теряя ни секунды, плюхается на объёмную спортивную форму парня, безо всякого стеснения усаживаясь тому прямиком на бёдра. Склоняясь над нахальной физиономией, горизонтально приставляет рукоять клюшки к его крепкой шее, что есть мочи надавливая в области выделяющегося кадыка.       Гогот, свист и овации парней из команды разносятся эхом по всей арене. Каждый раз одно и то же. Малые дети они, что ли?       — Удобное местечко, скажи? — играя бровями, хрипло спрашивает Чонгук, переводя запыхавшееся дыхание и сдувая бирюзово-голубую волнистую чёлку со лба. Чёрные, как самая непроглядная ночь, глаза бегают по нависающему над ним личику задорным взглядом, будто это не очередная перепалка с ненавистным омегой, а безобидная шалость куда более близких людей, чем неприятели.       Блондин, надавливая сильнее на рукоять клюшки, бормочет:       — Только и умеешь разглагольствовать, — сглатывает вязкую слюну, сканируя точёное лицо хоккеиста надменным взглядом. — Убери свои грязные руки, иначе я и их приколочу ко льду! — делает предупреждение, ощущая, как широкие ладони стискивают его бёдра, обтянутые спортивными лосинами, беззастенчиво проскальзывая к куда более сочной части.       — Злючка! — фыркает Чонгук, но руки всё же убирает, распластывая их по льду вдоль туловища. Разваливается, как на пляже. И нисколько не смущается того, насколько приятно ощущается тяжесть тела омеги на его паху.       — Мудак! — тут же отвечает Чимин, хмуря тонкие брови. — Мне оставалось всего полминуты! Ты не мог подождать грёбаные полминуты? — охваченный злостью, вдавливает рукоять клюшки в крепкую шею сильнее: под бронзовой кожей, покрытой мелкими каплями испарины, отчётливо виднеются взбухшие вены. Фигурист пялится на них истошные пять секунд, теряя концентрацию.       Чем и пользуется хоккеист. Чонгук, которому всё это уже порядком осточертело, в несколько проворных движений сгребает маленькое тело своими огромными руками, меняя позиции и заваливая омегу на лёд, но не позволяет стукнуться ему головой, подкладывая одну из ладоней склочному фигуристу под шею.       С неподдельным интересом наблюдая за тем, с какой лёгкостью альфа оседлал строптивую конфетку, парни из команды присвистывают и улюлюкают, болея за капитана. Ни Чимин, ни Чонгук не обращают на них никакого внимания.       — То грозишься перерезать мне глотку своими крошечными коньками, то решаешь придушить меня грёбаной клюшкой, — хрипит хоккеист, откидывая второй упомянутый предмет в сторону: клюшка, недолго проезжаясь, тормозит где-то в центре катка.       Чимин, зажатый тяжёлой грудой мышц, цепляется пальцами за объёмную форму альфы, не позволяя сократить оставшееся расстояние между их лицами. Пак эту самодовольную физиономию ненавидит ни то что сердцем — всем естеством!       Фигурист до скрежета стискивает зубы, ощущая омерзительную тяжесть чужого тела между силой разведённых бёдер. Нависающий над ним скалой альфа настолько огромен, что полностью закрывает собой его фигуру. Чимин какого-то чёрта зацикливается на этом факте, прокручивая в голове снова и снова, как грёбаную заевшую пластинку.       — Чимин-а, мне, может, сходить в полицию, м? А то как-то многовато угроз стало поступать от тебя в сторону моей драгоценной жизни, — за милую душу паясничает Чонгук.       Упираясь голыми ладонями в лёд по обеим сторонам от разметавшихся белокурых волос, хоккеист победоносным взглядом рассматривает скуксившееся от недовольство личико. До чего забавное стечение обстоятельств.       — Если бы ты, мелкий засранец, не прерывал мои тренировки всякий раз, только чтобы позабавить своё раздутое эго… — блондин даже не успевает закончить своё раздосадованное ворчание, потому что альфа бесцеремонно перебивает его:       — Ты на время смотрел, принцесса? Твоя тренировка закончилась полчаса назад! — чеканит альфа по слогам и вздёргивает подбородок в сторону электронных часов.       Чимин замолкает, нехотя переводя взгляд на крупные цифры на противоположной стороне. Действительно. Время его тренировки действительно истекло полчаса назад. Если уж быть более достоверным, плановая тренировка, где присутствует и тренер, и остальные подопечные фигуристы, была окончена полтора часа назад. Но омега всегда остаётся после плановых занятий, доводя элементы и связки до идеала, откатывая одну и ту же программу по десять раз.       — Скажи спасибо нашему тренеру, который чуть-чуть запоздал, иначе я бы вышвырнул тебя в положенное время, — дерзит. — Хотя, знаешь, надо было. А то ещё пятнадцать минут ждать, пока нам зальют лёд, который ты угрохал до того, что проехаться, не отбив зад, невозможно, — альфа, облизывая пересохшие губы, беззастенчивым взглядом сканирует раскрасневшееся от злости личико фигуриста, которого, кажется, впервые за три месяца знакомства видит настолько близко.       Чонгук с лёгкостью может рассмотреть буквально каждую деталь: спелый румянец на точёных скулах, длинные кисточки ресниц, миниатюрный нос с россыпью блёклых веснушек и безбожно пухлые губы, на которых и зависает добрую минуту. Какого чёрта?       У них, конечно, и до этого были перебранки. Ругань, кажется, вообще стала негласным завсегдатаем их довольно нетипичных отношений. Но чтобы вот так, оказавшись сверху и зажав его кукольное тело своим… Этот исход событий в новинку для них. Так сказать, перешагнули на следующую ступень. Что дальше? Враги с привилегиями? Занятное дельце.       С какой бы неприязнью Чонгук ни относился к маленькой злючке, нельзя отрицать тот факт, что данное расположение их тел изрядно… будоражит? Хотя очевидно, что это заслуга элементарных животных инстинктов.       Он, как альфа, как доминирующая особь, завалив омегу и переняв бразды правления в свои руки, испытывает не больше чем превосходство. Ни о каких личных притязаниях на капризную задницу фигуриста и речи идти не может. Чимин не в его вкусе. В его вкусе милые и покладистые, жаждущие и подчиняющиеся. Хоккеисту хватило тех несчастных месяцев злополучного знакомства, чтобы понять, что Пак Чимин точно не из таких. В чем Чонгук уж действительно убедился, так это в том, что омега является воплощением головной боли. Таких склочных сук ещё поискать надо, знаете.       Забавные крошечные пальцы фигуриста, сгребая форму альфы в гармошку, бесцеремонно дёргают его за ворот, чтобы, приблизив нахальное лицо, с милой улыбкой прощебетать:       — Если ты не забыл, Чонгук-и, это арена для фигуристов. Нечего здесь диктовать мне правила. Лучше забирай свою свору потных вонючих щенков и проваливайте к чёртовой матери, — прыщет ядом, словно смертоносная змея. Неотрывно глядит в непроглядно чёрные глаза, нисколько не смущаясь ничтожно малого расстояния, оставшегося между их лицами. Чимин переборщил слегка: и с пространством, и с претензией.       Как будто скорость выполнения работ по реконструкции зависит от Чонгука. Пак в самом деле капризничает, как маленький ребёнок. Пусть. Нечего прерывать его тренировки, даже если они занимают отведённое для тренировок хоккеистов время. Что теперь? Чон и его команда здесь гости, не более того.       