Токийская история

      На улице Чон полностью доверился Чимину, ведь он понятия не имел, куда теперь направляться. Осторожно ступая в непривычной обуви и наряде, он чувствовал себя словно маленький мальчик, которого мама одела в новый красивый ханбок и впервые повела на храмовый праздник. Чимин же легко, плавно и уверенно скользил вперёд по знакомому кварталу, иногда здороваясь с кем-то из знакомых. Чон порой ловил заинтересованные взгляды, провожавшие их.       К некоторой неожиданности моряка, их торжественное шествие завершилось на знакомой трамвайной остановке. Видимо, небольшое замешательство так явно отразилось на его лице, что Чимин засмеялся.       – Нам нужно проехать несколько кварталов, чтобы успеть, – объяснил он.       Чон уже сам всё понял и улыбнулся. Он заплатил за проезд в трамвае, хотя это стоило ему ряда манипуляций. В вечернем костюме были карманы, но моряк не решился их использовать и предпочёл всю имевшуюся у него наличность распихать в складки широкого шёлкового пояса, которым Чин-хён обхватил его талию.       Поскольку Чон уже немного изучил город, то легко узнавал места, где бывал раньше. Они проехали Гиндзу и в растекающихся сумерках вышли из трамвая чуть дальше, в ещё незнакомом ему районе.       – А какой он – Императорский театр? – спросил Чон на улице, вдруг запоздало почувствовав некоторую робость и волнение. – Большой, наверное?       – Большой, конечно! И там нет столиков, все кресла стоят рядами, никто в зале не ест и не пьёт…       Чимин ещё не успел договорить, как у Чона звучно забурчало в животе. По правде говоря, это известие застало моряка врасплох. Он осознал, что ему предстоит не только удовольствие, но и ощутимое испытание. Как вести себя в этом непонятном месте? Что их ждёт? Да ещё и есть в зале нельзя, и придётся чинно сидеть в ряду с другими незнакомыми торжественно одетыми господами… Не лучше ли было бы вместо этого вообще домой, в их маленький флигелёк в саду Мико-сан, и там вдвоём…       Чимин понимающе взглянул на Чона. А затем взял за руку и потащил к ближайшему уличному лотку, где продавали одэн, вздохнув на ходу:       – Эх, даже Алмазными горами любуются после еды…       Смущённый Чон попытался протестовать, но Чимин уже заказал две порции. Когда им протянули деревянные палочки с нанизанными отварными продуктами, Чимин заставил Чона усесться здесь же под навесом и поесть. По правде сказать, долго уговаривать ему не пришлось. Моряк с удовольствием впился зубами в рыбную котлету, которая показалась невероятно вкусной. Ширатори с лёгкой улыбкой смотрел на него и, держа в руке носовой платок, внимательно следил, чтобы ничего не капнуло и не свалилось. К своей порции он почти не притронулся, съев только кусочек тофу, так что в итоге всё тоже досталось Чону – и варёное яйцо, и дайкон, и ещё одна котлета. Очевидно, Чимин уже хорошо изучил своего возлюбленного – как всегда после еды к Чону вернулась уверенность и спокойное расположение духа.       Они продолжили путь, а вскоре по прохладному дыханию вечернего ветерка Чон почувствовал, что рядом вода. И тут же увидел ров, окружавший большой участок земли, на котором раскинулся пышный сад. Там и здесь в глубину сада убегали дорожки, сверкали звёздочками фонари. Любуясь разноцветием листвы, нарядной даже в вечернем сумраке, Чон заметил, что среди деревьев есть и здания – он разглядел высокое светлое строение с традиционными изгибами крыш, в окнах которого уже горели огоньки.       – А там что, что это за сад? – с любопытством спросил он.       – Там императорский дворец, – ответил Чимин.       В очередной раз за нынешний вечер Чон застыл столбом. Он благоговейно взирал за ров на сияющие точки огней.       – Идём, идём, – Чимин поторапливал, но понял, что его спутник под слишком большим впечатлением, поэтому с лёгкой улыбкой взял его под руку и повёл дальше. Они шли по мощёной набережной, а Чон всё никак не мог прийти в себя. Вот там живёт император… А здесь он идёт в вечернем европейском костюме и держит под руку нарядного Чимина. В каком вообще мире он обитает сейчас?       Нереальность происходящего усиливалась ещё и потому, что Чон вдруг решил – пялиться на владения императора так долго неприлично, и опустил взгляд на ров. А там в зыбкой воде покачивались отблески городских огней – будто иной перевёрнутый мир. И в этом волшебном царстве навстречу им по воде выплыл другой дворец – словно подводная обитель царя драконов. По количеству и яркости огней Чон понял, что это отражение очень большого и нарядного здания, и тут же Чимин объявил:       – Мы пришли!       