Истории, рассказанные Совёнком. Легенда о храбрости

(1 июля 1987 года, пионерлагерь «Совëнок», 5:01) Светало. Лёгкий туман постепенно рассеивался. -Эхе-хе-хе, это ещё что, а вот это уж! Испытывают, значит, как-то раз в Америке новейшую сверхсекретную ядерную ракету. Ну, там, изготовили еë, значит, привезли потом на сверхсекретный полигон испытывать, поставили вокруг сорок тысяч лучших американских агентов как от внешней опасности ракету охранять, так и от внутренней — никак к ракете не подобраться, короче. Ну, значит, там приготовили уже всё к запуску там, снарядили топливом, ядерным зарядом, всё такое. А в это время сидят на заборе вокруг полигона две вороны. И первая ворона второй говорит: «Слушай, а ракета-то не взлетит». Вторая удивляется: «Это почему это она не взлетит? Очень даже взлетит, её ж какие умные люди делали, какие сверхтехнологичные материалы использовали — почему же она не взлетит?». А первая говорит: «А вот не взлетит». А вторая говорит: «Нет, взлетит». А первая: «Нет, не взлетит». А вторая: «А я тебе говорю: взлетит». В общем, слово за слово — поспорили они: первая ставит, что ракета не взлетит, а вторая — что взлетит. И, значит, запускают эту самую ракету, включают рубильник — а ракета такая: тю-у-у-у! — и падает. Вторая ворона поворачивается к первой, говорит сердито: «Ну что, накаркала, дура старая?». А первая ей в ответ: «Служу Советскому Союзу!» -Ха-ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха-ха! Ох, я не могу, ха-ха-ха-ха-ха! — Лена сидела на пеньке и заливисто смеялась. Ещё бы: они с Андреем уже больше получаса анекдоты травят. Лена, конечно, рассказала пару-тройку шутеек и на этом всё, больше никак не могла ничего вспомнить, а Андрейка — он тот ещё чëрт: руки в карманы сунул, ухмылочку залихватскую натянул, хрипотцу голосу приподдал, равнодушия во взгляд подбросил, состроил вид «бывалого» приключенца, будто не раз выходил из окружения в чужом саду с карманами, полными яблоками — и как пошёл анекдотами стелить: взад-вперёд ходит вдоль ворот прямо у дамы перед глазами, да после каждого прикола какой-нибудь новый прикол подбрасывает, веселит напарницу свою. Ну, а Ленке-то что? Ей хорошо, ей смешно, её красивый парень ходит развлекает — самый кайф для девчонок, с парнями-то посмеяться. Вот она и смеётся, пользуется жизнью по-полной, так сказать. А Андрей? Да ему или всë равно, или самому нравится даму веселить, чем он, собственно, и занимается. Заодно и поднимает себе самооценку и настроение. Про чукчу с десяток анекдотов рассказал, про Шерлока Холмса пару раз вспомнил, Горбачёва с Хрущёвым упомянуть не забыл — и смех и грех! А Лена всё смеётся. Андрею и самому как-то смешно стало и он незаметно похлопал себя по груди. -О, ещё один вспомнил! Этот ты точно знаешь. -Подожди! — Перебила его Лена,— Давай потом! — Она всё никак не могла остановиться со смехом,— Я уже смеяться устала! — Она всё смеялась и смеялась, заливалась своим красивым звонким девичьим хохотом, и никак не могла остановиться: уж очень хорошие были шутки у Андрея. -Как скажешь,— Пожал он плечами и отвернулся. Лена позади всё пыталась как-то уняться, Андрей же совсем не переживал. С какой-то, с расстановкой, что-ли, с некой такой важностью, вальяжной неторопливостью, зрелостью — по другому и не скажешь, наверное, он привычным, давно уже привычным ему движением руки достал из кармана военных брюк смятую пачку «Огонька», вынул оттуда одну, видавшую виды, сигарету, чиркнул спрятанной в рукаве зажигалкой — и смачно затянулся, плавно выдохнул. -Ты что, куришь? — Раздалось сзади. Андрей обернулся: Лена смотрела на него и отчаянно пыталась быть серьёзной, и у её глаз это вполне получалось, но на устах у неё всё ещё плясала улыбка на пару со смешками, и то и дело проскакивала где-то озорная искорка. Но вот взглядом Лена была совершенно серьёзна. Она задала вопрос и терпеливо ждала от Андрея ответа, зная, что просто так она его не получит, однако добьётся рано или поздно, если правильно себя поведёт. -А ты