Альфа бы с радостью удавил эту змейку, действующую ему на нервы который месяц подряд. Никогда в жизни он не встречал столь строптивых омег. Хоккеист нисколько не удивился, когда заметил, что с ним тренер-то едва управляется. Не зря Паку в узких кругах присвоили прозвище «склочная сука». Более идеально характеризующего описания его личности и не придумаешь.       Несмотря на то что характер фигуриста действительно не оставляет других вариантов для, может быть, менее обидных кличек, Чонгук продолжает обращаться к нему нарочито ласково и нежно. Конечно, для того, чтобы позлить, для чего же ещё. Всегда забавно и интригующе наблюдать за его реакцией, которая по большей части включает в себя угрозы в сторону жизни. Альфа, конечно, не исключает, что у него и самого с головой не всё в порядке. Потому что, кажется, это не совсем нормально — получать неподдельное удовольствие от терроризирования другого человека. Нет-нет. От терроризирования одного конкретного человека — Пак Чимина.       — Обязательно, крошка, — непроизвольно приглушая голос, соглашается альфа. Глаза его опасно поблёскивают, что вынуждает омегу невольно съёжиться. То-то же. — Как только ремонт нашей арены будет завершён, с радостью удеру отсюда ноги, лишь бы не видеть тебя, маленькое дьявольское отродье! — перехватывает миниатюрную ладошку, удерживающую его за ворот, и тянет на себя. Поднимает их обоих на ноги. Как истинный джентльмен, чтоб его.       Чимин позволяет. Какого-то чёрта. Но как только они вдвоём оказываются в устойчивых позициях, прожигая альфу озлобленным взглядом, отдёргивает от него руку, как от прокажённого. Паку помощь этого демона задаром не нужна.       — Если я дьявольское отродье, то ты мой чёртов Ад! — прежде чем стартовать в сторону бортика, хрипит фигурист. Им не о чем больше говорить.       Поспешно удаляясь от высокой фигуры, слышит, как тот кричит ему вслед:       — Занятный комплимент!       Блондин в недоумении вскидывает брови, выдыхая ни то устало, ни то удручённо. В голове крутится один-единственный вопрос: «Этот Чон Чонгук, он совсем идиот?» Хотя чего ему задаваться столь глупыми вопросами, правда? Ответ куда более чем очевиден. Таких идиотов ещё поискать надо. Впрочем, Чимину и одного экземпляра вполне достаточно. Как ещё с ума не сошёл, непонятно.       Не удосуживаясь обернуться в сторону нахального альфы, заводит руку назад, показывая довольно красноречивый жест средним пальцем. Ну, чем не лаконичный ответ?       Подбирая по пути несчастную клюшку, Пак скользит к выходу. В аккурат тормозя подле борта, фигурист протягивает её владельцу, но не торопится отдавать, намеренный для начала провести воспитательную беседу:       — Тэхён-и, милый, я слышал все твои грязные словечки, которые ты выкрикивал, когда ваш непутёвый капитан завалил меня, — приставляя мыс клюшки к горлу хоккеиста, лепечет Чимин ангельским тоном. — Учти, ещё одна такая выходка с твоей стороны — и вместо Чона окажешься ты, мой плюшевый мишка, — одаривая парня ослепительной улыбкой, вжимает предмет в его массивную грудь.       Не обращая никакого внимания на насмешливую ухмылку Кима и громогласные возгласы остальных хоккеистов, поспешно натягивает на лезвия коньков пластиковые щитки, хватает оставленные на скамье вещи и устремляется в раздевалку, где, наконец, останется один.       Как же сладка была жизнь три месяца назад. Без наличия в ней чёртового Чон Чонгука и всех его сумасбродных выходок. Чимин ничего так не ждёт, как завершения реконструкции хоккейной арены. Он клянётся, что отметит этот день в календаре красным цветом и будет праздновать это событие как второй день рождения.       Оказываясь в пустой раздевалке, омега плюхается на скамейку около своего шкафчика.       Управляющему хватило ума выделить хоккеистам отдельную раздевалку. Вот это действительно Божье благословение! Как вообще можно вынести столь высокую концентрацию убойных феромонов в небольшом закрытом помещении? Председатель, держащий арену — альфа, а добрая половина фигуристов — омеги. И не то чтобы его волнует этот момент. Впрочем, ничего удивительного. Чинопочитание альф и тем более альф-спортсменов — классическая история в их стране.       Протерев лезвия досуха, Чимин расшнуровывает и снимает коньки, убирая те в чехол. Несколько минут разминает ступни, упираясь подбородком в колени. Только сейчас, после изнурительной тренировки в зале и двух заходов на льду, омега понимает, как сильно измотан. Чонова выходка его как будто добила окончательно: и физически, и эмоционально.       Ломит ни то что мышцы — кости вместе с ними. Голова раскалывается из-за шквала мыслей, эпицентром хаоса который месяц подряд является чёртов Чон Чонгук.       Всё, чего ему хочется — принять душ и поесть чего-нибудь острого и согревающего. Ну и забраться, конечно, в свою мягкую уютную постель.       Переобуваясь в тапочки, блондин открывает шкафчик, доставая спортивную сумку. Вынимая из её недр полотенце и косметичку с остальными нужными принадлежностями, направляется в сторону душевых кабинок.       Раздевалка для омег-фигуристов просто замечательная: новая, чистая, опрятная. Всякий раз после тренировок Чимин застревает в душевой на битые полчаса, смывая с себя слои пота и усталости. Вдвойне приятнее принимать душ, когда раздевалка безлюдна, ведь нет надобности занимать очередь и мыться второпях.       Останавливаясь у той кабинки, которой омега всегда отдаёт предпочтение, Пак цепляет полотенце на крючок и расставляет все свои баночки из косметички. Закончив, фигурист принимается раздеваться.       Подхватывая подол спортивного лонгслива, Чимин почти стягивает с себя вещь, но застревает где-то на уровне горловины.       Застывая, словно изваяние, омега заторможенно промаргивается, не сразу понимая, что происходит.       Что-то не так. Определённо что-то не так.       Феромоны. Чужие феромоны. Феромоны альфы. Феромоны чёртового Чон Чонгука.       Они окутывают его внезапно рассредоточенное сознание, словно невесомая шёлковая вуаль. Аромат, осевший на одежде Чимина, совершенно не резкий, и от него не кружится голова, и он не въедается противно в слизистую носоглотки, как большинство феромонов альф.       У Пака крайне чувствительное обоняние, поэтому многие резкие запахи он вовсе не переносит, так как моментально начинает раскалываться голова, а дыхание становится грузным и прерывистым. Какое-то время омеге думалось, что у него самая что ни на есть аллергия на альф. Даже обрадовался, когда заметил эту закономерность, потому что альфы в принципе раздражают его как вид: грубые, нахальные, самодовольные. Зачем они вообще нужны? Пак прекрасно справляется без них. Ни одна течка не обходится без его славной коробки с разнообразными игрушками для самоудовлетворения физических потребностей и пары-тройки банок любимого мороженого. Ну и уютного гнёздышка, которое он вьёт с особым трепетом и нежностью, проводя в нём лихорадочные ночи.       Но врач, услышав предположение Чимина, лишь по-доброму рассмеялся, сославшись на то, что такова генетическая предрасположенность в сторону истинной пары. То есть феромоны его альфы не должны быть слишком резкими и насыщенными. Именно поэтому омега никого и не признаёт который год подряд. Все альфы, с которыми он встречался, имели неподходящий для него тип феромонов. Вскоре фигурист вообще прекратил с кем-либо вступать в отношения и половые связи, да и в принципе искать подходящий тип. У спортсмена нет столько свободного времени, во-первых. Во-вторых, все эти невежественные бугаи осточертели ему. Хочется быть одному.       