Моряк повернул голову и взглянул. Здание и правда было огромным. Чон лишь однажды видел подобное – когда они с Гёмом посетили Кокугикан. Но там была простая мощь спортивной арены, здесь же Чона поразили лепные украшения, высоко вознёсшийся четрёхгранный купол и круглый купол поменьше, на котором застыл человек в танцевальном движении. Внимательнее вглядевшись, Чон понял, что скульптура изображала старца в высокой шляпе и широкополой одежде, взмахивающего веером.       – Это символ театра, – пояснил Чимин. – Вроде как передаёт актёрский дух.       Чон немного пришёл в себя после нахлынувших на него эмоций. И даже слегка хмыкнул. Здание для театра отгрохали шикарное, конечно. Но водрузить на купол странного старикашку, даже если он изображает великого актёра? И моряк тут же представил, как именно должна выглядеть правильная статуя наверху – юный и изящный красавец, взмахивающий веерами! Чон любовно взглянул на Чимина.       – Что? – улыбнулся тот.       – Ты бы смотрелся куда лучше в виде духа театра, – откровенно выдал Чон.       Чимин заулыбался сильнее, крепче взял Чона под руку и увлёк ко входу.       Величавый служащий в ливрее открыл перед ними дверь. За ней в просторном богато украшенном холле обитал ещё один не менее значительный человек. Чимин достал из нарядного шёлкового мешочка, висевшего у него на руке, кусочек плотной цветной бумаги с напечатанными виньетками и иероглифами и протянул этому человеку. Служитель театра взглянул и с поклоном отдал обратно.       Чона так впечатлило убранство помещения, работающие здесь люди и окружающая публика, что он растерялся, будто в свой первый день в Токио. Опомнился, только когда Чимин подхватил его под локоть и потянул от входа дальше, в глубину здания. Оно сверкало роскошными люстрами с хрустальными подвесками, белело пышной лепниной и пестрело наполнявшими его нарядными людьми. Большинство мужчин были одеты в смокинги, как и Чон. Дамы были кто в разноцветных вечерних платьях, кто в изысканно расписанных кимоно.       Пусанцы вошли в просторный зал со сценой. Строгие ряды стоявших друг возле друга кресел с полосатой обивкой были непривычны Чону. Но он мужественно проследовал за Чимином, который разыскивал предназначенные для них места по цифрам в приглашении и наконец указал, где они могут сесть. Это было в центре зала, но рядом с проходом, отчего моряк вздохнул с облегчением. Его Ширатори расположился первым, заняв место около благопристойного седовласого мужчины в хаори и хакама. Чон же сел с краю, радуясь, что рядом с ним только Чимин, а не какой-нибудь незнакомый величественный японец или, упаси боги, дама в вечернем платье.       Сцена, пока закрытая занавесом, по сравнению с «Цветами и птицами» казалась огромной. Пространство стремилось ввысь, и ошеломлённый Чон провёл взглядом по нескольким ярусам нарядных балконов, где тоже стояли кресла и сидела публика, а затем устремился взглядом в потолок над головой.       – Чимин-ши! Смотри! Там девушки летают! И голуби…       – Тише… – Чимин слегка улыбался – похоже, он не знал, восхититься искренним восторгом Чона или пожурить его за неподобающее поведение. – Очень красиво, я согласен. Только прикрой рот, ладно?       Чон смущённо исполнил просьбу – он и правда рассматривал потолок, чуть приоткрыв от восхищения рот. На плафоне парили в облаках, как живые, нарисованные девы в развевающихся розовых одеждах, они разбрасывали вокруг себя цветы. А прямо в воздухе у сцены летела стайка белых голубей – их скульптурные изображения были выполнены на удивление изящно и подвешены на тонких тросиках, почти незаметных на фоне потолочных росписей.       Моряк всё ещё восторженно изучал убранство потолка под мерный рокот голосов большого зала, когда огромная искрящаяся светом люстра над ним начала понемногу меркнуть. В первое мгновение Чон даже опешил и быстро обернулся к Чимину.       – Представление сейчас начнётся, – пояснил тот, а Чон уже и сам сообразил, ведь перед выступлением гасят свет даже в «Цветах и птицах».       