нет? — Усмехнулся Андрей и наполовину вынул из кармана блок «Огонька»,— Будешь? -Я не курю,— Ответила ему Лена и улыбка исчезла с её лица,— Так ты действительно куришь? — Она повторила свой вопрос. -Курю. Ещё и других обучаю,— Андрей опять усмехнулся и посмотрел куда-то вдаль,— Иногда,— Он вдруг повернулся к собеседнице и заглянул прямо ей в глаза,— А что? — Спросил уже он. -Ничего. Зачем ты это делаешь? — Серьёзно ответила и так же серьёзно спросила Лена, не отрываясь глядя на него. -Да не знаю,— Пожал плечами Андрей,— Хочется. Привычка такая,— Он снова затянулся и отвернулся в сторону. На выдохе он опять повернулся и пытливо посмотрел на Лену. -Это дурная привычка,— Сказала она. -Да? — Он иронически удивился и опять, в какой уж раз, усмехнулся,— Надо же. А я-то думал, что оно наоборот, лечит. А оно, оказывается, дурная привычка. Надо же, а я и не знал. Спасибо. -Зачем ты смеёшься? -Потому что смех продлевает жизнь. -Разве я говорю что-то смешное? -Да не совсем. Но доля смеха в твоих словах, признаюсь, есть. Вот скажи, например, кому какая разница, сколько мы проживём? И так ясно, что не очень долго, раз мы уже сами себя убивать начали. Ты вот была в рукопашной? — Андрей присел на корточки рядом с Леной и посмотрел на неё так, как будто ему двадцать лет, а ей всего лишь пять. Лене это не понравилось, и она недовольно ответила ему: -Нет, я не была в рукопашной,— Она сцепила руки в замок и положила их на колени,— А что? Это что-то меняет? — Лена посмотрела прямо ему в глаза, и больше не двигалась, ведь сейчас она как никогда ждала, что же он ей ответит, так как от его ответа зависели их будущие отношения, какими они будут: дружескими или же холодными. -А ничего. А вот я, например, в рукопашной-то побывал однажды, если ты понимаешь, о чëм я,— Андрей закрыл глаза,— И даже не знаю, нормально ли теперь то, что со мной происходит. -А что с тобой происходит? — Поинтересовалась Лена, заëрзав на пеньке. На её розовом лице отразились разом и тень любопытства, и небольшая долька страха. -А нихрена не происходит, вот что странно,— Он сделал новую затяжку, и отвернулся к дороге, решил сделать вид, что не заметил её выражения,— Как-то всё это обычно совсем, что-ли. Будто я каждый день этой х.рнëй занимаюсь, понимаешь? Каждый день,— Он вновь повернулся к ней,— Ну, или я настолько привык уже ко всей этой х.йне, что мне уж пох.й. -Радуйся тогда, что тебе не нравится? — Удивилась Лена,— Хорошо же ведь, что не мучаешься. Мучился — было бы намного хуже, разве нет? -Не знаю, не пробовал,— Андрей вздохнул,— Хочу спать,— Вдруг сказал он, и зевнул, прикрыв рот рукой,— Вздремну-ка я полчасика, хорошо? Последи за дорогой, пожалуйста, ладно? Разбуди меня, если что,— Андрей разлëгся на траве, подложил под затылок кулак и закрыл глаза; спустя полминуты он засопел. Лена вдруг осталась смотреть за дорогой одна, и это сперва немного обескуражило её: слишком внезапно всё произошло, слишком быстро уснул этот загадочный парень Андрей, веселивший её, слишком быстро она осталась без компании. Вообще, обычно она в ней и не нуждалась. Лена была достаточно интровертична и предпочитала держаться в стороне от большого количества людей, хотя с обществом проблем у неё не было: она умела находить с людьми общий язык, но компанию не заводила. С Андреем она разговор так и не закончила. Лена посмотрела на него: Андрей спал совершенно безмятежно, как ребёнок. Будто бы и не было ничего этого: никаких зомби, никаких рукопашных, никаких кровавых убийств — просто накосил травы молодой колхозный парень, устал, и отдохнуть прилёг. Улыбается ещё вот во сне, губами причмокнул чуть-чуть — хорошее, видать, парню что-то снится: или вкуснятина какая, или девочка хорошая. Чистый ребёнок — ну, разве ж не так? Всё в жизни хорошо, всё радостно, по жизни радуга посреди полянки — ну чем же не всё хорошо? Хорошо очень даже, лучше вроде как и не придумать, только … Лена смотрела на него и никак не могла оторваться: Андрей всегда казался ей очень привлекательным, а сейчас ещё и