Блондин недоверчиво втягивает запах, осевший на вещи, ещё раз. Нечто настолько знакомое, но Чимин не сразу может угадать, расщепляя тот на отдельные ноты: чистота, свежесть и сырая земля. Что-то настолько приближённое к его собственному аромату — аромату луговых цветков. Колокольчиков.       Прикрывая потяжелевшие от усталости веки, фигурист зарывается носом во впитавшую чужие феромоны ткань, ведомый исключительно животными инстинктами. Стал бы Чимин в здравом рассудке делать такое? Чон омерзителен омеге. Тут даже думать нечего. Хоккеист не может подходить ему. Диаметрально противоположные Вселенные и всё в таком духе.       Да, возможно, Пак слегка лукавит, скидывая ответственность исключительно на животную сущность и инстинкты. Элементарное любопытство тоже нельзя исключать.       Правда, есть одна проблема. Недостаточно. Сколько ни вдыхай — недостаточно.       Чимин просто-напросто не может собрать воедино все ноты, чтобы дать цельное определение восхитительным феромонам ненавистного альфы. Пока не вспоминает о том, что тело хоккеиста тёрлось об него не только в верхней части, но и в нижней.       Поспешно стягивая с бёдер легинсы, блондин настороженно глядит на две вещи перед собой. Что-то с опаской клокочет в сердцевине грудной клетки, как бы намекая ему этого не делать. Но омега внутри него капризничает и скулит, подначивая вдохнуть аромат в последний раз, чтобы либо убедиться, либо разувериться.       И он делает. Перебарывает свою горделивость и неуверенность. Вдыхает. Снова и снова. До болезненного спазма в лёгких и скрипучего смеха, отскакивающего лёгким эхом от полупустых стен.       Поразительно.       Чон Чонгук пахнет как мокрый асфальт после проливного дождя.       Пак Чимин отныне влюблён в этот запах.       Лёгкое головокружение и сладкое опоясывающее чувство внизу живота вынуждают фигуриста вернуться в реальность. В испуге Пак отбрасывает вещи на пол, отскакивая от них, словно от обжигающих языков пламени.       Этого не может быть. Нет-нет-нет. Глупости. У него просто-напросто давно не было интимной близости. Шалящие гормоны, физическая усталость и истощение выдают столь дурацкую ошибку. По-другому даже не назовёшь.       Само появление Чон Чонгука в его жизни — фатальная ошибка.       Самовлюблённый павлин, мудак и придурок. Он как кофе три в одном. Чимин ни за какие коврижки не станет пить эту напичканную дешёвыми составляющими мерзость. Даже его ладное тело, точёные черты лица и беспросветно чёрные глаза, в которые, заглянув один раз, навсегда можно остаться в категории пропавших без вести, никак не могут сгладить ситуацию и негативное впечатление омеги о нём. И тот факт, что Чонгук в два раза больше Чимина, даже без своей грёбаной хоккейной формы, в которой альфа выглядит настолько сексуально и горячо, что порой этот его образ приходит омеге во влажных снах, не говорит ни о чём. Очередная ошибка бестолкового мозга. Как и кудри альфы с выкрашенной в бирюзово-голубой цвет чёлкой и покрытая испариной бронзовая кожа, на которую Пак невольно засматривается всякий раз, стоит нахальному хоккеисту сократить расстояние до опасной близости.       Ошибка, ошибка, ошибка!       О чём Чимин вообще думает сейчас? Почему его мысли занимает образ человека, к которому он питает лишь ненависть и неприязнь? Нечего этому демону копошиться в его черепной коробке!       Поэтому фигурист, встряхнув головой, чтобы уж наверняка выбросить даже малейший намёк на зарождающуюся мысль, поспешно стягивает с себя нижнее бельё и носки, бросая в ту же сторону, что и остальную одежду, которую обещается по приходе домой сразу же забросить в стирку, чтобы даже флёра феромонов альфы на них не осталось, забирается в душевую кабинку. Хоть что-то дельное за последний час.       Настраивает температуру погорячее, упираясь лбом в ещё не успевший нагреться кафель перед собой, наслаждаясь тем, как вода мерно стекает по его изнеможённым и забитым мышцам.       Глубоко вдыхает и выдыхает, отчаянно стараясь забыть произошедшее за сегодняшний день: самодовольное лицо альфы и все его обидные словечки, тяжесть крепкого тела на своём и прожигающий душу взгляд бездонных чёрных глаз. Затягивающая чернота космоса и то менее бездонная, чем глаза хоккеиста.       Тянущее чувство, опоясывающее низ живота, становится всё более отчётливым, расходясь волнующим жаром по венам. Гулко сглатывая, омега приоткрывает налитые свинцом веки, обращая взор на водонепроницаемые наручные часы. Сверяет дату, подтверждая догадки и опасения: чёртова предтечка.       Как он мог запамятовать? Теперь-то столь бурная реакция на феромоны альфы абсолютно понятна. Вот и славно. Потому что иной подтекст Чимина не то чтобы устраивает. Но, с другой стороны, есть возможность не слишком-то зацикливаться на том, кто именно является инициатором той самой реакции. Обыкновенная физиология, инстинкты. Какой смысл злиться? Ничего не поделаешь.       Именно так утешает себя Чимин, из любопытства ради заводя подрагивающую ладошку за спину. Удерживая и оттягивая ягодицу чуть в сторону, блондин настороженно проходится одними кончиками пальцев по расселине. Удручённо выдыхает, стукаясь лбом о кафель перед собой. Он, чёрт возьми, мокрый. Мокрый прямо там. Из-за феромонов грёбаного Чон Чонгука.       Пак озлобленно фыркает от осознания в очередной раз этого до смешного глупого факта. Это мог быть кто угодно! Вселенная взаправду издевается над ним. Иначе как оправдать то, что из всех возможных вариантов его «истинным» оказался Чон, чтоб его, Чонгук? Вздор!       Предтечка всего лишь предтечка. Чимин не обязан вестись на поводу у прихотей своего внутреннего зверя. Он не собирается удовлетворять себя, думая о ненавистном альфе, который не так давно чуть не раздавил его своей огромной тушей. Поэтому, не испытывая никакого разочарования, отдёргивает ладонь от увлажнившегося пульсирующего входа, принимаясь намыливать тело до спелого румянца и звонкого скрипа.       Хочется поскорее добраться домой. Наконец за целый день, проведённый на воде и кофе, закинуть в себя что-нибудь съестное, но точно не жареное и не жирное, потому что у него треклятая диета, а после забраться в постель, включить сериал и расслабиться.       Единственное, на что Чимину остаётся надеяться, что еда и сон помогут справиться с накатившим наваждением. До течки целых две недели, за которые нужно постараться сократить взаимодействие с раздражителем до минимума, чтобы, не дай Бог, феромоны этого самого раздражителя не привели к сбитому циклу. У фигуриста очень строгий график, и выделенные выходные дни на столь грандиозное мероприятие, как чёртова физиология, он не собирается сдвигать раньше положенного срока.       Благо, Пак Чимин — сообразительный парень. В его арсенале всегда есть план «Б». Именно его воплощением омега и начёт заниматься в ближайшие дни.       А Чон Чонгук может катиться к чёрту. Фигурист не собирается впускать ненавистного альфу в свою жизнь. Ни под каким предлогом.       Правда ведь?