Занавес стал плавно разъезжаться под величественное и насыщенное звучание большого оркестра. Открывшаяся театральная сцена изображала небесные чертоги, наполненные чудесными обитателями. Благодаря болтовне за ужином в «Цветах и птицах» Чон уже знал, что такое Олимп, и понимал, что история будет о божествах неведомой ему далёкой европейской страны. Но сейчас он был просто поражён. На неискушённого моряка волшебным образом действовала даже маленькая сцена заведения Чин-хёна. Здесь же были грандиозные декорации, располагающиеся в несколько ярусов, множество действующих лиц в удивительных костюмах, и все они двигались, пели, танцевали, словно ожившая многофигурная расписная ширма, изображающая значимое историческое событие. Всё это обрушилось на сознание Чона, захватило и действительно унесло куда-то в чудесные миры. Он не мог точно понимать перипетии сюжета, потому что спектакль шёл на японском, но это было и неважно – сильнее на него воздействовало общее впечатление от увиденного. Декорации сменяли друг друга, и вместо светлой небесной обители вдруг возникало мрачное подземное царство, а затем появлялся обычный сельский пейзаж с простыми людьми, к которым наведывались в гости божества. Актёры на сцене то летали по небу, то будто возникали из-под земли, а порой словно существовали в двух местах одновременно – когда, как интуитивно понимал Чон, кто-нибудь из персонажей принимал облик другого.       Сцена такого значительного театра, конечно же, была оборудована большим количеством сложных механизмов, и всё это активно использовалось в постановке. Чон, уже причастный к театральному закулисью, неосознанно подмечал и восхищался тем, как сделан тот или иной момент. И всё же сейчас не столько думалось об этом, сколько поглощали эмоции от происходящего. Кажется, он даже снова по-детски приоткрыл рот, переводя взгляд с одной части сцены на другую, с главных героев на первом плане на тех персонажей, что разыгрывали живописные сценки в глубине, дополняя основное действие. Среди актёров были не только мужчины, но и женщины, и это тоже было для Чона необычным и удивительным. Однако самые важные роли всё же играли мужчины, и все исполнители казались потрясающими – прекрасными и величественными. Чон вслушивался в звучные речитативы, восторгался выверенными движениями. Вот этот, в нарядном венце из золотых листьев на голове, – самый главный и могущественный бог, понимал Чон. А этот владеет морем и всем, что с ним связано, – моряк даже почувствовал некое дружеское расположение к бородатому мужчине с трезубцем в руке. У подземного бога такие мрачные владения, но выражение лица благородное, а ещё, кажется, ему очень одиноко в своём царстве… И девушку, которая стала его женой, он похитил не потому, что хотел причинить ей вред, а потому, что наконец встретил кого-то близкого. А вот это – солнечный, лучезарный бог, совершенно прекрасный. И ещё больше, чем облик, Чона поразил его танец – двигался актёр действительно божественно, легко и грациозно, плавно и в то же время необычайно мощно, исполнив сложный и удивительный по красоте танцевальный номер. Хотя Чон восхищался Чимином как самым непревзойдённым и чувственным танцором, которого видел в своей жизни, он не мог не признать, что этот артист Императорского театра вызывает не меньший восторг. Моряк старался повнимательнее рассмотреть его. Длинные светлые волосы собраны в красивую причёску, и Чон вспомнил, как Чимин завидовал блондинам и говорил о том, что для артиста это потрясающее преимущество. Хотя легко было догадаться, что здесь просто парик, как и у остальных исполнителей, Чон не мог не отметить, что Чимин по-своему прав. Светлые волосы вместе с утончёнными, аристократичными чертами лица придавали актёру на сцене поистине неземной облик. «Бывают же на свете такие удивительные люди…», – думал Чон. Возможно, этот мужчина вообще европеец? И моряк продолжил благоговейно созерцать прекрасное лицо...       – Это Хоби-хён!       Ошеломлённый Чон вскрикнул едва ли не в голос, схватив за запястье сидящего рядом Чимина.       – Шшш... – Чимин поморщился, осторожно высвобождая руку из крепко сжавших её пальцев. И шёпотом добавил: – Конечно это Хоби-хён! Он же специально пригласил нас на спектакль, в котором сам принимает участие…       Чон в этот вечер, казалось, только и делал, что поражался всему происходящему. Он снова как заворожённый уставился на сцену, на Хоби-хёна, который там, в свете софитов, действительно был настоящим божеством, достойным поклонения. Теперь стало совершенно понятно, почему Ширатори всегда с таким благоговением говорит о своём учителе танцев. Сидящий рядом Чимин, покосившись краем глаза на очарованного и восторженного Чона, только тихонько пробормотал себе под нос: «Дали же боги дурака-любовника…» Однако нежная улыбка всё равно тронула краешки его губ.