безмятежным, беззащитным. В обычной жизни она, не смотря на свою интровертичность, не могла не признавать, что уж слишком часто он попадался ей на глаза: то на завтрак вместе пойдут, то на обед, то на ужин, то сидит Лена на площади, книжку читает, а Андрей мимо проходит, то по делам, то просто так гуляет — и Лена обязательно его окликнет, улыбнётся приветливо, ручкой ему помашет — а он так это лениво повернётся в её сторону, кивнëт или подмигнëт вдобавок, ещё иногда чуть ногой шаркнëт и немного присогнëтся в поклоне — истинный джентльмен. Если уж он в хорошем настроении, и Ольга Дмитриевна на мозги накапать не успела, и на картах ему двадцать одно очко пришло — то ещё и может руку приветственно поднять правую или левую — как настроение будет. А у Лены прям такое тепло по телу от этого разливается — и не сравнишь даже ни с чем, наверное, самым близким будет как будто мама на ночь в детстве хорошую сказку прочитала — вот что чувствовала Лена, когда Андрей ей вот так отвечал. Ей в принципе нравилось, когда с ней по-хорошему обходились. С одной стороны: а кому такое не понравится? А с другой: а почему бы и нет? Человек — он человек и есть, он существо душевное, ласку любит, а особенно девушка. Девушки — это они только с виду такие недоступные-неприступные, грубые-жестокие и всё такое прочее — а на деле-то они души чувствительные, аккуратные, ранимые, тонкие, с ними жëстко нельзя обращаться — а парни-то многие этого всего не понимают, думают: «Раз один раз отказала — так и всё, пытаться не стоит, не выйдет». Это совсем не так. Если не получилось завести с девушкой отношения — ничего страшного, в мире таких как ты людей много, и как минимум половина с тобой не согласятся. Так что, дружище, если уж у тебя с девушкой не получилось — ничего страшного не произошло, бояться не стоит, и начинать себя унижать тоже не надо, просто ты, наверняка, нашёл не ту вторую половинку, которая тебе подойдёт. Может быть, девушка оказалась тем ещё божьим одуванчиков: эгоисткой, обманщицой или что-то около того. Или же дело в тебе — ты тоже мог сделать что-то не так, сказать что-то не то — дело может быть не только в «плохой» девушке, но и в «плохом» тебе. И очень часто бывает и второе. Ты тоже, к сожалению, не святой, можешь ошибаться и грешить. В принципе, как и любая девушка. В принципе, как и все люди на этой бренной земле. Лена смотрела на Андрея, да и не долго думая, сняла с себя рубашку, аккуратно несколько раз сложила её, тихонько присела на корточки возле Андрея и положила сложенную рубашку ему под голову. Потом она ещё долго смотрела на него, и умилялась всё больше и больше: Андрей сейчас был таким … Таким … «Он теперь такая булочка. Затискала бы. Насмерть»,— Лена отчётливо понимала, что занимается вещами, совершенно не достойными девушки, вся заливалась краской со стыда, но ничего не могла с собой поделать. Андрей ей всё же нравился, этого она не могла не признать. *** Шурика ещё класса с девятого жизнь приучила спать очень чутко. Поэтому он, ненадолго задремав во второй раз, но вдруг услышав сквозь сон треск ломающихся веток, сразу же проснулся, чуть прислушался и резво вскочил. Его чуткое ухо уловило движение на подступах к поляне. К ним шло несколько людей с двух направлений: со стороны лагеря и из лесной чащи. Шурик знал, как надо драться против группы, на зоне (да-да, именно на зоне) его этому научили, изрядно тумаков при этом надавав. И вообще он сам только с виду был такой «ботанистый» и очки носил, на самом деле Шурик был очень серьёзным парнем во всех смыслах, себе цену знал и за себя постоять умел. И драться был хорошо обучен, и дрался не раз. Конечно, приходилось и проигрывать, и по морде получать иногда, но одно правило Шурик себе давно усвоил: на каждую силу найдётся управа, на каждого непобедимого рыцаря есть свой Александр Невский, так что если тебя побили — это не страшно, нет. Даже если тебе все кости переломали и в больницу попал — это не страшно, Алексей Маресьев вон без ног остался, и ничего, на самолёте