❦

      Не проходит и трёх дней, как Чиминов запасной план терпит полнейшее фиаско.       Перенеся дополнительные тренировки на время после окончания тренировок команды хоккеистов, тем самым устранив раздражитель, омега сделал только хуже. Внутреннего зверя не обманешь. Вот в чём кроется глобальных масштабов проблема. Не проблема — катастрофа.       Внутренний волк мечется и скулит, отчаянно пытается воспроизвести в памяти учуянные не так давно феромоны альфы.       Уже на следующий день после произошедшего Чимин пожалел, что постирал вещи, пропитанные восхитительным ароматом ненавистного хоккеиста. Ненадолго, но они бы помогли омеге продлить относительно спокойное и удовлетворённое состояние. Поэтому, не имея в арсенале ничего, что помогло бы держаться внутренней сущности на поверхности, скрашивать своё агрессивное и раздражённое настроение с каждым днём становится всё сложнее и сложнее. Пак и без того славится стервозным характером, а в периоды предтечки так и вовсе становится невыносимым и неуправляемым.       Что не остаётся незамеченным его любимым хёном, с которым они уже больше часа сидят в кафетерии при ледовой арене, попивая кофе после основной тренировки.       — Не совсем понимаю, в чём проблема, Чимин-а, — делая нерасторопный глоток из стаканчика, будничным тоном говорит Хосок. — Просто предложи ему вместе провести твою грядущую течку, вот и… — старший не успевает даже договорить: весь скукоживается под свирепым взглядом потемневших карамельных глаз, обращённых на него.       — Хосоки-хён, ты, видимо, ослышался, — Чимин, выдавливая из себя нарочито любезную улыбку, решает уточнить ещё раз, чтобы уж наверняка прояснить весь масштаб той задницы, в которую угодил: — Причина этой катастрофы — грёбаный Чон Чонгук! — на несколько секунд теряя самообладание, произносит ненавистное имя слишком громко, из-за чего ловит на себе странные взгляды других спортсменов.       Смаргивая наваждение, утыкается носом в бумажный стаканчик, пряча пунцовое лицо. Не хватало ещё, чтобы кто-то кроме хёна прознал об этой компрометирующей информации.       — Я, конечно, безгранично рад и даже завидую в какой-то степени, что в твоей Вселенной работает всё так просто и легко, но неужели мне действительно стоит напоминать тебе, какие у нас с ним отношения? Если коротко: абсолютно противоположные к определениям «просто» и «легко», — уже намного тише произносит фигурист, переводя зашедшееся дыхание.       Воцаряется молчание. Пак, к слову, уже пожалел о том, что рассказал об этом своему другу, которому обычно всегда всё рассказывает. Хоби — один из тех немногих близких людей в его жизни, которому он может доверить свои самые сокровенные тайны и не остерегаться того, что они всплывут на поверхность или, того хуже, что его осудят или начнут попрекать.       Однако это не отменяет прямолинейности хёна, в чём Чимин и убеждается в ту же секунду:       — Знаешь, физиологии как-то плевать на ваши, — открывает воображаемые кавычки, — отношения, — закрывает.       Хосок, отодвигая стаканчик в сторону, кладёт ладонь поверх ладони Чимина, мягко сжимая ту в поддерживающем жесте, и говорит:       — Не хочу тебя расстраивать, Чимин-и, но если Чонгук действительно тот, к кому тянет твоего внутреннего волка, вряд ли ты сможешь как-то это изменить. Хоть на край света переберись, твою сущность всё равно будет притягивать к нему как магнит.       Омега куксится, внимая словам старшего, которые, в общем-то, не стали для него каким-то невероятным открытием. Но что, если Чимин не хочет придерживаться выбора, который сделала за него физиология? Разве это справедливо и честно? Он и подавно в эту чушь про истинность не верил, пока на себе не ощутил её влияния и не прочувствовал в должной мере её проявлений.       С того злополучного дня всё будто переменилось. Чимин стал рассеянным и неуклюжим, потому что концентрация внимания безбожно рассредоточена. Мысли в голове стали беспорядочными и хаотичными, направленными исключительно на одного конкретного человека. Образ и запах альфы — нынешние завсегдатаи черепной коробки фигуриста. Из-за чего омегу настигает полнейший диссонанс. Шестерёнки стопорятся, не понимая, в каком направлении двигаться дальше: в сторону здравомыслия и логики или в сторону глупых эмоций и чувств, так некстати обострённых из-за предстоящей течки.       — Я не могу, понимаешь? — голос предательски хрипит, в уголках глаз собирается жгучая влага. — Он самовлюблённый и напыщенный придурок… — причитает озлобленно. Достаточно лишь одного воспоминания о хоккеисте, как внутри Чимина начинает бурлить злость и отторжение. — А ещё он садист. Точно тебе говорю. Ему нравится издеваться надо мной, злить меня, подкалывать меня и называть такими словечками, как «принцесса», или «крошка», или «злючка». Держу пари, ему приносит это сказочное удовольствие, — пыхтит омега, нервно ковыряя пальцем пластиковую крышку от стаканчика.       Не успевает даже перевести дух, как очередное ругательство срывается с его губ:       — Я уже молчу о том, что он игнорирует тот факт, что я его хён. Ни разу не слышал от него уважительного обращения в мою сторону!       Хоби, заслышав об этой претензии, мягко посмеивается и торопится осадить пыл омеги, пока не стало уж совсем поздно:       — Чимин-а, — растягивая имя младшего на языке, словно сливочную карамельку, решает напомнить на всякий случай: — ты старше его всего на полгода. С чего бы ему называть тебя хёном? — задаётся вопросом, ответ на который получает в виде ошарашенного выражения лица собеседника. — И вообще: ты не думал о том, что таким образом Чонгук просто пытается привлечь твоё внимание? Потому что, по правде говоря, со стороны это выглядит именно так, — поджимая губы и покачивая головой, как болванчик, говорит Хосок. — Готов поставить всё, что есть: ты нравишься ему. И нравишься не с подтекстом «Я хочу его трахнуть и забыть», а в самом что ни на есть глобальном смысле этого слова.       Чимин застывает в одном неподвижном положении от услышанного. С приоткрытого рта срывается невнятный звук, который максимально отражает смятение и неверие в сказанное. Слова драгоценного хёна настолько возмутительны, что даже смешно.       Гулко сглатывая, Пак уже порывается возразить, но его прерывает приятный бархатный голос откуда-то позади:       — Чимини-хён…       Ох, ну хоть кто-то обращается к нему в уважительной форме!       Чимин, конечно, сразу понимает, кому принадлежит и голос, и манера обращения, поэтому тут же оборачивается, натыкаясь на высокую фигуру одного из немногих альф, к кому не испытывает отвращения, а наоборот, тёплую дружескую симпатию.       — Ыну! — омега тут же поднимается с места, чтобы обняться с фигуристом-парником.       Альфа мягко улыбается, обнимая фигуриста в ответ. Не забывает поздороваться и со вторым хёном.       — Как дела? Что-то случилось? — осторожно отстраняясь, интересуется Чимин. Они уже виделись и болтали сегодня, но то было утром.       Рассматривая красивые черты донсена, омега чуть склоняет голову вбок.       Шестерёнки в голове внезапно возобновляют движение. Как можно догадаться, не в направлении сердца, эмоций и чувств. Логика и самоконтроль для него всегда были приоритете. Поэтому очередной запасной план, назревающий со скоростью света, не заставляет себя долго ждать.       — У меня всё отлично, хён, — сохраняя на губах милую улыбку, отвечает альфа. — Да, в общем-то, у меня есть одна просьба. Мой напарник с завтрашнего уходит на больничный на несколько дней. Сам понимаешь, — подтягивая лямку спортивной сумки, чуть смущённо говорит парень. — Не хочешь составить мне компанию на тренировках, Чимини-хён? Если у тебя есть время и желание, конечно.       Пак плавится натуральным образом. Ну как ему можно отказать? Одни щенячьи глаза и мягкий тон чего стоит. Чимин питает слабость с такому типу альф. К тому же Ыну подходит к нему с этой просьбой ни первый раз и ни первый год. Они давно знакомы, и всякий раз, когда его омега-напарник уходит на больничный по причине течки, Чимин с радостью соглашается заменить его, тем самым не только выручая альфу, но и прокачивая свои собственные навыки.       — Да-да, конечно! — без промедления отвечает фигурист. — После вечерней тренировки хоккеистов тебя устроит? — спрашивает Чимин, заведомо зная, что получит положительный ответ.       Они болтают ещё минут пять о всяком. После чего альфа прощается с обоими хёнами, оставляя их наедине.       Чимин с воодушевлением плюхается на стул, тут же улавливая на себе озадаченный взгляд друга.       — Чимин-а… — Хосок, укоризненно вскидывая бровь, заглядывает в карамельные глаза, донельзя наполненные азартом и озорством. — Ты не станешь этого делать.       Младший фыркает на реплику. Зачёсывая белокурую чёлку назад, спешит ответить:       — Не имею ни малейшего понятия, о чём ты говоришь, Хосоки-хён, — строит невинные глазки, легонько пожимая плечами.       — Айщ! Не придуривайся! — протягивает ладонь к ладони Пака, шлёпая его по пальцам. — Я знаю, что ты задумал, маленькая заносчивая задница! — не успевает продолжить, как его бесцеремонно перебивают:       — Моя задница не маленькая! — Чимин давит нарочито милую улыбку, не имея никакого желания слушать поучительные речи. Омеге выпал такой шанс! И он сделает все возможное, чтобы его не упустить!       — Действительно воспользуешься этим милашкой? Как ему потом в глаза смотреть будешь?       Пак шлёпает хёна в ответ по руке.       — Ты за кого меня принимаешь? Я не собираюсь им пользоваться. Мы с Ыну хорошие друзья, если ты не забыл. Просто его феромоны не такие яркие и терпкие, как у остальных альф. Поэтому, думаю, это поможет мне скрасить оставшееся время до самой течки. Как только она наступит, я слягу дома со своей коробкой с игрушками и морозилкой, до отказа забитой мороженым. Классика жанра и все дела, — как на духу выкладывает свой «гениальный» план, посматривая на наручные часы. У него остался ещё один заход на лёд после окончания тренировки хоккеистов.       Хосок только и делает, что удручённо тычется лицом в раскрытые ладони. По правде говоря, у него уже не осталось сил бороться с упрямством Чимина. Который год подряд.       — Да-да-да, — не дожидаясь ответа в устном формате, решает закончить разговор на эту тему следующим умозаключением: — Я просто попробую, ладно? Если мне не станет лучше, обещаю, что возьму дополнительные больничные дни, чтобы не мучить ни себя, ни тебя, ни других своим присутствием на тренировках, — щебечет фигурист, попутно поднимаясь с насиженного места. — Мне пора, ладно? Спасибо, что выслушал, хён-и, — омега подходит к продолжающему сидеть старшему, чтобы обнять на прощание.       Чон устало улыбается, одной рукой обнимая Чимина за талию. Какой бы заносчивой задницей ни был Пак, он по-прежнему остаётся его близким другом. Хоби давно привык к его заскокам, поэтому в принципе не сильно удивляется принятому Чимином решению. Про его отношения с Чонгуком он, конечно, знает, потому что, как только хоккеистов перевели на их арену, блондин не переставая куксился и плевался в их сторону. А уж когда дело дошло до личного знакомства с командой, там Чимину и вовсе крышу сорвало с петель.       По большей части перебранки младшеньких забавляют его. Но сколько Хосок ни наблюдает за их отношениями со стороны, факт остаётся фактом: фигурист неравнодушен альфе. Это абсолютно очевидно. И что-то подсказывает, что очевиден этот факт не только для него одного. Потому что тот же воздух между Чимином и Чонгуком буквально искрит. Не бывает так между людьми, которые испытывают к другу лишь ненависть. У их ненависти иная аура. И как это вдолбить в белокурую голову друга, Хоби не то чтобы понимает.       — Заедешь завтра за мной? — спрашивает Чимин, отстраняясь.       — Как и всегда, — лаконично отвечает второй фигурист, поднимая на него взгляд. Усмехаясь, рассматривает миленькое выражение лица, которое Пак состроил специально для него. Пока в поле зрения не начинают мелькать посторонние лица. — Давай, иди, а то потные щенки уже начали вываливаться из раздевалки, — вздёргивает подбородок в сторону хоккеистов, постепенно заполняющих кафетерий. — Не напорись на одного из них, а то мало ли, завалишь его прямо здесь, — подмигивая и звонко хохоча, говорит Хосок.       — Дурак! — фыркает Чимин и шлёпает омегу по плечу. Всё же прислушивается к совету и поспешно удаляется, бросая короткое «До завтра, Хоб-а».       Покидая кафетерий, Пак недолго петляет по лестнице и опустевшему коридору, направляясь в раздевалку для фигуристов. В голове, как заевшая пластинка, крутится «лишь бы не пересечься, лишь бы не пересечься, лишь бы не пересечься». Чимин не имеет ни малейшего понятия, как отреагирует его внутренняя сущность, уловив жаждущие феромоны ненавистного альфы.       Фигурист не будет лукавить: ему страшно. Страшно, что он не сможет справиться с управлением над собственным сердцем, стремящимся найти свою обитель в человеке, с которым ему быть просто не суждено. Вселенная, кажется, ошиблась с выбором. Не могут они подходить друг другу: список так велик, что даже не стоит начинать перечислять причины.       Высказанное хёном предположение тоже не помогает переварить ситуацию. Как он может нравится Чонгуку? В его вкусе наверняка милые, покладистые и послушные, всегда готовые раздвинуть перед ним ноги и отдаться только по той причине, что он возрастающая звезда спорта. А Чимин что? Чимин — склочная сука. Вот хоккеист и донимает его.       Озадаченный мыслями фигурист на автомате прикладывает к электронному замку ключ-карту, висящий бейджем на шее, не сразу замечая, что раздевалка, в общем-то, открыта. Кого уже сюда занесло? Время всех плановых тренировок для фигуристов давно закончено.       Проскальзывая внутрь, Чимин оглядывается по сторонам, не находя ни единой живой души. Неужели кто-то забыл закрыть дверь? Так он думает до того момента, пока со стороны душевых не разносится шлёпающий звук тапочек о кафельное покрытие.       Проходя мимо своего шкафчика, Пак интереса ради следует туда, откуда раздаётся звук. Даже за угол не успевает завернуть, как врезается в чьё-то тело: влажное, массивное, мускулистое тело.       Тело, принадлежащее альфе.       Тело, принадлежащее Чон Чонгуку.       — Какого чёрта? — невольно срывается с губ омеги.       — Чимин-щи? — хрипит хоккеист с некоторой долей испуга в голосе.       «Чимин-щи»? А где же привычное «принцесса», или «крошка», или «злючка»? С какой стати Чонгук обращается к нему как «Чимин-щи»?       Столкновение и для альфы стало полнейшей неожиданностью, потому что, когда он входил, раздевалка была пустой. А вошёл он примерно пять минут назад. Осоловело промаргиваясь, парень едва успевает удержать соскальзывающее с бёдер полотенце.       Ах, да! Чимин забыл упомянуть, что помимо того, что тело, с которым он столкнулся, влажное, массивное и мускулистое, оно ещё оказывается почти нагим. Умопомрачительно!       Поспешно отскакивая от возвышающегося над ним скалой альфы, Пак чеканит по слогам каждое слово:       — Что ты здесь делаешь?       Дыхание внезапно становится рваным и частым, в то время как грудную клетку затапливает знакомое жгучее тепло. Коротко вдыхая, Чимин застывает, словно изваяние.       Этот запах. Этот чудесный запах: он везде и всюду. Окутывает, оплетает подрагивающего омегу, вынуждая внутреннего зверя поскуливать от желания получить больше. Больше феромонов альфы, больше обнажённой кожи альфы…       Вот же чёрт!       — Прикройся! — не успев получить ответа на поставленный вопрос, злобно фыркает фигурист.       Едва успевает мазнуть голодным взглядом по ладному телу, наблюдает за тем, как тот перекрещивает руки на груди, не закрывая и одной трети всего великолепия спортивной фигуры.       