летал. Страшно, если ты не защитил кого-то, кого должен был защитить — вот это страшно, ты свою задачу не выполнил, других людей подвёл. А если ты себя подвёл — не страшно, это ты не кому-то худо сделал, а себе, а ты и потерпеть можешь, Алексей Маресьев вон терпел — и ты тоже потерпишь, чай не без ног остался. А если и остался — борись, Маресьев боролся, и ты тоже борись. И всё получится. Но это так, лирическое отступление. -Эй, блин, кто там? — Выкрикнул он грозно, внимательно вглядываясь в противоположные кусты: судя по звукам, первые люди должны были появиться именно оттуда. Ответа ему не последовало, это настораживало. Мгновенно у него в руке оказался грозный ПМ. -Я спрашиваю: кто там? Отвечай! Или открываю огонь на поражение! — Шурик вскинул пистолет так, как его учил Артём Сергеевич и навёл его на кусты. Ответа вновь не было. -Считаю до трёх — и открываю огонь! Раз! — Крикнул Шурик, отходя на шаг назад. В этот момент кусты затрещали и … -Ë. твою мать! — Отрывисто ругнулся Шурик, холодея, и отскочил к Алисе, словно ошпаренный,— Это чë такое?! Из густого орешника, утробно рыча, клацая зубами и хрустя обнажёнными костями и сухожилиями, на него вылезла четвёрка ходячих. Шурик закрыл собой Алису, и опустился на корточки рядом. Вид у него из испуганного и ошарашенного сделался серьёзным, озлобленным. Шурик умел себя контролировать. Умел на бой настраиваться. -Бля, я на это не подписывался,— Сквозь зубы процедил он и сжал кулаки,— Как мне с ними драться? — Он поднял голову, снова сосчитал своих врагов: четверо. Один здоровый бугай, с ним старик и двое среднего роста мужчин. Шурик криво усмехнулся: он уже наметил себе план действий: первым выстрелом он уложит здоровяка, за ним разберётся с мужиками (посредством пистолета, естественно), а потом уже и примется за деда, тоже через пистолет, естественно. Хотя, там уж как карта ляжет: полянка небольшая совсем, а это значит, что зомбаки до него доберутся весьма быстро, за пару минут. А ещё это значит, что нельзя ему промахиваться, никак нельзя, так как настанет ему тогда каюк, а если уж ему каюк —то и Алисе тоже, сто процентов. А он ведь допустить этого не может, как пионер и как её товарищ. Да и по своим понятиям («Страшно, если ты не защитил кого-то, кого должен был защитить — вот это страшно, ты свою задачу не выполнил, других людей подвёл») он не мог её подвести, иначе нарушались его жизненные принципы — а это ему казалось ещё страшнее, чем сотня ходячих или разозлённая мама с половником в руках. «Защитить Алису»,— Вдруг всплыло в его голове, и он, прикрыв глаза, задышал ровнее. А открыв глаза, тихо поднялся и посмотрел подступающим зомби прямо в лицо: -Нет уж, с.ки, просто так я вам не дамся! Сюда подходите по одному! — Выкрикнул он (последняя фраза была сдуру) и принял стойку для стрельбы из пистолета, прицелился, навёлся на здоровяка … Б-бах! — Выстрел получился столь громким, что от неожиданности Шурик резко вжал голову в плечи, но пистолета не опустил. Курок спускал он резко, к тому же дёрнул рукой при выстреле. Шурик уже и не надеялся, что попадёт — и ему придётся стрелять снова («Бля, эдак патронов может не хватить, если мазать буду»,— Промелькнуло у него в голове случайно), но он ошибался: целился он здоровяку в грудь, но пуля попала тому в горло, немного сместившись к его правому плечу. Схватясь за горло, здоровяк хрипнул раза три, ноги у него подкосились, и он сперва рухнул на колени, а затем тяжело упал на землю лицом вниз и более не шевелился. Шурик перевёл пистолет на высокого мужчину в сатиновой рубашке и грубых серых брюках. У него (мужчины) отсутствовало одно ухо, правая глазница так же пустовала. Он шёл прямо на Шурика, выставив перед собой руки, прихрамывая на одну ногу и жутко подвывая — монстр какой-то. Шурик чуть не блеванул с этакой-то картины. Затем, зажмурясь, он крепко сжал пистолет, и выстрелил в этого страшного зомбака, снова вздрогнув после выстрела. Шурик открыл глаза — на него шли двое зомби: старик и ещё один мужчина. Он