Чёрт! Чёрт! Чёрт!       Чимин внутри себя вопит от восхищения и восторга. Какой же он огромный, Господи Боже! Везде! Одни сплошные мышцы: рельефные и так красиво перекатывающиеся под бронзовой кожей. Выпуклые кубики пресса и пояс Аполлона вытряхивают из черепной коробки последние крупицы здравого смысла. Это безумие. Чёртово безумие!       Жадно облизывая стоящего перед ним хоккеиста, омега непроизвольно закусывает нижнюю губу до того больно и сильно, что во рту ощущается неприятный металлический привкус. Едва-едва заставив себя поднять замыленный взгляд на нахальное лицо, как блондин жалеет об этом решении в ту же секунду.       Во-первых. Самодовольное выражение лица, которое Пак привык видеть на альфе, отсутствует. То есть совсем.       Во-вторых. Чимин попал. Попал конкретно. И осознание этой, казалось бы, элементарной истины лупит по восприятию с таким размахом, что перед глазами начинает устрашающе темнеть.       Влажные смоляные кудри, с которых по разрумянившейся коже расходятся мокрые дорожки, липнут к вискам, ушам и задней стороне крепкой шеи. Несколько прядей чёлки, выкрашенных в голубовато-бирюзовый цвет, налипают на лоб, делая образ хоккеиста не иначе, чем сказочным: Чонгук похож на русала. Тёмные, увлекающие своей бездонностью глаза смотрят на блондина в упор. В них разве что погрязнуть и кануть на дно. Скуластое лицо максимально расслаблено и безмятежно, из-за чего альфа выглядит уж донельзя горячим.       За какие грехи на Чимина ниспослано такое «наказание»? Уму непостижимо!       — Ты в порядке? — Чон, в тоне которого отчётливо слышатся нотки обеспокоенности, уже порывается приблизиться к чуть накреняющемуся в сторону фигуристу, но тот вовремя выставляет руки перед собой, показывая альфе не подходить.       — Чонгук, что ты здесь делаешь? — дублирует вопрос, прислоняясь виском к холодному металлу шкафчика.       Задерживает дыхание, отказываясь впускать в лёгкие новую порцию божественных феромонов, которыми ими от Чонгука либо безбожно разит, либо это обоняние омеги в предтечном состоянии обострилось до предела.       — Я… — посматривая на фен в своей руке, торопится ответить на вопрос. — Фен в нашей раздевалке сгорел пару дней назад, — тихим вкрадчивым голосом рассказывает хоккеист. — Наш тренер должен на днях привезти новый. Поэтому мы пока пользуемся вашим. Если что, ваш тренер разрешил, — уточняет на тот случай, если Чимину вздумается учинить скандал.       Чимину и вздумалось бы учинить скандал. Чем не повод? Но мелкий засранец его опередил, вовремя сделав уточнение. Помимо этого, он вспоминает, что у всех парней из команды, с которыми омега пересекался по пути в раздевалку, были влажные волосы. Видимо, никто из них не стал заморачиваться с сушкой. Кроме Чон Чонгука, конечно. Ничего удивительного.       — Ладно, — пожимая плечами, безразлично говорит фигурист, — просто верни, как закончишь.       Отпрянув от чужого шкафчика, омега направляется к своему. Как ни в чём не бывало. Будто за его спиной не стоит практически обнажённый альфа с умопомрачительным телом и запахом, которым Чимин тайно желает задохнуться.       Открывая свой шкафчик, Пак вынимает чехол с коньками, чтобы переобуться. Чем он и занимается добрые пять минут, думая о том, что хоккеист уже давно покинул раздевалку. Но не тут-то было.       — Так ты теперь занимаешься после нас? Несколько дней не видел тебя, Чимин-щи, — раздаётся приглушённый голос позади.       На периферии сознания маячит мысль о том, как глупо и раздражающе звучит из уст Чонгука это нарочито вежливое «Чимин-щи». Лучше уж продолжает звать Пака всеми теми ласковыми словечками, которые он беззаботно использовал ранее.       — Твои дедуктивные навыки на высоте, Шерлок, — огрызается Чимин. Это происходит само собой, рефлекторно. Омега настолько привык к такому стилю общения между ними, что совершенно не отдаёт своим реакциями отчёта. Чонгук не поддразнивал, спросил корректно. Но блондин на автомате дерзит и фамильярничает.       Странная неловкость иголкой просачивается под кожу, вынуждая омегу больно прикусить слизистую на внутренней стороне щеки. Впрочем, неловко он чувствует себя до одного конкретного вопроса, который срывается с губ альфы совершенно неожиданно для фигуриста, заставляя того впасть в ступор.       — Из-за прошлого раза? Из-за меня?       Едва утихомирившаяся озлобленность моментально набирает обороты. Даже, кажется, в удвоенном формате, разжигая прожорливое пламя внутри до необъятных масштабов. Чимин разве что огни не метает по несчастной раздевалке.       Кем он себя возомнил? Грёбаным Богом?       — Много на себя берёшь, милый, — сквозь зубы цедит Чимин, оборачиваясь через плечо. — Мне нет до тебя и твоих сумасбродных выходок никакого дела, — заканчивая шнуровать коньки, блондин поднимается на ноги.       Убирает чехол обратно в шкафчик и закрывает его. Прихватывая с собой телефон, пустую бутылку и перчатки, омега подходит к кулеру, который загромождает огромное тело хоккеиста, чтобы набрать себе воды. Чимину достаточно недовольно выгнуть бровь, чтобы альфа сдвинулся с места.       В этот раз Чонгук безмолвен. Это должно радовать, да? Но блондин злится, сам не понимая почему. Он всем сердцем презирает неуважительное обращение хоккеиста, его развязное поведение. Но конкретно сейчас, когда альфа по какой-то причине молча сканирует его не наполненным превосходством взглядом, Чимин становится куда более раздражительным, нежели в те моменты, когда спортсмен пренебрегает нормальным адекватным общением.       — Заруби себе на носу, Чон, — заканчивая набирать воду, омега поворачивается в сторону полуобнажённого парня, тыча наполненной бутылкой прямиком в крепкую грудь. — Ты для меня пустое место, — на удивление, голос не дрожит, несмотря на весь тот беспорядочный шквал мыслей в голове. — Жду не дождусь того дня, когда ты со своей сворой щенков покинешь нашу арену, — заглядывая в бездонные тёмные глаза, безбоязненно чеканит Чимин.       Сканируя беспристрастное и внезапно серьёзное выражение лица хоккеиста, Пак на одну-единственную секундочку задумывается над тем, что перегнул палку.       Но наваждение проходит так же скоро, как и появляется. И всё из-за неё, чёртовой усмешки на его до безобразного красивых губах.       Что ж, всё вернулось на круги своя. Не то чтобы Чимин поверил в то, что у альфы в кои-то веке появилось то, чем можно думать.       — Не забудь вернуть фен, сладкий, — фамильярничает блондин, одаривая ненавистного альфу нарочито любезной улыбкой. В отместку, так сказать. Чимин отныне будет играть по его же правилам. Ибо нечего тут строить из себя всемогущего Бога.       Покидая раздевалку, омега чувствует, как внутри всё сжимается и саднит. В уголках глаз предательски жжётся. Почему Чимин ощущает это? Почему Чимин ощущает боль? Она жалит прямиком в сердце, загоняя тем самым внутреннего зверя в клетку. Его волк надсадно скулит, беспощадно раненный, потерявший всякую надежду найти свою обитель, своё пристанище в другом человеке. В неправильном человеке.       Возвышая взгляд кверху, чтобы жгучие слёзы не исполосовали пунцовые щёки, фигурист потряхивает ладонями, используя дыхательную практику, отчаянно пытаясь успокоиться.       Это всё гормоны, не более того. Гормоны и физическое истощение. Паку всего-навсего нужно дотянуть до больничного. Тогда-то всё и наладится, да? Находясь дома, в своём уютном гнёздышке с коробкой игрушек и забитой мороженым морозилкой, он наконец сможет привести себя в чувство.       Сейчас Чимин в очередной раз получил доказательство того, что им с Чон Чонгуком не по пути.       Произошла небольшая ошибка. Маленькая помарка. Непредвиденный сбой системы. Называть можно как угодно. Но факт остаётся фактом: они не предназначены друг для друга.       Ни в этой жизни, ни в следующей. Ни в одной из параллельных Вселенных. Никогда и нигде.       Правда ведь?

❦

      Не правда.       Чёрт бы побрал эту истинность! Но все установки в голове Пака касательно ненавистного хоккеиста оказываются жалкой, никчёмной неправдой.       Убеждается в этом Чимин буквально через несколько дней. Во время очередной тренировки с другим альфой.       Ыну очень мягок, деликатен и осторожен в каждом действии. Но даже самые нежные касания с его стороны оседают на коже омеги колкими разрядами тока. Его до этого казавшиеся приятными и ненавязчивыми феромоны отныне становятся для восприятия до того яркими и терпкими, что у фигуриста голова идёт кругом всякий раз, стоит им сократить расстояние до ничтожно близкого.       Зачем только Чимин подписался на это? Почему в очередной раз не послушал друга, который предупреждал о том, что исход может быть плачевным? Как теперь Пак может отказать милашке-альфе, когда уже дал своё согласие на совместные тренировки?       — Чимини-хён… — бархатный, вкрадчивый голос донсена вырывает фигуриста из забвения. — У тебя всё хорошо? Ты выглядишь слегка… — Ыну обеспокоенно оглядывает острые черты лица омеги, пока они делают короткую разминку. — Болезненно, — заканчивает мысль, произнося это слово максимально осторожно, чтобы ненароком не обидеть. Но бледный вид хёна действительно вынуждает альфу озадачиться вопросом его состояния.       — Я в порядке, — профессионально лжёт Чимин, продолжая растягиваться.       Не в порядке он ни черта. Не был и отныне не будет. Кажется, что никогда.       Омеге плохо во всех возможных вариациях этого слова. Тело не слушается, голова не работает. Чимин будто пребывает в анабиозе. Страшное состояние на самом деле. С ним такое впервые. Единственное желание, обуревающее его воспалённый и зацикленный на одном конкретном человеке разум, заключается в том, чтобы безвылазно находиться в постели с тем самым конкретным человеком, к которому по всем канонам должен испытывать ненависть. Но она будто испаряется по мановению волшебной палочки, именуемой чёртовой физиологией.       Феромоны альфы преследуют его по пятам, мерещатся, приходят во снах. Пак даже стал поддаваться своему горячечному наваждению, разворотив коробку с игрушками раньше положенного времени. После целого дня на ногах это кажется божьим благословением: второпях переодеться в домашнее, забраться в постель и забыться на битые два часа, ублажая себя разными способами.       Если бы это хоть на унцию позволило снизить ту степень всепоглощающего пламени где-то внутри. Увы. Сущность волка взаправду нельзя обмануть, обхитрить. Тот всё продолжает надрывно скулить, ища способы вырваться из клетки, в которую Чимин его заточил.       Всё естество стремится к нему, к его восхитительному телу, к его умопомрачительному запаху.       Фигуристу кажется, что ещё чуть-чуть, и он просто начнёт сходить с ума. Наверное, так и ощущается ломка у зависимых. Никогда бы в жизни Чимин не подумал о том, что можно стать зависимым от другого человека в таком контексте. Отвратительное чувство беспомощности и безнадёжности изо дня в день кромсает на куски. И всему виной чёртов Чон Чонгук, свалившийся на голову, словно снег в разгар летнего пекла.       Едва справляясь с подступающим к горлу комом и лёгким головокружением, Чимин продолжает идти напролом. Заниматься в зале и на льду по несколько часов подряд, насилуя своё и без того едва устойчивое физическое состояние до полнейшего изнеможения.       Тело в преддверии течки становится чуть одутловатым и мягким, несмотря на то, что фигурист по-прежнему продолжает придерживаться строгой диеты. Он терпеть не может это чувство. Всегда сухой и подтянутый, в такие моменты, как сейчас, когда бразды правления абсолютно несправедливо переходят бушующим гормонам, ему едва удаётся смотреть на себя в зеркало без пренебрежения. Обтягивающие вещи моментально заменяются безразмерными, что позволяет скрыть недостатки, которые, по правде говоря, заметны только для него одного. Знание того факта, что скоро всё пройдёт, хоть как-то позволяет держаться на плаву, не унывать и не зацикливаться.       — Чимини-хён, уверен, что не хочешь закончить сегодня пораньше? — всё допытывается альфа, когда после получаса тренировки замечает, что на старшего накатывает уж совсем упадническое настроение.       Те поддержки, которые они прорабатывают сегодня, задействуют крайне близкое расположение тел друг к другу. Тело альфы, безусловно, крепкое и сильное, он куда выше и мощнее омеги. Но как бы Чимин ни старался убедить свою внутреннюю сущность расслабиться в объятиях фигуриста, получать удовольствие от тактильного контакта, привередливый волк не слушается. Отфыркивается от чужих феромонов, куксится от мягких касаний и близости с сильным телом альфы.       Не то. Не тот запах, не тот взгляд, не та аура и энергия. Ыну милый и вежливый для своего естества альфы. В любом другом случае Пак бы с удовольствием углубил их отношения в куда более близкие, чем просто хорошая дружба. Но всё перевешивает наличие в его жизни ненавистного хоккеиста, который засел в недрах сознания так крепко, что не выкорчевать. Как вредоносный сорняк, в самом деле.       — Да, думаю… — не успевает договорить, потому что со стороны выхода на лёд раздаётся громкий шум.       Блондину даже нет надобности оборачиваться, чтобы понять, кто является его причиной. Ну, потому что кто ещё станет стучать грёбаной клюшкой по борту, чтобы привлечь к себе внимание? Ответ очевиден.       Ыну настороженно поглядывает на Чимина, как бы спрашивая: «Это он по твою душу пришёл или по мою?» Ответ и на этот вопрос очевиден.       Альфа осторожно опускает омегу на лёд, но ладони с талии убирать не спешит. Чем и думает воспользоваться Чимин, решая проверить одну мозолящую подсознание догадку. Догадку Хосоки-хёна, если уж быть более достоверным.       — Да, давай закончим на этом, — договаривает блондин, одаривая младшего мягкой улыбкой. Перехватывая его широкую ладонь своей, утягивает парня за собой, направляясь в сторону выхода.       На Чонгука Пак не смотрит. Намеренно. Сам побаивается того, что догадка хёна может оказаться правдой. Если бы он взаправду нравился Чону, стал бы тот вести себя подобным образом? Говорить и вытворять все те ужасные вещи? Кто так делает вообще? Глупости. Либо у хоккеиста есть некоторые проблемы с головой. Шайбой, видимо, кто-то зарядил разок-другой, что все мозги отбило. Травмоопасный вид спорта, не поспоришь.       