сглотнул, приметился, снова встал в стойку, приготовился стрелять — и вдруг его посетила одна гениальная мысль: а зачем, собственно, тратить патроны, если можно сделать всё гораздо проще и эффективнее — просто подойти ближе и расстрелять эту пару в упор? «Тема»,— Решил Шурик и медленно, не сводя прицела с тварей, двинулся к ним навстречу. Сделав пару шагов, он остановился: их разделяло всего лишь несколько метров, 5-7 метров, не больше. Шурик выдохнул, снова прицелился, выстрел (от которого он снова спрятал голову в плечи) — и старик валится наземь с пробитой грудью. Из маленького отверстия в правой груди струйкой стекает по рубашке кровь. «Вообще-то, я в мужика целился. Не знаю, почему пуля попала в деда. Эх, рыжий-рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой …» Шурик снова выдохнул, затем вздохнул и прицелился в мужика, типичного его соседа из Москвы: с вываленным пивным пузом, в тёмных засаленных трико и распахнутой рубашке с коротким рукавом. Шурику его даже как-то жалко стало (не смотря на то что у мужика отсутствовал нос, был окровавленный полубеззубый рот, и одна рука держалась лишь, можно сказать, на обрывке кожи). «Прощай, алконавт. Я бы сейчас от пивка и сам бы не отказался»,— Печальный вздох — выстрел — выдох. Мужик упал на землю с кровавой дыркой во лбу. Но вот Шурика самого постигла неудача: в пылу боя он не заметил, как к противнику подошло подкрепление: один здоровенный зомбак вдруг повис у Шурика на спине. «БЛ.ТЬ!»,— У него вылетели из головы разом все мысли, и на их месте оказался один лишь первобытный ужас,— «ЭТО ЧТО ТАКОЕ, НАХ.Й?!» Шурик, однако, быстро понял, что жить ему осталось, вообще-то, совсем немного: сейчас эта тварь сомкнëт на его шее свои здоровенные гнилые зубища — и тут у него два пути будет: или стать такой же бешенной тварью и ходить жрать всех подряд, или же быть съеденным другими такими тварями. Ни то, ни другое его не устраивало — а кого это могло устроить? Но мнения его никто не спрашивал, а даже если бы Шурик его высказал — вряд ли бы его кто-то послушал, и … … Вдруг руки твари резко обмякли. «Алиса?»,— Машинально подумал Шурик, приседая и с усилием стряхивая с себя гнусную тварюгу и оборачиваясь,— «Алиса!?»,— Его сердце радостно забилось, когда он увидел, что его спасителем действительно явилась она; Алиса стояла перед ним и тяжело дышала. Еë глаза беспокойно бегали по сторонам, она тяжело и беспокойно дышала — и можно было подумать, что она напугана и действовала лишь инстинктивно, но её ожесточённый дикий взгляд, нервная дрожь рук и пляшущий в них окровавленный нож выдавали в ней боевую возбуждëнность. «Вот стерва-то рыжая!»,— Шурик довольно заулыбался, выпрямляясь, но тут же его лицо вдруг приняло совершенно другое выражение. Алиса оторопела, когда прямо ей в лоб посмотрел ствол ПМа. Когда же палец Шурика слегка надавил спусковой крючок, земля ушла у неё из под ног … Но вместо грозного выстрела раздался лишь пустой бестолковый щелчок. Осечка. «Твою мать!»,— И именно в этот момент произошло то, что навсегда критически изменило образ Шурика в глазах Алисы: он, оттолкнув её в сторону, с криками: «Назад, сумасшедшая!», как безумный раненый тигр сделал поистине тигриный скачок на то место, где секунду назад стояла она — и приземлился прямо на очередного зомбака, что незаметно подобрался к ней со спины, повалил его на землю. Шурик, получается, спас Алису от неминуемой смерти. Поднявшись, он по привычке выдохнул — а затем одним ударом ноги в горло бешеного ходячего трупа прервал его путь земной. Стало тихо на поляне. Алиса села на траву с ошарашенным видом, а Шурик только огляделся по сторонам — и тяжело упал на землю. Раскинул руки. Задышал. Часто-часто заморгал глазами. Снова посмотрел: солнце уже почти полностью встало над лесом, почти всю свою красоту, всё своё тепло и свет отдало ему. Шурик понял: «Победил. Жив»,— И закрыл глаза,— «А сиськи-то у неё, стервы рыжей, ничего. Годные»,— Он прижался щекой к холодной земле. Приближался новый жаркий летний день.