Останавливаясь в аккурат подле бортика, фигурист опережает Чимина, бросая в сторону хоккеиста:       — Чонгук, — голос его неожиданно твёрд и строг, что крайне удивляет Пака.       — Ыну, — с той же интонацией отвечает Чон.       Хоккеист ненавязчиво толкается языком в щёку, сканируя тёмным взглядом сначала Чимина, затем альфу, упрямо игнорируя их по-прежнему переплетённые в замок пальцы.       Дыхание учащается. Сердцебиение раздаётся гулким стуком крови в ушах.       Чимин необдуманно вдыхает носом сгустившиеся феромоны обоих альф. Их концентрация настолько высока для восприятия чувствительным обонянием Пака, что у него непременно начинает кружиться голова. Тошнота подступает горлу, но фигурист вовремя сглатывает неприятный ком.       — Какими судьбами? — задаётся вопросом альфа-фигурист.       Губы Чонгука растягиваются в насмешливой ухмылке. Точно как в тот раз, когда Чимин сказал ему, что альфа для него пустое место. Нахальный ублюдок!       — Чимин-щи, — лаконично отвечает хоккеист, переводя потемневший взгляд на омегу. — Хотел поговорить кое о чём, — чуть приподнимает бровь, разглядывая румяное личико блондина с неподдельным интересом.       Пак не может отвести от хоккеиста глаз. От его точёных черт лица и крепкой шеи с пульсирующей и источающей восхитительный аромат жилкой под бронзовой кожей.       Воспоминания того злополучного вечера, когда они столкнулись в раздевалке, моментально окутывают рассредоточенное сознание фигуриста. Огромное, почти обнажённое тело альфы маячит перед глазами яркими ослепляющимся вспышками, посылая импульсы сладкой истомы в нижнюю часть живота.       — Чимини-хён, — бесстрастно поправляет Ыну.       Чонгук даже не удосуживается поднять взор на второго альфу, продолжая испепелять своими бездонными чёрными омутами раскрасневшегося омегу. Окружающий их воздух едва ли не искрит от степени напряжения.       Чимин, понимая, что, если сейчас же не разгонит их по разным сторонам, свалится в обморок от ядерной смеси густых феромонов, обращается к альфе-фигуристу:       — Всё хорошо, — мягкий паточный голос вспарывает наэлектризованный воздух, вынуждая Ыну чуть утихомириться. Омега укладывает ладошку на его крепкую широкую грудь, перетягивая на себя всё внимание. — Прости, что из-за меня пришлось закончить нашу тренировку раньше, — заглядывая в тёплые карие глаза донсена, успокаивающе проводит по выпуклым грудным мышцам.       Краем глаза Пак замечает, с каким остервенением бегают желваки на чужом лице. Феромоны Чонгука становятся такими насыщенными и яркими, что волк, заточенный внутри Чимина, мечется из стороны в сторону и надсадно скулит, рвётся наружу, прямиком в объятия ненавистного хоккеиста.       Так блондин и послушал свою внутреннюю сущность. Это же как низко нужно пасть, чтобы повестись на поводу у глупых инстинктов, вверяя себя в лапы этого бездушного изверга? Никогда и ни за что в жизни!       — Всё в порядке, Чимини-хён, — в привычной вежливой манере отвечает Ыну. — До встречи в пятницу, — прощается фигурист. Обнимает омегу, продолжая настороженно поглядывать на Чона. — Ты уверен, что всё нормально? — на всякий случай решает удостовериться, деликатно отстраняясь от хрупкого тела и размыкая замок из их переплетённых пальцев.       — Да, — хриплым голосом отвечает Чимин. Обманывает. Себя и всех остальных.       — Ладно, — всё же уступает, несмотря на то, что внутри клокочет какое-то подозрительное волнение за старшего.       С Чонгуком он не прощается. Лишь одаривает альфу непроницаемым взглядом, не питая к нему никакого доверия.       Хоккеисту, впрочем, до этого нет никакого дела. Проводив фигуриста небрежно вскинутой бровью, моментально переводит всё своё внимание на строптивую конфетку.       — Чего тебе? — фыркает Чимин в его сторону.       Ох, как же Чонгук соскучился по этим чудесным моментам. Как только омега перенёс свои дополнительные занятия на время после тренировок хоккеистов, жизнь альфы, кажется, померкла. Чону безбожно не хватает их перебранок и ссор.       — Зашёл поздороваться, — невинно пожимая плечами, отвечает Чонгук. — Когда успел в парники затесаться, принцесса? — растягивая губы с отчётливым купидоновым луком в привычную насмешливую ухмылку, интересуется хоккеист.       Чимин едва ли не давится слюной, рассматривая идеально ровный ряд зубов и маленькую родинку под нижней губой. Гулко сглатывая, Пак немного увеличивает расстояние, скользя от бортика к центру.       Медленно, но верно его всё же накрывает. Усохший от голода желудок туго сжимается, вынуждая лицо фигуриста скривиться от неприятных ощущений.       Слишком много всего: физическое истощение, бурлящие гормоны, обезумевший зверь, заточенный внутри.       Но самое главное — феромоны. Феромоны, феромоны, феромоны. Они везде и всюду: липнут к коже, к горлу, к дыхательным путям. Впрыскиваются в кровь, как долгожданный наркотик, от которого омега слишком долго воздерживался, мучаясь в страшных ломках.       — Чон, если ты не планируешь вести конструктивный диалог, я, пожалуй, вовсе воздержусь от общения, — щебечет фигурист, скользя как можно дальше от альфы.       У Чимина нет ни то что желания фамильярничать — элементарных сил. Единственное, что тревожит его в данную минуту, так это то, как бы ему не свалиться в обморок. Потому что все предпосылки к этому увлекательному мероприятию есть.       Расстояние не помогает, не спасает, как рассчитывал фигурист. Кажется, становится только хуже. Глупо было надеяться на то, что в этот раз всё обойдётся. Но Чимин ведь упрямый донельзя.       Напрочь забывая про присутствие альфы, блондин спешит примкнуть к бортику на противоположной стороне. В этот момент уже не до смеха.       Едва Чимин успевает опереться на выпуклую часть, как перед глазами темнеет. Лёгкие перестают перекачивать воздух, а сердце — кровь.       Фигурист клюёт носом прямиком в борт, с грохотом обрушиваясь на лёд.       Зыбучая пустота утягивает его хрупкое тело на самое дно.       Всё становится неважным, ненужным, бессмысленным. В этом беспросветном мраке нет места для глупых волнений и будничных забот. Для «правильных» и «неправильных» людей, для любимых и ненавистных.       Есть только одно чувство — порабощающий страх.       Страх не вернуться назад.